Мгновения вечности

Встречи с христианами

В Джабалпуре, где я прожил двадцать лет, есть большой теологический колледж, в котором обучают христианских миссионеров для азиатских стран. Этот колледж самый большой в Азии. Я часто посещал его. У меня были там приятели, но директор предупредил их о том, что меня не следует развлекать в студенческом городке. «Этот человек перезнакомится со студентами и профессорами, — говорил им директор. — Он уже начал устраивать встречи в узком кругу у вас дома, этот тип испортит вас».

Мой друг передал мне слова директора и добавил: «Он не хочет, чтобы ты появлялся в городке. А мы бедные преподаватели и не может возразить ему».

«Не беспокойся, — ответил я. — Я сам поговорю с ним».

Я пошел прямо к директору Маквану, который возглавлял теологический колледж имени Леонарда, и сказал ему: «Вы готовите миссионеров для всей Азии, но боитесь меня, одного единственного человека. Вас страшит, что я буду приходить в студенческий городок будущих миссионеров, которые собираются обратить в христианство всех жителей Азии! Вы не доверяете своим профессорам, не доверяете христианству, не доверяете своим миссионерам. Вы не доверяете своим студентам, которые скоро станут миссионерами. Неужели я могу испортить весь ваш студенческий городок, в котором живут десять тысяч человек, но они не смогут испортить меня? Кстати, вас я также зачислил в эти десять тысяч».

«Я буду, как и прежде, приходить сюда каждый день, — заявил я. — И не только в студенческий городок, но в вашу контору, чтобы просто дать вам возможность испортить меня».

Директор был потрясен. «Быть испорченным мной?» — воскликнул он.

«Да, — подтвердил я. — Либо вы испортите меня, либо я испорчу вас. Я бросаю вам вызов. Вы глава колледжа. Десять тысяч человек прислушиваются к вам, считают вас великим святым. Испортите меня, сделайте меня христианином. Я готов обратиться вашу веру. Но если вы потерпите неудачу, то приготовьтесь обратиться в мою веру, у которой нет названия».

«Я не хочу спорить с тобой, мне ссора ни к чему», — испугался он.

«А мы не ссоримся, — успокоился его я. — Я буду просто сидеть на этом диване и молчать, а вы переманивайте меня в христианство. Затем вы будете сидеть тихо, а я буду убеждать вас. Никто даже не услышит, что происходит в этом кабинете».

«Позволь мне подумать», — попросил директор.

На следующий день я снова пришел к нему. «Господин Макван, вы подумали о моем предложении? Вы уже посоветовались с женой?»

«Что ты хочешь этим сказать?» — удивился он.

Я объяснил: «Именно это и называется "подумать и принять решение". Когда мужчина просит дать ему время подумать, значит он собирается спросить совета у жены».

«Ты странный человек, но именно так я и поступил», — ответил он.

«Это значит, что вы ненастоящий мужчина, как же вы можете быть настоящим христианином?» — резюмировал я.

За его спиной висело деревянное распятие Иисуса. «Отдайте мне это распятие, потому что он неуместен в этой конторе, — потребовал я. — Вы ненастоящий мужчина, потому что обратились за поддержкой к жене. Неужели вы полагаете, что Иисус спрашивал окружающих, как лучше поступить: полезть на крест или улепетывать?»

Директор стал моим приятелем. Разумеется, он все больше переходил на мою сторону. Его дом стал тем местом, где я устраивал встречи. «Тебе нельзя отказать, — смеялся он. — Твои слова противоречат нашим священным писаниям, нашей традиции, но не противоречат разуму».

Когда я уехал из Джабалпура, среди провожающих меня я увидел и старого директора Маквана, он плакал. «Я буду скучать по тебе, — сказал он. — Ты стал реальностью в моей жизни. Ты гораздо реальнее Иисуса Христа. Он же просто верование. Мне недостает мужества для того, чтобы отказаться от веры, но ты знаешь, что она отпала сама собой. Я больше не христианин. Но я пришел сказать тебе об этом, потому что мы, наверно, уже никогда не увидимся. Я старый, а ты, насколько мне известно, никогда не оглядываешься на прошлое».

Я действительно больше ни разу не был в Джабалпуре. Наверно, директор Макван уже умер. Но на станции он уверял меня в том, что больше не христианин. Он начал проводить свое исследование, хотя было уже слишком поздно. Но он счастлив. Пусть он начал поздно, и наступил вечер его жизни. «Возможно, у меня мало времени для исследования, но я хотя бы умру без ложных верований, — сказал он. — У меня еще нет истины, но я могу хотя бы умереть в удовлетворении, ведь я пустился в странствие. И если есть начало поиска, но когда-нибудь наступит и его конец».

Каждое существо ищет истину, но вам постоянно мешают идти вперед мелкие страхи.

Если шудра становится последователем Будды или христианином, то сразу же перестает быть неприкасаемым. Это очень странный мир.

Я спрашивал своего приятеля, директора теологического колледжа Джабалпура Маквана: «Почему вы, христиане, интересуетесь только бедными?»

«Пойдем ко мне домой», — пригласил он.

Я сидел в его конторе. «Мой дом прямо за колледжем, — пояснил он. — Пойдем, я кое-что покажу тебе».

Он показал мне фотографию, на которой были запечатлены старик и старуха. Они были нищими, одетыми в грязные лохмотья. Даже по их лицам было видно, как они голодны. Зритель сразу понимал, что всю жизнь им приходилось страдать, и эти муки остались на морщинах их лбов.

«Ты узнаешь этих людей?» — спросил он.

«Как я могу узнать их? — пожал я плечами. — Я никогда не видел их прежде, но они очень похожи на нищих».

«Они были нищими, — подтвердил Макван. — Это мой отец и мать. Они были не только нищими, но и шудрами, неприкасаемыми. В старости они перешли в христианство, потому что им надоело всю жизнь недоедать. И они беспокоились о будущем своего сына, который стал потом директором теологического колледжа имени Леонарда. Он тоже был шудрой».

Они были больны, поэтому пришли в христианскую больницу, потому что в остальных больницах отказывались кормить и лечить бедняков. Поэтому они были вынуждены пойти в христианскую больницу. Метод миссионеров заключался в том, чтобы с каждой таблеткой, с каждым уколом пичкать пациенту цитаты из Библии. Медсестры кормили стариков и цитировали Библию. Каждый день к ним приходил справиться об их здоровье священник.

Впервые в жизни они почувствовали себя людьми. Никто никогда не интересовался их здоровьем. К ним относились как к собакам, а не как к людям. А если бы они остались индуистами, то и умерли бы как собаки, на улице. Вы не знаете, какая страшная в Индии жизнь, на Западе так не бывает.

«Это мои родители, — сказал профессор Макван. — Они умерли бы как собаки. Муниципальный грузовик вывез бы их за пределы города вместе с мусором, который собирают каждый день, и они оказались бы на свалке. Все равно никто не стал бы везти нищих на кладбище. Кому нужен нищий? Их здесь не считают людьми».

Потом он показал мне еще одну фотографию. На ней были изображены его дочь и зять. Я смотрел на три поколения: отец и мать, которые были опущены ниже человеческого уровня, Маквана, который добился высокого общественного положения, занимал почитаемую должность и получал хорошие деньги. Теперь брамины приходили к нему и пожимали ему руку, совсем не зная о том, что он сын тех самых двух нищих, которые были шудрами. Я знаю его дочь. Она одна из самых красивых женщин, которых я когда-либо встречал. Теперь она замужем за американцем.

Такая разительная перемена случилась всего лишь за три поколения. Невозможно поставить вместе дочь директора колледжа и ее бабушку. Разве можно совместить американского зятя моего приятеля и деда его индийской жены? Между этими людьми нет моста. Зятя моего приятеля известный ученый, профессор. Он полгода преподает в Индии и полгода — в США. Дочь профессора, ее зовут Сародж, сама стала профессором. Они хорошо образованы, а сын престарелой четы стал директором колледжа. Все эти радикальные преобразования произошли потому, что старики перешли в христианство. Я ничем не мог возразить и сказал: «Ваши родители поступили правильно».

Я шел по дороге, и ко мне подошла какая-то женщина. Она протянула мне буклет с фотографиями красивого коттеджа, окруженного садом, полным цветов, рядом с домом бежал ручей. Я прочел: «Вы ищете красивый дом?»

Из любопытства я перевернул страницу и понял, что этот дом стоит вовсе не на земле, а якобы на небесах. Это была пропаганда христианских миссионеров. Оказывается, этот красивый коттедж с садом и ручьем находится в раю! В буклете было написано, что если я хочу получить такой дом в раю, то к нему меня приведет ни кто иной, как Иисус.

Даже если вы хотите попасть в рай, все равно вы сами проецируете райскую жизнь, собственным умом. Рай будет построен согласно вашим представлениям о нем.

Как-то раз я пришел в христианский колледж, один из самых больших в Индии, в котором обучали миссионеров, священников, проповедников и так далее. Я был несколько озадачен. Разве можно в колледже создавать всех этих людей? Это невозможно. Директор почувствовал ко мне большой интерес. Он пригласил меня на территорию колледжа.

Студенты учились шесть лет. Я оглядел колледж и большой студенческий городок. Семьсот человек готовились стать священниками, проповедниками, учителями. Я осматривал здание, заходил в аудитории. Но меня насмешило то, что я увидел.

В одной аудитории учитель рассказывал студентам: «Когда вы читаете проповедь, то должны стоять вот так. Когда вы приближаетесь к главной мысли проповеди, то должны поднять руку. Вам следует делать такие жесты, вот так закрывать глаза, как будто вы погрузились в глубокую медитацию».

Не забудьте это «как будто», студентов учили актерскому искусству.

Прощаясь с директором, я рассказал ему одну историю:

Это случилось примерно в таком же колледже. Учитель говорил студентам: «Когда вы рассказываете о рае, небесах, широко улыбайтесь. Пусть ваши глаза искрятся радостью, закатывайте глаза к небу. Несколько минут ничего не говорите. Пусть люди видят, как вы радостны и лучезарны».

Один студент поднял руку и спросил: «А что нам делать, когда мы станем рассказывать об аде?»

«В этом случае подойдет и самое обыденное поведение, — ответил учитель. — Стойте естественно. Вам больше ничего не нужно делать. Просто будьте собой, вот и все. Тогда люди увидят, что такое ад».

Абсурдно учить людей быть мастерами. Иисус не учился в колледже. Хорошо, что в его времена еще не было таких колледжей, иначе учителя испортили бы Иисуса. Будда никогда не посещал религиозные заведения. Религией нужно жить, потому что только так можно познать ее.

Один известный христианский теолог часто приезжал в Индию. Его звали Стэнли Джонс. Обычно он гостил у директора одного христианского колледжа. Этот директор был его другом, так я познакомился со Стэнли Джонсом. Он написал много замечательных книг, и они был прекрасно образован.

Джонс постоянно читал проповеди. С собой у него было штук пятнадцать или двадцать почтовых карточек, на каждой из них был набросан конспект его речи. Никто точно не знал, что содержится в этих карточках. Джонс всегда говорил стоя, поэтому никто не мог заглянуть в них. Прочитав карточку номер один, он клал ее в карман и доставал карточку номер два, и так далее.

Однажды он собирался прочесть речь, приготовил карточки, положил их на стол и пошел в туалет. Я успел перепутать карточки. Он подошел к столу, положил карточки в карман и пошел читать лекцию. Я последовал за ним.

Джонс начал читать лекцию. И тут он посмотрел на карточки и обомлел. Весь план спутался. Где вводная часть? Он был на грани срыва. Он стоял перед толпой почти в две тысячи человек и начал искать карточку с предисловием. Джонс так и не смог найти ее, поэтому попытался говорить самостоятельно, но он никогда в жизни ничего не говорил от себя.

Люди были озадачены. Они еще никогда не слышали такую посредственную проповедь от первоклассного теолога, а ведь все они уже слушали его. Он вспотел, хотя была зима. Ему удалось как-то закончить лекцию. Люди не поняли, что он сказал, и они сам не мог разобрать, что наплел публике. Его речь была комканной, рваной, непоследовательной, перевернутой с ног на голову. Наконец, последовало предисловие: «Братья и сестры...»

Он рассердился не на шутку. Когда мы возвратились домой к директору, Джонс заорал: «Мне хочется убить вас!»

«Иное желание у вас возникнуть не может, — согласился я. — Но я решил поступить так по особой причине. Неужели вы думаете, что Иисус носил с собой такие карточки? Вы искуснее Иисуса. Он был необразованным, не знал даже древнееврейский язык. Он знал лишь местный арамейский диалект, на котором разговаривали лишь ремесленники, бедняки. Образованные, культурные и богатые люди разговаривали на древнееврейском языке. Арамейский диалект не был предназначен для образованных и богатых. Иисус не мог носить с собой карточки, потому что не умел писать, но в его словах есть огонь. Ваши слова подобны, но в них нет огня. Они исходят не из сердца, а из трупа. Вы действуете как компьютер. Вы не теолог, а автомат».

Но я знаю много квакеров. На своих собраниях они сидят в тишине. Я был на их встречах. «Признайтесь, — говорил я. — Что вы делаете, когда молчали?» И они всякий раз отвечали мне: «Мы думали, размышляли о тишине, пытались быть безмолвными, старались изо всех сил».

Да, они и в самом деле ничего не говорили. Но если вы полагаете, что безмолвствуете, если просто ничего не говорите, значит, вы болван.

Безмолвие это глубокое переживание, в котором исчезают мысли и эмоции. Если вы достигли этой тишины, то не назовете себя даже квакером. Вы не подпишетесь ни под одной теологией. Вам не нужна никакая теология. Вы нашли в себе исток истины.

Однажды христианин-квакер гости у меня. Джайны считают себя самыми активными сторонниками вегетарианства в мире. Я разочарую их. Раньше я и сам считал именно джайнов самыми последовательными вегетарианцами. Я спросил этого квакера-миссионера: «Вы пьете молоко, кофе, чай?»

«Молоко? — ужаснулся квакер. — Неужели вы пьете молоко?»

У него был ошарашенный вид, я даже глазам своим не поверил. «Почему мне нельзя пить молоко?» — спросил я.

«Потому что нельзя ни в коем случае! — закричал он. — Это животный продукт. А мы, квакеры, не едим животные продукты. Это же невегетарианская еда! Не важно, пьете вы кровь или молоко, все равно эти жидкости извлекают из тела животного».

В его словах есть своя логика. Сейчас в Индии все вегетарианцы считают молоко самой чистой, саттвической едой, чистейшей и духовнейшей пищей. Некоторые святые известны только потому, что питаются только молоком. Они ничего не едят. И им поэтому поклоняются, ведь их жертва велика. Согласно квакерам, эти святые на самом деле грешники, которые попадут в ад.

В Индии была выстроена церковь для британцев. Она уже много лет закрыта, потому что после того как в нашей стране перестали действовать британские законы, все иностранцы уехали. Архиепископ Англии, который жил во многих тысячах миль от этой джабалпурской церкви, был ее владельцем.

У меня было несколько приятелей-христиан. Я сказал им: «Эта прекрасная церковь все время закрыта».

«Ее прихожане уехали, — объяснили они. — Ближайший приход находится в Нагпуре. Только у епископа Нагпура есть ключи от этой церкви. А вообще-то, ее владелец архиепископ Англии».

«Болваны, сбейте замок, — сказал я. — Он уже десять лет как сгнил изнутри. Приберитесь в церкви и используйте ее».

Людей воодушевила моя идея. Эта церковь оказалась поистине прекрасной, рядом с ней был разбит большой сад, но он превратился в джунгли, ведь о нем никто не заботился. Люди сбили замок. Они попросили меня объявить об открытии церкви. Я заявил о своей полной готовности и сделал объявление.

Через несколько дней до епископа Нагпура дошли слухи о том, что творится в его церкви. Он позвонил архиепископу Англии. «Несколько христиан сломали замок и вошли в наше здание, — сказал он. — Каждое воскресенье они устраивают там службу».

Разумеется, архиепископ Англии рассердился и велел епископу Нагпура обратиться в полицию.

Против нас возбудили уголовное дело. Меня сочли виновным, ведь я объявил об открытии церкви, призывал людей войти в церковь. Таким образом, главная ответственность была на мне. Я сказал судье: «Храм, церковь, мечеть, синагога — все это принадлежит тем, кто в них служит. Это не обычное имущество. Десять лет в этой церкви не было ни одного прихожанина. Архиепископ Англии несет за это ответственность, вместе с епископом Нагпура. Кто они такие, чтобы закрывать церковь и не пускать в нее верующих?»

«Я не христианин, — заметил я. — Но я вижу, что как пустеет прекрасный храм, предназначенный для поклонения, молитв. Иисус Христос все еще висит на кресте, но никто не приходит к нему. Наверно, ему скучно».

«Да, я призывал людей оживить церковь, — согласился я. — Она умирает. А оживить церковь не значит совершить преступление. Ее двери держали запертыми перед кем? На самом деле, в церквах и храмах вообще не должно быть дверей, чтобы круглые сутки они были доступны всем людям, желающим помолиться. Это обитель безмолвия».

Мой адвокат был на грани нервного срыва, когда я заявил, что суд должен вынести постановление о привлечении к ответственности архиепископа Англии и разрешить прихожанам молиться в церкви. «По-своему вы правы, — сказал судья. — Но ваши действия противоречат законодательству. Это здание принадлежит английской церкви. Любой человек, вторгнувшийся в нее, нарушает закон».

«В таком случае я готов понести наказание, отбыть тюремный срок, — заявил я. — Но помните, что вы поступаете неправильно. Вы не делаете различия между местом поклонения и обычным домом. Храмом никто не может владеть. Он принадлежит тем людям, которые готовы совершать в нем службы. Скажите первосвященникам Нагпура и Англии, что они либо должны приехать сюда и привезти с собой прихожан, чтобы церковь ожила, либо перестать беспокоиться. Десять лет они были совершенно довольны. А тем временем церковь пылилась и разрушалась».

«Я далек от христианства, — еще раз напомнил я. — Мене эта церковь ни к чему, мне просто по-человечески далеко людей. Я знаю их, вот и сказал им, что церковь принадлежит им, если они хотят совершать в ней службы. Я взял на себя всю ответственность, они ни в чем не виноваты. Они просто отозвались на мой призыв».

Воцарилась тишина. Адвокат, представлявший епископа Нагпура, не знал, что сказать. Судья заявил мне, что с точки зрения буквы закона я не прав, но зато прав в духовном отношении. «Я не хочу наказывать вас, — признался он. — Но я прошу вас впредь ничего такого не делать».

«Я с вами не соглашусь, — уперся я. — Всю жизнь я буду поступать именно так, потому что не обращаю внимание на законы людей. Меня волнует духовная область, сама реальность. А рукотворные законы все время меняются».

Но христиане, которые поддались моему призыву и открыли церковь, испугались. Епископ Нагпура повесил другой большой замок. Я прожил в Джабалпуре двадцать лет. Когда я уезжал из этого города, от церкви остались одни руины, ее крыша провалилась. И все из-за закона.

Почему я должен бояться или чувствовать вину? Я готов принять любые последствия своих поступков. Вот уже тридцать лет я езжу по Индии и иногда сталкиваюсь с агрессивно настроенными толпами, которые порой насчитывают пятнадцать тысяч человек, и все они излучают враждебность. Но я никогда не чувствовал вину, потому что всегда все делаю от сердца и с полной осознанностью. Я вижу, что слушающие меня люди, даже если они пришли с враждебной предубежденностью, постепенно успокаиваются. В конце концов, когда я уходил, многие прослезились.

Каждый год папа римский публикует черный список книг, которые запрещено читать католикам. Если вы прочтете их, то непременно угодите в ад. Я разговаривал с епископом Нагпура, потому что несколько моих книг папа римский запретил читать католикам. Любой католик, читающий мои книги, приговаривает себя к гиене огненной. И в таких действиях нет ничего нового, такова традиция католической церкви, которая насчитывает почти восемнадцать столетий.

До двадцатого века католики сжигали книги, которые считали опасными для своей веры. Теперь они не могут так поступать, но могут хотя бы запрещать читать их католикам, которые составляют самую большую общину в мире, их почти семьсот миллионов.

Я сказал епископу Нагпура: «Кто-то наверняка прочел мои книги, иначе как бы католики узнали ее содержание? Либо сам папа римский прочел их, либо это сделал какой-нибудь кардинал-помощник из Ватикана. Не прочтя книгу, невозможно решить, опасна ли она для католической веры».

Епископ был в затруднении. Он не мог согласиться со мной и не мог не согласиться. Если бы он ответил, что кто-то прочел мои книги, это означало бы, что тот человек приговорил себя к аду. А если бы он не попал в ад, то обессмыслились бы представления католиков. Получилось бы, что в ад никто не попадает. Католики просто пытаются держать людей в неведении. Они не хотят позволять людям узнавать сведения, которые противоречат их верованию.