Михаил Орлов

Глава первая. «ПОПАЛИ В ЧЕСТЬ ТОГДА ОРЛОВЫ»

А.С. Пушкин писал:

Не будем касаться фельдмаршала Миниха, который, убедившись в том, что дело Петра III безнадёжно проиграно, присягнул-таки Екатерине; нас мало волнует и пушкинский дед, двухлетнее заточение которого в крепости представляется семейной легендой, ибо всего через год после переворота он вышел в отставку с повышением в чине. Но вот Орловы… Разве представители этой звучной фамилии лишь тогда оказались «в чести»?

Впрочем, откроем Русский биографический словарь:

«Орловы — дворяне, графы и князья. Орловы — одна из самых распространённых фамилий в России среди всех классов общества…

Как это часто бывает, фамилии очень распространённые не всегда являются синонимом древности. Среди русского дворянства фамилия Орловых одна из многочисленных, но, тем не менее, к древнему дворянству принадлежит только один род Орловых, ведущий… своё происхождение от “мужа честна Льва”, выехавшего из “немецъ” в Россию к великому князю Василию Дмитриевичу в 1393 году; к старому дворянству, т. е. восходящему не далее конца XVI или начала XVII века, можно отнести также один род, представители которого долгое время спустя были при императрице Екатерине II возведены в графское и княжеское достоинство и сделались первыми людьми в государстве; затем следует упомянуть один род, хотя и восходящий к XVII веку, но совершенно ничтожный по общественному положению своих представителей, не поднимавшихся выше подьячих[4]; и, наконец, четвёртый, ведущий своё начало со времён Петра и происходящий от Ивана Трофимовича Орлова… видимо попал в дворянство по “Табели о рангах”[5]. Вот и все более-менее достойные упоминания роды Орловых, если не считать графов Орловых-Денисовых, принадлежащих к казацкому дворянству, которое в генеалогическом отношении не представляет ничего выдающегося, так как не восходит далее XVIII столетия; все остальные многочисленные дворянские роды Орловых нового происхождения и восходят в громадном большинстве случаев к XIX веку»^{2}.

Казалось бы, всё ясно. Но как обидно для самих носителей фамилии! Тут ведь и Пушкин, представитель пусть и, как сказано в том же словаре, «второразрядной аристократии», но род которого восходил к XIII столетию, мог иронизировать в своих стихах, и в биографических справочниках писали весьма туманно: «Род Орловых, два раза возвышавшийся в княжеское достоинство, представляется всё же до того необследованным, что происхождение его является для самих представителей фамилии загадочным до XVIII века. Так что первым хорошо известным лицом был новгородский губернатор Григорий Иванович Орлов, а отчества деда своего сыновья этого губернатора не помнили или, по крайней мере, не высказывали»^{3}. Вот почему и в грамоте императора Франца — до воцарения императора Павла I российские подданные жаловались княжескими титулами Священной Римской империи, — «возведшего Григория Григорьевича Орлова в князья есть намёк о пяти поколениях благородных предков»^{4}. Откуда пошёл намёк — от самого ли будущего князя или от его царственной подруги, можно только гадать. Просто родовитость тогда была в почёте.

Нам же упражняться в догадках не имеет смысла, а потому расскажем лишь о тех предках нашего героя, о которых известно доподлинно. Или — более-менее точно. Времена-то были «не письменные», да и архивных документов, по различным причинам, впоследствии сохранилось не так уж много.

Итак, его родной дед — действительный статский советник Григорий Иванович Орлов, никогда им не виденный. Сын стряпчего[6] по имени (предположительно) Иван Иванович[7], он родился в Тверской губернии в 1685 году, то есть в период совместного царствования юных Иоанна и Петра при реальном управлении державой их старшей сестрой царевной Софьей. Однако скоро всё переменилось: четыре года спустя «правительница», как официально именовалась Софья, была заточена в Новодевичий монастырь; Иоанн, всё ещё называемый царём, оказался фактически отодвинут от государственных дел[8], а Пётр теперь властвовал единолично и, по выражению Пушкина, «Россию поднял на дыбы». Поэтому в достаточно ещё нежном возрасте Григорию Орлову пришлось надевать солдатский мундир и отправляться в военный поход, продолжавшийся, можно сказать, всё петровское царствование. Орлов участвовал в кампаниях против шведов и турок — дрался, очевидно, отважно, потому как был замечен и отмечен государем: наградой ему стал царский портрет на золотой цепи, — и уже в 1722 году был произведён в чин полковника Ингерманландского полка, считавшегося чуть ли не личной гвардией всесильного князя Меншикова[9]. Затем Григорий Иванович служил Екатерине I и Петру II, а ушёл с ратного поприща в конце правления Анны Иоанновны, в 1738 году, будучи отставлен с производством в чин генерал-майора. В то же царствование он женился, взяв себе в супруги шестнадцатилетнюю Лукерью Ивановну Зиновьеву. В браке Григорий Иванович проявил известную орловскую «любовную пылкость» (впоследствии чудесным образом определившую судьбу его сына Григория), так что в семье его в непродолжительное время появилось девять сыновей, четверо из которых умерли в младенчестве. Другой вариант, что детей было шестеро и умер из них только один — Михаил (род. 1741). Вскоре Елизавета Петровна вновь призвала Орлова на службу, теперь уже по партикулярной линии, так что он был переименован в действительные статские советники и назначен новгородским губернатором (или вице-губернатором, данные опять-таки разнятся), каковую должность исправлял не более года. В 1746 году Григорий Иванович скончался, оставив молодую вдову с пятью детьми и двумя тысячами крепостных душ.

Как же сложилась судьба этого орловского «выводка»? Вопрос, имеющий значение не только для нашего повествования, но и для российской истории, ибо все они в той или иной степени способствовали восшествию на престол императрицы Екатерины, за что, повторим, все были возведены в графское достоинство.

Старшим из братьев был Иван Григорьевич, год рождения которого нам неизвестен. В знаменитом «Сборнике биографий кавалергардов» (в статье, посвященной Григорию Григорьевичу) написано так: «По смерти отца его место занял старший из братьев Иван: к нему перешли обязанности старшего в роде, на него было перенесено уважение младших, которые, по преданию, в присутствии “старинушки”, “папеньки-сударушки” не садились без позволения»^{5}. По окончании Сухопутного шляхетского кадетского корпуса Иван служил лейб-гвардии в Преображенском полку, а после переворота отказался от всех предложенных должностей и вышел в отставку в чине гвардейского капитана (по другим сведениям — фурьера[10]). Жил в Москве и в пожалованных императрицей поволжских поместьях, управлял неразделёнными имениями Орловых, получая огромную ежегодную пенсию в 20 тысяч рублей; он был женат, но остался бездетным. Скончался Иван Григорьевич в 1791 году.

Вторым из пяти легендарных братьев был Григорий Григорьевич — фаворит Екатерины Алексеевны, по таковой причине возведённый в княжеское достоинство Священной Римской империи с титулом светлости[11]. Родился он в 1734 году, а далее…

«Детство его протекло в доме родителей, в дворянской семье среднего круга, мало образованной, — написано в Русском биографическом словаре. — Военные традиции, заслуженный воин-отец, его рассказы о сражениях, в которых ему пришлось принимать участие, с ранних лет приучали сыновей Орловых смотреть на военную службу как на занятие самое почётное и более всего к ним подходящее. В 1749 году Гр. Гр. Орлова отвезли в Петербург и определили в Сухопутный Кадетский Корпус, где он скоро обнаружил большие способности к языкам и в короткое время выучился говорить по-французски и по-немецки; впрочем, впоследствии Орлов часто жаловался на скудость полученного им в корпусе образования…»^{6}

«Сборник биографий кавалергардов» предлагает совершенно иной вариант развития событий — но при тех же датах:

«Неизвестно где и как провёл он детство; в 1749 году он был привезён вместе с братьями Михаилом (вскоре умершим) и Фёдором в Петербург, и в то же время как Иван поступил в Преображенский полк солдатом, Григорий поступил в Семёновский.

По свидетельству Екатерины II, склонной скорее преувеличить, чем умалить достоинства своего любимца, Григорий Орлов не получил никакого воспитания, ничему не учился и настолько плохо знал французский язык, что не мог читать и не понимал французских стихов»^{7}.

Каждый читатель может выбрать понравившийся ему вариант, хотя уточним, что документов о поступлении Григория в кадетский корпус не сохранилось — не в пример документам его вышеназванных братьев, действительно в корпусе обучавшихся. Однако отсутствие образования не помешало Орлову не только стать отличным офицером — в частности, он отличился в сражении при Цорндорфе 14 августа 1758 года, где получил три боевые раны, — но и продолжить службу в артиллерии, самом «высокотехничном» тогда роде войск. В 1760 году он был назначен адъютантом к генерал-фельдцейхмейстеру графу Петру Ивановичу Шувалову, а после кончины оного произведён в капитанский чин и назначен цалмейстером, то есть счетоводом или казначеем канцелярии артиллерийского ведомства.

И опять-таки разночтения… «Сытинская» «Военная энциклопедия», которую редактировали замечательный военный инженер «заслуженный профессор Николаевской Инженерной Академии»[12], генерал-лейтенант К.И. Величко[13] и ряд других известных военных деятелей — то есть издание в достаточной степени официальное, — предлагает несколько иной вариант:

«Раненный трижды под Цорндорфом, Орлов обратил на себя внимание генерал-фельддейхмейстера графа Шувалова, который взял его к себе адъютантом. Рослый, статный и красивый, склонный кутежам и смелым, рискованным похождениям, Орлов скоро составил себе в Санкт-Петербурге репутацию “дон-жуана”. Роман его с княгиней Куракиной, возлюбленной графа Шувалова, повлёк за собою его отчисление от должности адъютанта и перевод в фузилёры гренадерского полка[14], но увеличил популярность Орлова в петербургском обществе. Им заинтересовалась Цесаревна Екатерина Алексеевна (будущая Императрица Екатерина II) и пожелала с ним познакомиться. Смелый, решительный характер Орлова привлёк к нему симпатии Цесаревны, которая и доверила ему свою судьбу»^{8}.

Что ж, вряд ли честолюбивая Екатерина просто искала себе любовника, и её, в порыве легкомыслия, заинтересовал некий «скандальный тип». Не то было время: императрица Елизавета Петровна дышала на ладан, готовясь передать трон племяннику, и великой княгине требовались сторонники, чтобы перехватить престол! Купить надёжного человека нельзя — всегда есть опасность, что кто-нибудь предложит ему больше. Зато у женщины, как известно, есть достаточно безотказный способ, чтоб превратить мужчину в действительно верного единомышленника. Ангальт-Цербстская интриганка была умна и хитра: сделав Григория Орлова своим союзником, именно она помогла ему — кто бы иной хотел и смог это сделать? — стать казначеем канцелярии артиллерийского ведомства. В те времена воровали не намного меньше, нежели сейчас, так что, думается, средств из «оборонного бюджета» хватало и «на революцию» — то есть для привлечения будущей императрице сторонников, и на обеспечение вполне «светской жизни» братьев Орловых. Хотя можно считать, что это были «представительские расходы». Цесаревна, вскоре превратившаяся в жену императора, успешно совмещала приятное с полезным, тем более что будущность её представлялась весьма туманной. Так хотя бы сейчас успеть… Правда, вскоре оказалось, что «приятным» цесаревна слишком уж увлеклась: 11 апреля 1762 года в Зимнем дворце родился младенец, которого Екатерина Алексеевна тут же отдала на воспитание своему гардеробмейстеру. Известно было, что отцом ребёнка, наречённого Алексеем Григорьевичем Бобринским[15], является Григорий Григорьевич Орлов. Говорить о его матери было не принято. Интересно, что император Павел I, искренне ненавидевший всё, что было связано с фаворитами своей матушки — равно как и саму матушку, сразу же возвёл Бобринского в графское достоинство и произвёл в чин генерал-майора…

По воспоминаниям современников, Орловым вполне можно было увлечься — почему даже расчётливая Екатерина и та потеряла голову и известную осторожность.

«Природа щедро одарила Орлова. Это было, по выражению Императрицы, изумительное существо, у которого всё хорошо: наружность, ум, сердце и душа… Высокий, стройный, он, по отзыву Екатерины, был самым красивейшим человеком своего времени. Превосходя красотой, смелостью и решительностью всех своих братьев, Григорий не уступал никому из них ни в атлетическом сложении, ни в геркулесовской силе. При этом Григорий был несомненно добрый человек, с мягким и отзывчивым сердцем, готовый помочь и оказать покровительство, доверчивый до неосторожности, щедрый до расточительности, не способен затаивать злобу, мстить…»^{9}

Эти характерные орловские качества — красоту, удаль и силу, а также щедрость и доброту — мы особенно отмечаем потому, что они перешли и к нисходящему потомству рода, включая, разумеется, и нашего героя.

«Роль Григория Григорьевича в событиях 28 июня 1762 года была одной из первых, — он принимал активное участие во всех главных событиях этого дня; конечно, инициатором и самым энергичным распорядителем этого дела был его брат Алексей, а другие, в том числе и Григорий Орлов, являлись только исполнителями хорошо задуманного плана; Григорию Орлову выпала в эти дни более почётная роль — находиться всюду при Императрице и быть ею при всех отличаемым»^{10}.

Отличий было немало, и продолжались они… ну, ещё некоторое время.

«В день восшествия Екатерины II на престол он был пожалован в звание действительного камергера, в день коронации произведён в генерал-поручики, назначен генерал-адъютантом, возведён в графское достоинство, пожалован кавалером орденов святого Александра Невского и святого Андрея Первозванного, сделан шефом кавалергардского корпуса и подполковником лейб-гвардии Конного полка, награждён деньгами, крестьянами и мызами Ропша и Гатчина. В 1764 году Орлов был произведён в генерал-аншефы, а в 1765 году занял пост генерал-фельдцейхмейстера»^{11}.

Изумительно! Пять лет тому назад он состоял при генерал-фельдцейхмейстере адъютантом… Ко всему прочему следует ещё добавить возведение в княжеское достоинство Священной Римской империи в 1772 году — и это были лишь основные полученные им награды.

Между тем бесхитростный Орлов желал гораздо большего: возведя Екатерину на престол, он вскоре предложил ей обвенчаться. Ответ императрицы был прост: «Россия не допустит, чтобы ею управляла госпожа Орлова». Про «общего» ребёнка она, разумеется, при этом и не вспомнила…

А в 1772 году Григорий Григорьевич не был допущен в Петербург — его фавор окончательно завершился. В 1777 году он женился на своей двоюродной сестре, Екатерине Николаевне Зиновьевой, чем вызвал гнев императрицы; после того Орлов жил за границей, в 1782 году овдовел и через год скончался, так же, как и Иван, официально оставшись бездетным.

Третьим и самым известным из братьев был Алексей Григорьевич Орлов, родившийся не то в 1735-м, не то в 1737 году.

«Мы не знаем ничего о его воспитании, не знаем, какое получил он образование. Современники говорили, будто он воспитывался в Сухопутном кадетском корпусе, будто участвовал в Семилетней войне и получил несколько ран; но эти сведения, хотя и вполне вероятные, ничем не подтверждаются. В формулярном списке Орлова не упомянуто о ранах, полученных в Семилетнюю войну, и несомненна одна только рана, нанесённая ему лейб-компанцем Шванвичем после трактирной ссоры — шрам на левой щеке…»^{12}

В 1749 году он поступил в Преображенский полк, где вскоре прославился буйным образом жизни. Потом, вслед за своим братом, он оказался в рядах и даже во главе партии, которую смогла собрать в свою поддержку честолюбивая великая княгиня Екатерина Алексеевна. «Алексей Григорьевич был душой этой партии. Его энергии, хладнокровию и распорядительности Екатерина была обязана успешным выполнением своих замыслов; он сумел сохранить тайну готовившегося переворота до последних дней, а когда явилось подозрение и был арестован Пассек, Алексей Григорьевич смело, ранее назначенного времени, привёл в исполнение задуманный переворот»^{13}.

О том, как это происходило, мы знаем приблизительно, ибо об одном и том же событии разные люди рассказывают совершенно по-разному: мол, всё было организовано княгиней Дашковой[16], но Алексей Орлов это утаил, чтобы «присвоить в пользу своей фамилии честь революции»^{14}; и что в карете с императрицей были не только горничная, но и парикмахер, а в коляске с Григорием Орловым — князь Барятинский[17]; и что Екатерина при встрече с Орловым пересела к нему… Однако нам до этих подробностей нет никакого дела, ибо сути произошедшего они не меняют.

Гораздо более важны подробности смерти — или гибели? — низложенного императора Петра III в Ропше, при которой присутствовал Алексей Григорьевич и о которой он затем самолично доложил Екатерине. Но тайна эта так и останется тайной. Гадать, кем был в данном случае Алексей Орлов — очевидцем, соучастником или убийцей, — бесполезно, а потому и бессмысленно. Аминь!

Зато точно известно, что он был единственным из братьев, кто сыграл по-настоящему заметную роль в наступившем царствовании.

«Когда с началом 1-й войны с Турцией (1769–1774. — А. Б.) было решено нанести ей удар на море, и для этой цели в Средиземное море были посланы эскадры Спиридова и Эльфинстона, Орлов был поставлен во главе их. В июне 1770 года он истребил турецкий флот при Чесме и занял все крупные острова Адриатического архипелага, в 1771 году взял крепость Митилену, затем руководил действиями нашего флота, разбившего турок при Каире и Бейруте и истребившего турецкую флотилию при Патрасе. Наградами ему за эти подвиги были орден Святого Георгия 1-го класса, наименование “Чесменский”, осыпанная алмазами шпага, серебряный сервиз и 60 тысяч рублей. В честь его побед была выбита особая медаль, в Царском Селе воздвигнут мраморный обелиск, а в Санкт-Петербурге — императорский замок, названный Чесменским»^{15}.

Можно добавить, что это было второе награждение 1-м классом только что учреждённого ордена Святого Георгия — после генерал-аншефа графа Петра Александровича Румянцева. Хотя, конечно, вопрос о том, какую реальную роль сыграл во всех вышеперечисленных победах человек сугубо сухопутный и не имевший опыта командования не то что войсковыми соединениями, но даже и воинскими частями, зато — один из фаворитов императрицы, остаётся открытым.

По окончании турецкой войны, в 1775 году, Алексею Григорьевичу пришлось выполнять личный приказ императрицы по поимке и доставке в Россию так называемой «княжны Таракановой» — история эта таинственная и достаточно грязная. Быть может, именно поэтому Орлов в том же году вышел в отставку, «уехал в Москву и зажил там жизнью опального вельможи. Удалившись от службы, Алексей Григорьевич предался хозяйственным занятиям, сосредоточив главное своё внимание на ставший вскоре известным конный завод. В Петербург гр. Орлов приезжал редко, так как появление его там было неприятно лицам, окружавшим императрицу, и порождало нежелательные для него толки. С братьями своими граф Орлов поддерживал самые дружеские отношения и вёл с ними обширную переписку»^{16}.

В 1782 году Алексей Григорьевич женился на Авдотье (Евдокии) Николаевне Лопухиной, однако семейное счастье его оказалось недолгим: в 1786 году его 25-летняя супруга скончалась, оставив ему малолетнюю дочь Анну[18].

С того и пошла чреда больших неприятностей. Перед началом 2-й турецкой войны (1787–1791. — А. Б.) императрица предложила Орлову-Чесменскому принять под команду посылаемый в Средиземное море флот, но он отказался, объяснив это болезнью, и вызвал недовольство государыни. В 1796 году Алексей Григорьевич, собираясь отправиться за границу, приехал в Петербург, и здесь его застигло известие о смерти Екатерины II…

Вот тогда-то государь Павел Петрович и посчитался с предполагаемым цареубийцей! Как известно, одновременно с похоронами своей матери Павел I решил перезахоронить в соборе Петропавловской крепости останки своего отца, ранее торопливо и почти что тайно погребённые в Благовещенской церкви Александро-Невской лавры. Для этого был тщательно, в мельчайших подробностях, разработан церемониал — новый государь отличался пунктуальностью, — и в нём Алексей Григорьевич занял, пожалуй, ключевое место:

«При перевозке тела Петра III из Александро-Невской лавры в Зимний дворец нёс Императорскую корону, а во время церемонии совместного погребения Екатерины II и Петра III он был дежурным при гробах»^{17}.

Какие чувства обуревали на этих двойных похоронах «Алихана», как называли Орлова-Чесменского в молодости, сказать невозможно, зато известно, что было очень холодно, что путь от лавры до Зимнего составляет более чем четыре версты, что императорская корона весила несколько килограммов и что Алексею Григорьевичу было уже за шестьдесят… То есть нравственное испытание сопровождалось ещё и физическим.

Потом он уехал за границу и, лишённый императорским указом пенсии, жил в Лейпциге до 1801 года, когда, получив известие о смерти Павла, немедленно выехал в Россию и возвратился в Москву. В 1806 году, во время очередной войны с Наполеоном, он был избран и утверждён начальником земского ополчения Харьковской, Орловской, Курской и Воронежской губерний — это называлось «командующий милицией V области». Активно занявшись формированием ополчения, граф Орлов-Чесменский проявил немало энергии и практической сметки, щедро жертвовал свои личные средства, удостоился благодарственного рескрипта государя и ордена Святого Владимира 1-й степени.

Эти награды были для него последними — 24 декабря 1807 года граф Алексей Григорьевич скончался в Москве.

Четвёртым и наиболее интересующим нас из братьев Орловых был Фёдор Григорьевич, родившийся в 1741 году. С восьми лет он воспитывался в Сухопутном шляхетском кадетском корпусе, по окончании которого офицером участвовал в Семилетней войне и отличился в ряде сражений. После переворота Екатерина привлекла 22-летнего молодого человека, который был произведён ею в чин капитана лейб-гвардии Семёновского полка, к государственной деятельности:

«В 1763 году Орлову было высочайше поведено находиться в Правительствующем Сенате за генерал-прокурорским столом, а затем он был назначен обер-прокурором Сената и, оставаясь капитаном гвардии, пожалован орденом Св. Александра Невского. В 1767 году Орлов, в качестве депутата Орловской губернии, принимал деятельное участие в трудах Комиссии по составлению нового уложения»^{18}.

Граф Фёдор Григорьевич был обер-прокурором — то есть начальником — IV департамента Сената, «ведавшего делами военными и морскими».

Понятно, что все эти высокие назначения были совсем не по его уровню, а потому с началом турецкой войны Орлов с удовольствием оставил партикулярную службу и поступил на эскадру адмирала Спиридова[19], бывшую, как мы помним, под началом его брата Алексея Григорьевича. Естественно, поступил он туда на командные должности.

«Прибывши в Архипелаг, он успел произвести восстание греков, но затем, занявшись осадой мелких прибрежных крепостей, упустил момент, дал туркам возможность укрепиться на суше, и вынужден был оставить греков на произвол судьбы. Взяв крепость Корону, Орлов участвовал в морском сражении близ Чесмы на корабле св. “Евстафий”[20], с которого спас часть экипажа до взрыва; затем принимал участие в сражении при острове Гидре с восемнадцатью турецкими кораблями, которые он частью разбил, частью обратил в бегство и, наконец, получил назначение командовать частью флота, отряжённою для разорения турецких поселений и крепостей, начиная с Родоса и вдоль короманского побережья»^{19}.

После того граф Фёдор Орлов возвратился в Петербург — по состоянию здоровья, не позволившего ему продолжать морские кампании. Императрица произвела его в генерал-поручики, наградила орденом Святого Георгия 2-го класса и шпагой, осыпанной бриллиантами, а в честь него в Царском Селе была поставлена колонна, украшенная рострами — корабельными носами. Когда же 10 июля 1774 года был заключён Кючук-Кайнарджийский мир, завершивший турецкую войну, Фёдор Григорьевич получил чин генерал-аншефа и, по собственному прошению, был отставлен от службы. Вскоре он уехал в Москву и жил там, лишь изредка наведываясь в столицу. Как сказано в «Биографическом словаре»: «В Москве он занялся воспитанием своих детей (женат он не был, но имел от г-жи Поповой и г-жи Гусятниковой пять сыновей и двух дочерей), литературой и наукой»^{20}.

Как представляется, список «госпож», от которых имел детей граф Фёдор Орлов, неполон. Ведь в том же издании, но уже в биографии князя Алексея Фёдоровича Орлова, указано: «…родился в Москве 8 октября 1786 года и был сыном генерал-поручика[21] графа Фёдора Григорьевича Орлова и Ярославовой»^{21}. Та же фамилия названа и в книге Лии Яковлевны Павловой, биографа М.Ф. Орлова: Татьяна Фёдоровна Ярославова.

Такое вот легкомыслие «большого барина» (считается, что он владел тридцатью тысячами крепостных душ): семеро детей от трёх мам (хотя есть версия, что Гусятникова — девичья фамилия Поповой), и все они дружно живут в его доме под названием «воспитанников». Лишь перед самым концом своей жизни граф Фёдор Григорьевич не то сумел упросить, не то решился попросить императрицу «узаконить» его детей, и указом от 27 апреля 1796 года за всеми «воспитанниками» были признаны дворянские права, фамилия и герб Орловых, но… без графского титула.

Фёдор Григорьевич завещал своим теперь уже законным детям: «Живите дружно, мы дружно жили с братьями, и нас сам Потёмкин не сломал»^{22}, — и скончался 17 мая 1796 года.

И, наконец, пятый из братьев — Владимир Григорьевич, судьба которого была весьма отличной от всех других Орловых. Он родился в июле 1743 года, детские годы свои провёл в деревне, на момент переворота ему не было ещё и девятнадцати лет, никакого деятельного участия в подготовке «революции» он принимать не мог. Но всё равно, так же как и четверо его старших братьев, он был возведён в графское достоинство.

Вообще, с братьями Владимиру повезло во всех отношениях: «на 20-м году жизни, по совету братьев, он отправился в Лейпциг, где провёл три года в усердных занятиях в тамошнем университете, в особенности интересуясь науками естественными и астрономией. По возвращении в России гр. Орлов был пожалован в камер-юнкеры и вскоре, рескриптом от 6-го октября 1766 года, был назначен директором Академии наук… Назначая 24-летнего гр. Орлова на пост директора Академии, императрица признавала в нём “довольное в науках сведение, охоту и наклонность к оным”, чтобы с успехом осуществлять её предначертания, касающиеся Академии, которую сама императрица решила взять “в собственное своё ведомство для учинения в ней реформы к лучшему и полезнейшему её поправлению”; императрица убедилась, что академия “в великом нестроении и почти в совершенном упадке”, и в целях исследования вкравшихся беспорядков и устранения их избрала гр. Вл. Гр. Орлова, который по своему времени считался “учёным” и которого сама императрица называла “философом”»^{23}.

Извечная беда российских правителей состоит в их твёрдой уверенности в том, что они во всём разбираются лучше всех, а потому ничтоже сумняшеся стремятся всё реформировать по собственному разумению — порой весьма скудному. Причём в реформах этих они опираются не на профессионалов, а на людей, душевно им преданных и всецело обязанных. Стоит ли удивляться, что у 24-летнего «философа» директорство академии не задалось? Не его это была роль, и даже не его уровень! В очередной раз стало ясно, что личная преданность профессионализма не заменит. К тому же государыня то брала его с собой в путешествие по Волге, то он болел и на два года отправлялся лечиться за границу… Потом Екатерина Алексеевна к Орловым охладела, так что на исходе 1774 года Владимир Григорьевич был как бы по собственному прошению уволен от тяготившей его директорской должности, получив при этом чин генерал-поручика. (Отметим для сравнения, что Александр Васильевич Суворов в том возрасте — 31 год — не дослужился даже ещё и до полковника.) Как видим, «к своим» Екатерина II благодарной быть умела.

Получив «свободу», Владимир Григорьевич навсегда уехал в Первопрестольную. «Остаток своих дней гр. Орлов провёл без службы, живя в Москве и главным образом в своей подмосковной “Отраде”, окружив себя всеми удобствами городской жизни, каких требовали привычки просвещённого вельможи того времени. В “Отраде” гр. Орлов занимался воспитанием своих детей, племянников и внуков, ведал своим обширным хозяйством и многочисленными крестьянами, к которым относился весьма гуманно; много читал и внимательно следил за политическими и общественными событиями сменявшихся при его жизни царствований»^{24}.

Граф был женат на Елизавете Ивановне Штакельберг; старший его сын Александр умер в молодых годах, а Григорий[22] не только дослужился до чина тайного советника, был сенатором и камергером, но был также и известным в своё время литератором. Владимир Григорьевич имел трёх дочерей, все они впоследствии успешно вышли замуж.

Последний из легендарных графов Орловых — бывших первыми из славной плеяды «Екатерининских орлов» — скончался в 1831 году, надолго пережив не только всех своих братьев, но и вообще подавляющее большинство людей того самого «золотого века Екатерины».

Ну что ж, можно считать, что теперь мы наконец вплотную подошли к теме нашего повествования, а хронологически — где-то к началу XIX века. В то время из пятерых братьев Орловых в живых оставались лишь двое: графы Алексей Григорьевич Орлов-Чесменский и Владимир Григорьевич Орлов.

Княжеская линия Орловых угасла; графскую мог продолжить один только Григорий Владимирович, а дворянскую фамилию Орловых — пятеро сводных братьев молодцов-Фёдоровичей: Алексей, Михаил, Григорий, Фёдор и Владимир, получившие в наследство от своего непутёвого отца по немалому состоянию, а теперь взятые под крыло собственным дядей.

Казалось бы, можно жить спокойно… Но была же генетическая память Орловых, были, безусловно, семейные предания, известные каждому из них!

Ведь в 1762 году братья Орловы не только возвели на трон Екатерину II, но и фактически сохранили саму царствующую династию, традиционно именуемую «Романовыми». Хотя, как известно, мужская романовская линия пресеклась со смертью Петра II в 1730 году, после чего российский престол занимали всякие случайные «дальние родственники», точнее — родственницы. Даже Елизавета, «дщерь Петрова», законных прав на трон не имела, так как была рождена до брака, а власть захватила в результате переворота… Ну да ладно, при ней всё как-то успокоилось, и даже престол был наконец-то передан по наследству, в соответствии с петровским законом, — её родному племяннику, Голштинскому принцу Карлу Петеру Ульриху, ставшему Петром III. Да только не сложились взаимоотношения тогда ещё великого князя со своей женой, принцессой Софьей Фредерикой Августой Ангальт-Цербстской, перекрещённой в Екатерину Алексеевну. Кто в этом виноват, мы знаем только со слов последней… Зато о том, кто был действительным отцом великого князя Павла Петровича, официального сына этой пары, мы не знаем вообще — уж слишком много предлагается вариантов.

Вот и государь Пётр Фёдорович имел в отношении своей жены немалые сомнения и подозрения, а потому постепенно утвердился в желании дать ей возможность отдохнуть от собственных её интриг и похождений в монастыре, а самому обвенчаться с графиней Елизаветой Романовной Воронцовой, дочерью сенатора и племянницей канцлера. Тогда б на российском престоле утвердилась фактически новая династия, гораздо более русская по крови… Однако не сбылось, потому как «мятеж поднялся средь Петергофского двора».

Не будем обсуждать, что было бы для России лучше, что — хуже, это очень серьёзные и до сих пор не слишком исследованные темы, а нас сейчас интересует совсем иное. А именно тот факт, что Орловы понимали: и Павел I, и последующие Александр I и Николай I находятся на троне исключительно благодаря их фамилии. Какое уж тут «Божественное происхождение» власти?!

Понятно им было и ещё большее: если граф Алексей Григорьевич Бобринский реально приходился им cousin[23], то таковым можно было считать и государя Павла Петровича, матушка которого являлась фактической супругой их дядюшки князя Григория Григорьевича (недаром то, что по понятиям тех времён считалось «блудным сожительством», сегодня именуют «гражданским браком»), — вот и Павел отнёсся к Бобринскому, как к брату! А в этом случае все Павловичи вообще приходились племянниками потомкам братьев Орловых. Конечно, не родными, но тогда даже и с дальним родством считались гораздо больше, нежели сейчас…

С таким опасным пониманием входил в жизнь наш герой.