Мир животных: Млекопитающие, или звери

У непарнокопытных ось ноги (продольная) проходит через третий палец. А пальцев по три на каждой ноге (носороги), или четыре на передних и три на задних (тапиры), либо на каждой ноге лишь по одному пальцу (лошади, зебры, ослы). Желудок простой: однокамерный, как и у нас, но не как у коровы. Печень без желчного пузыря, а на черепе нет костяных выростов — основания рогов. Рог носорога — кожного происхождения, сложен из многочисленных вертикальных, плотно прижатых друг к другу фиброзных волокон. Индийские носороги периодически сбрасывают старые рога, и у них вырастают новые. Все непарнокопытные рождают только одного детеныша, очень редко (малайские тапиры) двух.

Обитают на всех континентах, кроме Австралии и Антарктиды, и на некоторых больших островах: Суматра, Ява, Калимантан (тапиры и носороги). В Южной и Центральной Америке — только тапиры. В Северной Америке жили в доисторические времена древние лошади, но все вымерли (мустанги — это одичавшие потомки лошадей, которых привезли в Америку люди). В Восточной и Южной Африке — носороги, зебры и дикие ослы. В Азии — дикие ослы и лошади.

Только 15 видов (и пять родов) диких непарнокопытных сохранилось на Земле. Но прежде, в доледниковое время, и многочисленнее и разнообразнее была фауна непарнокопытных. Лишь ископаемых их родов известно палеонтологам 152.

Дикая лошадь

Когда в 1814 году победоносные русские войска, разгромив Наполеона, вступили в Париж, то событие это, решительно изменившее судьбу Европы, оставило некоторый след и в истории зоологии. В том году английский полковник Гамильтон Смит познакомился в Париже с союзниками своими, казачьими офицерами, и они рассказали ему, что в Монголии, близко от границ России, живут дикие лошади.

— Нет, не одичавшие, сэр. Натурально дикие лошади!

Рассказ этот поразил Смита. Дело в том, что в науке в то время прочно пустила корни весьма пессимистическая, но, слава богу, ложная «теория», будто диких лошадей не осталось уже на планете. Они все давно вымерли.

Смит, когда вернулся в Англию, опубликовал все, что услышал от казаков. Дикие лошади, или, по-татарски, «тарпаны», писал он, держатся большими табунами. В табуне много разных косяков. Каждый косяк водит и стережет старый жеребец. Самые чистокровные тарпаны живут ближе к границам Китая. Они предпочитают простор степей и пасутся, выстроившись гуськом, головой против ветра. Жеребец-предводитель ревниво опекает свой косяк, бегает вокруг: высматривает врагов и гонит прочь молодых жеребцов. Они держатся в стороне, пока не повзрослеют и не обзаведутся собственным стадом.

Итак, Смит со слов своих русских корреспондентов составил довольно точное описание жизни диких лошадей. Но натуралисты, кажется, не придали этому серьезного значения. Все настоящие дикие лошади давно вымерли — таков был вынесенный ими приговор. Более полувека оставался он в силе.

В 1877 году Николай Михайлович Пржевальский вернулся из Джунгарии и привез шкуру дикой лошади.

Он и раньше, во время первого своего путешествия в Монголию, в 1870–1873 годах, много слышал о диких лошадях, «которых монголы называют дзерник-аду (дикий табун)».

Немного позднее Пржевальский в новых путешествиях в Центральную Азию прошел через пустыни Джунгарии, и там он увидел своими глазами неуловимых «дзерник-аду».

Пржевальскому не удалось приблизиться «на меткий выстрел» ни к одной дикой лошади, но череп и шкуру он все-таки добыл. Их подарил ему А. К. Тиханов, начальник Зайсанского поста (близкого к русско-китайской границе поселка, в котором Пржевальский закончил свое второе центральноазиатское путешествие). А к Тиханову шкура попала от киргизов-охотников, промышлявших в Центральной Джунгарии.

В 1888 году Николай Михайлович Пржевальский отправился в новую экспедицию в Центральную Азию. Но случилось несчастье: недалеко от Иссык-Куля, в поселке Каракол, он заболел брюшным тифом и умер. Мир потерял одного из величайших своих путешественников и открывателей. Но ученики и последователи Пржевальского продолжали дело, начатое им. Русские исследователи Козлов, Певцов, Роборовский, Клеменц, братья Грумм-Гржимайло проникли в самый центр Азиатского материка по путям, разведанным Пржевальским. Они привезли еще несколько шкур и черепов диких лошадей и интересные рассказы об их повадках.

«Они… живут преимущественно в больших песках… покрытых… высоким саксаулом… встречаются местами плоские впадины, поросшие редким приземистым камышом и немногими солянками, которыми и питаются живущие в тех песках дикие лошади, верблюды, куланы и антилопы… Они выбивают ногами в наиболее углубленных местах впадин довольно большие ямы, наполняющиеся солоноватой водой, и приходят к ним на водопой. Из песков животные выходят нередко на север, в щебнедревесную пустыню, покрытую местами тощим кипцом и там пасутся долгое время, если в этой безводной пустыне лежит кое-где снег» (М. В. Певцов).

Днем дикие лошади обычно держатся в глухих пустынных местах, а ночью, чутко принюхиваясь и тревожно всхрапывая, выходят на пастбища и водопои. Ходят гуськом друг за другом по протоптанным ими же тропинкам.

Кочуют обычно небольшими стадами, в которых от пяти до двадцати лошадей. Водит косяк старый жеребец. Он очень смел и предан своему косяку.

Заметив, что погоня приближается, жеребец бросается к табуну, «ржет, понукает отстающих, подталкивает мордой слабеющих жеребят и прикрывает тыл табуна».

«Он понукал маленького жеребенка, который не мог поспеть за всеми на своих слабых ножках. Сперва, когда жеребенок начал отставать, кобыла старалась его подбодрить тихим ржанием, но, видя, что ничто не помогает, она отделилась от табуна… Однако же жеребец не допустил подобного беспорядка: сильно лягнув кобылу два раза, он заставил ее догнать табун, а сам принял попечение о жеребенке. Он то подталкивал его мордой, то тащил, ухвативши за холку, то старался подбодрить, налетая и брыкаясь в воздухе» (Грумм-Гржимайло).

Но преследователи все ближе, настигают маленькую уставшую лошадку и ее отважного защитника. «На жеребца нападает раздумье»: то, полный ярости, он скачет к охотникам, то возвращается к отставшим от табуна лошадям. Дальше, об обычном финале этой драмы, расскажет Клеменц, который тоже принимал участие в охоте на диких лошадей:

«Когда же страшные звери-кони, с сидящими на них двуногими, наседают на табун, жеребец бросается на преследователей и первым попадает под пулю. Табун без вожака теряется, мечется, крутится из стороны в сторону. Охотники стреляют и ловят петлями жеребят».

Ловля диких лошадей не легкое дело. А сохранить едва живых от страха, загнанных в дикой скачке пленников и довести их целыми и невредимыми до места — дело еще более трудное. На Всероссийской нижегородской ярмарке 1896 года устроители ее хотели показать шесть диких лошадей из Джунгарии. Специально посланные за ними в пустыни Центральной Азии отряды после изнурительных трудов и лишений их поймали, но сохранить живыми не смогли. Все лошади пали в пути. Только шкуры и кости попали на выставку, а оттуда в музей.

К началу нашего века лишь три дикие лошади (две кобылы и жеребец) были благополучно доставлены в Европу: в Асканию-Нова, в имение Фридриха Фальц-Файна. Они паслись в просторных загонах в украинской степи, вызывая зависть всех владельцев зоопарков.

В конце концов герцог Бедфорд уговорил Карла Гагенбека, известного ловца зверей, поймать диких лошадей для основанного Бедфордом парка Воберн-Аббей, в котором жили уже многие редкостные животные, главным образом олени и зубры, но не было еще диких лошадей. Гагенбек после некоторых раздумий согласился.

Посланные им люди привезли в Гамбург 28 жеребят диких лошадей, которые, подрастая и плодясь в разных зоопарках и заповедниках, спасли свой род от вымирания. Эти 28 жеребят по существу (кажется, за одним только исключением) были последними, которых удалось привезти из Монголии. От некоторых из них произошли лошади Пржевальского, которые живут сейчас в зоопарках всего мира. На воле, в Центральной Азии, почти не осталось диких лошадей. Несколько десятков их доживают свой век в пустынях Заалтайской Гоби, в Монголии, и в соседних районах Китая. Несмотря на запрещение охотиться на диких лошадей, по мнению профессора В. Г. Гаптнера, они обречены «на скорую гибель».

Дикие ослы и зебры

У зебр отличие от лошадей ясное- четкие черные полосы. У ослов таких ярких знаков нет, но знаменитые длинные уши и хвост с кисточкой на конце представляют осла достаточно хорошо. Кроме того, тот, у кого останутся еще сомнения — осел перед ним или лошадь, может взглянуть на задние ноги животного. Если на их внутренней стороне нет «каштанов», то это осел. У лошади «каштаны» на всех четырех ногах. «Каштаны» — рудименты, очевидно, каких-то кожных желез: округлые, безволосые бляшки сморщенной, словно запекшейся кожи.

Что касается ушей, то по-настоящему длинные они только у африканского дикого осла, родоначальника ослов домашних. У него и крик похож на неблагозвучный рев домашнего осла. Азиатский дикий осел кричит иначе, и уши у него короче.

Африканские дикие ослы крупнее азиатских (иногда называют их серыми, а азиатских — желтыми). Живут в таких бесплодных глинистых и каменистых полупустынях Южной Нубии и Сомали (и в примыкающих к ним районах Восточной Африки), что просто удивительно, чем сыты бывают! Разные жесткие и колючие травы, которые ни один копытный зверь не стал бы есть, кормят этих длинноухих спартанцев.

Азиатские ослы так же нетребовательны к еде и питью (пьют даже соленую воду!), и одно время, в 3-м тысячелетии до нашей эры, древний народ Нижней Месопотамии — шумеры — приручили этих ослов, возили на них грузы. Но потом одомашненные лошади, более пригодные для этой роли, вытеснили ослов из сферы, так сказать, труда, оставив за ними лишь сферу гастрономическую: все века, с древности и по наши дни, мясо диких ослов считается весьма вкусным (римляне его особенно ценили).

По этой и другим причинам азиатский дикий осел всюду редок, почти истреблен, хотя территория, на которой он жил и местами еще живет, очень обширна: полупустыни и пустыни, равнинные и горные, от Северной Аравии, Сирии до Монголии и Тибета. В Монголии и Средней Азии дикого осла называют куланом или джегетеем, в Тибете — киангом, в Иране и Передней Азии с древности его имя онагр. Впрочем, разница здесь не только в названиях: они обозначают три разных подвида диких ослов. Кианг самый крупный, темный и высокогорный: по кручам и склонам ущелий кианги лазают не хуже диких коз. Онагр мельче кулана и кианга и светлее их.

Когда-то табуны куланов скакали по степному раздолью Украины, Крыма и Закавказья. В прошлом веке много было диких ослов в Казахстане, Узбекистане, Туркменистане. Но ряды их быстро поредели. Теперь стали возрастать: только на юге Туркменистана, в основном в Бадхызском заповеднике, в 1980 году насчитывалось примерно две тысячи животных. В 1953 году акклиматизировали куланов на острове Барсакельмес в Аральском море. Теперь их там не менее 200.

Дикий осел кулан — одно из самых быстрых (если не самое быстрое!) копытных животных: напуганные, скачут их табуны с резвостью, которую не каждая скаковая лошадь способна показать, — 70 километров в час!

Первое упоминание о зебрах в античной литературе появилось во II веке нашей эры, когда историк Кассиус Дил рассказал о «лошадях солнца, которые напоминают тигра».

Разные исследователи описали много видов зебр, но современная систематика признает наиболее реальными из них четыре: квагга, обычная зебра равнин, горная зебра и зебра Грэви.

Квагга внешним видом спереди вроде бы зебра, а сзади — лошадь, потому что полосы у нее были только на голове, шее и менее ясные на холке. Вся задняя часть туловища, от холки и до хвоста, без полос, однотонно-бурая или песочно-бурая. Ноги и хвост белые.

Многотысячные стада этих забавных полузебр, до того как европейцы появились в Африке, кочевали в бескрайних степях, простиравшихся от мыса Доброй Надежды до реки Оранжевой и дальше к северу почти до самого Лимпопо. Квагги (как и зебры сейчас) обычно паслись в компании с белохвостыми гну и страусами. Страусы лучше видят, а квагги и гну — чуют. Отличное получалось сочетание: львов и людей объединенные таким образом животные замечали скорее, чем в стадах, в которых соблюдается видовая сегрегация.

Но и дружеский альянс с гну и страусами не спас квагг от гибели. Бурам — голландским поселенцам в Южной Африке — потребовались шкуры для бурдюков: в них хранили зерно. А мясом квагг буры кормили негров, которых заставляли обрабатывать свои поля. Говорят, что вначале квагг было так много, что бурам не хватало свинца, чтобы в них стрелять. Из трупов они вырезали пули, заряжали ими ружья и снова палили в беззащитных животных, которые не успевали далеко убежать.

В результате через семьдесят лет после приобщения к науке квагги уже стали достоянием палеонтологических музеев: две последние квагги в Капской провинции были убиты на горе Тигерберг в 1850 году. В Оранжевой республике несколько животных в глуши полупустынных степей дожили до рокового 1878 года, когда последние дикие квагги навсегда расстались с жизнью.

Еще лет за сто до этих трагических событий шестнадцать квагг привезли в Европу. Квагга, которая двадцать лет пробыла пленницей Лондонского зоопарка, дожила даже до времен Дагера и была сфотографирована четыре раза. Это единственные фотографии единственной сфотографированной живой квагги!

Но и лондонская квагга не была последней в своем роде. Последней была амстердамская. К тому времени ни у кого уже не осталось сомнения, что эта квагга последняя. В Африке ни одной, в Европе их тоже не было. Полосатая лошадь в зоологическом саду Амстердама меланхолически доживала свой век, а натуралисты и те люди, для которых бурдюки не олицетворяют лучших ценностей мира, в бессильном отчаянии смирились с мыслью, что будущие поколения людей никогда уже не увидят этих прекрасных животных, что через год-два наступит смерть вида и эволюционные ресурсы нашей планеты понесут еще одну значительную потерю.

Это случилось 12 августа 1882 года: последняя на Земле квагга умерла.

А в 1917 году майор Мэннинг вернулся из путешествия по степям Каоко (в Юго-Западной Африке) с потрясающей новостью: он сам видел, уверял Мэннинг, целое стадо живых квагг! Во всяком случае зебры, которых он встретил, были необычного вида: бурые и с полосами только спереди.

Позднее и другие путешественники и охотники клялись, что в Каоко-Фельде попадались им бурые полуполосатые лошади. И бушмены говорили, что такие зебры еще встречаются в их степях.

Может быть, немногие уцелевшие в глуши южноафриканских степей квагги расплодились и стали попадаться на глаза охотникам?

Но скорее всего, полагают знатоки, зебры Гартманна были причиной охотничьих миражей. Говорят, что в жаркий полдень, когда солнце немилосердно палит над головой и туманное марево струится над степью, зебры Гартманна кажутся издали темно-бурыми ослами: их черные и белые полосы сливаются в однотонный промежуточный колер.

Этот оптический обман и породил, по-видимому, легенду о воскресенных кваггах, которые навсегда исчезли с лица земли. Серьезные исследователи не нашли пока никаких достаточно веских доказательств, которые убедили бы нас, что это не так.

Зебра Гартманна считается ныне подвидом горной зебры.

Горные зебры готовы разделить судьбу квагги: только около 150 последних типичных их представителей живут под охраной закона на западе Капской провинции. Небольшие табуны зебр — в горах Юго-Западной Африки и Анголы.

Горные зебры равнинам предпочли возвышенности, с поразительной ловкостью бегают они по скалистым склонам и ущельям. Этих зебр (и зебру Грэви) называют ослоподобными. Уши у них большие, голова тяжелая, копыта узкие — стаканчиками. Но странное дело: при всей своей внешней ослоподобности ржут горные зебры почти как лошади, но на высоких тонах. Есть какие-то птичьи звуки в их ржании.

От других зебр отличить их легко. Полосы более узкие и «нарисованы» ближе одна к другой, однако до самого брюха не доходят, как у обычных зебр. Зато ноги отчетливо разлинованы до самых копыт. Примерно такого же типа полосы и у зебр Грэви, но рисунок их на бедрах и крупе иной.

Но самое приметное, что отличает горных зебр от всех других. — отчетливый «кадык» снизу на шее.

Зебра Грэви живет в Южной Эфиопии, Сомали и в соседних областях Восточной Африки. Из всех зебр у нее на единице, так сказать, живой поверхности наибольшее число полос: они еще уже и ближе одна к другой, чем у горной зебры. Это самая крупная из зебр, самая, по-видимому, древняя и наиболее ослоподобная: голова у нее массивнее, чем у горной зебры, шея и хвост короче, уши шире, на концах округлые и красиво оторочены черными полосами. Крик ее — рев, скорее даже отрывистое рычание. Горная зебра, как уже говорилось, ржет, а обычная будто лает, но очень ритмично. Жеребята зебр Грэви родятся с гривой по всему хребту — от холки до хвоста. И побежка у нее иная: не кэнтер (короткий галоп), а трот, то есть мелкая тряская рысь. (Но, спасая бегством жизнь, переходят зебры Грэви на более резвый аллюр — карьер, то есть на очень быстрый, стелющийся галоп.)

Зебры экваториальных и приэкваториальных равнин, или обычные зебры, носят унифицированную полосатую раскраску; у разных подвидов и рас (даже у разных особей) она своя. Однако все ее варианты объединяют нерезкие промежуточные переходы. В общем, чем севернее обитают зебры этого вида, тем отчетливее и ярче у них полосы.

У самого южного подвида ныне, как и квагга истребленной бурчеллевой зебры, которая обитала в Южной Африке по соседству с кваггой, ноги были совсем без полос, полосы на теле более тусклые, основной фон шкуры не белый, а желтовато-бурый.

Второй подвид — зебра Чэпмана — живет севернее. На ногах полосы у нее нечеткие, до копыт не «дорисованы», а посередине вдоль некоторых белых полос проведены желтые штрихи. У еще более северных подвидов (Восточная Африка, Судан), например у зебры Гранта или зебры Бема, ноги отчетливо полосатые до самых копыт, а белые полосы без всякой желтизны.

В Африке обычных зебр еще довольно много. Но, как ни странно, мы мало знаем о них: травоядны, пасутся стадами, часто смешанными (в содружестве с другими степными животными), игривы: скачут, лягаются, кусаются незлобно. Львы — их главные враги.

Недавно выяснили, что стада зебр состоят из отдельных семей, члены которых очень дружны и годами не расстаются, что память у зебр отличная: разные геометрические фигуры различают они без труда и помнят их почти год. Нет одинаково полосатых зебр даже в одном стаде, поэтому жеребята находят своих матерей по неуловимой разнице в их полосатости. Долголетие у зебр немалое. Одна прожила в Дублинском зоопарке 46 лет.

Скачут зебры резво: 50 километров в час без особого напряжения

Самая поразительная и довольно загадочная особенность зебры — ее полосатость. Споров о ее смысле и значении было много, и до сих пор вопрос этот не для всех исследователей решен окончательно Суть спора: для лучшей заметности или незаметности разлинована зебра, как верстовой столб. Именно эта аналогия заставляет некоторых зоологов утверждать: зеброидность не средство особой хитрой маскировки, а, напротив, «афиширование», помогающее их стадам лучше ориентироваться на пастбищах, лучше и равномернее рассредоточиться, не толпиться всем на одном месте, оставляя пустующими другие годные для прокорма участки степи. Полосатость их стад — будто бы своего рода пограничные знаки, отмечающие территорию каждого табуна.

«Я с этим совершенно не согласен. Как часто мы не могли отличить с самолета стадо ослов от зебр. Из окна автомобиля это тоже трудно сделать. С известного расстояния черные и белые полосы начинают сливаться, образуя однородный серый тон» (Бернгард Гржимек)

Смысл исключительной полосатости зебры вернее всего разъясняет, по-видимому, теория расчленяющей окраски. Ведь не только зебра полосатая: в природе принцип расчленяющей окраски осуществлен на многих живых моделях. Резко контрастирующие черные полосы или пятна на светлом фоне шкуры (либо белые на черном) есть и у тигра, леопарда, ягуара, оцелота, жирафы, у антилоп куду, бонго, рыб, змей, бабочек. Словом, у многих животных.

Обычно полосы и пятна идут рядами более или менее поперек тела: достигая границ силуэта, они внезапно обрываются. Сплошная линия контура расчленяется чередующимися белыми и черными полями расцветок, и животное, теряя свои привычные глазу очертания, сливается с фоном местности. Этого добиваются и люди, когда раскрашивают военные объекты светлыми и темными пятнами, расчленяющими контуры маскируемого сооружения.

Если же черные и белые полосы идут не поперек, а вдоль контуров тела, то они не расчленяют, а, наоборот, подчеркивают их. Хорошо заметная окраска выгодна ядовитым или дурно пахнущим существам, чтобы хищники не хватали их по ошибке: например саламандре, скунсу, зорилле — у них действительно полосы продольные.

Того же оптического эффекта добиваются стрелки, раскрашивая мишени концентрическими черно-белыми полями: чередующиеся круги как бы подчеркивают черное яблочко в центре, усиливая его видимость. А разрисуйте круг поперечными (радиальными) полосами контрастных цветов, и вам трудно будет разглядеть такую мишень даже на близком расстоянии.

Носорог — «кузен» коня

С незапамятных времен рог носорога славился на Востоке как лучшая панацея от многих бед. Древнекитайская медицина ценила его на вес золота. В античном Риме бокалы, сделанные из носорожьего рога и окрашенные в три цвета — белый, черный и красный, быстро и надежно нейтрализовали отравленные напитки: так верили те, кто из них пил. Богатые люди в Риме, которые, как повествуют историки, жили в постоянном страхе быть отравленными, всюду носили с собой кубки из носорожьих рогов.

Эта странная, ни на чем не основанная вера в магические свойства рога и погубила носорогов. Когда-то их было очень много во всех странах Южной Азии, а теперь осталось лишь несколько сот голов.

И, несмотря на охрану, носорогов продолжают уничтожать. Целые отряды хорошо снаряженных охотников прорываются через кордоны заповедников и убивают, убивают рогатых толстокожих, бьют, сколько могут. В 1958 году, например, большая банда браконьеров пришла в долину Рапти, последнее убежище непальских носорогов, и устроила здесь кровопролитную бойню: стреляли всякого носорога, которого только видели, и убили 500 животных.

Дело в том, что и в наши дни, которыми человечество открывает космическую эру, еще очень многие люди верят в чудодейственную силу носорожьего рога и платят за него большие деньги. (Он, кроме всего прочего, будто бы возвращает и молодость! Поэтому и цена такая большая: многим кажется еще, что юность можно купить за деньги.) На Суматре, например, большой рог стоит тысячу фунтов стерлингов, как первоклассный автомобиль. Когда речь идет о таких деньгах, некоторые люди теряют голову и покой, пока не раздобудут их, эти «деньги», гуляющие в джунглях. Поэтому никакая охрана не помогает.

К тому же кроме рога любую часть тела носорога можно выгодно продать — каждая в суеверном кодексе сулит либо богатство, либо любовный успех, либо избавление от недугов, либо еще что-нибудь, за что люди денег не жалеют. Даже моча носорога — весьма ходкий на Востоке товар: говорят, что избавляет она от разных болезней. Поэтому в зоопарках Индии сторожа тщательно ее собирают и продают затем на рынке в Калькутте.

На Земле уцелело еще (пока!) пять видов носорогов: два африканских — белый и черный и три азиатских — индийский, яванский и суматранский, или двурогий азиатский. Азиатские носороги отличаются от африканских тем, что у них только по одному рогу на носу, а у африканских по два. Но у суматранского тоже два. Кроме того, кожа у азиатских носорогов в крупных складках, впечатление такое, будто животное одето в панцирную броню. У индийского носорога даже хвост, когда прижат, вмещается целиком в оставленное для него углубление брони. Как у черного носорога Африки у него заостренная небольшим хоботком губа. Но самая замечательная его черта — острые и удлиненные резцы нижней челюсти. Атакуя, он обычно их пускает в дело, рогом бьет реже. Это крупное животное: весит две тонны и больше. Предпочитает уединение. У каждого своя строго охраняемая территория, свои тропы на ней и пастбища, даже специально избранные места для грязевых ванн.

Еще несколько столетий назад индийские носороги водились всюду в Индии, а сейчас уцелели только в Ассаме и Непале. В начале века в Ассаме (Казиранга) их было около дюжины.

В 1908 году в Казиранге учредили заповедник, позднее преобразованный в национальный парк. Размеры его около 430 квадратных километров. Но успех дела превзошел всякие ожидания: число носорогов за 20 лет увеличилось вдесятеро, а в 40-е годы здесь жило уже 400 носорогов! Затем они стали гибнуть от каких-то заразных болезней, занесенных домашним скотом. Число их снизилось до 260 животных. Но потом поднялось. Так что теперь в Казиранге около 400 носорогов, а во всей Индии их 575.

Кроме Индии большой азиатский носорог сохранился лишь в Непале: 165 животных (по данным на 1966 год).

После того как стало ясно, что в Казиранге вымирание носорогам не грозит, их здесь стали ловить и отсылать в разные зоопарки мира. Первых — молодых самца и самочку — поймали в замаскированную яму в 1947 году. Один край ямы срыли — сделали покатый склон — и по нему с помощью ручных слонов вытащили упиравшихся «единорогов». И так, на буксире, их транспортировали в небольшой вагон. Самка вскоре умерла, а самец, его назвали Моханом, быстро привык к людям, стал совсем ручным. Потом его отправили в Уипснейд, в Англию. Пять лет он, бедняга, прожил здесь в одиночестве. Потом только привезли ему юную подругу Мохини. Боялись ее сразу — пускать к нему: бывает, что носороги нападают на своих собратьев-новичков, которые появляются в обжитых ими местах. Но Мохан очень дружелюбно встретил Мохини, и вскоре они стали большими друзьями.

Другие зоопарки мира тоже получили молодых носорогов из Казиранги. Они начали размножаться в неволе: первого родила толстокожая парочка в Базеле, потом в Уипснейде. затем в других зоопарках. До этого времени по существу ничего не знали о размножении носорогов, теперь ясно стало: браки они заключают ранней весной, и после этого 477–486 дней самки носят детенышей в своем чреве.

Яванский носорог внешне похож на индийского, только ростом поменьше. Есть, правда, некоторые различия в форме передних складок кожи. А также и в том, что самки яванского безрогие (или с небольшим рогом). Его называют яванским, потому что сейчас он живет только на Яве. А когда-то, сотни лет назад, обитал на территории очень обширной: от Северной Индии и Южного Китая до Суматры и Явы. А его ископаемые кости найдены и на Шри-Ланке.

В 1921 году на маленьком полуострове, которым кончается западная окраина Явы, — единственном месте, где уцелели теперь носороги, был учрежден заповедник Уджунг-Кулон, в котором кроме носорогов охраняли еще бантенгов и тигров. В 1975 году здесь было 40 голов яванских носорогов. Численность их близка к критическому уровню: слишком мала вероятность встреч в пору размножения. Поэтому ученые опасаются, что, возможно, животным не удастся пополнить естественную убыль новорожденными и поголовье их стада будет не возрастать, а уменьшаться.

Третий азиатский вид, суматранский двурогий носорог, — самый маленький из всех носорогов: не выше полутора метров. Он тоже обитает не на одном лишь острове, именем которого его назвали. Раньше жил двурогий носорог и в Индии, и в Китае, а сейчас кроме Суматры — в Бирме, Таиланде, Кампучии, Малайе, на Калимантане. Но всюду только в очень небольшом числе. В Таиланде их 6, в Кампучии — 10, на Калимантане — от 10 до 30, в Бирме — 20–30, в Малайе — 30, на Суматре — 60.

В Африке дела с носорогами обстоят несколько лучше. Во всяком случае с черным носорогом, который довольно еще обычный здесь зверь (во всей Африке их 12–13 тысяч) и на него до недавнего времени разрешали даже охоту.

Белого носорога называют так не потому, что он белый: у него шкура грязно-серая, как и у черного носорога. Одни знатоки утверждают, что имя «белый» носит он по той причине, что, по обычаю всех носорогов, любит валяться в грязи, и когда уходит после «ванны» и грязь на нем подсыхает, то выглядит издали светло-серым, почти белым. Черный же носорог будто бы живет в более лесных районах, и либо цвет грязи там другой, либо он меньше валяется… Одним словом, черный носорог не так часто подкрашивается.

Другие говорят, что грязь здесь ни при чем: слово «белый» появилось в зоологической литературе о носорогах из-за созвучия английских слов «уайт» (белый) и «вайд» (широкий). Буры называли белого носорога «wijd», что значит «широкий»: у него верхняя губа очень широкая, оттого и ноздри расставлены значительно шире, чем у черного носорога. Голландское «wijd» превратилось в английское «wide», а затем в «white».

В 1900 году зоологи с большим удивлением узнали, что белые носороги водятся не только в Южной Африке, к югу от Замбези (так думали), но и в 3 тысячах километров к северу — в болотах Верхнего Нила, в Судане.

Белый носорог — второй по величине (после слона) сухопутный зверь: 180 сантиметров его рост (но бывают и повыше!). Вес — 3 тонны и больше. Один лишь рог у него длиной с небольшого человека — до 158 сантиметров!

Но зверь этот очень редкий. Еще в 1920 году на Земле жило всего лишь 3 тысячи белых носорогов: 26 в Южной Африке, остальные в Судане. Через шесть лет в южном стаде уцелело будто бы только 12–16 животных (так пишет Инго Крумбигель).

Сколько их сейчас? Более 800! Вот что значит хорошая охрана! Еще 30 лет назад казалось, что белые носороги южного подвида исчезают безнадежно. А теперь они

«…стали многочисленными, поэтому и изъяты из Красной книги. Успех этих мер привел даже к тому, что численность животных стала избыточной для данной территории» (Д. Фишер, Н. Саймон, Д. Винсент).

Из национальных парков Южной Африки, где расплодились белые носороги, завезли их также в Зимбабве и Кению (не менее 330 животных). А в зоопарки отправлено, кроме того, 63 белых носорога. Но с северным подвидом белого носорога дела неблагополучны. Во всех странах, где он встречается или встречался до недавнего времени, — в Заире, Уганде и Судане, по данным на 1971 год, сохранилось лишь 250 голов.

Выживанию белых носорогов не благоприятствуют некоторые биологические и экологические обстоятельства. Уж очень малая у них плодовитость. Рождают лишь одного детеныша (как, впрочем, и все непарнокопытные). Это бы еще ничего, но беременность рекордно большая — 18 месяцев. Год кормит самка новорожденного молоком, а потом еще несколько лет не покидает его.

Белые носороги всяких зарослей избегают, предпочитая открытые саванны, и корм их — в основном трава (по этой причине будто бы и губа у них плоская: чтобы лучше траву щипать. Черный носорог ест много веток и листвы, и удлиненной небольшим хоботком губой срывать их легче). Из открытых степей изгоняет носорогов человек: и огнестрельным оружием, и распашкой полей.

Издалека, как страусы, не способны носороги заметить охотников, потому что видят плохо, хотя обоняние и слух у них отличные. Некоторую пользу в смысле сторожевой службы получают они от дружбы с зоркими красноклювыми птицами буфагусами, которые любят сидеть на их широких спинах. Заметив врага, буфагусы кричат, и носороги принимают немедленные меры предосторожности.

Как и другие большие и сильные звери, у которых в природе не было врагов, носороги оказались совершенно не приспособленными к эффективной обороне против новой опасности, явившейся на Африканский континент в виде белого стрелка со смертоносным оружием в руках. Особенно не тревожась, они подпускают стрелка шагов на тридцать — на верный выстрел — и падают, метко сраженные в голову или сердце. Если промах или рана не смертельны, обычно удирают, но бывает — и атакуют. Впрочем, довольно неточно: видит носорог плохо, на бегу неповоротлив, и стоит метра на два отскочить в сторону, как вся махина из мяса, костей и толстой кожи с фырканьем «промчится мимо, а затем остановится и будет удивленно озираться, куда же девался охотник». Тут уж и вторую и третью пулю нетрудно послать в носорога точно в убойное место.

И сон у носорогов крепкий, нечуткий. Масайские мальчишки в Серенгети, рассказывает Гржимек, учитывая эту малую бдительность спящего носорога, играют в такую игру. Один тихо подкрадется к носорогу и положит ему на спину камень. Второй должен подойти и этот камень забрать. Третий и четвертый начинают все сначала, и так до тех пор, «пока носорог не проснется. Игра эта отнюдь не безопасная, но и масаи не трусливы».

Губит носорогов и врожденная их привычка держаться одних и тех же мест, их исключительное «домоседство» (индивидуальная территория у черного носорога — около десяти квадратных миль). На пустующие земли, где перебиты все носороги, эти толстокожие из соседних равнин не переходят по своей доброй воле. А когда обитаемые ими земли поражает засуха и все другие копытные животные и, главное, слоны уходят искать лучшие пастбища, носороги остаются, даже если в округе нет уже ни капли влаги.

Слоны — единственные в саванне звери, способные терпеливо и умело рыть в земле глубокие ямы. В них набегает постепенно вода. Ее пьют потом все степные четвероногие и пернатые. Так что там, где естественных водопоев нет, жизнь возможна в значительной мере благодаря слонам.

Носороги добродушны, уверяет Гржимек, хотя многие до него утверждали обратное, наивно полагая (как поведал о том Хемингуэй), что исключительная раздражительность носорогов проистекает по причине вечных запоров, которые мучают толстокожих.

Доктор Гржимек рассказывает: молодые львы любят, играя, дразнить носорогов. Окружат толстокожего, то один, то другой подбежит сзади и, увесисто шлепнув носорога «по заднему месту», отскочит. Тот, естественно, возмущен такой фамильярностью, круто и грозно разворачивается, но… сзади никого нет: львы притаились.

У львов отношения с носорогами взаимоуважительные и довольно мирные: зла друг другу обычно они не причиняют. Слон и носорог тоже соблюдают нейтралитет. Если встретятся на узкой тропе, то после несерьезного предупреждения с обеих сторон в виде угрожающих поз мирно расходятся. Обычно носорог первым уступает дорогу слону. Но бывает, что и слон уступит.

Еще о таком интересном происшествии с носорогами рассказал Гржимек (правда, с чужих слов): заметили трех носорогов, «не совсем обычным образом выходящих из леса кратера Нгоронгоро. Они тесно прижимались боками друг к другу». Это были три самки, и та, которую, поддерживая с боков, вели подруги, должна была скоро родить. «Когда носороги заметили, что за ними наблюдают, они остановились и стали настороженно озираться. Но одна из самок все же продолжала растирать головой и рогом бок роженицы».

Тапир — реликтовый зверь

За последние тридцать миллионов лет внешность тапира почти не изменилась, и в наши дни он очень похож на древних прародителей — своих и лошадиных. Чем-то напоминает он носорога, но чем-то и лошадь. У тапира копыта на трехпалых (задних) и четырехпалых (передних) ногах почти лошадиные (похожи даже микроскопическими деталями). И мозоли есть на ногах, похожие на «каштаны» лошадей. У американского тапира небольшая грива на шее. Более подвижная, чем у лошади, верхняя губа вытянута в небольшой хоботок. Родятся тапиры в наряде, в котором расхаживали, по-видимому, предки многих зверей: светлые прерывистые полосы тянутся по темному фону шкуры вдоль от головы к хвосту. Так же расписаны и ноги.

В доледниковое время водились тапиры в Европе, в Северной Америке и в Китае. Но ныне уцелели лишь в Центральной и Южной Америке (три вида) и в Южной Азии: Малайя, Бирма, Таиланд, Суматра (один вид).

Тапиров много еще в низменных, заболоченных лесах Южной Америки. Густые заросли, проходимые только по запутанным тропам тапиров, скрывают этих пугливых животных. Больших рек они не боятся и плавают хорошо. Но в воде крокодилы портят им жизнь (и хищные рыбы пирайи), а на берегу — ягуары и охотники из индейских племен.

Одетый более густой шерстью тапир живет высоко в Андах Колумбии, Эквадора и Перу. Кое-где там же, а также в горах Центральной Америки еще не истреблен центральноамериканский тапир.

В 1919 году отец палеонтологии и некоторых других биологических наук, знаменитый французский исследователь Жорж Кювье опрометчиво заявил, что, по его мнению, уже все крупные животные наукой открыты. А через несколько лет ему пришлось добавить в свою «Естественную историю» описание нового вида крупного зверя — чепрачного тапира, которого совершенно неожиданно нашли вдруг в лесах Юго-Восточной Азии. До этого зоологи знали только южноамериканского тапира.

Окрашен чепрачный тапир на первый взгляд слишком заметно и ярко. Голова, шея, холка и ноги черные, а вся спина, бока, брюхо, круп и бедра в верхней половине чисто-белые — словно белоснежный чепрак накинут на зверя. Маскирующий эффект такой окраски разъясняет аналогия с зеброй: контрастирующие тона как бы расчленяют зверя на бесформенные пятна, и привычные для глаз очертания четвероногого сливаются с другими цветовыми пятнами окружающей природы. Особенно действен этот оптический обман в лунном свете, ночью, когда тапиры (и американские тоже) в основном и бродят по лесам, кормясь листьями, ветками и сочными стеблями болотных трав.

Воду тапиры любят, много плавают и просто лежат, прохлаждаясь, на мелких местах. Беременность у тапиров больше года (13 месяцев), а новорожденных — один и очень редко два. Встав на крепкие ножки, полосатое дитя тут же бежит за матерью.

Если положение двух видов американских тапиров более или менее благополучно, то третьему виду — центральноамериканскому тапиру — грозит гибель, и он занесен в Красную книгу.

Это редкостное животное величиной примерно с осла (рост в холке 1–1,1 метра). Он бурый и от других местных тапиров отличают его белые пятна на морде, горле и груди. Кроме того, его уши и губы окаймлены белой шерстью, а вместо гривы у него жесткая щетина.

Центральноамериканский тапир наименее изучен, чем другие. Его ареал разорван: он обитает в некоторых районах Центральной Америки (на севере до штата Веракрус), а также на западных склонах Анд, в Эквадоре и Колумбии. Водился и на полуострове Юкатан, но был истреблен там во времена испанского завоевания. Всюду — во влажных тропических лесах.

«Девственный дождевой лес и вода — вот необходимые условия для жизни тапира. Это исключительно травоядное животное, много времени оно проводит в воде или жидкой грязи, отлично плавает и в случае опасности часто скрывается в реке, проплывая иногда под водой большие расстояния» (Д. Фишер, Н. Саймон, Д. Винсент).

Близости человеческого жилья и его домашнего скота этот тапир не выносит — пуглив очень. А человек все усиливает свое наступление на девственный лес, расчищая его для посадок и поселений. В ареале обитания центральноамериканского тапира лишь кое-где сохранился девственный лес с обилием мест, богатых водой, без которой тапир жить не может.

Тапиры — единственные представители непарнокопытных на американской земле. Жаль будет, если эти еще почти не изученные звери погибнут.

Спасти их может только учреждение (и по возможности более скорое) резерватов для них.

Подыскиваются пригодные для этого места. Одно из них — северо-восточный склон вулкана Сан-Мартин в горном хребте Тукстла в южной части штата Веракрус. Называются и иные районы Мексики и других стран, где еще сохранился лес и тапиры.