Мир, который без меня. Альтернативный гей-роман. Книга 1.

Шон не произносит ни слова, но ответ написан в его глазах.

— Это несправедливо.

— У тебя талант, и это справедливо.

— И Рой знал?

— Рой? Нет. - Он, несомненно, взял бы наивысший приз за вранье. — Он не знал, — добавляет еще более искренне.

Энди нужно это. Стив уже понял.

— Знаешь, — шепчет он, наклоняясь к самому уху парня. — Когда решишься, скажи. Я тебя трахну.

А после улыбается. Широко. Так, как только может.

— Шутка.

Внизу живота мокро и неприятно. Так хочется в душ. Жизнь сделала поворот. Такой резкий, что на нем занесло, и не просто занесло, а вынесло на обочину. Нет, дальше - за ее пределы. Стыдно. Все еще стыдно. Оттого, что не умеешь. Оттого, что слишком молод и слишком неопытен. Но приятно. Черт! Блядь! Однако! И спасибо, что это Стив. И хорошо, что Рой ничего не знал.

Энди ковырялся в студии. Столько грязи! Он не прикасался ни к чему уже два дня. Танцы танцами, съемки съемками, но у него есть и другая работа. Та, которую он должен сделать кровь из носу. Хоть всю ночь не спи. А еще ужин. Салат в полуфабрикате. Лазанья, что только что всунута в духовку. Хоть бы Рой задержался немного. Просто, чтобы успеть.

Рой задержался. Так надолго, что становилось почти очевидно, он задержался вовсе. Салат истек соком, лазанья остыла. Уже скоро пора вставать, а Энди еще не ложился. Он ждал. Так долго, что, свернувшись комочком в кресле, не заметил, как задремал. И телевизор не поставил на таймер, потому что не собирался спать. И даже уснув, все еще продолжал ждать.

Парень вздрогнул от прикосновения, перепугался от адреналинового всплеска, не ожидая увидеть над собой Роя.

— О, прости. Я, кажется, уснул. Ты голоден?

— Да.

Голос у Роя странный, словно и не его вовсе. Энди поднялся, готовый идти разогревать еду.

— У нас лазанья. Не знаю, можно ли ее есть, но я старался.

Он направился к лестнице, но Маккена удержал его за локоть. Парень почувствовал, как сильно Рой возбужден.

— Я сейчас принесу.

— После.

— Но…

Рой потянул его к себе, заглянул в лицо. О, какой у него был взгляд! Тяжелый, глубокий, с расширенными зрачками.

— Рой? — голос парня упал до шепота.

Маккена не ответил, лишь еще больше приблизил лицо. Энди попытался отстраниться, но пальцы Роя, пронизавшие волосы, не позволили.

— Рой?

Он даже не успел договорить, оказавшись втянутым в поцелуй. Жесткий. Требовательный. Глубокий. Энди не был готов оказаться внутри себя не один, но, похоже, Маккену это нисколько не волновало. Он настаивал, нарушая границы, не обращая внимания на знаки, обозначающие личную территорию. Энди уже не мог, не пытался противостоять ему, так бесцеремонно вторгающемуся в его пределы. Поцелуи. Или один длительный, длящийся до бесконечности. И вновь волны. Снизу вверх. Сверху вниз. Поперек. По косой. Поток колющих стрел, обломков битого стекла, что впиваются внутри и не отступают.

Энди уже не помнит, что делает, как обвивает руки вокруг разгоряченной спины Роя, как барахтается в этом потоке, стараясь не утонуть. Он не чувствовал как слабнет ремень на джинсах, а вместе с ним и его воля. Он не слышал как рычит Маккена, хватая воздух, словно это последний вздох, и нужно сделать его как можно глубже, чтобы после не дышать столько, сколько хватит сил. А тот не останавливается. Растревоженный вулкан, исходящий силой и жаром. И они оба летят в пропасть, бьются о спасительные пружины, не останавливаясь, не замедляясь. Рой повсюду. Энди чувствует его везде. Одновременно. Каждой клеткой. И у него уже нет сил. И сознания тоже нет. Он — суть сплошного желания. Непонятного. Животного. Смешанного с паникой и диким страхом. Маккена знает, что делает. И это спасение. Потому что хотя бы один из двоих безумцев должен это помнить. Энди не помнит. Ничего. Просто не знает, и Рою надо думать за двоих.

Парень потерян. Он не ощущает, где его руки, ноги. Где он сам. Просто глина. Рой мнет, лепит ее, разогретую, податливую. Щелкает крышка любриканта. Слава богам, он на тумбочке. Там, где и всегда. Но Рой вдруг останавливается, чуть отстраняет лицо и смотрит, словно просит о чем-то, стараясь вычитать в глазах Энди ответ. А ответа нет. Его и не может быть. Боль. Рой знает об этом. Наклоняется, целует нежно. Очень. Как только может и шепчет:

— Потерпи. Я постараюсь.

— Рой…

— Знаю. Расслабься. Я постараюсь, — говорит, как сумасшедший. Бессвязно. Отрывисто.

Вторгается. Болезненно. Жестко, срывая с губ мальчишки стон. Парень чувствует его внутри. И он движется. И его много. И он глубоко. Целует с каждым рывком. Глотает стоны. И вновь целует. И вновь движется.

Сознание парня делает кувырок, перемещаясь из головы куда-то в ноги, и не спешит вернуться, запутавшись там. Собирается в жесткий ком и выплескивается рывками, растекаясь по коже. Рой тоже останавливается, замирает. Энди видит, как по виску бежит струйка пота, изламываясь углом на скуле.

Маккена скатывается в сторону, подгребает к себе мальчишку, закапывая в кольце рук. Роя уже нет внутри, но парень все еще ощущает, словно он там, и никуда не делся. Ни слова. Легкий поцелуй на плече. Еще один - на шее сзади, под волосами. Немного саднит промежность, и сознание вертится, никак не может пристроиться поудобнее, словно позабыв, как располагалось до. Сердце колотится в припадке, зверски разгоняя кровь. Ни слова. А Рой все сгребает, словно прячет парня, чтобы никто не нашел. Энди лопаткой ощущает второе сердце... сердце Роя. Оно тоже мается, старается расчистить пространство, словно его поймали в тесный капкан. Он прижимается ладонями к запястьям Маккены, чувствуя, как дрожат пальцы.

Время идет. Может, медленно, может, быстро. Ровное тихое дыхание чуть щекочет подсыхающие на шее волосы. Не спится. По телевизору показывают вестерн. Кто-то в кого-то стреляет. Попадает. Тот валится с лошади, но вскакивает. Значит, не попали. Наверное, Энди проваливается в неглубокий сон, потому что, когда открывает глаза... раскрашенные индейцы уже снимали с кого-то скальпы. Это уже не улицы тауна, а глубокая прерия. И что-то успело произойти с обозом, а тот, которого не убили, уже переоделся и теперь бежит полуголый в гамашах и мокасинах. Энди еще раз провалился в сон, а когда очнулся, индейцев уже не было, а китайские гангстеры требовали вернуть фуру с наркотой. Они хамили друг другу, не выпуская изо рта сигар, и парень вдруг осознал, что никотин в его крови упал до нуля, и это почти смертельно. Он осторожно выбрался из-под рук Роя, а тот даже не шелохнулся. Схватившаяся корка стягивала кожу на животе. Второй раз за день. Очень хочется в душ. И отчего-то горько и досадно. Выключив телевизор, Энди пытается нащупать в темноте одежду. Где она и как оказалась там, он не знает. Не помнит. Ладно. Бесполезно. Все завтра.

Бессонная ночь тянется до бесконечности. Наверное, утра не будет. Его отменили, Энди почти уверен в этом. Хочется кофе, но запах разбудит Роя, так что и кофе не будет. И может продолжать хотеться сколько угодно.

Чай в чашке. Сладкий. Очень. От глотка покалывает губы, словно они обветрились. И внутри до сих пор как-то непонятно, словно вторгаясь, Рой переломал в нем тонкие перегородки. Невидимая птица монотонно долбит в висок. Гей! Гей! Гей! Как Рой. Как Стив. Как Карелль и Дик. И от этого тошнит. Так вот, значит, как он делает это с Шоном? Со всем, что шевелится? Получается - и с ним, потому что он тоже шевелится. Получается. И если Рой - одиночка (как говорит Стив), который никогда не позволит себе любить, значит, он, Энди, именно «то, что шевелится». «Гей! Гей! Гей!» — долбит птица, и уровень никотина не поднимается. Утра тоже нет. Дерьмо!

— Энди? — тихо позвал Рой, тронув парня за плечо.

Парень встрепенулся. Наверное, он не заметил как уснул, свернувшись клубком в углу дивана.

— Ты чего тут?

— Задремал.

— Я не слышал, как ты ушел.

— Ничего.

Рой заглянул ему в глаза, хотя тот старательно отводил взгляд. Как-то очень стыдно.

— Что-то случилось?

— Нет. Нет. Все нормально.

— Нормально? На тебе лица нет.

— Просто устал. Не мог никак уснуть.

— Просто устал?

Маккена хотел поцеловать парня, но тот невольно отстранился.

— Энди?

— Хочешь кофе?

— Энди.

Парень нашел в себе силы взглянуть на Роя. Не надо быть волшебником, чтобы понять, что ничего не нормально. Все ненормально. Маккене показалось, что Энди даже как-то осунулся за ночь. Он попытался притянуть парня ближе, но почувствовал легкое сопротивление.

— Я сварю кофе.

— Валяй.

Рой отпустил, отступил, и парень засуетился, радуясь поводу отвернуться.

— Я обидел тебя? — Маккена вновь попытался обнять Энди за плечи, но в этот момент кофе разворчался, выплеснувшись на плиту.

— Вот черт!

— Черт с ним, с кофе! Скажи, что происходит?!

— Да ни хрена не происходит! Кофе убежал!

— И все?!

— И все.

— Это потому, что я переспал с тобой?!

Все верно! Переспал! Ничего особенного! Вот если бы это называлось по-другому, то и было бы по-другому. Не занимался любовью! Даже не трахался! А просто переспал! Именно так! Все, что шевелится.

— Так и я переспал с тобой! — соврал, потому что нет, не переспал. Занимался любовью. Любил. Неужели так трудно увидеть разницу?!

— Если так, что тогда?

— Говорю же, ничего. Просто устал.

— Хорошо. Раз ничего, значит, ничего!

Рой махнул рукой и направился к лестнице.

— Принеси кофе наверх. Пожалуйста.

Сказал и быстро поднялся в студию. Энди вытер плиту, вымыл турку и собрался варить заново, когда в дверь позвонили. Стив. Радостный. Смеется.

— Привет, детка!

— Привет.

— Рой тебе уже показал?!

— Уже показал, — отвечает как-то неопределенно.

— Класс, правда?!

— Наверное.

— Да что с тобой? Ты как неживой. Посмотри! — не унимается Стив, протягивая Энди пачку фотографий. — Рука мастера во всем!

Парень вяло взял фотографии.

— Ты смотри пока. Пойду, поприветствую Роя.

Шон вспорхнул по лестнице.

— Что у вас тут происходит? — удивился он, заметив лежащего на диване друга. И явно без настроения.

— Сам не знаю, что происходит. Хрень какая-то.

— Хрень какая-то? Вы что поссорились?

— Не знаю, что мы сделали. Спроси у него.

— Спросил.

— Ну?

— Не пойму, что "ну". Постой, — запнулся Стив, заметив разбросанную на полу одежду. — Вы что? Ты?

— Да! Я его трахнул!

Маккена раздраженно отвернулся.

— Я так и думал! Ты вчера не в себе был.

— Постой, Стив.

— Стою и не понимаю вашу хрень!

Маккена безысходно ударил кулаком о спинку дивана.

— Ты его обидел или что?

— Или что!

— Ты спрашивал?

— Спрашивал! Вчера все нормально было! Уснули вместе! Я проснулся и вот тебе на!

— Может, ты как-то не так…

— Может, и не так! Не каждый день с девственниками, знаешь ли, сплю!

— Значит, ты все же его развязал, — Стив улыбнулся. — Говорил я, он - как взбухший бутон. Ну, погоди, не кипятись. Мальчишке, в конце концов, тоже разобраться надо.

— Если не разобрался, надо было отказать…

— Кому? — перебил Шон. — Тебе? Ты хоть сам веришь тому, что несешь? Значит, насколько я понимаю, он не сказал «да»?

— Он не сказал «нет»!

— Малоравноценные вещи…

— И что мне теперь?! Пойти упасть на колени и заплакать: «Прости! Дай, поцелую тебя в попу»?! Так, что ли?!

— Ладно. Остынь. Я поговорю с ним. Главное я понял. Ты вскрыл его, остальное - дело техники.

Стив застал Энди с чашкой в руках.

— Как кстати! — весело и, как ни в чем не бывало, воскликнул он. — Рой передумал, а я не откажусь. Сядь. Полялякаем. И налей-ка себе тоже кофейку.

Он выждал паузу, явно обдумывая, с чего начать.

— Насколько я понял, — начал он издалека, — ночью вы занимались этим…

— Трахались, — зло пояснил Энди.

— Ну, да, трахались. Это иногда случается между людьми, и иногда это случается с каждым в первый раз.

Шон понял, что сказал глупость, но решил не останавливаться на ней.

— Ну, то есть, рано или поздно это случается с каждым. Другой вопрос - может быть, Рой был не совсем прав, если делал это принудительно. Хотя, я не думаю. Раз это произошло, то уже назад не вернуть, и остаются три выхода. Либо отмыться и забыть, либо не принять, но пережить, либо принять и быть счастливым. Здесь кроме тебя уже никто не сможет ничего сделать. Могу сказать только одно, и это правда. Он дал тебе выбор. Выбор понять, кто ты на самом деле. Гей или натурал. Если бы каждый хоть раз попробовал заняться этим с тем, кто устроен так же, как и он сам, на свете было бы намного меньше проблем.

Энди слушал, склонив голову и напряженно глядя тому в глаза. Стив понял, что завел разговор в какой-то тупик, и, пока не поздно, пора выгребать оттуда.

— Знаешь, — продолжил он, оживившись, — что он сделал, когда я впервые трахнул его?

— Догадываюсь.

— Нет. Он дал мне в морду и ушел, а вечером вернулся с пачкой презервативов и заявил: «И не думай сдохнуть раньше того, как я использую все до единого». В тот вечер он надрал мне задницу так, что после я неделю не рисковал на нее присесть.

— Ты предлагаешь мне сделать то же самое?

— Ну, это не совсем оригинально, но тоже выход. Предлагаю для начала покопаться в себе и понять, нужно тебе это или нет. И не наказывай Роя. Он уже и сам не рад.

— Я понял. Просто не ожидал.

— Ты ожидал, но не знал этого. Или вернее, боялся признаться самому себе. В конце концов, что бы там ни было, это - просто секс. И рано или поздно оно случилось бы с тобой. И, что немаловажно, всегда лучше первый раз попробовать с тем, кто подумает о тебе в тот момент и будет делать это так, чтобы не испортить тебе всю оставшуюся жизнь. В конце концов, первый партнер и первый оргазм… Боже, как я завидую тебе!

Стив поднялся, оставив Энди в размышлениях.

— Мы сейчас уедем, — крикнул он с лестницы, — а ты подумай над тем, что я сказал! И, кстати, думаю, Рой уже хочет кофе!

— Да. Сейчас.

Энди как-то полегчало. Стив умел убеждать и делал это настолько искренне, что парень почти исполнился внутренней благодарностью. Уехали они, к несчастью, не сразу. Разведав про лазанью, Шон наотрез отказался отбывать голодным. На самом деле, ему было глубоко плевать на эту самую лазанью, которую он, кстати, и не так чтобы любил, но его распирало от удовольствия наблюдать за друзьями. Честное слово, оно того стоило! Двое, поимев друг друга (ну, или кто-то из них другого), сидят, не зная, что теперь с этим делать. Ладно Энди. Но Рой?! У него настолько виноватый вид, что это даже интересно. Редкое такое его состояние. Свободный художник, который далеко не свободен в своих мыслях. Мальчишка напротив старается выглядеть безразлично, хотя все в нем выдает, что это далеко не так. Стив чувствовал себя мировым судьей, и ему это, пожалуй, больше нравилось, нежели нет.

Все казалось каким-то скомканным. Отсутствие стола, присутствие напряжения… Нечто, что висело в воздухе, никак не решалось определиться, во что, в конечном счете, вылиться.

— Так, — наконец не выдержал Стив, — мне уже порядком надоело участвовать в этом цирке! Что произошло, в конце концов?! Вы трахнулись! Не померли же! Значит, давайте дышите дальше! Разберетесь позже, а теперь нам пора идти, если, конечно, ты не передумал вовремя открыть выставку. Чем позже мы приедем, тем больше возможности у Карелля обсеменить мне весь клуб, а Дик после опять будет ныть, что у него давление.

— В каком месте? — зло прервал Рой.

— В голове! Где ж еще!

— Ужин не готовь, — бросил Маккена, даже не взглянув на Энди. — Вернусь либо очень поздно, либо завтра.

Потом помолчал и добавил:

— Поздно.

Мальчишку задело, что Рой опустил его имя, словно он безликий, и нет смысла тратить на это слова.

Энди бесцельно болтался по городу. Сначала он решил сходить в кино, но после передумал, заскучав от одной только мысли. Оказавшись случайно возле мебельного магазина, он нерешительно вошел. Парень жил у Роя уже почти три месяца и вдруг исполнился непреодолимым желанием что-нибудь сделать для него. Настроение его было сложным, и Энди решил купить стол. Не то, чтобы он что-нибудь в этом понимал, скорее, исходил из каких-то своих собственных соображений. Надо заметить, что занятие это быстро увлекло его. Он забыл о неловкости, самозабвенно предаваясь процессу. Парень выбрал стол, как ему казалось, вполне подходящий к интерьеру, оплатил доставку и отправился домой ждать.

Он был доволен и сидел, поглаживая пальцами столешницу, любуясь ею почти как произведением искусства. И хотя Рой никогда не говорил ему, но Энди вдруг почувствовал свою принадлежность этому дому. Он уже привык возвращаться сюда, открывая дверь двумя ключами с круглым брелоком.

Потянулся долгий вечер. Мальчишка лениво поковырялся в лазанье, но она в него не полезла. Он чувствовал усталость, но ложиться не спешил. Им овладела какая-то мутная незавершенность дня. Чего-то хотелось, но сформулировать, чего именно, никак не удавалось. Чувствовалось ноющее одиночество. Оно скребло изнутри монотонно и без перерывов. Смотреть телевизор не хотелось, и Энди пытался найти себе хоть какое-нибудь применение. Применения не было.

Парень поднялся в студию и уставился на изображение Роя в кресле. Стало странно. Еще так недавно такой чужой, теперь Маккена был частью его жизни. Теперь Энди знает, какова на ощупь его кожа, каков он на вкус. Он знает его запах. Помнит, как бьется его сердце. Кровать, слегка прикрытая одеялом, тоже выглядит одинокой и брошенной. Их теперь двое таких. На время никому не нужных. Надо бы поменять постельное белье. Кстати, хорошая мысль! Постель пропитана запахом секса и тела Роя. Это почти одно и то же. Теперь - одно и то же. Парень зарылся носом в пододеяльник. Теперь для него - одно и то же.

Энди дремал на своем диване, не раздевшись. Потому что просто не хотелось. Он слышал, как цокнул замок во входной двери. Рой. Уже почти утро. По шагам ясно, что Маккена не пьян, хотя когда он на мгновение задержался возле парня, Энди уловил сладковатый запах алкоголя. Прошло несколько минут, и Маккена вновь спустился в гостиную. Энди не шелохнулся. Сердце заерзало, засуетилось в своей клетке. Еще немного, и оно выдаст. Рой накрыл мальчишку пледом и вновь поднялся в студию. Он босиком. Ступает тихо. Не хочет разбудить. Мальчишка услышал, как звякнула пряжка ремня. Опять бросил джинсы на пол. Как обычно. И все стихло. Ни одного звука. Ни единого шороха.

Энди поднимался по лестнице. Медленно. Нерешительно. Еще есть несколько ступеней, чтобы повернуть назад. Или не повернуть. А сердце все копошится и копошится. Тесно ему. Неудобно. Желтый свет под картиной вычерчивает слабые контуры кровати. Рой лежит на боку, зарывшись лицом в согнутые руки. Устал. Это видно. Джинсы на полу. Как и должно быть!

Энди медленно расстегивает пуговицы на рубашке. В первый раз что ли? И пальцы дрожат, и пуговицы застревают в петлицах, хотя утром в обратном направлении все получалось намного лучше. И молния на джинсах не раскрывается. Почему-то заедает. Есть немного места на краю кровати. На одного хватит. Парень приподнимает край одеяла, осторожно проскальзывая внутрь. Рой. Теплая кожа. Сердце мальчишки упало. Обрушилось куда-то и остановилось. Просто прижаться лбом к лопаткам… Больше ничего не нужно… Просто прижаться и закрыть глаза…

— Энди?

Рой поворачивается. Наваливается плечом. Тяжелый. Парень лишь обхватывает его рукой, прижимаясь лбом к спине.

— Энди? Ты…

— Ничего не спрашивай, — шепчет, не отнимая губ от кожи. — Просто делай это со мной. Сколько хочешь.

* Тише, детка. Тише.

Часть 6. I wanna make you cry.

6. I WANNA MAKE YOU CRY.*

«Просто делай это со мной». И Рой делал. ЭТО. Он делал ЭТО так, как не делал еще никогда. Словно держал в руках хрупкий сосуд из тонкого мягкого стекла. И нужно было закалять это стекло, что бы оно приобрело звон, превращаясь в великолепное изделие.

Рой проснулся в прекрасном настроении. Что-то новое поселилось внутри него. Необычное. Приятное. Подушка Энди пустовала, и Маккена сбежал вниз, надеясь застать парня в гостиной. Тот в наушниках пританцовывал у плиты, намывая поверхность. Босиком, в джинсах и любимой футболке с гоночной машиной. Полу-ребенок. Полу-мужчина. Предельная грань, балансирующая на изломе. Рой залюбовался. Гибкость мальчишки поражала. Он двигался в такт музыке изумительно. Маккена подумал о том, о чем думал всегда. Движения мышц в человеческом теле. Он вдруг вспомнил парня, которого привезли для вскрытия во времена его безуспешных попыток стать врачом. Кто-то в медицинской академии пошутил, что у студентов медвузов есть только три пути: либо из них выходят врачи, либо убийцы, либо художники. Ни первое, ни второе из Роя не вышло. Оставался третий путь. Художник из него тоже не вышел, потому как и не хотел выходить. Он сам превратился в него. Тот парень в морге был абсолютно мертв. Это не казалось странным. Странным было то, что Рой вдруг представил себе, как когда-то двигались мышцы, составляя необыкновенную красоту тела. Следы тренажерного зала, солярия и заботливого ухода так не сочетались с неподвижностью смерти, что Маккена испугался. Испугался впервые и понял, что не хочет, не может и не будет уродовать скальпелем эту обездвиженную гармонию. Он завалил экзамены и оказался одновременно выкинутым отовсюду. Из академии. Из дома, где семейная династия, кромсавшая людей испокон веку, отказалась понимать его доводы. Из палаты психически неуравновешенных, но излеченных пациентов. В общем, он оказался абсолютно свободным. От всего. И стал свободным художником.

Энди пританцовывал, и Рой точно знал, как движутся мышцы под оболочкой кожи и футболочной ткани. Жизнь на стыке юности и взрослости… И он касался ее.

— Рой! — от неожиданности взвизгнул парень. — Я не слышал, как ты спустился!

— Я тут наблюдаю это уже минут пятнадцать.

Мальчишка покраснел. На лице его выстроилось выражение, точно укладывающееся в словоформу: «Мамочка, больше никогда без разрешения не буду трогать твой фаллоимитатор». В ответ, на лице Роя тоже обозначилась словоформа: «Я сделаю вид, что ничего не видела, хотя рада, что ты стал взрослым».

— Иди сюда, — шепнул Маккена, притягивая мальчишку за ремень.

Парень попытался отстраниться, испытывая вдруг навалившееся стеснение.

— Постой, — слабое усилие защититься.

— Нет, — твердый отказ.

И рука уже под майкой. И все волоски дыбом. И опять штормит внизу живота. И нет навигатора, чтобы выгрести. Задыхается, потому что Рой целует так, что нет возможности хлебнуть воздуха. Бедро к бедру. Настаивает. Столешница гладкая, но спина липнет. Даже больно. Ой, мамочки! Блядь! Вторгается. Без объявления войны, сметая границы и защитные сооружения. Диктует волю.

— Расслабься и думай о себе, — шепчет, словно не допускает иного. — Я буду думать о тебе. И ты о себе. Просто верь.

— Да, — Энди отвечает неуверенно, мямлит, потому что действительно не уверен. Он уже не знает, где сам. Рой смел указатели. Иди ищи теперь!

Маккена улыбается. Он-то знает.

— Я все сделаю сам. Думай о себе.

И делает, потому что знает, что делать. До испарины. До изнеможения. До слез, что предательски соскальзывают из уголков глаз. А после - обнимает колени. И вновь целует. Дотягивается до шеи. Слизывает выступившие капли. И целует опять. Благодарно. Заключает перемирие. И плевать, что уже не с кем.

У Энди кружится голова. Кажется, его только что ударили чем-то тяжелым. Рой -

напротив. Что-то говорит, но парень не слышит. Он сидит на столе, пытаясь припомнить, где себя оставил. Вспомнить не удается. А искать надо.

— О, привет! — весело кидает Маккена. — И давно ты тут?

Кто? Стив! Боги! Откуда?! Когда?!

— Да вот, — объясняется тот. — Стою, процессу не мешаю. Привет, детка!

— А? Да. Привет.

Только этого не хватало! Провалиться бы сквозь эту проклятую крышку стола. Да, покупал, не думал для чего.

— А вы молодцы, — глупо замечает Шон. — Эксцентрично трахаетесь. Ты жив, мальчик?

— Жив, — хочется соврать. Не получается, потому что и не жив он вовсе.

— Надо бы забрать у тебя ключи, — замечает Рой, — а то вторгаешься, когда заблагорассудится.

— Если бы вы дверь в ответ на звонок открывали…

— А ты звонил?

— Нет, пятнадцать минут стоял и медитировал. Прикинь, не открылась.

Рой направился к Стиву, давая мальчишке возможность улизнуть в ванную. И хорошо, потому что Энди не узнает, что они успеют заняться ЭТИМ, пока он будет мыться.

— Слушай, детка, — Шон как всегда в хорошем настроении. — Я тут подумал, что готовишь ты, конечно, хорошо. Рой вряд ли опровергнет, но не думаю, что это мечта всей твоей жизни…

— Мне нравится это делать.

— Боги! — воскликнул Стив. — Только не это! Либо я сдохну в тренажерном зале, либо разжирею как свинья!

— Не мечта, — согласился Маккена. — Мечта нарисована в журнале.

— Стесняюсь предположить…

— Не стесняйся, — перебил Рой. — Это мотоцикл.

— Что-о-о? А впрочем… Ну, мне кажется, он подождет немного. У меня другое предложение.

— Уже можно начинать бояться? — шутит Маккена.

— Начинай. Хочу предложить Энди поучиться танцевать.

Повисла глупая пауза. Она была именно глупая, потому как полностью соответствовала выражениям лиц присутствующих. И хотя эти выражения можно было определить разными статьями, в них было все же нечто общее, словно все пытались проглотить некий увесистый шершавый ком. Причем один на всех. Безрезультатно.

— Что-о-о? — наконец выдавил Рой.

Энди понял - это почти приговор. Нужна срочная помощь защитника. Мальчишка умоляюще взглянул на Стива. Ну пожалуйста.

— А что тут такого? — как ни в чем не бывало продолжил Шон. – Рой, ну не хочешь же ты сказать, что он всю жизнь будет только тем и заниматься, что стирать твое несвежее белье и трахаться с креветками на сковородке? — потом помолчал и добавил:

— Трахаться с креветками… Как романтично. Во мне помер писатель. Вот видишь, к чему приводит отсутствие своевременного предложения.

— Постой, — начал Рой.

— Мне нравится стирать его белье и трахаться с креветками, — начал оправдываться Энди.

— Зерна зернами, плевела плевелами, — наседал Шон. — То есть ты хочешь сказать, что танцевать тебе вообще не хочется, потому что ты отдаешь предпочтение этим гребаным креветкам? Так, что ли?!

— Хочется! — выкрикнул Энди и виновато взглянул на Маккену.

— Тебе решать, — тот только пожал плечами.

— Ну, решай! — давил Стив.

— Ну…

— Решай!

— Да, — выдохнул парень, понимая, что только что во что-то вляпался. И вляпался так хорошо. Основательно так.

— Правильный ответ, — улыбнулся Стив, дружески похлопав Энди по плечу. — Скажи-ка, детка, а ты часом вчера с креветками не трахался?

— У него не было времени, — ответил за него Рой. — Он трахался со мной.

— Исчерпывающее заявление. Ну что ж, тогда обсудим все на голодный желудок.

— Я собирался делать греческий салат и курицу. Я сейчас приготовлю.

— По-тайски? — улыбнулся Маккена.

— Нет, — попался на уловку Энди, а когда понял - рассмеялся.

— Скажи мне, Стив, — Рой показательно развернулся к другу, — тебе оно зачем надо?

— Ну, как?! Креветки содержат кучу йода, оливки…

— Оливковое масло, — закончил Рой. — Я не о том.

— Ты не о том? Ага. А о чем? Ах, да. Мне оно не надо ни за чем. А ему… Ну, то, что ты с упорством маньяка будешь пачкать рубашки, не подлежит сомнению, а на старости лет еще и в простыни ссаться начнешь. Не уверен, что он стал бы вылавливать тебя, освети ты ему эту перспективу заранее. Поэтому, раз ты - неблагодарная скотина, а ты таковая и есть, придется мне подумать о его будущем, что, собственно говоря, я и сделал. А если честно, у мальчишки талант. Если сможешь - опровергни. Я-то в этом толк знаю. Поэтому, креветки креветками, простыни простынями, а талант надо развивать.

— Что ж, — почти согласился Рой. — Попробую сделать вид, что поверил.

— Я в толк не возьму, ты ревнуешь, что ли?

— Помилуй, друг сердечный. Это не мой стиль.

— А раз не твой, тогда раскладка пойдет следующим образом: поделим расходы пополам. Танцы, солярии, массажи - мои, а другие присадки — твои.

— А меня вы спросить не забыли? — возмутился парень.

— Ах, да, — теперь Шон демонстративно развернулся к Энди. — Про котенка мы забыли, но нынче слышен грозный рык.

— Я сам могу оплатить расходы.

— Ответ достойный не юноши, но мужа! А как же наш друг в журнале?

— Да? — оживился Маккена.

— Подождет.

— Рой, ты можешь быть спокоен. Успеешь состариться до того, как он его купит. Кстати, какой он там марки?

— Харлей Девидсон.

— О-о-о! Не сомневайся, ты еще и перекинуться успеешь.

Энди обиделся. Он, пожалуй, запустил бы в них салатом, но решил все же воздержаться. Стив смягчился, осознав, что зря задел парня.

— Детка, — начал он мягко, как только смог, — мы не сомневаемся, что ты при деньгах, но нам было бы спокойнее, если бы ты при них и остался. Не волнуйся. Разбогатеешь -

мы выставим тебе счет. Идет?

— Не знаю, — смутился Энди.

— Зря. Познай самое себя и отринь сомнения!

Дни затишья миновали, и Маккена опять впал в безудержное раздражение. День открытия выставки приближался, и каша, предшествовавшая ей, становилась все гуще. Временами она даже подгорала, потому что в доме неслабо пахло жареным. Напряженная работа днем и неукротимое пьянство по вечерам валили Роя с ног. Он осунулся, похудел, изменился до неузнаваемости. «Все нормально», — успокаивал Стив. — «Все идет по плану. Я предупреждал тебя. Мы проходили это сотни раз».

— Налей мне виски! — крикнул Рой, едва приподнимаясь от подушки.

— Нет, — твердо ответил Энди.

— Я хочу выпить!

— Мне плевать на это.

— Да кто ты такой?! — не унимался Маккена. — Я свободный художник! Я свободен сам решать, что мне нужно!

— Ты несвободен. Ты болен, — старался спокойно отвечать парень. — Хочешь пить, принесу кофе или воды.

— Слушай, мелкий кусок дерьма! — кипел Рой. — Я плачу тебе, чтобы ты убирал блевотину, а не решал, блевать мне или нет!

— Когда наблюешь, я уберу, — Энди был невозмутим, хотя внутри него все кипело.

— Я уволю тебя к чертовой матери!

— Я и сам уйду, но не раньше, чем ты проведешь свою гребаную выставку! А теперь ты будешь пить свой кофе и, если соберешься блевать, позовешь меня! Я буду внизу!

Рой проснулся посреди ночи. Ему было жарко, и мучила жажда. Энди рядом не было.

— До чего ж мне паршиво, — произнес он вслух, не особо рассчитывая услышать ответ.

Половина четвертого. Ни шороха. Кажется, даже мухи сдохли в этой жаре и перегаре. Рой нетвердо спустился по лестнице. В гостиной горел свет. Маккена пытался что-то сообразить, но не смог шевельнуть ни одной извилиной. Они пьяно сплелись и отказывались подчиняться. Он сразу увидел Энди в наушниках и... с утюгом. Половина четвертого! В наушниках и с утюгом!

— Что ты делаешь? — спросил он, щуря глаза, словно не верил тому, что видел.

— Только что вернулся из библиотеки. Читаю, — без тени сомнения ответил парень.

— Ты на часы смотрел?

— Смотрел. И что?

— Другого времени найти не мог?

— Тебе не все равно? Ты ведь платишь мне за сутки.

Рой налил воды. Жадно выпил. Еще налил.

— Сутки включают сон.

— Это ведь не твоя забота, верно?

— Не верно. Пойдем спать.

— Я убираю за тобой блевотину и, когда все сделаю, тогда и лягу.

— Я плачу, чтобы ты еще и спал…

— С тобой? — зло перебил Энди.

— Да, — огрызнулся Маккена.

— Э, нет. За это ты мне не платишь. Это я делаю на добровольных началах, и сейчас эти начала отсутствуют. Так что, отвали и не мешай.

Рой притянул Энди за локоть.

— Пойдем спать, — повторил Рой мягко, почти ласково.

— Иди. Мое место здесь.

— Твое место там.

— С каких это пор?

— С тех самых, когда…

— Когда ты впервые трахнул меня? Но знаешь, мистер Маккена, это ничего не изменило. Ни для тебя, ни для меня.

— Пусть так, — интонации Роя преобразовались в просящие, — но я хочу, чтобы ты спал там.

Потом помолчал и добавил:

— Со мной.

Энди подчинился. Пожалел его, наверное. Рой сгреб мальчишку, как делал всегда, закопал в объятьях и замер. Энди почувствовал, что устал. Смертельно. Какая-то непонятная сущность грызла что-то у него внутри, грохотала там пересохшими корками. Монотонно. Не останавливаясь. Рой болен. Очень. И одинок. Очень. Энди понял, что не бросит его. Потому что не может. Или не хочет? Пусть больной, пусть разбитый, но Рой нужен ему. Очень. Дыхание там, за спиной, греет шею. Запах перебродившего виски чуть опьяняет. Пусть так. Он ему все равно нужен. Очень. Что это? Слабая мысль мутно обозначилась в сознании. Или даже вне его. Потянулась тонкой струйкой в сердце и ударила неожиданно мощно. Он любит Роя. Нет, не может быть! Да, так оно и есть! Нет! Да! Да! Нет! Черт! Только этого не хватало! Теплое дыхание. Легкое подрагивание кисти. Кожа к коже. Едва ощутимое биение сердца. Знакомое. Ровное.

Маккена проснулся, когда понял, что не чувствует руку. Он открыл глаза, но не шевельнулся, рассматривая светлые волоски на шее Энди. Чуть выступающая косточка четвертого позвонка. Ямочка на лопатке. Округлое плечо с бледной голубоватой жилкой. Хорошо. Спокойно. Он уже привык открывать глаза и улыбаться, проснувшись раньше парня. Спит. Чуть посапывает во сне. А рука ноет. Тысячи иголок колют кожу. Рой осторожно попытался ее вытащить. Энди заворочался, но не проснулся. Устал. Ночью гладил белье, чтобы он надел свежую рубашку, даже не задумываясь, когда ее погладили. Маккене стало невыносимо стыдно, ведь он платит смешные деньги, а хочет так много. А мальчишка, которому он обязан жизнью, гладит ночами одежду, чтобы утром он даже не подумал об этом.

Жарко. Рой осторожно коснулся волос мальчишки. Они влажные. Разметались. Темные, а кожа светлая. Очень. Липнут тонкой паутинкой. Загибаются в полукольцо за ухом. Целый мир. Спокойный. Неискушенный. Податливый.

Энди открыл глаза, словно почувствовал на себе взгляд.

— Смотрю как ты спишь.

— И как сплю?

— Как младенец.

— Это хорошо или плохо?

— Сейчас посмотрим.

Рой повернулся, накрывая парня телом. Пристроился между бедер и замер, рассматривая его лицо. Тихо гладил по волосам, пропуская пряди сквозь пальцы. Касался губ, чуть надавливая и заставляя приоткрыться. Улыбнулся, разглядывая белесые линии от складок подушки.

— Рой?

Парень чувствовал волнение. Неясное, но навязчивое.

— Энди, — сказал, вдохнув имя в легкий поцелуй.

Глина. Тонкое некрепкое стекло. И не мужчина еще. И не мальчик уже. Зыбкое равновесие. Дрожащая грань. Адское желание. До стона. До сбивчивого дыхания. Еще! Кровь Роя заражена. Кипит. Еще! Он чувствует, как скрещиваются стопы у него за спиной, и Энди подается вперед грудью, обнажая шею с пульсирующей веной. Только не закрывай глаза. Хочу смотреть. Хочу видеть сквозь них, что происходит с тобой. Чувствовать тебя. Внутри. Снаружи. Везде. Беру! Расслабься! Думай о себе! Я подумаю за двоих, потому что знаю, как это делать! Потому что хочу ЭТО делать! Сейчас! С тобой! Снаружи! Внутри! Только не закрывай глаза! Я жду тот единственный момент! Я подарю его тебе! Не закрывай глаза! Я хочу видеть! Хочу слышать тот миг, когда ты уже не сможешь сдерживаться! Я веду тебя! Я сам следую за тобой!

— Энди, — зовет тихо Рой, заглядывая в глаза.

Ждет. Дает мальчишке время вернуться, вновь найти себя, а он ищет. Маккена улыбается, рассматривая дорожку от слезинки, теряющуюся за ухом.

— Я заставил тебя плакать. Я хотел, — Рой наслаждается тем, что говорит, потому что это правда.

— Да, — Энди едва шевелит губами. Потому что нет сил.

— Прости, — это он о вчерашнем.

— Забудь.

— Скажи, что прощаешь.

— Мне не за что.

— Хочу предложить тебе…

— Я больше не могу.

— Я не об этом.

— Значит выживу.

— Выживешь.

— Спасибо.

— Но ненадолго.

— Дай хотя бы пятнадцать минут.

— Слишком много.

— Десять.

— Нет.

— Пять.

— Уверен?

— Нет.

— Ладно. По праву завоевателя, — Рой улыбнулся, — милую. Поговорим о деле. Думаю, ты не можешь не согласиться, твои обязанности сильно возросли. Прибавилась тяжелая изнурительная работа по ночам. Должен сказать, выполняешь ты ее отменно…

— Ты про глажку? — улыбнулся Энди.

— Про нее самую. Работа в стесненных условиях, при повышенных температурах и влажности. Короче, в связи с вышеизложенным, я решил прибавить тебе жалование.

— За ночную работу?

— Да. Рад?

— Нет.

— Нет?

— Рой, — Энди запустил в его волосы пальцы. — Я не мальчик по вызову, который делает это за деньги. Не проститутка. И если я работаю ночами в жарком цеху при повышенной влажности, то это потому, что сам хочу. И даже если когда-нибудь мне придется делать это за деньги, то не с тобой. Запомни мои слова.

Маккена видел, что он обиделся.

— Прости. Я не имел ввиду ничего такого.

— Ты забрал меня с улицы. Дал дом и намного больше того, о чем я смел мечтать. Неужели же ты не понимаешь этого? Я буду делать для тебя все то, что делаю и намного больше, даже, если ты вообще перестанешь мне платить.

— Подумаю над этим, — отшутился Рой.

— Подумай.

— Что ты решил со Стивом? — спросил Маккена, жадно поглощая омлет.

— Ничего. Жду, когда он позовет.

— Готов?

— К чему?

— К перевоплощению?

— Боюсь немного.

— Отлично.

— Что? Что я боюсь?

— Нет. Раз у вас еще ничего не решено, рискну вклиниться в этот виртуальный график. Короче, у меня есть предложеньице. Хочу поснимать тебя в одном местечке. Надеюсь, будущая звезда выделит скромному художнику для этих целей свое тело на время?

— Ну, если только скромному художнику в целях благотворительности, — улыбнулся Энди, не переставая жевать. — И на время.

Рой отметил, что выглядит это больше, чем умилительно.

— Надеюсь, эти полотна займут центральное место на выставке скромного художника.

— Это будет зависеть от того, как будущая звезда поработает.

— Будущая звезда постарается поработать хорошо, если скромный художник не высосет из нее все соки.

Маккена хищно улыбнулся, опустив взгляд ниже.

— Скромному художнику достаточно трудно воздержаться от высасывания всех соков, но он постарается зажать в кулак свою волю.

Тут Рой демонстративно запустил ладонь себе в джинсы, сделав несколько бессовестных толчков бедрами.

— Зная, как крепка воля скромного художника и как трудно ее удержать, будущая звезда окажет определенное вспоможение в столь непростом деле.

Энди приблизился вплотную, не сводя с Роя глаз.

— Что ты делаешь?

— Ослабляю волю скромного художника, чтобы ему было проще ее удержать.

Маккена растерялся. Необычно. Не то, чтобы вообще необычно, необычно в данном конкретном случае. Да, делает неумело. Не знает как, но от этого даже приятно. Еще так недавно перепуганный до одури, готовый сбежать, теперь… Необычно.

Машина легко остановилась на мокром песке. Солнце заигрывало с водой, то ли любуясь ею, то ли самим собой. Оно зависло у самой кромки горизонта, готовое нырнуть в бронзовую гладь. Энди дремал на заднем сидении, не чувствуя, что автомобиль уже не едет. Рой повернул панорамное зеркало, чтобы видеть парня. Котенок котенком! Лапки сложены, нос между коленей, разве что не мурлыкает. Ну да! Ночью гладил рубашки. Потом трахался. Потом опять трахался. Потом опять… трахался. Блин! Сколько же раз? Устал. Понятное дело. Пусть отдыхает, потому что, как проснется, придется опять… ну, да… трахаться. Рой уже решил.

Он вышел из машины, направляясь к воде. Черт! Оказывается, ноги устали. Вода собачкой лижет стопы. Приятно. Проклятый город! Пожирает силы, ничего не предлагая взамен. И ты ничего ему не предлагаешь. Так и существуете один в другом, сцепленные и равнодушные друг к другу.

Рой смутно начинает догадываться, что на самом деле их уже трое. Он. Вода. И голод. Его вроде бы никто не звал, да он, впрочем, и не спрашивал. Привязался и теперь гложет. Ненасытная тварь! Похотливая сущность! Энди что-то упаковывал. Оно там, в багажнике. А еще одеяло. Бурбон. И антиалко для детки. Ох, Шон! Один раз назвал его так и прилепилось теперь. Или разбудить парнишку? Потому как завтра надо не пропустить рассвет. Чайки. Рой уже видит, как будет снимать. Чайки с деткой. Детка в чайках. Чайки и детка…

Легкие руки коснулись спины, воровато пролезли подмышками и сомкнулись на груди.

— Чего ты не разбудил меня? Давно мы приехали?

— Какая разница?! Дал тебе поспать немного. Отдохнул?

— Не-а. На том свете отдохну. Ты голоден?

Голоден? Да не то, что голоден! Чертовски голоден! Сожрал бы буйвола вместе с рогами и копытами!

— Немного.

Ночь принесла прохладу. От воды потянуло свежестью. Истошно надрывались цикады, и томно пахла подсыхающая трава. Очень романтично и уютно. Энди думал о своей жизни. Он и не думал даже, потому что жизней оказалось две. Та, дальняя, вроде бы, и была его, но это уже воспринималось дико. А может, и вовсе не была? Или была, но не его? Короче, получалось, что он потерял связь. Единственное, что он помнил хорошо, что вода отчего-то пахла болотом. Как, наверное, и вся та жизнь. Пожалуй, он бы уснул, но было жаль терять эти мгновения. После того, как они с Роем несколько раз занимались ЭТИМ, и он взмок до последней клетки, теперь даже стало прохладно. Энди плотнее прижался спиной к Маккене, тот обнял сильнее, накрыв еще сверху коленом. Парень почувствовал себя счастливым. Здесь. Сейчас. На расстеленном одеяле, где над тобой только звезды. И не нужно ни о чем думать. Не надо их стесняться, потому что они, наверное, еще и не такое видели. Счастье показалось абсолютным. Он, голый и слегка дрожащий, в окружении этого абсолютного счастья. Нет, неверно, потому что оно еще и внутри. То есть, оно пронизывает пространство в бесконечном количестве направлений, проходит сквозь него, словно он состоит не из тела, а из невидимой решетки, и уходит дальше в бесконечность. Там, на горизонте месяц умиленно разглядывает свое отражение, и легкая рябь на воде нежно укачивает его. И это - тоже часть абсолютного счастья. Какой-то жук, запутавшись в травинке, упорно возится, не желая сдаться. Это - тоже часть этого счастья. И Рой, что тепло дышит в шею - тоже его счастье. Энди лежал, подсчитывая части своего абсолюта, словно пытался сосчитать овец, которых всегда считал в бессонницу. Так или иначе, но он себя укачал.

Проснувшееся солнце несмело вылезло из перин, разминая сонные лучи. Оно обшарило владения, пересчитало имущество, пощекотало Энди в носу, и…

— Блин! — воскликнул Рой, вскакивая и хватаясь за фотоаппарат. — Я бы спал с тобой до вечера, но давай поторопись! Это - тот момент, за которым мы тащились в такую даль!

— Что делать-то?!

— Там есть полузатопленный причал. Давай туда! И хлеб не забудь!

Солнце исходило позолотой. Нагло поднимаясь, оно расправлялось быстро и мощно. Рой спешил. Вода светилась под косыми лучами, переливаясь в красках от мутного халцедона до прозрачного изумруда.

Энди разбрасывал вокруг куски хлеба, и чайки бросались за угощением. Их становилось все больше. Они сыпались дождем, поднимались, вновь пикировали, а Рой снимал. Парень плавал вот уже минут сорок, старательно делая то, что Маккена просил. Капли, срывающиеся с крыльев, стекающие по волосам… Слипшиеся широкими наконечниками ресницы… Плечи в тончайшей накидке искрящейся влаги… Счастливые агатовые глаза… Чайки… Чайки… Чайки…

Солнце оторвалось от горизонта. Поплыло ослепительным диском. Вода темнела, превращаясь в волнистый агат.

— Все, — устало выдохнул Рой. — Дальше нет смысла снимать. Вылезай!

Энди подтянулся, чтобы залезть на причал. Он уже закинул одно колено, улыбаясь во весь рот, когда Маккена заорал:

— Стой! Замри!

Парень даже не успел перепугаться. Вернее, он, конечно, успел, но уже после того, как Рой сделал несколько снимков. Причал из высушенных, выбеленных солнцем досок показался теплым. Мальчишку била дрожь. Он едва шевелил посиневшими губами.

— Черт! — засуетился Рой. — Да ты синий весь! Замерз?

Уместный вопрос. Сказать «да» - получится неправда. Сказать «нет» — еще большая неправда. Энди продрог насквозь. Маккена стянул футболку, быстро облачив в нее трясущееся тело. Она теплая. Нагретая солнцем и телом Роя. И пахнет солнцем и телом Роя.

— Дай хоть разотру тебя, — суетился Маккена.

— Ага.

Энди не сопротивляется. Волоски на руках высыхают, выстреливая наэлектризованными антенками. И мурашки. Нет, не от холода. Те уже давно прошли. От прикосновений. Рой не знает. Какая разница! Пусть думает, что мальчишка все еще никак не согреется. Пусть прикасается. Черт! Блядь! Приятно! Энди жмется к его груди, а он приподнимает его за подбородок, заглядывает в глаза.

— О! Не-е-т! Только не это! — всплескивает руками Маккена.

А что «не это»? У парня взгляд с поволокой. Не надо переводчика, чтобы прочесть, что он говорит.

— Хочу.

Рой не ослышался. Можно было и не говорить. И так все понятно.

— Так и я хочу, — можно и не отвечать, потому что парню это и так ясно.

— Кролики делают это реже, — улыбаются глаза Роя.

— Это их проблемы. Сочувствую, — глаза Энди прищуриваются.

— Кому?

— Кроликам.

— А ты ненасытный, детка.

— Есть немного.

— Немного? В кого ты только такой?

— Подражаю учителю.

Доски причала сухие. Шершавые. Кожа на спине нежная. Хорошо, что между ними как спасение - футболка. Рой приподнимается на руках. Смотрит не отрываясь. Припадает, целует, вновь отстраняется и опять смотрит. Энди хочется закрыть глаза. Так ощущения острее. Он проверял. Даже сомкнув веки, он чувствует взгляд. Тот любит смотреть. У него так ощущения острее. Он говорил.

А сверху, выписывая широкие круги - чайки. И не исчезают же! Бесстыдницы! Им бы смутиться и летать подальше. Так нет же! Галдят! И от этого у всех ощущения острее.

— Люблю заставлять тебя плакать, - нет, не сказал, но Энди прочел в глазах.

— Почему?

— Наверное, что-то умею.

— Шутишь?

— Нет.

— Не могу не плакать.

— Почему?

— Наверное, ты что-то умеешь.

* Я хочу заставить тебя плакать.

Часть 7. Just you and it and music.

7. JUST YOU AND IT AND MUSIC.*

До открытия выставки оставалась неделя. Ее приближение Рой воспринимал с неотвратимостью съезжающего с горы асфальтоукладчика без тормозов. Причем, себя он видел попавшим ногой в капкан где-то у ее основания. Он выпал из реальности и исчез. Дома он почти не появлялся, потому что был в галерее. В галерее его тоже не было, потому что он сказал, что его нет ни для кого.

От безысходности и полной ненадобности Рою Энди с головой погрузился в занятия со Стивом. То ли Шон был хорошим учителем, то ли Энди - благодатным учеником, то ли они оба - один лучше другого, но с самого начала все шло неплохо.

— Понимаешь, — объяснял Стив, — танцевать одно и то же можно по-разному. Либо ты демонстрируешь грубые сексуальные движения, что само по себе, на мой взгляд, является примитивным, либо не делаешь таковых, тем самым вызывая непреодолимый интерес в зрителе. По-любому, и в том и в другом случае нужна мотивация…

— Что? — не понял парень.

— Нужна мотивация, говорю. Это то, чего ты хочешь достичь, делая что-то. Понял?

— Ну, приблизительно.

— Сейчас приблизительное переведем в точное. Смотри.

Стив расставил ноги, скрестил в паху ладони и начал делать резкие поступательные движения бедрами.

— Что ты сейчас видишь?

— В смысле?

— Глядя на меня, что бы ты мог обо мне сказать?

— Что ты готов трахаться.

— Верно. А теперь?

Он медленно скользнул ладонями по внешней стороне бедер, описал восьмерки на животе и груди и, скрестив руки на затылке, замер.

— Ну?

— Ты хочешь трахаться.

— Верно. С той только разницей, что это ты думаешь, что я хочу трахаться. Я заставляю тебя так думать. Но… Если в первом случае я даю тебе понять, что буду это делать грубо и нагло, то во втором - ты можешь рассчитывать на проявление определенной ласки. Однако это не значит, что я буду это делать медленно и лениво. Я создаю интригу, и ты не знаешь, в конечном счете, как оно пойдет. То ли я буду ласковым до конца, то ли начну с ласки, а потом сделаю все грубо и нагло. Понял в чем фишка?

— Кажется, да.

— Славно. Теперь о мотивации. Что именно ты хочешь получить на выходе, проделав на сцене определенные телодвижения?

Энди пожал плечами.

— Хорошо, я помогу. Ну, наверное, чтобы тобой восхищались?

— Да.

— Еще!

— Чтобы думали, что я делаю это лучше всех.

— Еще!

— Чтобы приходили вновь.

— Еще!

— Чтобы хотели меня.

— Еще!

Парень задумался. Стив слишком быстро задавал вопросы.

— Чтобы я мог выбрать сам.

— О! Наконец! Теперь все, что ты сказал, заключи в одно слово.

Энди растерялся. Шон хотел невозможного, но он хотел это так, что парень начал судорожно подбирать определение.

— Власть, — сладко и в тоже время с интонациями брутальности произнес Стив. — Власть. Это то, что ты получишь, научившись управлять толпой. Именно толпой. Трезвых, обдолбанных, пьяных. Без разницы! Эта толпа будет у твоих ног и когда ты будешь стоять на подиуме, и когда спустишься к ним. Танец — мощное средство. Это один из феромонов сексуальности.

— Феромонов?

— Вибраций запаха, заставляющих человека возбуждаться и хотеть.

Энди понял, что ничего не понял. Он был настолько не искушен в подобных вопросах, что понять все, что говорил Шон, было для него слишком сложно. Он вдруг почувствовал себя частью этой самой толпы, о которой тот и говорил. Возбуждение. Мальчишка был возбужден. Ему пришлось признать это. Хотя Стив еще не танцевал, этот невидимый и непонятный феромон пропитал сознание, и парень смутно начал догадываться, о чем тот говорил.

— И еще, — продолжил Шон. — И это, пожалуй, основное. Ты должен научиться любить свое тело, каким бы несовершенным оно ни было.

— Я и так его люблю…

— Не то, — перебил Стив. — Совсем не то. Ты должен его любить за то, что оно совершенно.

— Как это?

— Просто. Научись скрывать и преподносить недостатки так, чтобы все считали их достоинствами. Этому надо учиться. И делать это нужно именно здесь.

Он постучал пальцами по лбу. Отлично! Вот так объяснил! Все понятно. Никаких сомнений! Вот так вот взял и скрыл. Чего проще?! Просто встал и сделал! Там, в черепной коробке, есть огромные короба. Попросту сложил туда недостатки, пересыпал нафталином, закрыл на ключ и проглотил. Зачем он нужен? Доставать вряд ли потребуется! Пока Энди размышлял, а размышлял он быстро, Стив продолжал:

— Ты же видел моих крошек…

Ну, да! Это он о зайках. Лошади двухметровые…

— Лошади двухметровые…

Энди вздрогнул. Черт! Сорвалось!

— Зайки мои! — он сказал это так, словно только что лизнул шоколадное мороженное на палочке. — Тебе нравится, как они двигаются?

— Угу.

— Ты же не задумывался, как они это делают?

— Что?

— Шевелят своими километрами костей. По-твоему, это достоинства или недостатки?

— Не знаю.

— Отлично! Потому что тебе и не надо знать! Ты видишь образ. Все!

— Все?!

— Все! Ты невысокий. Это достоинство или недостаток?

— Не твое дело!

— Моя ты умничка! Моя ты лялечка!

Еще немного и Стив бы прослезился. Он был горд. Кажется, от шоколадного мороженого осталась только палочка. Науку постиг! Значит, тоже зайка… мышка… птичка…лялечка! Обалдеть! Энди был обескуражен и своим ответом, и реакцией Шона.

— Давай, детка, иди сюда. Сидя на попе, ты вряд ли достигнешь мастерства. Тем более, что сейчас ты несколько свободен от своих прямых обязанностей.

— Скажи, Стив, сколько времени надо, чтобы достичь совершенства?

— Смотря что ты назовешь совершенством. Я — перфекционист, а значит, моего предела нет. Наука соблазнения не знает рамок, а танец — то же соблазнение. Давай-ка, посмотри на шест. Он гладкий, блестящий… Он нравится тебе?

— Не знаю.

— Ответ неверный. Еще раз спрашиваю, он нравится тебе?

Энди задумался. Шест и шест. Что в нем может нравиться? Труба трубой. Ну, разве что блестящая.

— Не так, чтобы очень, — парень слукавил, решив, что такой ответ позволит ему, если что, отступить назад.

— Хорошо, — продолжил Стив, поглаживая металл. — Поставлю вопрос по-другому. Энди, детка, это что?

— Шест, что еще?!

— Нет, солнце. Это твой партнер. Сексуальный партнер. И ты должен его очень хотеть, потому что на сцене трахаться ты будешь именно с ним. Прилюдно. Считай, что в общественном месте. И от того, как ты будешь с ним трахаться, зависит все. Понял теперь?

— Кажется, начинаю.

— Вот и славно. Держись.

Стив накрыл ладонью руку Энди.

— Чувствуешь его? Он твердый. Он всегда готов. А ты? Можешь не отвечать. Я и так знаю. Закрой глаза и слушай себя. Ты и он. Ты и он. Начинай двигаться. Я помогу. И помни, я уже говорил: меня здесь нет. Только ты и он. И еще музыка.

— Я и он, — прошептал парень. — И еще музыка.

— Где я? — едва различимо спросил Шон.

— Тебя нет. Только я и он.

— Хорошо. Чувствуешь, он становится теплее в твоих руках? Это отдача. Ваша связь.

Стив заставлял касаться металла внутренней стороной бедра, охватывать его ногой, приближаться и отстраняться, гладить ладонями и прижиматься ягодицами. Он управлял, и постепенно Энди начал понимать, о чем он говорил.

«Возбудись сам, если хочешь возбуждать других».

«Бери. Отдавайся, и другие захотят того же».

«Будь честен на сцене, и тебе будет проще вне ее».

Вернувшись домой, Энди сразу увидел машину Маккены.

— Рой! — позвал он, радуясь, что тот дома.

Ответа не последовало. Внизу тихо, но парень сразу разглядел в гостиной Роя. Одетого. В обуви. Без подушки и пледа. Казалось, он добрался до дивана и рухнул ничком, уснув еще в полете. Наверное, если бы по соседству стреляли из дальнобойной пушки, он бы все равно не услышал.

Два дня до выставки. Маккена запретил всем появляться в галерее. Не хотел, чтобы кто-либо видел картины до открытия. «Это его стиль», — объяснял Шон. — «Так всегда».

Энди стоял над Роем, смотрел, размышляя, что делать. Пожалуй, снять обувь. Маккена что-то невнятно пробормотал, перевернулся и затих. Двухдневная щетина. Несвежая рубашка. Мать, вымотанная капризным ребенком. Энди пристроился рядом на полу, положил голову на уголок подушки и принялся рассматривать лицо Роя. Едва заметные морщинки на лбу. Синяки под глазами. Чуть различимые очертания ямочек. Здесь и здесь. Ровная, даже слишком, линия носа, чуть сглаженная и чуть загибающаяся к кончику. Точеные, ни тонкие, ни толстые губы. Чувственные. А целуются как! Энди знает. На себе знает. Рой проснется, будет говорить, есть, улыбаться, а он будет смотреть и думать. О, как же они умеют целоваться!

Темнеет. Ночь растушевывает черты лица. Размывает, смешивая с тенью. По щеке скользит тонкий блик уличного фонаря. Чуть покачивается. Гладит. Нежно, чтобы не потревожить. Касается губ, стараясь проникнуть внутрь. Ох, и безобразник! Энди улыбается. Нет, у тебя не получится. А у меня… если захочу. Только не буду. Ему надо отдохнуть. Еще два дня. Все завтра. Или нет. Как он захочет.

Потом мальчишка размышлял о том, как умещается в человеке дарование. Где оно гнездится? В голове? В глазах? В сердце? И как может художник видеть то, что не видит обычный человек. Ну, к примеру, чайки. Что с них взять? Чайки и чайки. И ведь нужно было ехать в такую даль, вскочить спозаранку, замерзнуть до одеревенения последней жилы, чтобы эти чайки… Теперь всякий раз он будет вспоминать выбеленные доски причала и птиц, выписывающих в небе огромные круги.

Энди уснул. Выходит, что чайки — те же овцы, которых надо пересчитывать в бессонные часы. Снились они или нет - не имеет значения, только он проснулся, когда понял, что не может шевельнуть головой, ибо она крепилась к какому-то заржавевшему механизму, который отказывался работать. Потом парень обнаружил, что и рука под этим самым механизмом вовсе не относится к его телу, потому что он ее не чувствовал. И хуже всего то, что спустя несколько секунд он отчетливо осознал, что рука эта покрыта ежиной шкурой наизнанку с прорастающими внутрь иголками. Энди открыл глаза. Слава богу, хотя бы они оказались там, где он их вчера оставил. Зрение сработало отменно, и он сразу столкнулся со взглядом Роя.

— Хорошо спалось? — спросил Маккена. — Удобно?

— Тебе весело? — с долей обиды огрызнулся парень.

— И какое же такое непреодолимое желание ты испытал, выбирая место для сна? Дай-ка попробую угадать.

— Пробуй.

— Наклевывается несколько вариантов. Вариант «А». Ты соскучился. Вариант «B». Ты очень соскучился. Вариант «C». Ты соскучился очень-очень.

— Правильный ответ — вариант «D». Пошел ты!

— Тогда следующий вопрос викторины. Я пойду. Вариант «А». Один. Вариант «В». Не совсем один. Вариант «С». Совсем не один.

— Вариант «D». Пошел ты!

— И последний вопрос викторины. Куда? Вариант «А». В пи…. Вариант «В». В жо…. Вариант «С». На х….

— Иди в жо….

— И это правильный ответ. Приз победителю!

И Рой получил свой приз. Энди тоже получил свой. Битва, из которой все стороны вышли победителями — великая битва. И шла она по всем правилам ведения военных маневров.

Сближение армий.

Прорыв по центру.

Внедрение в тыл в узких местах противника.

Обхват по флангам.

Атака за атакой.

Сумятица.

Возня.

Ближний бой по всем территориям, переходящий в откровенную неразбериху.

Пот.

Вопли.

Рывки.

Усталость.

Перемирие.

Переговоры.

Ничего не изменилось со времен Александра.**

Наконец-то наступил тот долгожданный день, когда то, к чему так долго шли, неизбежно начало случаться. Вот-вот должна была открыться выставка. Раз должна - то и открылась.

Рой проснулся вздернутым и нервным. Энди отметил, что выглядел Маккена неважно. Это был катастрофический диссонанс. На уставшем, если не сказать "осунувшемся", и уж совсем промолчать - постаревшем лице сияли глаза. Карие, с зеленоватым напылением. Только так, и никак по-другому. Энди уже думал над тем, каков их цвет. И сколько ни думал, приходил к одному и тому же. Они ему нравятся.

Невзирая ни на что Рой был счастлив. Он волновался так, словно первый раз шел в школу. Мальчишка мальчишкой тридцати пяти… шести… семи лет. То, что он с утра облился кофе и обжегся сигаретой - можно опустить. На это он не обратил внимания, а то, что спозаранку у его дома топтались папарацци - волновало его куда сильнее. Он знал: на выходе все это обернется хорошей интрижкой со скандалом. Впрочем, ему это было только на руку. Никаких усилий, а добрый пиар обеспечен. Энди тоже волновался, хотя ничего из вышеизложенного не знал. Он кругами думал о Карелле, совмещая его с Диком. О крошках Стива, совмещая их с шестом. О самом Шоне, совмещая его с собой. О чайках с хлебом. И опять о Карелле, крошках, чайках… Шест… Зайки… Доски… Вариант "А"… Вариант "В"…

— Главное, — наставлял Рой перед отъездом, — что бы ни произошло, делай моську кирпичом и отвечай уверенно и нагло. Не дай им оседлать тебя.

— Рой.

— Смотри всем в глаза и отвечай прямо, но уклончиво.

— Может, я не поеду?

— Поедешь. И кстати, будь готов к тому, как быстро они догадаются, кто ты такое есть на самом деле. И посматривай на Стива. Как и что он будет делать. Он - специалист высокого ранга. Развязывание интриг — его конек.

Энди перепугался не на шутку.

— Ничего страшного. Мы просто поддержим нашу дурную славу. Не бойся. Ей не привыкать.

— А что будет делать Стив?

— Посмотри, какие он состроит глаза, когда в очередной раз они догадаются, что мы все еще трахаемся. Тебе неплохо бы поучиться у него актерскому мастерству.

Рой говорил, жестикулировал, но у мальчишки произошла блокировка сознания, и он уже ничего не воспринимал. Он смотрел на Маккену, высокого, в строгом элегантном костюме и галстуке, и ни о чем не думал. Потому что и думать было нечем. Жизненные процессы в его организме происходили без сбоев, но общее состояние характеризовалось однозначно - кома в результате коллапса. Кома тоже происходила без сбоев и продолжалась бы еще неизвестно сколько, если бы внезапно ее не выбило шоковой терапией. Неизвестно откуда свалился Стив. Он всегда так делал. Энди перевел на него безэмоциональный взгляд и понял, что ничего другого произойти и не могло. Шон выглядел более чем странно. Кажется, его жевала корова. Он был мятый, небритый и кое-как одетый. Наверное, он выпал у нее изо рта, когда она на секундочку замечталась. Видя, что Энди, мягко говоря, нездоровится, Стив похлопал его по плечу и даже ущипнул за задницу.

— Нужен креатифф! — заявил он, особо выделив последний звук. — Давай, детка, поехали! У нас пара минут кое-что сделать.

— Куда? — почти проблеял Энди.

— По пути поймешь.

— А Рой?

— Встретимся в галерее. Не волнуйся. Он не промахнется.

Парня передернуло. Сумасшедшие. Каждый на своей волне… Все нормально… Все спокойно… Тихо… Т-с-с…

Энди юркнул в машину. Папарацци со своими фотоаппаратами. Щелкают вспышками. Трещат как стая саранчи. Лезут. Чего-то всем надо. И где они только были, когда он вылавливал Роя из реки? Ну, да! Вылавливал-то он его одного, даже не подозревая, что параллельно вылавливает и все это. Мост. Машины. Вода, которая пахнет болотом… Нет, уже не спасает. К мосту теперь прилагается Шон, Карелль, чайки, крошки, шест… Боже! Меня сейчас вывернет!

Народ заполняет галерею. Его уже много, а он все валит. Стенды делят зал на секции. В каждой своя тема, свой мир. И все это вместе: и стенды, и фотографии и рамки — мир Роя Гейла Маккены. Хозяина пока нет. Нет и тех, кто улыбается, страдает, надрывается на снимках. Вот атлет «пинчер». Кусками. Как и говорил Рой. Мышцы. Сужающееся к центральной стенке пространство содержало, словно снятые с кинопленки, кадры. Плечи, кисти, ноги, лицо… Части тела препарировались в срезах движения, фиксируя напряжение мышц при рывке. Фотографии сходились к одной. В центре. «Пинчер» с поднятой штангой. Глаза навыкате, словно их едва удерживают от взрыва резиновые натяжители. Растянутые губы, оголяющие отсутствие последних зубов. Два столба шейных мышц, крепящих голову к торсу. Вспухшая хребтами трехглавая мышца плеча. Короткие мощные ноги, намертво сцепленные с полом, сужающиеся к квадратным коленям и вновь разбухающие на икрах.

Напротив «пинчера» в таком же сходящимся пространстве - Карелль. Все то же самое, только наоборот. Высокий подъем стопы. Женственная манерная кисть. Выхоленное солярием и кремами гладкое плечо. Длинная гибкая шея. Изящная немощь взгляда. Женственность, растворенная в мужественности. Или мужественность, покрытая женственностью. Это уж кто как увидит.

Потом крошки, зайки, птички… Художник, загнанный в тело врача, или врач, спорящий с художником? Томография танца в рамках на просвет линией, повторяющей изгиб движений. Тончайший срез мастерства исполнителя. Ни клочка одежды, прикрывающей нагое великолепие тела, или великолепие тела, лишенное пошлости обертки. Километры экспрессии, застывшие в мгновении.

Шест со сползающими по спирали снимками Шона. Движение в статике. Облитое бронзовым свечением тело. Великолепие, вырезанное тонким наточенным скальпелем. Полеты, не обезображенные мертвенным покоем. Взгляд. Ведь умеет же так смотреть! Власть, о которой он столько говорил Энди. Свободный мастер. Совершенный обольститель. Вампир, питающийся вожделением. Всемогущий опытный маг.

Сфера, обрамляющая полукруглую плоскость. Уходящий вдаль причал. Старые, закаленные капризным солнцем и водой доски. Чайки. Много чаек. Ныряющие за границы рамок… Вырывающиеся из черных обрамлений кадров… И Энди. Он не один. Его тоже много. Целая толпа. Снимок, сменяющий снимок. Нарезка мгновений, расставленная по плоскости, и в глубине - тот последний кадр. Замерзший, с посиневшими губами, в россыпи сияния алмазных капель... Блики, пойманные в тончайшую паутину видения художника. Украденное у солнца богатство, заламинированное глянцем фотобумаги.

Мир Роя. Он принадлежит только ему. Мир, живущий в его душе, в нем самом. Камеры глаз, останавливающие моменты, чтобы кто-то другой мог увидеть этот уникальный, принадлежащий художнику мир, пропущенный сквозь него и бережно поданный на ладонях. Тонкий, хрупкий, уязвимый срез души Маккены. Незащищенный и открытый, который будет противостоять грубой, давящей силе общественной условности и человеческой зажатости.

Энди замешкался в дверях. Он, пожалуй, дал бы задний ход, завидев такое скопление народа, но сзади на путях к отступлению, как карательный отряд с задачей уничтожить любого бегущего, Стив.

— Смелее, детка, — весело подбадривал он. — Мы уже на пороге безумного триумфа. Я просто чую этот запах.

— Столько народу, — протянул парень, смутно рассчитывая на поддержку.

Какое там! Лучше бы Шон ничего не говорил, потому что поддержка оказалась похожей на смертельный крах.

— Сейчас они тебя разорвут, — он произнес это еще веселее. — Наше мясо они уже пробовали на вкус, а ты - свежий деликатес. Так что, готовься - обглодают до самых костей.

— Спасибо, Стив. Звучит ободряюще.

— Не позволяй им оттеснить себя далеко, чтобы я мог спасти тебя, когда начнешь воду носом хлебать. Учти - это единственный раз. Потом выгребай сам.

Потом наклонился к уху парня и добавил:

— Смотришься охренительно. Дядя Стив постарался на славу. И не трись об Роя, иначе в газетах появятся фотки вашего спаривания.

Блин! Речь Шона так же бескостна, как и его тело. Уж кто-кто, а он умеет так сказать, как пыльным мешком из-за угла огреть. Умница, Стив! Всегда так делай!

Энди пробирался сквозь толпу, подпираемый сзади Шоном. Тот даже ущипнул его пару раз, и парню стоило немалых усилий не взвизгнуть. Куда они продираются? Зачем? Лучше не думать. Взгляды липнут к ним, как мухи к повидлу. И где только носит Роя? Заварил все это, и нет его. Энди даже не удается рассмотреть картины, но то немногое и кусками, что он видит в редкие пробелы в толпе, приводит его в шок. А Стив все напирает. И Роя все нет и не… Парень затормозил так резко, что даже сила инерции Шона не смогла сдвинуть его с места. Маккена. Улыбается. Ямочки на месте. Высокий, в распахнутой жилетке на голое тело и шелковой черной рубашке поверх нее, заправленной одним концом в брюки, белых ботинках и таком же галстуке, завязанном на голой шее невнятным узлом. Репортеры текут, а он смотрит на них свысока, словно олень-вожак на стадо пасущихся беременных самок. При всем этом еще и жвачку жует. Энди знает: Рой терпеть ее не может. Тоннели… Тоннели из тоннелей… Тоннели через тоннели… Тоннели поперек тоннелей… Мальчишке на секунду показалось, что пройдя поворот на большой скорости, он на ней же врезался в лобовую в неприступную стену.

— Рот закрой, — шепчет на ухо Стив. — Жвачку дать?

— Зачем?

— Что б зубы склеить. И сглотни. У тебя полный рот слюней.

Как всегда, сказал так, как никто другой не смог бы.

— Трахнешь его вечером, если он не сделает это раньше. Все уже поняли, чем вы любите заниматься. Это то, о чем я говорил. Поздравляю, детка. Ты вляпался.

Энди посмотрел на Стива, чуть повернув голову, однако, вывернув при этом почти наизнанку глаза.

— Угу, — сочувственно согласился Шон, слегка качнув головой. — Посмотри обратно.

Парень взглянул на Маккену. Тот, кажется, тоже только что встретился со своим пыльным мешком. Выражение лица его интерпретировалось не иначе как: «Мать твою!». Рой стоял, словно его парализовало, закусив за щекой язык, отчего на щеке образовался флюс. Он моргнул как-то медленно, потом несколько раз как-то быстро, и лицо его выражало теперь новую мыслеформу: «Твою мать!». Энди. В свободном легком пуловере крупной вязки, обтягивающих джинсах, мокасинах с индейским орнаментом и… Коротко стриженые волосы на затылке переходят в достаточно длинную асимметрию спереди.

— Я тебя трахну прямо здесь и сейчас, — думает Рой.

— Ошибаешься. Это я тебя трахну, — мысленно отвечает Энди.

— Вот я и потерял обоих друзей. Молодежь подпирает, — с сожалением размышляет Стив.

Не поворачивая головы, он переводил взгляд с одного на другого. Левая бровь и уголок губ приподнялись, словно кто-то потянул за невидимую нить. От рентгеновского взгляда папарацци не ускользнула мысленная перепалка участников и, как и обещал Рой, они тут же вычленили природу их связи.

— Господин Маккена, где вы нашли свою новую модель?

— Откуда он родом?

— Сколько ему лет?

— Расскажите поподробнее, как началась ваша совместная работа?

— Чем занимается ваш мальчик?

Ну вот, началось! «Ваш мальчик». На лбу, что ли, написано, чей мальчик? Веселье разбухает. Стив хищно улыбнулся, и взгляд его стал почти лисьим. Он уже собрался развлекаться, как заметил непонятное движение со стороны входа. Там жужжала толпа. Ком этот медленно двигался, неся в середине... кого бы вы думали? Карелля. Тот был уже в образе, томно закатывая глаза и делая жеманные жесты кистями рук со свежим маникюром. Салатовая трикотажная кофта с розовым боа на плечах гармонировала с макияжем. Он несколько чрезмерно благоухал парфюмом и явно перебарщивал с кокетством. За ним на расстоянии, позволенном толпой, плыл Дик, облаченный в розовое с черным. Карелль с видом великого одолжения раздавал автографы, поблескивая бриллиантом, вставленным в верхний клык. Он снисходительно позволял себя фотографировать, явно заботясь тем, как получится на снимках. Наконец толпа несколько поутихла, и Рой получил возможность дать минутное интервью. Он считал, что этого вполне достаточно, чтобы выплеснуть закваску в массы, а уж пирог с начинкой они испекут сами.

— Рад приветствовать всех собравшихся здесь! — начал он. — Мои друзья, надеюсь, разделяют эту радость! Вы знаете их хорошо, потому что за долгие годы я не потерял интереса и не исчерпал возможности фотографировать их! Еще с большим удовольствием хочу представить вам нового участника этой выставки! Прошу любить! Энди Джалалли! Юный и очень одаренный молодой человек к моей великой радости согласился сниматься для этого шоу…

— Где вы нашли его, мистер Маккена? — посыпались отовсюду дублирующие вопросы.

Опустив прямой ответ, Рой продолжил:

— Именно благодаря господину Джалалли, его мужеству и безграничному терпению мы все получили шанс сегодня здесь присутствовать. Именно ему я благодарен за все.

— Поясните, господин Маккена!

— Именно он дал мне возможность продолжать жить и работать. Энди, — Рой подошел к парню и, обняв, поцеловал в шею, — спасибо тебе.

Поцелуй расплодился во множестве фотокамер.

— Откуда вы родом? — посыпались вопросы. — Где вы проживаете? Что вас связывает с господином Маккеной помимо работы?

Мальчишка начал тушеваться, миллиметрами отступая назад. Он был похож на ребенка, которого застали за тем, что он наделал что-то в штанишки.

— Господин Джалалли любезно согласился остановиться в моем доме, — беззаботно спас его Рой.

Энди почувствовал, что уткнулся лопатками в его грудь, а, значит, миллиметры закончились.

— Вы живете или проживаете вместе?

— Думаю, — вступил Стив, — личная жизнь господина Маккены и господина Джалалли потому и называется личной, что касается только их двоих. Чтобы внести еще большую ясность в интересующий всех вопрос смею добавить, что и я, и господин Карелль Парнье, и господин Дик Гроуэн тоже периодами проживаем совместно с ними. Думаю, всем теперь все ясно. Не так ли, господа? Кстати, всем будет интересно узнать, что в доме мистера Маккены всего лишь два дивана.

Лис улыбнулся. Он явно только что проглотил жирную беременную крольчиху и теперь довольно ждал отрыжки.

Энди слушал Шона и думал, что репортером самому ему никогда не стать. Выставка, на которой всех интересует вопрос, кто с кем проживает… Крошки крошками, чайки чайками… Из варева спутанных мыслей парня выловила ладонь Роя, незаметно скользнувшая под пуловер на спине. О, нет! Только не это!

— Коллективное фото! — весело вскрикнул Стив, прижавшись к Энди с другого бока. Видит, что ли? Очень кстати. – Дик! Карелль! Фото на память!

Фото на память, а ладонь Роя скользит по спине. И краснеющее лицо выдает. И штормит. Наверное, от духоты. От духоты? Ну да! От нее самой. Не оттого же, что пуловер, жилетка и рубашка вместе - слишком тонкая перегородка. И волоски на руках и крестце дыбом. И кто-то держит за горло, потому что дышать трудно. Конечно, от духоты. Здесь столько народа.

— Ну, не без этого, — вдруг замечает Рой.

— А что когда-нибудь без этого обходилось? Ты бы уж привык, наконец, а?

К ним подошла стройная молодая женщина в сопровождении явно обрюхаченного мужчины.

— Здравствуй, Рой, — сказала она, несколько растягивая слова, словно облизываясь.

— Рад тебя видеть, Шерон, чего не скажу о тебе, Том.

— А я рад, — стараясь делать это как можно искреннее, ответил мужчина.

— Шон, — она улыбнулась, слегка наклонив голову.

— Здравствуй, Шерон.

«Похожа на кошку», — подумал Энди. — «И имя у нее, как у кошки. Персидской».

— Вижу, — продолжала женщина, — вдохновение и муза тебе не изменяют.

— В отличие от других женщин - нет. У нас все происходит регулярно.

— Картины великолепные, — словно пропустив его слова, продолжала Шерон.

— Хоть это, раз ничего другого.

— Брось, Рой, — вступил в разговор Том. — Время уже покрыло плесенью наши проблемы…

— А у нас проблемы?

— Карелль, милый, — засуетился Дик, понимая, что нужен предлог отойти, — выйдем на воздух. У меня, кажется, давление.

«В каком месте»? — отчего-то вспомнилось Энди. — «В голове. Где ж еще»! И почему только у него самого нет давления? В голове. Он и сам не прочь оказаться на свежем воздухе, но Рой незаметно удерживает его за пояс джинсов.

— Вижу, — стараясь перевести разговор в другое русло, сказала Шерон, — твоя новая муза совсем юная. Он очень фотогеничен.

— А еще податлив и пластичен, — не удержался Шон.

— А еще аккуратен и хорошо готовит, — съязвил Рой.

— Душка, — расплылся в улыбке Стив. — И трахается отменно.

— Был рад повидаться с тобой, Шерон. Выглядишь как всегда сказочно, — поставил в разговоре точку Маккена.

— Был рад познакомиться, — стараясь улыбнуться, произнес Энди.

— Мне все же надо обсудить с тобой кое-какие вопросы, — попытался остановить Маккену Том.

— Если ты пришел за этим, то это самое удачное время и место, только я немного занят. Придется тебе подождать, дорогой друг.

— А ты смазливенький, — сладко протянула Шерон. — Видно, Рой стареет, раз его потянуло на детей. Он хорошо тебе платит?

— Отлично, — не ожидал от себя парень.

Энди чувствовал себя вымотанным. К вечеру народ в галерее поредел, но все еще роился у стендов. Наконец и парню удалось посмотреть картины. Рой -не тот, каким казался. Глубже. Бездоннее. Мощнее. Глаза с зелеными стрелками. Зеркало с призмой. Можно видеть, как он работает, но нельзя видеть, как он видит. Одиночка. Мустанг-иноходец. Стив прав! Его нельзя измерить. Нельзя понять до конца, потому что он сложнее, тоньше, ранимее.

Что-то крутилось в голове мальчишки. Не то что бы мысль или догадка. Что-то иного рода. Осознание. Да, осознание. Наверное, он не смог бы объяснить это, но оно пропитало его. Проросло в каждой клетке до кончиков волосинок. Причастность. Что-то невидимое, что связывает, делая эту связь осязаемой.

Энди стоял около полукруглого стенда и любовался. Он не воспринимал себя как себя. Это не он вовсе, а кто-то другой, пропущенный через многогранное стекло каре-зеленых глаз. Кто-то такой знакомый Рою и не знакомый ему самому. И чайки. Какие-то особые чайки. Где только Рой нашел их, ведь Энди был там? Был, но не видел. Там летали чайки, но обычные, а не такие, как у него. Мальчишка вдруг подумал - а что он знает о Рое? Ответ показался кощунственным. Ничего. Ничего, потому что слеп. Стоит невидящий в темных очках в безлунную ночь в темной комнате. Рой Гейл… Одиночка? Нет. Одинокий. До бесконечности. Потому и иноходец, что одинок до бесконечности. Спивается, потому что одинок до бескрайней бесконечности. До бескрайней бесконечной бесконечности.

Энди украдкой поглядывает на Маккену. Тот подмигивает, улыбается. Ямочки рассекают щеки. Выглядит счастливым. Это миг концентрации его мира. Здесь. Сейчас. На выставке, когда есть возможность позвать и крикнуть: «Смотрите! Это я! Я хочу поделиться! Подарить вам мой взгляд»!

Боже! Ты мне нужен, Рой! Я готов войти, но боюсь переломать тонкие мыльные переливающиеся перегородки, что держат твой мир. Я готов раствориться в нем! Стать сияющей пылью, чтобы ты брал ее столько, сколько нужно! Я готов стать китайской стеной вокруг, чтобы никто не смел топтать его! Я не знаю как! Не знаю как!

Наверное, уже поздно. У Энди слипаются глаза. Он готов упасть прямо посреди галереи.

— Звезды! — весело кричит Стив. Он, наверное, не устанет никогда.

У него внутри фонтан энергии. Шон давно нашел пласт, поставил над ним вышку, бросил насос, и энергия нефтяной струей бьет высоко и мощно. Он не жадный. Ставьте ведра, подгоняйте танкеры, товарные поезда! Берите, сколько сможете! Фонтан бьет без передышки. Стив просто забыл установить кнопку стопа, и теперь его не перекрыть.

— Я знаю, что вам нужно! Универсальное средство от всего…

— Гильотина? — устало догадывается Карелль.

— Лучше!

— Лучше гильотины бывают только две гильотины, — заключает Дик, обмахиваясь краешком розового боа. — Каждому по одной.

— Лучше двух гильотин бывает только…

— Веревка и мыло, — подшучивает Рой.

— Чтобы вы не погибли в догадках, — не унимается Шон, — я попробую описать негативные стороны всех известных способов убийств и самоубийств. Начнем с гильотины. Согласен, средство действенное. Так сказать, результативное, но… Голова отдельно, туловище отдельно. Не эротично. Возьмем повешение. Сфинктер расслабится, все в моче и в дерьме. Экзотики мало. Хорошо. Утопление. Если повезет - всплывете на второй-третий день разбухшими и с пиявками в носу. Отравление. Скрюченное тело, глаза навыкате, пена…

— Хватит, Шон! — взмолился Дик. — Меня сейчас стошнит!

— Отлично…

— Что отлично? Что стошнит?

— Что вы согласны, что все это не метод. Поэтому, предлагаю беспроигрышное средство выживания. Поехали в клуб! Дядя Стив обещает вам выз-до-ров-ле-ни-и-е!

— Если только вы меня отнесете, — промямлил Дик, — а то у меня давление…

— Тем более, — перебил Шон. — Там есть волшебные темные комнаты отдыха, где супермаг Карелль быстро тебе его понизит! А, Карелль? Ну что, детка, антиалко?!

— Валяй, — без особого энтузиазма произнес Энди, понимая, что слияние с кроватью отодвигается на значительное расстояние.

— Все супер, — согласился Рой. — Вы езжайте. Мы подтянемся.

Энди сглотнул. Кажется, появилась слабая возможность того, что кровать придвинется назад.

— Устал. Устал. Устал, — протараторил Рой, на ходу стягивая одежду. — И ты устал. Устал. Устал.

— И я устал, — согласился Энди.

Одежда на полу навигатором указывала направление их следования. Они рухнули в постель, счастливо растянувшись на спинах.

— Ты сделал это, Рой.

— Да.

— Может, не поедем к Стиву? Тебе бы выспаться.

— А он разве не говорил, что я буду спать неделю, когда все кончится?

Рой повернулся к парню, закинув на него колено.

— И разве он не сделал все, чтобы я не спал? — Маккена понизил голос до шепота, накрывая мальчишку телом.

— Теперь это имеет значение?

Энди погладил Роя по волосам, убирая непослушно падающие на лоб волосы. Свет от картины с креслом пронизывает ресницы, и они отливают бронзой. Пряди вновь падают на лицо. Упрямые, как и сам Рой. Ямочки прорезают щеки. Улыбается. Боги! Как же красиво он улыбается!

— Он знает, как лишить меня покоя. Еще никто не превзошел его. Если он задастся целью свить из меня веревки, думаю, я не замечу, как он сделает это.

Энди мимолетно подумал, что не отказался бы взять у Стива пару уроков по плетению веревок из особого материала. Роя.

— Ты любишь его?

— Разве я не отвечал раньше? Нет. Я уже отлюбился. Мне хватило.

— Ты о Шерон?

— Закончим на этом. Это - меньшее, что мне хотелось бы сейчас обсуждать.

Парень виновато потянулся за поцелуем. Маккена ответил. Нежно. Едва коснувшись губ. Вновь отстранился, разглядывая глаза парня.

— О чем ты думаешь?

— О том, что мы делаем.

— Сейчас?

— Сейчас.

— Занимаемся сексом.

— Сексом? — переспросил Энди.

Парень выбрался из-под Роя, оседлав его.

— Может, так лучше? — улыбнулся он.

— Лучше, — в ответ улыбнулся Маккена. — Я думал, что сожру тебя в галерее…

— Тебе понравилось, что из меня сделал Стив?

— Сейчас посмотрим.

Парень не успел ответить, потому что Рой начал «смотреть» так молниеносно, что уже через пару мгновений Энди густо покрылся испариной. Стало жарко, но Маккена продолжал разогреваться. Мальчишке показалось, еще немного, и тот переломает ему кости, свернет шею и порвет на тысячу кусков. Он вдруг понял, что тоже хочет переломать Рою кости, свить из него веревку и умереть, задохнувшись в ней от удовольствия. Диван скрипел, так и не войдя в ритм вздохов и стонов. Это становилось похожим на концерт в трех частях для ударных инструментов со скрипкой, найденных среди какофоний Берлиоза. Где-то минут через сорок в антракте:

— Устал?

— Нет. А ты?

— Нет.

Вторая часть концерта все для тех же ударных и расстроенной скрипки - несколько более плавная и продолжительная. И вновь, под конец следующего часового акта:

— Спать хочешь?

— Уже нет. А ты?

— С тобой, пожалуй, выспишься.

До самого рассвета заработавший остеохондроз и инвалидность диван жалобно повизгивал от любого шевеления на нем. Утром, проснувшись не так, чтобы рано, а если быть точными, то к вечеру, Рой и Энди вспомнили, что в концерте Берлиоза были еще два эпилога или как там это называется в музыкальных кругах.

Стив, осиротевший в безрезультатных попытках найти хоть кого-нибудь из друзей, оборвал все телефоны и успокоился, удовлетворившись текилой. Дик весь день болел давлением, которое поднималось у него всякий из пяти раз, когда Карелль выходил из душа.

Уже с наступлением позднего вечера друзья, наконец, собрались у явно озадаченного и погрустневшего Шона чтобы принять там свою, четко вымеренную дозу успокоительных капель. И детке антиалко. Крошки остаются без капель. Пока. Им еще рассказывать со сцены волшебные сказки на ночь для взрослых.

* Только ты и он, и музыка.

** Александр Македонский.

Часть 8. I want to know what love is.

8. I WANT TO KNOW WHAT LOVE IS.*

— Ну, поздравляю! — весело воскликнул Стив, швырнув на столик газету. — Как все предсказуемо! Даже скучно!

Рой пробежал глазами статью.

— Руки оборвать этим фотографам. Хоть в суд подавай. Что за снимки?! Уродцы!

— Невозможно! — возмутился Карелль. — Я тут футов на сто толще! И что за синяки у меня под глазами?

— Синяки?! — не удержался Дик. — У тебя вообще глаз нет! Они что хотят сказать, что я могу влюбиться в такую свинью?!

— Это я - свинья?! Ну, знаешь!

— Да не кипишись ты! Лучше взгляни на детку. Этакий стареющий мальчик далеко не первой свежести.

— Солнце! Тебе-то за что они так отомстили?

— Это что! Вы лучше текст прочитайте! Мне кажется, макака яснее мысли излагает, — искренне радовался Стив. — «Новая модель представлена снимками, изобилующими откровенными подробностями». Класс! Эй, модель с подробностями, как тебе это нравится?!

— В смысле "подробностями"? — не понял парень.

— В прямом смысле. У них - откровение, что у тебя есть подробности.

— Ничего не понимаю.

— А чего тут не понимать?! Подробности у тебя есть! Между ног!

— Это ж очевидно.

— Кому? Им - не очевидно. Они впервые разглядели, что у мужика член есть! Ой, ну не могу! — Дик откинулся на спинку стула. – Рой, тебе надо было на этом месте черный квадрат присобачить, чтобы оставить почву для размышлений.

— Не знаю, что мне надо. Меня его подробности не шокируют. Я, знаешь ли, привык к ним.

— А зря! Видишь - общественность недопонимает.

Энди как-то некстати начал краснеть. Странное дело, репортеры вместо чаек и капель почему-то увидели только его половую принадлежность. Можно подумать, что половина человечества тщательно скрывает наличие аналогичного устройства.

— Слушайте дальше, — продолжал радоваться Шон. — «Распущенность и отрицание мистером Маккеной законов морали явно ставит его вне законов человеческого существования». Я валяюсь в этой ботве! Стесняюсь спросить, что есть мораль и законы человеческого существования?

— Это когда ты трахаешься и делаешь вид, что никогда даже не пробовал, — спокойно и довольно ответил Рой. — Интересно, как тогда это самое человечество умудрилось не загнуться.

— Не уверен, — поддержал Карелль, — что продолжение рода возможно у гомопар…

— А что, гетеро занимаются этим только для продолжения рода?

— Ну, у них, по крайней мере, есть прикрытие, чтобы визуально вписываться в эти морали.

— Вот именно. Прикрытие. То есть, вся мораль построена на визуальном восприятии и лжи.

— Я не скрываю, что я - гей, — еще сильнее разбушевался Рой. — Я честен! Я свободен! И это - мой выбор! Мне нравится этот мальчишка! Я его трахаю для удовольствия, и он, надеюсь, занимается тем же и для того же!

Все уставились на парня.

— Энди? — как-то неопределенно спросил Стив.

— Что сразу "Энди"? — окончательно раскрасневшись, огрызнулся тот.

— Мы в шоке. Ты слышал, что он заявил? Тебе следует дать объяснения.

— Да ну вас!

— Нет, постой! Мы были не готовы услышать столь шокирующую подробность. Что нам теперь делать с этим великим знанием? — Стив состроил настолько наивное выражение, что реально выглядел растерянным. — Ты с ним трахаешься?!

— Не может быть! — поддержал Дик.

— Как ты мог?! — не удержался Карелль. — А мораль?!

— Действительно! — согласился Шон. — Мы тут все уверены, что ты - на бочок, ладошки - под подушку и пузыри пускаешь?

— Блин, дурачье, — рассмеялся Рой. — Вам бы все ржать…

— Ржать?! — наигранно передразнил Дик. — Пора плакать! Такой урон нравственности! Вот мы с Кареллем даже ни разу не догадались, чем можно заняться…

— Ни одного разочка, — подтвердил Карелль. — Ни единого.

— Последние двадцать минут? — не ожидая от себя, усмехнулся Энди.

— Двадцать минут?! — спохватился Дик. — Карелль, мы уже двадцать минут не догадываемся, чем можно заняться!

— Как двадцать минут?! — расхохотался Карелль. — И у тебя не поднялось давление?

Дик публично пошарил в паху.

— Как "не поднялось"?! Вот оно! Я его отсюда вижу! Ой, Карелль, у меня давление! Оно поднялось и стоит!

— А мораль?! — крикнул вдогонку Шон.

— Пусть подождет минут пятнадцать!

— Суперкролики, — тепло улыбнулся Рой. — Кажется, они и конец света пропустят, если он случится не вовремя. Так, о чем мы тут?

— О попрании тобой законов человеческого существования.

— А, ну да. Попирал! Попираю! И буду попирать! Вот такая я сволочь!

— Зна-а-атная, — согласился Стив, протягивая другу бокал. — Ну что? За мораль?

— Детка? — Маккена взглянул на Энди.

— К черту вашу мораль! — отмахнулся парень.

— Нашу или их?

— Если мораль состоит из того, что я голодал и жил под мостом, то к черту любую!

— По нашей морали, ты пускаешь пузыри, заложив ладошки под подушку, — Рою нравилось, как мальчишка сердится. — Не так ли, детка?

— С тобой позакладываешь. И не называй меня «детка».

— Хорошо, детка.

Рой успел отскочить, едва не заработав пинок от Энди.

— По какой такой морали видано, чтобы яйцо на курицу прыгало? — Маккена решил позлить парня побольше. — Твое дело - лежать в гнезде, а мое - сидеть поверх тебя.

— Смотри, курица, — заразительно засмеялся Стив. — Вырастет из него петушок, тебя топтать начнет. Тогда держись.

Энди тоже расхохотался, хитро взглянув на Роя. Тот искал в голове хоть что-нибудь для ответа, но так ничего и не обнаружив, рассмеялся тоже.

— Ты мне лучше скажи, — Маккена перевел разговор на другую тему, — как выставка?

— А что говорить? — Шон хлебнул виски. — Ты талантлив до бескрайности. Даже не знаю, исчерпаешь ли ты себя когда-нибудь.

— Я - вампир. Вами питаюсь, — довольно произнес Рой. — Не будет вас - не будет меня.

— Ой ли?

— Моделей-то много. Души мало. И плевать мне на все нормативные аспекты визуально-моральной жизни.

— Энди, детка, а как ты себя находишь?

— Не нахожу. Это - удел Роя. Но я не ожидал. Он заморозил меня насмерть, и я готов повторить, если он захочет… а они - не пойми о чем.

— Ловлю на слове.

— Не надо. Я и так никуда не денусь.

— То есть, согласен и дальше пускать пузыри, ладошки по подушку?

— Пока из яйца не вылуплюсь…

— Э! Э! — завопил Рой. — Ты мне угрожаешь, что ли?!

— Ставит в известность.

Шон не смог сдержать сальной улыбки.

— Ставлю в известность, — подтвердил Энди, состроив томный взгляд.

— Э, ребята! Я что-то не понял, вы тут чем занимаетесь?

— Танцами, — спокойно произнес Стив, проводя пальцем по краю стакана.

— Танцами, — так же спокойно поддержал Энди.

— Танцами?!

— Танцами, — в унисон ответили оба.

— Ох, и жарко у тебя!

Раскрасневшийся Дик облегченно плюхнулся на стул.

— Что, уже-е? — почти удивился Шон.

— Тринадцать минут, — подытожил Рой. — Мастер почти точен.

— Работает с опережением графика. Навык не пропьешь. А вот и второй.

— И неоднозначно видно, кто кого топтал…

— Вы о чем это? — не понял Дик.

— Мы - о яйцах и петухах.

— А что у петухов есть яйца?

— Пока - нет, но будут.

— Карелль, — взмолился Дик. — Скажи им. Они взялись меня высмеивать…

— Ну, Карелль, у тебя и рожа, — протянул Стив. — Запить?

— Что?

— Белки. Еды не предлагаю. Кажется, ты сыт по самое горло.

Рой хохотал. Стив тоже прыснул, а Энди едва не поперхнулся.

— Нет, дорогой, — манерно обратился к другу Дик, — и с этими пошляками я вынужден проводить свою жизнь…

— Как же тебе не повезло, — поддел его Шон.

— Плюнь на них. Они завидуют.

— Тьфу на вас, — делая вид что обиделся, плюнул Дик. — Плюнь на них тоже.

— Э! Э! Не стоит!

— А вот и мои куколки! — обрадовался Стив, поднимаясь навстречу Крису и Майклу.

Мало было крошек и заек, теперь случились куколки. Энди пришлось задрать голову, чтобы видеть не вставая, где кончаются эти куколки. А впрочем… Они уже почти родные, и уж точно - крошки, и без сомнения - зайки. Парень улыбнулся. Ему нравился юмор Стива. И Стив ему тоже нравился. И Стивовы зайки… Ему даже нравилось, что сам он - детка.

— Где вас носило, бессовестные твари?! — Шон сделал вид, что гневается.

Сейчас скажет: «Дядя Стив…»,

— Дядя Стив беспокоился.

— Контрактики! Контрактики! — радостно сообщил Майкл, размахивая бумагами у всех перед носом.

— А как же…

— Это - святое, — перебил Майкл. — Никакие контрактики не заменят удовольствия…

— Потрясти здесь задницей? — закончил за него Рой.

— Потрясти здесь задницей, — журнально улыбнулся Крис. – Ох, и полюбливаю я себя на обложечках. Чудо-мальчик! Разве нет?

— Кстати, чудо-мальчик, — перебил Шон. — Давно я не полюбливал тебя на обложечке чудо-клуба. А? Рой горит желанием…

— Я-а-а?!

— Ты-ы-ы, — на его ноте протянул Стив. — Плакатики уже примелькались. Надо бы обновить. У дяди Стива в потайном карманчике есть на это чудо-денежка.

— Ну, если чудо-денежка…

Энди слушал перепалку друзей, и мозг его постепенно затуманивался. Мысли съехали куда-то в сторону, и в голове образовалась перина вакуума. Она взбивалась, заволакивая сознание, и он уже был готов отключиться, но голос Шона нагло сдернул ее.

— Детка!

— А?

— Неужто антиалко так опьяняет? Иди-ка приляг у меня в кабинете, а то ты совсем замаялся. Рой, ты бы хоть иногда позволял ребенку выспаться, а то, поди, высиживаешь без передыха.

— Я — добропорядочная курица. С яйца слезешь - оно, не дай бог, остынет.

Энди не сопротивлялся. Он понял, что, наверное, умрет, если сейчас же не ляжет. В кабинете пахло сигаретами, какими-то ароматными снадобьями и (как это ни показалось бы странным) сексом. Энди повалился на кушетку. Запах Стива. Тот самый, что невидимо диктует волю его обладателя. Эти, как их там? Феромоны тела. Перины с феромонами вновь обволокли его, и парень провалился в сон. Именно провалился, словно упал в колодец, не успев даже взвизгнуть. И нет его. Зови - не зови. Дно глубоко. Не докричишься. А перины - не просто перины, а постелены в люльку. Она покачивается и укачивает… У-ка-чи-ва-ет…

Энди открыл глаза. Как-то вдруг, словно что-то стукнуло его. В кабинете темно, потому что на улице тоже темно. Произведя безвольным мозгом нехитрые размышления, парень пришел к выводу, что наступила ночь. Впрочем, к выводу можно было и не приходить, потому что ночь и так и так наступила. И даже если бы не было окна, понять, что за время суток вне - оказалось бы несложно. Стены сотрясались от грохота. Два съехавших друг к другу фужера надрывно звенели, словно ругались, выясняя отношения. На мгновение Энди вспомнил мост, когда в утренний час-пик у него над головой неслись машины. Здесь все казалось хуже, ибо по нынешнему мосту неслись товарные поезда, с которых то и дело падали плохо закрепленные грузовики, набитые щебнем. Энди вскочил. Он уже собрался начать проклинать себя за слабость, когда дверь отворилась и на пороге образовался Стив в концертном костюме, если его таковым можно было назвать. Скорее, это был носок на веревочках, едва прикрывающий причинное место. Этот лоскуток с выточкой богато дополняла россыпь блесток и капель пота.

— О! — радостно воскликнул он. — Дитя всплыло!

— Чего вы меня не разбудили? — угрюмо спросил Энди.

— Не разбудили?! А это возможно? Мне кажется, мертвого проще поднять, чем тебя!

— А где все?

— Народу битком, так что, можешь выбрать всех, кого захочешь!

— Рой?

— Ну кто бы сомневался! Отправил домой с сопровождением.

— С каким сопровождением?

— С обычным! Чтобы не кантовали, не трясли, до кровати доставили и аккуратненько сложили. Найдешь там, где оставили.

— Он пьян?

— Я же говорил тебе. Теперь две недели бульона. Все как всегда. Без изменений и отклонений.

— Зачем ты позволил ему?

— Ну, началось! А ему можно что-то позволить или не позволить? По-моему, Рой берет все, что захочет, не озаботясь спросить разрешения. К тому же, мне кажется, он уже взрослый мальчик.

— Ты должен был остановить его. Он же спивается!

— Прости, детка, но я затрахался. Я кормлю его сиськой больше десяти лет. У меня уже молоко кончилось. Может, ты теперь попробуешь?

— И попробую, — голос Энди надломился, блеснув внутренней слезой.

Энди ехал в такси, ненавидя всех и вся. Роя - за то, что тот пьет. Себя - за то, что уснул. Стива - потому что у него кончилось молоко. Опять себя. Опять Роя. Снова себя. Себя! Себя! Себя! Чертова усталость! Ну, Рой! Или я вытащу тебя или сдохну! А вот и не угадали! Не сдохну! Не дождетесь! Буду варить бульон! И поридж! И мюсли разводить! Эх, Рой, Рой! Буду трахаться с тобой и бульоном, и мюсли! Так что, извини! И вряд ли ты дождешься, что я затрахаюсь! Потому что затрахаюсь, но утоплю тебя в проклятом бульоне!

В доме мертвенно тихо. Рой спит в гостиной на диване. Энди посмотрел и отправился наверх. Лег. Полежал. Потом еще полежал. Сна - ни в одном глазу. Ну еще бы! Проспать полдня. Еще полежал. Не спится. Никотин - на опасном минимуме. Кофеин - ниже уровня. Желудочный сок - зашкаливает. Поесть или покурить? Или кофе? Так. Поставить чайник, закурить и подогреть еду, а дальше - как получится. И что из того, что Рой спит в гостиной? Ну, спит и пусть продолжает. Мальчишка злится. Плевать, что у него там с никотином, кофеином и адреналином! Минимум с максимумом - у Энди, и это его волнует гораздо сильнее. И адреналин взлетел, потому что парень заводится все больше и больше. Первый раз, чтобы так сильно. Ну, Рой! Тоже мне курица! Его сейчас топчи не топчи, он все равно не очухается. Яйцо он высиживает! Его самого высиживать надо! А что?! Буду! Хоть захлебнись в бульоне!

Куриная грудка булькает. Энди начищает кастрюлю. Зло так начищает. И звук такой противный. Монотонный. Парень поглядывает на Маккену. Тот похож на кошку. Спит, вывернувшись неестественно. И руки ему мешают. То так заложит, то так. Жарко ему. Раскраснелся. Потный весь. Морщится. А мальчишка все злится. Уже не сильно. Не злится даже, делает вид. Полбутылки бурбона вылито. Он его попробовал. Гадость страшная. Если все канализационные микроорганизмы налакались и текут теперь по трубам одурманенные - это их проблема. Главное - выдержать приступ гнева, когда Рой обнаружит пропажу. Энди готов. Он уже раз десять проговорил про себя, что и как будет отвечать.

— Неужели?! — почти восторженно произносит парень, обнаружив, что Маккена хлопает глазами. — Явление на появление!

Рой пытается осязать себя в теле, и ему не нравится тон парня. С первого звука и не нравится.

— Ты когда-нибудь перестанешь шкрябать?!

— С какого перепуга? — хамит Энди.

— С такого, что я сплю.

— Какая неприятность! А я жалование отрабатываю. Представляешь?

— Иди к черту!

— Уже ходил и только что вернулся.

— Чем воняет?

— Долбанным куриным бульоном, который ты сейчас и начнешь потреблять.

— Это тебя Стив научил?

— За что я ему премного благодарен!

— Меня сейчас вырвет…

— Прекрасно. Больше бульона войдет. Сейчас таз принесу.

Рой раздраженно вскочил и сел.

— Слушай, парень! Ты кто такой?!

— Нянька твоя. Так что, привыкай! Теперь мою сиську сосать будешь!

Роя передернуло.

— Фу.

— Давай вставай. Ты воняешь, как конезавод.

— Послушай, мальчик, если я плачу тебе зарплату и трахаю, это еще не дает тебе право…

— Именно то, что ты платишь мне и, особенно, трахаешь, дает мне право сейчас трахать тебя, чем, собственно, я и занимаюсь.

— Ага, — понимающе заключил Рой. — Теперь понятно. Но где оргазм?

— Оргазма тебе не хватает?! Ща будет! Ща все будет!

Энди навис над Роем, глядя на него сверлящим взглядом.

— Слушай внимательно. Сейчас ты разденешься. Потом пойдешь в душ. Потом выпьешь гребанный бульон, который я варил все утро, и, если хоть что-то нарушится, я убью тебя. А если ты избежишь этого, то пойдешь наверх и уложишь свою задницу в кровать. Я сменил белье, потому что оно провоняло чужими мужиками. И, кстати, если ты трахаешь все, что шевелится, не мог бы ты делать это не в нашей постели…

— Ты еще скажи "семейной"! — вскипел Маккена. — Меня вывернет сразу же. Вообще-то, я всегда считал, что и делаю до сих пор, что это моя постель, и если ты в ней спишь, это ничего не меняет!

Энди ощутил отрезвление, словно был до этого беспробудно пьян. Это меняет все! Рой есть Рой. Свободен. Никаких связей. Никаких отношений. Просто все, что шевелится. Шон предупреждал. И если он случайно оставил приоткрытой дверь своего сердца, а Энди просто вошел, то это не значит, что ему разрешено поселиться там. Апартаменты для одного. Одиночка. Как можно забыть об этом? Иноходец, потому что принадлежит только самому себе.

Маккена видел, что его слова задели парня. Значит, так тому и быть! Принципы есть принципы! И всегда лучше вскрыть нарыв сразу, чем после бороться с абсцессом. Он врач, в конце концов! И знает, что жалость далеко не всегда способствует выздоровлению.

— Иди в душ, — Энди стоило немалых сил произнести это безразлично, но его выдали глаза.

В них словно что-то вспыхнуло и погасло, приглушив цвет. Они вдруг стали детскими и наивными. И хотя Рой смотрел на него снизу, Энди казалось, он давит на него всей своей взрослой массой, заставляя пригнуться и закрыться. Он ощутил себя щенком, которого покормили и выставили, захлопнув дверь.

Маккена поднялся как ни в чем не бывало. Он взрослый. Он умеет управлять эмоциями. Энди - нет. И посему, придется проглотить урок и переварить обиду.

— Где бурбон? — жестко спросил Рой, садясь за стол.

— Я его вылил.

— Отлично. Сейчас пойдешь и купишь новый.

— Не пойду, — колеблясь, ответил парень.

— Уверен?!

Рой с силой схватил парня за грудки, притянув к себе.

— Уверен? — он переспросил еще раз.

Мальчишка сморщился, словно ожидал пощечины. Он не мог выдавить ни звука. Сердце, пойманное в силки, билось, стараясь высвободиться. Обида, взбитая в густую пену, подступала к горлу. Щупальца взгляда Роя, запущенные в тоннели глаз Энди, сжимали мысли, ядом парализуя волю и обездвиживая. Он понял - еще немного и он не сможет противостоять.

— Нет, — чуть шевельнулись губы.

Рой разжал хватку, словно ослабил тугой хомут на кровеносных сосудах, и кровь ударила в голову, выгоняя через поры пот.

— Отлично.

Маккена оттолкнул Энди, спокойно усаживаясь за стол.

— Где твой бульон? — спросил он низким, почти чужим голосом. — Давай.

Энди поставил перед ним пиалу и отступил. Если бы он поклонился в китайском «зю» и сказал «да, хозяин», это не выглядело бы странно. Бульон, переливающийся золотым лоском… Салфетка на блюдце под пиалой… Мелкие жаренные сухарики… Да, хозяин. Да.

— Какие люди! — воскликнул Стив, приветствуя Энди. — И без охраны!

— Привет.

— Детка, что случилось?! На тебе лица нет!

— Ничего не случилось.

— Э, нет, дорогой, ты мне сказки не рассказывай. Что-то с Роем?

— А что ему сделается? Все так, как ты и говорил. По плану.

— Понимаю. Присядем-ка.

Шон махнул рукой, подзывая мальчика, что крутился у бара.

— Притащи-ка нам, дружок, пивка.

— Как обычно?

— Мне - как всегда. А детке… Нет, антиалко тут бездейственен. Что-нибудь некрепкое. Троечку. Кури, — не спрашивая, бросил на стол пачку. – Ну?

— Да, в общем, даже не знаю, с чего начать.

— Начни с главного.

— Я даже не знаю, что тут главное.

— Ответь мне на один вопрос. Я, в принципе, уже давно знаю ответ, но хотелось бы не ошибиться. Ты его любишь? Да?

Спросил о том, о чем Энди боялся даже думать. Мудрый дядя Стив. Парень прикусил губу, давясь слезами, и закивал головой в знак согласия.

— Я так и думал!

Мальчишка посмотрел на него сквозь призму накатившихся слез, и Шон увидел глубокое тяжелое страдание.

— Детка, — начал он мягко, накрыв ладонью руку Энди. — Ты даже не представляешь, в какое дерьмо вляпался. Я уже говорил тебе, он - одиночка…

— Мустанг-иноходец. Знаю.

— Попасть на его территорию во сто крат труднее, чем получить визу на луну.

— Но почему?

— Знаешь, солнце, я давно живу на свете и пришел к выводу, что в парах крайне редко встречаются равные отношения. Как правило, один любит, другой позволяет себя любить. В вашем случае, если еще и учесть, что вы далеко не пара, большее, что он сможет — это лишь позволить любить себя.

— Но…

— Поверь мне, это уже много для него.

Энди сник. Стив только что озвучил приговор. Окончательный. Не подлежащий апелляции.

— Но могу же я хоть…

— Не можешь.

— Я не верю.

— Это свойственно твоему возрасту. Смирись. Все проходят через это.

— Зачем?

— Затем, чтобы после научиться выживать.

— Но это жестоко…

— Да. Рой честен перед тобой. Будь честен и ты перед самим собой. Прими все как есть.

Энди растерялся. Слова Стива давили его. Размазывали.

— Знаешь, — продолжил он. — Рой тоже нахлебался по самые гланды. Он очень любил Шерон. Он тоже был слеп тогда, когда она лишь позволяла ему. Ее нельзя винить за то, что теперь он один. Выдержать его сложно. Практически невозможно. У нее не хватило сил. Другой вопрос, что у нее не хватило еще и духа сказать ему все как есть, и это обернулось трагедией. Творцы обречены на одиночество. Хочешь знать, почему? Мир создан богом, а творцы бросают ему вызов, создавая свой, альтернативный. Одиночество — это наказание. Не он первый, не он последний. Все вокруг них обречены на муки. И так будет всегда. Видимо, награждая талантом, бог заботится о том, чтобы талант не закис в рутине повседневности.

— Я не верю, что невозможно …

— Что? Завоевать его сердце?

— Да.

— Невозможно, если только ты не способен разбить бетон, разобрать кирпичную стену и растопить титановый саркофаг, в который он заключил его, и при этом выдержать удар напряжения в тысячи вольт, потому что иначе он не подпустит.

— Я готов рискнуть.

— Разобьешься.

— И все же.

— Ты, видимо, действительно любишь его.

— Помнишь, Стив, ты говорил про выбор? Ну, после того, как узнал, что мы… ну…

— Помню.

— Так вот. Ты ошибся. Он не дал мне выбора. И знаешь, почему? Он – все, что у меня есть. Он – все, что мне нужно. И если не с ним, то хотя бы рядом. Понимаешь?

— Все гораздо хуже, чем я думал, — заключил Шон, словно уговаривая самого себя.

Он сочувственно похлопал парня по руке. Потом отхлебнул пива и задумался. Стив - добрый человек. Энди почувствовал себя лучше. Важно, когда есть кто-то, кому можно сказать то, что рвет изнутри.

— Что ж, — наконец произнес Шон. — Если тебе уже нечего терять - рискни всем.

— Я просто хочу знать, что такое любовь, — взмолился парень.

— Вижу, — все-таки не сдержался Стив, отодвигая ворот рубашки и рассматривая красные полосы на груди парня, — ты уже испытал на себе ее первые радости.

Энди покраснел. От проницательности Шона не ускользает ничего. Он подумал, что, может, оно и к лучшему. Когда любовь вколачивается с кровью, ее легче рвать.

— Я пытался остановить его, — оправдывался Энди.

— Знаю. Он не позволил тебе.

— Могу же я хоть что-нибудь сделать, чтобы…

— Не можешь. Даже, если ты расшибешься в лепешку, это вряд ли что-то изменит.

Он поднялся. Вздохнул.

— Я предупреждал тебя, но ты не поверил. Мне это нравится. Может, оно и верно. Иди сам. Никого не слушай. Если я понадоблюсь тебе - зови. Помогу, чем сумею.

Энди вернулся домой. Его встретила уже ставшая знакомой тишина. Внизу - никого, и парень побрел в студию. Задержавшись на верхних ступенях, словно размышляя, как быть дальше, Энди позвал почти шепотом:

— Рой.

Маккена не ответил, лишь повернул голову, даже не отрываясь от подушки. На полу возле кровати стояла наполовину пустая бутылка. Энди нерешительно подошел. Поза «да, хозяин» красноречиво выдавала его мысли. Рой тоже смотрел какое-то время, потом молча откинул край одеяла. Парень разделся, стараясь не сделать ни одного лишнего движения. Лег, вытянувшись вдоль самого края. Впереди бессонная ночь. Он уже понял это. Лежать неудобно. Как назло, мешало все, но парень не решился шевельнуться. Мешали даже мысли, скопившись где-то в одной половине головы. Он старался избавиться от них, но они словно прилипли бесформенным угловатым комом. Рой тоже не двигался. Тоже думал. Жаль мальчишку, но он перешагнул границу, за которой уязвлялась его, Роя, свобода. Сторожевые вышки, рвы, укрепления оголили брешь в обороне, и Маккена старался понять, когда и как это произошло. Грубо нарушены границы его суверенного государства, и он не потерпит этого. Никогда. Ни от кого.

Оба лежали молча, понимая, что не спят вдвоем. В конце концов Рой вспомнил, что лучшая оборона - это нападение, и потянул Энди за плечо. Он не произнес ни звука, стаскивая с парня белье, и выверенным движением натягивая на себя презерватив. Все, что шевелится. По крайней мере, честно. Ничего не обещал, потому и спрашивать нечего. Энди молча перевернулся на живот, уткнувшись лицом в подушку. Просто быть рядом. Ты же сам сказал. Рой позволяет. И для него этого уже много. Делит с тобой постель. Не вашу. Его. Пока делит.

Он почти вскрикнул, прикусив губу. Очень больно. Подался вперед и испугался, почувствовав, что Рой замер.

— Что с тобой? — а голос чужой. Холодный.

— Прости.

— В первый раз было проще. Если не готов - скажи.

Слова звучат тихо, но жестко. Ноты раздражения частыми стежками пронизывают их от первого до последнего звука.

Помни: все, что шевелится. Просто быть рядом. Потерпи. Постарайся.

— Готов.

— Уверен?

— Да.

— Посмотрим. Расслабься. Помоги мне.

— Да.

Энди зажмурил глаза. До белых всполохов. И капля крови на языке. Вот он - привкус любви. Хотел же узнать. Она бывает разная. И такая - тоже. А Рой не останавливается. И парень чувствует - у него тоже не получается.

— Достаточно. Это игра в одни ворота.

— Прости, Рой. Не могу.

Энди вскочил, на ходу натягивая джинсы на голое тело и футболку почти наизнанку, сбежал по лестнице, запрыгнул в кроссовки и вылетел на улицу. Он едва не захлебывался в отчаянии, унижении и собственном бессилии. Куда идти? Где то равновесие, которое спасет? Стив? Нет. Стыдно. Очень стыдно. Карелль с Диком? Им не до него. И больше никого. Огромный мир, густо набитый людьми, кишащий городами и странами, но Энди - один. У него никого нет.

Мост. Весы над водой. Все просто и понятно. Все честно и разграничено. Сердце воет одиноким волком. На затылке - ощущение жесткого холодного прикосновения. Тоннели. Куда ни ткнись - везде тупик. Мозг - как наковальня, по которой тяжелым молотом: «Ты ошибся, парень. Это очевидно».

В кармане ключи с брелоком. На одной стороне - «Р», на другой - «М». Тонкая паутинка между мирами, трепещущаяся на ветру. Едва различимая. Порвешь и не заметишь.

Рассветает. Еще полчаса и по мосту помчатся машины. Мир наполнится суетой и звуками, и одинокий вой сердца растворится, неуслышанный никем.

Энди спустился к воде. Мутная. Стальная. Пахнет болотом. Слезы. Частички души. Чистые. Горячие. Она сочится из глаз, словно хочет отмыть, отчистить. Смола, запечатывающая рану.

Одиночка. Иноходец. Жестоко мстит за… Боится, что нежность коснется титанового саркофага его сердца, и он оплавится.

Рой. Он не дал выбора. Он лишь позволяет. Это тяжело. Энди не готов. Прости.

Собирался же утопить Маккену в бульоне! Хорохорился. Мерился силами с собственной тенью. И где ты теперь? Сидишь под мостом, словно спрятался в домике. От кого? От себя? Так вот он - ты! С тобой же в домике. От Роя? Так он и не собирался тебя искать. Ис-пу-гался. Вояка, что обделался, едва примерив доспех! Трус, да и только! Вода с тиной! Иди, утопись! Всплывешь через пару дней, и никаких проблем! Придонные рачки влезут в задницу, и расслабляться не надо! Так нет же! Сидишь, рыдаешь. И Рой прав! Ты — просто кусок дерьма!

Энди поднялся и побрел. Он не думал, куда. Просто бесцельно переставлял ногами, словно лошадь без седока, понуро опустив голову. Джинсы. Футболка. Шнурки волочатся по земле. Стоит наступить, чтобы упасть, разбить лицо и понять, кто ты и где. Машины шумят, сотрясая мост, и в голове пустота. Она тоже гудит, словно в черепе пушечная дыра навылет, и в ней свищет ветер. И у сердца коллапс. Кома, и оно не сжимается, просто безвольно пропускает кровь. Хочется кофе. С молоком. И не кофе вовсе. А, какая разница! Все равно хочется.

— Садись в машину! — слышит Энди.

Кажется. Это ветер в голове закрутился воронкой. Обман. Случайная залетная мысль. Ударилась и звенит в резонансе с костями.

— Садись в машину!

Парень вздрогнул, словно вынырнул из-под воды, где все слышится смазано и глухо. Остановился, не решаясь обернуться. Это как-то трудно. Он забыл, как это делается. Неведомая сила тянет назад. Энди медлит, но все же поворачивается. Всем корпусом, словно свело мышцы и другой возможности нет.

Рой. Стоит у машины, приоткрыв дверь, даже не вытащив из салона вторую ногу.

— Я знал, что найду тебя здесь.

* Я хочу знать, что такое любовь.

Часть 9. I wanna touch the sky.

9. I WANNA TOUCH THE SKY.*

— Я знал, что найду тебя здесь.

Это был не Рой. Ну то есть Рой, только не тот, что жестко давил на затылок, впечатывая лицом в подушку, а… Энди сверлит его взглядом. Дупло в голове затягивается тонкой кожицей, и вакуум в черепной коробке заполняется мыслями. Мир, что плыл мимо однородной грязной массой, вновь разделяется на пятна, обретает очертания, превращаясь в предметы и звуки. Маккена стоит у машины. Он не улыбается. Нет. Потому что перепуган. Армия врага отступила так быстро, не сдаваясь и не нападая, что он растерялся. Какой смысл потрясать оружием и бряцать доспехами, если и пугать некого? Энди выглядит совсем мальчишкой. Таким, каким Рой подобрал его. Худой, взъерошенный, никому не нужный… Никому? Золотящийся бульон с мелко нарезанными и подсушенными сухариками и «Прости, Рой. Не могу.», растворенные в этом бульоне… Маккена перепуган. Старается не показывать вида. Получается не очень. Очень не получается. Мальчишка подходит медленно, словно это не он, а тяжелая статуя с неустойчивым равновесием.