Мир, который без меня. Альтернативный гей-роман. Книга 1.

Рой промерз уже насквозь. Ветер гуляет сквозь него, как в решете заброшенного дома без окон и дверей. Может, пойти погреться в машину? А смысл? Он же все равно не включил печку. Воспоминания хлопают в нем, как отодранный кусок обоев на безжалостном ветру. «Какого черта ты сделал?! Какого черта ты, ублюдочная тварь, сделал это?! Ответь мне!»

— И мне ответь.

— Да пошла ты! И перестань болтать ногой. Сиди спокойно. Раздражаешь!

— Плевать мне на твое раздражение. Что? Стучишь зубами от холода? А у него - только тонкая куртка и летние кроссовки. Как думаешь, уже промокли насквозь?

— Да заткнись ты! И без тебя тошно!

— Хорошо, что тошно. Тебе полезно. Иди, сунь два пальца в рот, но от этого его кроссовки не высохнут. Хочешь, найду тебе развлечение? Идем, покопаемся в мусорных пакетах. Глядишь, найдем что-нибудь съедобное…

— Ты специально это делаешь?! Меня сейчас вывернет!

— А его не вывернуло. Он же не ты.

— Да, не я!

— Да, не ты! К счастью.

— А тебе не плевать?

— А как думаешь? Долго стоять здесь собираешься? Можешь не отвечать. Он не придет. И губа у него не зажила до сих пор. Трескается на ветру. Лучший твой поцелуй. Он еще долго будет его ощущать. Ты можешь гордиться собой.

— Слушай, чего тебе надо? Ты же грозилась уйти с ним. Чего сидишь? Проваливай уже!

— Тебя жаль. Ты сам в себе запутался и мальчишку зря обидел. Стив правильно все объяснил, но я бы сказала по-другому.

— Вы что, меня учить сговорились?

— Боже упаси, Рой! Разве это возможно: тебя научить чему-нибудь? Но все же послушай. Он — росток в иссохшей пустыне твоих убеждений. Пустил корешки, нежно обвивая мертвые камни, а ты взял и наступил грубой подошвой. Теперь стоишь тут и ждешь…

— Буду ждать!

— Ну что ж, удачи.

Рой вздрогнул. Бесполезно. Энди действительно не придет. Сколько ночей он уже прождал здесь? Бесполезно. Если бы ты только знал, Рой Гейл Маккена, что парнишка стоит сейчас, прислонившись лбом к мокрой коре, и сердце его скулит, плачет, надрывается младенцем. Он сделал, как и говорил. Вырастил новое, но это не спасло. Оно тоже заражено. Отравлено тобой.

На вокзале тепло, но свободного места нет. У Энди ноет спина. Устал бесконечно Просто хочется лечь и вытянуться. Он не мог позволить себе этого уже несколько дней. Ломит ноги от мокрой обуви. Безумно хочется спать. Так сильно не хотелось еще никогда. Зато есть сигареты. Парень успел отвыкнуть от таких крепких и дешевых, так что хватит надолго. Энди нашел уголок, сел на сумку, прислонившись головой к стене. Уже лучше. Промежуточный островок. Надо как-то уснуть. Завтра целый день вертеться в кафе с подносами грязной посуды. Снял кроссовки. Ноги сильно болят. Закрыл глаза. Фигура на мосту. Он ведь не пошел. Не замкнул круг, а значит, все сначала, и есть в этом какой-то смысл. Наверное. В костях словно поселился червь. Ворочается, крутится. Неудобно ему. Как болят ноги.

Сон незаметно подкрался со спины, прошел, невидимый, сквозь стену, положил ладони на глаза парню, словно предложил сыграть в прятки. Энди водит. Кто не спрятался, я не виноват… не виноват. Рой не прячется, и мальчишка не виноват. Думал, что сможет вот так просто отступить назад, не смог. И Рой не смог. Стоит на мосту, на ветру. Курит. Не виноват. Или нет? Сомнения бегут у парня по лицу, заставляют морщиться во сне. Мучают. Вот так бьют женщин. Наотмашь по лицу. Великая свобода Роя. Железный принцип. Вколачивается с болью. Пусть так. Я принимаю, Рой. Ты прав. Ты всегда прав.

And the games you'd play

You would always win, always win (4)

Стив уже несколько дней сам не свой. Пребывает в напряжении, и оно неистребимо. А Рой держится. Он даже весел. Шутит. Смеется. Поселился в коридорах. Вылезает ненадолго и опять обратно. Пытается контролировать себя. Почти удается. Только нервно кусает губы и жует жвачку. Первый признак внутренней нестабильности. Начал работать. Делает с остервенением. Бесполезно, все равно не получается. И муза капризничает. Почти послала его на… Да только он не идет. Она посылает, он не идет. Короче, ругаются. Она, как назло, сядет и болтает ногой. Он бесится, а она болтает. Опять закурила. Держалась столько времени, сорвалась… Маккена пытался забить с ней косяк, только ее от этого тошнит. Она тоже нестабильна. Вновь обозначилась близкая родственная связь студии и помойки. Они опять устроены по аналогичному принципу. Маккена, как бомж, копается в этом в поисках необходимого. Чертыхается, потому как везет не всегда. Стив уже послал к нему уборщицу, да только она сбежала на второй день. Рою, кажется, наплевать. У него же есть отличное обоснование: художнику нужен хаос. Хаос, но не руины мироздания вселенского значения.

Каждый вечер Рой исправно в клубе, а потом вдруг исчезает, и Стив знает куда. Проверял. Маршрут неизменен. Мост. Шон пытался поговорить с ним, но тот уходит от разговора. А если нет - отшучивается. Рой есть Рой, и для всех его незыблемый постамент для статуи свободы высится твердо, высоко и мощно. Только одному Стиву ясно, как сильно ведет эту самую статую на его вершине.

Дни ползут. Жизнь ползет вмести с ними. Настроение с огромным отрывом тащится далеко позади. Усталость копится, но Рой наотрез отказывается признаться самому себе, что тянет груженую баржу на канате по песку. Он никак не догадается оглянуться назад, чтобы понять, что уже давно не движется и лишь пробуксовывает в этом самом песке на одном и том же месте. Его словно заело во времени.

Энди приспособился жить по графику. Он обозначился сам собой, и парень ничего не меняет. Каждый день он изнемогает от усталости в обрамлении грязной посуды, а вечером неизменно тащит себя к мосту, чтобы посмотреть на Роя. И каждый вечер, вернее, часть ночи, каждый из них, как заговоренный, проделывает один и тот же ритуал, словно во времени произошел разлом, и какая-то геопатогенная сила заставляет его оборачиваться не по спирали, а по заезженному кругу с колеей.

Наконец Стив не выдержал и направился к мосту. Зачем - вряд ли сможет объяснить, но только он не сомневался, что найдет Маккену там. Не был уверен, что это нужно, но все же поехал. Машина нешумно шуршала по схватившемуся льдом полотну. Он был решительно настроен еще раз поговорить с Роем, хотя не сомневался в бесполезности этого предприятия. Маккена закрылся, замуровал себя в башне собственных переживаний и теперь страдает там в одиночку. Шон уже проехал мимо, когда вдруг осознал, что видит Энди. Тот даже не обернулся, попросту не обратив внимания на скользнувшую мимо машину. Мало ли их проезжает? Ему нет дела до них, им нет дела до него. Все, вроде бы, логично. Стив припарковался поодаль, стараясь выбрать место подальше от фонаря. Энди. А там, на мосту Рой. Извилины в мозгу Шона опасно спутались. Он был готов к чему угодно. К чему угодно, кроме этого. Сказать, что он растерялся, будет весьма условным. Скорее он провалился в этот геопатогенный разлом, попав в тот же заевший временной круг. В самую его середину, где теперь едва балансировал на перекладине весов с микроскопической градуировкой шкалы. Сказать - не сказать? Должен Рой знать - не должен? Теперь его, Стива, спасет, пожалуй, одна только вещь - его принцип параллельного существования. Не стоит вмешиваться, не стоит ничего менять. Шон запутался в собственных мыслях. Ему показалось, что две эти параллельные прямые его параллельного принципа не только пересеклись, но завязались уже в неопределенный узел, и ему ничего не оставалось, как разбираться, сколько оттуда торчит концов, и который из них тот, за который лучше всего потянуть.

Энди докурил и побрел прочь. Куда? Стив непременно должен знать. Он оставил машину и последовал за парнем. Тот свернул в переулок, прошел вдоль строительного забора, опоясывающего нежилое здание. Видимо, днем здесь велись какие-то работы, а ночью оно охранялось лишь дежурным сторожем. Парень постучал в окно будки. Стив подошел ближе, чтобы как следует рассмотреть, что будет дальше. На стук вышел человек. Они постояли, покурили, беседуя о чем-то, потом парень протянул сторожу несколько купюр, и тот пропустил его на территорию. Энди подошел к темному зданию и скрылся за ржавой дверью, видимо, ведущей в подвал. Так вот где обитает ангел Роя. Платит за то, чтобы забиться в темную щель и пережить там холод ночи. Стиву стало не по себе. Зря, Рой, ты ждешь его на мосту. Он точно не придет. Знает, что ты там, и поэтому не придет. Не придет. Поэтому. Посмотрит издалека, и все.

Шон вернулся в клуб. Его параллели вновь уходили вдаль двумя линиями. Он оступился, и одна чаша весов перевесила. Рой не должен знать. Стив сам разберется во всем. Это не его решение. Это решение Энди, и Шон не потревожит его. Он видел, куда пал ангел, и осталось выяснить лишь, какова глубина этого падения. Временной круг споткнулся, выбив Стива из череды бесполезно повторяющихся оборотов.

Вернувшись в клуб, Шон взял у кого-то машину и отправился обратно. Ждать. Ждать и больше ничего. Спать не хотелось, хотя время и искушало его. Шон думал об Энди. А ведь он под стать Маккене. Такой же дерзкий и упрямый. Со своими принципами. Он надломил Роя. Очевидно же. Сопротивляется. Мягкий, но только снаружи, а внутри - камень. Живет рывками. И целуется, как Маккена, рывками. Стив давно заметил это. Если забывается, занимаясь с ним сексом, то и делает это тоже рывками. Как Рой. Чувствует глубинно. Каждой клеткой. И любит каждой клеткой. И страдает. Странная мысль скользнула сквозь голову. А ведь он, сам того не зная, учил мальчишку, затачивая под Роя. И под себя, потому что и сам заточен под Маккену. Десять лет тоже рывком, и он все еще в начале. Сорвет после еще десять, двадцать, но ничего не изменится. Если парень вернется, то и это будет вечно. Сколько не беги по беговой дорожке, не сдвинешься с места. Вот он, узел на параллельных прямых. И ни одна не изогнулась, хотя они связаны между собой намертво. Вот он, новый физический закон о пересечении параллельных прямых не где-то там, в бесконечности, а здесь и сейчас.

Утро брело неповоротливым стариком. Медленно. Нехотя. Едва шаркая отяжелевшими ногами. То ли серое в белом, то ли белое в сером, но вокруг постепенно светлело. Стив отогнал машину чуть дальше. Хорошо, что он додумался взять чужую. Его-то знакома Энди. А так, мало ли что где стоит? Наконец он увидел то, что ждал. Парень попрощался со сторожем и отправился по своим делам. Идет, ежится. Летняя куртка. Летние кроссовки, а на улице минус. Поскальзывается на тонком покрывале льда. Курит. Остановился около уличного кофейного аппарата. Ищет в кармане монеты. Пересчитывает. Кладет обратно и обреченно бредет дальше. Не хватило. И хотя в аппарате не секси и даже не порно кофе, он тоже стоит денег. Стив зажмурился на мгновение. «И собака выживает, неужто человек не сможет»? Шон почти слышит, как говорит Энди. А теперь видит своими глазами, как выживает этот человек. Звонит телефон. Кстати, как никогда.

«А, привет, Рой. Никуда не подевался. Трахаюсь. Какая разница с кем. Что с машиной? Да что-то барахлит. Свою бросил, взял у Пола. Слушай, давай позже, мне не очень удобно разговаривать. Ну да. В процессе. И я тоже. Конечно. Не волнуйся, у меня на тебя всегда силы есть. Это святое».

Стив почти не едет. Медленно ползет за Энди. На расстоянии. А вот, кажется, и цель. Придорожная кофейня. Он сам, наверное, не рискнул бы заглянуть сюда. Если бы только не захотел после мучиться коликами. Мальчишка стоит на пороге. Докуривает. А это еще кто? Энди машет рукой, приветствуя девушку, а после наклоняется и целует в щеку. Слава богу, кажется, дружески. Наверное, работают вместе. Стив в замешательстве. Энди уже три недели в свободном плавании. Неужели решился? А может, оно и к лучшему. На дверях заведения вывеска. «С 9:00 до 23:00». Отлично. До одиннадцати вечера парень привязан.

Шон припарковался и решил понаблюдать. Энди разговаривает с девушкой. Она, по-видимому, кассир. Кофейня наполняется людьми. Они проходят вдоль прилавков, берут какую-то еду и, расплатившись, рассаживаются за столики. Парень все еще стоит около кассы. Стив чувствует, как внутри него разливается кисель досады. Ангел Роя, лучший ученик его самого, избалованный дорогими магазинами и массажами, не брезгует убирать грязную посуду в дешевой сомнительной забегаловке. Парень с талантом танцора и уникальной гибкостью улыбается, тягая переполненные подносы. Выживает. Нет, это не его падение. Это падение Роя. Не падение. Крушение. Крылья выдержали. Значит, он успел расправить их. Не разбился о мир в котором… Как он там говорит? Самое ценное — утро, если тебе посчастливилось проснуться, где ничего ни от кого не ждут, потому что и ждать нечего и не от кого. А они с Роем ждут, хотя, наверное, зря.

Стив застал Маккену в постели.

— Хреново выглядишь.

— Спасибо. Ты добр как всегда.

— Опять полночи торчал на мосту? — зачем спрашивал, когда и так знал?

— Нет. Трахался. Всю ночь.

— Трахался? Отлично. Где?

— Имеет значение?

— Да нет. И как?

— Не так, чтобы очень. Парень попался какой-то вялый.

— Ну, в таком бедламе - неудивительно.

— Раньше я не замечал, что тебя это беспокоит.

— Меня - нет. Но я же не какой-то парень.

Стив весело плюхнулся рядом с Роем.

— Ну, а ты?

— Что я? А, ты про это. Тоже так себе.

— Если учесть, — тяжело выдохнул Рой, — что даты нашего рождения относятся к прошлому веку, то это, наверное, когда-нибудь должно начать случаться.

— Может, проверим экспериментальным путем? — спросил Стив, хотя не был уверен, что хочет этого. — Вдруг удастся опровергнуть.

— Валяй, — ответил Маккена, и Шон понял, что тот тоже не уверен, что хочет опровергать.

Эксперимент пошел своим путем и пришел, в конце концов, к обычному течению стандартного эксперимента. Вывод следовал однозначный. Дело не в возрасте и не в бедламе. Точно.

— Ты заболеваешь, что ли? — спросил Стив, понимая, что краснота не спадает с лица Маккены.

— Не имею права?

— Дай подумаю. Рой, я, конечно, все понимаю, но ты бы хоть одевался теплее. На мосту такой холодный ветер.

— И что?

— Да так. Ничего. Это я к слову.

— С чего это ты решил, что я на мосту простыл?

— Да ни с чего. Так, подумал, просто.

— Не надо думать. Мне там нечего делать.

— Ну да. Верно.

— Если ты об Энди, то я почти перестал вспоминать о нем.

— Не сомневаюсь.

— А чего думать? Ушел и ушел. Что мне теперь перекинуться, что ли?

— Боже упаси! Я тоже стараюсь не думать. Еще немножко грустно, но это уже так, мелочи.

— Он сам решил. Подумаешь, по морде разок задел. Что мне его теперь искать, чтоб извинения принести, что ли?

— Вот и я о том же. А с выставкой что думаешь?

— С ангелом?

— Да.

— Сделаю. Почему нет? Он ведь просто одна из моделей, не более. Удачная, не спорю, но не панацея успеха. Ты же знаешь, что я и индюка так снять могу, что от лебедя не отличишь.

— Он же у тебя не допадал.

— Другой допадает. Не буду брать крупные планы. Кто там разберется?

— И то верно.

— Я уже даже решил, где доснимаю. Пара снимков на калифорнийском побережье и пара в Техасе на границе с Мексикой. Заодно и развеюсь. Увидишь, как нарядно выйдет.

— Не сомневаюсь. Рад, что ты об этом думаешь.

— Вон, муза моя тоже согласна. Ей океанскую воду и кактусы подавай.

— Смотри, чтоб не объелась ими. А то глюков наловит.

— Ой, кому-кому, а ей не привыкать.

— Кого-то она мне напоминает. Не знаешь, кого?

— И знать не хочу. Она последнее время слишком много капризничает. Замучила насмерть.

— Давай свожу тебя в больницу. Сдается мне, у тебя температура.

— Не-е. Поваляюсь и к вечеру как огурец буду.

— Ну, смотри. Я побежал. Надумаешь, звони.

— Стив! — Рой окликнул, когда тот уже ступил на лестницу. — Если не оклемаюсь, заедешь после клуба?

— Хочешь, чтобы я спал с тобой?

— Если не возражаешь.

— Как раньше?

— Угу.

— Ок. Я позвоню.

Без четверти одиннадцать Стив вновь припарковался около кофейни. Она уже закрывалась, но Энди все еще там. Прошло полчаса, когда парень, наконец, появился на ступенях. С девушкой. «Ни дать ни взять натурал», — мысль странно углом легла в голове, но тут же была уничтожена другой накатившейся волной: «Можно и правда поверить, если обдолбаться вусмерть». Третья волна вновь повесила вопрос: «Обычный парень, разве нет»? Четвертая же сгладила все: «Если ты и знаешь что-то о нем, засунь это себе в задницу как можно дальше». Тем временем Энди проводил девушку, постоял с ней минут пятнадцать и начал прощаться. «Интересно», — само собой подумалось Стиву, — «Поцелуеееееееееееееееет?» Ему думалось медленнее, чем парень наклонился и поцеловал девушку. В губы. Это был далеко не простой дружеский поцелуй. Шон вдруг почувствовал ощутимый толчок в паху. Э-э-э, друг мой! Чего это ты? Не ревнуешь ли часом? Мальчишка оторвался на мгновение, а после повторил. Как же он целуется! Он же любит это больше всего на свете! Сам же говорил столько раз! Стив понял, что у него уже ничего не думается. Вот старый болван! Ну, не старый, но болван точно! Сам же учил целоваться, а теперь сидишь, слюни глотаешь. Ты еще сквозь стену просочись, коли дело дальше пойдет, чтоб уж окончательно убедиться в том, что ученик усвоил уроки. Он же предупреждал, что заведет девчонку. Сказал - сделал. Ты-то тут при чем? Одного только ты не предусмотрел: не проверил, есть ли у детки презервативы в кармане. Хреновый из тебя учитель в таком случае. И все-таки обидно. Завел бы он парня, не было бы проблем. А тут баба. Ну, не баба. Полбабы, хотя, это не имеет значения.

Слава богу, хоть сегодня не придется сквозь стены просачиваться, потому как Энди попрощался и пошел своей дорогой. На мост. Куда ж еще?! Зря, парень. Роя там нет. Болен он и, похоже, окончательно сломлен. Держится, хорохорится, но это ничего не меняет. Зря, Энди. Стив прибавил газу и поехал параллельным переулком. Он подождет мальчишку на набережной. Подъезжая к мосту, Шон ненароком окинул его взглядом. Нет! Не может быть! Рой. Временной круг сделал еще один оборот, вернувшись на то же место.

А, черт! Стив со всей силы шлепнул ладонями о руль. Все! Достаточно! Это уже напоминает безумие! Говорил же: оно заразно! Вы играйте, если хотите, в эти кошки-мышки, а я пас! Вы тут понаворотили, а дядя Стив… Ну, да! Давно живет на свете, чтобы теперь все это дерьмо разгребать! Увольте меня к черту! К чертовой матери! Ко всей чертовой семье! Не хочу! Не хочу! Не хочу и не буду! Он в ярости колотился о руль, скрипя зубами и брызжа слюной. Пошли все к черту! О, нет! Тогда мы опять все вместе окажемся! Один пойду! А вы оставайтесь! Блин! Зараза! Черт! Черт! Черт!

Шон выхватил телефон. С третьего раза набрал номер.

— Рой, ты где?!

— Дома.

— Дома?! А почему шум такой?!

— Чего ты орешь?!

— Чего ору?! Потому что ни хрена ты не дома!

— А где я, по-твоему?

— Вот и я хочу узнать, где ты, по-моему?! Дай угадаю! Наверное, решил поправить здоровье и отправился в аптеку?!

— Точно. Можешь приехать и проверить.

— Отлично! Еду!

Стив вдавил педаль что было силы, с визгом развернул машину и помчался по мосту, а после вдруг резко затормозил, едва не вылетев через лобовое стекло. Так, стоп! Спокойно! Что я делаю?! Хочу доказать Рою, что он врет?! Зачем? И так понятно. Врет! Хочу поймать его на агонии?! Чтоб сделать еще больнее?! Ему и так больно! Он испытал отчаяние. Резкое. Полнокровное, словно оно переполнило все его вены.

Обессиленный и потухший, Шон подъехал к студии. Маккена сидел на ступенях, опершись локтями о колени.

— Я не был в аптеке, — начал Рой, не дожидаясь вопроса.

— Знаю, — Стив присел рядом. — Я видел тебя.

— Хочешь объяснений?

— Нет.

— Не знаю, что происходит.

— Происходит только то, что ты любишь его.

— Нет.

— Да.

— Почему?

— Почему что? Почему это происходит или почему то, что ты его любишь?

— Почему все? И все в кучу?

— Рой, — Стив понял, что должен сейчас выдать нечто, чего он сам не знает. — Отношения такого рода, ну, то есть, пересыщенные страстью, не могут быть длительными. Они изматывают. То, что произошло - простая усталость и редкостное стечение роковых последствий. Знаешь, — он сделал паузу, стараясь подобрать слова, — я думаю, он сделал единственно возможное в данной ситуации. Он позволил тебе остаться самим собой. Отпусти и ты его. Вы оба бессильны сейчас изменить что-либо. Время рассудит. Если он твой человек - он никуда не денется. Если же нет, то лучше пусть все останется как есть, чем станет еще хуже. Не знаю, кому из вас сейчас тяжелее. То, что происходит с тобой, я вижу. Что с ним - не знаю.

— Он сделал все так, — Рой задумался.

— Он сделал все так, потому что он - мужчина. Как бы странно тебе это ни показалось. Да, молодой, неоформившийся, но это так и есть. Ты был для него смыслом, и он не хотел видеть твое искаженное гневом лицо. Он взял на себя вину, решив, что является причиной твоего состояния. Он понял, что задел великие принципы Роя, которыми сам же и восхищался. Твой лик бога исказился, и он просто не сумел это перетерпеть. Хочешь правду?

— Ну.

— Если бы ты оскорбил меня так же, как и его, я не уверен, что не убил бы тебя. Как только ты умудрился назвать его грязной дешевой шлюхой? Как ты додумался до этого? Что тобой двигало? Как вообще тебе удалось произнести эти слова, глядя ему в лицо. Он… Он чистый. Ты знал это. Чистый, понимаешь?!

— Знал.

— Может быть, он сделал все по-детски, со свойственным возрасту перегибом, но это единственное, что он нашел, чтобы оправдаться.

— Слишком больно оправдался и продолжает оправдываться.

— А что ты хотел? Ты сам не оставил ему выбора. Неужели же ты до сих пор это не поймешь? Пойдем в дом. Лучше не будет, если ты свалишься в температурном бреду.

— Лучше бы мне из него не выходить.

Стив похлопал Роя по плечу и поднялся.

— Идем, я попробую приготовить что-нибудь поесть. Ты уже гремишь костями. Еще немного и начнешь путаться в обвисшей шкурке.

Маккена улыбнулся и послушно побрел за другом.

Энди подошел к дереву, вглядываясь в темный контур моста. Роя не было. Он стоял растерянный, не решаясь уйти и все еще надеясь на что-то. Уныние и разочарование попеременно плескались в нем, то смешиваясь, то вновь разделяясь на две фракции. Что? Ждать или вернуться в свою нору? Если ждать, то чего? Если вернуться, то с чем? Сегодня было особенно холодно. Летняя куртка - что сетка против ветра. Парень еще покурил и побрел прочь.

Стив прижался к Рою со спины, обнял его и затих. Они лежали молча, точно зная, что молчат об одном и том же. Иногда молчание говорит больше, чем слова, а одно на двоих, оно бывает лучшим диалогом. Шон почти чувствовал, как слезинки скатываются из глаз Роя, пробегая извилистыми дорожками и срываясь с носа. Беззвучно, словно не решаясь по-другому, падают на подушку. Впитываются. Первый раз за десять лет Маккена плакал.

— Я люблю тебя, — прошептал Стив, чуть касаясь губами лопатки Роя.

— И я тебя, — ответил тот, нежно поцеловав его в ладонь.

Энди вернулся в подвал. Он сидел какое-то время, уставившись в светящийся круг фонарика, выхватывающий из темноты тусклый светлый конус, потом лег, не раздеваясь. Неудобно, и стоит немалых усилий устроиться на картонке поверх ящиков, придвинутых к теплому коллектору. Вот он, его реальный мир. Мальчишка еще не согрелся, и слезы горячими каплями покатились по лицу, сорвались, глухо шлепаясь о полированную жесткость картона. Энди был совершенно один. Простуженный. Никто не молчал вместе с ним, и от этого одиночество многократно усиливало звук падающих капель.

— Я люблю тебя, Рой, — прошептали губы, и лишь тишина ничего не произнесла в ответ.

I set fire to the rain

And I threw us into the flames

I felt something die

'Cause I knew that there was the last time

The last time (2)

* Ты всегда выигрываешь.

(1) Adele «Set the fire to the rain».

Есть в тебе что-то,

О чем я не знал,

Все, что ты говорил,

Было неправдой, было неправдой.

Ты всегда победитель, всегда победитель

Во всех играх, в которые сыграл

Я поджег потоки дождя,

Глядя, как он льется, я касался твоего лица

Это обжигало, пока я плакал

Потому, что я слышал в нем твое имя.

(2) Adele «Set the fire to the rain».

Я поджег дождь

Словно втолкнул нас в его жар,

Я чувствовал, как что-то умирает

Потому что знал, это было в последний раз

Последний раз.

(3) Adele «Set the fire to the rain».

Я позволил ему упасть, моему сердцу.

(4) Adele «Set the fire to the rain».

Ты всегда победитель

Во всех играх, в которые играл.

Часть 20. Ring my bell.

20. RING MY BELL.*

Рой открыл глаза, первый раз за последние несколько дней почувствовав, что выживет. Наверное. Преодолевая болезненное бессилие, он сел на кровати. В голове, как в перепадном колодце, что-то перелилось, шлепнулось, и она загудела. Воспаленное сознание обозначилось вне тела, причем неясно и мутно. Футболка липла к перегретой коже, и Маккене казалось, что он покрыт потом минимум в десять плотных слоев. Осязание пространства путалось, и он едва ли мог определить число и день недели. Маккену вело от слабости, и он не стал бы спорить, прочти он в где-нибудь, что ему уже лет сто.

Странно. В студии чисто. Ну, относительно. Неопределенная мысль, что внизу кто-то есть, заставила Роя подняться. Он едва не свалился с лестницы, ибо коленные суставы потеряли упругость и гнулись во всех направлениях и от любого движения. Маккене казалось, что все его тело стекло вниз и теперь, разделенное надвое, осело в ступнях. В гостиной возле плиты суетилась незнакомая женщина.

— Добрый день, господин Маккена, — она улыбнулась. — Как вы себя чувствуете?

— Вы кто? — вместо ответа спросил Рой.

— Я - ваша сиделка.

— Буду рад, если мне это снится, — пробубнил он. — Видимо, я при смерти.

— Господин Стивенсон нанял меня ухаживать и делать вам уколы.

Рой автоматически ощупал ягодицы.

— Наверное, — протянул он. — Почти верю, что он мог.

— Эти дни, — пояснила женщина, — вы очень болели. Господин Стивенсон очень переживал за ваше самочувствие.

— Не сомневаюсь. Как звать?

— Что, простите?

— Имя ваше как?

— Ольга. Я готовлю вам завтрак…

— Не стоит. Сдохну и без этой стряпни.

— Не стоит этого делать. Вы еще так молоды.

Роя передернуло. Он подумал, что стоит, и стоило еще тогда. По крайней мере, сейчас ему было бы все равно на все. Зачем он только послушал Энди? Хотя, он же и не слушал.

— Постойте, — воскликнула Ольга, понимая, что Рой направляется в ванную, — я принесу чистую одежду.

Она засуетилась. Рой отвернулся. Ее движения вызывали в нем чувство отторжения. Водяные струи больно кольнули тело, словно оно было напрочь лишено кожи. Тем не менее, душ принес некоторое облегчение. С трудом одевшись, Маккена появился в дверях. Перед ним простиралась мертвая, чужая гостиная. Он подумал, что не узнает ее. Набор безликой мебели. Незнакомая, неуютная чистота. Чужой человек внутри его неуютного мира.

— Я приготовила омлет с помидорами и горошком. Будете есть за столом или отнести наверх?

Еще во время перечисления Рой почувствовал, что его сейчас вывернет. Сочетание гороха с помидорами вызвало ноющую тоску. Так же убого, как и все вокруг.

Студия… Нет. Только не это. Это апартаменты бога, и нечего унылой тетке следить там. Пусть хотя бы наверху все останется по-старому. Рой сел за стол. Икебана с сухими веточками. Маккена подвинул к себе вазочку и понюхал. Слабый, чуть осязаемый запах лаванды. Он уже умирал. Испарялся, как и все в его мире. Ольга поставила на стол тарелку. Мертвое блюдо, лишенное аромата и красок. Так ему показалось. Женщина все время что-то говорила, но Рой воспринимал ее голос, как глухие вибрации после ударов молотка в запаянной трубе с водой.

— Не могли бы вы исчезнуть? — не то спросил, не то сказал Маккена.

— Простите? — не поняла Ольга.

— Я сказал, — четко и медленно выговаривая слова, повторил Рой, — чтобы вы катились к черту!

Женщина опешила.

— Конечно, господин Стивенсон предупреждал меня о вашей выдающейся почтительности, но я не ожидала, что она столь велика. Наверное, он был прав, предложив такую сумму за услуги.

— Я рад, — огрызнулся Рой, отодвигая тарелку. — Надеюсь, это покроет моральный ущерб.

— Господин Маккена, — спокойно произнесла Ольга, — вам придется потерпеть меня еще немного. После завтрака я сделаю укол, который прописал доктор и после с удовольствием удовлетворю вашу просьбу.

Она говорила настолько жестко, что Рой понял: у него нет сил сопротивляться. Наверное, дешевле будет перетерпеть, чем продлить эту внезапно нахлынувшую радость общения.

— Валяйте ваш укол. И, если можно, побыстрее.

— Но вы ничего не поели, — не унималась женщина.

— Значит, не голоден! — обрезал Маккена.

Ольга ничего не сказала и лишь молча принялась готовить инъекцию.

— Извольте оголить задницу, — наконец сквозь зубы произнесла женщина.

— Раздеваться догола или одно полупопие подойдет?

— Достаточно и четвертьпопия, — она не заставила себя ждать.

Рой чувствовал ее прикосновение, словно касание холодной скользкой рыбы с шершавой чешуей.

— Не могли бы вы меня не трогать? — заскулил он, с трудом выдерживая болезненный укол.

— С превеликим удовольствием, — зло согласилась женщина. — Созерцать и тем более трогать вашу задницу - далеко не то, о чем я мечтала.

Она оделась и, не прощаясь, покинула дом. Маккена выдохнул, плюхнулся на диван и обреченно запрокинул голову. Наверное, он провалился в полусон, потому как осязал себя, лишь почувствовал боль в шее. Тело ломило и нестерпимо хотелось лечь. Поднимаясь на второй этаж, Рой вдруг вспомнил про плеер Энди. Странно, они прожили вместе полгода, а он толком и не знает, что за музыку слушал парень. Там, в ящике лежит маленькая вещица с наушниками, на которую записана частичка души мальчишки. Маккена нажал на кнопку. Плеер замигал тремя зелеными огоньками, высвечивая номер композиции, на которой был остановлен. Пятьдесят четвертый.

» Through the clouds I see love shine.

It keeps me warm as life grows colder.

In my life there's been heartache and pain.

I don't know if I can face it again.

Can't stop now

I want to know what love is

I want you to show me» (1)

Рой был поражен. Он не сомневался, что услышит нечто столь модное среди молодежи, рэп или рок, например, но на плеере были старые и достаточно медленные композиции. Энди записал их, значит, они ему нравились. Душа мальчишки сочилась внутрь Маккены голосами известных исполнителей через музыку и слова о любви.

«In my life there's been heartache and pain».

Рой закрыл глаза. Вот он, Энди. Сквозь туманную дымку. Замедленно. Ходит. Смеется. Говорит что-то. Только что? Он не может слышать. Далеко. Едва проницаемый туман. Изображение бледнеет. Смазывается. Маккене приходится закрыть глаза, чтобы разглядеть. Мальчишка стоит на парапете, распахнув ладони. Падает. Медленно. Очень. Рой чувствует… опять чувствует, как рвется сердце. Сквозь белесую дымку, едва перемещаясь, летят алые капли. Забрызгивают. Окрашивают кровавой краской. И зависают. Рой бежит, перевешивается через ограду, а Энди зовет его сверху. Сидит, обхватив колени. Смотрит через плечо… и отросшие волосы касаются зацелованных плеч…

«Have you heard

Have you tried to understand

It's all right

It gets easier with time

How are you

Are you ever coming back

I have changed

And I've realized I was wrong» (2)

Маккена вздрогнул и открыл глаза. Вода. Рассвет. Брызги. Шум перехлестывающихся крыльев. Выбеленные солнцем доски старого причала. И чайки. Кружат, выписывая в небе огромные круги. Энди! Он подарил ему чаек. И ангела. Он чистый… Я знал… Стив… Рой схватился ладонями за голову, словно старался сдержать начавшийся внутренний взрыв. Он вспомнил. Мальчишка включал ему плеер и говорил: «Слышишь? Чайки кричат».

«Ring my bell, ring my bells…

Ring my bell, ring my bells…

You move in closer

I feel you breathe

It's like the world just disappears

when you around me». (3)

Доски причала сухие. Шершавые. Кожа на спине нежная. Хорошо, что между ними, как спасение, футболка. Маккена держится на руках. Смотрит, не отрываясь. Припадает, целует, вновь отстраняется и опять смотрит. Энди хочется закрыть глаза. Так ощущения острее. Он проверял. Даже сомкнув веки, он чувствует взгляд Роя. Тот любит смотреть. У него так ощущения острее. Он говорил.

А сверху, выписывая широкие круги, чайки. И не улетают же! Бесстыдницы! Им бы смутиться и летать подальше. Так нет же! Галдят! И от этого у всех ощущения острее.

Рой вскочил и бросился к компьютеру. Программа, как назло, грузится бесконечно. Он видит отражение музы в темном экране. Она за спиной. Лежит на диване, изящно согнув одно колено и упершись рукой в затылок. Запрокинув голову, смотрит в потолок, покуривая тонкую лаковую трубку с китайскими иероглифами. Выпускает неровные кольца дыма. Опять болтает ногой. Бубенчики на золотом браслете, опоясывающем щиколотку, тихонько позвякивают в ритме движений. Маккена оборачивается.

— Тебе давно уже пора простить мне недостатки, — она говорит медленно, рассматривая только что подточенные ногти. — Ты же знаешь, их только два. Я курю, и у меня нет члена.

— Если б только это.

— Есть что-то еще?

— Твоя редкая способность появляться вовремя.

— Стараюсь.

— Что на сей раз?

— Твой ангел. Он требует моего вмешательства.

— Без этого никак?

— Назови хотя бы одну причину, по которой будет очевидно, что это не так.

Маккена открыл рот, собираясь поставить ее на место, но так и завис парализовано.

— Работай, а я покурю еще разок. Мне сегодня как-то лениво.

Рой нашел снимки с залива. Чуть больше трех месяцев назад. Ощущение, словно лет триста прошло. Тишина в студии плавится, выдавливая неясные звуки. Они вычерчиваются тонкими слоями. Накладываются один на другой, словно строят органическую молекулу. Она разрастается, становится объемной. Валентные связи накручивают нити запахов. Те сочатся сквозь кристаллическую решетку. Заплетают ее. Потаенная химическая реакция раскрашивает клубок. Он магнитом тянет ощущения… те оживляют вкус…

Маккена листает снимки. Вот оно!

— Я же говорила, — улыбается муза. — Мне уже немножко давно пора. Скоро уйду. Ты не возражаешь? Он все же классно целуется, и руки у него красивые…

Рой не ответил. Он понял наконец! Увидел! Пропустил сквозь себя. Выставка. Он доделает ее. Он видит каждое мгновение падения ангела. До последнего. Каждый миллиметр движения тела, рук, крыльев. Он явственно ощущает каждый изгиб, напряжение каждой мышцы… Чайки. Нужны чайки. Маккену трясет. Колокольчики ритмично позвякивают. Это вожделение художника. Это то, что дается свыше лишь избранному. Творческая страсть. Всеобъемлющая. Всепожирающая. Транс. Он лишь проводник. Медиум. Сосуд, одержимый музой. Она хохочет, обнажая великолепные зубы, и он осознает, что ее глазами смотрит демон этой самой страсти. Страсти творческой идеи. Болезненное состояние усиливает ощущения, нагнетает порыв, и Рой от этого почти безумен. Пот струями бежит по вискам. Футболка на спине едва впитывает влагу. Одержимость сочится сквозь кожу, но ему плевать. Он возьмет крупные планы. Глаза. Губы. Кисти рук. Вот они, связки падения. Полная плавная картина.

«Ring my bell, ring my bells…», — пульсирует в висках. Как он раньше не догадался?! Как не смог понять?! Как не прочувствовал падение?! Почему не слышал, как кричат чайки?! Они же не кричат, они плачут! Плачут! Ring my bells…

Никогда… никогда еще Рой так отчетливо не видел выставку. Он сделает ее, а дальше... а дальше уже неважно. Важно только сейчас… Ring my bells… Ring my bells…

Энди вышел из подвальчика. Магазин комиссионных товаров. Он сэкономил на еде и теперь купил новую (ну, не совсем) куртку, и денег хватило даже на шарф. Уже совсем холодно, и парня мучает кашель. Надо бы лекарство, но… Ничего, он еще сэкономит немного и купит. Главное - куртка. Теперь будет чуть теплее. Кстати, он здорово придумал с обувью. Надевает две пары носков, а между ними полиэтиленовые пакеты. Ноги не так мокнут, и, вроде бы, не так холодно. Уже несколько дней как на улице минус пять, так что, не сыро. Это очень кстати. У парня выходной, но идти все равно некуда, и он болтается по городу. Вечером он исправно пойдет к мосту, потому что вот уже сколько дней уходит оттуда расстроенный. Хуже нет, чем неопределенность. Если Рой забыл - это одно, а если что-то случилось? Смутные сомнения, как червь, подгрызают изнутри. Энди вдруг подумал, что безумно хочет взглянуть на дом, на окно на втором этаже, где… студия. Нет, не студия. Целый мир. Картина с подсветкой. Ступени. Камеры. Зонты. Софиты. Мир Роя. Его душа, разделенная на кусочки и вложенная в эти, казалось бы, мертвые предметы. Снимки. Везде. Все-таки здорово, когда муза смотрит карими глазами с зелеными стрелками, потому что тогда она видит глазами Роя. Да, Энди решил. Он пойдет к дому. Просто чтобы посмотреть. Вот только пусть стемнеет, чтобы никто не видел, как он встанет вдалеке.

Парень свернул на знакомую улицу. Второй круг его жизни оказывался незавершенным. Сейчас он шел к студии не с той стороны, с которой впервые подъехал на машине. Он не подойдет близко, не замкнет круг. Вот и дом. В легком тумане из сыплющейся снежной манки. Улица кажется уютной, почти рождественской. Загадать бы желание. Рой дома, потому что горит свет на втором этаже. Окно не занавешено, словно это дверка в мир детских грез. Пролезешь в нее и окажешься в сказке. Парень знает точно. Мир Маккены для него — мир сказки. У дома машина. Почти подпирает бампером ступени. Значит, приехал Стив. Как странно. Их отношения были до Энди. Были во время него и будут вечно. Он подошел ближе. Водительская дверь еще не засыпана снегом. Значит, Шон только что припарковался. Парень не успел додумать мысль, как увидел в окне статный силуэт Стива. Размахивает руками. Явно ругается с Роем. Что-то доказывает ему. А сейчас удивляется, резко отворачиваясь к окну и впиваясь ладонями в подоконник. Шон - спокойный человек, но Маккене не составляет труда вывести того из себя в считанные секунды. Энди невольно улыбнулся. «Вывести из себя». Странная фраза с двойным смыслом. Он никогда не задумывался раньше. «Вывести его из себя». Из кого "из себя"? В смысле, вывести Стива из самого себя, то есть из самого Стива, или вывести из себя, в смысле, из Роя? Тело Энди тоненько заскулило. Эти двое, что сейчас ссорятся наверху… Мальчишка понял, как любит их обоих. И не просто любит, а всеми возможными разновидностями любви, какие только знает. Он увидел, что к окну подошел Маккена, импульсивно что-то доказывая. Они разные, Рой и Стив. Как времена суток. Страстный таинственный, как ночь, Рой и волнующий, как жаркий день, Стив. Одному только богу ведомо, как ему не хватает этих двоих. Он соскучился и по Дику, и по Каррелю, и даже по Майклу. Он просто соскучился. По разговорам. По ласкам. По клубу. И по своей половине дивана. Мальчишка вдруг почувствовал себя таким одиноким, каким, наверное, не чувствовало ни одно существо на свете.

Стив вошел в студию и сразу почувствовал неладное. Не надо быть экспертом или экстрасенсом, надо просто войти. Можно даже не двигаться от двери. Все становится очевидным и так. Он стиснул зубы и решил, что сейчас поднимется и убьет Роя. Точно убьет. Неточно. Приблизительно. Он поднялся. Маккена даже не повернулся на его шаги. Шон только молча всплеснул руками. Убивать бесполезно, тот все равно не заметит.

— Рой?

— Привет, Стив.

— Стесняюсь спросить, — он начал издалека, — а где Ольга?

— Кто? — переспросил Маккена, так и не оторвавшись от монитора. — Кто это?

— Ольга.

— А. Дай подумаю. Я ее съел. Кажется.

— Я так и думал. Позволь мне в таком случае поинтересоваться: ты издеваешься надо мной или как?

— Или как. Иди сюда. Я покажу тебе кое-что.

— Рой, — Стиву стоило немалых усилий не сорваться.

— И я тебя тоже, — не дожидаясь вопроса, произнес тот. — Очень.

— Слушай, ты чуть не помер…

— Ну не помер же! А теперь уж точно не помру. Даже не думай меня убивать. Мне некогда.

— И все же, — уже с долей злости произнес Шон, — осмелею настолько, что еще раз спрошу: где Ольга?

— А черт ее знает. Я просто сказал ей, чтобы она убиралась. Куда - не уточнял, так что, у нее свобода выбора. Стив, дорогой, — Рой развернулся к другу на стуле, — сделай одолжение, слезь с меня.

— Слезть с тебя? Отлично. Только перед началом я на тебя все же залезу. Ты задолбал меня!

— Разве? Не припомню, чтобы я прикасался к тебе. Хотя, понимаю…

— А, черт! Мать твою, меня то есть! Я не хуже наседки ношусь тут с тобой! Высиживаю, выкармливаю, а ты что творишь?! Я с таким трудом нашел человека, способного выдержать тебя…

— Неспособного! — перебил Рой. — Она отвратительно готовит, и руки у нее, как у дохлой рыбы!

— Отвратительно готовит?! А ты пробовал?!

— Нет.

— Тогда?!

— Ну как ты не поймешь: нет эротики ни в ней, ни в ее жратве!

— Нет эротики?! Отлично! Готовь себе сам! И в задницу коли себя сам!

— Нет! В задницу - нет.

— И?!

— Люблю прикосновение мужских рук. У меня, знаешь ли, это очень чувствительный орган, и доверяю я его не всяк сюда вошедшему. Так что, давай, наседка, изловчись как-нибудь сам.

— Ну знаешь!

— Знаю. Ты же не дашь мне вот так просто взять и загнуться. Так что, насколько я понимаю, я не оставил тебе выбора.

Стив опять всплеснул руками.

— Ответ верный, — улыбнулся Рой. — Лучше иди, я тебе что-то покажу.

— Не раньше, чем и ты пообещаешь мне кое-то.

— Договорились, — еще шире улыбнулся Маккена. — Я затрахаю тебя до смерти. Только позже.

— Видно, ты действительно пошел на поправку.

— Пошел, пошел. А теперь иди сюда, а после проси, что хочешь.

Шон обреченно подошел.

— Бесполезно, — упавшим голосом, теряющемся в шепоте, произнес он.

— Вот и я о том же. Смотри.

— Смотрю. И?

— Видишь?

— Вижу.

— Что видишь?

— Да ни хрена не вижу!

— Смотри, какой снимок! Сколько чувственности в губах!

— Это Энди? — поинтересовался Стив, рассматривая на мониторе крупной съемкой губы парня.

— Видишь, как он чуть прикусил язык? Такой ангел уже точно искушен. Разве нет?

— Разве да, — согласился Шон. — И кем бы это?!

Маккена не ответил, увлеченный своим открытием.

— Я перекроил всю выставку. Ты не поверишь, что я сделаю!

— Постараюсь, если объяснишь.

— Я возьму его кусками…

— Звучит ободряюще. А, к тому же, где-то я уже видел россыпью человеческие части. Сдается мне, ты, не жалея сил, уже расчленял всех нас.

— И что? Вы попортились, что ли?

Стив осмотрел себя показательно.

— Слава богу, нет. Ну да, конечно. Детка, единственный, уцелел тогда.

— Нет, ну ты посмотри, сколько всего говорят эти губы! — воскликнул Рой. — Посмотри, как он аккуратно прикусывает язык! По-моему, это будет лучший снимок! Господи, как же он целуется!

— Н-да-да, — согласился Шон.

— Что-о-о? — почти поймал его Рой.

— Наверное, — быстро реабилитировался Стив. — Тебе виднее. И все же. Что ты сегодня ел? Омлет стоит нетронутый.

— Прану, — не отрываясь от компьютера, ответил Маккена.

— Значит, выставка отменяется, поскольку на пране ты до нее не дотянешь. Так что кусками будет детка или целиком, значения уже иметь не будет. Я могу быть свободен?

— Ладно, Стив, — Рой шлепнул ладонями по коленям, — уговорил. Я согласен что-нибудь съесть.

— Что?

— Тебя!

Он подскочил к другу, хотел поднять, но не смог.

— Кажется, — улыбнулся Шон, — у кого-то нет сил.

— Верно, — погрустнев, сообщил Маккена. — Ни хрена нет.

Он подошел к дивану и рухнул ничком.

— Все. Давай лечи меня.

— Я знал, что когда-нибудь доводы разума дойдут до тебя. Я, конечно, не детка, но постараюсь приготовить что-нибудь.

— А я постараюсь это что-нибудь в себя вдавить. Надеюсь, меня не вывернет.

— Учти. Уколы я ни фига делать не умею, так что, пиши предсмертную записку. Хотя, есть во всем этом одно неоспоримо-приятное обстоятельство. Думаю, не так плохо, если последним, что ты увидишь, буду я.

Энди брел по улице. Спешить было некуда, поэтому он просто брел и все, что, в принципе, нормально для подобной ситуации. Противоположные чувства теснились в нем, и им никак не удавалось улечься так, чтобы пазл, наконец, сложился. Первый раз мальчишка задумался о том, что, может быть, зря он сделал то, что сделал. Нет, это не было связано с новой жизнью, это было намертво связано с прошлой. Слова Стива: «Если нечего терять - рискни всем», всплыли из глубины подсознания и повисли вопросом. Зачем? Он пытался что-то доказать миру… А миру не все равно на все эти доказательства? Он вменял что-то Рою… А теперь не знает, вменил или нет. Не знает, что там думает Маккена, и, вообще, нужны ли тому все эти его доказательства. Он что-то там объяснял Стиву, но Стив мудрый человек и найдет способ принять, даже если не понимает. Как оказалось теперь, на последнем месте этого списка находится он сам. И? Как это ни странно, ему самому меньше всего теперь нужны все эти заморочки. Подвал, заваленный кирпичами и строительным мусором - не самое худшее, что он получил. Куртка с чужого плеча, купленная за смешные деньги в секонхенде, тоже. Хуже всего то, что те же самые кирпичи и строительный мусор густо рассыпаны внутри него самого. И как парень уже понял, вычистить их у него уже не получится.

Так он брел по улице, не заметив, как оказался на набережной. Нет, он не ждал увидеть там Роя, просто непреодолимая сила тянула его. Мост. Парит себе в темноте на изогнутой ленте фонариков. Фундаментальный, как основание мира. Столп его, эндиной жизни. Странно. Листьев уже нет. Флотилия ушла, и вода лижет одинокие, заброшенные берега. Как-то по-особому грустно. Есть во всем какая-то никчемность. Давящая неустроенность. И ненужность. Ничто никому не нужно. Так, существует само по себе, потому что кто-то когда-то заставил это существовать. Парень вглядывался в темноту. Пустую. Она казалась мертвой и оттого теряла объемность. Жизнь его тоже теряла объемность, становясь уныло плоской. Да и сам он чувствовал себя незначительным, прозрачным каким-то. Он прошел по мосту. Вроде бы, круг должен быть замкнут, но концы окружности словно проскользнули друг мимо друга. Круг превратился в спираль и пошел на второй оборот. Энди на мгновение задержался на знакомом месте. Может быть, Рой прав? Стоял же он на парапете, решая проблемы. Может, это выход? Взять подняться, распахнуть руки и пасть. Только без крыльев, чтобы не было соблазна развернуть их парашютом на критической высоте? А дальше будет уже все равно, залезут ли придонные рачки куда-нибудь, и насколько распухнет тело, когда его выловят багром, вспоров обезображенную плоть…, но есть одно обстоятельство. Тонкая, слабая нить. Где-то на этой земле живет тот, кто больше всех заслуживает жить на ней. Ни капли сомнений. Энди точно знает это. И эта нить удерживает от падения с силой каната, плетенного из металлических прутьев. Стоит, наверное, мучиться и страдать, просто зная, как художник смотрит на мир и он преломляется в карих кружках с зелеными искрами. Как движутся пальцы, вычерчивая изумительный изгиб крыла. Они не ошибаются, ведая, как оно раскроется, обнажив ряды перьев. Они рисуют их для тебя, дарят спасение, и уж тебе решать, расправлять их или нет. И хоть ты ни разу не покидал землю, он дал тебе возможность летать. Решай сам, Энди!

Идти стало еще больше некуда и незачем. Последний уцелевший лист, который мотает остервеневший ветер. Треплет, пока не изотрет в труху. Гоняет из переулка в переулок. Бесцельно. Жестоко. Забавляясь.

Парень вздрогнул, когда кто-то окликнул его.

— О, Майкл! — обрадовался Энди. — Привет, старина!

— Привет, куколка! Ты куда пропал?!

— Чуть отлучился и сразу "пропал"?! — отшутился парень.

— Тебя и в клубе не видно.

— Я же пони. Меня в толпе и не заметить не грех. Лучше скажи, как сам?

— Через раз. Раз сам, раз кто-то еще!

Мальчишка улыбнулся. Как же ему не хватает этих двусмысленных шуток.

— А ты чего взмыленный такой, словно тебя преследует кто-то?

— Преследует, — согласился Майкл. — День рождения Стива. Вот уж проблема! Ни одной мысли, что ему подарить.

— Я забыл, какого числа?

— Двадцать первого декабря.

— А, ну да! Правильно! — воскликнул Энди, хотя впервые слышал об этом. — Я вот тоже в тех же проблемах.

— И как?

— Пока никак. Работаю над этим.

— Придешь?

— Куда?

— На празднование. Он что, не сказал тебе?

— Сказал, вот только я постеснялся спросить, сколько ему будет.

— Тридцать семь. Вроде бы, не круглая дата, а он задумал сексивечеринку.

— Странно было бы, если б он задумал что-то другое.

— Как тебе объявленный дрескод?

— Ну, это же Стив! — постарался, как можно увереннее, ответить Энди. – Ну а тебе?

Майкл улыбнулся.

— Замучился. То трусы к маске не подходят, то маска к трусам.

— Точь-в-точь как у меня! — весело согласился парень, не переставая перебирать в кармане несколько монет.

— Ладно! Приходи непременно! Буду рад узнать тебя в толпе!

— Конечно.

Майкл убежал, а Энди остался глупо стоять на улице. Чудесная перспектива с размазанным на центы долларом. Н-да. Однако было во всем этом и приятное. Цель. Смысл. Даже злость какая-то. Все раздробленное нутро мальчишки собралось в жесткий ком и превратилось в навязчивую идею. Она захватывала его, и он сделался по-настоящему одержимым. День рождения Стива. Тридцать семь. Энди понял, что сдохнет, но придумает что-нибудь. Ему очень захотелось сделать Шону подарок. Это должно быть нечто необычное. Что-то, чего не существует в природе. Что-то личное. И только для него. Мысль взбудоражила кровь, и та понеслась по венам всклокоченным потоком. Парень даже почувствовал себя теплее.

Накормив Роя чем-то из японского ресторана, название чего не представлялось возможным выговорить, Стив улетел в клуб, как добропорядочная мать, зачтя перед этим бесконечный список наставлений. Маккена кивал головой, хотя Шон и без этого знал, что зря сотрясает воздух. Еще минут пятнадцать после этого Рой размышлял, принять ли ему два пальца в рот или все же как-нибудь переварить съеденное. Отложив, в конце концов, окончательное решение на потом, он оделся и сел в машину.

Сил у него не было, к тому же, поднималась температура, и его знобило. Он с трудом управлял собой, не говоря уже о машине. Маккена кое-как доехал до моста, припарковался и понял, что предел своих физических возможностей проехал приблизительно километров пять тому назад. Выйти из машины он не смог и остался сидеть, разглядывая ночную пустоту. Он уже ничего не ждал, просто продолжал слабо надеяться. Время безразлично шло мимо, и он чувствовал себя застрявшим между двумя измерениями, вращающимися в противофазе. Просидев так бесцельно часа полтора, и не зная, что по соседней улице также бесцельно бродит Энди, Рой включил зажигание и поехал домой. Парень тоже возвращался домой. Он глянул по сторонам, чтобы перейти улицу, и кроме удаляющихся красных огней какой-то машины не заметил больше ни одного движения. Рой тоже не заметил пешехода. Какая разница, кто там бродит? Было поздно. Люди укладывались в теплые постели, и парень думал о том, что тоже хочет лечь. На свою кровать из нескольких картонок поверх сдвинутых ящиков. Зато теперь у него есть подушка. Он свернет легкую куртку и, наконец, заснет, не мучаясь. Парень вернулся в подвал, доел пустую булку с молоком и свернулся калачиком на ящиках. Молоко холодным пластом лежало в желудке и явно не желало перевариваться. Мыслей в голове не было.

До дня рождения Стива оставалось полторы недели. Всего полторы недели, чтобы сделать изобретение века, а точнее - превратить пустоту в некую осязаемую в материальном аспекте форму, чтобы она, в свою очередь, явилась достойным подарком Шону. Все казалось не таким катастрофическим, кроме одного слова. Достойным. Вдруг у парня открылись неведомые до сего момента математические способности, и он вычислил, что даже, если умрет с голоду, вряд ли разрешит проблему достойности. Трусы с майкой, как, впрочем, и сама вечеринка выпадали из этих сложных подсчетов, но это ничего не меняло. Не меняло. Ничего. Ничто из ничего ничего не меняло. Редкостный набор удачных стечений обстоятельств. Наиредчайший. Пожалуй, второй раз в жизни Энди позавидовал себе самому. Поистине, нужно обладать уникальными способностями так вляпаться по самое дальше некуда. Мозг парня отказывал. Хотелось уснуть. Не получалось. Как назло, не получалось. Был в этом какой-то смысл, потому как Энди неожиданно взглянул на проблему с другой стороны. Хорошо. Если ему сегодня встретился Майкл, который внес в его жизнь определенную корректировку, значит, это так и задумано. Коли так задумано, значит, жизненный ребус решабелен. Если он решабелен, значит, нет ничего проще, чем тупо его решить. И Энди решил. Неожиданно. Вдруг. И очень детально. Через два дня четверг, а это значит, что в клубе будет голое шоу. Получалось, он должен пойти, победить и заработать целую тысячу. Вау! Мальчишка, разве что, не подпрыгнул. Если нечего терять - рискни всем. И если ты не победишь, значит, Стив зря тратил на тебя время.

Рой вернулся домой, свалился в кровать. Голова его раскалывалась, и лишь неведомая, циклично оборачивающаяся центробежная сила удерживала ее стремящиеся друг от друга куски на месте. Мыслей не было, ибо они денатурировались в поднявшейся температуре. Японская еда с трудно произносимым названием рассосалась по кишечнику, и Маккена о ней уже не вспоминал. Он чувствовал себя странно, словно не доделал что-то. В мозгу остервенело долбил дятел, а сердце словно старалось его обогнать.

Рой подключил к компьютеру плеер Энди и негромко включил музыку.

«…I wanna touch the sky, i wanna fly so high,

…I wanna hold you, i wanna love you tonight,

…I wanna touch the sky, i wanna fly so high,

…I wanna satisfy, i wanna make you cry…

Oh… like a bird in the sky, just see you and I…

I’m gonna fly like a bird in the sky, just see you and I…

We gonna fly……

I wanna love you now, i wanna take your heart

I wanna give you everything that you desire» (4)

— Я бы дал тебе все, о чем ты даже и мечтать не мог, — прошептал Рой, и сердце его перепугано остановилось, потопталось на месте и вновь понеслось, спотыкаясь и делая неравномерные скачки. Оно словно боялось и оттого все время оглядывалось. — Поверь, я не оставил бы себе ничего, даже собственной паршивой жизни.

— Мне не нужно ничего, — думал Энди. - Рой, ты даже не представляешь, насколько это "ничего" огромно. Самое большее, на что я мог рассчитывать - просто жить с тобой на одной планете. Лучшее что у меня есть, это то, что ты просто существуешь.

* Звени, мой колокольчик.

(1) Foreinger «I want to know what love is».

«Я вижу, как сияет любовь сквозь облака.

И от этого мне тепло, даже когда вокруг холод.

Я видел в жизни только боль,

Кто знает, когда я столкнусь с ней опять.

Невозможно это избежать…

Я так хочу знать, какая она, любовь.

Я так хочу, чтобы ты показал мне».

(2) Vast «One more day».

«Услышишь ли ты?

Поймешь ли?

Все хорошо.

Нужно время, чтобы все стало проще.

Как ты?

Вернешься ли?

Я изменился,

Потому что понял, как был неправ».

(3) E. Iglesias «Ring my bells».

«Звени, мой колокольчик, звени…

Звени, мой колокольчик, звени…

Ты так близок,

Я чувствую твое дыхание,

Мир исчезает,

Когда ты рядом».

(4) Sonique «Sky».

Хочу коснуться неба, хочу летать высоко,

Хочу удержать тебя, хочу любить тебя сегодня ночью,

Хочу коснуться неба, хочу летать высоко,

Я буду доволен, если заставлю тебя плакать…

Я …. птица в небесах, чтобы взглянуть на нас…

Я полечу птицей к небесам, просто чтобы взглянуть на нас…

Я хочу любить тебя сейчас, я хочу украсть твое сердце,

Я хочу дать тебе все, о чем ты только мечтаешь…

Часть 21. Take my breath away.

21. TAKE MY BREATH AWAY.*

Энди остановился не доходя до клуба несколько домов. Он почувствовал необъяснимое волнение, навалившееся вдруг и невесть откуда. Парень не мог точно понять, что именно обеспокоило его, но оно перерастало почти в панический страх. Что и следовало ожидать, лисицы были тут как тут. Со всеми его комплексами. Откормленные, серебристые, с такими же его откормленными и серебристыми комплексами. Стая заметно разрослась и изобиловала нынче хорошим приплодом. Короче, Энди было страшно. До остервенения страшно. Сзади с приличным давлением его подпирала мысль, что не пойти туда он не может. «А, будь что будет», — махнул парень и направился к дверям. Охранник обрадовано поприветствовал его и даже успел сообщить, что Стив в клубе. Это усложнило все в несколько раз, и мальчишка понял, что должен прямиком идти к нему, иначе… лучше не думать, что будет иначе.

Внутри полно народу, как обычно по четвергам. Это отчасти спасает. Энди спросил у бармена, где найти Шона и, получив ответ, отправился в кабинет. Стив разговаривал по телефону, глядя в окно.

«Я ничего не хочу понимать, Рой! Ничего не знаю! У тебя осталось последних два дня, а после хоть упейся в хлам! Не нужны мне твои объяснения! Ты и так нажрался моей крови вдоволь! У меня кровяное давление близко к давлению трупа! Да пошел ты! ..»

В этот момент он обернулся и увидел парня.

— Энди?

— Привет, — улыбнулся тот.

— Детка?! — Шон старался обрести ясность мышления, но оно явно отказывало.

Маккена что-то кричал в трубку, но Стив не отвечал.

— Да, Рой, Энди пришел, — сказал и отключил телефон.

— Как дела? — спросил парень как-то виновато.

— Проходи! Боже! Как я рад! Дай посмотрю на тебя! Худой какой?! Ты что ничего не ешь?

— Ем, только аппетита нет.

— Иди, хоть обниму тебя! Как я рад!

— Я тоже соскучился, Стив.

— Почему ты так долго не приходил?

— Дела. Занят был. Я же обещал, что загляну.

— Ну, рассказывай.

— Да что рассказывать? Все хорошо. Работаю. Снял жилье. В общем, живу потихоньку. Да что мы все обо мне, расскажи лучше, как сам? Как Рой?

— Рой есть Рой. Затолкал меня в могилу одной ногой, теперь пытается окончательно спихнуть. Прикладывает максимум усилий.

— Что случилось?

— Все уже хорошо, но он заставил всех понервничать. Болел. Чуть богу душу не отдал, да только богу было некогда или неохота с ним разбираться, поэтому он все еще жив.

— Болел? Что с ним?

— Да говорю же, уже ничего, но три дня болтался между жизнью и смертью как неприкаянный. Ни туда ни сюда. Невесть где был, подхватил там воспаление легких. Прикинь, мне пришлось самому уколы ему делать.

— А что больше некому?

— Изжил всех. Ты же знаешь его покладистый и мягкий характер.

— Как никто другой.

— Ну вот. Слава богу, еще пара дней осталась, и смогу на старости медбратом подрабатывать. Ох, как на его крупе напрактиковался! Оторвался по полной.

Энди старался не показать вида, что ему интересно, да только выходило не совсем убедительно. Ну, то есть выходило, но совсем неубедительно.

— Помнится мне, я обещал при встрече кофе?

— Порно, — уточнил мальчишка.

— Сейчас нарисуем, — обрадовался Стив. — Может коньячку или ликерчику плеснуть пару капель?

— Если только пару, — согласился парень.

— Ты на вечер или так, поболтать?

— И на вечер и поболтать, и дело у меня одно есть.

— Интересно.

— Вовсе нет. После скажу.

— Ловлю на слове.

— Не лови, а то я со страху соскочу.

— А на личном фронте что?

— Ничего толком. Мне сейчас некогда, да и времени особо нет. Есть одна девчонка, но я что-то пока не знаю. Посмотрим.

— По Рою скучаешь? — спросил Стив и тут же пожалел.

— Есть немного, но уже не так. Ты же сам говорил: если любишь человека, отпусти его. Надеюсь, Рой тоже не сильно переживает?

— Сильно, — обрезал Шон. — И ты это знаешь.

— Знал, — оправдался Энди, — но это в прошлом. Мне нет до него никакого дела.

— Что-то мне это напоминает. Хорошо коли так, только верится с трудом.

— Придется поверить. Надеюсь, он вновь свободен?

— От чего?

— От всего.

— От всего - да, от себя - нет. Не хочешь повидаться?

— Хочу, но… стремно немного. Мне было очень тяжело, как бы это не свалилось вновь.

— Значит, ты все еще любишь его.

— Все еще, — грустно согласился Энди. — Он - мой первый партнер, и я всегда буду его помнить и любить. Расскажи лучше, как его выставка?

— Плохо. Он помешался. Хочет доснимать.

— Доснимать?! Как?!

— Как не знаю. Спроси его сам.

Стив почувствовал, что разговор не получается. Они словно стояли на разных берегах пропасти, и им приходилось кричать, чтобы услышать друг друга.

— А ты чего в летних кроссовках? Зима на улице!

— Думал, может, потанцую, а в зимних будет жарко, — старался как можно убедительнее врать Энди.

— Понятно, — ответил Шон, и парень понял, что тот не очень-то верит. — Шоу посмотришь?

— С удовольствием, если не возражаешь.

В дверь постучали. Бармен принес кофе.

— Боже! — воскликнул парень. — Я уже позабыл, что лучший кофе у тебя!

— Рецептура для вип-клиента, хоть это не забыл?

Стив смотрел, как Энди пьет, и думал про уличный автомат и про монеты, которых не хватало даже на него.

— Ну а что за жилье у тебя? — спросил он.

— Комнатка за десять долларов в день. Вполне уютная. Теплая. Есть все необходимое. Нормально. Жить можно. Ну, по крайней мере, я еще не перекинулся, как видишь.

— Вижу. Только больно уж ты исхудал. Может, тебе нужны деньги? Ты скажи…

— Нет. Спасибо. Дядя Стив…

— Давно живет на свете и, прости, не верит ни одному твоему слову. Кто-то очень плохо врет.

— А кто-то задает ненужные вопросы, чтобы кто-то другой очень плохо врал. Стив, давай оставим все как есть. Хочешь правду?

— Ну.

— Я хочу поучаствовать в голом шоу. Деньги мне нужны, но я пока в состоянии заработать их сам, — Энди сказал это так, что Стив устыдился.

— Не обижайся, — начал он мягко. — Я просто волнуюсь за тебя.

— Не стоит. Я большой мальчик. Поверь, если станет совсем худо, я попрошу твоей помощи, и, надеюсь, ты не откажешь тогда. Наверное, я зря пришел. Не надо было…

— Энди, останься! — взмолился Шон. — Не прощу себе, если ты уйдешь.

— Тогда обещай, что больше никогда не будешь меня жалеть. Для меня это слишком тяжело. Я ведь сам принял решение и несу полную ответственность за него. У меня есть одна просьба.

— Слушаю.

— Скажи Рою, если я не увижусь с ним, я очень сожалею, что все так получилось. Может быть, я поступил эгоистично и некрасиво, но теперь поздно что-либо менять.

— Обещаю.

Стив смотрел на парня и не мог понять, как за такое короткое время он успел так сильно измениться. Шон подумал, что не готов предсказать, что будет, если Рой приедет. И что лучше на самом деле, чтобы тот приехал, или уж пусть все останется как есть? Как больно они могут ранить друг друга при встрече, и как сильно страдают оба порознь.

Мальчишка терся в толпе. Даже пытался танцевать, но ему не танцевалось. Приближался час шоу, и парень заметно нервничал. Стив вызвал к себе леди Джорджину.

— Измени правила, Пол, — начал он не рассусоливаясь.

— Что случилось?

— Мне надо, чтобы победил Энди.

— Энди? — удивился тот. — Он что здесь?

— Ему нужны деньги. Поскольку мы не можем влиять на ход голосования, у этого голосования должен быть определенный ход. Ты понял?

— Это несложно.

— Что несложно?

— Понять. Дай подумаю.

— Пол, мы старые друзья, и если я прошу…

— Не проси. Я постараюсь.

— Объяви танцевальный конкурс или что-то там в этом роде. Короче, сам подумай, на чем сыграть.

— Ты не мог сказать пораньше?

— Не мог. Сам только что узнал.

Пол потер лоб, размышляя.

— Кажется, я знаю! — воскликнул он и просветлел.

— Джорджина ты моя дорогая! Ты великолепный актер! Лучший среди травести! Я знал, ты сможешь!

— Погоди радоваться прежде времени. Вдруг…

— Никаких "вдруг". Помни, Пол, ты обещал.

— Эка какой шустрый! Не хочешь попариться вместе со мной?

— В смысле?

— В прямом смысле. Детка — твоя игрушка, вот и поиграешь.

— Стой, Пол!

— Мне некогда, дорогой. У меня едва времени, чтобы натянуть колготки, не зацепив их ногтями.

Он исчез за дверью, оставив Стива в размышлениях. Отказать актеру в ведении вечеринок было сложно, но Шон терялся в догадках. Поистине, изобретательность актера могла вести куда угодно и, в конечном счете, вывести туда, куда никто и не ожидал попасть. Ну, детка! Сам не ищешь легких путей и другим не позволяешь пребывать в покое. Стив остановился у бара, разглядывая толпу. Народу тьма. Создавалось впечатление, что внезапно закрылись все ночные заведения, и весь народ, обычно размазанный по городу, хлынул сюда. Оказалось, и это было весьма странно, что клуб, по всей вероятности, стал резиновым, раз способен вместить такое количество людей. Толпа на танцполе терлась друг об друга, наэлектризовываясь и возбуждаясь. Стив искал глазами Энди. Безрезультатно. Стрелки на часах подобно регулировщику официально объявили три ночи. Раздался вой, свист, и в зал повалил густой красно-зеленый дым, впрочем, как и каждый четверг. Сердце мальчишки заколотилось, и внутри него поднялась возня чувств. Леди, как обычно, всплыла из-под пола, сияя блестками и улыбкой. Платье, едва прикрывающее причинное место, текло изумительно переливающимся шелком. В гнезде выбеленных буклей заманчиво поблескивала диадема. Энди в очередной раз отметил, что при всей несуразности фигуры Пола ему достались великолепные ноги, которым могла бы позавидовать, пожалуй, не одна женщина.

— Дорогие друзья! Несравненная леди Джорджина рада вновь приветствовать вас на нашем еженедельном шоу! — кокетливо начал Пол, грациозно выставляя вперед ногу. — В канун Рождества я вполне заслуживаю быть маленькой подружкой Санты! Разве нет?!

Зал взорвался, осыпаясь пылью мечущегося эха.

— Итак, — продолжила леди, — уважаемые господа истинные геи, а также дайки, натуралы и прочие извращенцы! Наше голое шоу без мыла, смазки и прочей атрибутики входит в стадию первоначального возбуждения, чтобы стать очередным незабываемым актом развращенной смелости! Как обычно, приз в жестоком поединке достанется только одному участнику, которого выберете вы!

Вой поглотил окончание фразы, хотя Пол исправно произнес ее до конца.

— У меня есть тысяча долларов, которую я с удовольствием не отдам никому, — он театрально всплакнул, — если вы так и не сможете выбрать самого горячего и развратно-раскомплексованного жеребца сегодняшнего вечера! Правила со времен сотворения мира неизменны! Шесть добровольцев, выдвиженцев и бессовестных извращенцев сейчас поднимутся сюда, разденутся, потрясая каждый своим потенциалом и вызывая чувство восхищения у нормально ориентированной гей-части населения и чувство тошноты у остальных разнокалиберно-ориентированных латентных геев, составляющих оставшуюся часть человечества! Боже мой! Иногда я начинаю пугаться, когда произношу, не запинаясь, такие сложно-умные фразы! Открою секрет! Я учила это долго-долго, зато теперь не запинаюсь от начала до конца! Ну да ладно. Надеюсь, пока я тут вещала вам философские раскладки, эти шестеро избранных уже обдумали, как избавятся от комплексов, сбросив их вместе с трусами! Итак, прошу этих супер-мальчиков подняться к вершине своей славы! Маэстро, туш!

Раздались горделивые звуки какого-то марша, и шестеро участников под всеобщий грохот ликования поднялись на сцену. Стив впился в Энди клещами взгляда. Тот стоял растерянный, и Шон видел, что вместе с парнем взошла и стая его лисиц.

— Смелее, мальчик, — прошептал он. — Вспомни, что я говорил тебе.

— Стив, — про себя взмолился парень, — мне было бы не так трудно, если бы я мог видеть тебя.

Парень вздрогнул, когда почувствовал, как далеко не женская рука Пола легла ему на плечо. Энди понял, что не слышал, когда леди «знакомилась» с другими участниками.

— Ну а ты, сладенький, — щебетала Джоджина, — не поведаешь ли нам свое имя?!

— Энди Джалалли, — выдавил мальчишка.

— Сладкий мальчик, сладкое имя! — воскликнула леди, а после невзначай наклонилась к нему и шепнула, — скрещу за тебя пальцы. Смелее, малыш. Ты лучший.

Парень окончательно очнулся, вдохнув запах далеко не женского лосьона, исходившего от Пола.

В сущности, тот ему даже нравился. Именно Пол, а не Джорджина. Он был добрый, веселый и какой-то очень уютный. Еще он был хорошим сыном, и Энди немного завидовал его отношениям с матерью. Та, дожив до старческой слепоты, так и не знала до сих пор, кто есть ее сын по физической сущности. Пол слишком щепетильно относился к тому, что, узнай кто-нибудь в маленькой деревеньке, откуда он родом, чем он занимается, не так посмотрит на его мать. Он усердно помогал деньгами ей и младшей сестре, что осталась при ней, так и не сумев выйти замуж. Энди всегда чувствовал, что, будь ему лет восемь-десять, Пол, наверняка, закормил бы его конфетами. Образ Джоджины давался актеру непросто, особенно если учесть, что мягкие классические женщины не котировались в заведениях такого рода, как клубы, и ему приходилось через силу ломать себя, создавая то, что и увидел мальчишка в первый раз. А еще парню всегда казалось, что Пол похож на клоуна. Нет, не манерой или одеждой, а именно грустным теплым взглядом изнутри тонн грима и грубости.

Пока Джоджина знакомилась с остальными участниками шоу, Энди гнал прочь своих лисиц. Они упирались и, сделав круг, возвращались на свои места. В общем, страшно изводили его. К тому же, парню никак не удавалось найти в толпе Стива, от взгляда которого его лисицы уж точно бы разбежались. Весы его состояния сумасшедше качались из стороны в сторону. С одной стороны - все это, с другой - день рождения Шона и подарок. И опять его спасли слова друга. «Если нечего терять - рискни всем». И Энди рискнул. Прямо сразу, словно рухнул с головой в холодный бурлящий поток. Он отдался музыке, и все вокруг стало неважным и сторонним. Он слушал себя, слушал музыку, и, наконец, оба слились, преобразовываясь в единое целое. Органичное. Плавное. Чувственное. Мальчишка снимал одежду, одновременно прикрывая наготу невидимой тканью нового образа. Стив следил за парнем, и его сжавшееся в комок сердце постепенно распускалось. Он даже не взглянул на других, словно внезапно погас свет, и прожектор высвечивает лишь тонкую фигуру. «Давай, детка, давай», — прошептал про себя Шон, когда понял, что растрогался почти по-женски.

Музыка окончилась.

— Сегодня среди вас, — парень услышал знакомый голос Пола, — наш несравненный друг, благодаря которому вы все и собираетесь здесь! Великолепный танцор и человек! Шон Стивенсон! Поприветствуем его! Перед тем, как пройдет первое отборочное голосование, я с радостью сообщаю, что все вы приглашены на маскарадное бикини-шоу по случаю его дня рождения, которое состоится здесь двадцать первого декабря!

Толпа заревела, когда Стив поднял руку. Он стоял, опершись локтем о барную стойку, и приветствовал гостей. Энди вдруг вспомнил, как он говорил ему о власти над толпой. Даже сейчас, просто стоя у бара, Шон был словно коконом обмотан своей харизмой, и толпа ликовала, восхваляя любимца.

— В конце шоу всех вас ждет сюрприз! Прости, Шон, — продолжал Пол, — но и тебя он тоже ждет!

Обана! Вот изобретательность Пола и повернула на неведомую тропу, и Стив понял, что и ему придется по ней карабкаться. Без сомнений, придется.

— Я смогу, Стив, — думал Энди.

— Конечно, детка, — думал Шон.

Парень смотрел на друга и понимал, что привязан. Теперь привязан. Невидимая нить, на которой он будет вращаться, как трос-страховка, надежно закреплена другим концом на незыблемой точке равновесия. Стив. И сколь сильно ни раскачивался бы этот трос, он выдержит его.

Визг и свист толпы, голосующей за своих любимцев, накатывал шквальными волнами разной амплитуды, взбаламучивая и разогревая всеобщий азарт. Участников осталось четверо. Вновь заиграла музыка, и парень вдруг ощутил, что уже не один. Шон невидимым партнером был у него за спиной, словно повторяя, шептал на ухо: «Меня нет. Только ты и музыка. Только ты и музыка».

— Только ты и музыка, — беззвучно говорил Стив.

— Только я и музыка, — так же беззвучно отвечал ему Энди.

— Танцуй только для меня, — думал Стив.

— Я танцую только для тебя, — думал в ответ мальчишка.

Шон любовался парнем и вспоминал, какое это удовольствие учить его. Учить всему: танцам, сексу, любви. А ведь и Энди учил. Учил тому, что знал. Учил ценить моменты, потому что сам умел. Учил ценить жизнь, потому что знал, чего она стоит. Маленький ангел. Похудевший. Повзрослевший. Немного чужой и до бесконечности знакомый. Странная вещь. Стив смотрел на мальчишку и словно видел воспоминание наяву. Вот оно. Близко. А протяни руку, и оно уйдет, ускользнет, как горизонт. Память тела. То, о чем он столько раз говорил. Сильная. Ноющая. Он любуется парнем. Вот он, а в нем самом поднимается тоска. Ведь Энди все такой же внутри, такой же на ощупь, так же пахнет, так же звучит, но только не сейчас. Тогда. Давно. Похудел. Очень. Голодает. Не признается. Как только помещается этот его тертый, бывалый мужик в тонком юношеском теле? Глубина падения. Бездонная. Энди уже измерил ее. Видно, чувствует край, раз решил попробовать заработать в этом, уже давно обрыдшем ему самому, шоу. Толпа гудит, тратя деньги в его клубе, и всем плевать на то, почему мальчишка сейчас там, на сцене. Без денег. Без одежды. Без сомнений.

Джорджина вновь щебечет заезженный текст с вариациями. Толпа беснуется, переливаясь по клубу. Двое на сцене одеваются и покидают ее. Энди продолжает стоять.

— А теперь, — заливается Пол, — я решила чуть изменить условия финала! Я делаю это впервые и очень надеюсь, что после меня не уволят! Итак, сюрприз! Шон Стивенсон!

— А? — не понял Стив.

— Надеюсь, — нисколько не смущаясь, продолжил Пол, — Шон не откажет нам станцевать с каждым из участников финала перед тем, как прибавит еще год выдержки и крепости к своему возрасту без возраста?! Прошу, Шон!

Ну, Пол! Я, наверное, не успею тебя уволить, потому что убью гораздо раньше. Ты, конечно, великий вариатор, но не до такой же степени!

— Шон! Шон! — разразилась толпа. – Шон!

Стив искренне растерялся. Почти никогда не делал этого, а тут пришлось. Несколько мгновений позорно выпали из его жизни, хотя никто ничего и не заметил. Он медленно шел по образовавшемуся человеческому коридору, с каждым шагом все глубже и глубже входя в образ. И хотя Стив еще ничего не делал, Энди видел - он уже начал танец. Парень чуть улыбнулся самым краешком губ, потому что Шон поднялся на сцену в том виде, который считал самым привлекательным для мужчины. Босиком и в джинсах с двумя расстегнутыми верхними пуговицами. Он сумел раздеться так, что можно было думать, что одежда только и ждала момента соскользнуть с него. Шон стоял на краю сцены, растягивая поднятыми руками выдернутый ремень. Толпа ревела, в секунды превратившись в булькающий кипящий котел. Энди смотрел на чуть вдавленную линию позвоночника, сошедшиеся лопатки, ямочки на плечах, проступившие на руках мышцы, и думал, что еще немного и сам он будет размазан по сцене, как разлившийся кисель. Феромоны. Невидимые феромоны Стива. Тонкие, волнообразные колебания возбуждения коснулись его, и он растаял в них.

— Думаю, — продолжил Пол, дождавшись, пока гул на мгновение стихнет, — великий танцор вправе заказать музыку! Прошу, Шон! Партнеры ждут!

— Take my breath away! (1) — крикнул Стив.

О-о-о! Энди едва сдержался, чтобы не воскликнуть.

Ты помнишь, как она мне нравится! Очень! Спасибо! Ты даже не представляешь, какой подарок сделал мне только что!

Стив представлял. Отлично представлял.

Я помню, Энди. Это для тебя.

— Я предпочел бы, — начал он, — чтобы партнеры были одеты! Вы видели их уже в стиле ню, и мне хочется, чтобы вы оценили и другие их достоинства!

— Боишься, Шон?! — послышались выкрики из толпы.

— А как вы думаете?! — не растерялся тот. — Танцевать с двумя столь прекрасными и столь обнаженными мужчинами будет легко?! Вы же не хотите, чтобы после я не успел добежать до коридоров?!

— Хотим! Хотим!

— Хорошо! Я обещаю подумать над этим в другой раз! Пожалуйста, музыку!

Пока Стив танцевал со вторым финалистом, Энди старался не смотреть, но не мог заставить себя отключить боковое зрение. Шон — профессионал, парень знал это и оттого начал волноваться. Всего полшага до победы, и как это далеко. Он думал, что надо успокоиться, и уж если проигрывать, то делать это достойно. Успокоиться не получалось. Больше всего Энди боялся первых прикосновений Стива. Боялся чувствовать его. Слишком много времени прошло. Он успел отвыкнуть. Успел соскучиться, и тело его сейчас существовало вне разума. И разум сдавался. Как-то очень некстати. Парень ощущал себя беспорядочным набором органов, запутавшихся между собой. Он как расстроенный рояль у которого треснула дека и выпали клавиши. Как Шон собирается играть на нем свою рапсодию? Как собирается преодолеть фальшь звучания? Энди был близок к панике. Его сковало состояние ступора, и он почти захлебнулся в отчаянии. Слишком много времени. Оно, как волны, стерло с песка рисунки, которые с такой тщательностью и любовью наносил Стив. Он все забыл! Он не может двинуться! Коллапс! Кома! Провал глубиною в бесконечность! Падение. Резкая боль в желудке. Удары загустевшей крови в висках. Нет! Не могу!

— Можешь, — Стив шепчет на ухо, и парень чувствует его первые прикосновения.

Пальцы легко дотрагиваются до кожи на шее, пробегают по груди, оставляя точечные воспоминания, которые разрастаются, сливаются, заполняя собой все тело.

— Меня нет, — шепчет. — Ты и музыка. Помнишь?

Мальчишка помнит. Великий пианист пробует его, и пальцы начинают играть, извлекая из разбитого рояля первые звуки стройной мелодии. Стив может убить парня за три касания, и он касается, но Энди не умирает. Он начинает жить, звучать, словно прекрасный инструмент в руках опытного музыканта. Каждый раз, когда ему казалось, что он вот-вот разобьется, руки Шона подталкивали его вверх, и он начинал парить…

— Я плачу! — парень услышал ломающийся голос Пола. — Тонны косметики, что были на глазах, сейчас зальют платье!

Звуки его голоса словно вырвали толпу из оцепенения, она загудела и заволновалась.

— Не знаю, — продолжала театрально стенать Джорджина, — если это не Шон, как вам удастся выбрать победителя! Итак, голосуем за первого финалиста!

Взрыв оваций разорвал клуб.

— Теперь ваши голоса за второго участника!

Рев и свист сотряс здание. Ошалевшее эхо вызвало звон металлических перегородок, осыпавшись фейерверком взорвавшихся конфетти.

— Энди Джалалли! — восторженно завопил Пол.

Мальчишка не понял, но Стив уже толкал его к краю сцены. Парень заметался, испуганно кланяясь, но еще до конца не осознавая, что победил. Победил!

— Энди Джалалли!

— Энди-и-и! — вторило эхо толпы. — Энди! Еще! Еще! Бисссссссссссс!

— Кто победитель, тот и музыку заказывает, — улыбнулся Шон, дружески обнимая парня за плечо. — Ты сделал это. Посмотри, все эти люди хотят и любят тебя. Ты — королева бала.

— Спасибо! — мальчишка хотел крикнуть, но его голос сорвался.

— Любите его?! — вступил Пол.

— Да!

— Хотите его?!

— Да!

— Энди, выбирай музыку!

Парень взглянул на Стива, но тот лишь пожал плечами.

— Please don’t go! (2) — он собрал всю свою смелость.

Заиграла композиция, и парень вдруг ощутил необыкновенную легкость. Он победил, Стив рядом, и толпа рукоплещет ему. Он танцевал. Он был счастлив. Впервые за долгое время. Все трудности, голод и холод отступили, потому что он танцевал. Здесь. И сейчас.

— Я начинаю подумывать о пенсии, — улыбнулся Шон, когда представление окончилось.

— Да ну тебя!

— Нет, правда.

— Иди ты!

— Ну, вот и я о том же.

— Ставлю сто долларов, — раздался возглас из зала, — что уговорю мальчишку пойти со мной!

Все переглянулись, разглядывая парня, потрясающего стодолларовой купюрой.

— Ставлю двести! — поддержал кто-то в другом конце клуба.

Энди взглянул на Шона, но тот лишь вновь пожал плечами. Почему нет?

— Четыреста!

— Четыреста пятьдесят! — накаляя страсти, поддержал еще кто-то.

— Тысяча!

— Тысяча сто!

— Полторы!

Парень едва успевал отыскивать глазами претендентов.

— Две!

— Две семьсот!

— Три тысячи!

Возникла минутная тишина. Ставок больше не было.

— Могу я считать, что это окончательная цена?! — наконец опомнился Пол. — Три тысячи... раз!

Он выждал время.

— Три тысячи... два!

Тишина стала такой напряженной, что того и гляди, могла вот-вот лопнуть.

— Пять тысяч!

Энди вздрогнул, стараясь разглядеть заявителя. Рой.

— Пять тысяч раз! Пять тысяч два! Пять тысяч три! — быстро оттараторил Пол, кромсая время. — Итак, торг окончен! Пять тысяч долларов за то, что Рой Гейл Маккена попробует уговорить Энди Джалалли провести с ним время! Начинай, Рой!

Заливаясь краской, парень шел навстречу Маккене. Его сердце рвалось, и теперь куски его конвульсивно и вразнобой бились по всему телу. Один из них попал в трахею, и парень был готов задохнуться. Во всяком случае, все поплыло перед глазами. Рой был, наоборот, бледнее смерти. Кожа лица облепила кости черепа, ясно вырисовывая темный контур глазниц. Он выглядел настолько паршиво, насколько только мог выглядеть. Они смотрели несколько мгновений друг другу в глаза, а потом обнялись, и Энди заплакал.

— Проведи со мной время, — дыхание Роя пронизало волосы парня.

Он бы ответил, только не мог и лишь крепче сжал кольцо рук.

— Поедем домой, — просил Маккена, но Энди только сильнее прижимался лицом к его груди.

Стив наблюдал за друзьями издалека, грустно и с надеждой улыбаясь. Если бывают мгновения счастья, то одно из них, когда Маккена поцеловал мальчишку. Сознание того опрокинулось, низверглось и разбилось в пыль. Слишком много времени. Парень успел отвыкнуть. Но память тела… Она отвергает время. Не стареет, нарушая физические законы. Она заложена в каждую клетку и благоговейно хранится там. Рой целует, и Энди почти теряет сознание, потому что капсулы памяти лопаются, впрыскивая в кровь яд восстания, и он бежит по жилам, передергивая весь организм, выламывая и выворачивая его наизнанку.

Маккена захлопнул дверцу машины, и парень наблюдает, как он обходит ее, чтобы сесть на свое место, а после наклоняется, чтобы дотянуться.

— Поедем домой, — останавливает Энди, и Рой не настаивает.

Внутри такой знакомый запах. Мальчишка думает, что, ослепни он, все равно бы не ошибся, нашел бы ее только по запаху. Колеса шуршат по мерзлому полотну. Маккена улыбается как-то виновато. Молчит. Все так и не так, словно между ними висит тонкая мыльная пленка. Эластичная. Изгибается, принимая любые формы, но не дает соприкасаться. Вот дом. Студия. Не студия. Целый мир. Вожделенный и далекий. Энди вспомнил. Он видел его во снах, когда голодный, простуженный и замерзший, наконец, засыпал на картонках поверх ящиков. Мир-мечта. Недоступный. Сложный и оттого желанный.

Оба молчат. Оба знают: все изменилось. Усложнилось. Запуталось. Все покрылось этой пленкой и теперь существует параллельно.

Энди мнется в дверях, словно в первый раз. Что-то держит его, и сложно преодолеть.

— Можно войти? — глупо спрашивает, а Рой молчит, потому что не знает, как ответить, и потом также глупо произносит:

— У меня не густо с угощением, но кофе есть, — а сам сомневается, — наверное.

Парень оглядывается по сторонам. Странное чувство, как будто был здесь, но давно. Очень. В прошлой жизни.

— Проходи.

— А? Да.

Энди снимает кроссовки, и Рой видит, что кожа на них лопнула. Откуда-то словно голос музы: «А у него только легкая куртка и летние кроссовки. Как думаешь, промокли уже?» Куртка… Странное ощущение, что она не его. Чужая чья-то. Велика на пару размеров. Он сильно похудел. Почти прозрачный. Цветастый шарф на джинсах завязан плотным узлом. Они уже не в обтяжку. Мозг Маккены делает снимки, складывая их стопкой. Волосы еще больше отросли. Они уже длиннее плеч… накладывается давний снимок… касаются зацелованных… Рой почти помнит, как это…

Два человека. Каждый в своем мыльном пузыре. Преодолеть сложно. Рой чувствует, как паук трещины раскалывает его статую свободы. Еще немного и она рухнет. И черт с ней, с этой статуей! Она лишь каменная баба. А здесь, у подножья ее постамента стоит мальчишка, и ему самому плевать на все остальное.

Время, как изжеванная жвачка в волосах. Тянет минуты. Они липнут друг к другу, и оно ни с места. Энди нерешительно проходит внутрь гостиной. Так же ставит ногу, наваливаясь на внешний край стопы. Сомневается. Подходит, глядя снизу вверх повзрослевшими карими кружками, и Рой видит, сколько всего загружено сервером жизни в этот взгляд.

— Пойдем наверх, — вдруг говорит парень, и его голос вырывает Маккену из застопоренного онемения.

— Да, — отвечает машинально, потому что сам не верит тому, что говорит.

Он вдруг бросается, прижимает мальчишку к себе и начинает целовать. Много. Быстро, словно ему нужно успеть до того, как что-то случится. Чужой запах. Одежда пахнет оттенками сырости, а волосы и кожа мылом с дешевыми присадками. Но это не имеет значения, потому что губы прежние. И целуется по-прежнему. Как умеет. Рывками. И вздыхает как обычно. Приглушенно и где-то в глубине. Студия далеко. Бесконечные лестничные пролеты. Нескончаемые ступени. Километры невозможности добраться. Взгляд мальчишки плывет. Маккена обожает это видеть. Возбуждается.

— Пойдем наверх?

— Нет.

— Нет?

— Да.

Рой стягивает толстовку, или это Энди. Он не помнит. Не знает. Помнит только, что у него мгновение, чтобы успеть расстелить ее на полу. И больше ни йоты. Шарф не подается, а это злит.

— Стой, — Энди вдруг перехватывает его руку. — Подожди.

— Что?

— Мне больно.

— Где? Я же ничего не делаю, — он настороженно отстраняется.

Парень виновато отводит взгляд, кусая нижнюю губу.

— Там. Внизу. Погоди, сейчас пройдет.

— Энди, сколько ты не…

— Последний раз... с тобой, — отчаяние ломает голос, смачивая внутренней слезой. — Прости.

Маккена наклоняется, нежно прикасаясь губами, и шепчет так, что Энди чувствует щекой, как движутся его губы.

— Это бывает. Потерпи. Я постараюсь помочь.

— Рой.

— Долгое воздержание и резкое перевозбуждение. Это будет еще какое-то время, потом пройдет.

— Прости.

— Никогда не думал, что придется развязывать одного и того же мальчишку два раза, — улыбнулся Рой.

— Это бывает, — грустно улыбнулся в ответ Энди.

— Никогда не делай так больше.

— Постараюсь.

Маккена нежен. Сдерживает себя. Парень чувствует.

— Думай о себе, — шепчет, как говорил давно, и слова едва различимы. — Я тоже буду думать о тебе.

Энди чуть морщится. Старается скрыть, но Рой видит.

— Не смотри на меня, — краснеет, чувствует это и смущается еще больше.

— Буду.

— Не надо. Мне неудобно…

— Оттого, что я вошел, не постучав или оттого, что смотрю?

— Оттого, что смотришь.

— Ты знаешь, я всегда любил. Это мило. Просто закрой глаза и отдайся самому себе.

Маккена приближается для поцелуя, побуждая Энди.

— Не думай ни о чем. Я сделаю все за двоих. Мне уже приходилось раньше.

— Рой.

— Тшш.

Маккена старается успеть слизнуть слезинки, наперегонки скатывающиеся из глаз мальчишки. Успевает перехватить только одну.

— Еще больно? — спрашивает, проштопывая пальцами волосы парня.

— Немного, — улыбается тот, не спеша открывать глаза.

— Тебе хорошо?

— Ты же сам знаешь.

— Хочу услышать.

— Рой.

— Исчерпывающий ответ. Устал?

— Угадай.

— Тогда кофе? — улыбаясь, Рой ждет увидеть первый взгляд Энди.

Он бывает только мгновение, и Маккена всегда с вожделением ловит его.

— Когда ты ел последний раз? — вдруг спрашивает он.

— Тебе не все равно?

— Нет. У тебя совсем пустой желудок.

— А ты и там побывал?

— А надо, чтобы понять? Я ощущал углы твоих тазовых костей. Этого достаточно.

Энди злится. Отворачивается, встает.

— Поедем куда-нибудь. Я покормлю тебя.

— Я что, собака? — огрызается парень.

— Нет, но сквозь тебя можно видеть, что за спиной.

— Знаешь, последнее время почему-то никто не жаждет меня содержать. Наверное, квалификацию потерял, — он старается говорить спокойно, но Маккена видит, насколько у него не получается.

Рой обнимает его со спины, прижимаясь щекой.

— Я не хотел тебя обидеть.

— Раз не хотел, то и не делай, — отвечает парень, отворачивая лицо.

— Я не могу на это смотреть!

— Потерпи, сейчас уйду.

— Куда?!

Энди резко разворачивается.

— Даже не знаю, как тебе ответить, чтобы ты поверил. Домой. Знаешь, мне как-то немного утром на работу надо. Не хочу ее потерять. Представляешь, почему-то не вышел я талантом быть свободным художником, так что приходится работать на хозяина и на жизнь. Ну, в общем, как-то приблизительно так.

Рой ошеломлен. Потерян. Он не может ничего сообразить, кроме того, что Энди сейчас уйдет.

— Не уходи.

— Не могу, и ты это знаешь.

— Не знаю я ни черта! И не хочу ни черта знать!

Отчаяние втянуло его с головой. Как воронка. Целиком.

— Пожалуйста.

Энди остановился и так и остался стоять, не оборачиваясь.

— Хотя бы до утра, — голос Роя упал.

Парень развернулся.

— Пойдем наверх.

Маккена растерял последние остатки стройных мыслей. Энди поднимался по лестнице, развязывая цветастый платок. Проходя мимо Роя, он вдруг остановился и сказал:

— Останься собой. Просто будь Роем.

Студия. Это не комната. Не мир. Это целая жизнь. Прошлая. Дорогая. Неизменная. Все так же. Камеры. Зонты. Диван. Не левая половина, не правая. Целиком. Груды снимков. Окно. Энди подошел и взглянул сквозь него направо. Вон он, столб, из-за которого он смотрел на это окно и слышал, как рвется тонкая оболочка его души. Лопается, и дыры расползаются, словно опаленный пенопласт. Теперь все будет сложнее. Сложнее уйти. Сложнее остаться. Сложнее отношения, потому что нарушена грань равновесия. Все стало сильнее. Сильнее тоска, потому что Энди уже испытал ее. Сильнее влечение, потому что Рой вновь касался его. Сильнее невозможность смириться, потому что все его нутро встало на дыбы. Сильнее желание, чтобы Рой остался самим собой. Даже мальчишка уже ощутил, как дрогнул пьедестал его принципов, и он сам, как капля замерзшей воды, раскалывает их. Тело ноет, потому что вот он, Рой. Сзади. Энди не хочет оборачиваться, чтобы видеть, как он растерян.

Я помогу, Рой. Помогу остаться самим собой. Тебе нужно это. Иначе нельзя. Душа, в которой растворен твой внутренний мир, сочится сквозь покров, и каждый может коснуться ее капель, может размазать их. Иногда нужно сделать больно тому, кого любишь, чтобы спасти, а дальше... дальше сдохнуть самому, но это уже неважно. Не имеет значения.

Энди резко обернулся. Черт с ним, с окном и, в конце концов, черт с ним, со столбом. Парень засунет все это вместе со своими чувствами куда поглубже, заткнет пробкой и зальет сургучом, чтобы не выбило.

— Я хочу еще раз заняться этим с тобой, — сказал, уже глубоко целуя на последних звуках, смял партнера, подчиняя третьей, не своей, не его, а их общей воле.

— Что ты делаешь?

Рой раздавлен. Потерял себя и оказался неготов.

— Как бы тебе это сказать, — начал Энди, мгновенно преобразовавшись в игривого подростка, — чтобы ты не перепугался? Не уверен, но, по-моему, собираюсь трахаться с тобой. Приблизительно так. Думай о себе. Я подумаю за двоих.

И он думал. За себя и за Роя.

— Закрой глаза. Я буду смотреть.

— Энди.

— Тшш.

За окном темно, хотя стрелка тычет в семерку. Мальчишка сидит на кровати, натягивая джинсы.

— Останься.

— Рой, мне еще час пехом до работы…

— Я отвезу тебя.

— О, нет! Уволь. Я как-нибудь сам. Ножками. Не обломаюсь.

— Там валит снег, а у тебя кроссовки лопнули.

— Не вижу связи, — резко отвечает парень.

Рой поднимается, достает пять тысяч и кладет рядом на тумбочку. Энди молча сидит несколько мгновений.

— Рой. Я здесь не потому, что ты богат, знаменит и востребован, а я голоден и ношу трусы всего лишь за два доллара. Я здесь потому, что хочу этого, и не по какой другой причине. То, что на улице снег, а у меня лопнули кроссовки, не имеет к этому никакого отношения. Это вообще не имеет ни к чему никакого отношения. Неужели ты так и не понял, что произошло? И дело не в тебе. Во мне. Ты мне никогда ничего не обещал и не скрывал этого. Это я надеялся, хотя не имел к тому оснований. Пусть я беден, у меня единственная пара обуви, и я сплю на ящиках, никто не может попрекнуть меня этим. Никто не может мне сказать, что я за это должен кому-то приносить тапочки в зубах. Хотя знаешь, Рой, я принес бы, если б знал, что ты этого хочешь, только вот уважал бы ты меня после? Да, я падший мальчик, но не настолько, раз не могу своим, как ты говоришь, умением вовремя отсасывать и подставлять задницу ни черта заработать. Только ты не учел, что, наверное, смог бы, если б только захотел, да видно не пришло время. Ты платишь пять тысяч, только зря. Я не стою этого, потому что не стою ни черта, раз ты так и не смог ничего понять. Ту тысячу, что я заработал, я заработал честно и потрачу ее с удовольствием. И не на кроссовки. Поверь.

Энди поднялся, надел футболку и, не оглянувшись, начал спускаться по лестнице. Рой бросился на диван, накрыл голову подушкой и прижал ее еще сильнее руками. Он понял, что не сможет услышать, как захлопнется за Энди входная дверь.

* Возьми мой вздох с собой.

(1) Забери мое дыхание.

(2) Пожалуйста, не уходи.

Часть 22. Thirty seven.

22. THIRTY SEVEN.*

Рой уже в тридцатый раз набирал номер Стива. Телефон включен, но тот не берет трубку. Бесконечное желание поговорить, и Маккена вновь и вновь набирает номер. Отчаяние превращается в удушье. Рой начинает беспорядочно метаться. Движения, лишенные смысла. Смазанные. Сознание сыплется бумажным пеплом. Обгоревшие остатки мыслей еще видны на этих ошметках, но исчезают на глазах, превращаясь в труху. Больно. Внутри. Снаружи. Везде. Его взгляд падает на купюры. Энди так и не взял их. Худой. Бледный. Лопнувшая кожа на кроссовках. Зацелованные дрожащие плечи. Губы еще хранят их привкус. Целовал ведь! Как безумный. Слизывал бисерины пота. Шептал что-то, словно хотел, чтобы кожа впитала слова. Рой в ярости разметал купюры, опрокинул лампу и принялся топтать осколки плафона. Нет, не плафона - своей жизни. Не помогло. Лучше бы ему лишиться рассудка и памяти, чтобы не помнить вчерашнего дня. Лучше бы потерять обоняние, чтобы не чувствовать запах, пропитавший ладони. Лучше бы утратить зрение, чтобы забыть то, что видел. Лучше бы умереть, чтобы прекратить плач тела. Энди нет, но его взгляд, серьезный и уставший, с нотами нужды и голода… Боги! Лучше бы мне исчезнуть! За что?! За что я должен терпеть теперь ставшие пыткой воспоминания?! За то, что решился любить?! .. Нет! Все что угодно, только не это! Ты же взрослый человек, Рой! Бывалый мужчина. Что тебя трясет, как пятнадцатилетнего подростка, впервые коснувшегося чужого тела? Что случилось, что ты рвешь сейчас свою жизнь, ибо она невыносима для тебя? Что такого в этих плечах, что ты мечешься не в силах совладать с собой? Стив, какого черта ты не берешь трубку, когда впервые так нужен мне?!

Рой выпал из реальности. Бросился к машине, не помня, как доехал до клуба. Стив сидел, скрестив ноги на столе. Курил, переполняя пепельницу окурками. Телефон включен и лежит на столе. Перед глазами. Тонны неотвеченных вызовов.

— Ты не брал трубку! — обрушился с порога Маккена.

— Знал, что ты приедешь.

— Зачем?!

— Затем, что тебе это нужно.

— Ну, знаешь! — Рой плюхнулся рядом и завис. — Не хочешь меня ни о чем спросить?!

— Нет.

— Отлично! Тогда?!

— Хочешь, я сам все расскажу?

— Интересно.

— Навряд ли. Ты пожалел его, дал денег, и он ушел. Что-то еще? Ах да, забыл. Ты разгромил квартиру.

Стив посмотрел на друга так, что того парализовало укусом его взгляда.

— Я что-то пропустил? — спокойно спросил Шон.

— То, что я переспал с ним…

— Я должен удивиться? Представь, не удивлен. Странно, да?

— Но ты же видел его!

— Видел и что?

— По-твоему, ничего?

— А, по-твоему? Если окончательно хочешь меня удивить, можешь рассказать, что с него сваливаются джинсы, и у него разорвались кроссовки. Есть еще хоть что-то, чего я не заметил?

— Завидую твоему спокойствию.

— Прости, Рой, а я-то тут при чем?

— Ну, в общем, ты прав! Не при чем.

— Могу предложить тебе начать напиваться с самого утра, чтобы к вечеру ты блевал в полуобморочном состоянии. Потом я отвезу тебя домой, буду нянчить всю ночь и к утру, наконец, может быть, ты дашь мне уснуть. Есть иные предложения?

Рой не ответил, тупо глядя на мыски его ботинок.

— Стив, — Маккена задумался.

— Я тебя тоже, Рой. Очень. А теперь, если хочешь, давай поговорим. Я сразу отвечу тебе, не дожидаясь вопроса. Больше всего на свете он хочет быть достойным тебя, потому что любит. Ты уничтожил его, и теперь он не вернется, пока не поймет, что хоть что-то из себя представляет. Неужели же это непонятно? Он лучше сдохнет от голода, чем признается, что несостоятелен. И виною тому гордость. Это так, Рой, а ты бьешь его по самому уязвимому. Он был вчера с тобой, но не потому, что ты выиграл, а потому что хотел. Нам лишь остается признать: он победил нас обоих. И тебя с твоей великой свободой, и меня с моим параллельным существованием. Только вот одна беда, он этого не знает. Видимо, он почти достиг дна, раз был в клубе. Видимо, это отчаяние, раз он решился на голое шоу. Да, я помог ему, как мог. Я просил Пола. Я предлагал ему деньги. Угадай, что он сделал?

— Нечего гадать. Отказался.

— Он отказался. Отказался, а я слышал, как булькает кофе в его пустом желудке. Представляешь, Рой?! Что я должен был испытать?! Он едва держался на ногах, но он отказался!

Стив стиснул губы так, что они посинели. Не докурив одну сигарету и позабыв об этом, он взял вторую.

— А знаешь, что сделал ты? Ты выставил ему счет на три тысячи долларов. Именно твой эгоизм не позволил мальчишке заработать эти деньги…

— Заработать эти деньги?! Чем?! Продать себя?!

— Ну, если больше нечего?

— Ты в своем уме?!

— Я-то в своем, а вот где ты, не знаю! А, кроме того, разве не ты ему все это говорил?! Разве не ты с пеной у рта доказывал, что все, что у него было, а именно: тело и жизнь он продал тебе за достаток?! Или мне изменила память?! Разве не ты покупал его за пять тысяч?! Разве не он переспал с тобой, потому что кроме тебя ему от тебя ничего не нужно?! Попробуй опровергнуть, если сможешь!

— Замолчи!

— Уже! Вряд ли я смогу еще хоть что-то добавить! А теперь можешь идти и напиться. Бар в твоем распоряжении.

Стиву хотелось сказать другу все, что он знал, но он сдержался. Сдержался, потому что иначе у Энди не останется шансов.

— У него есть теперь деньги, но он потратит их не на кроссовки. Дай бог мне ошибиться!

— Ты не ошибся. Он сказал, — произнес Рой, опрокинув на грудь голову.

— Черт! Я знал! Вот он, твой падший ангел в человеческой плоти! Ты сам столкнул его! Живи теперь! Хочешь, торчи на мосту! Хочешь, бросайся с него! Только это ничего не изменит!

Шон резко поднялся и пошел к бару. Рой даже не решился взглянуть ему вслед.

Энди шел на работу. Ощущение прикосновений еще не покинуло его, и он был почти счастлив. Парень старался ни о чем не думать. Он улыбался, вспоминая прошедший вечер. Какой-то тоненький колокольчик звенел внутри. Жизнь почти удавалась, и ему хотелось жить дальше. Очень хотелось. В желудке трещало, но мальчишка заполнял пустоту воспоминаниями, и есть хотелось уже не так. Сейчас он придет в кафе и позволит себе что-нибудь. Пусть списанное, холодное, какая разница! В кармане, в самой его глубине лежат деньги, и это главное. Пятница. Еще три дня и будет выходной. Он так ждет его, потому что займется подарком. Он уже знает, что подарить. Только бы хватило денег…

— Энди!

Парень оглянулся на голос. Девушка махала ему рукой.

— Привет, Линда! Как дела?!

— Все хорошо, а ты что счастливый такой?

— Счастливый, потому что счастливый, — улыбнулся мальчишка.

— Поделись, не будь жадиной, — щебетала девушка. — Я первый раз вижу тебя в таком настроении.

— Ты рассердишься.

— Я? Почему? Почему я должна сердиться?

— Потому что мы целовались. Может быть, я дал тебе надежду.

— И что?

— Я гей, Линда, — выпалил Энди и покраснел.

Девушка помолчала немного, а после грустно улыбнулась.

— Все самые классные ребята почему-то оказываются геями. Это как наваждение.

— Прости. Это не зависит от меня, что я люблю только его. Теперь я понял окончательно.

— Его? У тебя кто-то есть? Кто он?

— Он? Рой. Ему тридцать шесть, и он самый прекрасный мужчина, которого я только встречал.

— Тридцать шесть?! Так он же старик!

— Значит, он самый прекрасный старик на свете. Он так молод, что мне все равно, сколько ему лет, — мечтательно произнес Энди, и взгляд его потеплел.

— Где ты его нашел? На кладбище, что ли?

— По дороге туда. Это длинная история. Я расскажу тебе как-нибудь потом.

— Ничего не поделаешь, — вздохнула Линда. — Надеюсь, тебе не очень противно дружить со мной?

— Ну что ты! — воскликнул парень. — Наоборот! Я буду только рад, если тебе не станет противно дружить со мной.

— Я подумаю, — кокетливо ответила девушка.

— Спасибо.

— Тогда непонятно, как он допускает, что ты так живешь?

— Он не допускает. Просто это я маленький кусок дерьма.

— Если сказать, что я понимаю хоть что-то, это будет весьма приблизительно.

— Ладно. Обещаю, я расскажу тебе все. Только потом. Ладно?

— Что-то мне подсказывает, кто-то очень доволен чем-то.

— Я был с ним вчера. А еще я танцевал со Стивом…

— Постой! А это еще кто?

— Стив? Ему почти тридцать семь, и он тоже самый прекрасный мужчина.

— Если я хоть что-то смыслю в математике, то их уже двое?

— Двое, — согласился Энди. — И если одного я люблю, то второго просто обожаю.

— Честно говоря, не вижу особой разницы, но тебе виднее. А этот как допускает, что ты там, где есть?

— И этот не допускает. Только от этого ничего не меняется, потому как я не перестаю оставаться все тем же маленьким куском дерьма.

— Ладно. Идем. Моим мозгам нужен перерыв, иначе я никогда не расплету их.

Энди дружески обнял ее за плечи, и они отправились в кафе.

Шон оставил Роя наедине с бутылкой бурбона, сам взял у охранника машину и уехал по делам. Во всяком случае, так он сказал. Он ненадолго притормозил около кафе, чтобы убедиться, что мальчишка там, а после отправился к стройке, остановившись напротив вагончика сторожа.

— День добрый, отец, — Стив приветливо улыбнулся.

— Добрый, — буркнул мужчина.

— Закуришь? — поинтересовался Шон.

— Сперва скажи, что надо, а после я подумаю.

Стив протянул открытую пачку. Они закурили.

— Дело у меня есть одно на коммерческой основе. Я знаю, здесь мальчишка живет. В подвале, кажется.

— А ты кто такой, чтобы я тебе все рассказывал?

— Друг его.

— Что-то не очень ты на друга похож. Староват маленько.

— Оспорить трудно. Ладно, уговорил. Нанял меня один человек, чтобы я его нашел.

— Ну раз нашел, ко мне какие вопросы?

Стив достал стодолларовую купюру.

— Есть вопросы, раз спрашиваю.

Мужчина взял купюру.

— Взглянуть хочу на апартаменты, да и послушать, что скажешь.

— Не положено, вообще-то.

Стив достал вторую купюру.

— Идем, только быстро. Посмотришь, потом валяй свои вопросы.

Сторож пропустил Шона на территорию.

— Иди побыстрее. Не светись здесь.

— Меня уже нет.

Стив спустился по лестнице, прочертыхался, чуть не разбив ногу, и оказался в небольшом помещении. Тусклый свет пробивался сквозь замызганные грязью полуутопленные в земле окна. Пахло сыростью и мокрой пылью. Вот оно, дно, куда пал ангел Роя. В помещении градусов двенадцать. Придвинутые к теплому коллектору, покрытые картоном ящики. Свернутая летняя куртка Энди. Видимо, спит на ней, как на подушке. У изголовья «кровати» коробка. В ней несколько пар дешевых носков, трусы, поношенная толстовка и изрядно потасканные джинсы. Шон с трудом узнал в них те, что покупал вместе с парнишкой. Пачка бумажных носовых платков. Импровизированный стол, покрытый какой-то упаковочной пленкой. Аккуратно завернутая в полиэтилен булка и три пласта плавленого сыра. Почти пустой пакет с молоком. Бутылка с водой, зубная щетка, паста, обмылок, одноразовый бритвенный станок. Сердце Стива сжалось и забилось в самый дальний угол грудной клетки. То, что он видел, было уже не дно. Это - куда глубже. Он подумал о Рое. Сидит, упивается в хлам, а мальчишка живет. Выживает. Волны непонятного состава восстали в груди, и Шон ощутил тошнотворный привкус. Адреналин, густо замешанный на гневе. Нет, не на гневе. На досаде. И не на досаде, неизвестно на чем, ибо никогда раньше он не испытывал подобных чувств. «И собака выживает, не уж-то человек не сможет?» Я убью тебя, Рой, ибо не знаю, как назвать то, что вижу. Нет предела человеческим возможностям, но ты не достиг бы их. Не смог, потому что сдох бы намного раньше. «Комнатка за десять долларов в день. Вполне уютная. Теплая. Есть все необходимое. Нормально. Жить можно. Ну, по крайней мере, я еще не перекинулся, как видишь», — Стив так явственно слышит слова Энди. «А кто-то задает ненужные вопросы, чтобы кто-то другой очень плохо врал». «Тогда обещай, что больше никогда не будешь меня жалеть. Для меня это слишком тяжело». А видеть это не тяжело, Энди? Шона мутило. Переизбыток кофе, никотина, адреналина, отчаяния, злости… Он оглядывался по сторонам, словно надеялся, что это мираж, и все не так на самом деле. Ничего не менялось. Все только усиливалось. Множилось. Разрасталось. Шон уже с трудом вмещал в себя всю смесь вскипевших в нем чувств. Она клубилась, пенилась, давила.

Стив стоял посреди всего этого и не знал, что Энди думает о нем и улыбается. Он не знал, что мальчишка счастлив, вспоминая его прикосновения, движения танца, переплетенные шелковой лентой музыки. Он не знал, как много места занимает в его сердце, обласканный воспоминаниями и любовью. Маленький ангел Роя. Маленький ангел его самого. Человек. Человечек. Худой. Изможденный. Бесконечно одинокий. Бесконечно счастливый. Вся его жизнь вмещается в сжатый кулак, а раскрой его, и распустится нежный цветок, беззащитно расправляя дрожащие, полупрозрачные лепестки.

Стив не помнил, как поднялся из подвала.

— Ну что, посмотрел апартаменты? — голос сторожа вырвал его из круга мыслей.

— А?

— Апартаменты, говорю, посмотрел?

— Да, — Шон с трудом соображал.

Он вынул еще деньги.

— Это - за то, что ты меня никогда не видел, а это…

Стив быстро написал на клочке бумаги телефон.

— Мой телефон службы спасения… когда поймешь, что пора звонить.

— Щедрый у тебя наниматель.

— И очень не любит, когда что-то, за что заплачено, не выполняется.

— Объяснять не надо. Понимаю с первого раза, — произнес сторож, делая жест рукой с деньгами для подтверждения своих слов.

Шон сел в машину и закурил. Где-то в области желудка пульсировало холодное пятно, выплескивая такие же холодные вязкие сгустки в направлении сердца. Он чувствовал себя так, словно его только что напугали до полусмерти. Стив вернулся к кафе и взглянул сквозь стекла. Парень в зале. Улыбался. Даже шутил с Линдой. Какое там «Убить Билла» за пять касаний? Или Энди за три? Парень убил его, вообще не прикасаясь. Разорвал и размазал. И добивает, потому что наклонился убрать со стола и сунул в рот украдкой какой-то кусочек. Стива передернуло. Ему бы уехать, а он не может. Пригвоздило к месту. Приклеило. Не может. Никак. Ничего не соображает. Только курит.

Роя в клубе нет. Охранник сказал, что тот уехал, даже не притронувшись к выпивке. Еще одно потрясение. Шон не знал, что и думать. Решил не думать, просто поехал к Маккене. Тот сидел за компьютером. Работал.

— Не понял? — начал Стив, не зная, к чему это он.

— Что "не понял"? — Рой даже не удивился появлению друга.

— Ничего не понял.

— Работаю. Чего тут не понять?

— Прости, что делаешь? — уточнил Шон.

Маккена не ответил, вопросительно развернувшись к другу.

— Что-то это я не понял, — начал он, поднимаясь навстречу. — Где ты был? У тебя такой вид, словно…

Рой замешкался, заглядывая другу в глаза.

— Что случилось?

— Рой…

— Да что с тобой? Куда ты ездил?

— Энди искал, — на последнем усилии соврал Стив.

— Нашел?

— Нет. Не могу. Он не идет у меня из головы. Не могу, Рой.

Он прижался к груди друга, кусая губы, чтобы сдержаться. Его разрывало изнутри, и от этого было еще хуже.

— Не могу тебя простить. Мне, наверное, было бы легче тебя убить.

— Запросто, — согласился Маккена. — Только, сам говоришь: это ничего не изменит. Он сильный мальчик…

— Мы с тобой занимаемся непрекращающимся онанизмом. То я тебя уговариваю, то ты меня…

Стив запнулся. Он не мог совладать с теми чувствами, что были внутри него, ибо боль души сильнее любой другой. Рой ощутил его внутренний стон. Нет, он не вышел наружу. Остался в глубине. Он был похож на вздох уставшего металла, когда ослабевает давно сжатая пружина.

— Он действительно упал, — словно в безумстве прошептал Шон.

— Кто?

— Твой ангел. Это ты убил его. Я пытался помочь, но… Он не хотел. Знаешь, что я понял? А ведь он свободнее нас с тобой вместе взятых, и знаешь почему? У него было не так много. Только сердце и жизнь, и он рискнул… Знал, что разобьется, и все равно… А мы теперь, как поисковый отряд, ищем его обломки, да только бесполезно. Не найдем, не так ли? Потому что не то ищем. Нам свои куски собирать пора. Хочешь правду? Я ведь тоже его люблю. Не как ты. По-другому. И не могу смириться со всем этим.

Маккена молчал. Стив был прав. Рой понял, что должен держаться. Держаться из последних сил, потому что тот сейчас ни хрена не держится. Всегда такой спокойный и оптимистичный, Шон был раздавлен. Первый раз за все их знакомство Маккена видел такое отчаяние друга.

Наконец-то, понедельник. Энди дождался. Он проснулся и улыбнулся, едва открыв глаза. Сегодня как-то особенно холодно, но это ерунда, это не остановит. Он поднялся, плеснул на лицо холодной воды из бутылки. Отрезвляет. Очень. Приводит в чувства быстро, как нашатырь. Хлебнул молока. Кислое. Когда успело? А, без разницы. Другого-то нет. Доел булку и вышел на улицу. Мальчишка шел, размышляя о Рое. За все это время первый раз спокойно и умиротворенно. Он вспоминал его растерянное лицо. Там, в студии. Да, это почти фантастика - заниматься любовью на кровати, застеленной постельным бельем. Простыни. Черные. Те, что когда-то подарили Каррель и Дик. Запах Роя. Его кожи. Волос. Дыхания. Разве может жизнь предложить больший подарок, чем тот, что воспоминаниями заполняет парня. Он почувствовал, как мурашки внезапно защекотали на затылке, а после сбежали по спине легкой стайкой. Нет, Рой не забыл. Ничего не забыл. Энди теперь точно знает. Был растерян? Странно. Это так непохоже на Роя. Мило, да? Да.

Парень вошел в кондитерскую. У него есть заказ. Необычный. То, что он хочет, не существует в природе. И никогда не существовало. И после не будет существовать. Прямо напротив, на растяжках поперек улицы плещется на ветру реклама. Энди улыбнулся сам себе. Незнакомый какой-то. Далекий. Сидит на ограждении на двадцать втором, кажется, этаже, улыбается, обнимая коленку, а Рой… ходит вокруг, делает снимки. Теплый солнечный день, и все хорошо. Параллельная жизнь, что сочится несмелой каплей в его настоящую. Маккена целует. Смотрит. Он любит смотреть. У него так ощущения острее. Он говорил. Энди закрывает глаза. Так ощущения острее. Он проверял.

Парень сделал заказ. Час объяснений, рисунков, еще уточнений, еще рисунков. Глупый вопрос без ответа: «Если не секрет, для кого это»? Такой же глупый ответ: «Для того, кого даже это недостойно». Еще один вопрос, вскинутый взгляд словно пытает: «Значит, ему тридцать семь»? Честный ответ: «Всего лишь». «Видно, вы сильно его любите». «Если не пробовали, не поймете».