Мир мой неуютный: Воспоминания о Юрии Кузнецове

Магомед Ахмедов. Моя поэзия — вопрос грешника

Юрий Поликарпович Кузнецов — самая яркая классическая звезда русской поэзии века минувшего и века нынешнего. Мастер символов и космической тьмы, глашатай мифов и русского национального духа, в стихах которого жест — шедевр, фраза — афоризм, пауза — золото, слово — музыка.

Поэзия Кузнецова — это зрячий посох классической лиры, который будит таинственные родники, спящие в душах людей ушедших времён и сегодняшних дней.

Кузнецов — поэт в высшем, в божественном понимании таланта поэта.

«Гений, — сказал Расул Гамзатов, — это человек, который каждый день разговаривает с Богом».

Кузнецов, даже разговаривая с самим собой, ищет Бога.

Как никто другой из современных поэтов он имел полное право сказать о себе: «Моя поэзия — вопрос грешника. И за неё отвечу не на земле».

Кузнецов — очень трудный поэт, но его трудность, неожиданность, бескомпромиссность в силе духа, слова и веры, поэтому у него нет случайных стихотворений, они полны драматизма пути, судьбы и любви. Вот его «Завещание».

В предисловии к своему «Избранному» Кузнецов пишет: «Свои первые стихи написал в девять лет. И долго писал просто так, не задумываясь, что это такое, и не заметил, когда стихи стали для меня всем: и матерью, и отцом, и родиной, и войной, и другом, и подругой, и светом, и тьмой».

Когда читаешь Кузнецова, понимаешь искренность и истинность этих слов, здесь вырисовывается личность поэта.

Стихи и поэмы Юрия Кузнецова похожи на минные поля. Он ставит мины на подступах к самому дорогому и святому в его жизни — к России, матери, Родине, другу, подруге, войне, свету и тьме, чтобы враги со всех сторон оставили их в покое, чтобы они со своими шкурными интересами не рвали на клочья израненную столетиями душу его Родины. И надо очень любить Россию, чтобы обезвредить эти минные поля и перейти через них к поэту Кузнецову и понять его классическую лиру.

К примеру: «Последний человек».

Кузнецов чувствует время, самоуглубляясь и самовыражаясь, он живёт в этом времени мужественно и тревожно, предчувствуя грядущее и улавливая свой пророческий внутренний голос.

Самоотдача таких классических поэтов, как Кузнецов, ещё раз напоминает нам о том, что высокий талант улавливает небесные звуки и превращает их в бессмертную музыку слов не для того, чтобы мы так бездарно погубили поэзию и её идеалы, потеряв всякую совесть, лжесвидетельствовав перед Богом и народом ради ничтожных земных благ и собственного благополучия.

А Кузнецов всегда чувствует великую ответственность перед собой и беспощадно это выражает. Вот стихи, которые называются «Заклятие в горах»:

Преодолевать душевный мрак — самая мужественная задача поэта, тоска поэта по совершенству, красоте, радости, по свету и добру делают стихи предельно искренними.

Недаром Блок сказал о Пушкине: «Пушкин так легко и весело умел нести своё творческое бремя, несмотря на то, что роль поэта не лёгкая и не весёлая, она трагическая».

Именно такая трагическая роль выпала на долю Кузнецова — он, иногда один, отстаивает достоинство и величие его родины и великой русской литературы.

Ведь, чтобы так написать, надо чувствовать, знать и любить свой народ и свою родину: поэт, который не любит свой народ и свою родину, — не поэт.

Поэт, как лакмус, определяет реакцию родины на слово, он, как барометр, реагирует на колебания народа и времени, но лучше жить в долгу у вечности, чем в материальном рабстве у современности, где твою землю грызут, пинают и топчут.

Узел грома и зигзаги молнии в небе поэт распутывает и выпрямляет на земле, и ему с вечностью легче разобраться, чем с повседневной стихотворной рутиной иных ретивых современных пиитов.

Поэтому Кузнецов трагически вздыхает:

Кузнецов даёт «искру славянскому уму» и приходит к высоким поэтическим образцам, достойным Пушкина и Блока.

Мой друг поэт Николай Дмитриев очень верно заметил: «Образы пустоты пронизывают поэзию Кузнецова насквозь. Но об опустошённости не может быть и речи, ибо от стихов веет силой… Русское ничто — и сам поэт со своими сквозными и неисчерпаемыми символами, с тревожным любованием самоцветными переливаниями славянской души, с неизбывной, казалось бы, дремотой, вдруг сменяющейся порывами неукротимой энергии».

Действительно, энергии стихам Кузнецова не занимать, стихи его полны великой, живой и целительной силы, его духовный максимализм труден для обычного восприятия, но, углубляясь в его мир, мир поэта, безусловно, великого, понимаешь, что всё неслучайно и что драматический узел кажущихся противоречий продиктован лишь истинным талантом, который выводит его на орбиту духовной жизни современной России, но не красивые слова, а открытия оживляют поэзию. В поэзии же Кузнецова звук поэтической речи высок и вечен, у него даже тени прошлого горят как свечи в ночах нынешних; где идёт открытая война света и тьмы:

«Всё связано во Вселенной: малое и большое, близкое и далёкое, старое и новое», — говорит сам поэт, являясь летописцем этой Вселенной, даже названия книг Кузнецова являются символами этой летописи: «Гроза», «Во мне и рядом — даль», «Край света — за первым углом», «Выходя на дорогу, душа оглянулась», «Отпущу свою душу на волю», «До последнего края», «До свидания! Встретимся в тюрьме», «Пересаженные цветы», «Русский узел», «Русский зигзаг», «Золотая гора», «Ни рано, ни поздно», «Душа верна неведомым пределам», «После вечного боя», «Ожидая небесного знака».

Мой учитель Ал. Михайлов говорил: «Слово родилось из огромного желания человека вырваться из гнетущего плена немоты. Вместе с великим благом, которое оно принесло человечеству, благом общения и способности мыслить, слово открыло возможности и для лжи, источения яда. Поэзия родилась для блага, она уловила перворядное назначение слова и утвердила себя как самая изящная и синтетическая форма мышления.

Она есть верховный акт мысли. Поиски наиболее концентрированного, эмоционального и эстетически эффектного воплощения мысли — вот неумирающая традиция мировой поэзии».

Вот этот «верховный акт мысли» является главным и для Кузнецова. Вот стихотворение «Книги»:

Это там, «где очень много своего и „дух твой дышит бездной странной“, бьётся его живая, трепетная, беспокойная мысль, которая, нарушив молчание, рвётся в глубь веков, раскатывая мир в яйцо мифа, в чудо образа, в силу символа, где чувства упрятаны в глубинах мира, мифа и символа, достигая внутреннего союза мысли и чувства».

Это и есть поэзия умного сердца, где мысль, рождённая чувством и движимая им, ждёт и от нас более живого отклика души, а душа, по Кузнецову, верна неведомым пределам.

Кузнецов признаётся:

Это очень важное признание. Здесь мы находим ключ к пониманию самой сути поэзии Кузнецова — единство пространства души и природы.

По верному определению Николая Дмитриева: «Читателям открылся космос, страшная своим безразличием к человеку бездна. Но каким бы холодом ни веяло от „космических стихов“ Кузнецова, его мужественное предстояние перед непостижимым воспринималось как заступничество за человека. „Я пришёл и ухожу один“, — сказано о себе и обо всех».

Особого разговора требуют и поэмы Кузнецова: «Дом», «Золотая гора», «Сказка гвоздя», «Змеи на маяке», «Афродита», «Красный сад», «Путь Христа», «Сталинградская хроника», где он достиг небывалых глубин и высот поэтического слова.

Зададимся тем же вопросом, что и мой друг Николай Дмитриев: «Каковы особенности поэтики Кузнецова в дополнение к тому, что уже сказано?»

Это — многозначный символ, служащий стержнем многих созданий, яркая антитеза, необычайно чёрный поэтический образ, дерзость заглядывания в самые тёмные закоулки души, умение, подобно Даниле-мастеру, быть в опасной близости от тёмной силы.

Хочу закончить блестящими стихами Юрия Кузнецова «Здравица»:

г. Махачкала

Магомед Ахмедович Ахмедов родился 13 ноября 1955 года в аварском селении Гонода. В 1979 году окончил Литинститут. Первый поэтический сборник на родном языке «Ночные письма» выпустил в 1979 году. На русский язык стихи поэта переводили Сергей Васильев, Евгений Семичев, другие очень талантливые литераторы. Народный поэт Дагестана.