Майк Джеймс подошел к стойке Пан-Американ и протянул два билета до Нью-Йорка. Он был рад, что едет домой. Боже! Он надеялся, что о его Феррари хорошо позаботились, пока его не было.
Эрика стояла рядом с ним. Она классно смотрелась в бледно-зеленом костюме «миди», ее светлые волосы, хорошо уложенные, блестели. Ее взяли сниматься в рекламе в Америке, там нужна была высокая блондинка-англичанка, и ее отобрали сразу же. Майк предложил, чтобы они поехали вместе. Собственно говоря, он предложил, чтобы она остановилась у него дома. Эрик не возражала. Она была в восторге.
Какого черта – подумал Майк – Клео к нему не вернется – а потому почему бы ему самому не порадоваться жизни. С Эрикой неплохо будет в Нью-Йорке. Новое лицо. Какого черта…
Днем раньше он благополучно проводил в европейское турне Малыша Марти Перла и Джексона. О, да, миссис Эмму Перл вызвали из Америки, и она отправилась с ними. В последний раз, когда он ее видел, она накачивала Марти желудочными таблетками и жаловалась на вонючую заграничную еду. Майк рассмеялся от этой мысли.
Клео сука. Надо было давно это понять. Эгоистичная, хладнокровная, жестокая интриганка. Слава Богу, что избавился от нее.
Она даже мизинца Эрики не стоит.
Хер с тобой, Клео Джеймс – сбежала с этим супержеребцом Бучем Кауфманом. Хер с тобой, сука.
Позже в тот день был рейс до Лос-Анджелеса.
Маффин явилась в аэропорт в крестьянской просвечивающей блузке, в потертых джинсах, что были заправлены в сапоги на чудовищных каблуках, казалось, сделанные из американского флага.
– Эй, Маффин, – завопили фоторепортеры, – иди сюда. Повернись боком. Прекрасно! А теперь в эту сторону, дорогуша!
Джон занимался багажом и дорожными документами – визами, паспортами, билетами и так далее. Неделя была трудной, но слава Богу, что был Джексон. Сначала, придя в ярость, он потом утихомирился, и взял все в свои руки. Он тихонько отвел Джона в сторону.
– Ты же не хочешь чтобы эти двое так тебя обосрали?
– поинтересовался он.
– Ни в коем случае, – заявил Джон.
– Тогда нет проблем, – сказал Джексон. – Я этим займусь.
И он занялся.
Маффин являла собой комок оскорбленного девичества. Марти чувствовал облегчение. Джексон сделал все абсолютно так, как надо.
– А что же на самом деле было у вас с Малышом Марти Перлом? – спросил фоторепортер:
Маффин изобразила улыбку.
– Я уже говорила миллион и один раз, это была просто шутка, глупая шутка, которая не сработала.
Она повернулась и обняла Джона.
– Вот мой мужчина, всегда был и всегда будет. Мы скоро поженимся, не так ли, дорогой?
Джон высвободился из ее объятий.
– Конечно, – поддакнул он, – мы займемся съемками для календаря, который делает Маффин, а потом – кто знает…
– А женитьбы с Малышом Марти уже аннулирована? – спросил репортер.
– А она никогда и не была законно оформлена, – ответил Джон. – И ее аннулировали в течение двух часов. Послушайте, ребята, – мы уже всю неделю талдычим об этом. Вы все знаете. Давайте наконец с этим завяжем, а?
Он решительно взял Маффин за руку и повел ее.
– У меня рука от этого болит, – пожаловалась Маффин, – ты мною не владеешь.
– Я владею твоим контрактом на календарь, и потому заткнись и пошли дальше.
– Свинья! – прошипела Маффин.
– Заткнись, Мафф. Не срывай на мне свое ребяческое настроение. Не я женился на тебе, чтобы через десять минут все отменить. Ты должна радоваться, что тебя так быстро избавили от этого подростка.
– Говно!
– Слушай. Мы едем в Голливуд, мы будем жить в прекрасном доме, который устроил нам и за который заплатил Джексон. Мы наделаем роскошные снимки. А ПОТОМ мы поедем на Барбадос. Чего еще ты хочешь? Расслабься. Наслаждайся тем, что есть. Мы изумительно проведем время.
– Ха! – сказала Маффин, и показала язык.
Когда Маффин удалилась, фотографы переключились на Буча Кауфмана, который только что подъехал.
Клео оставила его репортерам и занялась журналами на стойке. Увидела газету, где на первой странице запечатлен был Шеп Стоун, обнимающий красивую женщину. Подпись гласила: «Шеп Стоун, 39 лет, приветствует свою жену, танцовщицу Мэри Лу, 22 лет, которая сегодня прилетела из Флориды».
Мэри Лу выглядела в полнейшем здравии. И конечно же, она не была на восьмом месяце беременности. И, конечно, не смотрелась так, будто поправляется после выкидыша.
Таков он, Шеп Стоун, и его лживость. Он ее надул. А что сделал с Доминик? Клео вздохнула. Большинство людей думают только о себе. Она была на похоронах Доминик. Шеп Стоун не прислал даже цветов.
На прилавке был последний номер «Имиджа» и Клео купила два экземпляра.
– Кто боится большого злого волка, – стоял аншлаг на обложке. Серию ее статей Рассел начал интервью с Бучем.
– Если тебе нужен роскошный американский жеребец… – так начиналась статья.
Именно это ей и было нужно? Именно это она и получила?
– Эй, бэби, – подскочил Буч, – не хочешь сфотографироваться вместе со мной, а? Все эти парни спрашивают, кто эта таинственная леди, кто эта красивая девушка с длиннющими сексуальными ногами. А потом появился Дэниэль Онел, и они все стали его снимать. Ты счастливо отделалась.
– Дэниэль Онел здесь?
– Ага. Он летит тем же самолетом – пробудет в Беверли-Хиллс пару недель. Я сказал ему, чтобы он к нам заглянул. Ты ведь не возражаешь?
– Нет, совсем нет, – она повернулась посмотреть, и конечно же, там был Дэниэль, пытавшийся прорваться сквозь строй репортеров, а с ним была его датская принцесса-домохозяйка, радостно позирующая.
Клео улыбнулась. Наверное, получится так, что Лос-Анджелес будет значить для нее больше, чем она надеялась.
Внезапно Дэниэль ее увидел, какое-то мгновение он в упор на нее смотрел, и взгляд этот значил все.
– Пошли, бэби, – проворковал Буч, – нам на самолет надо успеть.