Мир растений: Рассказы о культурных растениях

Вкусы у людей разные. Но без хлеба и каши, кажется, не живет никто. Хлебные растения — крахмалоносы. В основном это злаки: пшеница, рожь, кукуруза, рис, овес… Прибавим, сюда гречиху, картофель и тропические клубненосы: ямс, батат и маниок. Зерна и клубни содержат, конечно, жиры и белки, но крахмала в них больше. Сытость дают надолго, чем привлекли внимание человека, да и животных тоже.

Площади занимают огромные. Одна только пшеница расселилась на территории, равной Европе. Владения помидора в сто раз меньше. Каждый из крахмалоносов чем-нибудь знаменит. Кукуруза дает огромный урожай. Ячмень выше других поднимается в горы. Рожь длинной соломиной подавляет сорняки. Рис гарантирует самую калорийную пищу, а гречиха — самый ценный белок, близкий животному. Просо выручает в засушливых местностях. Картофель раньше всех поносит плоды.

Пшеница, рис, кукуруза — три ведущие зерновые культуры. Главную массу продукции дает пшеница. Больше всех зерна собирает наша страна. По кукурузе впереди США, по рису — Китай. СССР держит также первое место по ржи, ячменю и овсу.

Ни в одной стране мира не едят так много ржаного хлеба, как у нас. Овес — любимая пища народов Северной Европы. Знатоки в шутку говорят, что северянам удалось сохранить тонкую талию благодаря овсянке. В ней крахмала меньше, чем в другом зерне. В Финляндии овес вообще был главной культурой, и только недавно его потеснил ячмень.

Ячмень за облаками

Славный наш путешественник Н. Пржевальский, проходя по Гималаям, немало удивлялся, как высоко тут сеют хлеб. Последние нивы желтели на высоте пяти тысяч метров над уровнем моря. Здесь было царство ячменя. Местные жители ели не пшеничный и не ржаной, а ячменный хлеб. Он был грубоват, немного сладковат, быстро крошился, высыхая, рано черствел. Но у людей не было иного выхода. На таких высотах ни рожь, ни пшеница не удаются.

Природа как бы устроила всемирное соревнование зерновых злаков: кто из них уцелеет в заоблачной выси? Победил ячмень. Он превзошел всех своей скороспелостью. Есть сорта, которым хватает для созревания сорок восемь дней. Чуть больше полутора месяцев. Ни пшеница, ни рожь столь быстро зерно дать не могут.

Располагая такими выгодными показателями, ячмень преуспел в северных пределах земли. В Норвегии его уже двести пятьдесят лет возделывают под 70-м градусом северной широты. Если двигаться по этой параллели на восток, то ячмень можно встретить в Финляндии, а потом у нас под Верхоянском на полюсе холода Северного полушария. В Новом Свете, на Аляске — тот же ячмень. Он вызревает за шестьдесят дней.

Как распознать ячмень? Есть много признаков. Знатоки узнают его чаще всего по остям. Ости у ячменя обычно очень длинные. Правда, и пшеницы бывают остистыми. Но у главной нашей пшеницы — «мягкой», из которой делают муку для хлеба, ости короткие и топорщатся в стороны, как щетина. У ячменя ости бывают в два раза длиннее колоса и все, как одна, устремлены вверх. Ячменный колос как бы создает иллюзию летящего снаряда или ракеты, а ости кажутся струями воздуха, которые отбрасываются в пустоту.

Ости не только придают космический облик растению. Они еще и полезны. Работают как листья, ведут фотосинтез. Благодаря остям урожай становится выше.

Соблюдая истину, скажу, что бывают ячмени и без остей, хотя у нас таковых почти не сеют. Поэтому полагаться только на внешность растения не всегда достаточно. Ботаники советуют для большей уверенности проверять строение колоса по определителю…

Замечательно, что ячмень прославился на юге не меньше, чем на севере, хотя он и не дает там особенно больших урожаев. Опять понадобилась его скороспелость. На Севере важно, чтобы не попасть под заморозок. На юге, чтобы успеть вызреть до засухи.

В наши дни рекорд урожайности по ячменю удерживает Голландия. С гектара пашни голландцы собирают около полутора трехтонных грузовиков зерна. У нас в Подмосковье — одну машину с гектара (примерно площадь стадиона!). Это считается хорошим урожаем. А в Сирии и Ливии лишь десятую часть с той же площади.

Однако самый большой, прямо-таки баснословный ячменный урожай собран в нашей стране. И где? Не под Москвой и не на Кубани, а в Якутии. Вспомним, что почвы там холодные. Оттаивают только с поверхности. Лес и тот растет туго. А тут культурный злак. Но якутские хлеборобы постарались тщательно подготовить пашню. Раскорчевали участок леса. Сожгли хворост. Добавили навоза. Вырос урожай — 12 тонн с гектара. До сих пор этот рекорд остается заветной мечтой хлеборобов всего мира. А ведь он был собран еще в 1935 году, когда не было ни техники, ни химикатов.

Итак, ячмень — идеальное растение? Дальше всех — на север. Выше всех — в горы. Выручает и на юге. И вообще годен почти в любой точке земного шара. Увы, и у ячменя немало недостатков.

До революции сдерживала разведение ячменя крохотная шведская муха. В те годы Россия вывозила большие партии зерна за границу. За ячмень хорошо платили. Но многие хозяева бросали выгодную культуру. Муха не давала работать. Только после революции агроном Н. Рудницкий вывел сорт, который лучше других противостоит вредному насекомому. Сорт Винер, который он назвал в честь своего учителя, жив и работает по сию пору.

Но мушка — одна из бед ячменя. Гораздо больше потерь — от пленок, в которые упаковано ячменное зерно. Сравните с пшеницей. У той из комбайна льется зерно яркое, как свежий мед, красное, блестящее. У ячменя из бункера сыплется с неприятным шелестом тусклая грязно-желтая масса, мало похожая на зерно. Чтобы увидеть зерно, нужно содрать пленки. Выйдет перловая крупа. Это и есть ячменное зерно. Пока зерно обдирают, оно обламывается и теряется чуть ли не половина ценного продукта. Невыгодно.

Животных можно, конечно, кормить и неободранным. Но часть зерен они не пережевывают, и корм тратится впустую. Плющить можно, как «Геркулес», но это хлопотно и дорого. Выход есть: сеять ячмень не пленчатый, а голозерный. Это как раз тот ячмень, который используют в азиатских горах и который, может быть, и видел Пржевальский.

Однако тут складывается странная ситуация. Ведь не только ячмени пленчатые. Есть и пленчатая пшеница — полба (о ней, помните, Пушкин писал!). До сих пор полбу выращивают в Испании, Эфиопии, Италии, Швейцарии, ФРГ. У нас — в Татарии, Башкирии, Закавказье. Из полбы делают великолепную кашу. В отличие от других каш она никогда не становится слизистой, неприятной на вкус. Но если посчитать, сколько в мире полбяных нив, — ничтожная доля. Невыгодно драть с зерна пленки.

Не странно ли, что с ячменем происходит нечто совершенно противоположное? Пленчатый заполонил мир, а голозерный редок! Тому есть несколько причин. Во-первых, урожай меньше. Во-вторых, зерно осыпается.

Голозерный попал в наши края еще в пушкинское время. Некоторые помещики и губернаторы сеяли его для собственного потребления и были очень довольны. Называли по-разному. Ячмень с четырехгранным колосом — Небесным, двухгранным — Гималайским. Легко догадаться — оба пришли из заоблачных высей Гималаев. Больше всех восторгался поднебесными сортами псковский инженер-путеец И. Мягков. Из голозерного ячменя в Пскове он делал крупу высшего сорта. Она начисто отличалась от обычной перловки. Имела благородную желтизну, быстро варилась. Каша получалась рассыпчатой и сладкой, нежной на вкус.

Прошло полтораста лет. Наука ушла вперед. Но голозерные ячмени и по сию пору редкие гости на наших хлебных нивах. Только где-нибудь в дальних горах Таджикистана, в северной глубинке Коми АССР да в Красноярском крае разводят хозяйства на свой страх и риск.

И тут самое время вспомнить, что в старину семенным зерном голозерного бойко торговала известная фирма графа Уварова. Уваровский ячмень не боялся морозов. Не полегал. Давал отменный урожай. Но был великим соблазном для воробьев. Пленчатый воробьи не трогали. Чем голозерный их привлекал? Только ли открытым расположением зерен, тогда не уяснили.

В наше время ученые ВИРа обнаружили, что голозерные ячмени гораздо богаче белком. И как корм они лучше пленчатых. Пробовали давать «гималайское» зерно курам, и те стали нести больше яиц. А что еще важнее — увеличилась толщина скорлупы. Сразу же сократился бой яиц при перевозке! Воробьи-то, выходит, инстинктивно чувствовали, какое зерно лучше. Крепость яичной скорлупы важна и для них.

Но вернемся к обычному пленчатому ячменю. Наша страна занимает в мире первое место по этой культуре. За нами — четвертая часть мировых сборов. Половина — за Европой. Огромная Азия сеет совсем немного, вдвое меньше нас.

Вспомним еще раз заслуженный российский сорт Винер, проработавший без малого сто лет. Винер был рассчитан на не слишком удобренную, не слишком ухоженную землю. В те годы, когда агроном Рудницкий его создавал, о такой земле мечтать было рано. Когда же поднялась культура земледелия и колос Винера отяжелел, бессменный сорт стал полегать. Урожай в пять тонн с гектара он выдержать не смог (а ныне бывает по семь и по восемь!). Двадцать лет работали селекционеры и получили от Винера новое дитя — сорт Московский 121. Но пока ученые трудились, удобрений на полях стало еще больше, уход за посевами еще лучше. Урожай еще весомее. Стал полегать и Московский.

Селекционеры и это предвидели и заранее стали готовить смену Московскому. С помощью мутагенов создали сорт Факел. Этот внук Винера имеет прочную соломину. Он — карлик и не полегает в те сырые и трудные годы, когда Московский «валится точно прикатанный». Зато в сухие годы не ложится и Московский, и тогда Факел проигрывает родителю несколько очков. Которому отдать предпочтение? Знатоки считают, что ни тому ни другому. Нужны еще более совершенные сорта…

Бесконечен порыв селекционеров. Вечные поиски. Но как без них обойтись?

Сто лет Рожь по ржи

Рожь отступает! Душистый, ароматный, черный хлеб, веками кормивший северного крестьянина, начал сдавать позиции. Невероятно, но факт. Рожь на Севере уступает место южанке-пшенице. Раньше было наоборот.

Все меньше сеют рожь в Азии и в Америке. В Африке о ней и вообще мало кто слышал. Лишь у нас да в Европе рожь еще держится, хотя сборы вроде бы не растут.

Сто лет назад рожь была первой культурой в России. Ее сеяли втрое больше, чем пшеницы. В полтора раза больше, чем картофеля. В тридцать раз больше, чем кукурузы. Да что там сто лет. Сеяли больше и до войны. И даже двадцать лет назад.

Что случилось? Все больше и больше зерна пшеницы, риса, кукурузы. Ржи — меньше! Нельзя сказать, что люди разлюбили черный хлеб. Разлюбить трудно. Свидетель тому поговорка: «Нужда заставит калачи есть». Это про тех крестьян, что бежали с Севера от помещиков на юг. На Дон и Кубань. Вместо черного хлеба приходилось есть пшеничные калачи. Но они не могли заменить ржаную краюху… Русские крестьяне привыкли к ней так же, как молдаване к мамалыге. Просто потому, что на Севере она, рожь, была главной культурой.

Почему же рожь на Севере главная? Тут причин несколько. Во-первых, потому, что неприхотлива к почве и слишком сильно ее не истощает. Другие культуры на одном и том же месте не удаются. Если долго сеять лен по льну, наступит льноутомление почвы. Бывает клеверное утомление и разное иное. Рожь может по ржи расти долго. А сколько?

Этот вопрос пришел в голову немецкому агроному Ю. Кюну. И он решил заложить опыт лет на сто вперед. Посеял рожь возле города Галле (ныне территория ГДР) в 1872 году. Больше ста лет прошло. Давно уж нет в живых Кюна. Каждый год сеется рожь по ржи. И ничего. Рожь растет, и почва не портится. В 1912 году опыт повторил наш соотечественник академик Д. Прянишников в Тимирязевской академии в Москве. И тот же результат.

Вторая выгода от ржи в том, что не требует большого ухода. В чем главная беда зерновых? В сорняках. А рожь сама не так давно вышла из сорняков. Она засоряла посевы пшеницы. Это заметил еще академик Н. Вавилов, когда работал в Афганистане. Бывший сорняк, а ныне культурное растение, сохранил, конечно, некоторые полезные черты своего предка. Сорняков не боится.

Главное оружие против них — длинная соломина. В рост человека и даже выше. Благодаря такой исключительной высоте во ржи всегда темно, как в лесу. И сорняки там не осмеливаются появляться. И до того это бросалось в глаза, что даже поэты и те заметили. «Расступись ты, рожь высокая!» — писал Н. Некрасов. Ему вторил английский коллега А. Шелли. Оба писали о влюбленных и отправляли их прятаться от чужих взоров в заросли ржи. Там было надежное убежище.

Рожь — хлеб северный. Но и в южных краях его тоже не забывают. Правда, сеют не так много. И не всегда для еды. В прежние годы в Бессарабии, кукурузном крае, рожь сеяли обязательно. Относились к ней с повышенным вниманием, как к никакой другой культуре. Пшеницу молотили лошадьми. Гоняли их по снопам, пока не высыплется зерно. Рожь молотили вручную. Цепами, чтобы не порвать стебли. Делали это из чисто практических соображений. Земледельцев интересовало не зерно, а солома. Она нужна была для особой цели. Из нее делали перевясла — крепкие пояса, которыми вязали кукурузные снопы.

Почему же хлеборобы отказываются от ржи, отворачиваются от нее, если она так хороша? Их, конечно, соблазняет пшеница, но пшеница на Севере часто годится только на корм скоту, а рожь дает полноценное зерно.

И вот тут мы подходим к парадоксальной ситуации. Та самая великолепная соломина, которая обеспечила ржи ее успехи в борьбе с сорняками, стала причиной ее забвения. Колос клонит растение к земле. Рычаг оказывается слишком длинным. Рожь полегает. Применить механизацию на полегшей ржи трудно.

Итак, первый недостаток ржи — полегание. Но как же крестьяне мирились с ним? Они — люди практичные и не потерпели бы такого дефекта. И тут возникает второй парадокс ржи. Она стала полегать, потому что ее улучшили! Раньше не полегала. Или, по крайней мере, редко. Но и урожай давала мизерный. В конце прошлого века нашелся человек, который взялся вывести хороший, урожайный сорт. Им оказался молодой агроном из губернского города Вятки (ныне Киров) Н. Рудницкий.

Рудницкий работал на опытной станции. Он выводил урожайный сорт ячменя. Этот сорт, Винер, жив и поныне. Служебного времени на рожь не оставалось. Ею Рудницкий занимался после работы. Это было его хобби.

Когда ученый взялся за дело и осмотрелся, он обнаружил удивительное явление. Была масса сортов у других культур. У пшеницы их можно было считать десятками: Крымка, Кубанка, Банатка, Белотурка… У картофеля число сортов перевалило за двести. И лишь у ржи сорта считали единицами.

Рудницкий начал свои работы с безымянной рожью. Он походил по крестьянским нивам и выбрал несколько участков, где зерно показалось более тяжелым и крупным. Он сеял зерна снова и снова и опять отбирал более крупные и тяжелые. Так была создана Вятка, сорт, и поныне удивляющий селекционеров своими качествами.

Стоит сказать, что Вятка чуть было не погибла. В 1911 году, когда Рудницкий был близок к цели, город потребовал обратно земли Вятской опытной станции. На них решили устроить… ассенизационный обоз! Три года тянулись тяжбы. Город победил. Рудницкий с болью душевной скармливал уникальное зерно скоту, и вскоре на месте опытных делянок расположилась свалка нечистот! Завершить начатое дело удалось только после революции.

Вятка оказалась почти идеальным растением, за исключением одного. Колос вышел большой и тяжелый, соломина же осталась почти такой, как и раньше. Чем больше был урожай, тем быстрее полегала Вятка. Пятнадцать граммов — столовая ложка зерен в колосе — для Вятки предел. Уже клонится к земле.

Второй недостаток Вятки касается уже не соломины, а колоса. Но прежде чем коснуться его, нужно вспомнить об одном курьезном случае, связанном с газетой «Сын отечества». Газета не имела ни малейшего отношения к сельскому хозяйству, но, поскольку в те годы, в конце прошлого века, ржаной вопрос уже стоял на повестке дня, корреспондент решил отличиться и внести свою лепту в его решение.

Он писал, что решить ржаную проблему совсем просто. Надо только походить по крестьянским полям и поискать там многолетнюю рожь. Он такую рожь обнаружил. Она прекрасно отрастала даже тогда, когда ее не сеяли. После уборки появлялась новая зелень и новые колосья. Их снова жали, и снова поднимались высокие стебли. И так до бесконечности. Год за годом. Раз посеял — несколько лет собирай урожай. Ни пахать, ни боронить, ни семена тратить не надо!

И тотчас в редакцию главного агрономического журнала посыпались вопросы. Правда ли, что крестьяне сеют многолетнюю рожь? И где добыть семена? Журнал возмущенно огрызался: нет такой ржи у крестьян. Есть обычная озимая. Ее сеют с осени. Просто журналист попался малограмотный.

На самом деле случилось вот что. В 1891 году с первых чисел мая до конца июля стояла необычайная жара без дождей. Хлеба спели очень быстро. Смотришь — утром зерно еще сырое, а к вечеру сыплется из сухого колоса от малейшего ветерка. От прикосновения косы. Крестьяне в страхе потерять урожай выходили на жатву ночью и косили при луне. Увы, все равно много ржаных зерен оказалось на земле. Несчастные пахари собирали так мало, что едва хватало на еду и то лишь до рождества. Поля остались незасеянными. Думали по весне добыть семян какой-нибудь яровой культуры, перепахать и тогда уж посеять.

Потом полили дожди, и, к удивлению своему, неудачники, оставшиеся без семенного запаса, обнаружили по жнивью обильные всходы. Они появились от падалицы, из того зерна, что вытекло из колосьев. Самое замечательное было даже и не в том, что всходы появились от падалицы, а в том, что всходы из падалицы были гораздо лучше, чем у тех хозяев, которые приберегли зерно и успели засеять с осени.

Тут вспомнили, что лет десять назад была такая же жаркая погода и рожь тоже осыпалась дочиста. И один хозяин, который не накопил семян и не сеял, получил урожай из падалицы, да такой отменный, какого в округе ни у кого не было.

А теперь вернемся к незадачливому журналисту из «Сына отечества», который зеленя от падалицы принял за многолетнюю рожь. Не будем слишком строго его судить. Возможно, он слышал от бывалых людей, что в природе существует рожь многолетняя. Правда, она дикая. С Кавказа. Там ее косят на сено, как самую обычную траву. На полях же ее никто в те годы не высевал.

Между тем время шло, а мысль о посевах многолетней ржи не потерялась. В послевоенные годы ее вывел сначала ставропольский агроном А. Державин. Потом появилась своя многолетняя рожь в Киргизии и других местах. Однако тот, кто подумает, что она освобождает руки земледельцу, ошибается, как тот журналист из «Сына отечества». Пока хлеборобы так же аккуратно и пашут и сеют. Многолетняя рожь идет только на зеленый корм скоту. Зерно она, конечно, тоже может дать, но совсем немного. Так уж сложилось, что многолетние злаки с однолетними по урожаю зерна сравниться не могут. У однолетних он гораздо больше!

Правда, был в те годы еще один сорт ржи, который мог сбить с толку журналиста, — Ивановская. Ее сеяли в иванов день, не осенью, как обычно, а летом. К осени она сильно кустилась и развивала уйму зелени. Ее косили на сено. А весною она отрастала и давала обычный урожай зерна. От одного посева — два урожая. Зерно и сено!

Об Ивановской много писали, а потом забросили. Она приносила слишком мелкое зерно и часто подмерзала. Двойной урожай дарила только в Западной Европе, откуда и пришла.

Впрочем, западноевропейцам в отношении ржи завидовать тоже не приходилось. Ржаной хлеб у них редко удавался. Буханки получались такие, что верхняя корка отставала от мякиша, как крышка от сундука. А у нижней корки темной полосой выделялся «закал» — плотный, как бы спрессованный слой.

Заметили странную связь «закаленного» хлеба с сезоном года. Зимою бракованный хлеб встречался реже, а в теплое время, с апреля по август, чаще. Правда, иной раз и летом буханки удавались на славу. Покупатель быстро выяснил, в чем дело. Хороший хлеб получался из русской ржи. Она имела больше клейковины. Немцы стали требовать хлеб из русской муки. Свой, немецкий, игнорировали.

Сказывался сырой климат Западной Европы. В апреле, чуть наступали в Германии погожие дни, в зерне начинались пертурбации. Крахмал становился неустойчивым. Он портил зерно. Хорошо еще, если уборка приходилась на сухое время. Но лето в Германии часто дождливое. Это усиливало неустойчивость крахмала.

Отчасти были виноваты сами крестьяне. Они хранили зерно в амбарах под черепичными крышами. В жару черепица нагревалась сильней, чем другой материал. От нее накалялся воздух амбара. А зимою между плитками черепицы ветер задувал снег. Снег проникал внутрь и вызывал лишнюю сырость.

Все эти неурядицы, однако, не охладили любовь горячих поклонников ржи. А те изобретали различные способы и ухищрения, чтобы помочь своему кумиру.

В июле 1903 года в московских газетах поднялся шум по поводу открытия С. Карамышева, который объявил рожь золотой жилой. Он уверял, что доход от северного жита можно поднять вдесятеро. И что теперь нескольких квадратных метров земли будет довольно, чтобы прокормиться одному человеку в течение года!

Газетные репортеры поспешили на участок Карамышева. Они увидели пышные, как гигантские букеты, ржаные кусты. Каждый состоял из сорока, а то и семидесяти стеблей. На каждом стебле гордо покачивался колос с девяноста зернами. Изобретатель достиг успеха простым приемом. Он несколько раз пересаживал ржаные всходы. И каждый раз все глубже. От такого старания число стеблей умножилось.

Журнал «Сельский хозяин» получил множество писем от земледельцев с просьбой высказать свое мнение по этому вопросу. Редакция попыталась подсчитать расходы и прибыль. Выяснилось, что изобретатель преувеличил в пылу восторга барыши в десять раз. Никакой особой выгоды новый способ не дал. Ведь на посадку уходит уйма ручного труда, а он для хозяйства невыгоден.

Другие любители ржаного каравая старались достичь успеха, подселяя к своей подзащитной разные полезные растения: то гречиху, то овес, то клевер. Особенно хорошо действовал клевер. Не обошлось и без курьезов.

Хлебороб из Ярославской губернии М. Ошанин однажды попал с клевером впросак. У него на гумне веяли рожь. Под веялку сыпались отходы — мелкая труха. Это были семена сорных трав. Кто-то из домашних принял труху за семена клевера. Их собрали и ссыпали в ларь, где Ошанин всегда держал клеверные семена.

Весною, когда озимь ржи зазеленела, Ошанин выгреб из ларя семена, пустил сеялку и распределил их по ржаному полю. Когда приспело время убирать рожь, Ошанин выехал в поле и глазам не поверил. Перед ним волновалось под ветром белое кружево. Пашня словно снегом покрыта. Цвел поповник, белая ромашка, знакомый с детства полевой сорняк.

Выяснилось, что тот мусор, который выгребли из-под веялки, почти целиком состоял из семян белой ромашки. Ее и рассеял впопыхах Ошанин по ржаному полю.

Расстроился земледелец страшно. Без клеверного корма скот оставался на голодном пайке. Увы, ошибку не исправишь. Наш хозяин решил скосить ромашку вместе с рожью. Корм получился, правда, грубоватый и жесткий, но скотина ела его охотно. Здоровье коров не пошатнулось, а молока они даже прибавили.

Обрадованный земледелец написал письмо в «Вестник сельского хозяйства» и советовал всем заменять клевер ромашкой. Редакция не согласилась с мнением Ошанина, но письмо опубликовала. Пусть любители ржи подумают, какие соседи для нее выгодней.

А теперь вернемся в наши дни. Вы, наверное, не забыли, что главная беда нашего северного жита — полегание. Колос стал тяжелым. Солома не выдерживает. Что об этом думают специалисты? Думают по-разному. Одни предлагают простой способ: укоротить соломину. Сделали так у пшеницы и у риса, и они перестали полегать. У ржи укоротить солому оказалось труднее. Ведь крестьяне отбор вели как раз в противоположном направлении. Чтобы повыше была и лучше боролась с сорняками. Но селекционеры все же одолели рожь. Была Вятка ростом выше человека. Стала Дюймовочка — ниже пояса. Потом еще укоротили и довели подопытное растение до того, что оно стало сначала карликом, а потом суперкарликом. Ниже морковной ботвы. Высота — двадцать сантиметров. Мелкие, острые, как шило, листья. Плотный короткий колос.

С суперкарликами, конечно, переборщили. Пока остановились на высоте Дюймовочки. Урожай удвоился. Рожь перестала полегать. Казалось бы, цель достигнута? Но вот что смущает селекционеров. При отборе на короткую соломину страдают корни. Они хуже сцепляются с почвой. Рожь снова полегает. Это раз. На укороченном стебле листьев оставалось столько же. Но теперь они сближены друг с другом. Ветерок уже так не продувает. Вентиляция хуже. Зато яростнее работают ржавчинные грибки и шведская муха. Многие короткостебельные сорта оказались слабо зимостойкими. А у некоторых ухудшился вкус хлеба…

Есть ли выход? Конечно, есть. Ученые считают, что рожь полегает там, где сеют по шаблону. Где норму высева дают одну и ту же. А ведь все почвы — разные. На одних надо посеять три миллиона зерен на гектар, а на других в два раза больше. Удобрять тоже надо грамотно. Знать, когда положить азот, а когда калий и фосфор.

Теперь — о второй беде ржи. О прорастании зерна раньше времени. Помните, как у немцев получался хлеб с «закалом»? Когда корка отставала от мякиша. В сыром климате Северной Европы это частое явление. Особенно не везет шведам. Наконец они не выдержали и решили вывести непрорастающий сорт. Им особенно нужно качественное зерно. Они делают хрустящие хлебцы.

Шведы выдерживали колосья ржи в специальных камерах. Туда напускали искусственный туман. Зерна, которые прорастали, тут же выбрасывали. Оставались одни стойкие. Самые стойкие.

В результате появился сорт Отелло. Он нес зерна, не прорастающие до срока при любой влажности. Но для хрустящих хлебцев шведам требуется еще и большой запас белка в зерне. Они даже норму установили. Одиннадцать процентов белка и не меньше. Такое зерно есть у нас. Шведы и норвежцы с удовольствием его покупают. Правда, при этом они немного морщатся и говорят, что зерно мелковато. Покрупней бы!

Что можно сказать по этому поводу? Можно сделать, конечно, крупней. Но вот что мне хотелось бы рассказать, прежде чем ответить на замечание шведов.

Сто лет назад редакция журнала «Сельский хозяин» получила посылку с семенами необычно крупной ржи. В письме, приложенном к посылке, его автор П. Каченовский сообщал, что новый сорт ржи выведен им с помощью смешанного посева ржи с пшеницей. Путем взаимного опыления.

В редакции посмеялись над незадачливым опытником и ответили, что присланный образец вовсе не гибрид, как предположил автор, а обычная рожь. Она выросла среди пшеницы. Там конкуренция меньше, чем в чистом ржаном посеве. А поэтому и зерно крупней получается.

Некоторые селекционеры и в наши дни увлекаются чрезмерно крупным зерном. Что из этого выходит, выяснили недавно ленинградцы. Оказалось, что при этом зерно созревает дольше, попадает под дожди и прорастает на корню. Значит, вкус хлеба ухудшится и корка начнет отставать от мякиша. Кому это нужно?

И вот совсем недавно, когда в нашей стране создали проект идеальной ржи, установили предел крупности, выше которого поднимать не годится.

Модель будущей ржи учитывает, конечно, не только крупность зерна. Там записано, сколько стеблей и какой высоты должно давать северное жито, сколько в зерне должно быть белка и незаменимой аминокислоты лизина. Идеальная рожь должна набрать самые высшие баллы по устойчивости к вредителям, морозу и засухе. И, конечно же, давать урожай почти по килограмму зерна с каждого квадратного метра. И хлеб из этого зерна должен опять-таки идти самым высшим баллом, чтобы не отставала верхняя корка у буханки и не «закалялся» мякиш у нижней.

Итак, подведем некоторый итог. Что ждет рожь впереди? Пророчеств было много. В 1887 году один из обозревателей писал, что дешевая пшеница на мировом рынке, пожалуй, скоро заставит Европу забыть о черном ржаном хлебе. Не сбылось пророчество. О черном хлебе мир не забыл. И хотя другие зерновые пока обгоняют рожь, былая слава к ней вернется.

В Англии уже сейчас считают черный хлеб «хлебом для богатых». На международных конгрессах его подают как деликатес. Финны ездят к нам за консультацией. Свой ржаной каравай у них получается хуже, а потребность растет. Забавнее всего вышло в Японии. Они закупали на корм скоту рожь за рубежом. Ее зерно стоит дешевле других. А когда сами попробовали, так понравилось, что Япония стала крупным импортером ржи. Поневоле согласишься с Пушкиным, который, попав на юг, сильно тосковал по ржаному караваю: «Дорого бы я дал за кусок черного хлеба!»

Остается уточнить некоторые детали. Почему, например, ржаной хлеб называют черным? И почему он черствеет медленнее пшеничного? И какая выгода в том, что наша рожь содержит больше белка, чем западноевропейская?

Черным называют ржаной хлеб, потому что он и впрямь темнее, чем пшеничный грубого помола. А темнее он потому, что при выпечке легче образуются темноокрашенные вещества меланоидины. Черствеет меньше по той причине, что содержит больше слизистых веществ. А белки ржи ценятся вдвое выше, чем пшеничные. В них гораздо больше незаменимой аминокислоты лизина, о которой сейчас говорит весь мир.

Однако тот, кто, прочитав эти строки, станет изменять свой рацион и перейдет на один ржаной хлеб, сделает ошибку. Рожь содержит, кроме полезных и вкусных веществ, и некоторые другие, не очень полезные. Поэтому диетологи советуют: ломтик-два за обедом — хорошо и здорово. А больше не стоит. Все хорошо в меру. И черный хлеб — тоже.

Просо

Знатоки до сих пор не могут забыть, как в трудную военную пору, в 1943 году, казахский хлебороб Чаганак Берсиев получил небывалый, прямо-таки фантастический урожай проса: двести центнеров с гектара. До тех пор в среднем собирали по пять (в наши дни — тоже!), а он — двести. В сорок раз больше.

Не только проса, никаких зерновых столько не собирали. Подумать только — десять стаканов пшена с одного квадратного метра! Поверить трудно. Однако факт.

Чтобы разобраться в нем, придется отсчитать назад несколько лет и остановиться на 1938-м. Год засушливый. Особенно тяжелый для Саратова, Оренбурга, Казахстана. Этот сухой и жаркий край называют коротко: Юго-Восток. Засуха на Юго-Востоке — частый гость. Нужны были срочные меры. И культура, которая ее не боялась. Нужно было обеспечить урожай.

Немедленно создали тысячи звеньев. Шефство приняла на себя ВАСХНИЛ — Всесоюзная академия сельскохозяйственных наук имени В. И. Ленина. А из культур выбрали просо. Оно меньше других страдало от засухи.

Первый опытный год оказался еще засушливее, чем его предшественник. Звенья старались, как могли. Задерживали снег. Готовили почву по всем правилам науки. И получили урожай в пять, а некоторые — в десять раз выше обычного. Но ведь не в сорок же! До будущего рекорда славного Чаганака было далеко.

Казахстанец до тонкости изучил жизнь проса. И в первую очередь он учел, что просо — культура пластовая. Она дает наивысший урожай только по пласту. Пласт — дернина целины, которую первый раз разрезает плуг. В нем нет еще сорняков. Без сорняков хорошо удаются все культуры и трижды хорошо — просо. Мелкое просяное зернышко и всход дает такой крохотный и тщедушный, что его может задавить любой сорняк. Берсиев это знал и посеял просо на нови. На целине.

Однако ведь и другие знали секрет пласта. И если у них была в запасе целинная почва, пускали ее под просо. А до двухсот центнеров берсиевских никто из них не дотянул. Почему?

Прежде чем ответить на этот вопрос, хочу вспомнить один случай из собственного прошлого. Во время войны нашу часть перебросили с Калининского фронта под Сталинград. Там, в Нечерноземье, нас кормили гречневой кашей, да и той давали по норме, понемногу. (Районы, где сеяли гречиху, были захвачены врагом!) А здесь, в степном краю, в Заволжье, властвовало пшено. Давали кашу без ограничения, сколько съешь. Хоть целый котелок!

Я в те годы, естественно, не задумывался над причиной такой разницы в пищевом довольствии. Уже после войны, кончив институт, понял, что иначе быть не могло. В Калининской области, теплой и дождливой, хорошо родится греча. Проса там не сеют. В жарком и сухом Заволжье первое место — за просом. Несмотря на засухи, оно обеспечивало нам вкусную и здоровую еду.

И вот тут мы сталкиваемся с парадоксом проса. Если проследить, где сеял эту культуру Чаганак Берсиев, окажется, что он использовал богатые наносные почвы по реке Уилу. Почвы пойменные и уж никак не сухие. Не странно ли? Признанную культуру засушливых мест высевать на влажной почве речной долины? Отнюдь нет. Просо дает, конечно, урожай на сухой земле, где гибнут пшеница и ячмень, но в несколько раз больший приносит на влажной земле. Потому-то в зимнее время в далеком 1938 году просовые звенья выставляли на полях тысячи обмолоченных снопов пшеницы. Они задерживали снег и прибавляли воду полям.

Однако и задержав снег, звенья все же не смогли достичь высот Чаганака Берсиева. Оставалось еще очень много приемов, которые надо было применить, чтобы просо дало урожай, близкий к берсиевскому.

Взять хотя бы каток. Сколько споров было насчет катка и прикатывания почвы. Одни говорили: без катка просо не уродится. Не укатаешь, влагу потеряешь. Другие возражали и утверждали обратное: укатаешь, влагу потеряешь. Правы были и те и другие. Там, где сильные ветры, неукатанная почва сохнет быстрей, чем катаная. Там, где нет ветра, — наоборот!

Просо ни на день нельзя оставлять без внимания. Даже если грамотно проведен сев, если вовремя убраны сорняки, если уже налились метелки, может подуть ветер, и часть зерна осыплется. Иной раз даже раньше, чем созреет. Профессор И. Елагин проделал такой опыт. Он подставил лотки под кустики проса и стал ждать. Просо еще не достигло полной зрелости, а в лотках уже появились первые красные зерна. Скоро они усеяли все дно лотков. И как нарочно, падало первоклассное зерно.

Чтобы представить, сколько теряется продукции, достаточно вспомнить историю, о которой рассказал в 1911 году агроном В. Романов-Романько. Он решил обновить луговину, на которой пасся скот. Животные давно съели хорошие травы и затоптали остальное. Романько вспахал плугом дернину и оставил в надежде, что травы постепенно восстановят свое былое обилие. И можно будет снова выпасать скотину.

Но вышло совсем не так. Вместо трав выросло просо. И совершенно неожиданно агроному пришлось убирать урожай зерна. Он, конечно, поинтересовался у местных жителей, что было раньше на месте выгона. Они припомнили, что лет восемнадцать назад на месте луга был такой же затравленный выгон. Бывший владелец распахал его и засеял просом. Убрав урожай по пласту, он оставил пашню зарастать травами, чтобы снова образовалась целина.

Но семена проса, очевидно, в тот единственный год осыпались и пролежали в почве восемнадцать лет. Они как бы законсервировались там, но всхожести не потеряли. Когда выгон вспахали, семена получили доступ к теплу и воздуху, Их хватило, чтобы обеспечить Романько непредвиденный урожай. Вот что наделал ветер, вытрясший из метелок лучшие семена.

Он и сейчас вовсю хозяйничает на полях проса. В Павлодарской области ветры очень сильные, и там пришлось пойти на крайнюю меру. Поделили поля на полоски в сто-двести метров шириною. На одной полоске — просо, на другой — житняк, кормовая трава. Потом снова просо, и опять житняк. Конечно, на таких клочках трудновато с механизмами. Им больший простор нужен. Но иного выхода пока у павлодарцев нет. А житняк надежно спасает от ветра.

Итак: ветер, жара, сушь — удел проса. В каждой местности каждый год они сочетались по-разному. И от этого у крестьян возникало великое множество своих доморощенных разновидностей проса. Больше всего их было в Саратовской губернии. В самом начале тридцатых годов саратовский агроном Б. Арнольд отобрал из этого пестрого разнообразия новый отличный сорт Саратовское-853. Зерна его были красными, как кровь. Оно давало большой урожай и очень вкусную кашу. Новый сорт быстро занял засушливый Юго-Восток. Прошло сорок лет, а он все еще держал за собой половину пашни.

Однако тут некоторые ученые стали говорить, что красная оболочка — слишком дорогое удовольствие. Если бы сделать ее потоньше, то возрос бы выход пшена. И вывели сорта с тонкой шелухой. Она была такая тонкая, что просвечивала насквозь и зерно проса становилось не красным, а кремовым. Кремовое созревало позже и давало урожай больше.

Когда же распределили зерно по хозяйствам и посеяли, то не собрали и того, что давало арнольдовское. Поспевая поздно, кремовое попадало под осенние дожди. Урожай падал. Тонкая оболочка оказалась слабой защитой и против болезней. В общем, охотников сеять новые сорта нашлось мало.

Недавно ученые решили подсчитать хорошие сорта. Увы, их оказалось не более десятка. Остальные — плохие. Почему же так мало хороших, приспособленных к невзгодам и переменам климата? Мог же Арнольд со своей бригадой вывести шедевр. Почему сейчас это стало трудным?

Известный просовед профессор М. Ильин отвечает так. Во времена Арнольда было множество разновидностей. Не было химических средств защиты. Не было удобрений. Шел естественный отбор. Что выживало само, то и оставляли.

Сейчас все стало по-иному. Поля хорошо защищены и удобрены. Почва хорошо разрыхлена. Даже в засушливом краю в ней с зимы запасено довольно воды. Тепличные условия! Какой уж тут естественный отбор! Он давно угас, и отбирать стало не из чего!

До сих пор шла речь о просе для людей. А ведь в нем заинтересованы и наши четвероногие спутники.

Девяностые годы прошлого века. Год за годом — засуха. Подряд несколько лет не удается озимая пшеница. Пересевать яровой пшеницей слишком поздно. Можно лишь посеять просо. Посеяли. Собрали столько, что сразу подешевело. Стало в два раза дешевле овса.

Продавать просо, чтобы купить овес для лошадей, сочли невыгодным. Кормить их просом? А можно ли? Опытом поделился оренбургский крестьянин И. Шумков. Он пытался не раз кормить лошадей просом, потому что в степном Оренбуржье это самый доступный корм. И вот что заметил.

Если давать лошадям просяную муку, они сначала с аппетитом набрасываются на нее. Потом новый корм приедается, и кони требуют другого. Просо бракуют.

Шумков размолол просяные отходы и предложил своим подопечным. История повторилась. Вначале набросились с жадностью. Через несколько дней забраковали. Шумков зачерпнул горсть муки и пожевал. Вкус был приятный, сладковатый, точно с сахаром. Когда же выплюнул муку, во рту осталась горечь. Ее придало муке масло, которое содержалось в «отолочьях» — просяных отходах.

Тогда наш опытник размолол цельные зерна проса, а заодно смолол муку из обрушенного пшена, которое готовил себе на кашу. И та и другая мука не имела горечи, но приторно-сладкий вкус сохранялся и здесь. Лошади, поев, охладели и к этому корму. Что же им не нравится: горечь или сладость?

Оставалось еще дать четвероногим просяную солому. Она у проса особая. Почти как сено, потому что не желтеет к моменту уборки, а остается зеленой. Ни у пшеницы, ни у других зерновых такой соломы нет. Увы, разборчивые кони отказались и от соломы.

Шумков, однако, руки не опустил. Он решил посоветоваться с другими крестьянами и отправился в поход по оренбургским селам. Некоторые крестьяне соглашались с путешественником и говорили: да, и просо горчит, и солома тоже. И кому захочется есть такую горькую еду? Другие возражали и утверждали обратное, что просяная солома отличная еда. Кони едят ее с охотой. И не только едят, но и поправляются на ней.

Шумков пожелал сам убедиться в правоте этих слов. Хозяин, один из тех, кто хвалил солому, привел нашего странника в конюшню, где стоял конь, недавно купленный на базаре. Купил тощего и худого, теперь же конь выглядел молодцом и выполнял самую тяжелую работу. Шумков заглянул в кормушку. Там лежала просяная солома, сдобренная просяными «отолочьями». Конь уплетал корм за обе щеки.

Хозяин зачерпнул горсть приятно пахнущей массы. На ладони заблестели знакомые кусочки просяной резки. Между ними Шумков заметил какую-то постороннюю примесь. Хозяин признался: это измельченные сорняки. Времени не хватило прополоть. Все просо сорняками заросло. Пришлось скосить и смолоть вместе с ними.

Вернувшись домой, Шумков не знал, как дождаться следующей весны. Он снова посеял просо, но теперь часть его нарочно не прополол. Убрал с сорняками. Солому измельчил вместе с пыреем, осотом и васильками. С тех пор наш опытник больше не бедствовал с кормом. Он смешивал просяную солому с обычным сеном и получал тот же результат. Сладкое просо быстро приедалось животным. Другие травы как бы разбавляли эту приторную сладость. А горечь тоже не оказалась помехой. Горький корм всегда усваивается лучше.

Остается очертить внешний вид проса. Куст из нескольких стеблей, высотой до пояса или даже до подбородка. На стеблях метелки, то поникшие, то растопыренные, то сжатые в ком. Зерен в метелке великое множество. Бывает до тысячи и даже до трех тысяч. С колосом пшеницы или ржи и сравнивать нечего. Там не больше сотни.

И хоть сами зернышки у проса малы, изобилие их всегда вызывало у агрономов соблазнительную мысль: не в том ли причина фантастических урожаев Берсиева, что так удачно сконструирована просяная метелка, что она вмещает в тридцать раз больше зерен, чем колос? А некоторые вполне серьезно задавались вопросом: а что, если попытаться перекроить колос по типу метелки? Увы, кажется, никто на этом пути пока не добился успеха.

Предвижу вопрос: а как же насчет пласта, с которого мы начали разговор? Во времена Берсиева было много целины и можно было получать 200 центнеров. Теперь целины нет. Значит, прощай мечта о берсиевских урожаях?

Вовсе нет. Нужно только еще лучше изучить биологию проса. Не упустить ни одной мелочи. И попытаться добыть 200 центнеров без пласта. Он же тоже не одним пластом взял рекорд!

Вот тут-то и пригодится мысль о реконструкции колоса по типу метелки. Не колос нужно реконструировать, а метелку. Сейчас в ней великое множество мелких зерен. Хорошо бы сделать так, чтобы зерна стали покрупней. Пусть даже за счет количества.

Раньше земледельцы радовались мелкому зерну. Чем мельче, тем меньше нужно для посева. На одну и ту же площадь ржи надо мешок посеять, а пшена всего ведро. Теперь считают, что мелкое зерно — главный минус. Крупное можно посеять на большую глубину, потому что всход из него будет тоже крупный и сумеет пробиться к солнцу. А чем глубже посеяно, тем влажнее почва. И в новых сортах селекционеры уже немного подняли крупность.

Но нужно и тут соблюдать осторожность. Чтобы крупность не пошла в ущерб качеству.

Картофель — семенами

Если есть на свете продукт, питаясь которым (одним-единственным!) человек может выжить длительное время, то это картофель. Так утверждают специалисты.

Однако картофель разный. Одни любят с белой мякотью. Другие — желтомясый. На родине картофеля, чилийском острове Чилоэ, едят только желтомясый. Он кажется им вдесятеро вкуснее. Не только чилоанцам. Вся Южная Америка сажает и ест клубни с желтым мясом.

В Европе такого единодушия нет. В начале прошлого века лондонцы так увлеклись желтой мякотью, что предпочитали ее белой даже в том случае, если вкус был посредственный и клубни плохо разваривались. Во Франции долгое время примеру лондонцев следовали парижане, выделяясь среди остального населения страны.

Сейчас соотношение таково. ГДР и ФРГ — за желтомясый, остальная Европа — за белый. В нашей стране любителей желтой окраски пока немного. А жаль. Чем больше желтизны, тем больше каротина. А витамины всем нужны.

Впрочем, не одним каротином славен картофель. Есть там и витамин С. И хоть доля его невелика, но едим мы картошку каждый день. Однако тут нужно сделать одну оговорку. Когда выращивают картофель в таежных местностях, то часто в почву вносят известь. Прием старый, испытанный. Повышается урожай, немного больше становится крахмала и белка, но меньше витамина С.

Можно, конечно, и ничего не вносить, и картошка все равно будет расти. Но тогда она останется самым заурядным созданием. Картофель же — растение выдающееся. Наш славный соотечественник академик Д. Прянишников любил говорить студентам, что с одного клочка земли картофель дает втрое больше еды, чем зерновые культуры. Он был так заворожен этим растением, что каждый год курс лекций начинал с картофеля. И в учебнике тоже поставил на первое место.

Прянишников по специальности был агрохимиком. И конечно же, его в первую очередь интересовало, как питается картофель, что ему надо и чего не хватает. Оказалось, что из почвы это растение берет вчетверо больше калия, чем зерновые. Значит, и вносить калия нужно тоже много. На песке, где любят сажать картошку, калия почти нет. И норму удобрения там приходится еще увеличивать.

Во времена моего детства все казалось очень просто. В первом классе нам давали задание: принести в школу два ведра обычной печной золы (топили тогда дровами). Золу увозили на картофельные поля. Картофель рос такой вкусный, что даже шел на экспорт. А в 1936 году наша страна получила от зарубежных покупателей благодарность за качество. Ни шотландский, ни английский, ни датский, ни голландский с нашим сравниться не могли.

В чем польза золы? В том, что в ней много поташа. Поташ — углекислый калий. Но зола — продукт кустарный. А поля ширились. Золы не напасешься. Нашли замену. Хлористый калий. Калия в новом удобрении было больше половины.

Однако новый химикат принес не одни выгоды. В клубнях стало меньше крахмала. Хуже вкус. А самое досадное, что хлор задерживал образование белка (его и так в клубнях мало!). Избавиться от хлора несложно. Нужно только заменить одно удобрение другим. Хлористый калий сернистокислым.

Ярые почитатели картофеля восхваляют даже ботву. В старые годы ботва оставалась осенью на поле. Ее не знали, куда девать. Она только мешала. Но тут прошел слух, что крестьянин Рильского уезда Курской губернии кормит ею овец. Картофелеводы ринулись толпами в Курск за опытом и узнали следующее. Ботва не только заполняет бараньи желудки. Она увеличивает настриг шерсти. И немало. В два раза! Только это еще не все. Летом, когда никакой ботвы уже нет, когда о ней и думать забыли, шерсть на баранах все так же буйно растет. И ко времени второй стрижки, к концу лета, ее набирается больше, чем без помощи ботвы.

С этих пор редкий крестьянин в курских краях не держал овец. Если же таковые и находились, то они с выгодой сдавали картофельные «вершки» своим соседям. Была разработана даже церемония передачи ботвы. Ее хозяин передавал как бы во временное пользование. Сосед бросал в кормушку полученную массу. Овцы объедали нежные листочки и молодые побеги, а грубые стебли с благодарностью возвращались хозяину картофельной плантации. Тот сушил отходы и использовал вместо дров.

Наверное, никогда еще в истории картофелеводства не обращались с ботвой так бережно, так внимательно, так аккуратно. По осени свежую ботву складывали в валки, как скошенное сено. И как сено сметывали в маленькие копны. Следили строго, чтобы, не ровен час, не отломился где лишний листочек — овечья пища.

Обнаружив явную выгоду от кормления овец, некоторые хозяева сообразили, что можно давать картофельную ботву и молочным коровам. В бескормицу 1893 года был проведен первый опыт. Чем он кончился, рассказал один из свидетелей происшедшего — Н. Ромер.

Он вошел в коровник и почувствовал неприятный запах. Запах шел от коров. Животные понуро топтались в стойлах. Изо рта у них длинными нитями тянулась темно-бурая слюна. Кишечник не выдержал ботвы, и открылся понос. Молоко же приобрело необычный вкус, точно в него перцу насыпали. Пытались прокипятить, но оно тут же свертывалось, как простокваша. Пришлось спешно поить буренок отваром дубовой коры. А в качестве подстилки вместо соломы насыпали дубовых листьев. Только тем и спасли.

Первое серьезное испытание картофелеводам принес грибок фитофтора. Произошло это в середине прошлого столетия. Грибок быстро прошел по всей Европе и погубил большую часть плантаций. История нашествия хорошо известна, и нет нужды ее повторять. Люди разорялись, умирали, бежали в другие страны.

В общей панике прошло почти незамеченным одно весьма примечательное событие. Среди огромной массы опустошенных плантаций нашлись и такие, что пострадали меньше. Или грибок их обошел стороной. Нашлось несколько сортов, которые выстояли. Самым устойчивым среди них оказался Синий Скерри.

В то время Великобритания торговала с Россией. Из России в числе других товаров шел лен и бочки с льняным семенем. В одной бочке обнаружили несколько клубней картофеля. Они были необычного синего цвета. Говорили, что их всунули в бочку на счастье покупателям, за то, что те закупили особенно большую партию товара. Так ли было дело, проверить трудно, однако сами клубни в экспортной бочке — факт.

Англичане посадили синие клубни. Сорт оказался настолько вкусным, что его начали разводить все больше и больше. Клубни не достигали большой величины, зато никогда не загнивали. Когда же и фитофтора его не истребила, радости не было границ. Синий Скерри долго славился на Британских островах.

Между тем мысль о создании сортов, которые могут выстоять в борьбе с фитофторой, не оставляла селекционеров. В конце концов в Южной Америке обнаружили новый вид картофеля, который решил спор гриба с человеком в пользу человека. Четыре столетия люди сажали и ели один вид — картофель клубненосный (некоторые считают, что два!), теперь добавился еще один — Солянум Демиссум.

В 1931 году в Институте картофельного хозяйства под Москвой Демиссум скрестили с хорошим сортом Император и с сортом Гранат. Получили картофель настолько устойчивый к болезни, что назвали его Фитофтороустойчивый.

Замечу, что этот уникум тоже с синими клубнями. Случайное совпадение? Трудно сказать. Во всяком случае, в России и раньше было несколько синеклубневых сортов, и все они отличались завидным здоровьем. Самым любимым у москвичей в начале века был картофель Русская Чугунка. Он ничем не болел. Давал большой урожай. И хорошо хранился. Мякоть была ярко-желтая, отличного вкуса. Из синих сажали тогда еще Синего Великана, Синюху и Мышку. Жаль, что теперь они редко встречаются. Белый картофель вытеснил всех. И синих и красных.

Не успело человечество оправиться от фитофторы, как на горизонте обозначилась новая опасность — колорадский жук. Существо внешне даже симпатичное. Как крупная божья коровка. Оранжевая в черную полоску. Личинка красная в черный горошек. За лето сменяются три поколения. Кусты объедают начисто.

Летит далеко. Десятки, сотни километров. Еще в 1955 году известный советский ученый-селекционер профессор А. Лорх предупреждал: жука в нашей стране пока нет, но в соседние он уже проник. Будьте бдительны. О том же писал семью годами раньше профессор В. Бертон. На его родине, в Англии, жука тогда еще тоже не было.

Сейчас жук есть и у нас и у них. Границы его не остановили. Борьба трудна и длительна. Какие только меры не придумывали. Ничто не помогало.

В Молдавии сделали попытку привлечь фазанов. До сих пор разведение фазанов в республике шло с трудом. Затраты большие, а польза невелика. Колорадский жук оказался любимой пищей фазанов. Специалисты мечтают развести птиц тысячами и выпустить их на зараженные плантации. Но фазан — птица теплолюбивая. В Молдавии ей хорошо. А под Москвой?

Красивы цветки картофеля. Но не у всех сортов они выполняют свою основную миссию — давать полноценные семена.

Для более холодных местностей можно найти другой выход. Устойчивые сорта. И тут мы снова встречаемся с Демиссумом. Жука он не привлекает. Есть и другой вид, который жук не трогает — картофель Чако. Чем вызвана их несъедобность для жука, пока неясно. Чако содержит много соланина. Может быть, все дело в нем? Если так, то Чако можно скрещивать с культурным картофелем. И это уже делается. А соланина бояться не следует: большая часть его содержится в листьях, которые ест жук.

Как ни опасен колорадский жук, а еще несноснее болезнь вырождения. Вдруг ни с того, ни с сего начинают мельчать клубни. Кусты с каждым годом становятся все ниже ростом. Урожай падает, а то и полностью гибнет.

Бывает, что внешне ничего не заметно. Или начнут свертываться листья в трубочку, сделаются твердыми, как из кожи. И будут ломаться, точно их вынули из гербария. Бывает и по-другому. Лист неожиданно покроется желтыми пятнами. Станет рябым, словно его обожгли, брызнули серной кислотой. Или кожица на листьях вспухнет, точно ошпаренная кипятком, и сморщится. Все это — работа вирусов. Их несколько: X, Y, S, М, К… Знатоки утверждают, что почти нет сортов картофеля, которые были бы устойчивы к ним.

Взять хотя бы вирус S. В Северной Осетии возделывали сорт Волжанин. Анализ показал: почти на сто процентов заражен вирусом. Но вредитель себя не проявлял. И урожай оставался таким высоким, как был. Все эти годы в Осетии стояла сухая и жаркая погода. Вирус был почти не виден. Но вот кончился испепеляющий зной. Полили дожди, температура резко упала. Вредитель тотчас начал действовать.

Зато в 1965 году ситуация сложилась совершенно противоположная. Июнь стоял дождливый и прохладный. За месяц выпало столько осадков, сколько в иных местностях выпадает за год. Ботва вытянулась в рост человека. Биологи установили, что картофель повально заражен. Однако урожай зрел по всем правилам. Вреда в этом году вирус не причинил. Он таился и выжидал удобной погоды. Слишком сильная жара и изобилие влаги для него одинаково вредны.

В Казахстане тоже встречался вирус S. Есть еще и К. Но самым вредоносным считается X (в иных местностях самый безобидный). Казахстанские ученые перевели посадки семенного картофеля в горы, чтобы удалить их от зараженных вирусами полей.

На всякий случай проверили горные травы. Почти все они оказались незараженными. Нашлось, однако, два растения: вероника колосистая и пион необычайный, в которых таилась масса вирусов!

Значит, и здесь, высоко в горах, есть постоянная угроза заражения картофеля? Вывод напрашивается сам собой. Уничтожить пристанища вирусов. Но если так, походя, избавляться от мешающих нам видов, как это отразится не генофонде? Не станет ли он сокращаться еще быстрее, чем это происходит сейчас? Тем более что два упомянутых вида еще и декоративны, и пион к тому же важное лекарственное растение. Пион в Сибири — один из самых ярких, запоминающихся видов растений, и легионы его, и прежде не очень многочисленные, ныне ох как поредели.

Профессор А. Лорх любил по этому поводу рассказывать один случай из своей практики.

В 1958 году в Институт картофелеводства в Москву приехал профессор Аппель из Франкфурта-на-Одере. Европа в те годы уже стонала от нашествия вирусов, и гость хотел сравнить свои посадки с подмосковными. Он вышел в поле и вскоре обнаружил несколько растений с признаками вырождения. Но как был удивлен приезжий, когда ему сообщили, что урожай на полях не снижается и все обстоит нормально.

Здоровье плантаций объяснялось несколькими причинами. Обычно принято считать, что лучший картофель родится на песчаной почве. Покупатель на рынке часто спрашивает: с песка картошка или не с песка? Если с песка, то берет. Если нет — идет дальше.

Когда Лорх внимательно изучил песчаную почву, он увидел, что она совсем не идеал для картофеля. В ней недостает очень многого. В первую очередь калия, о чем еще Прянишников писал. Влаги то много, то мало. Даже супесь не очень годится. Суглинок — лучшая почва под картофель! Лорх и сажал картофель на суглинке. Там всегда влаги довольно, и клубни растут равномерно день за днем.

Минеральных удобрений Лорх не применял, только навоз. В нем все микроэлементы. И печную золу. При таком жизнеобеспечении двадцать лет сажали картошку по картошке. Никаких ЧП не наблюдалось. Вирусы были под контролем. Здоровый, сильный картофель сам себя защищал.

Не то было в Западной Европе. Золы там не вносили более ста лет. Фосфор и калий вносили, но без микроэлементов. В результате в шестидесятые годы нельзя было найти участка, где бы картофель не вырождался по милости вирусов.

С тех пор прошла четверть столетия. Поля расширились. На миллионы гектаров теперь и у нас древесной золы не напасешься. И суглинистых почв свободных вроде бы не осталось. Где же выход?

Слово другому специалисту (и тоже автору сортов!) — профессору-ленинградцу И. Веселовскому. «Картофель — семенами!» — предложил Веселовский. Вирусы — бич картофеля, когда его размножают клубнями, вегетативно.

Сразу же вопрос: почему до сих пор так не поступали? Семенами — гораздо удобнее. Чем громоздить в хранилищах тысячи тонн семенных клубней, не проще ли высевать щепотку семян. В одном грамме — две тысячи штук!

Есть и опыт. Еще при жизни Пушкина Вольное Экономическое Общество сеяло семенами. От этих опытов появлялось множество отличных местных сортов. До сих пор где-нибудь под Иркутском можно найти потомков! Продукция необычайно вкусная. Веком позже, в 1933 году, Наркомат земледелия выпустил специальное постановление о массовых посевах картофеля семенами.

Профессор В. Эдельштейн обдумал этот вопрос с технической стороны. Легкие, как мак, семена сеять несподручно. Он делал из них драже. Сеял. И в первый год получал мелкие клубни (как «севок» у лука!), во второй — нормальные.

А были сорта, которые из одного семечка в первый год давали килограмм клубней. Эдельштейн вначале не ожидал такой отдачи. Он посеял семечко в цветочный горшок. Народилось столько клубней, что они заполонили всю посудину. Они не поместились в горшке и громоздились сверху целой горой. Экспериментатор был так доволен, что послал фотографию в научный журнал, где ее тотчас же напечатали.

В чем же дело? Почему в наши дни этот способ не применяют? Причин несколько. Во-первых, не все сорта дают ягоды. Очень хороши сорта Кобблер и Эпикур. Цвести цветут, но ягоды не завязываются. Во-вторых, потомство семенных растений оказывается разнокалиберным. Идет расщепление признаков.

Что касается первого препятствия, то профессор Веселовский решил задачу просто и изящно. Он внимательно рассмотрел цветки и увидел, что у Эпикура, который не давал ягод, нормальный пестик, но негодная пыльца. У Кобблера — наоборот. Ученый опылил Эпикур пыльцой Кобблера и получил ягоды!

Избавиться от расщепления признаков профессору удалось другим приемом. Он еще и еще раз скрещивал с Эпикуром новорожденный сорт. Постепенно накапливались признаки Эпикура. А как же иначе? Ведь у диких картофелей все потомство бывает похоже на родителей.

Есть, конечно, самый современный метод избавления от вирусов — культура тканей. Берется росток от клубня. Срезается самая верхушечка. Самая малость. Как гречневое зернышко. Из нее выращивают новый куст. Хлопот не оберешься. И каждый год надо начинать все сначала. Вирусы вокруг. Они не ждут!

Поэтому, наверное, лучше поступать так, как советовали академик В. Эдельштейн, профессор А. Лорх и Веселовский. И не забывать, что ягоды картофеля — будущее этой культуры.

Что же касается сортов, то из огромной массы все же можно выудить единицы, не очень поддающиеся вирусам. И в первую очередь Катадин. Обычно больше десяти лет сорта не живут, а ему пятьдесят. Это очень большой срок. Уже сам факт длинной жизни Катадина — показатель его сопротивляемости болезням.

Может быть, я не стал бы упоминать о Катадине, если бы он не был замешан в появлении на свет другого уникума. Другого сорта, прославившегося в наши дни.

Произошло это событие в первые послевоенные годы в Москве. Селекционер С. Демин из Института картофельного хозяйства колдовал над новыми гибридами. В числе других он получил сеянец под номером 15555. В числе нескольких родителей сеянца был и Катадин.

Мало ли подобных сеянцев? У селекционеров их целый каталог. Все — под номерами. Безымянные. О сеянце 15555 вскоре заговорили. Он появился на огородах. Клубни выглядят очень заманчиво. Они плоские и круглые, как морской голыш. Чистить очень удобно. Цветом как чугунная отливка с серо-фиолетовым оттенком. На чугунном фоне ярко блещут фиолетовые глазки. Иногда они становятся пронзительно синими. Поэтому сорт в народе нарекли Синеглазка.

У Синеглазки — масса хороших качеств. Нож врезается в клубень, как в кусок сыра, плавно и мягко. Кожица тонюсенькая, а хранится отлично. Больную картофелину мне видеть не приходилось. Но самое главное достоинство в том, что варится моментально. В два раза быстрее других сортов.

Синеглазка, таким образом, сберегает человеку самое дорогое, что есть у него, — время. Часы его жизни. Недаром журнал «Приусадебное хозяйство» поместил хвалебную статью в честь Синеглазки. По просьбе читателей. Ни об одном другом сорте читатели написать не просили!

Между тем новых сортов с селекционного конвейера сходит немало. В центре Сибири недавно выпущены два отличных сорта — Полет и Хакасский. Оба — с ярко-красными клубнями, очень красивы. Такой цвет сейчас у картофелей — редкость. Но не окраска, конечно, решает. Хакасский дает урожай, вдвое больший против средней нормы по стране. Полет — втрое, 450 центнеров с гектара. А в Белоруссии появился Зубренок, который дает 676 центнеров!

Новые сорта не только урожайны. Они еще и болезням противостоят лучше старых. Во многом помогает тут использование при скрещивании диких видов. Тот самый дикий вид Демиссум, который дал сорт Фитофтороустойчивый, в наши дни используют очень широко. С его участием создан сорт Верба на Украине, Зауральский в Кургане, Вятка — Кировской области. В Академии наук СССР в Москве выпустили в свет сорт Весна, где участвуют два диких вида и другой сорт — Белая ночь, который в родстве с тремя дикарями.

Хороши для кухни новые сорта, вкус отменный, но вот беда — для промышленной переработки они еще не совсем подходят. Когда попытались приготовить чипсы (хрустящий картофель), то ни один из сортов не получил высшего балла. Нужно, чтобы клубни были идеально круглыми, чтобы мякоть не темнела, чтобы не повреждались при комбайновой уборке и еще многое другое… Проблем еще впереди много.

Южные клубненосы

В теплых краях земли не одним картофелем жив человек. Там множество и других растений с крахмалистыми клубнями: ямс, маниок, батат — «сладкий картофель». Съедобные клубни там дают также родичи наших садовых цветов — канн и настурций.

Не в пример нашему картофелю, их клубни гораздо крупнее. У ямса длина этих даров земных достигает двух метров. Вес одного клубня не уступит мешку картофеля, а иной раз и вдвое тяжелее. Правда, по вкусу некоторые из тропических клубней напоминают свечку, а еще чаще бывают сладкими, как пряники. Не случайно же мир предпочитает картофель и выращивает прочие клубненосы лишь по необходимости там, где картофель не удается.

В Индии, например, картофель на семена разводят лишь высоко в горах, а горы — привилегия не всех тропических стран.

Есть, конечно, свои плюсы и у тропических клубненосов. У маниока, ежели недосуг, можно повременить с уборкой клубней. И отложить это мероприятие на год, два и даже три! Ничего с клубнями не сделается. Будут лежать в земле и не испортятся. Однако и такая выгода не всех прельщает. В Азии маниок если и признают, то лишь индонезийцы. Остальные предпочитают рис. Ямс пока выращивают по всему тропическому поясу, но, кажется, будущее его не очень определенно. Журналы уже помещают тревожные статьи: «Спасите ямс!» С ним много мороки.

Тропические клубненосы — выходцы из самых различных семейств. Ямс приходится дальним родичем огородному луку и садовому гладиолусу. Он из лилиецветных. Маниок — из семейства молочайных. Батат — из вьюнковых.

Если не считать картофель, то самым популярным из клубненосов будет маниок. Над землей у него прямые, в рост человека, стебли с листьями, похожими на зеленые перчатки. Под землей — три или пять клубней. Каждый из них похож на гигантскую фиолетовую морковку. Клубни на одну треть состоят из сытного и питательного крахмала. Он идет на супы, каши и лепешки. Умельцы варят также кисель, пекут торты и печенье.

Однако, как ни хорош маниок, обращаться с ним нужно умело, соблюдая технику безопасности. Не один человек поплатился жизнью за легкомысленное обращение с крахмальными клубнями. В них находится вещество, выделяющее синильную кислоту. Поэтому перед употреблением в пищу клубни моют много раз в воде, потом варят или поджаривают. Поступают примерно так, как мы с ядовитыми и очень вкусными грибами строчками.

Есть, правда, сорта маниока сладкого, без горечи, без яда. Но они дают небольшой урожай, и их редко разводят. К тому же содержание яда зависит еще от погоды и от почвы. Поэтому, чтобы не рисковать, приходится варить и такие клубни.

Ямс внешне совсем не похож на маниок. Стебли у него вьются, как у гороха, и все — в шипах. Листья же похожи на липу, а то и на абрикос. Цветки невзрачные, в колосьях, да и образуются редко. Огородники разводят ямс клубнями, как мы картофель. Только посадка делается совсем не так. Посаженный клубень сразу же засыпают землей. Землю растирают руками до последнего комочка. Над каждым клубнем насыпают холмик высотою в полметра и даже метр, чтобы могли там разместиться новые клубни метровой длины. В каждый холм втыкают длинный шест, по нему будет виться стебель ямса.

Когда появляются ростки, хозяева приходят и устраивают концерт. По крайней мере так поступают папуасы Новой Гвинеи. Они полагают, что музыка улучшает качество клубней. И сконструировали для этой цели специальный музыкальный инструмент из деревянных палочек.

Собирать урожай ямса несложно. Стоит только разгрести насыпанную кучу земли и вынуть клубни. Беда в другом. Уборку приходится вести в один прием, а где потом хранить? Тропики. Жара. Сооружают специальные решетчатые сараи и расстилают клубни в один слой. Морока! Через полгода вес их уменьшается в два раза! Да и муку из клубней не сделаешь. Это вам не маниок. Кому после этого захочется разводить эту культуру.

Однако по традиции пока разводят. К Новому году, когда запасы старых клубней кончаются, поспевает новый урожай. Устраивают пир на весь мир. Наваривают клубней столько, что гости не видят друг друга из-за горы дымящейся еды. Хлебосольным хозяином считается тот, у кого только к вечеру гости справляются с закуской так, что получают возможность видеть своих визави.

Батат стелется по земле, как вьюнок. Недаром же он из семейства вьюнковых. Но листья батата могут походить не только на вьюнок, но и на некоторые виды клена. Цветки белые или розовые. Семян дают мало, и разводят эту культуру, как и другие клубненосы, тоже вегетативно. Но не клубнями, а зелеными черенками.

Хранится батат так же плохо, как и ямс. Помимо этого, он содержит меньше крахмала, чем маниок, но больше сахара, который только портит еду. Единственно чем подкупает батат — быстротой созревания. Ямсу нужен год, батату — три месяца. Тепла он тоже требует меньше и может расти в умеренных широтах. Даже у нас в Сухуми. Замечательно, что тут он дает больше крахмала и меньше сахара. А урожай выше, чем у картофеля.

Кукуруза

«… В похвалу можно сказать, что края, потребляющие преимущественно кукурузу, имеют людей сильных, цветущих, здоровых. Кажется, что таковая их пища истребила некоторые болезни, уменьшила число страданий человеческих и смертность!»

Эти строки — из «Наставления к населению Кавказа». Оно опубликовано в 1882 году. Тогда же в печати появилась другая заметка о кукурузе. В ней говорилось, что под Москвою крестьяне вырастили это растение высотою в три человеческих роста.

Но особенное внимание привлекла к себе кукуруза в 1900 году. Только что закончились самые губительные за всю историю России засухи. Ученый мир бурно обсуждал трагические события. И задавал один и тот же вопрос: почему все чаще и все страшнее становятся засухи? Ответа не было. В это печальное время вышла в свет небольшая книжечка, которая сразу же привлекла к себе внимание агрономов. Ее название обещало разрешить многие трудные вопросы: «Как высохла наша степь?» Автор — известный ученый и агроном А. Измаильский.

Степь уже не та, что раньше! — говорилось в книге. Ее затоптали копытами и распахали. Прежде в степи копилась влага. Ее, как губка, впитывал в себя растительный войлок, ветошь отмерших трав, покрывавших почву. Он отдавал влагу чернозему. В том было много органического вещества, и оно тоже было копилкой воды.

Теперь войлока нет. Он исчез. Органического вещества стало тоже меньше. Голая, беззащитная почва отдает влагу так же легко, как и принимает от дождей и снега. Как же не наступить засухе?

Книгу Измаильского читали запоем, как роман. Будущее прояснилось. Теперь нужно было только найти растение, которое могло бы выжить на иссушенной степной почве и которое прибавило бы влаги полям. Вот тут-то вспомнили, что еще за пятьдесят лет до катастрофы, в 1850 году, известный ученый того времени В. Палимпсестов назвал имя растения — кукуруза!

Палимпсестов предупреждал: если наступят тяжкие времена, высохнут степи и не станут родиться хлеба, останется одна надежда — кукуруза. Свое убеждение он доказывал так. Во-первых, не боится засух. Даже при полном летнем бездождии питается росами и теми жалкими каплями осадков, которые ловят ее широкие листья.

Во-вторых, убирать можно в любое время. Она не осыпается, как рожь, пшеница или просо. Иногда початки ломают даже весною, если осенью недосуг. И ни один хлеб не сохраняется так долго в початках. Кукуруза — хоть двадцать лет!

А в-третьих, превращая зерна в муку, ничего не теряем в виде отрубей, как у ржи, пшеницы и в особенности у ячменя. И к тому выигрываем на посевном материале: его нужно в пять или даже в семь раз меньше, чем зерна пшеницы.

Палимпсестов, конечно, был человек увлекающийся. И кое-какие достоинства кукурузы он преувеличивал. Но агитация его не прошла незамеченной. И с начала века эту культуру стали сеять все чаще. И больше всего, конечно, на сухом юге.

Впрочем, это растение стало вдруг таким модным, что им заинтересовались и северяне. Они припомнили, что еще петербургский огородник Е. Грачев, увлекшись рассказами Палимпсестова, стал выводить северные сорта. И то, во что никто не верил, совершилось. Кукуруза не только выросла в Петербурге, но и дала зрелые початки. Грачев отправил их на Всемирную выставку в Париж.

В Париже собралась экспертная комиссия. Ее члены тоже не поверили, что кукуруза может дать початки в краю белых ночей. Узнав об этом, Грачев пообещал оплатить проезд экспертов до Петербурга и обратно. Прибыли, убедились и только тогда поверили.

Похожий случай произошел в наше время. В Чувашии засеяли кукурузой несколько гектаров. Вырос лес четырехметровой высоты. Заходить страшно. Из района прислали агрономов подсчитать урожай. Получилось много. По полтора килограмма с каждого квадратного метра. В районе агрономам не поверили и прислали новую комиссию. Целую неделю проверяли. Насчитали еще больше.

Еще забавнее получилось с кукурузой, которую использовали на силос. Днепропетровцы попробовали кормить коров и так остались довольны, что придумали лозунг: «Кукурузный силос на молочной ферме превращает зиму в лето!»

Лозунг был услышан в Архангельске. Это уже совсем Крайний Север. Но кукуруза выросла здесь такой пышной, какой никогда на юге не бывает. Собрали зеленой массы в пять раз больше, чем у Черного моря.

Палимпсестов не зря старался расхваливать южную гостью.

Она действительно оказалась полезной. Вот только насчет хранения он немного преувеличил. Конечно, может быть, в идеальных условиях зерно ее и пролежит двадцать лет, но такие условия соблюсти трудно.

Один заведующий складом рассказывал, что хранил кукурузу, хорошо просушенную, до марта месяца. Как только установилась теплая погода, заведующий велел открыть все двери складов. И через несколько дней початки заплесневели. Теплый воздух, попав на холодные початки, капельками осел на них. Плесневым грибам этого оказалось достаточно. Недаром же на заводах, где выращивают плесневые грибы, используют в качестве питательной среды кукурузную болтушку — жидкую кашицу. Плесени — великие любители кукурузы.

Но если так трудно сохранить кукурузу в зернах, то еще трудней — в муке. Знатоки советуют не хранить муку дольше недели, даже если она выработана из самого сухого зерна. Самая сухая мука имеет склонность согреваться и делаться горькой. Происходит это, однако, не по милости плесневых грибов, а из-за того, что в зернах много масла. Масло прогоркает очень быстро.

Злосчастное кукурузное масло мешало и хлебопекам. Оно задерживало брожение теста. А больше всего негодовали хозяева винокуренных заводов. Они перерабатывали початки на спирт и получали изрядную примесь вредных сивушных масел.

В конце концов кукурузное масло так всем надоело, что от него решили избавиться. В зерне, правда, его не так уж много, пять процентов. И никто не решился бы его выжимать, если бы не помехи, которые мешали вышеупомянутым производствам.

Выжали ненавистное масло. И тут выяснилось, что вкус у него как у оливкового. А в наши дни обнаружили, что в нем больше витамина Е, чем в других маслах. Витамин Е — активный антиоксидант. Он контролирует работу клеток нашего организма и препятствует старению. Вот что значит кукурузное масло. А хотели его выбрасывать…

Остается рассмотреть еще одно утверждение Палимпсестова. Он хвалил кукурузу за то еще, что не дает никаких отходов. Зерно полностью идет в дело. Никаких отрубей!

Зарубежные свиноводы попытались кормить свиней одной кукурузой. Хрюкающая братия чувствовала себя на такой диете весьма неважно. Животные быстро наедались. В кишечнике накапливались токсины. Кончалось все язвой желудка. В прежнее время, когда давали еще и ячмень, здоровье не ухудшалось. Оказалось, что для свиней кукуруза слишком мягкая пища. Кишечник закупоривается без отрубей. Отсюда и все болезни.

А теперь прикинем, сколько может дать зерна с одного гектара самая лучшая кукуруза? В самых благоприятных условиях, в кукурузном поясе США, в последние годы получают по 60 центнеров с гектара. А на опытных участках отдельных ферм — по двадцать тонн. Удается это при помощи удобрений. Их валят в два с половиной раза больше, чем получают зерна.

Тут следует вспомнить, что в первые послевоенные годы наш кукурузовод М. Озерный из Днепропетровска получал ровно столько же, хотя такую уйму удобрений не вносил. У него просто их не было в то трудное время. А в Грузии собирали еще больше, по двадцать пять тонн!

Чтобы понять, как удалось Озерному достичь небывалых результатов, нужно учесть, что солнце, ветер и вода обходятся нередко с кукурузой весьма неделикатно. Чуть только распушится метелка и зацветут цветки, как пройдет дождь и смоет половину пыльцы. Или ветер унесет. Или солнце испечет. А бывает и так, что к тому моменту, когда распустятся женские цветки, метелки уже отцветут и пыльцы нет. Осенью и собирать нечего. Початки полупустые. Череззерница!

Озерный решил исправить положение несложным приемом. Он отделил небольшой кусочек земли от кукурузного поля и посеял на нем зерна на неделю позже основного посева. Теперь Озерному было безразлично, отцветут ли раньше времени метелки на главной плантации. Резервный участок зацветет позже ровно настолько, чтобы дать нужную пыльцу во время ее дефицита!

Бывает, что кукурузоводы применяют еще один хитрый прием. Обрывают метелки у растений каждого второго ряда. И выбрасывают. Оставшихся вполне хватает для опыления всего поля. Зато обезглавленные растения дают больше початков и лучшего качества.

Новшества техники, которыми так богат наш век, нередко вносят смуту в привычный ход выращивания растения. Недавно так случилось с кукурузой в Гане. В этой стране жители больших городов имеют обыкновение разводить это растение не только на полях, но и в самом городе рядом с проезжей частью улиц и дорог.

Считают это очень удобным еще и потому, что уличные светильники, которые зажигают вечером, освещают микроплантации и прополку можно вести ночью, если по каким-то причинам не успели днем.

В 1975 году в Аккре стали заменять обычные лампы дневного света на более современные. Очень скоро это сделали и в других городах. Новые лампы дают очень сильный, яркий, чуть зеленоватый свет. Для улиц они оказались удачной находкой. Но только не для кукурузы.

Минул год, и городские фермеры встревожились. Их плантации стали выглядеть необычно. В тех рядах кукурузы, которые дальше от улицы и, соответственно, от светильников, растения росли нормально. Они вовремя зацвели и дали початки. Зато в ближних рядах стебли выросли чуть ли не вдвое выше обычного. Они и метелки выбросили на месяц позже: не через два месяца, а через три. Початков же и вовсе не образовалось.

Фермеры обратились в местный университет. Ученые пришли на плантации и объяснили дело так. Кукуруза — детище тропиков. Она растение короткого дня. Когда в светильниках горели обычные лампы, то их слабый свет не действовал на кукурузу. Новые лампы оказались столь сильными, что сравнялись с солнечным сиянием. Вместо короткого дня кукуруза получила длинный. Она стала гнать зелень, но задержалась с початками.

Объяснить объяснили, но что предложить огородникам? Убрать светильники нельзя. Надо что-то предпринять с кукурузой. Но что? Профессор С. Синандурай осмотрел множество посадок вдоль шоссе и наконец вышел к широкой лагуне, вдоль которой шла дорога. Дорога прижимала кукурузники к самому берегу. Светильники стояли и здесь, но странное дело, среди растений не было разнобоя по высоте и початки зрели на всех стеблях.

Близость воды — вот что изменило картину! Профессор тут же предложил одному из огородников провести орошение на своем участке. Тот выполнил совет. И ситуация в корне изменилась. Те самые долговязые стебли, которые раньше отказывались давать початки, теперь были увешаны ими. Вместо обычных трех-четырех на некоторых стеблях насчитывали по пять и даже по восемь.

Ученый с нетерпением ждал, когда початки созреют, чтобы взвесить урожай. Однако когда срок наступил и Синандурай пришел к огороднику, то не обнаружил ни одного початка. Обрадованный плантатор не дождался профессора, собрал початки полузелеными, сварил и продал прохожим.

Не меньше загадок в свое время загадала курским земледельцам итальянская кукуруза сорта Чинквантино. В переводе на русский «Чинквантино» означает «Пятидесятидневка».

Было очень соблазнительно добыть этот сорт, который требует меньше двух месяцев роста! Добыли. Вместе с Чинквантино прибыл и другой сорт, который именовался Карантино (Сорокадневка). Початки — через сорок дней! Невероятная скорость.

Посеяли. Прошло сорок дней. Пятьдесят. А до спелости еще далеко. Прошло три месяца с половиной, и только тогда поспели початки. Видимо, курский длинный день отодвинул сроки созревания по сравнению с Италией.

Однако долго эти сорта не продержались. На смену им пришел американский Конский Зуб. Он созревал поздно и давал очень большой урожай.

Вместо твердой, как кремень, блестящей зерновки у обычной кукурузы (ее и звали кремнистой!), у Конского Зуба она походила на коренной зуб. И зерновка была не роговидной, как у кремнистых сортов. Роговой слой укреплял каждое зерно только по бокам, а сверху у Конского Зуба поверхность была сморщенная, как бы немного вдавленная.

Особенно радовались появлению нового сорта курские земледельцы. Стебли его вздымались гораздо выше обычной кукурузы, и предприимчивые хозяева уже подсчитывали, сколько корма прибавится для коров, если они сделают силос из зеленой массы. Однако прошло несколько лет, и восторги поутихли. Конский Зуб действительно давал громадной высоты стебли. Они были вдвое толще, чем у обычной скороспелки. Но силос получался грубый, и коровы отворачивались от него, предпочитая обычную кукурузу.

Семена нового сорта по тем временам стоили дорого, и хозяева, накупившие их в запас, теперь не знали, куда использовать. Конский Зуб созревал поздно, когда уже было мало солнца и тепла. Зерно плохо высыхало. Нужно было его подсушивать, но сушилок не было. Оно плесневело и пропадало.

Курские хлеборобы, однако, оказались людьми находчивыми и стали использовать семена для посева защитных полос. Кукурузными полосами защищали посадки цветной капусты от ветров. Другие оставляли стебли стоять и сохнуть до зимы, а потом рубили их на дрова. А когда приезжие спрашивали их, почему не дают скоту такую уйму еды, отвечали: «Конский Зуб слишком груб!»

Соблюдая истину, отмечу, что в наши дни Конский Зуб не забыт. Агрономы научились и его выращивать и использовать. И среди животных оказалось несколько великих охотников до его сморщенных зубовидных зерен. В первую очередь воробей.

В стремлении добыть кукурузные зерна воробей проявляет редкую для птиц изобретательность. Об этом недавно рассказали научные работники из Института кукурузы И. Федько и И. Сиденко. Они проследили, как удается этой мелкой птахе разорить такое громоздкое сооружение, как початок. Он не только твердокаменный, но еще и обернут снаружи чехлом. Чехол прочный, волокнистый, и разорвать его не легко.

Воробей поступает таким образом. Он начинает пробивать клювом чехол примерно на половине его высоты. Отверстие за отверстием. Дыру за дырой. И так вокруг всего початка. Примерно так, как поступают люди, когда хотят снять кору с очень толстого дерева. Наконец воробей снимает верхнюю половину чехла с початка. Подготовительная операция кончена. Можно выбирать зерна.

Наш любитель кукурузы жмется к человеческому жилью. Можно предположить, что чем ближе к жилью, тем сильнее попорчена королева полей. На самом деле не совсем так. Иногда растет возле самого дома, и воробьи шумят вокруг, заглушая уличный шум, а ни один початок не тронут.

Воробьям нравится не всякий сорт кукурузы. Если рядом с домом посажена сахарная или рисовая, они не тронут ни ту, ни другую. А ведь сахарная гораздо слаще других. Именно ее варят и продают на улицах южных городов. Так нет же. Подавай им Конский Зуб! Поэтому знатоки стараются не разводить Конский Зуб ближе чем за полтора километра от жилья. В такую даль воробьи летать не отваживаются.

Не будем, однако, слишком строго судить воробьев. Ведь и люди тоже в выборе сортов разборчивы. Одним нужна с белым зерном (как и картофель!), другим с желтым. В Сальвадоре до сих пор предпочитают белозерную. То же и в Африке. Если привезут на рынок муку из желтого зерна, ее трудно продать.

Между тем скотоводы заметили странную особенность. Если кормят свиней желтым зерном, получают в сутки полкилограмма привеса. Белым — в два раза меньше. Сначала этому не придавали значения. Но в дальнейшем стали накапливаться и другие интересные факты.

Американский биолог Харт наблюдал за телками, которые содержались на разной диете. Одной группе давали пшеничную пищу. Другой — овес. Третьей — кукурузу. Хуже всего выглядели «пшеничные» телки. Лучше всех — «кукурузные». Эти последние и приплод дали здоровый и крепкий. Тогда Харт изменил диету. Пшеничную пищу стал давать кукурузной группе, а кукурузную — пшеничной. Ситуация резко изменилась. Еле державшиеся на ногах «пшеничные» коровы, бывшие телки, окрепли, поправились и чувствовали себя превосходно.

Харт объяснил это тем, что животным не хватало каких-то минеральных веществ, которые они нашли в кукурузе. На самом же деле причина была иная. Ее выяснил чешский биолог Грушка. Просто Харт давал своим подопечным желтую кукурузу, в которой было много каротина.

После этого многие любители белого зерна пере — шли на желтое. И только некоторые по традиции едят белое, а о желтом говорят, что пахнет морковкой. Может, и вправду немного пахнет, только ведь морковь — полезнейший из овощей. А в кукурузе к тому же — лучший из всех растительных каротинов. Это установили специалисты из ФАО (Продовольственной организации ООН) еще в 1953 году.

Замечательно, что у кукурузы, как и у картофеля, есть не только белое и желтое племя. Есть также и синецветные формы и с красными зернами и даже с черными! Увидеть их легче всего на родине кукурузы — в Мексике.

Нигде в мире не любят и не чтут кукурузу, как в Мексике. Стоит произнести волшебное слово «маис», и сразу найдутся друзья. Соберется кучка людей, и начнется разговор. Он может продолжаться бесконечно.

Кукуруза в Мексике не только на поле, но и на огороде, и в палисаднике возле дома, и на газоне перед важным учреждением. Если на поле с другой культурой вдруг поднимется знакомый стебель маиса, его не вышвырнут, как сорняк. Его оставят на месте, хотя он будет мешать и конкурировать с соседними растениями. Такова сила традиции.

Маис — кормилец. Он дает главную пищу мексиканцам. Пресную кукурузную лепешку, тортилью, в Мексике едят три раза в день. Она заменяет хлеб.

Обширна Мексика, но пашни всего пять процентов. Поэтому под маис используют любой свободный клочок. В жарких низинах, в «терра кальенте», ее высаживают между бананами и ананасами. В прохладных горах вперемежку с соснами. На севере страны, где горы вздымаются гигантским трамплином, кукурузу выращивают на таких отвесных кручах, что иной раз приходится чуть ли не веревкой привязываться.

Есть в Мексике такие места, где за лето не выпадает ни капли дождя. А кукуруза растет. Тут нашей знакомой приходится рассчитывать только на туман и росу. Каждый день они промачивают почву пальца на два или на три. Влага держится всего час-другой. Кукуруза успевает ее перехватить.

Конечно, в таких условиях могут жить только местные сорта. Пробовали привозить из США. Соседи. Но не прижились. Да и свои, мексиканские, годятся не для всей страны. Иногда даже не для одной деревни.

Вот что рассказал по этому поводу известный американский ботаник Андерсон. Однажды он приехал в мексиканский городок Гвадалахару. Каждый день делал вылазки на соседние поля. Возле двух небольших деревень ученый насчитал столько сортов кукурузы, сколько не было в самом кукурузном штате на его родине. А через неделю выяснилось, что в окрестностях Гвадалахары сортов больше, чем в США! Андерсон был потрясен. Сколько же во всей Мексике?

Однако в этом калейдоскопе сортов ботаник заметил одну интересную особенность. Разновидности кукурузы менялись на полях за каждым холмом, на каждой сотне метров. Но на огородах возле хижин маис был одинаковым у всех. Тут сажали сорта особые. Их початки были не желтыми, как на полях, и не белыми, а синими. Или черными. А у некоторых — красными. Зерна в початках были гораздо крупнее, чем в поле.

Больше всего сажали синей кукурузы. Она поспевает рано. Но доспеть ей не дают. Мочат в воде с золой. Толкут и делают жидкую кашицу. Она напоминает манную. Сладкая, как на молоке.

Когда-то в прошлом веке аптекарь Пармантье агитировал французов за кукурузу: «Любишь родину — сей кукурузу». Теперь уговаривать никого, кажется, не нужно. Но проблем у этого злака остается немало. Возьмем наугад без выбора три из них. Вот первая.

Специалисты как-то подсчитали, что масло дает энергии в два с половиной раза больше, чем крахмал. Растительное масло. Если так, то более масленичная кукуруза выудит больше солнечной энергии, чем обычная.

Генетики взялись за дело. Год за годом создавали гибриды все более и более масличные. Сначала процент масла удвоили. Было меньше пяти процентов, стало — десять. Потом утроили. Может быть, и учетверили бы, но заметили, что с каждым процентом масла падает урожай. Количество солнечной энергии уловили то же, что и раньше.

Другая проблема — предшественники. На полях обычно соседка кукурузы — сахарная свекла. Свекла уходит, на ее место сеют кукурузу. Та растет, но чувствует себя неважно. Желтеют листья. Стебли ниже обычного. Выяснили, что кукурузе недостает цинка. То ли весь запас его берет себе свекла, то ли переводит его в такую форму, что кукуруза взять не может?

Третья проблема. Соседи. В 1951 году в Тернопольской области посеяли кукурузу по методу индейцев, вместе с тыквой. Тыква защищала почву от сорняков и не давала испаряться лишней влаге. Собрали огромный урожай, как Марк Озерный. Но до сих пор тыква в кукурузниках редкая гостья. Лишние хлопоты?

В заключение вспомним еще раз гениальную догадку агронома В. Палимпсестова о том, что кукуруза будет все больше расширять свои позиции среди зерновых. Похоже, что этот прогноз продолжает оправдываться. Ведущие ученые мира обещают нашей знакомой блестящее будущее. Причина в том, что сеять доходную культуру стали гибридными семенами.

Еще Ч. Дарвин получал такие семена. В наши дни они как бы заново открыты. Кукуруза, выращенная из гибридных семян, обладает особой гибридной силой — гетерозисом, хотя, увы, только в первом поколении.

Специалисты в шутку называют необычное существо «кукурузным мулом». Мул — дитя лошади и осла. Он «лишен гордости за предков и надежды на потомство». Зато мул меньше болеет и меньше ест, больше работает и дольше живет.

Кукурузный мул дает существенную прибавку зерна. Вместо обычных 70 центнеров с гектара в степи под Херсоном на орошении приносит фантастический урожай в 100 и даже 150! А селекционеры уже не удивляются, когда речь заходит о 200 центнерах!

Гречиха вдали от леса

В сентябре 1980 года в городе Любляне в Югославии состоялась международная конференция по селекции растений. Главный разговор шел о гречихе. Вопрос стоял так: будет ли мир в достатке иметь гречневую кашу?

Выступали ученые из Индии, Японии, Польши, Югославии, из Дании и, конечно, из Советского Союза. Каждый из них был асом своего дела. И все же пока ни один не смог дать точного рецепта: как сделать так, чтобы гречихи стало много?

А между тем 80 лет назад, в самом начале века, состоялось подобное же совещание у нас в России. Первый съезд сельских хозяев. На нем главный вопрос был тот же. Почему гречиха оказалась забытым хлебом? Почему никто не хочет ею заниматься?

Тогда, в старину, в гречневой кампании приняли участие журналы по сельскому хозяйству из разных губерний. Пожалуй, самую неожиданную причину выставил читатель «Хуторянина» В. Пригодич. «Кому захочется сеять гречиху? — спрашивал он. — Ведь она опасна, как порох. В нашем селе уже дважды были пожары по ее вине. Сгорело шесть дворов».

Далее читатель приводит цифры по другим селам. Получалась прямая зависимость: чем больше гречихи, тем больше пожаров!

Автор учебника по агрономии В. Слезкин не высказывался столь категорически, но утверждал: да, гречиха способна самовозгораться. Поэтому в усадьбах ее боятся даже под крышу складывать. Помещают открыто и подальше от всякого другого хлеба.

Особенно много споров было вокруг лузги, шелухи, которая остается после обдирания зерна. Лузга копилась кучами, черными, как чай. Она занимала много места. Ее не знали, куда девать. Ею засыпали лужи и ямы. Она загромождала улицы.

Конечно, пожары и лузга — не главные причины гречневых бед. Есть и посерьезнее. Главных причин много: как сеять, когда сеять, как опылять, как угадать погоду. Все их надо держать в уме, хорошо соображать и ничего не перепутать.

Вот, например, какая запутанная история случилась с гречихой в старые годы. В конце прошлого века переселенцы двинулись за реку Урал. Там было много хорошей земли — ковыльные степи на жирном черноземе.

Люди сеяли пшеницу, и она отлично удавалась. Мешало одно — кобылка. Это насекомое обожало ковыль. Жило в его зарослях и питалось им. Но когда степь распахали и посеяли пшеницу, кобылка стала делать набеги на крестьянские поля. Она явно предпочитала культурный злак его дикому родственнику. После набегов кобылки оставалась черная земля. Она походила на пепелище. В отчаянии крестьяне бросали землю и бежали дальше, в Семиречье и даже на Амур. Те, кто остался, заметили, что насекомое пожирает не все пшеничные нивы. Некоторые пострадали меньше, иные же она и вообще не трогала. Оказалось, что пшеница уцелела там, где между нею и морем ковылей лежала неширокая полоса гречихи, метров десяти или двадцати в поперечнике. Гречиха оказалась барьером, преодолеть который кобылка по какой-то причине не смогла.

Обрадованные новоселы ухватились за спасительную культуру и сразу же начали огораживать пшеничные нивы гречневыми кордонами. Увы, успех сопутствовал не всем. У некоторых пшеница была спасена, у других же — съедена. Да не одна, а вместе со своей спутницей гречихой.

Те, кто был понаблюдательней, выяснили вот что. На одном поле пшеницу и гречу посеяли враз и поздно, 17 мая. Кобылка в это время ела вокруг ковыль. Всходы на полях вышли отличные. Кобылка пришла и съела и пшеницу и гречиху.

На другом поле пшеницу посеяли раньше, 30 апреля, а гречиху позже, через полмесяца. Когда греча взошла, кобылка двинулась было на пшеницу, но застряла на гречневой полосе. Ей очень нравились молоденькие гречневые листочки. Кобылка задержалась, и на пшеницу так и не попала. На полях без гречневого заслона пшеница погибла.

Третье поле оказалось самым удачным. Тут сеяли тоже рано, в начале мая, но первой пустили не пшеницу, а гречиху. Спасительная культура взошла на неделю раньше. И когда появились первые пшеничные всходы, у гречихи зеленело уже по четыре листочка на крепких толстых стволиках. Кобылка не смогла питаться столь грубой пищей. Она осталась в ковыле, прыгала там и трещала, но на поля не вышла. А крестьяне сделали для себя заметку: если хочешь спасти пшеницу — сей рядом гречиху, но сей на неделю раньше главного хлеба.

На этом история с кобылкой не кончилась. У крестьян был еще и горох. И его прожорливое насекомое любило не меньше пшеницы. Один новосел имел два поля гороха. Тот уже набрал цвет, когда навалилась кобылка и моментально объела листья.

Крестьянин решил, что все пропало. Он забороновал одно поле и засеял гречихой Другое оставил так, втайне надеясь, что горох отрастет. Горох и правда отошел. Выросли новые листья, и он собирался цвести вторично, как снова налетела кобылка и ликвидировала наверстанное. Горох еще раз отрос, и снова кобылка прикончила его. На этот раз окончательно.

Там же, где была посеяна гречиха, горох оправился и дал приличный урожай. Плюс к этому убрали и гречиху. Урожай вышел двойной. Кобылка и тут не рискнула проникать в гречишные заросли.

Может быть, эти факты кому-то покажутся старыми, но они дают пищу для размышлений.

Между тем наука идет вперед. И в поисках главных причин гречневых неурядиц используют ЭВМ. Белорусские ученые прокрутили свои материалы на ЭВМ. Машина дала такой ответ: урожай гречихи наполовину зависит от погоды. На одну четвертую — от удобрений. На одну десятую — от способов сева. И еще от разных причин.

Итак, погода — основа урожая. Ее не изменишь и точно не предскажешь. Посеешь рано, попадет под заморозок, посеешь поздно, угадает в самую сушь! Возникло сомнение: можно ли найти беспроигрышный срок посева?

Можно. Знатоки предложили сеять не в один срок, как по традиции, а в три. Какой-то один окажется оптимальным, самым лучшим, самым удачным. Три срока — полная гарантия успеха.

Но тут разгорелся спор. Ученый мир разделился на два лагеря. Одни — за три срока, другие — за один. Те, что за один, тоже приводят свои доказательства. Они говорят: плох тот земледелец, который не сможет рассчитать точный срок посева. Значит, он малограмотный агроном.

Оставим на время спор между агрономами и обратимся к случаю, который рассказал главный агроном совхоза «Прииртышский» из Павлодарской области. Совхоз находится в засушливой зоне, где никто и никогда гречиху не выращивал. Главный агроном решил доказать, что выращивать можно. Он сеял не в один и не в три срока, а в два.

Никто не верил в успех агронома. Жара была такая, что выгорели все местные травы. Термометр на почве показывал плюс 62. Все гибло. Но гречиха уцелела. Первый срок оказался не очень удачным. Цветки распустились в самую жару, в июле. Цветки второго срока раскрылись в августе. Тогда наступила прохлада. Зерна второй срок дал втрое больше.

И все же прииртышцы собрали мало зерна. Гречиха не для засушливой степи. Предки ее — с гималайских лесных полян. Соседство леса для нее необходимо. Вдали от леса урожай всегда ниже. Вблизи — выше влажность воздуха. Нектар не густеет, и пчелам брать его очень удобно. Пчелы берут нектар и опыляют. В этом главный секрет гречихи.

Агрономы пытались обойтись без пчел. Волочили через поле веревку, а на ней куски марли. Расчет был прост. Марля будет собирать пыльцу с цветков и намазывать ее на пестики других. Мера эта помогала, но немного. Пчела работу опыления выполняет более тонко. На один пестик она принесет пыльцу с нескольких цветков. Марля этой задачи не выполнит.

А теперь вернемся к спору знатоков о сроках посева. При трех сроках сезон цветения продлится. Пчелы больше соберут нектара и лучше опылят плантации. Зерна будет больше и меда тоже. Добавлю, что гречишный мед считается лучшим. На нем пекут нечерствеющий хлеб, а если человек заболевает гриппом, то гречишный мед — лучшее лекарство.

А теперь поставим вопрос так: лесов в наш век становится меньше. Можно ли заменить их благотворное влияние чем-нибудь другим? Можно ли обойтись без леса, решая гречневую проблему? Можно ли получить хороший урожай зерна вдали от леса?

До последних дней казалось, что невозможно. Но вот совсем недавно один из советских ученых решил эту проблему самым неожиданным образом.

Однако прежде чем рассказать об этом, необходимо остановиться еще на нескольких проблемах гречневого поля. Первая — гербициды. Их применяют для защиты полей от сорняков, что известно всем. Но вот в последнее время орловские гречишных дел мастера сообщили, что они стараются не применять гербициды, чтобы не отпугивать пчел.

Действительно, применять гербициды на гречихе нежелательно. Все же лучший в мире мед! Ничем его не заменишь. Да и нужно ли?

Агрономам хорошо известно, что саму гречиху издавна используют для подавления сорняков. Она создает убийственную тень сплошным шатром своей широкой листвы. Ну а поскольку кто-то все-таки применяет гербициды на гречихе, значит, есть такая нужда. Значит, гречиха не выполняет первую свою заповедь — давить сорняки. Это может быть лишь в том случае, если посев сделан неправильно и листва растений не сформировала сплошного полога.

И снова агрономы разошлись во мнениях: как сеять гречиху? Одни считают, что лучше посев рядовой, а другие ратуют за широкорядный. При широкорядном ряд от ряда далеко. Расчет на то, что гречиха сильно кустится. Ей нужно много места. Если дать ей почву не очень плодородную, греча будет слабо куститься и проникнут сорняки. На такой почве стараются сеять обычным, рядовым способом.

Если сеять рядовым, то надо погуще, иначе сорняки забьют. Делали опыт. Сеяли на квадратный метр триста штук семян, и сорняков было порядочно. А когда норму увеличили в полтора раза, сорняков стало вчетверо меньше.

Итак, избавление от сорняков — в густоте посева! Чем гуще, тем лучше? Не совсем. При очень густом посеве гречиха начинает полегать перед уборкой.

Возникает порочный круг? Однако выход всегда найти можно, если хорошо подумать. И его нашел доцент из Белорусской сельскохозяйственной академии М. Николаев. Он решил задачку, которую мы только что не смогли разгадать.

Если нельзя увеличивать сверх меры густоту гречишных посевов, то можно подобрать ей пару, соседа, который отличался бы столь же сильной тенистостью, как и сама гречиха. Среди культурных растений есть только одно такое — рожь. Рожь исстари давила сорняки своей тенью. В этом ей помогала высокая, длинная соломина. Николаев и выбрал рожь в соседи гречихе.

Его устраивала длинная соломина ржи и с другой стороны. Высокая стена ржи для гречихи так же полезна, как и стена леса. Из всех зерновых рожь испаряет больше влаги. Этой влагой насыщается воздух вокруг гречихи.

Рожь — культура озимая. Весной она рано отрастает, и рядом с нею гречиха оказывается как в парнике. Почва становится теплей на два-три градуса. А это позволяет сеять гречиху дней на десять раньше. Если раньше, то цветки не раскроются в самую жару и сушь. И может быть, вместо трех сроков сева, о чем речь шла раньше, потребуется лишь один. Теперь он будет с гарантией!

Есть и еще выгоды у нового способа. Когда рожь убирают, то гречиха начинает поспевать. Ряды ржи чередуются с рядами гречихи. Если убрать рожь — образуется широкий коридор. По нему будет гулять сквознячок и сушить зреющее гречневое зерно.

Способ Николаева немедленно испытали. В одном году собрали втрое больше, чем обычно, а в другом — впятеро! А ведь задачка казалась неразрешимой!

И уж совсем необычный способ посева гречихи придумали в Днепропетровской области. Там ее сеют узкими лентами по обочинам дорог, по краям полей и по руслам временных оросительных канав. Вместе с нею сеют укроп и еще несколько медоносных трав.

На гречишный аромат слетаются насекомые-хищники, которые уничтожают вредных тлей. С тех пор, как началась эта кампания, некоторые хозяйства на Днепропетровщине совсем отказались от помощи химии. Ее заменяют хищники. Гречиха же обеспечивает им дополнительное питание своим нектаром.

Последний штрих. Как обстоит дело с гречихой в других странах? Раньше много сеяли в Англии. Столько, что мед девать было некуда. Сбывали во Францию, а там пекли на нем нечерствеющие хлебцы. Теперь уж давно не пекут, а в Англии сеют самую малость, и то только для фазанов.

Японцы тоже стали сеять меньше. От былого обилия гречихи остались только названия сел, станций и гор, которые носят название «Соба», что означает «гречиха».

Но едят столько же, как и раньше. Правда, не так, как мы. Не кашу и не блины-гречаники, а лапшу. Гречневая лапша — национальное блюдо. Есть у них там секта буддистов, которым не разрешается по уставу никаких зерновых, ни пшеницы, ни риса, ни фасоли, ни сои. Гречка разрешается.

Дефицит ядрицы Япония пополняет за счет импорта. Везут гречку в Страну восходящего солнца из Бразилии, Канады и даже из Южной Африки. За тысячи морских миль.

Пшеница и куры

В конце предвоенных лет многие хозяйки Донбасса начали замечать, что хлеб становится не таким вкусным, как раньше. На самых лучших, самых свежих дрожжах он с трудом поднимался и расплывался в печи, как коровий помет на лугу.

Виновник был найден быстро — желтый клоп-черепашка. Личинка клопа прокусывала зерна и выпивала содержимое. Его растворял фермент слюны. Зерно теряло вес, становилось рыхлым, как бы пустым, оно сморщивалось, как перезревшая слива. А личинка тем временем превращалась в клопа. Клоп расправлял крылья и летел дальше. Десятки километров для него препятствия не представляли.

Нельзя сказать, что черепашка посетил нашу страну в тридцатые годы впервые. О нем знали в конце прошлого столетия. Еще в 1913 году «Кавказская газета» писала, что вредный клоп создал в одном из уездов своими опустошениями такое же «беспримерно горестное положение», как только что прошедшее землетрясение. В Прикумье под напором этого существа люди бросали насиженные места, отдавали за бесценок землю и бежали куда глаза глядят.

И вот теперь — Донбасс. По двести тысяч клопов обнаруживали на каждом гектаре пшеницы. Иной раз на квадратном метре трудилось по двести штук этих прожорливых созданий.

Биологи выставили богатый арсенал защитных средств. Сыпали табачную пыль, золу, хлорную известь, обливали бензином, отваром бузины и синильной кислотой, применяли даже газы — хлор и хлорпикрин. И тогда люди по полям ходили в противогазах, а на дорогах стояли часовые, как во время войны. Все было напрасно.

Биологи взялись за литературу и вычитали, что в 1903 году знаток насекомых энтомолог И. Васильев применил против черепашки совершенно новое средство — хищную маленькую мушку теленомуса. Мушка откладывает свои яйца в яйца клопа черепашки. И бирюзовые клопиные яйца теряют свою роскошную окраску, темнеют. Из них выводятся уже не личинки черепашки, а молодое поколение теленомуса.

Шел сентябрь 1938 года. Надо было срочно вывести миллионы и миллионы теленомусов. Ученые располагали лишь одной пробиркой, где копошились сорок две драгоценные мушки. Чтобы их размножить, нужны были яйца клопа черепашки, но вредитель уже удалился на зимовку в окрестные леса. Он прятался там в ворохе опавшей листвы.

До следующего урожая оставалось меньше года. Тысячи людей вышли в леса. Они ворошили листву, ловили клопов, несли их в лаборатории. Там ученые создавали им искусственное лето. Заставляли класть яйца не по графику. И тогда выпускали на них теленомусов. Все это приходилось делать впервые. Получалось не сразу.

И все же сроки были выдержаны. К следующему лету армада теленомусов была готова. Хищные мушки уничтожали клопов на все сто процентов. И только там, где теленомусов не хватало до нормы, половина черепашек уцелела.

Но теленомусы справились только с личинками. Взрослые клопы для них недоступны. Против них агрономы применили другой прием. Выпустили кур. Куры бродили по полям, и их гребешки сияли среди пшеницы «как алые маки». Они с жадностью глотали черепашек и так объелись, что к концу дня повалились наземь, чем перепугали до полусмерти птичниц. Однако все обошлось благополучно, и ни одна курица не заболела и не подохла.

Сорок дней трудились пернатые сборщики. Десять тысяч кур прочесывали леса и поля. За день каждая глотала по полторы тысячи клопов. При этом яйца еще несла.

С тех пор прошло почти полстолетия. Далеко продвинулась вперед наука. Машины на полях заменили ручной труд. Но вредная черепашка осталась. До сих пор она считается врагом номер один. Самым главным из трехсот вредителей пшеницы.

Конечно, химия может в два счета ликвидировать вредного клопа. Это уже решенная задача. Но тут возникает две трудности. Во-первых, химия, как всегда, небезопасна. А во-вторых, нужно так тонко, так точно рассчитать химикат, чтобы не уничтожить черепашку полностью. Специалисты считают, что небольшая часть вредителя всегда должна сохраняться. Иначе на чем будут размножаться хищные мушки теленомусы в природе?

Предвижу вопрос: почему не взяться снова разводить теленомусов, как в тридцать девятом году? Пытались разводить после тех памятных событий. И не раз. Работали тридцать лет. До семидесятого года. Результаты не оправдали надежд. Выяснилось, что теленомусы, выведенные в тепличных, лабораторных условиях, с каждым годом становятся все слабее. Все более вялыми. Менее агрессивными. Даже теряют инстинкт поиска своей жертвы.

Правда, в природе есть и свои запасы теленомусов. Но черепашка умножает свои ряды быстрей, чем хищные мушки. И поэтому теленомусовое полчище бывает готово к бою лишь тогда, когда идут последние, нестройные ряды черепашек. Ослабленные и болезненные. Для черепашки урон оказывается незначительным. А порой ученые думают, что вредитель даже выигрывает, освобождаясь от больных и слабых своих собратьев.

Некоторые ученые возлагают надежду на агротехнику. Профессор И. Павлов сравнил, как ведет себя черепашка на пшенице, посеянной после гороха и после черного пара. После гороха всходы ее оказались редкими. И клопов на этих полях было тоже немного. Для них по ночам оказалось слишком холодно. И они откочевывали в густую чащу пшеничных стеблей, выросших на паровом поле.

Казалось бы, вывод ясен: сеять пшеницу по гороху. На самом деле — наоборот. В густых чащах хоть и больше было черепашек, но росли они медленнее. Их успевали настичь хищные теленомусы. Или другие беды. Личинки дольше оставались молодыми и вреда приносили меньше.

Другой опыт профессор провел с удобрениями. Чем больше сыпал этого снадобья, тем больше нарождалось личинок. Напрашивается вывод: удобрение применять не надо. Иванов решил выждать время. И он оказался прав. Удобренная пшеница дольше осталась зеленой. У нее не так быстро созревало зерно. А клопы дольше откладывали яйца. Когда же зерно достигло молочной спелости на удобренных полях, личинки были еще молодыми, а на неудобренных — взрослыми. Взрослые с удесятеренной энергией портили пшеничное зерно.

Так громоздятся одно за другим обстоятельства, от которых зависит исход борьбы с черепашкой и спасение пшеницы. Их много. Агроном должен их хорошо знать. А самое главное — найти сорта, чтобы клопом повреждались меньше.

И тут на память приходят дикие пшеницы, которые кое-где еще сохранились в наш двадцатый век. Академик П. Жуковский любил рассказывать, как в 1928 году он в Грузии обнаружил поле, где росла пшеница Зандури, особый вид. У нее был полнейший иммунитет к болезням. Вид исчезал. И поэтому грузины обращались с ним как с чудом. Они собирали урожай специальными палочками. Деревянными. Срывая одни колосья. И только потом скашивали солому серпом.

Но больше всего академик любил рассказывать нам о пшеничном Олимпе, о горных степях Анатолии, где ему пришлось путешествовать в молодые годы.

В тех краях росли низкие и корявые деревья валлонова дуба. Они превращали степь в подобие запущенного парка. Некошеные травы волновались под деревьями. Среди них выделялась одна, самая заметная — дикая пшеница!

Однако радость Жуковского оказалась преждевременной. Желтое пшеничное море таило в себе некоторую опасность. Чуть только академик ступил в его владения, как сотни, тысячи колючек впились в одежду. Они покрывали брюки таким толстым слоем, что превращали их в подобие меховой шубы.

Каждое зерно сопровождали упругие и крепкие зазубренные волоски-ости. Чуть только нога касалась стебля, колос разламывался, как стеклянная игрушка, и зубчатые ости хватались за одежду. Пшеничные зерна лезли за шиворот, царапали шею и вызывали еще тысячу разных неудобств. Они покрывали и шерсть животных, цеплялись за колеса арб и таким путем распространялись с удивительной энергией и упорством. Благодаря всем этим качествам пшеничные степи дожили до наших дней.

Соблюдая истину, замечу, что академик Жуковский путешествовал по Анатолии лет пятьдесят назад. А что там сейчас? Я нашел современную книгу, где говорилось про те же степи, по которым шел академик. Написал книгу Д. Харлан, тоже охотник за растениями. Пшеничные степи, писал Харлан, еще существуют. И дают уйму питательного и ценного зерна, которое пока, кажется, не используется. Харлан попытался подсчитать, сколько зерна дают эти дикие степи. За час работы вручную намолотил килограмм!

А я все не мог забыть легендарную Зандури, редкостную культурную форму, которая ничем не болеет. В семидесятых годах я встретился с академиком Жуковским. Ему было уже за восемьдесят, но он был еще бодр и делал доклад в Большом зале МГУ на Ленинских горах. Я напомнил ему о Зандури.

— Зандури уже не сеют, — как-то печально сказал он. — А жаль. В 1960 году оставалось гектаров пятьсот. Впрочем, она не погибла. Давно разошлась по всему миру и работает в гибридах.

Академик умолчал, что самый интересный гибрид создан им. Его назвали грибобойной пшеницей. Она еще надежнее противостоит болезням, чем ее славный родитель.

Надо полагать, что найдутся среди диких или редких культурных видов и такие формы, которые придадут современным сортам стойкость и против клопа-черепашки.

Черепашка — лишь одна из пшеничных проблем. Главная — потенциал урожайности. Давно ли считали высоким урожай в двадцать или тридцать центнеров? А ныне подбираемся к ста. Во многом помогла «зеленая революция», интенсивное земледелие: удобрения, агротехника и те короткостебельные сорта, о которых уже упоминалось.

Сорта пшеницы с короткой соломиной вышли на поля в шестидесятых годах, хотя знали о существовании карликов еще в прошлом веке. Но никто не обращал на них особого внимания. Агрономы воспринимали их как курьез. Они хорошо знали, что у таких сортов обычно бывает масса нежелательных качеств: чувствительность к болезням, морозам и засухе, зерно их поздно поспевает и всегда бывает низкого качества.

И только на Японских островах крестьяне разводили на своих полях карликовые сорта. Видимо, не от хорошей жизни так поступали: в сыром климате Японии и сильных ветрах длинностебельные сорта сильно полегают. С этих крестьянских японских пшениц и начались карликовые сорта. В двадцатых годах на них обратили внимание селекционеры. Скрестили с американской пшеницей Фулст, а затем с потомком нашей Крымки. Возник полукарлик высотой всего в полметра (вместо обычных полутора метров!). Его назвали Норин, что в переводе означает Минсельхоз.

Лучшим из Норинов оказался Норин-10. Его и развезли по всему свету. С его помощью стали получать низкорослую неполегающую пшеницу в Мексике, в Индии и других развивающихся странах. Полукарли-ковая пшеница могла принимать большие дозы удобрений, и ее тяжелый колос не сгибал соломину. Началась «зеленая революция». Урожаи резко подскочили вверх. И перед селекционерами замаячила заманчивая цифра в сто центнеров, которую уже сегодня отдельным агрономам удается достигать и перешагивать.

Ныне у нас полным ходом создаются и свои интенсивные сорта. Для каждого климата рассчитана своя высота. На Кубани, где повлажнее, — соломина пониже, сантиметров 80. В украинской лесостепи, где посуше, соломина повыше — около метра. В сухом Поволжье еще выше — метр с лишним. Селекционеры даже подсчитали, сколько колосьев должны иметь новые сорта и какого веса, чтобы в сумме получилась желанная цифра 100 центнеров.

Расчеты оправдались. В далеком Пржевальске, в Киргизии, пшеница Интенсивная вплотную приблизилась к заветному рубежу.

Рис

Половина человечества кормится рисом. Рис выгоден. Он экономит землю. В тропиках можно трижды в год собирать урожай. Пока зерно поспевает, уже готовится рассада для новой очереди. И так каждый год. Для риса не страшна и засуха — главный бич зерновых хлебов. Он растет в воде. К тому же белок у риса — лучший среди злаков.

Рис красив. Его научились так хорошо шлифовать и полировать, что рисовая каша сияет белизной. Однако со шлифовки и полировки и начались беды, которые не кончаются и по сию пору. Еще в стародавние времена в Китае, где очень любят рис, стали замечать у людей болезнь бери-бери. Человек начинает хромать как будто бы ни с того ни с сего. Переставал наступать на пятки. Он ходил теперь только на цыпочках, точно боялся наделать шума. Потом выходил из строя желудок и отказывало сердце.

Все это происходило потому, что при шлифовке удалялись отруби, а вместе с ними уходил витамин В₁. Голландский врач Эйкман сумел доказать сказанное простым опытом. Он кормил кур шлифованным рисом, и куры начинали болеть. Тогда врач менял рацион и добавлял в корм рисовые отруби. Здоровье кур восстанавливалось.

Одно время стали завозить на Мадагаскар партии полированного риса. И сразу же начались жалобы на пошатнувшееся здоровье детей. До тех пор жители этого острова ели рис неполированный и на здоровье не жаловались.

Немало страхов принесла и малярия, которая «победно шествовала вслед за рисом». Рис — культура болотная (хотя есть и «суходольный» рис!). Комары — дети болот. Казалось, все очень просто. Чем больше рисовых полей, тем больше комаров и малярии. В Европе издавались королевские указы, запрещавшие посев риса вблизи городов.

Много лет спустя разобрались, что дело обстоит как раз наоборот. Чем больше рисовых полей, тем меньше малярии. При одном условии: если вести хозяйство грамотно и лишней воды по сторонам не разливать. Происходит это потому, что под рис отводят обычно места болотные, где и без риса водились комары. С приходом культурного хозяйства воду на поля то подают, то спускают, что для комаров невыгодно.

Нередко еще на рисовых чеках (так называют участки рисовых плантаций) разводят рыбу. Чаще всего карпа. Карп поедает личинок комаров, ниву удобряет и дает мясо. Правда, в тропических странах бывает, что разводится дикая, сорная рыба. Она подгрызает стебли риса и снижает урожай.

Сейчас малярийные страхи позади, но проблем не становится меньше. И первая проблема — «бронзовая болезнь». Уже давно ее стали замечать в Индии и других странах, где сеют много риса. Месяца через два после посадки листья этого злака приобретают красно-коричневый оттенок. Затем отсыхают и опадают. Бронзовая болезнь поражала те плантации, где агротехника стояла на высоте и применялись все самые современные удобрения. Это было тем более досадно, что не действовали даже самые активные стимуляторы растений — азотные удобрения, не поднимали урожай. Напротив, чем больше валили азота, тем меньше получали урожай.

Наконец выяснили, что азотные удобрения создавали слишком кислые растворы в почве, а в таких условиях прекращали свою полезную деятельность микроэлементы. И в первую очередь цинк. С тех пор стараются не перебарщивать с азотом и фосфором и добавлять цинк. Тоже, конечно, в меру.

Совсем недавно агрономы мечтали о стопудовом урожае зерна. Сто пудов — это 16 центнеров. Теперь, применяя удобрения, получают вчетверо-впятеро больше, по 50–60 центнеров. Но ученый из Всесоюзного института риса В. Алешин задался целью получить вдвое больше! Обычными удобрениями и даже микроэлементами такой цели достигнуть было нельзя. Он решил испытать лигнин — отброс комбинатов, которые перерабатывают древесину.

Древесина состоит из волокон целлюлозы и лигнина. Лигнин пропитывает клеточные оболочки и обеспечивает их прочность. Лигнин выбрасывают как ненужный балласт производства. Он засоряет реки и губит в них все живое. В почве лигнин ведет себя совсем по-иному. Он становится удобрением величайшей силы. У Алешина на Кубани урожай риса поднялся вдвое и достиг фантастического объема — 118 центнеров. Впрочем, ведь так происходит и в лесу. Упадет подгнившая вековая сосна. Высыплется коричневая труха. Труха — это и есть лигнин. Гриб, который погубил сосну, съел целлюлозу, лигнин остался. Лесная почва от лигнина тоже становится богаче. Но рис отзывается на лигнин почему-то наиболее бурно!

Поле для риса должно быть идеально ровным. Никаких там холмиков или ложбинок, чтобы растения были залиты водой одинаково. Зальешь меньше, появятся сорняки. Зальешь выше нормы — задохнется рис. Трудно представить себе, как можно достичь такой точности, чтобы только на три сантиметра ниже или выше. Ведь работают грубые машины: бульдозеры, скреперы, грейдеры. Но достигают. Рисовый чек выглядит издали так, словно это огромный бильярдный стол, окантованный валиками, чтобы не утекла вода.

Еще нужно позаботиться о том, чтобы чеки были выше водоема, куда придется сливать воду перед уборкой риса, ибо убирают рис не по воде, а по сухой почве. О том, как важно это условие, я убедился, когда попал на уборку риса в Крым. Директор совхоза «Искра» привез меня на границу своих владений, к берегу Сиваша. Рисовые чеки «Искры» почти вплотную подходили к обрывистому берегу, и в полуметре ниже плескалась сивашская вода. Будь рисовый чек глубже на полметра — вода с него уже не побежит!

Но самая главная проблема риса, как и всякой другой культуры, — сорта. Метелка у риса тяжелая. Зерна точно налиты свинцом. Если дать хорошее удобрение, метелка станет еще тяжелее, и от ветра стебли повалятся. Рис поляжет. В тропиках ветры особенно сильны. Там и возникла мысль создать сорта риса с короткой соломиной, неполегающие. Такие сорта создали в Международном институте риса на Филиппинах. Они не полегают.

Наши рисоводы тоже создали карликовые сорта. До сих пор всеобщим уважением у нас пользовался довоенный сорт Краснодарский-424. Он работает уже сорок с лишним лет. Он позднеспелый и дает большой урожай. Но стебель у него длинный, да и срок выращивания слишком велик — четыре месяца. А в последнее время стали замечать, что срок этот увеличился до пяти месяцев.

Как сократить? Японцы в этом случае поступают так. Осенью после уборки урожая они осторожно выкапывают корни риса и уносят их в прохладное помещение, где не бывает мороза, так же, как мы уносим на зимнее хранение в подвал клубни георгинов. Весной корни снова сажают на поле. Растения от готовых корней отрастают гораздо быстрее, чем из семян. Ученые из города Омия, придумавшие такой способ, сэкономили двадцать дней!

Наши селекционеры из института риса создали сорт Малыш, который решает ту же проблему без трудоемкой ручной посадки. Малыш созревает раньше своего предшественника — Краснодарского-424 на полмесяца, а в благоприятные годы и на месяц раньше.

Из всех продовольственных культур рис чаще других используют в разных поговорках и шутках. «Не говори, что занят, если не сеешь рис!» — говорят на Мадагаскаре. «Покажи мне свой рис, и я скажу, кто ты!», «Не убеждай глупца — не успеешь сварить рис!» А в Индонезии уж и совсем категорично высказываются: «Если не любишь рис, ты — не индонезиец!»

Любовь к рису вызывается, конечно, не только силой традиций. В первую очередь эта любовь зависит от природных условий страны, где рис растет лучше других культур. Не обходится, естественно, и без исключений. Об одном из них поведал нам после Отечественной войны писатель Константин Симонов. Прибыв в марте 1946 года на остров Хоккайдо, он услышал от одного из японских специалистов, что уровень сельского хозяйства значительно задержался на этом острове по сравнению с более южными по вине… риса!

Дело тут вот в чем. Японцы преклоняются перед этим злаком настолько, что даже залежавшиеся, засохшие в камень рисовые лепешки разбивают на наковальне молотком и снова пускают в оборот. Их не смущает и то обстоятельство, что геронтологи считают рисовую диету не отвечающей долголетию. Что же касается острова Хоккайдо, то он совершенно не подходит для выращивания риса. Там слишком холодно. Для японцев Хоккайдо, как заметил Симонов, примерно то же, что для жителей Подмосковья Колыма или Камчатка. На Хоккайдо отлично растет рожь, удается пшеница, но не рис. Однако японцы, верные своим привычкам, сеют рис и на Хоккайдо. Немудрено, что страдает все сельское хозяйство северной окраины Страны восходящего солнца.

«Поле сизое холодного овса…»

Что бы сеяли на Колыме, если бы не овес? Перепробовали многое: ячмень и горчицу, масличную редьку и райграс, кормовые бобы и даже подсолнух. Остался на полях лишь овес.

Колыма — край вечной мерзлоты. Солнца в ее верховьях больше, чем в Москве или в Киеве, но тепла не хватает. И на глубине полуметра или немного ниже лежит не оттаивающий никогда мерзлый пласт земли.

Овес на Колыме, конечно, тоже не так растет, как под Москвой. Семян не дает, не успевает. Выращивают зелень на сено. А семена для посева завозят с юга, из Хабаровска, за тысячи километров.

Северяне берегут каждое зернышко. И все-таки пропадает без пользы очень много. Северяне подсчитали: сколько зерен дает начало овсяным стеблям? Оказалось, что только третья часть. Тридцать шесть зерен из каждых ста. Остальные даже не всходят. А если некоторые и взойдут, то молодые растения вскоре засыхают.

Если бы удалось сохранить хотя бы половину зерен! Тех, что погибли. Но проблема не изучена. Взявшийся за нее биолог В. Денисов был поражен: овес высевают на Севере дольше, чем любую другую культуру. Сто двадцать лет. А изучен он меньше всех. Парадокс? Да нет, просто он был неприхотлив и рос лучше других. И давал кое-какую еду.

Но теперь северян не устраивают кое-какие урожаи. И Денисов стал проверять: что мешает овсу расти на Севере, кроме мерзлоты? Первое, что пришло на ум, — кислотность почвы. Слишком кислая лесная почва и под Москвой нередко тормозит рост овса. Москвичи в этом случае поступают очень просто. Вносят известь, которая нейтрализует кислоту. И тогда овес растет нормально. Внесли известь на Колыме. Но не прибавку получили, а убыль. Талый слой почвы на Колыме очень тонок. Если внести туда известь, получится такой концентрированный раствор, что вместо пользы — вред. Уж лучше кислота…

Кислота — еще полбеды. Есть проблема более трудная: как пахать. В почве мерзлота. Если она глубоко протает, техника не пройдет, потому что почва переполнится водой. Колымчане приспособились сеять «по черепку», когда оттает самый тонюсенький слой, пальца на два. Тут надо очень точно угадать срок посева. Если чуть раньше, чем положено, всходы «застынут», и расти овес будет туго и тяжело до конца короткого лета.

Еще трудней вопрос: какой выбрать сорт, потому что от сорта тоже многое зависит. Северяне обычно выбирают сорта самые скороспелые. У овса недавно как раз вывели такой сорт. И даже название ему дали Скороспелый. Он дает зерно за сто дней. Минимум за семьдесят. А длина лета на Колыме от посева до уборки всего два месяца. Семьдесят дней — максимум, редко бывает. Поэтому о зерне здесь не мечтают, а сеют на сено.

Выбирают по традиции и на сено скороспелые сорта. И вот однажды в 1972 году попал в Якутию (тоже область вечной мерзлоты) новый сорт — Зеленый. Сорт совсем не северный, а южный, из-под Краснодара. К тому же позднеспелый.

Рассуждая логически, южный сорт в холодной Якутии вообще никакой прибыли не даст. А он дал урожай сена в три раза больший, чем местный овес Маганский! Секрет в том, что позднеспелые сорта развивают больше зелени, чтобы потом дать больше зерна. Скороспелые сорта не могут дать столько зелени, потому что по природе своей им надо быстрей давать зерно.

Удивило биологов и поведение овса на почвах с разной глубиной мерзлоты. Казалось бы, чем глубже мерзлота протаивает, чем теплее почва, тем лучше для овса. А вышло наоборот. Там, где мерзлота ближе к поверхности, и овес растет втрое быстрее. Меньше тепла, зато регулярное снабжение влагой от тающего день за днем в течение всего лета мерзлого грунта.

Итак, проблем с овсом много, но обойтись без него на Севере нельзя, потому что область вечной мерзлоты занимает половину нашей страны.

Однако овес и в старых своих владениях еще не сошел со сцены. Правда, если сравнить, сколько внимания уделяет агрономический мир овсу, то из главных хлебных злаков он — на последнем месте. Сеют его в десять раз меньше, чем пшеницы, риса, кукурузы.

Жира в овсяном зерне опять-таки больше всех хлебов. В среднем шесть процентов. Не зря же весь животный мир от медведя до попугая, от зайца до лошади так стремятся к овсу.

Так в чем же дело? Почему овес отстал от своих более удачливых собратьев: пшеницы, риса и ячменя? Знатоки подсчитали, что овсяное зерно будто бы не дает животным такой заряд энергии, как ячменное или пшеничное. И задумались над тем, как этот заряд увеличить. Обратили внимание на масло.

В среднем в зерне овса содержится шесть процентов масла, а бывает и по девять. Селекционеры из штата Айова начали кормить свиней таким овсом, и те стали давать привесы равно как на ячменной пище.

Такие же жирные овсы нашлись и в Норвегии. Наверное, и в других местах есть. Никто ведь не вел селекцию овса на жирность. Жирные овсы возникли самостийно. А селекционеры неожиданно задумались: если специально вести отбор сортов на масло, можно довести содержание жира до семнадцати процентов. Тогда овес по запасам энергии превзойдет ячмень, из отстающего выйдет в передовые и станет масличной культурой!

Правда, было опасение: не снизится ли урожайность у масличных сортов овса? И наоборот, не упадет ли масличность у высокоурожайных. Нет, не снизилась. Связь урожай — масло прямая и тесная.

К сожалению, пока масличных сортов еще нет. И обычные-то не доработаны как следует. И хотя главные площади отданы новым сортам, но местами еще сеют Золотой Дождь, созданный шведами почти сто лет назад.

Начинал трудное дело селекции овса еще в середине прошлого века известный агроном, президент Московского общества сельского хозяйства И. Шатилов. В своем имении Моховом под Тулой он решил создать лучший в мире овес. И создал такой сорт, который дожил до наших дней. Его называют Шатиловским.

Зерно у Шатиловского крупное, белое, полное. Даже форма своя, особенная. Нынче если сравнивать сорта, то говорят: у этого зерна форма «московская», а у того — «шатиловская». Каша из такого зерна получалась высшего качества. Самое же главное: мало пленок на зерне.

Во время гражданской войны сорт чуть было не погиб. Едва удалось спасти несколько зерен. Из них селекционеры вывели сорт Орловский — потомок Шатиловского. В наши дни из десяти лучших сортов овса у Орловского пленок меньше всего!

Но не только зерном славен был Шатиловский овес. У него и солома была очень нежная и питательная, как лучшее луговое сено. Тот, кто сеял Шатиловский овес, получал двойную выгоду. Себе — вкусную кашу, лошадям — вкусное сено.

И тут мы сталкиваемся снова с трудной проблемой зерна и соломы. Современные сорта овса, как считают агрономы, должны выдерживать тяжелый колос, который весит вдвое больше, чем раньше. Нежная, сладкая солома Шатиловского овса такого веса не выдержит. У Золотого Дождя тоже мягкая, нежная солома. И она с трудом справляется, ежели урожай поднимается выше тридцати центнеров на гектар. А нынешние урожаи бывают вдвое выше. Волей-неволей приходится селекционерам солому укорачивать, делать более крепкой, а значит, и менее съедобной. Но как быть тогда с областью вечной мерзлоты, где получение зерна — дело рискованное, а нередко и невозможное? Там нужны иные, «соломенные» сорта.

Предвижу вопрос: почему разводят на дальнем Севере именно овес, а не ячмень, если ячмень лучше выносит холода и больше изучен? Все верно. Но ячмень требует плодородной почвы, а в суровом северном краю где ее взять?

И другой вопрос: почему нельзя продвинуть овес с его идеальным набором аминокислот на юг, где господствует ячмень? Ответ такой: белки овса слишком нежны и при сильной жаре и засухе свертываются. Однако недавно нашли способ защиты овсяных белков. Перед посевом обрабатывают семена раствором хлористого кальция, и теперь овес может выдержать жару на два и даже два с половиной градуса большую, чем раньше. Сеяли такие обработанные семена, потом дважды пролетал суховей, сжигая все вокруг. А урожай овса не падал, а возрастал на треть!