Мир растений: Рассказы о культурных растениях

Люди всегда любили сладкое. Но когда научились делать рафинированный сахар, удовлетворять свою страсть к сладкому оказалось проще, чем, раньше. И многие сейчас едят так много сладкого, что оно уже во вред идет, а не на пользу. А биологи называют сахар «пустыми калориями» за то, что этот продукт очищен от тех полезных веществ, которые сопутствуют ему в сахарной свекле, арбузе, винограде…

Говорят, что сахар нужен для работы мозга и сердца и разных других органов человека. Это верно, конечно. Но сахара содержатся почти во всех известных растениях. Каждый день мы поглощаем немало сахаров с морковью и свеклой, с капустой, с кашей и хлебом.

Если очень уж очень хочется сладкого, лучше вспомнить о тех растениях, которые дают почти чистый сахар. Изюм, урюк, арбуз, финики…

Увлекаясь тортами и пирожными, сгущенным молоком и вареньем, мы начисто позабыли даже названия многих сортов свежих и сушеных плодов (а может быть, и не поинтересовались узнать!). Не все помнят, в чем разница между курагой и урюком, не все знают, что урюк — это сушеный абрикос. Не знаем разницу между сабзой и изюмом, между бедоной и сояги, хотя названия эти в магазинах встречаются на витринах.

Выбирая арбуз, почти никто не может назвать сорт, а ведь от сорта зависят вкус, лежкость, характер мякоти и ее окраска. Да и сами сахара у разных сортов тоже разные. У одних больше сахарозы, а у других глюкозы и фруктозы.

А теперь попытаемся сравнить, сколько в мире добывается сахарной свеклы и тростника, из которых готовят рафинад, и много ли таких сладостей, которыми можно заменить сахар: изюма, арбузов, инжира, фиников, абрикосов?

Тростника собирают 775 миллионов тонн, свеклы — втрое меньше, а всего приблизительно 1 миллиард тонн. Изюма же в тысячу раз меньше. Фиников — втрое больше, чем изюма. Добавим сюда абрикос (вдвое меньше, чем фиников!). Положение не спасет даже арбуз — 25 миллионов тонн. Это тоже мало, да в арбузе и воды порядочно.

Все вместе эти сладости не составят и десятой доли от главных сахароносов. Причем темп увеличения добычи их растет быстрее. За последние десять лет изюма стали сушить на одну десятую больше, а урожай сахарного тростника вырос на треть!

Проблема абрикоса

Подозрительно ведут себя дятлы в последнее время. Известно, что дятлы — спутники больных деревьев. Долбят клювом какую-нибудь старую сосну, добираясь до личинки вредителя. А не так давно в Молдавии профессор Г. Патерило заметил дятлов на молодых абрикосах. Что им там нужно?

Выяснилось, что молодые абрикосы тоже больные, и дятлы ведут там санитарную обработку. Но почему больными оказались именно молодые, растущие организмы, а те стареющие великаны, что растут по горам Средней Азии и приносят хорошие урожаи, не проявляют пока признаков недомогания?

Начнем с мировой статистики. Она показывает: ситуация с абрикосом тревожная. Каждые четыре года садоводы созывают международные совещания. Сообща пытаются разгадать головоломки этого дерева. Кое-что выяснили, но далеко не все.

Первая причина бед — болезнь увядания. Апоплексия. Название знакомое многим. Так прежде называли внезапную смерть человека, апоплексический удар. Дерево абрикоса тоже умирает вдруг. Как бы без видимых причин. В начале лета неожиданно начинают вянуть листья. В несколько дней все бывает кончено. Досаднее всего, что гибнут деревья в самом расцвете сил, когда исполнится лет пятнадцать. И они еще не окупили расходы садоводов…

Конечно, биологи не сидели сложа руки. Они уже обнаружили несколько вредителей, ускоряющих гибель деревьев. Это — ближайшие родственники картофельного грибка, фитофторы, который в давние годы уничтожил в Европе картофель и пустил по миру миллионы людей. Правда, открытие это биологов мало утешило. Сама причина, позволившая грибку губить абрикосовые плантации, осталась покрытой тайной.

И тут надо вспомнить о дятлах, которые заинтересовали профессора Патерило. Дятлы пасутся в абрикосовых молодняках. Молодняк везут из питомника. Значит, причину апоплексии нужно искать именно там.

Ученый отправился на питомник и обнаружил следующее… Молоденькие саженцы там хранят в траншеях до весны, до посадки. Чтобы зимой не замерзли, бульдозер заваливает корни землей. Там, где землю прижали неплотно и остались пустоты, саженцы плесневеют. Но даже там, где закопали по всем правилам, саженцы не отличаются здоровьем. Корни у них обрезаны, а дышать деревцам все равно нужно. Корни не могут восполнить эту потерю.

Весною сажают истощенные саженцы в грунт. Они долго не приживаются. На ослабленных деревцах поселяется нечисть.

Профессор Патерило предложил все делать по-другому. Разводить сады как в старину — из косточек. И обойтись без питомника. Он сам показал пример. Когда выросли дички, к ним привили хороший сорт абрикоса. Корни у деревьев были в полном порядке, ни одно деревце не погибло.

Апоплексия — лишь одна из абрикосовых бед. Другая — разнобой с урожаями. То хороший, то плохой, то никакого. Самаркандские садоводы подсчитали, что за последние пятнадцать лет только пять были с хорошим урожаем. В остальные десять плодов собрали мало.

На этот раз причина ясна — весенние заморозки. Абрикос цветет рано. Апрельские заморозки губят цвет. Урожай падает или вообще пропадает. Кому после этого захочется разводить новые сады? Климат не переделаешь, и точно погоду не предскажешь.

Соблюдая истину, отмечу: есть места, где каждый год удачный! Пожалуй, самое известное — Урюкли Сай, Абрикосовое ущелье. Оно лежит у подножия Туркестанского хребта. Горы защищают от холодных ветров. Заморозков в Урюкли Сае почти не бывает. К сожалению, таких удобных мест во владениях абрикоса не так много. Их еще нужно отыскать. И не всегда они, эти места, бывают свободны.

И в этой, казалось бы, трудной и тупиковой ситуации пригодилось одно наблюдение, сделанное много лет назад, но начисто забытое.

В 1904 году агроном Р. Лауридж заявил в печати, что абрикос не выносит засоленной почвы. Незадолго до Великой Отечественной войны биологи из Мелитополя обследовали местность вдоль берегов Азовского моря и Сиваша. Жить без леса приморским жителям было неуютно. Одни говорили, что дело в сухом климате, другие — в засоленной почве. Казалось, что старое заявление Лауриджа подтверждается.

И тут выяснилось, что отнюдь не все побережье безлесно. В колхозе «Червоный прапор» есть большой сад. Раньше на месте колхозного сада был небольшой сад крестьянина Тетерятникова. Тот еще в 1909 году рискнул посадить плодовые деревья на самом берегу лимана на засоленной почве. Он высадил разные деревья. Лучше всех рос абрикос. За 27 лет он достиг высоты двухэтажного дома.

После войны почвоведы снова побывали в этих местах. И еще раз убедились, что Лауридж ошибся. Абрикос не только уживается на засоленной почве, но еще и получает от такой жизни некоторые преимущества. Дело в том, что абрикос начинает меньше страдать от превратностей климата. Он не повреждается заморозками там, где по всем признакам должен повреждаться. Происходит это по очень простой причине. На засоленной почве деревья цветут на несколько дней позже. И этого оказывается достаточным, чтобы избежать весенних похолоданий. К тому же и сами плодовые почки становятся гораздо устойчивее к морозам.

Конечно же, нельзя искать выход из трудной ситуации только в засоленных почвах. К тому же засоление должно быть очень небольшим. Иначе вред будет, а не польза. Это еще Тетерятников понимал. Тогда, в 1909 году, он в своем саду канавы прокопал, чтобы лишняя соль из почвы вымывалась.

Между тем садоводы продолжали думать, как помочь своему любимцу. Как сделать так, чтобы абрикос не стоял с пустыми ветвями каждый второй или третий год?

Выход, конечно, был найден. О нем сообщил уроженец Мелитополя Г. Янин. Прививая хорошие сорта на молодые саженцы, Янин решил использовать, помимо абрикосовых, еще и сливовые черенки. Он выбрал зимостойкую сливу Ренклод Альтана. Опытные деревца приняли необычный вид. Половина веток — абрикосовые. Другая половина — сливовые.

Наступила жестокая зима. Трещали морозы. Весенние оттепели сменялись ледяными заморозками. Все цветки на абрикосах погибли. Обвалился цвет и на тех абрикосовых ветках, что были привиты Яниным. И только сливовые прививки уцелели. Осенью Янин проверил своих питомцев. Как и ожидал ученый, ветки абрикосов пустовали. Зато сливовые гнулись от плодов. А что за плоды на них выросли! Каждый вдвое-втрое крупнее обычного.

В поперечнике сливы оказались крупнее куриного яйца. Пять с половиной сантиметров. Длиннее спичечной коробки. Видимо, все соки, предназначенные абрикосу, пошли на питание слив. Впервые в истории мелитопольские абрикосы не стояли пустопорожними: на них зрели сливы.

Следующий год был милостив к садоводам Мелитополя. Абрикос дал хороший урожай. На комбинированных деревьях Янина поспели и абрикосы и сливы. Теперь сливы имели обычные, нормальные размеры. Когда же ученый подсчитал продукцию, оказалось, что опытные деревья дали по два с лишним ящика плодов сверх программы по сравнению с остальными. Выходит, что и в обычный год есть выгода от нового метода.

А теперь посмотрим, как живется абрикосу в горах Средней Азии. Однажды профессор К. Васильев поехал туда, чтобы познакомиться с сушкой абрикоса. Он приехал в село Хушикат и отправился в сад. Сад был расположен на такой крутой горе, что профессор взбирался, как альпинист, хватаясь руками за кусты.

— Как только держатся тут деревья? — думал он, взмокнув от пота и едва переводя дыхание. — И как они не свалятся под грузом большого урожая?

Васильев повидал на своем веку немало разных сортов абрикоса. Он хорошо помнит сорт Хусайе, у которого плодов вырастало так много, что ветви казались одетыми в толстые стеганые чехлы оранжевого цвета. Ведь иной раз с дерева собирают ящиков по сорок, а то и целую тонну.

И тут внимание профессора привлекла небывалая картина. Самые крупные, подозрительно наклонившиеся гиганты были подперты крепкими каменными столбами. Как бы контрфорсами. Ясно, что при таких подпорках не страшен любой урожай. Но еще больше удивился профессор, когда узнал, что плоды с деревьев не снимают. Не собирают. Вместо этого ждут, когда упадут сами. Едва достигнув спелости, плоды на ветках начинают подсыхать и подвяливаться. Когда достаточно высохнут, упадут сами.

Будучи хорошим и знающим садоводом, профессор Васильев привык к тому, что почва между деревьями содержится в чистоте. Все травы выпалываются, и деревья круглый год растут как бы на свежей пашне. Тут же все сплошь заросло травой. Иногда она была скошена и тогда походила на газон возле дома. Если же травы отсутствовали, то их место занимала галька. Это в тех случаях, когда сады высаживали на галечниках.

На вопрос Васильева садоводы только улыбнулись. Они подали ему с земли упавший плод. Его можно было есть прямо так, немытым. Падая на траву или гальку, плод не пачкается. Если бы под деревьями был черный пар, голая земля, плоды перепачкались бы и пришлось бы их перемывать. А как мыть такой нежный продукт, как абрикос?

Эти нехитрые наблюдения профессора Васильева могут показаться мелочью, не заслуживающей внимания. Однако, если такие мелочи не учитывать, можно наделать ошибок, которые выявятся очень не скоро. Абрикос, как и всякое дерево, растет долго, и ошибка обнаруживается через много лет. По этому поводу полезно вспомнить одну старую историю, которая началась в конце прошлого столетия, а закончилась в наши дни.

Дело происходило в Каменной Степи Воронежской губернии в начале девяностых годов. Только что закончилась самая жестокая за всю историю русской земли засуха, унесшая множество жизней. Нужно было срочно защищать поля от сухих ветров лесными полосами. Как это делать, никто толком не знал.

К счастью, в эти тревожные дни нашлась «могучая кучка» лесоводов, готовых пойти на риск. Во главе встали два будущих классика лесной науки: профессор Г. Морозов и его соратник, будущий академик Г. Высоцкий.

Сообща они выбрали Каменную Степь. Она лежала в центре черноземного края, в эпицентре засухи. Создавать лес здесь было трудней, чем во многих других местах. Посадили главную породу — дуб, дерево стойкое к степным невзгодам, долговечное и высокое. Надо было только подобрать ему пару, чтобы подгоняла, затеняла с боков. Чтобы дуб быстрее тянулся ввысь и перекрывал дорогу сухому ветру.

Друзья выбрали абрикос. Он соблазнил их бурным ростом в молодости и небольшой высотой. Они учли, что он не боится засухи, а плоды привлекают птиц. Птицы должны были обеспечить санитарный порядок в степном лесу.

Надо сказать, что в первые годы абрикос оправдывал надежды. До трех лет он рос прекрасно и радовал опекунов. Но как только исполнилось три года, рост деревьев как бы надломился. Вдруг стали сохнуть ветви. А к четвертому году почти все деревья стояли голыми и безжизненными. Теперь они годились лишь на дрова.

Морозов долго искал причину гибели. Но даже ему, автору первого учебника о лесе, не удалось разгадать загадку абрикоса. В отчете он честно признался: причина неизвестна. Высоцкий был другого мнения. В отчете он написал: абрикос погиб от вымерзания. И добавил: это южное дерево для Каменной Степи не годится.

Прошло сорок лет. Лесоводы многому научились за эти годы. Они решили еще раз испытать судьбу. И снова в лесных полосах появился абрикос. Как раз перед самой войной. Увы, результат оказался тем же. Деревья, отлично росшие три года, на четвертый погибли.

Лесоводы еще раз перечитали отчет Морозова. И каждый раз их останавливала фраза: «Причина неизвестна!» Почему Морозов не присоединился к Высоцкому? У того было ясно и понятно: вымерз, а поэтому не годен. Морозов так сказать не решился. Видимо, у него были к тому веские основания? Какие-то особые причины?

Биологи стали искать их уже после войны. И нашли. Но не сразу. А сначала они решили в третий раз попытаться утвердить абрикос в Каменной Степи. Посадили, как и раньше, в лесных полосах. А для сравнения — в саду рядом со сливами и другими плодовыми деревьями. История повторилась. Абрикос погиб в те же сроки, что и раньше. Но только в лесных полосах. В саду деревца выжили. И не только выжили. Они проявили себя лучше, чем другие плодовые породы.

В 1967 году в начале июня грянул заморозок. Весь урожай вишни и сливы погиб. На яблонях и грушах отвалились почти все плоды. Один абрикос стоял нарядный, весь в оранжевых плодах. Он принес такой урожай, словно морозов и не бывало.

Минуло два года. Тут завернул такое морозище, что у плодовых деревьев погибли даже стволы и ветви. Сливы пришлось вырубить на дрова. Обидней всего было за мичуринскую вишню Ширпотреб. Она была испытана временем. Но не выдержала и она, хотя казалась вполне надежной.

Абрикос же, всем на удивление, стоял сияющий, разноцветный, как новогодняя елка. Урожай он дал поменьше, чем обычно, но вполне приличный. Ученые недоумевали. В лесных полосах-то ведь погиб! И стали искать причину гибели абрикоса в лесных полосах. Этим занялся профессор К. Юрин из местного института. Он все еще помнил слова Высоцкого: «Он у нас просто вымерзает…» А раз так, то и причину гибели надо искать зимой.

Когда Юрин пришел в лесополосу, он не увидел крайних рядов абрикоса. Они были на полтора метра погребены под снегом. Снег скопился тут под защитой соседних деревьев, которые были посажены раньше, за несколько лет до абрикоса.

А ведь именно эти два ряда абрикоса погибли! Под такой теплой снежной шубой. Другие сохранились (потом и их не стало). Замечательно, что снежный шлейф тут уже не достигал большой высоты и не защищал так надежно от мороза.

Юрин несколько раз прошел по тем рядкам абрикоса, где снежный шлейф был совсем тонок. Местность выглядела неровной: то бугры, то западины. В западинах снега намело очень много. И снова повторилось непонятное. Именно те саженцы, что попали в западины, погибли в первую очередь. Когда весною Юрин стал осматривать погибшие деревца, ему бросилось в глаза, что стволики стали подозрительно скользкими. Подопрели! Вскоре подопревшая кора отстала. Все стало понятным. Деревца погибли не от мороза, а от тепла!

Абрикос не привык к такой уйме снега. Под ним оказалось слишком жарко. И он заболел, как изнеженное дитя, которое закутали в слишком теплые одежды. Вредные микробы доконали его.

Вот, значит, почему не решился поставить точный диагноз профессор Морозов. Наверное, он чутьем догадывался, в чем причина абрикосовых бед, но не имел точных доказательств.

Рассказ о Каменной Степи был бы неполным, если не упомянуть еще одного врага абрикоса — мышей. Они постоянно досаждали лесничим, пока те создавали лесные полосы. Бывало, подготовят к посадке разные породы: яблони, сливы, груши, абрикосы. Мыши обнаружат склад саженцев и набедокурят. Переворошат все деревца и выберут… абрикос! Обгрызут так, что он уже ни на какую посадку не годен. Причем в разных местах, из разных куч. Все, кроме абрикоса, остается нетронутым.

Еще больше наседали мыши, когда деревца росли в полосах. Они обгладывали кору на стволиках. В саду они тоже пакостили, но там садовникам было легко. Они обвязывали штамбы стволов соломой, и мыши уходили ни с чем. В лесной полосе обвязать было нельзя. Там абрикос рос кустом и от самой земли топорщились ветки. Мышам они не мешали.

А лесничие еще раз вспомнили фразу из отчета Высоцкого: «Это южное дерево для Каменной Степи не годится». Почему он так написал? Ведь в садах абрикос растет! Все правильно. Но Высоцкий был лесоводом, а не садовником. Он и рассуждал как лесовод. Абрикос как лесная порода не годен. В саду — совсем иное дело!

Шаг за шагом решаются проблемы абрикоса. Но их остается еще много. Одна касается столицы Таджикистана, города Душанбе. Таджикистан дает лучший урюк в мире. Но в столицу его везут издалека, с севера республики и с юга. Ни в окрестностях столицы, ни в соседних селениях абрикос не растет. Гиссарская долина, где лежит Душанбе, оказалась словно заколдованным местом. Нельзя сказать, что садоводы не пытались сажать здесь абрикос. Не раз пытались, только ничего из этих попыток не вышло.

Садоводам до сих пор памятно событие, случившееся в конце сороковых годов. Тогда в совхозе «Шахринау» был раскорчеван огромный абрикосовый сад. Деревья зрелые, большие. Они неплохо росли, но плодов почти не давали. Сад работал впустую. То замерзали цветки, то наваливались грибковые болезни. Итак, хлопот с абрикосом еще хватит надолго.

Но за что человечество ценит абрикос? Не только за приятный вкус его плодов. В них еще до восьмидесяти четырех процентов сахара! В прежние годы в Средней Азии вместо сахара ели урюк и курагу (именно в них столько сахара).

Однако самое главное и не в сахаре. А в том, что в абрикосе содержатся почти все известные витамины. Причем их количество не падает в сушеной продукции. Тут и С, и А, и В, и PP. Еще витамины Н, и К, и Е. Если же разбить косточку и вынуть ядрышко, то в нем превосходное масло. Почти половина от веса ядра.

Случайно ли, что племя хунзов в Гималаях, которое питается в основном абрикосами и урюком, отличается исключительным долголетием? Говорят, что в среднем хунзы живут не то сто десять, не то сто тридцать лет. При этом ядрышки от косточек хунзы тоже едят.

И тут возникает вопрос, который тревожит очень многих любителей урюка. Не вредны ли косточки? Говорят, что в них находится синильная кислота — сильный яд.

По этому поводу можно сослаться на опыт жителей старого Тифлиса. В былые годы в Тифлисе существовал особый летний промысел. По улицам ходили сборщики абрикосовых косточек, которые тифлисцы тысячами, а может быть, и миллионами выплевывали на мостовую. Они набирали сотни пудов! Потом сдавали в кондитерские, где их использовали как заменитель миндаля. Ни о каких вредных последствиях никто не слышал.

Ну а как же синильная кислота? Есть она или нет? Синильной кислоты нет. Есть амигдалин. В организме человека амигдалин распадается на эфирное масло («запах синильной кислоты»!) и саму синильную кислоту.

Если брать косточки урюка из компота и их разбивать, то в ядрышках синильной кислоты нет. При варке амигдалин разрушился и кислота исчезла. Если же разбить косточку от сырого абрикоса, то амигдалин там есть. И синильная кислота начнет обрабатывать организм, как только разрушится названный алкалоид.

Плохо это или хорошо? Совершенно определенно ответить пока нельзя. Вопрос еще изучается. Но вот что замечательно. С давних пор медики верили, что амигдалин имеет какое-то, пока малопонятное, значение при профилактике рака. Эти связи они сейчас усиленно ищут. И даже пытаются приготовить с помощью амигдалина противораковый препарат.

Удастся ли им превратить мечту в действительность — покажет время. Можно лишь сказать, что лечение слабыми дозами ядов давно признано медициной, в особенности гомеопатией. И почему не может синильная кислота в микродозах приносить эффект исцеления, если она принимается (с косточками урюка) ежедневно, да еще и по нескольку раз в день?

Конечно, содержание амигдалина в ядрышках абрикоса различно. В сладких — меньше, в горьких — больше. Сколько же их можно съесть? Один врач специально занимался этой проблемой. Вывод его звучал так: ешьте на здоровье, но не более четырехсот граммов очищенных ядер в день. Для малого ребенка норма втрое меньше. Но кто и когда съедал сразу такую уйму абрикосовых ядрышек?

Найдутся, конечно, люди, которые с сомнением отнесутся к совету этого знатока. А вдруг отравишься? В таком случае есть и еще один способ проверить злополучные ядрышки. На этот раз совет несколько иной.

Сошлюсь на опыт забайкальцев. В Читинской области есть городок Нерчинский Завод. В стародавние времена жители добывали и плавили серебро. Места степные, и только по северным склонам селится редкий лес. В свободный час осенью нерчинскозаводцы устремляются в перелески за «черносливом».

Каждый ботаник знает, что чернослив готовят из сливы венгерки. Причем не из всякой, а лишь из некоторых самых южных, самых нежных сортов. Конечно, в суровом Забайкалье венгерка не растет. То, что называют «черносливом», на самом деле — дикий сибирский абрикос. Когда он подсохнет на ветвях, кожица становится темной. Отсюда и название.

Из «чернослива» не варят компот. И вообще мякоть не едят. Там и есть нечего. Одна шкурка. Едят ядрышки. Для этой цели и собирают плоды дикого абрикоса мешками. А зимой в свободную минуту колют косточки и едят ядрышки вместо «семечек». И никто не боится отравиться.

А ведь в плодах диких косточковых деревьев ядовитых веществ всегда больше, чем в культурных!

Арбуз

В 1904 году редакция журнала «Деревня» стала получать негодующие письма из Астраханской губернии. «Не хотим больше разводить арбузы, — писали астраханцы. — Пропади они пропадом. Цены так упали, что не окупают ни труда, ни земли».

Может быть, редакция не обратила бы внимания на жалобы астраханцев, если бы такие же сигналы не начали поступать из других мест. Казалось, что вся Нижняя Волга от Астрахани до Камышина хочет бросить бахчеводство и заняться другим делом. Когда-то выращивать арбузы было выгодно, но теперь все свободные земли заняли бахчами, и плоды слишком подешевели. В Москве и Петербурге их можно было купить буквально за гроши.

Боясь, как бы арбузное наводнение не кончилось так же быстро, как и началось, редакция срочно командировала своего корреспондента И. Шумкова на Нижнюю Волгу. Он проехал по селам, говорил с бахчеводами. Все до единого говорили, что сажают арбузы в последний раз.

Однако шли годы, а никто бахчи не бросал, и сладкомясые плоды продолжали расти. Волжане, может, и впрямь хотели изгнать своего кормильца, но не могли. Во-первых, это традиция. Во-вторых, после арбузов отлично родилась пшеница — главный хлеб на Нижней Волге. А в-третьих, местность для других культур была уж больно неподходящая: «Прикаспийские глухие бережки, ни травинки на пути, ни деревца…» Жить там могли только арбузы.

Правда, был один конкурент, который грозил вытеснить арбузы с Нижней Волги, — сарептская горчица. В самом конце XVIII века поселенцы, осевшие на правом берегу Волги, обнаружили, что здесь отлично растет дикая горчица. Они выписали хорошие семена культурного сорта. В 1810 году работал уже первый завод горчичного порошка.

В сороковых годах XIX века горчица перебралась на левый берег Волги, с истощенных земель — на целину. Арбуз — житель целинных почв. Ему грозила смертельная опасность. И все же арбузы выдержали натиск горчицы. Они отстояли левобережье. Их сочли более выгодной культурой.

Неминуем вопрос: как удается такому нежному растению, как арбуз, с сочными плетями и тающей во рту мякотью, уцелеть и процветать в жестких условиях, где «ни травинки на пути, ни деревца»? Ответ несложен. Ближайший родич культурного арбуза, а возможно, и прародитель, дикий арбуз колоцинт — выходец из пустыни Калахари в Южной Африке. «Господин пустыни» — называют его на родине. И не случайно. В былые годы он один обеспечивал переход через пустыню, потому что в Калахари, как и во всякой другой пустыне, с водой очень туго. Колоцинт снабжал сладким соком большую часть года. Правда, много было горьких-прегорьких плодов, но попадались и сладкие.

Культурный арбуз тоже не везде вырастает одинаковым на вкус. Астраханцы еще в старые времена самые ранние арбузы выращивали на буграх. Трудновато было с водой. Качали воду чигирями. Зато качество было высшее. Поздние арбузы называли ильменными. Они росли на ильменях — лощинах со слабо текущей водою. А для дальних перевозок шел обычный полевой арбуз. Он был крепче других на удар и в хранении.

Некогда потерпел полнейшее фиаско с арбузами специалист сельского хозяйства Ф. Крыштофович. Он поселился возле Батуми в начале века и решил завести бахчу. Край только заселялся, и дельного совета не мог дать никто.

Крыштофович посеял арбузы обычным способом. И они принялись расти так стремительно и буйно, что совершенно озадачили новоиспеченного бахчевода. Очень скоро они заплели своей ажурной листвою все, что было можно. А затем стали появляться плоды. Вот тут-то и начались неурядицы.

Во-первых, нападала медведка. Она выедала плоды, когда они еще были далеки до зрелости. Крыштофович пытался ловить неуловимое насекомое, но это плохо удавалось. В это время полили дожди, и плоды начали гнить.

Бахчевод не растерялся и стал подкладывать дощечки под арбузы, чтобы не соприкасались с сырой землей. Мера оказалась удачной. Плоды гнить перестали, и для медведки оказались недоступными. Зато начали трескаться, как бы от высшей спелости. На самом же деле от избытка воды. Арбуз — дитя пустыни, а Батуми — царство дождей.

Крыштофович брал в руки треснувший арбуз, и у него текли слюнки от предвкушения приятной трапезы, но мякоть была столь же безвкусной, как у мороженой капусты. Весь урожай пришлось скормить коровам.

А что за арбузы растут у нас в Средней Азии, где-нибудь под Ашхабадом! Или в Афганистане. Афганцы в шутку говорят, что их арбузы так сладки, что трескаются не только от толчка, даже от малейшего шума. Даже если в полукилометре пробежит верблюд!

Если же говорить о размерах, то тут, видимо, надо вспомнить о Месопотамии. Возле Багдада есть множество пересыхающих летом озер, на которых устраивают бахчи. Там однажды вырастили такой гигант, который не смог увезти даже осел! Этот факт очень заинтересовал нашего современника географа О. Герасимова. Он попытался найти такой же. Проехал по Месопотамии 10 тысяч километров и нашел нечто подобное. Арбуз был чуть ли не с комнату длиной, походил на бледно-зеленый гигантский огурец. Весил 36 килограммов.

Естественно, что, когда созревают такие соблазнительные контейнеры с едой и питьем, охотников появляется множество. В Месопотамии самые опасные — свиньи. Оборона против свиней строится с привлечением всего мужского населения. Своего рода арбузная повинность.

Не всех, однако, привлекает сочная и сладкая мякоть. Зайцы к ней совершенно равнодушны. Их интересует кора. Обгрызут кору и принимаются за следующий экземпляр. Эстафету принимают вороны. Они долбят ошкуренный арбуз, добираясь до семян. Мякоть их тоже мало интересует (зато волков — очень!).

А в самых безводных уголках пустыни Калахари жители иногда используют корни арбуза Нодена. Это редкое растение доживает тут свой век, заброшенное и забытое людьми. Из пяти видов вымирающего рода арбуз этот, пожалуй, самый несчастливый. О нем слишком мало известно. Правда, и о нашем культурном арбузе известно тоже немного. От жадности спешим съесть как можно больше мякоти, а семена выплевываем, даже не задумываясь, сколько вопросов, драм и историй с ними связано.

Проблема первая. Какие семена сеять? Немало бахчеводов споткнулось на этом вопросе. Логически рассуждая, нужно сеять, конечно же, крупные. В полном согласии с пословицей, что от дурного семени не жди хорошего племени. На самом деле нужно поступать как раз наоборот. Классик огородничества профессор М. Рытов еще сто лет назад предупредил: сейте только мелкие. От крупных много ботвы и мало плодов.

Проблема вторая. Сеем семена, а их сразу же кто-то съедает. Бахчеводов просто оторопь берет. Днем посеют, а ночью кто-то разроет лунки, вынет семечки, ядрышко съест, а шелуху тут же бросит. Бывало, выставит общество караул, а к утру все посевы съедены.

Чего только не предпринимали. Зажигали огни. Стучали всю ночь в железные косы. Бесполезно. Предположили, что грабежом занимаются ежи, но ни одного задержать и уличить не удалось. Единственно чем спаслись, стали в каждую лунку сыпать по горсти мякины. С тех пор грабежи прекратились.

Таким образом, с семенами не все просто. Прибавьте к этому и то, что детям их давать опасно, вдруг подавятся. И вот один из японских биологов попытался вывести арбуз без семян. Не буду рассказывать, как это ему удалось. Помогла генетика.

Вскоре после окончания войны бессемянный арбуз уже пошел в еду. То-то радовались матери грудных младенцев. Теперь нет опасности, что их сокровище подавится семечком. Особенно приятный сюрприз ждал агрономов. На бахчах японцы выращивали арбуз только раз. Потом надо было менять место, иначе появлялась болезнь — вилт. Его вызывал почвенный гриб фузариум. Бессемянные арбузы вилтом не болели. Место можно было не менять.

Радостная весть облетела земной шар. Бессемянные арбузы стали появляться и в других странах. В США, в Венесуэле, в Болгарии. Однако до сих пор и на рынках, и в магазинах, и в ресторанах по-прежнему видим надоедливые семечки. А грудные младенцы, естественно, не получили причитающейся им доли.

Бессемянные арбузы себя не оправдали. Слишком хлопотно их выращивать. Когда агрономы стали перечислять все недостатки бессемянных арбузов, их набралось около десятка. А главное — ручной труд!

Сначала надо обрабатывать обычные растения. Каждый день на растущую плеть арбуза капать по одной капле препарата. Да еще так, чтобы попало на точку роста. Полученное потомство должно стать иным. А оно частенько остается точной копией родителей.

А то потомство, которое стало иным, может дать обычные плоды и семена. Опылять цветки надо тоже вручную. Да еще не все сорта годятся для таких операций. Да и высаживать надо бессемянные рассадой, потому что растут они очень медленно. И так каждый год, потому что своих семян у бессемянных нет. Иначе что бы они были за бессемянные!

Семена же мы совершенно зря выплевываем и выбрасываем. Масла в них нисколько не меньше, чем в подсолнуховых семечках. А по качеству оно даже лучше. Особенно досадуют, видя легкомысленное обращение с дарами природы, лесничие. Они уже давно используют арбузные семена для защиты леса от пожара. Задача эта решается так. На очищенной от хлама просеке высевают арбузные семена. Из них вырастают мощные и сочные плети. Если пройдет пожар, сочная ботва остановит его. А плоды, конечно, в лесной зоне не созреют. Да это ведь не главное для лесничих. Им бы лес сохранить.

Между тем ученые продолжают экспериментировать с арбузами. Они попытались изменить форму и создать плоды кубические и даже пирамидальные. Конечно, таких плодов в вагон войдет гораздо больше, чем круглых, но будут ли они лучше храниться? Ведь между ними не сможет проходить воздух.

И тут мы подходим к одной из самых трудных арбузных проблем — к хранению. Чем дольше хранится, тем длиннее арбузный сезон. Чем длиннее арбузный сезон, тем лучше здоровье едоков.

Некогда в местечке Байрам-Али в Туркмении был царский курорт. Теперь он открыт для всех. В Байрам-Али лечат почки. Лечение столь же простое, сколько и приятное. Лекарств никаких. Ешь арбузы и потей. Почки выключаются и отдыхают. Их роль выполняет кожа. Это еще не все. В соке — самый полезный сахар: фруктоза. И фолиевая кислота. Знатоки считают, что она не бесполезна как профилактическое средство от рака.

Значит, продлить сезон арбузов нужно непременно. На полгода бы! А еще лучше на год. Бывалые люди уверяют, что эту проблему можно решить. А что получается на деле?

В Индии вспомнили, что многие плоды для лучшего хранения окунают в воск. Он создает защитную пленку. Окунули арбуз. Когда воск застывал голубоватым чехлом, поместили полосатое сокровище в полиэтиленовый пакет. Плоды действительно стали храниться лучше. Но срок увеличился всего на десять дней! Это, конечно, мало.

Уже упоминавшийся географ О. Герасимов услышал, что возле города Мосула в Месопотамии жители ухитряются очень долго хранить арбузы. Он отправился вниз по течению реки Тигр и в десяти километрах от Мосула нашел деревню Салями. Здесь-то и выращивали тот самый знаменитый мосульский арбуз, который еще в средние века славился своей сохранностью. Мосульцы складывали плоды в прохладное помещение — сирдаб. Они лежали там полгода без порчи.

Но и мосульским арбузам было далеко до диких родичей из пустыни Калахари. Те без всякого прохладного помещения, на страшной жаре, без кустика и без деревца, которое бросило бы на них свою тень, сохранялись, созревая девять месяцев! И даже если их отрывали от материнской плети, арбузы только первое время продолжали испарять воду через устьица. Затем устьица закупоривались каким-то материалом, и вода больше не терялась.

Биологи тщетно пытались раскрыть секрет калахарских дикарей. Резали плодики вдоль и поперек, делали срезы коры, смотрели под микроскопом. Тщетно. Строение коры очень напоминало арбузы культурные. И ничего такого, что говорило бы о больших различиях. Но вот что замечательно: И. Мичурин хранил арбузы по три года! Другой знаток, наш современник, профессор А. Ипатьев из Омска, всю длинную сибирскую зиму хранил арбузы прямо в комнате. И ничего, не портились.

Правда, соблюдая истину, он признался, что не все сорта способны на такое. Большинство при долгом хранении теряют вкус, становятся сухими или приторно-сладкими.

Он попытался найти сорт, который бы не старел. Нашел. Арбуз Стокса. Его можно было даже незрелым запасать. В Сибири это очень важно! В комнате дозревал, чего с обычными сортами не бывает. И становился таким же вкусным, как только что снятый с плети зрелый плод.

Продлить арбузный сезон иной раз можно и еще одним способом. Вот такой случай произошел однажды на Южно-Узбекской опытной станции. Агроном Г. Гущин сеял арбузы обычным способом. Но тут навалился паутинный клещ, ботва начала сохнуть. Пришлось к началу августа урожай собрать, а ботву срезать.

Однако, срезая ботву, бахчеводы оставляли немного зелени у самого корешка. Зараженную клещиком ботву с поля увезли. Прибавили удобрений. Прорыхли-ли почву. Из уцелевших почек двинулась в рост новая ботва, новые плети. Уцелевшие корни давали им мощную силу. Второй урожай был, конечно, меньше первого. Всего половина. И сами арбузики тоже немного мельче. Однако вкус их остался прежним. И сезон продлился!

Остается подвести некоторый итог. Где и сколько производится полезной и вкусной арбузной продукции? Больше всего плантаций этой культуры — в нашей стране. Четвертая часть мировых площадей! На одного человека у нас приходится по десять килограммов. Это значит, по одному огромному плоду или по два средних.

У нас столько арбузных плантаций, сколько у двух самых крупных после нас производителей, вместе взятых, — Турции и Китая. И в пять раз больше, чем во всей Южной Америке! А в благословенном климате островов Фиджи арбузы продают на рынках небольшими ломтиками. Там это — редкое лакомство. Зато в Турции, если у бедняка нечего вам подарить, он дарит арбуз. Самое дешевое, что он может себе позволить.

Виноград на косогоре

Путешественники, попавшие в донские края, всегда отмечали их несказанную прелесть. Казалось, ничего особенного не было в скромном убранстве Дона: ни снежных гор, ни скал, ни водопадов. Только крутые бережки, а на них кусты винограда. Кусты лепились по склонам без всякого порядка, посаженные то тут, то там.

Заезжие виноградари, привыкшие видеть ровные, по ниточке шпалеры виноградных кустов где-нибудь на Рейне или в южной Франции, морщились. И недоуменно спрашивали: неужели донские казаки не знают, что такое прямые линии, и не могут посадить кусты ровными рядами, по проволоке?

Но в том и заключалась тайна прелести донских берегов, что кусты посажены вразброс. Казаки старались сочетать приятное с полезным и сажали кусты так, чтобы угодить не только желудку, но и радовать глаз. Донские берега сделались со временем некой выставкой культурного ландшафта. Таким же произведением искусства, как ковер ручной работы — неповторимый и непохожий на все другие.

Однако заезжие мастера виноградных дел удивлялись не только затейливому кружеву плантаций, но и многому другому. Казаки на Дону не следовали мировым шаблонам. Они не перекапывали ежегодно почву на плантации, чтобы не нарушать подпитки грунтовой водой. Не косили траву под кустами, считая, что она улучшает структуру почвы. Даже те жерди, которыми поддерживалась виноградная лоза, казаки делали по-своему. С древесиной на Дону всегда было трудновато. Поэтому местные жители втыкали в землю не любую палку, а живой кол. Он пускал корни и продолжал расти. Если воткнуть мертвый, он скоро бы сгнил и пришлось заменить новым.

Зато и качество продукции получалось отличное. Нисколько не хуже, чем в прославленной Шампани или Бордо. Впрочем, и вообще качество винограда на склонах бывает выше, чем на равнине. Стоит вспомнить только грозди, выращенные на скалистых склонах Южного берега Крыма. В Европе почти половина виноградников — на склонах, а в самом виноградном краю — в Италии — 80 процентов.

Молдавские специалисты подсчитали, что виноград на склонах дает выручку в две тысячи, а другие культуры только сорок рублей с гектара. В пятьдесят раз выгоднее!

В наши дни в этом совершенно неожиданно убедились и греки, когда они решали судьбу своей коринки.

Для несведущих сообщу, что коринка — виноград с самыми мелкими, бессемянными ягодками. Он — как смородина. Ягоды всего пять миллиметров в поперечнике. Название дано за то, что выращивается возле города Коринфа на севере полуострова Пелопоннес. Узкой полоской тянутся его плантации от Коринфа до Патраса. Двести пятьдесят километров в длину, и все. Еще немного на соседних Ионических островах. Когда коринка высыхает, получается мелкий-премелкий кишмиш. Словно сушеная черника или горошинки черного перца. Семян в коринке нет, и поэтому домашние хозяйки всегда охотятся за нею. Издавна пекли с ней куличи, кексы и рулеты. Всюду шла коринка. Все ее знали.

Теперь коринка почти забыта. И хотя греки по-прежнему выращивают ее, но мир больше знает сабзу и обычный крупный изюм. Коринку почти не знают. Что же произошло? А вот что. До последней четверти прошлого века коринка была для греков золотым дном. После пшеницы — главная культура. Собирали столько, что на каждого грека приходилось по нескольку ведер. Отправляли в Англию, в Нидерланды и разные другие страны. В Россию тоже.

И надо же было так случиться, что в Европе появилась тля филлоксера. Она прокусывала тонкую кожицу корней лозы. Через ранки попадали микробы. Корни начинали гнить. Лоза болела и в конце концов погибала. Больше всех пострадала Франция. Очень скоро французы остались без виноградников. И без вина. Тут они вспомнили о греческой коринке и начали закупать ее большими партиями. Везли во Францию. Делали вино. Греки сообразили, что есть возможность заработать лишние деньги, и начали закладывать в спешном порядке новые плантации.

Коринковый бум продолжался недолго. Лет через двадцать французы заменили погибшие насаждения, и у них снова появился свой доморощенный виноград. Однако вино из него стоило дороже, чем из коринки. Французы возмутились: долой коринку! Началась «изюмная война». Она продолжалась восемь лет. Французы победили. Они обложили коринку такой пошлиной, что продавать ее грекам стало невыгодно.

Чудесный микрокишмиш переполнял греческие склады, и его некуда было девать. Чтобы как-то выручить сограждан, греческие власти распорядились скупать эту продукцию у населения и перегонять на спирт. Однако и эта мера не помогла. Виноградари разорялись. Многие бросали свои плантации и уходили искать счастья на стороне.

А тут вошли в моду апельсины. Крестьяне стали корчевать лозу и заменять более доходными цитрусами. Однако полностью греческий виноград не исчез. И по сию пору он славится в мире. Ведь и сам виноград очень любопытен. Он точно специально создан для Греции. Пытались пересаживать в другие, соседние страны: на север Италии, в Алжир и Тунис. В 1920 году заинтересовался коринкой департамент земледелия США. И коринка росла. Но выгод не приносила. В одних странах начинала болеть. В других давала малый урожай. В третьих вместо мелких, бессемянных ягод появлялись крупные, с семенами.

До революции завезли коринку и в Крым. Но крымские виноградари еще хорошо помнили «изюмную войну» и не решились заменять свои плантации сладким греческим сортом. А вдруг…

Впрочем, и по качеству греческая коринка была лучше, чем на стороне. До некоторой степени этому способствовал особый способ сушки ягод. Выбиралась площадка, которую замазывали пастой из коровьего навоза с кровью. Когда паста высыхала, на площадке раскладывали грозди. Навоз жадно впитывал влагу. Изюм сох быстрее обычного и не успевал потерять свой сахар. А пары аммония, которые исходили от навоза, придавали ягодам особенно нарядный, совершенно черный вид. Такой продукт покупатель брал в первую очередь.

А теперь попытаемся представить себе, почему именно виноград (и оливы!) стал таким модным растением в Греции с древнейших времен? Не кажется ли вам, что отчасти это связано с давним опустошением греческой природы, уничтожением лесов и самой почвы? Не случайно ведь Ф. Энгельс в качестве примера такого рода выбрал именно Грецию!

Виноград самой природой не создан для жирных, плодородных почв, хотя и может на них расти. Он — детище каменистой, щебнистой местности. Именно такие земли оставили предки современным грекам, неумело похозяйничав на своих горах. И вот еще что интересно. Сейчас апельсины вовсю вытесняют в Греции виноград с равнин на сухие горные склоны. Урожай ягод на склонах понижается. Зато качество продукции возрастает!

А теперь вернемся к донским краям, с которых мы начали свой разговор. Донские виноградники удивляли приезжих еще одной очень важной особенностью. Их совершенно не трогала филлоксера. Не потому, что там росли особые, устойчивые сорта. Нет, дело объяснялось климатом. Дон — северная граница виноградарства. Для филлоксеры там слишком холодно.

Возникает заманчивая мысль — продвигать виноград на север, чтобы избавиться от таких врагов, как отмеченная тля. Мысль, конечно, не новая. Еще Петр I, ярый сторонник разведения лозы, насаждал ее, где только можно. Утверждают, что именно он посадил в Пскове лозу, успешно проживавшую там полтора столетия вплоть до середины прошлого века.

Конечно, всерьез разводить виноград в псковских краях никто не решится. Только любители. Но севернее современных его границ понемногу продвигать можно. Правда, для этой цели нужны в помощь культурным еще и местные дикие растения.

Знаток виноградного дела из Ростова А. Потапенко попытался выяснить, сохранились ли в интересующем нас районе экземпляры дикого винограда. На северном пределе района он обнаружил хутор Виноградный, само название которого говорило о многом. О том, что, может быть, раньше там и рос дикий виноград.

Из хутора прислал письмо старейший учитель Т. Шевченко. Предположения оправдались. В самом начале нашего века в балках вокруг хутора был густой лес. В лесу рос виноград. Он обвивал стволы дубов и добирался до самой их макушки. Стебли этой лианы достигали такой толщины и прочности, что местные мальчишки использовали их вместо качелей. А вдоволь накачавшись, ели черные сладкие ягоды. Еще до революции лес вырубили, а землю раскорчевали под сады. От дикого винограда и следа не осталось. А какую бы службу он сослужил в наши дни! Это был самый северный островок дикого винограда. Он даже пережил ледниковый период.

На счастье, сохранился другой такой же островок на Северном Кавказе неподалеку от Ставрополя. Правда, к нему относились с сомнением: то ли дикий, то ли одичавший? Утверждать никто не мог. Не хватало фактов.

Решить загадку помогла зима 1971 года. Морозы на Ставрополье достигали 37 градусов. В садах померзло множество деревьев. Думали, что вымерзнет и «одичалый». Нет, не вымерз. Этот случай подтвердил, что виноград на Ставрополье самый настоящий дикий. Да и возраст лозы об этом же говорит. Есть экземпляры по 150 лет. За это время сильные холода случались не раз. Дикарь выстоял.

Вообще, в поведении винограда еще много неясного. Молдавские биологи недавно обнаружили странное явление. В одни годы ягоды оказываются более сладкими на северных склонах, в другие — на южных. Все зависит от того, какое лето. Если очень жаркое, то на северных. Слишком сильная жара вредна и для винограда. По своей природе это лесное растение, и испепеляющий зной выгод лиане не приносит.

Очень чувствительно это растение к соседству. Однажды железнодорожники меняли шпалы. Они вынимали из-под рельсов старые, прогнившие и на их место помещали новые, пропитанные ядовитым веществом — креозотом. На винограднике, который примыкал к железнодорожному пути, в этом году все ягоды оказались с запахом креозота. Урожай пришлось выбросить на свалку.

В другом месте ягоды запахли тухлым мясом. Виновником оказалась расположенная неподалеку бойня. А на мелких островках грозди начинают пахнуть водорослями, которые лежат неподалеку на пляжах, выброшенные волнами.

И уж конечно, ягоды теряют во вкусе, если человек, который присматривает за ними, оставит на лозе слишком много гроздей. Тогда ягоды останутся кислыми в самом благословенном климате. Даже на виноградном Олимпе, в Самарканде. Лоза не в состоянии напитать сахаром слишком большое население. В Испании даже закон установили по этому поводу. Закон запрещает получать урожай винограда весом более шести тонн на гектар. Правда, только там, где производится фирменный товар, зарекомендовавший себя издавна высоким качеством.

А теперь вернемся к коринке. Коринка — не единственный виноград, дающий изюм. Изюмных сортов довольно много. Но коринка — сорт бессемянный. Бессемянных — единицы из тысяч сортов винограда.

На изюм идет примерно десятая часть урожая. Сушеной продукции вырабатывается около тысячи тонн. Немного. Даже мало. Микроскопически мало. Представьте, если разделить этот товар между всеми жителями планеты, то выйдет по одному грамму на четверых. Это столько, сколько содержится в одной калорийной булочке!

А между тем в старину изюм считали продуктом неоценимым. Жители Востока, отправляясь в дальний путь, брали с собой из еды только изюм и орехи, самую здоровую и калорийную пищу. В пути еду делили пополам с лошадьми. Те не отказывались. Впрочем, от винограда не отказывается, кажется, никто. Даже плотоядные животные: лисы и шакалы. И от изюма тоже.

Предвижу вопрос: почему в мире наблюдается такой дефицит изюма? Снова все упирается в условия окружающей среды. Чтобы изюм высушить, нужны особые условия. Сухая жара. Пустыня. И кадры, которые веками занимались этим тонким искусством.

Очень немногие страны производят изюм. Больше трети мировых сборов дает Турция. Около одной пятой — Европа, главным образом Франция. Столько же — США. Втрое меньше Иран и Афганистан.

Лучший кишмиш, бессемянный изюм, вырабатывается в нашей стране, в Самарканде. И в Афганистане. Самый высший сорт «сояги» сушится долго, несколько месяцев, в особых глинобитных сараях, с узкими окнами-бойницами. Через бойницы продувает сквозняк и уносит лишнюю влагу. Сояги сохраняет натуральный зеленый цвет свежего винограда. И ценится вдвое дороже обычного изюма.

Солодка

Люди обнаружили солодку очень давно. Еще древние греки выменивали у скифов ее сладкие корни. Скифы их выкапывали в степях возле Азовского моря. Грекам нравились корни солодки. Они были в сорок раз слаще меда.

В средние века медики получили из корня лакричный порошок. Его подмешивали во все лекарства. Больные с восторгом принимали вкусные снадобья и иной раз поправлялись. Впрочем, подмешивают и сейчас. В особенности для детей. В лекарства и кондитерские изделия (халву) и в напиток «Байкал».

Люди старшего поколения еще помнят лакричный порошок. Его давали как слабительное и отхаркивающее. Потом создали более мощные лекарства, и лакрица отошла на второй план. И только восточная медицина по-прежнему верила в солодку. Она считала ее равноценной женьшеню.

Одно время лакрицей увлеклись волжские садоводы. Они нашли, что очень выгодно мочить с нею яблоки. Все Поволжье готовило моченые яблоки с лакрицей. В урожайный год садоводы закупали по две тысячи тонн сладкого сырья.

В наши дни выделили из корня глицирризин, вещество, придающее ему сверхсладость. Половины чайной ложки глицирризина оказывалось довольно, чтобы ведро воды превратить в сладкий чай. Важнее другое. Глицирризин оказался подобен гормону надпочечников — кортизону. Он гасит в нашем организме разные яды (даже грибные!) и подавляет аллергию, болезнь двадцатого века.

Хозяйственники воспользовались тем, что это вещество дает обильную пену, если взболтать с водой, стали делать шампунь, начинять огнетушители и улавливать пары серной кислоты в металлургическом производстве.

При таком универсальном использовании сладкого корня его запасы стали быстро истощаться. Плантажные плуги выпахивают горы корней, после чего славное растение исчезает с лица земли. И никто не может сказать, когда оно восстановит свои ряды. И восстановит ли вообще? До последнего времени не знали даже, как солодка размножается: то ли семенами, то ли вегетативно.

Перед войной начал изучать лакрицу ботаник Н. Сосновский. Десятки и сотни километров шел он по сплошным ее зарослям, но нигде не находил всходов. Он записал в отчете, что семенами это растение не размножается. Предположил, что семена негодные, что у них недоразвит зародыш. Много позднее Ботанический институт Академии наук СССР послал ботаника Т. Надеждину проверить данные Сосновского. Посланница отправилась в пойму Амударьи. Там идут сейчас главные заготовки лакрицы.

Исследовательница встретила солодку в тугаях, редких и светлых перелесках из разнолистного тополя-туранги и узколистного лоха. Между деревьями стояли пышные, по пояс высотою кусты с рыхлыми фиолетовыми кистями цветков. В открытой степи солодка росла еще пышнее, еще роскошнее. Однако обильных всходов Надеждина не нашла, так же как перед войной их не нашел ботаник Сосновский. Только изредка встречались отдельные, как бы случайные всходы. Но их было слишком мало.

Однажды Надеждина переправлялась на остров Амударьи через небольшую протоку. Она пошла по тропе, проложенной отарами овец. Пастухи, гнавшие стада, ехали туда же на ишаках. Наметанный взгляд ботаника уловил необычные скопления солодки в одних местах и отсутствие в других. В соседней степи этого не наблюдалось.

Решила подсчитать, много ли таких групповых растений, и тут увидела массу всходов солодки. Если прежде она встречала один всход через пять или десять шагов, то теперь на каждом шагу их можно было насчитать тысячи. Это был как бы естественный питомник солодки!

Связь с овцами была очевидной. Она представилась в следующем виде. Овцы очень любят солодку и жадно едят ее с цветками и плодами. Кислый желудочный сок растворяет оболочку семян. С пометом семена падают на землю и прорастают. Вот почему взрослые растения солодки росли тесными группами. Они возникли из тех семян, которые собрались в кучке навоза. Особенно богат солодковыми семенами оказался навоз ишаков. В каждом комочке упорная женщина находила по десятку семян сразу.

Возникал вопрос: если человек, выпахивая солодковые корни, уменьшает заросли этого бобового растения, то он же, умножая число овец и ишаков, способствует процветанию и расселению сладкого корня. Почему же все-таки массивы ценного растения уменьшаются?

Вспомнилось, что всходы солодки, несмотря на обилие овец, встречаются не везде. На свежих песчаных косах, которые намывает Амударья, солодка не поселяется. Первыми туда налетают семена ив и тополей. Семена солодки лететь не могут, а овцы и ишаки не заходят на песчаные косы, где есть нечего.

В степи всходов тоже нет, потому что там слишком сухо и степные травы высасывают последние капли влаги. Всходам солодки влаги нужно побольше. Ее вполне устраивает та полоса, которая заливается во время паводка. Тут всходов всегда много. Но по Амударье теперь строят дамбы, и паводок регулируется. Без паводка всходы не приживаются. Все больше воды разбирается и на орошение. На Сырдарье ввели в строй Чарджоуское водохранилище, и на участке возле Кзыл-Орды уровень грунтовых вод понизился. Заросли солодки и тут начали сокращаться. Итак, человек снова нарушил привычную жизнь солодки. Но он же снова обеспечивает ее процветание. И вот каким образом.

Местным жителям в южных краях хорошо известно, что солодка не только полезное растение, но и сорняк. На огороде ее выдергивают с корнем, а на следующий год она вновь появляется, причем нередко в большем количестве, чем в первый раз. И этим она напоминает неистребимый хрен. Корневая система солодки мощная. Есть корневища вертикальные, есть горизонтальные. Из почвы их полностью извлечь очень трудно. И на огороде, и на хлопковой плантации.

Выпахивая плугом из почвы сладкие корни, заготовители, конечно, не могут выбрать их все целиком. Куски остаются и с течением времени могут восполнить утрату. Что и происходит на деле. Однако хозяйственники знают, что земля под солодкой обычно бывает очень плодородная (как-никак бобовое растение!). И они используют ее несколько лет под бахчу. На бахче, конечно, все сорняки изгоняются. И среди них солодка. Или, что еще хуже, займут пашню под рис. Специалисты считают, что после риса восстановление сладкого корня вообще исключено.

Правда, пишут, что солодка — существо очень выносливое. Она может расти не только в пойме, но и в горах. Не только при близком уровне грунтовых вод, но и при низком. На пресной и засоленной почве. В тени деревьев и на ярком солнце в степи. И при такой универсальной приспособленности массивы ее все же тают…

Что можно сказать по этому поводу? Растет, конечно, и в горах, и в сухой степи, если сохранились в почве корневища. Семенное же размножение идет только в заливаемой пойме. Достаточно вспомнить походы Сосновского. При глубоком уровне грунтовых вод растет, но опять-таки если расселилась туда вегетативным путем. А вегетативный путь расселения хотя и надежен, но долог.

Есть ли выход из тупика? Есть, конечно. Нужно превратить солодку в культурное растение. Сделать это не так сложно. И уже делается и у нас, и за рубежом. И тут сразу же обнаруживаются новые преимущества нашей бобовой травы. Не скажу, как с заменой женьшеня, но что культурная солодка дает прибыль для животноводства — факт установленный.

Травы она дает втрое больше, чем в диких зарослях. Особенно ценят солодку в Голландии. Коровы на ее зелени дают молоко, в котором жира больше на один-два процента. Овцы увеличивают привесы. Проектировщики уже намечают у нас лакрично-кормовые хозяйства.

Самая же, пожалуй, выгодная сторона солодки раскрылась лет пять тому назад. Это растение всегда было сорняком хлопковых плантаций. В особенности там, где хлопчатник орошают. При орошении нередко почва засоляется, и эту ценную прядильную культуру тогда перестают сеять.

Аспирант из Ташкента А. Баданов обнаружил, что солодку не нужно изгонять с засоленных полей. Напротив, ее нужно туда сажать. Он сажал солодку черенками. Солодка разрасталась и тянула из почвы влагу. Она затеняла почву, и почва переставала испарять воду. А раз так, то и засоление прекращалось. И процесс пошел в обратную сторону. Солодка почву рас-солила через четыре года!

Правда, сама она на засоленной почве росла хуже, и корневища ее не могли так глубоко вбуравливаться в почву. В этом аспирант нашел свою положительную сторону. Убирать сладкие корни оказалось гораздо легче, потому что все они скопились у поверхности почвы.

Эти наблюдения оказались весьма кстати. Нужда в лакричном корне не уменьшается. Напротив, она возрастает. Все больше требуется шампуня, халвы, конфет. Все шире экспорт. Еще старая Россия вывозила много корня за границу. Теперь у нас его покупают США и ФРГ, Италия и Финляндия, Япония и еще множество других стран. Наш корень издавна считается лучшим в мире. В нем много глицирризина, глюкозы, сахарозы. Предполагают, что именно лакрица обеспечила не тускнеющую в веках яркость голубой глазури на памятниках архитектуры в Средней Азии. Так что и тайн солодка хранит в себе еще очень много.

Судьба дыни

Девятнадцатый век решил судьбу дыни. Она могла стать первым растением Земли, самым распространенным и самым известным. Десятки научных институтов работали бы над дынными проблемами, как трудятся они над сахарной свеклой и тростником, улучшая и защищая эти культуры.

Сахарный тростник, а не дыня стал главным растением Земли, а пшеница по валовому сбору оказалась на втором. А могла быть первой дыня. Могла заменить и тростник и свеклу. Содержание сахара в ней примерно то же. Около 20 процентов. Извлекать и очищать сахар из дыни гораздо проще и дешевле, чем из свеклы и тростника. И на поле работы гораздо меньше, чем со свеклой.

Специалисты подсчитали, что и семена пойдут в дело. Масло из них напоминает оливковое, а жмых годится на корм скоту, как и отходы от выжимки сахара. Сахарозаводчики уже начали было перестраивать заводы на дынную технологию. Уже был получен первый дынный сахар. Но тут выяснилось, что урожаи дынь менее верны, чем у тростника и свеклы. И судьба дыни была решена.

Она и по сей день осталась лакомством, и на одного жителя нашей планеты приходится в год всего по одной малюсенькой дыньке, тогда как сахарной свеклы по два больших куля, а тростника — по большому возу. Это, конечно, средние цифры. Многие земляне вообще остаются без дынь, потому что они растут не везде и плохо переносят перевозку. Биологи из ГДР недавно с грустью отметили, что на рынки Центральной Европы дыни попадают редко и поэтому тамошним жителям они гораздо менее знакомы, чем арбузы, более крепкие и транспортабельные.

Зато у нас в Средней Азии и в соседних странах дыни нередко самая обычная еда, вкусная и полезная. Одного только витамина С в них больше, чем в яблоках, лимонах и апельсинах. Неравномерность распределения дынь по земному шару объясняется весьма просто. Дыни — спутники солнца. В Средней Азии его очень много. В туманном и нежарком климате Центральной Европы дыни если и растут, то немногие сорта, да и у тех вкус оставляет желать лучшего.

Правда, историки рассказывают, что несколько именитых особ умерли, объевшись европейскими дынями. Однако думаю, что если бы были в Европе в те времена среднеазиатские дыни, то соблазнившихся дынями стало бы больше.

Лучшей в мире считается чарджуйская дыня Зард. Осенью их привозят в Москву и другие города: темнозеленые, длинные, как гигантские полуметровые огурцы. Неопытный покупатель клянет бахчеводов за то, что прислали несъедобную продукцию. Плоды и впрямь малосъедобны: тверды, не сладки и не имеют нужной сочности. Им нужно полежать, тогда появится и сладость и сок.

Есть еще более крупные, но уже не зеленые, а палево-желтые с сеткой на кожуре — дыни Амери. Они пахнут ванилью. Есть дыня Кассаба без аромата, сферической формы. Сладость и сочность выдающиеся. Особенно восхищался Кассабами знаток дынь академик П. Жуковский. Путешествуя по Малой Азии, он страстно желал найти Кассабу с ароматом. И нашел. Отличный сорт Ассанбей. Аромат был сильный, но увы, огуречный!

В Европе главенствует Канталупа, названная по имени папского имения Канталуппи. Она не очень вкусна, говорят, что ее лучше варить. Зато это единственная из дынь, которая может расти без яркого, жгучего солнца. Для европейских теплиц Канталупа — находка. В особенности для туманного Альбиона — Великобритании, где в открытом грунте дыни не удаются. Она даже под Москвой может расти и еще дальше на север.

Канталупа — как сплюснутый шар. Она вся ребристая. У нее даже листья разрезные, не цельные, как у других дынь. В Риме, где статистики ежегодно составляют сводки для ООН и подсчитывают, сколько чего сеется в разных странах, о дынях пишут: «Канталупа и прочие дыни». Они там, в Италии, считают Канталупу за главную дыню.

Остается сказать о наших староместных крымских и украинских сортах. Их было много: разные «кочанки», «болтушки», «дубовки»… Не все славились отличным вкусом, но находились и очень приличного качества. Многие из них утеряны. Может быть, один из таких забытых или утерянных сортов оказался в тридцатые годы на ростовском рынке. Проходил мимо селекционер В. Балясный. Ему приглянулась румяная, желто-оранжевая дынька, похожая на крупный апельсин. Вкус мякоти соответствовал внешности. Селекционер сохранил семена и вместе с двумя другими учеными начал работать над новым сортом. Так появилась Колхозница, ставшая очень скоро такой популярной, что теперь этим именем называют несведущие покупатели всякий сорт, плоды которого невелики, шаровидны и окрашены в яркий желто-оранжевый цвет.

В среде людей, далеких от бахчеводства, распространено мнение, что вкус дыни зависит не столько от сорта, сколько от сетки, покрывающей кожуру плода. Плоды с сеткой считаются более вкусными. На самом деле сетка на вкус не влияет. Это полоски из опробковевших клеток. Они смягчают удар, если дыня падает на пол, и предохраняют плод от повреждений. Перевозить дыни с сеткой безопаснее.

На вкус дыни влияет не сетка, а солнце. Воздух должен быть сухой, а почва влажная. А поскольку полив в пустыне можно организовать не всегда, местным жителям приходилось придумывать разные хитрости для того, чтобы обеспечить своих подопечных запасом воды. Может быть, им подсказали некоторые мысли дикие дыни, которые растут по полям как сорняки и заглушают посевы не только культурных дынь, но и разных других растений?

Дикие дыни есть и на наших полях, и в соседней Индии, и в других пустынных краях Земли. В Индии местные жители их любят, собирают, так же как мы несем из леса малину и землянику. Правда, иной раз попадаются плодики горькие, но что требовать от сорняка? Размеры диких дынек невелики: есть с грецкий орех, а есть и с кулак. Зато на одной плети штук по сто, по двести. А у культурных — пять, шесть, не больше.

Замечательно, что семена сорных дынь прорастают без затруднений в жаркой и сухой пустыне. Им помогает тот запас влаги, который имеется в плоде. Местные жители не могли не заметить этого факта. В Тунисе, например, свои культурные дыни бахчеводы иной раз выращивают похожим способом. Делают лунку в земле, в нее насыпают перегной, а потом туда же добавляют по две горсти салата, нарубленного из зелени кактуса.

Кактус расходует воду очень экономно, и ее хватает юной дыньке, чтобы возмужать и укрепиться в сухой, горячей земле пустыни. Другие бахчеводы поступают иначе. Они срезают как можно ниже кустик верблюжьей колючки, расщепляют пенек и вставляют семечко дыни. Корни колючки черпают воду из больших глубин, и ее хватает для дыни.

Но, пожалуй, еще больше хлопот с дыней в северных районах. Еще Мичурин страстно хотел утвердить дыню в тамбовских краях. В 1905 году он скрестил французскую Ананасную с сибирской дыней и получил тамбовскую Коммунарку. Биолог С. Лебедева придумала другой способ. Она прививала дыню на корень тыквы и получила тот же результат.

Японцы с шестидесятых годов переняли опыт Лебедевой и тоже стали выращивать дыню, прививая на тыкве. К великой радости, они обнаружили, что привой приобретает свойство не увядать от плесневого грибка фузариума. Однако вскоре обнаружилось, что дыня на тыквенном фундаменте приобретает и нечто нежелательное. На плодах появляются нездоровые пятна: то зеленые, то желтые. Профессор Т. Матсуда из университета Ибараки попытался выяснить причину пятнистости. На вкус плоды с зелеными пятнами казались недозрелыми, с желтыми — переспелыми, когда начинается брожение и вкус уже не тот.

Оказалось, что прививка на тыкву изменяет соотношение между химическими элементами мякоти. В плодах с желтыми пятнами накапливалось больше, чем надо, фосфора, в зелено-пятнистых — азота и фосфора, а кальция — меньше нормы. Без кальция система стойкости мякоти расстраивалась. Хранить такие дыни рискованно.

Еще сложней вопрос с дынями на засоленных почвах. В пустынях такие почвы — явление обычное. Поскольку дыни — выходцы из пустынь, они должны бы приспособиться к соли. И действительно, считается, что они обладают некоторой устойчивостью. Замечательно, что на засоленных почвах плоды отличаются у них большей сладостью (как, впрочем, и у сахарной свеклы).

Еще одна трудность: как следить, чтобы плод дыни зрел равномерно? Обычно он лежит на боку. Бок меньше прогревается, остается менее сочным и сладким. Пытаются пускать плети по забору, по шпалере. Плоды свешиваются с забора, как гири. Хорошо, если они мелкие, как у Колхозницы, а если по десять или двадцать килограммов? Оторвется и упадет или всю плеть вниз стащит.

Англичане у себя на Британских островах даже маленькие дыньки кладут в авоськи, где они и зреют. Но на большой плантации все дыни в авоськи не поместишь.