Мир растений: Рассказы о культурных растениях

Бобы и орехи — поставщики белка. Растительный белок, конечно, с животным сравнить нельзя. Он похуже… Однако без растительного белка не было бы животного, потому что животные не могут строить белок из неорганических веществ. Это доступно только растениям. Наши четвероногие спутники, съедая восемь килограммов растительного белка, нагуливают один килограмм животного.

В растениях белка не очень много. В семенах и орехах примерно около двенадцати процентов. Замечательно, что именно такую долю белка рекомендует ФАО (продовольственная организация ООН) для питания человека. Однако специалистам хотелось бы, чтобы белка было намного больше.

На счастье, имеются бобовые растения, оснащенные клубеньковыми бактериями. Бактерии добывают из воздуха дополнительный азот. Бобовые благодаря ему строят сверхлимитный белок. Особенно преуспела в этом вопросе соя. У нее белка почти 50 процентов. У гороха и арахиса — около 30 процентов. Пальма первенства досталась, однако, совсем непопулярному бобовому — люпину. У того доля белка — до 61 процента.

По качеству лучший белок — у фасоли и чечевицы. Случайно ли, что именно фасоль так полюбилась долгожителям Кавказа и Болгарии, что они готовы есть ее каждый день? И едят.

Из небобовых растений довольно много белка в орехах. В грецком — до 18 процентов, в лесном, лещине, немного меньше. В миндале — чуточку больше. Современные диетологи вслед за Мичуриным считают орехи идеальной пищей для человека. Белки в них очень удачно сочетаются с жирами и углеводами.

Правда, селекционерам хотелось бы, чтобы и злаки накапливали белок, как бобовые. Кое-что удалось сделать. Некоторые культурные злаки уже догнали горох. И без клубеньков!

Бобы конские

Рассказывают, что Пифагор, известный математик и философ, погиб из-за конских бобов. Его соотечественники, древние греки, очень любили бобы. Они ели их каждый день и даже построили храм бобовому богу.

Пифагор испытывал панический страх перед бобами. Черные пятнышки на лепестках цветков казались ему провозвестниками гибели. Да и сами горошины были подозрительно черными. Своим ученикам Пифагор строго запретил употреблять в пищу горошины и даже приближаться к засеянному ими полю.

Однажды великому математику пришлось спасаться от врагов. Он бежал быстро, и погоня отстала. Неожиданно перед ученым возникло поле конских бобов. Пифагор остановился, не решаясь переступить страшную преграду. Тут его и настигла погоня.

Историки до сих пор потешаются над суеверием математика. Однако если внимательно проследить дальнейшие взаимоотношения бобов с людьми, окажется, что Пифагор не был так наивен. И в наши дни есть люди, которых не заставишь пересечь зловещее поле. И не все рискнут взять в рот вкусный боб, хотя другие едят и похваливают.

В начале века печать сообщала о происшествии с крестьянином Д. Пиччилимо из Южной Италии. В детстве он перенес тяжелую болезнь. Никто не знал, как она называется, но родители связали ее с конскими бобами. С тех пор мальчику запретили есть бобы и даже работать на плантации. Сами они выращивать эту культуру перестали.

Когда наш знакомый женился, у родных жены оказалось поле конских бобов. Забыв предостережение, он отправился на работу в поле. К вечеру бедняга побледнел. Навалилась усталость. Еле приплелся домой. Назавтра слег. И только чудом остался жив. Болезнь детства повторилась.

История знает немало таких случаев. Особенно много их в Иране. Там болезнь начинает свирепствовать, как только приступают к уборке бобов. Болеют мужчины и дошкольники. Женщин судьба милует. Болезнь обходит их стороной. Теперь у нее есть название — «фавизм» (от латинского «фава» — бобы).

Не ищите фавизм в энциклопедиях. Ни в старых, ни в новых. Он еще не попал туда. Болезнь еще слишком слабо изучена. Писать о фавизме почти нечего. Не знают даже, что за токсин вызывает нарушения в организме? И почему не болеют женщины? Почему тот, кто переболел и выздоровел, легче заболевает вторично? И можно ли вывести сорта, чтобы содержали меньше токсина? Всемирная организация здравоохранения пока не осилила эту задачу.

В 1981 году в городе Нанте во Франции проходил европейский конгресс по съедобным белкам. Поскольку основной поставщик растительного белка — соя — в Европе приживается плохо, говорили о бобах и горохе. И снова вспомнили фавизм. И бобы. Есть их или не есть? Сеять или не сеять? Снова та же груда неразрешенных вопросов. Болезнь почему-то яростнее проявляет себя на островах Средиземного моря. Но почему?

Сразу же оговорюсь: фавизм не так страшен, как кажется. Им болеют редкие люди. С древности и до наших дней бобы пользуются всеобщей любовью в разных странах и у разных народов. У римлян бобы были повседневной пищей. Им даже не хватало этой продукции, чтобы наесться досыта. Поэтому они с нетерпением ждали праздников. Тогда для простого народа привозили сотни мешков бобов и тут же раздавали. В древней Германии особенно энергично занимались этой культурой жители города Эрфурта. Они просто благоговели перед ней и, подходя к бобовому полю, снимали шапку.

И по сей день в некоторых странах конские бобы — повседневная пища. В Египте и Судане ни завтрак, ни обед без них не обходится. Египту своих бобов не хватает, и он закупает их где только можно: в Польше, в Эфиопии, в Марокко и даже в Канаде. Хорошо еще, если есть, где купить, потому что случаются годы, когда нигде и ни за какие деньги не купишь. Дефицит!

На Руси бобами особенно не увлекались. Однако небольшое количество в огородах всегда держали. Сажали их по краям гряды с морковью и луком. Летом вокруг все блекло от жары, вяло от сухости, бобы же стояли твердо, прямыми кустиками, и даже плоды их были устремлены вверх, как ружья у солдат на посту.

Свистел ветер, на соседних незащищенных грядках листва моркови покорно ложилась на землю. С хрустом переламывались сочные дудки лука. Там же, где грядки окантовывали бобы, ни лук, ни морковь не страдали. Бобы защищали их от ветра.

Горошины у русских бобов огромные, черно-фиолетовые. Они вдвое крупнее фасоли. Немало потрудились народные селекционеры. Год за годом, столетие за столетием они отбирали все более ценные сорта. Горошины становились все крупнее. У мелкосеменных бобов горошины весом с кедровый орешек, а у русских — с лесной орех. Очень крупные Виндзорские бобы вывели английские крестьяне.

Замечательно, что крупносеменные оказались выгодней мелкосеменных и с другой стороны. Они поспевают раньше. За сто дней. Мелкосеменным нужно на месяц больше!

Все шло своим чередом, но в наши дни ситуация с бобами резко изменилась. Кто бы мог подумать, что крупноплодные, скороспелые бобы уступят пальму первенства мелкосеменным! Странно даже представить себе, что кому-то понадобятся сорта с мелкими семенами. Да еще и требующие длинного лета. И все же… Однако начнем по порядку. Бобы, о которых идет речь, называют сейчас конскими или кормовыми. Причина ясна. Они очень хороши как корм для лошадей. И для других четвероногих тоже. Оказалось, что они содержат белка почти столько же, сколько соя. Но соя — жительница теплых мест. Бобы же отлично растут и в Подмосковье. Идут и дальше на север.

Казалось бы, никаких трудностей нет. Пустить бобы с огородов на поля — и получай белок! Но тут возникла некоторая трудность.

Агрономы неожиданно потребовали мелкосеменные сорта и забраковали крупносеменные. Причин выставили две. Первая: мелких семян для посева нужно втрое, вчетверо меньше, чем крупных. Вторая: современные сеялки приспособлены к мелким семенам. Когда проверили сорта, выяснилось, что почти все — крупносеменные. Для огородов они хороши, а для полей невыгодны.

Это еще не все. Другая трудность вот в чем. Ученые давно заметили, что под кустами бобов всегда валяется уйма засохших цветков. Подсчитали, сколько цветков дают плоды, и диву дались. Иной раз две трети идет в брак. А нередко и девять десятых. На верхних цветочных кистях бобы вообще не завязываются. А на нижних оказываются годными лишь два цветка каждой кисти. Удалось заметить, что там, где в цветках больше аскорбиновой кислоты — витамина С, там и завязались бобы, а где было мало, завязи опали. Но в чем тут дело, и как снабдить витамином С все цветки, пока еще неясно. Так же непонятно, почему именно у бобов такая незавидная судьба. У ржи все цветки дают плоды, у гороха — около половины, а у бобов — десятая часть.

Нужда заставила недавно заняться бобовыми цветками и англичан. Бобы на Британских островах — культура давняя. Они там еще со времен Рима. Когда же англичане сделали подсчет, оказалось, что площади под бобами сократились впятеро. Сюрприз, прямо скажем, не очень приятный. Пытаются установить причину столь бедственного положения. Выводят лучшие сорта. Создают лучшие условия для клубеньковых бактерий. Меняют агротехнику. Все напрасно. Тогда обратились к ветеранам-фермерам. Как раньше-то было?

Оказалось, что прежде никаких хитростей не применяли. Агротехника была даже ниже, а урожай — выше! Почти вдвое выше, чем сейчас.

Оставалось проверить последнее: опыление. Среди агрономов утвердилось мнение, что бобы — самоопылители. Обходятся без помощи пчел. Если пчелы и принимают участие, то как подсобная сила.

Трое английских биологов взялись проверить, так ли верно это мнение? Они отправились на пасеки и стали наблюдать за пчелами. Подсчитывали, сколько пыльцы уносит с цветка каждая пчела и куда расходуется драгоценный груз. Они пересчитывали нарождающихся личинок и наблюдали, как производится у них общественное питание.

Беседовали со старыми пасечниками. Узнали, что еще до первой мировой войны возле каждого деревенского дома, на каждой ферме стояли примитивные, соломенные ульи, но пчелы работали не хуже, чем в современных. По границам полей тянулись межи. В них жили шмели. Шмели тоже летали на поля и не оставляли без внимания бобы.

С тех пор многое изменилось. Межи распахали, и шмелей стало меньше. На пчел напали клещи, и ряды сборщиц меда поредели. Сразу же упал и урожай бобов. Итак, вся беда в том, что некому опылять?

К такому выводу пришли те трое. Но вывод показался им слишком смелым. Все остальные ученые утверждали обратное. Тогда упрямая троица подкрепила свою мысль нехитрым опытом. Они выставили на каждый гектар бобов по три улья. И случилось то, во что биологи не верили. Урожайность резко подскочила вверх. Собрали с полей даже больше, чем ветераны-фермеры. Вся остальная Англия вполовину меньше.

А потом выяснилась еще одна любопытная деталь. Сеяли бобы разными семенами. Одни были от растений, обработанных пчелами. Другие — от самоопыления. Первые дали больший урожай.

Так совпало, что год оказался очень суровым. Бобы, хоть и отличаются стойкостью к холодам, все же пострадали. Но не везде. Поля из «пчелиных» семян уцелели.

Отношение к бобам менялось и у нас. В шестидесятых годах соблазнил всех Алтайский сельскохозяйственный институт. Там, на Алтае, бобы очень нужны и выгодны. Они дают большой урожай и много еды для скота. С легкой руки алтайцев стали сеять сразу по всей нечерноземной зоне. Однако почвы тут совсем не те, что на Алтае. Очень часто почва кислая. Да еще и алюминия в ней бывает по миллиграмму на килограмм грунта. Алюминий для растений — яд. Бобы на такой почве растут очень туго.

Но и это еще не все. В некоторых плодах, которым удалось созреть, горошины оказываются с такой прочной оболочкой, что не прорастают в поле. Всходы получаются редкими, будто часть их кто-то съел. Биолог из Польши Т. Мервинская заподозрила, что горошины сушили не так, как надо. Она заметила, что хуже всего дела идут у тех агрономов, которые убирают недозревшие бобы и хранят их в снопах в амбаре.

А что, если сушить в комнате? Число невсхожих горошин уменьшилось. Значит, сухой воздух для горошин полезен, решила она и поместила опытную партию в эксикатор. Там воздух совсем сухой. Но число твердосеменных горошин неожиданно оказалось очень большим. Выше, чем в амбаре. Вот и разберись, когда лучше собирать и как правильнее сушить!

И тут мы подходим к весьма странной ситуации. Судите сами. Для нашей умеренной зоны бобы — на редкость выгодная культура. Больше трети по весу горошин — полноценный белок. Можно варить, жарить, тушить, а незрелые горошины иной раз и сырыми есть. Бобы не полегают, как пшеница. Почти не страдают от болезней и так же мало боятся холода, как репа.

Но чтобы получить хороший урожай бобов, надо не раз подумать и поломать голову. На грядке бобы кажутся такими неприхотливыми. В поле совсем иное дело. Но если грамотно разбираться в своем деле, можно с помощью бобов принести пользу даже и другим растениям.

Славный наш огородник М. Рытов рассказывал, что прежде живыми заборами из бобов загораживали разные сорта арбузов. Бобовые заборы высевали через двадцать метров друг от друга. Они защищали арбузные плети от ветра. Можно, конечно, сеять не бобы, а кукурузу или подсолнух. Бобы — выгодней. Они цветут в одно время с арбузами и привлекают пчел. Пчелы, поработав на одном сорте арбузов, долетают до бобового заборчика, добирают там недостающий груз и возвращаются в улей. Не будь бобов, пчелы побывали бы на цветках другого сорта арбуза. Опылили бы и его. И сорта могли перемешаться, потерять чистоту.

Нужны ли гороху листья?

История сохранила множество морских приключений, связанных с растениями. Главным героем их может считаться горох.

Первым, кто написал о приключениях гороха, был писатель К. Паустовский. Однажды он стал очевидцем аварии океанского парохода «Днепр». Корабль сел на рифы около пролива Босфор. Он предстал перед Паустовским совершенно разрушенным, точно в него попала бомба. Железные внутренности висели в воздухе.

Было известно, что «Днепр» получил небольшую пробоину. Всех удивляло, как после такого незначительного повреждения пароход угораздило переломиться пополам. Это мог сделать только сильный шторм, но в море в день аварии было тихо. Стоял штиль.

Виновником событий оказался горох. Им были набиты трюмы. Вода, проникшая в пробоину, намочила груз. Горошины стали разбухать все больше и больше. Железная арматура корабля не выдержала их объединенного напора.

Второй случай, запомнившийся мне с детства, — история плавания ледокола «Седов». Тот не был погублен горохом. Напротив, горох его спас. Когда ледокол был заперт льдами в северных морях, команда осталась без витаминов. Спасли людей ростки гороха, которыми они питались.

Люди не всегда уважительно относились к своему зеленому другу и нередко совершенно о нем забывали. В одну такую пору, в самом начале нашего века, редакция журнала «Деревня» послала агронома П. Падучева по селам с заданием: выяснить, почему крестьяне бросили сеять горох?

Агроном двинулся в путь. И верно. На крестьянских полях можно было найти что угодно: пшеницу, рожь, коноплю и картофель. Все, кроме гороха. Только в редких селах сохранились небольшие полоски этой культуры. Если же такая полоска и встречалась, то возле нее, как на бахче, обязательно сидел сторож. И стоял шалаш, где страж ночевал.

Выяснилось, что сторожа охраняют плантации от местных ребятишек. Именно эти сорванцы решили судьбу гороха, совершая рейды за своим любимым лакомством. Такое открытие озадачило агронома. «Почему же родители не сеют горох для своих детей? — рассуждал он. — Ведь будь горох в каждом дворе, кому бы пришло в голову лазить за ним в чужие огороды?»

Крестьяне отвечали, что именно так и было «при царе Горохе». Горох тогда рос у каждого, и никто из детей на плантации набегов не совершал. Сама поговорка про царя Гороха сложилась потому, что в старину горох был царем зерновых. Сеяли его помногу. Удавался отлично. Даже если не уродила пшеница или рожь, добавляли в хлеб гороховую муку. И от этого хлеб не портился. Он становился еще вкусней и питательней.

Пришли, однако, новые времена, и горох сошел на нет. Так же как и гречиха. Но причины этой печальной ситуации оказались иными. Гречиха тоже оказалась забытым хлебом. Но там многое зависело от пчел. Не подвезли вовремя пасеку, опылять некому, урожаи падают. Горох же — самоопылитель. Особой необходимости в пчелах нет. Для гороха важнее почва. Раньше было много «новей», вырубок и нераспаханной целины. Горох шел на них великолепно. Потом такие земли остались только у помещиков, да и то не у всех. У кого остались, у тех горох и давал урожай.

На старопашках едва собирали семена. Почва утомилась, так утверждали горохолюбы. И они были правы. В почве накапливались нематоды, паразитические черви. В ней множились и вредные грибки. Они вызывали корневую гниль.

Крестьяне отбивались как могли. Вводили севооборот. Сначала сеяли рожь, потом горох. Затем давали полю отдохнуть годик под черным паром. Севооборот называли трехпольным. Однако он мало помогал. Знатоки советовали сеять горох не через три, а через четыре года. Потом, когда не помогло, через пять. Затем — через шесть. А где наберешь столько земли, чтобы из-за гороха гонять под другими культурами семь полей?

Советовали и другое. Давать высокий агрофон. Сильнее удобрять. Удобрение было одно — навоз. С ним приходили сорняки. Правда, знатоки успокаивали: у гороха лист широкий, от всех сорняков отобьется! Увы, на унавоженных полях сорняки пересиливали горох.

Наблюдая такую картину, агроном Падучев рекомендовал тотчас же пропалывать сорняки. Хозяева, однако, не соглашались, рассуждали так: не будет сорняков — горох поляжет.

Некоторые основания для опасений у них имелись. Стебли у гороха слабые. Вес большой. Горох природа создала в расчете на то, что будет цепляться за подпорку. Для того-то у него и усики при каждом листе. В огороде для него ставят тычины. В поле вместо тычин отлично послужат полынь и лебеда. Стебли у них что железные прутья.

И действительно, горох обвивался вокруг жестких стеблей сорняков и не полегал. Однако такая идиллия продолжалась только до уборки. Когда же земледельцы выходили на жатву, то дело принимало печальный оборот. Коса не брала деревянистые бодылья. Лезвие крошилось, а иногда коса и вообще переламывалась надвое.

В досаде косцы бросали сломанное орудие и начинали обирать плети руками. Но сделать это было еще труднее. Обмотавшиеся вокруг бурьянов гирлянды легко рвались. На полынных тычинах оставалась немалая часть бобов. Другая часть раскрывалась от сотрясения, и спелые горошины падали на землю.

В общем мороки было много. Даже когда уже урожай был убран, оставалась гороховая солома. Скот ел ее неохотно. Разве что с голодухи, да и то в смеси с другим кормом. Правда, крестьяне нашли ей неожиданное применение. Они стаскивали ее в кучи, нагромождали валами возле плетней, чем защищали зимою дворы от снега.

Итак, надежды на сорняки как на тычины не оправдались. Однако мысль о том, что можно будет приспособить какое-нибудь растение для подпорки, до сих пор не оставлена. Уже в наши дни в совхозе «Виноградовский» под Москвой горох посеяли с подсолнухом. Ряд подсолнуха, два ряда гороха. Все сработало бы отлично, если бы не одно обстоятельство. Стебель подсолнуха покрыт жесткими волосками. Горох за него цепляется очень плохо. Он остается между рядами своего соседа без опоры и полегает еще сильнее, чем в чистом посеве. С овсом и пшеницей результат лучше.

Есть и еще одно слабое место у гороха: давнишний вредитель, пожиратель горошин зерновой жук брухус. Испокон веку он наводил ужас на агрономов. Личинка выедает горошину изнутри. Ни для посева, ни для еды такое зерно не годится.

До сих пор брухус терроризирует земледельцев. А между тем, если подумать хорошенько, то можно найти против брухуса простые и безопасные средства защиты. По крайней мере, одно из них нашел еще в начале столетия корреспондент журнала «Деревня» Н. Вышеславцев.

Он заметил, что горох не повреждался зерновиком на самом краю поля. Здесь поле было огорожено плетнем, и вдоль изгороди разрослась одичавшая конопля. Она росла там каждый год. Не в конопле ли спасение? Вышеславцев взял тогда и посеял вместе с горохом коноплю. А другое, соседнее, поле оставил как раньше, под чистым горохом. Там и здесь он сеял известный и поныне сорт Виктория с очень крупными и красивыми семенами, лакомую еду зерновика.

На поле с чистым горохом жучок съел ровно половину урожая. Там же, где росла конопля, брухус не появился вовсе. Довольный экспериментатор убрал зерно высшего класса. А в придачу и еще несколько пудов отличного конопляного семени. Он, может быть, и волокно бы получил, да стебли обломались при уборке. Выгода оказалась двойной.

Вот так, с переменным успехом идет до сих пор борьба за горох. В Индии за последние десять лет площади сократили наполовину. Виною всему — гриб мучнистая роса. На листьях появляется белый налет, словно известковая пыль. И урожаи падают. Применить химию? Можно, но, когда подсчитали расходы, выяснилось, что средство фермерам не по карману.

У европейцев другие заботы. В Северной Европе часто льют дожди. Полегают даже карликовые сорта. А обойтись без гороха европейцы не могут. Чем пополнить тогда белковый баланс? В теплых странах есть разные другие бобовые: нут, вигна, маш. В США их заменяет соя. В Европе соя не удается. Там только фасоль, бобы и горох. Правда, американцы везут свою сою в Европу. Но за нее надо платить…

И в эту трудную минуту вспомнили об одном событии, которое случилось в 1923 году и вроде бы прошло незамеченным. В Англии два генетика — К. Пеллоу и А. Свердруп — обнаружили горох без обычных прилистников. Вместо широких зеленых крыльев, которые охватывают стебель над каждым листом наподобие воротника, виднелись еле заметные лохмотья.

Прошло 30 лет. Уже после войны, в 1953 году, финский ботаник В. Куяла наткнулся на другой уродливый горох. У этого прилистники, правда, были, зато недоставало самих листочков. От них остались только жилки, как будто их объели насекомые. Когда ученый пригляделся внимательнее, то поразился еще больше. Вместо каждого листочка тянулся длинный усик и завершался, как обычно, на конце тонкой спиралью.

Усики есть, конечно, у всякого гороха. Но мало. По одному на каждый сложный, перистый гороховый лист. По закону в усик у гороха превращается конечный листочек, которому не хватает пары. А тут — все! Куяла написал статью в научный журнал, но до поры до времени находка оставалась таким же ботаническим курьезом, как и предыдущая. Никто не мог предположить, что растение без листьев на что-нибудь годится. Зеленый лист строит органическое вещество и обеспечивает урожай. Без него как?

Но наконец потребовалось создать для Европы горох, устойчивый к дождям, и о курьезах вспомнили. Скрестили обоих уродцев и получили нечто несуразное. Горох совсем нагой. Без листочков и без прилистников. Одни стебли, жилки и усики.

Однако посеяли. К удивлению всего мира, получили большой урожай. Вид поля зрелого гороха был совершенно необычен. Оно походило не то на мотки зеленой проволоки, выброшенной на свалку, не то на плантацию комнатного аспарагуса. И только многочисленные бобы выдавали горох.

Ученые-физиологи до сих пор ломают голову: как мог новоиспеченный гибрид накопить столько же органического вещества, как и его собрат в полном зеленом мундире? Что заменило листья? То ли усиленно трудятся усики, то ли сами зеленые створки бобов? Но ведь бобы есть и на обычном горохе.

Однако факт остается фактом. Филби (так названо безлистное чудище) существует и дорабатывается. Надо еще укрепить стебель, сделать, чтобы бобы крепче держались, чтобы белка было побольше. Все это уж не так сложно. Опаснее другое. Ученые тревожатся, не забьют ли новый горох сорняки. Без листьев света к земле проникает много. Нужно сыпать гербициды в утроенной дозе, а это не очень желательно.

Сорняков приходится бояться еще и по другой причине. За последние годы гороховеды узнали, что мир переделывает сорта риса и пшеницы. Укорачивает соломину, чтобы не полегали. Укоротили плети и у гороха. Голландцы переусердствовали и вывели такой низкорослый горох, как земляника. Этим они удивили даже соседей немцев — великих знатоков гороховой культуры. Немцы посмеялись и свои горохи превращать в карликов не стали.

Есть и еще одна причина, которая заставляет осторожно относиться к карликовым сортам этого бобового растения. Надо вспомнить об одном сорте, который удостоился в 1979 году золотой медали селекционеров. Называется он Шугар Снап, что означает Сахарный Ломкий. Он привлек внимание широкой публики тем, что не теряет сочности и сладости даже в пору полной зрелости. За рубежом его подают в самых шикарных ресторанах, и гурманы стараются добыть себе к обеду именно этот сорт.

Есть у Снапа еще одна особенность. Он высокий. Даже слишком. Вот как описывает свои приключения с этим сортом овощевод Д. Пеппер. Для поддержки гороха у себя в огороде она вместо тычин использовала проволочную сетку, из которой делают загородки для цыплят. Сетка укрепляется на кольях, и получается заборчик метровой высоты. Обычным сортам гороха его вполне хватает.

Снап повел себя по-другому. Уже к началу мая он достиг верхнего края сетки, перевалил через нее и пустился расти дальше с той же силой. Неизвестно, чем бы это кончилось, если бы все сооружение не рухнуло под тяжестью зелени. К чести гороха нужно сказать, что, и распластавшись по земле, он продолжал давать урожай. Когда Пеппер измерила плети, оказалось, что они достигли двух с половиной метров. Полтора человеческих роста! У других огородников были еще выше, до трех с половиной метров! Им пришлось устанавливать сетку именно такой высоты. Наверное, они собирали бобы, взбираясь на лестницу.

Чтобы не обременять себя такими заботами, гороховеды обратились к руководителю одной семенной фирмы с законным вопросом: нельзя ли вывести карликовые формы Шугар Снапа?

— Нет ничего проще, — отвечал семеновод. — Это уже сделано в Европе. Беда лишь в том, что карликовый горох дает совершенно безвкусные плоды. Есть их никто не желает.

Не стану докучать вам дальнейшим перечислением приключений гороха. Упомяну лишь об одном открытии советских ученых, имеющем непосредственное отношение к нашему повествованию.

В середине шестидесятых годов было много споров, стоит или не стоит сеять горох на целинных землях Северного Казахстана? В общем, это была хорошая культура для тех мест. Период роста у гороха короткий. Всходы утренников не боятся. Горох — прекрасный предшественник для зерновых.

До уборки все обстоит благополучно. Начинаются беды, когда в поле выходят жатки. Они скашивают горох и укладывают его в валок. В открытой степи ветер — гость постоянный. Он подхватывает валок и катит вслед за жаткой. Как перекати-поле. Половина зерна вымолачивается и пропадает бесцельно. И так каждый год.

Конечно же, сразу возникает мечта о таком сорте, который бы не вымолачивался, не осыпался бы. Советские ученые создали такой сорт. Когда раскрываются створки, горошины остаются крепко приросшими к ним. Зерно больше теряться не будет.

Грецкий орех сам по себе

Вскоре после окончания войны нашу часть вернули с фронта в Молдавию. В городе Кагуле нас ожидали созревший виноград и желтая айва, похожая на гигантские лимоны. Но больше всего удивили деревья грецкого ореха. Они были высотою с десятиэтажный дом. Мы пытались сбивать с них плоды. Кидали палки. Но до вершины никому палку добросить не удавалось. Говорили, что в Молдавии два миллиона ореховых деревьев.

Росли орехи одиноко, далеко друг от друга. То возле дома, то вдоль дороги. А больше всего их было на виноградниках и на пашнях. Летом в жару под ними, очевидно, отдыхали земледельцы, прячась от жаркого молдавского солнца.

Много лет спустя проходил с экспедицией по тем же местам лесовод, профессор Ю. Кравчук. Он не досчитался многих орехов, которые росли раньше по виноградникам и полям. Их убрали, когда расширяли поля для работы машин, хотя правительство республики и запрещало рубку. Не все орехи уцелели и по дорогам.

Конечно, лесоводы восполняли потери и спешно сажали орехи там, где его уже никто не сможет выселить. В первую очередь в лесных полосах. Их создавали для защиты полей от ветра.

Мысль была правильная. Орех — дерево долговечное. Он живет и сто и двести лет. И даже больше. Лесная полоса будет вечным защитником поля. Снег зимою будет равномерно расстилаться по почве и урожай станет выше.

Сажали лесные полосы и по краям садов. И даже целые лесные массивы. Из них впоследствии собирались черпать ореховую древесину (мечту краснодеревщиков!). Однако выполнить эти задачи оказалось совсем непросто.

Однажды экспедиция ученых посетила плодовый сад в колхозе «Путь Ленина». Его окантовывала красивая ореховая полоса. Когда же вошли в сад, выяснилось, что многие сорта яблонь выше своего защитника. Возникла странная ситуация. Выходило, что не орех защищал яблони в саду, а они — его.

Ботаники перебрались в совхоз «Прут». Тут орех был посажен вперемежку с бобовым деревом гледичией. У гледичии огромные колючки. Она должна была защищать орех от скота, а орех — поле от ветра. Но вышло совсем не так. Гледичия стала так быстро расти, что к семнадцати годам совершенно заглушила орех. Несколькими годами раньше в этой полосе рос еще и клен. Лесничие, предвидя беду, вырубили клен начисто. Но спасти орех уже не удалось. Он остался недоразвитым. А ведь мог бы прирастать каждый год по два метра!

Конечно, в послевоенные годы у лесничих еще не было опыта. Они не учли, что орех и сам часто нуждается в защите от холода и ветра и очень разборчив к почве.

Что же касается сплошных ореховых лесов, то здесь возникли свои трудности. Сначала орех посадили с белой акацией. Акация — дерево бобовое, должна была обогащать почву. Снабжать ее даровым удобрением — азотом. Рядом посадили и другие деревья.

Тут ореху еще хуже пришлось. Уже через три-пять лет он начал гибнуть и отмирал от излишней густоты. Тогда сделали междурядья пошире. Сначала двухметровые. Потом — трехметровые. И все равно кроны ореха оставались узкими, а стволики — тонкими. Древесины нарастало мало, и краснодеревщикам пришлось бы очень долго ждать урожая.

В Талмазовском лесничестве проделали опыт. Вырубили еще часть деревьев, так что лес превратился в сад. Но тут сразу же почва начала размываться ливнями.

Как же быть? Возникал порочный круг. В густом лесу ореху плохо и в редком, стало быть, тоже неважно. И тут на память приходят ореховые леса Средней Азии, места, откуда родом этот великан. В тех природных лесах орех не одинок.

Рядом с главой леса растут деревца помельче: яблоня Сиверса и слива-алыча, боярышник и вишня-магалебка. Шиповник растет и даже клен. И ореху вроде бы не мешают. Нужно было ехать в леса Средней Азии и наблюдать там жизнь ореха, какой она была тысячи лет (в Молдавии орех — саженый).

Столкнувшись с такими головоломками, ученые-лесоводы стали усиленно изучать свои плантации и обнаружили еще одно странное явление. В тех садах, которые сделали из слишком густых лесов, орех рос неплохо, но плодов завязывалось очень мало. В лучшем случае третья часть цветков давала плоды. А иной раз плодов и вообще не было.

Между тем орех, растущий по соседству, вдоль дорог, плодоносил неплохо. Там половина цветков давала плоды. Однако лучше всех чувствовал себя орех, растущий в одиночку. На свободе. Сам по себе. С каждого дерева снимали по три-четыре мешка плодов.

Но здесь возникает один каверзный вопрос. Если так ничтожен, так невелик урожай в искусственных орешниках Молдавии, то почему такую уйму плодов везут из естественных лесов Средней Азии?

Никакого противоречия нет. Орехов собирают много потому, что леса Средней Азии очень обширные. 300 тысяч гектаров в одной только Южной Киргизии. А отдельное дерево дает плодов совсем немного. Есть, конечно, и в горах Средней Азии деревья, дающие обильный урожай. Но опять-таки это деревья, растущие в одиночку. Снова действует правило: грецкий орех сам по себе. Так же как в далеком городе Кагуле на реке Прут.

Одиночные орехи живут долго. Лет двести, триста. А то и пятьсот. Правда, старых сохранилось немного. Их давно повырубили на фанеру для краснодеревщиков. Замечательно, что иногда от рубки спасает дупло! Дуплистая древесина на фанеру не годится.

Что же касается деревьев, растущих по дворам, то и здесь было немало вековых гигантов. Однако судьба их складывалась иначе. Тот хозяин, что похитрей, сажал орех возле забора. Он знал, что со временем, когда пройдет много лет, его питомец вырастит огромную крону и она раздастся в стороны как шар. Часть ветвей неминуемо протянется на соседскую территорию. В таком случае владелец ореха сможет собирать урожай с соседской территории.

Не всегда, однако, хитрость оставалась безнаказанной. Возмущенный сосед подавал жалобу в народный суд, который обычно присуждал обиженному ту часть урожая, которая волею судеб оказывалась в его владениях.

Если же сейчас поездить по южным городам, то можно увидеть иную картину. Растет орех во дворе, а крона выдвинулась на улицу и нависла над тротуаром. Идут прохожие и лакомятся плодами, которые висят у них над головой.

Грецкий орех, конечно, не только лакомство. Мичурин называл его плоды «вторым хлебом». И он был, без сомнения, прав. Хотя, с точки зрения диабетиков, вернее было бы назвать его не вторым, а главным хлебом, потому что плоды почти не содержат ни крахмала, ни сахара. Зато очень много масла и белка. Масла в некоторых сортах накапливается до 82 процентов (в среднем — больше 60), а белка столько, сколько у арахиса.

Масло великолепное. Оно равноценно прованскому, народная медицина рекомендует его при болезнях печени, желудка, мочевых путей и даже глаз. Парфюмерия обязана этому маслу тем, что оно растворяет и выщелачивает из сырья дорогие эфирные масла: розовое, фиалковое, померанцевое. А масляные краски на нем не дают трещин на картинах.

В мясистом околоплоднике, который снимают, прежде чем отправлять орехи в продажу, витамина С в пятьдесят раз больше, чем в лимонах и апельсинах. Но на практике добывают витамин С не из плодов, а из листьев. Французские фармакологи заготавливают ежегодно 50 тонн сухих листьев. Отвар из них используют для лечения у детей диатеза, простуды и даже стригущего лишая.

Чечевица

Небывалая засуха охватила Россию в 1891 году. Гибла пшеница, рожь, ячмень, высыхала на корню гречиха. Голод шел по земле. Лишь одна культура не поддавалась суховею — чечевица. Напротив, она росла так хорошо, как никогда. И дала огромный урожай. Ее матовые, цвета хаки, плоские горошины напоминали маленькие линзы тем, что были чуть вдавлены посредине (отсюда и родовое название — ленз).

Следующий, 1892 год был тоже засушливый. Снова сохли хлеба. И снова чечевица спасала от голодной смерти крестьян. Из нее пекли хлеб, варили похлебку, делали даже колбасу и конфеты. А некоторые врачи рекомендовали чечевичную похлебку как общеукрепляющее средство.

Чечевица привлекала к себе еще и тем, что довольно прилично росла на самых выпаханных, тощих почвах. И даже на смытых, бесплодных меловых склонах. За нею и ухода почти не было. Разве что посылали ребятишек вырвать сорняк — полевой горошек. Его было хорошо видно. Среди моря белых чечевичных цветков горошек выделялся синими и фиолетовыми кистями. Ребятишки с азартом искали сорное растение и легко его выдергивали…

Посевы стали быстро расти, и вскоре Россия вышла на первое место в мире по чечевице. Ее охотно покупали за рубежом и хорошо платили. Чечевицу любили больше фасоли и гороха. У нее было явное преимущество перед ними. Она была так же вкусна, но разваривалась втрое быстрей. За полчаса. А находились и такие сорта, что варились так же быстро, как макароны.

После революции посевы линзовидных зерен у нас продолжали расти и перед войной достигли миллиона гектаров. А затем пошли на убыль. В наши дни от них осталась едва ли тридцатая часть. Что же случилось? Тут нужно вспомнить об одном недостатке этой культуры. Еще в старые годы заметили, что бобы чечевицы созревают на стеблях недружно. Одни уже переспели, а другие еще зеленые. Механизацию применять очень сложно. Поэтому сохранились посевы чечевицы сейчас в тех странах, где есть свободные рабочие руки. Первое место — за Индией.

Как выглядит чечевица? На горох или фасоль она мало похожа, хоть и близкая им родня. Внешне она немного напоминает дикий мышиный горошек: тонкие стебли, перистые листья из нескольких пар узких листочков. Только соцветия у чечевицы малоцветковые. И бобы короткие и похожи на маленькие портмоне. В каждом бобе по одному или два семени.

Семена крупноплодных сортов по размеру достигают мелкой монеты. У немцев такие сорта называют геллер-чечевицей (геллер — старинная монета). У нас — тарелочной. Тарелочные сорта дают продукцию более высокого класса. Но еще важнее, чтобы не изменился цвет семян — цвет военной гимнастерки. Если семена стали коричневые, грош им цена. А именно так происходит, если чечевица вовремя не убрана.

Стоит сказать, что хотя дикий предок культурной чечевицы не найден, но если полазить по скалам Южного берега Крыма, то можно найти близкий вид — дикую линзообразную чечевицу. В отличие от культурной у крымской чечевицы лист заканчивается не усиком, а острием и цветки сине-фиолетовые. Там, где много скота, найти ее нелегко, потому что четвероногие ее старательно разыскивают и съедают. Иногда она неожиданно появляется на полях и выступает там единственным сорняком. Ее очень легко узнать по ярко-фиолетовому стеблю.

Хлеб XXI века?

В 1908 году в одном из портов Черного моря высадился на нашу землю очередной пришелец из Северной Америки — сорняк по имени амарант. Амаранты прибывали из-за океана и раньше. Сейчас их у нас несколько видов. Самый обычный вид — амарант запрокинутый — известен еще с начала прошлого века. Он — постоянный гость на свекольных и морковных плантациях, и огородники его прозвали «подсвекольником».

Новый вид амаранта — жминдовидный — проявил себя еще более агрессивно. Он завоевал область за областью, пока не заполонил Украину, Среднюю Азию, Кавказ, всю срединную Россию. Это было совершенно необычное растение. Когда он попадал в посевы, то поднимался там сотнями стеблей вровень с пшеницей. На каждый пшеничный стебель приходился один амарантовый. Но если он поселялся на свободном месте, то принимал вид совершенно иной. Амарант распластывался по земле, как ковер, причем одно растение занимало площадь, почти равную обычному ковру. Весом, конечно, потяжелей. И выполоть такой экземпляр было под силу лишь целой бригаде рабочих. Одно растение весило тридцать килограммов, как полкуля картофеля.

Правда, в первые годы, когда еще пришелец не проявил себя с худой стороны, когда он еще только обживал железнодорожные станции и полевые дороги, он казался благодеянием для жителей черноземного края. В распутицу, когда дороги раскисали и жирная грязь налипала гирями на сапоги, плотные ковры амаранта, расстилавшиеся вдоль дорог, стали как бы естественными тротуарами.

Люди ступали на прочный травяной ковер и шли по нему легко и свободно, благословляя в душе спасительное существо. Они ласково называли амарант расстилухой. Чем больше людей шло по расстилуховым тротуарам, тем пышнее они разрастались, потому что семена расстилухи как раз и были приспособлены к путешествиям с помощью грязных ног и колес.

Семян оказалось великое множество. Один квадратный метр вмещал их сто тысяч штук. Семена люди разнесли на поля, и началась беда. Амарант из благодетеля превращался во вредителя и быстро завоевывал новый континент.

Совершенно неожиданно в начале тридцатых годов проявили повышенный интерес к амаранту свиноводы. Журнал «Свиноводство» из года в год печатал статьи под громким аншлагом: «Дорогу амаранту!» Оказалось, что зелень вредной травы так полюбилась подсвинкам, что они съедали любой стебель, встреченный на пути или возле скотного двора. Выгрызали его до земли, иногда даже и корешок прихватывали. Свиньи стали отказываться от питательной вико-овсяной смеси, если могли рассчитывать на амарантовый обед. Биохимики раскрыли секрет такого предпочтения. Амарант содержал вдвое меньше клетчатки, чем вика с овсом. Следовательно, зелень была вдвое нежнее, вдвое приятнее.

Но дело не только в клетчатке. Вместе с зеленью свиньи ели и семена. А семена содержали белка больше, чем пшеница, рожь, кукуруза и гречиха. Они уступали только бобовым. И, что еще более важно, в амарантовом белке, как и в овсяном, оказалось много лизина, той аминокислоты, которой так недостает во многих культурных злаках.

Удивил амарант и жирностью своих семян. Масла в них содержалось втрое больше, чем в пшенице, и в два раза больше, чем в кукурузе. А ведь кукуруза славится своим маслом.

Немедленно это заметили кондитеры и стали вырабатывать из амарантовых семян великолепные пряники, пирожные и печенье. В те тридцатые годы они пользовались большим успехом у сладкоежек.

Нельзя сказать, конечно, что кондитеры сделали великое открытие. Из амарантовых семян уже давно готовили кашу. Еще в начале двадцатых годов кто-то завез на Кубань семена амаранта хвостатого. Привезли ради броской внешности. Ради красивых соцветий. Двухметровый стебель изгибался дугой под тяжестью огромного ярко-красного соцветия, которое занимало половину, а иногда и две трети стебля по длине. В таком виде стебель напоминал лисий хвост. Кубанцы его и назвали Лисьим Хвостом.

Из семян Лисьего Хвоста получалась очень вкусная каша. Ее варили на молоке, и она немного напоминала манную, в то же время была похожа и на кашу из крупы саго. Амарантовая каша не требовала масла, потому что в зернах жира было предостаточно.

Выяснилось вскоре, что Лисий Хвост родом из Южной Америки. Он оказался именно тем растением, которое выращивали ацтеки и питались им до нашествия испанцев. Ацтеки очень любили «манну» и сдавали ее как обязательные поставки властелину Монтесуме вместе с кукурузой и фасолью.

Историки приводят некоторые подробности. В Мексике, например, во время праздников сооружались громадные фигуры богов из амарантовой муки, кукурузных зерен и сладостей. Потом фигуры разламывали и раздавали участникам. Их тут же съедали. Впрочем, «манну» в Америке сеют и по сей день, да и у нас тоже, хотя не очень много и не везде.

А можно бы сеять и побольше. Соблазняет лизин. Стараются ученые разгадать тайну лизина, почему его так много в семенах амаранта. Но о результатах пока не слышно. Зато получены цифры, насколько близко приближается амарантовый белок к идеальному. Белок пшеницы далек от идеала. Он вдвое хуже. Соевый белок не дотягивает до идеального только на одну треть. Амарантовый же почти вплотную приблизился к эталону.

Недавно состоялась первая международная встреча по амаранту. Съехались ученые Африки, Азии, Европы и, конечно, Америки. Селекционеры еще и к работе не приступили, а уже обнаружены образцы, которые дают урожай вдвое больше, чем рис и кукуруза, втрое больший, чем пшеница. Выяснилось, что амарант работает с большей отдачей, чем другие культуры. У него свой, особый тип фотосинтеза. Его поставили в один ряд с самыми продуктивными растениями земли: сахарным тростником, кукурузой и сорго.

Затруднения лишь вот в чем. Среди амарантов много сорняков. У нас их именуют щирицами. Щирицы расселились везде и могут легко опылять культурные сорта амаранта, тем самым нарушая работу селекционеров. Приходится выводить такие сорта, которые не скрещивались бы с сорняком. И еще одна задача: создать машину для обработки семян. У амарантов они слишком мелкие. В одном грамме три кедровых ореха, а амарантовых семян тысяча штук.

Лесной орех

Лесной орех — лещину люди оценивали по-разному. Лесничим она доставляла уйму хлопот и неприятностей, пока они не разобрались как следует в ее поведении. Лещина — спутник дуба. В дубравах она — мирный компаньон и хорошо уживается со своим великовозрастным и высоким сородичем. Ее широкие, как лопаточки, листья хорошо затеняют почву и не дают расти сорным травам, которые мешали бы дубу. Опадая, листья быстро перегнивают и удобряют почву. Дуб — житель богатых почв, и лещинное удобрение ему очень кстати.

Но все изменяется коренным образом, когда приходит в лес человек с топором. Он вырубает делянку леса. И надеется, что упавшие на землю желуди вскоре дадут начало новым дубкам и на месте вырубленной дубравы зашумит молодая.

Напрасные надежды. Лещина тотчас же умножает свои ряды. Ее кусты становятся необычайно густыми и пышными. Крошечные дубки под их тенью растут туго. Они превращаются в «торчки» — пеньки, на которых каждый год появляется один-два листочка. В торчках еле теплится жизнь. Вскоре они засыхают совсем.

Особенно агрессивно вел себя орешник в казанских и чувашских дубравах. Видя полный крах дубового хозяйства, лесничий Б. Гузовский в самом последнем году прошлого века предложил оригинальный выход. Он прорубил коридоры в орешниковых зарослях. Уцелевшие дубки получили свою порцию света, ожили и тронулись в рост. Стены лещиновых зарослей стояли по обеим сторонам коридора, но теперь уже лещина не губила дуб. Она ему помогала: затеняла сбоку и подгоняла в росте.

Обрадованный успешным финалом своего опыта, Гузовский пошел дальше и видоизменил его. Теперь, собираясь отдавать дубовый лес в рубку, он ждал семенного года, и, когда дождь желудей выпадал на землю, брал топор и вырубал половину кустов лещины. Он знал, что на лесосеке теперь лещина дуб не задавит. Она не успеет быстро оправиться после рубки, и дуб перегонит ее. И снова воцарится извечный порядок: дуб вверху, лещина внизу.

Если же лесничий не умел вовремя отрегулировать отношения между дубом и лещиной, то вырубки превращались в своеобразный орешниковый сад, где потом собирали массу плодов. Они были очень нарядны, держались на ветках по три штуки вместе. Каждый был упакован в резной зеленый бокальчик из сросшихся прилистников и чуть выглядывал оттуда, поблескивая коричневым блестящим бочком.

Лесничие подсчитали, что в нашей стране два миллиона гектаров зарослей орешника. Это лишь в два раза меньше территории такой страны, как Швейцария или Нидерланды. Если собрать с каждого гектара по два куля орехов (а собирают и по десять!), то можно получить десять тысяч вагонов ореха. На каждого жителя страны по полкилограмма ценного продукта.

Из орехов выжимаем масло. По вкусу оно как миндальное. Остается две тысячи вагонов жмыха — почти чистого белка. Из жмыха делаем лучшие сорта халвы. Рассуждение, конечно, чисто теоретическое. На практике все выглядит несколько по-иному. И всякий человек, который под Москвой отправится за город, чтобы нарвать лесных орехов, привозит домой не совсем то, о чем мечтал. Он представлял, что добудет в лесу такие же крупные, яркие и маслянистые орехи, какие покупает в городе. Разбирая добычу, обнаруживает, что орехи раза в два мельче и вкус не тот. Хотя иной раз и повезет на крупные.

Дело в том, что на рынке продаются плоды культурных сортов орешника — фундук. Это облагороженный вариант того же лесного ореха. Иногда — гибрид с близкими видами лещины. Фундук разводят в разных странах, но больше всего в Турции. Турция дает две трети мировой продукции. Есть у них два ореховых района: Трапезунд и Карасунд, где жители почти поголовно заняты выращиванием фундука. Турецкий орех не очень крупный, зато самый вкусный.

У нас фундук выращивают только на Кубани, на Кавказе и в Крыму, да и то не везде. В степном Крыму для фундука уже прохладно. В Молдавии и в жаркой Средней Азии тоже. Поэтому собираем орехов не так много. Ту норму, которую рассчитала для нас Академия медицинских наук, мы не съедаем. Получаем всего пятую часть. Приходится и за границей докупать.

Казалось бы, можно обойтись без фундука? Есть ведь и арахис, и кедровый орех, и орех грецкий. Но оказывается, что лесной орех превосходит их всех по нескольким статьям.

Во-первых, лесной орех можно долго хранить. Года два, а то и четыре. Ни кедровый, ни грецкий столько не пролежит. Происходит это потому, что у них орехи очень жирные и масло быстро прогоркает. Фундук еще жирней, но масло у него не портится. И если из фундука делают кондитерские изделия, то их тоже можно долго хранить и везти за тридевять земель.

Во-вторых, фундук начинает плодоносить с пяти лет, а грецкий только с десяти. Кедровый же — с пятидесяти! Есть выгода!

Таким образом, нет смысла отказываться от фундука. И досадно, что субтропики не могут нам дать его в достатке. Ведь там под орешник отводят лишь те земли, на которых не могут расти другие южные блага: персики, груши, мандарины. И тут самое время вспомнить об огромных массивах лещиновых зарослей, которые тянутся далеко на север, через Белоруссию и Черноземье, за Москву, до самого Ленинграда.

Конечно, там орешник дикий и плоды его не идут в сравнение с культурным фундуком. Но если хорошенько пошарить в диких зарослях, то можно обнаружить совсем неплохие разновидности.

Тут придется сделать некоторый экскурс в историю и вспомнить, что некогда в Витебской области в Белоруссии жил садовод П. Сикора. Он выращивал «северный фундук». Получил его сам, путешествуя по окрестным лесам и выбирая самые вкусные орехи из диких зарослей. В наши дни известный селекционер академик А. Яблоков пробовал фундук Сикоры и нашел, что он нисколько не хуже самых лучших южных сортов.

Тогда академик поручил своей ученице Р. Макашевой поискать северный фундук в Черноземье. Она отправилась в Тамбовскую область. Выбрала лесную дачу «Круглая» и осмотрела там каждый куст орешника. Чего там только не было! На одних кустах висели плоды круглые с острым носиком, на других длинные «дамские пальчики». Были крупные и мелкие, с тонкой кожурой и бесподобным по вкусу ядром и толстокожие, не очень вкусные. Было из чего выбирать.

Еще больше обрадовалась Макашева, когда обнаружила, что некоторые кусты так разрослись, что имеют не десять и не двадцать стволов, как обычно, а много больше — сотни и даже тысячи! Самый лучший по качеству орех дал куст номер 55. В нем насчитали две тысячи стволов. Он выглядел уже не кустом, а огромной зарослью, которая состояла из дочерних кустов. Но все кусты сохраняли качества родителей. Какую массу посадочного материала можно было добыть от одного куста номер 55! Несколько тысяч растений из этого клона сразу же пошло в питомник.

Потомство знаменитого куста наверняка сохранит свойство обильно разрастаться порослью и умножать число стволов на плантации. Для селекционеров это — чудесная находка. Теперь им предстоит отыскать северный фундук под Москвой и Ленинградом.

Однако получить сорта — половина дела. Есть и еще трудности на пути фундука к нашему столу. И главная — ручной труд. Можно механизировать подготовку почвы, посадку кустов, прополку. Но сбор? Пока он — ручной. И составляет половину всех расходов.

Пытались сделать машину, чтобы отряхивала орехи. Сделали. Свою задачу машина выполняет. Вибрирует, как отбойный молоток. Орехи валятся на землю. Но, во-первых, не все валятся. Четвертая часть остается. Недозрели. Во-вторых, машина повреждает кору на стволиках. А что самое главное: валятся и те орехи, которым бы еще надо повисеть, накопить полноценный вкус.

Поэтому бывалые ореховоды поступают по-другому. Ждут, когда орехи опадут сами. Правда, приходится приходить по два-три раза, собирать снова. Но зато — качество! С земли собирают, конечно, не вручную. В Италии их собирают машиной, похожей на большой пылесос. Ореховый пылесос засасывает орехи вместе с мусором, но последний тут же отсеивается тем же воздухом.

Ранние цветы миндаля

Миндаль цветет слишком рано. Раньше всех других плодовых деревьев. Раньше, чем появятся листья, иногда — в феврале. И хоть он обитает у нас в сухих субтропиках, где тепло, все же и там в такую рань цвести опасно. Ударит заморозок, и нет урожая.

Это — главная беда миндаля. Из-за нее до войны больших плантаций не было ни у нас, Ни в Калифорнии. Да и сейчас мир собирает мизерное количество этих орехов. Двадцать тысяч вагонов на всю планету. Если очистить орехи и разделить на всех едоков, то достанется каждому по две столовые ложки ядрышек. А по медицинским нормам полагаются килограммы.

Даже если говорить только о деликатесах, то и тут без миндаля не обойтись. Конфеты «Мишка на Севере» на треть состоят из молотого миндаля. Если бы миндаль был в достатке, то и другие сорта не были бы дефицитом, потому что начинка этих конфет — «пралине» делается из его орехов. Правда, сейчас пытаются заменить миндаль орехами «кэшью» (покупаем за границей). Но это лишь вынужденная замена.

Прибавлю еще, что миндальное масло — старинное средство от гастрита, болезни, так распространившейся в наши дни, а знатоки медики уже всерьез подумывают о возможностях применения миндаля при лечении рака. Ведь в старину с него все попытки и начались. Миндаль был первым средством.

Что же делать, чтобы миндаль не цвел слишком рано и давал плоды каждый год и помногу? Рецепт известен: подобрать стойкие поздноцветущие сорта. И найти такие места для посадки, где наш подопечный не будет страдать от всяких невзгод.

А в то же время миндаль считается одним из самых неприхотливых деревьев, который может расти там, где другие деревья и кустарники выжить не могут. Парадокс миндаля?

Стоит только пересмотреть весь ряд диких миндалем. Все они — жители жарких, каменистых склонов в горах. Все — низкие кустарники, до метра или двух высотой. Зато корни могут добывать воду с глубины вдесятеро большей. Они почти все ощетинились крупными колючками, а орехи покрыты для безопасности, от солнца, то волосистой, то бархатистой кожурой.

Под бархатистой кожурой — косточка такой крепости, что нужно разбивать ее на наковальне. Если кто и расколет косточку дикого миндаля, то не будет есть. Она — горькая. Если же съест, то худо будет, потому что в ядрышке — амигдалин. Он распадается на эфирное масло и синильную кислоту. Синильная кислота — страшный яд.

Но и это еще не все. В тех сухих и жарких горах, где растут дикие миндали, они сильней всех других пород. Одна фисташка выдерживает напор миндалей и не сдает своих позиций. И только человек, который вырубал фисташку на дрова, давал перевес миндалю. И тогда миндальники занимали те горы, где росла фисташка. В этом помогали животные, которые разносили семена по окрестностям.

А был такой случай. В 1935 году возле города Душанбе, столицы Таджикистана, посадили полезащитные лесные полосы. Там были разные деревья: белая акация, очень колючая гледичия, пенсильванский ясень. Вместе с ними посадили и дикий бухарский миндаль, самый распространенный вид миндаля в Таджикистане. Через пятнадцать лет ботаники приехали и стали проверять, как растут подшефные деревца. Не нашли ничего, кроме бухарского миндаля. Он вытеснил всех и остался один. Весною великолепно цвел розовыми цветами. Розовые шеренги миндаля стали настоящим украшением столицы.

В горах бухарский миндаль растет редко, создавая иллюзию африканской саванны. Перед самой войной таджикские ботаники сделали попытку превратить миндальную саванну в плодовый сад. Привить к диким деревцам культурный сорт. Сделать это оказалось не так просто. Операцию проводили в Гиссарском хребте. Склоны гор очень круты. Почва смыта. И поэтому плодоносил дикий миндаль слабо. Когда прививки прижились, ботаники стали создавать вокруг каждого деревца запас хорошей почвы. Они насыпали террасы, выгребая пригоршни почвы между камней, а камни складывали стенкой, чтобы собранную землю не смыло потоками в долину. Это была тяжелая работа.

Прививку сделать оказалось еще сложней. В сухих каменных горах стволы миндаля долго не живут. Лет через пятнадцать отмирают. Привить глазки в крону дерева — значило зря потратить труд. Ведь неизвестно, когда отомрет ствол. Может быть, на следующий год. Прививали не в крону, а в те молодые побеги, которые от основания ствола, от корней шейки готовились на смену старым стволам. Жаль, что война помешала продолжить интересное дело.

Из всех диких миндалей именно с этим — бухарским — связывают ботаники больше всего надежд. В отличие от своего культурного собрата он отлично приспособлен к превратностям местного климата. Вся беда в том, что у него горькие плоды. Правда, ходят слухи, что есть кусты со сладкими плодами, и, чтобы проверить их, профессор В. Запрягаева исходила все горы Таджикистана. Перепробовала тысячи орехов. Все до единого были горькими. Потом уже выяснилось, что несколько кустов имеется, но счастливцы, их обнаружившие, засекретили их местонахождение, а чтобы кто-нибудь не раскрыл секрета, приходят каждый год и еще до полной зрелости обрывают орехи. Наверное, поэтому и не нашла Запрягаева эти кусты.

Не она одна искала. Ту же цель поставил перед собою А. Рихтер, профессор из Никитского ботанического сада. У себя в саду он собрал богатейшую коллекцию миндалей 900 разновидностей и форм. Не хватало только сладкоплодного бухарского. Наконец разыскали в том самом Гиссарском хребте, где Запрягаева до войны превращала дикий миндаль в культурный.

Находку немедленно привезли в Крым к Рихтеру.

Ученый возлагает на него огромные надежды. Еще бы! Ведь главная причина недостатка миндаля, который заставляет нас тратить десятки миллионов рублей и закупать его за границей, — нет надежных сортов.

Пересмотрев свою коллекцию, ученый с огорчением увидел, что в ней не оказалось ни одного дерева, которое бы сочетало в себе все нужные качества миндаля: зимостойкость, позднее цветение, высокий урожай и хороший вкус. У Рихтера было много лучших иностранных сортов, но все они рано цвели, страдали от заморозков и туманов. Пришлось проводить много скрещиваний, получать гибриды.

Все же удалось вывести двенадцать хороших сортов, за что ученый удостоился золотой медали имени Мичурина. Создавать эти сорта было непросто. Труднее всего оказалось преодолеть главное препятствие — зябкость цветков миндаля. На счастье, Рихтер вспомнил, что в свое время Мичурин решал свои миндальные проблемы, используя дикий миндаль — бобовник, который растет по степям от зарубежной Европы до предгорий Алтая.

У бобовника мелкие и очень пушистые плоды. Сам кустарник тоже невелик — по пояс человеку, но очень хорошо приспособлен к превратностям нашего бурного века. Он селится по склонам балок, а если поблизости образовался овраг, то бобовник быстро его заселяет и овраг прекращает расти и становится балкой, заросшей кустами. Розовые цветки его распускаются вместе с листьями и украшают овражный ландшафт.

Самое главное, что степной бобовник выдерживает морозы в минус сорок градусов! Именно такой компаньон нужен был Рихтеру для своих миндалей. Он опылял смесью пыльцы от лучших сортов цветки бобовника. Получал потомство, которое оказывалось стерильным и не хотело давать цветки. Рихтер делал глубокую обрезку кроны, обрубал ветки, оставляя пеньки. Деревья начинали цвести и плодоносить, но давали горькие, как у дикаря, плоды. Тогда снова и снова ученый проводил обратные скрещивания с лучшими сортами.

Успех не обошел селекционера. Среди двенадцати лучших сортов есть Мягкоскорлупный. Скорлупу можно сломать пальцами обеих рук. Молоток и наковальня не нужны. Ядро так жирно, что оставляет на бумаге маслянистый след. А главное, цветет поздно и не боится морозов.

Другой поздноцветущий сорт Бумажноскорлупный. Косточка уже и на косточку не похожа. Скорлупа ее, как бумага. Даже двух рук не нужно, чтобы ее раздавить. Хватает двух пальцев одной руки. Ядро так же маслянисто и вкусно.

Правда, с Бумажноскорлупным вышла небольшая неувязка. Птицы еще раньше людей обнаружили тонкую скорлупу. Теперь они совершают рейды на те сады, где растет Бумажноскорлупный, и трудно найти средство, чтобы их отвадить.

Остается добавить, что за Байкалом в даурских степях по мелким сопочкам растет ближайший собрат бобовника — миндаль черешковый. Кусты такие же низкие, как у бобовника. Нижние ветви ложатся на землю, и от этого каждый куст приобретает сферическую форму. А издали во время цветения даурские сопки становятся похожими на праздничный стол, по которому расставлены перевернутые вверх дном розовые чайные чашки.

Черешковый миндаль — самый устойчивый к холодам. Наверное, в будущем селекционеры доберутся и до него и используют его выдающиеся качества для создания еще более выносливых культурных миндалей.

Соя — расточитель азота?

Соя вошла в мир стремительно, тесня и сокрушая другие культурные растения. До нашего столетия ее возделывали лишь на Востоке. В наши дни разошлась по всему миру. Бразилия увеличила посевы вдесятеро. Боливия и Эквадор — в сорок раз, Аргентина — в сто. США оставили позади признанного чемпиона по сое — Китай. И хоть климат наш для южанки-сои не очень годится, однако селекционеры сумели утвердить ее и на нашей земле.

Одним из первопроходцев оказался селекционер В. Золотницкий. В начале тридцатых годов приехал он на Дальний Восток и обнаружил, что соя великолепно растет неподалеку от Хабаровска. Ее защищали от дыхания севера горные хребты. Рядом нес свои воды полноводный Амур.

Золотницкий решил продвинуть сою выше по Амуру и дальше на север. Однако, оказавшись без защиты горами с севера, соя стала вымерзать. Короткое амурское лето укладывалось в сто дней. А культурные, привозные сорта требовали на месяц больше.

Внимание селекционера привлек «амурский бобик» — дикая соя, которая постоянно мешала крестьянам на огородах, и они беспощадно изгоняли ее из своих владений вместе с другими назойливыми сорняками. У нее был вьющийся стебель и мелкие семена. Среди этих семян постоянно попадались твердые, разварить которые не было никакой возможности. Дикой сое твердые семена были нужны про запас. Они падали в землю и сохранялись там несколько лет. На случай если основная масса семян погибнет. Для продолжения рода.

Насекомые несли пыльцу дикой сои на цветки культурной. Возникали гибриды и в первом поколении давали всегда мелкие семена. К счастью, при сортировке мелкие семена уходили в отход, и таким образом особых бед дикая соя не приносила.

Золотницкого соблазнил «амурский бобик» тем, что хорошо укладывался в сто дней амурского лета. Он отобрал крупносеменные формы сорняка и стал скрещивать их с культурными сортами. И начали появляться местные амурские сорта. Постепенно соя проследовала на север, за реку Зею, и заняла просторы Амурской области. Влажная духота тех мест оказалась для сои вполне подходящей.

Уже после войны амурские сорта попали в Москву на Всесоюзную сельскохозяйственную выставку. Там было много разных других сортов. Харьковские, кубанские, кавказские. Они выросли не выше метра, и осенние морозы погубили их. Амурские сорта вытянулись в рост человека. Мороз их не тронул.

Казалось бы, гораздо проще разводить сою в жаркой Бразилии. Есть там у них штат Рио-Гранде. Это — житница страны. До последних лет он давал четыре пятых зерна пшеницы, да еще были отличные пастбища. Но пришла соя, и положение изменилось. Пастбища распахали и посеяли сою. Сложилась вроде бы удачная ситуация. Пшеница растет в холодное время года. Сеют в мае, убирают с октября до декабря. Сою сеют в ноябре, убирают в мае. Год таким образом используется на все сто процентов.

Однако вот какая вышла заминка. Чтобы получить наивысший урожай сои, надо ее посеять в ноябре. Но в этом месяце как раз поспевает пшеница. Правда, она растет в Бразилии плохо, страдает от болезней и холодов, но ее все же держат: без хлеба сою есть не будешь. А ждать с уборкой пшеницы нельзя, сухой сезон короток.

Не сразу привилась соя и в США. Вначале никто не хотел брать соевые бобы, которые предприимчивые торговцы запасли для продажи. Не нравился травянистый привкус продукции. Сохранился номер газеты, в которой бизнесмен из Оклахомы предлагал приплачивать покупателям по пяти центов за банку, лишь бы ее взяли со склада. Выбросить на свалку ценный продукт ему было жалко.

В наши дни ситуация изменилась коренным образом. В бассейне реки Миссисипи пошли под топор лучшие леса: дуб, ясень, тюльпанное дерево. За тридцать последних лет соя вытеснила почти половину лесов.

Пытаются получать сою и англичане, хотя климат у них недостаточно теплый. Однако они обнаружили весьма интересное явление. Поскольку земли на Британских островах немного, то используется каждый клочок, даже возле градирен — толстых башен, где остывает перегретая на заводах вода. Англичане посадили возле градирен две самые выгодные культуры: кукурузу и сою. Случилось так, что вода в градирнях циркулировала солоноватая. Мельчайшая соленая пыль оседала по соседству с башнями.

Соя вначале стала страдать, а кукуруза росла бодро. Потом ситуация изменилась, соя оправилась и к финишу пришла с хорошим урожаем. Кукуруза же зачахла и пользы не принесла. Она вдвое быстрее накапливала вредный для растения натрий. Агрономы сделали вывод: там, где оседает на землю соленая пыль, нужно сеять не кукурузу, а сою.

Немало проблем остается решить с соей даже в тех местах, где климат и почва для нее идеальные. Американские биологи заметили, что там, где много лет сеют сою по сое, появляется болезнь: бурая гниль стеблей. Ее вызывает гриб-паразит. Бороться с грибом нетрудно. Просто надо менять культуру. Один год выращивать сою, потом пять лет кукурузу. Потом снова сою.

Однако против сорняков на кукурузе применяют гербициды, которые вредны для сои. И нужно долго ждать, пока они разложатся в почве. Иначе гербициды истребят сою как обычный сорняк.

Другая проблема — короткие корни. Нарядные, сверкающие тысячами щетинок растения в засушливых местностях не удерживаются. На хватает влаги. Биологи начали поиск растений с длинными корнями, но пока еще эта задача не решена.

Есть и еще одна очень важная проблема, по которой биологи много лет не могут договориться, — проблема азота. С одной стороны, соя растение бобовое. На корнях у нее — клубеньки с бактериями. Бактерии усваивают атмосферный азот, связывают его и отправляют в почву. Стоит ли удобрять почву азотом, если соя сама снабжает им почву. Некоторые ученые считают, что азотное удобрение даже мешает работе клубеньковых бактерий.

С другой стороны, соя дает очень много белка. Чтобы получить белок, соя требует много азота. Так много, что ее называют расточителем азота. Селекционер Золотницкий подсчитал, сколько азота добывает соя с помощью бактерий. Цифра получалась большая: примерно столько, сколько содержится в тридцати тоннах навоза.

Какая же она расточительница, когда приносит такую уйму удобрения на поле, возмутился биолог. Однако он забыл вторую часть уравнения — расход азота. Соя тратит его больше, чем создает сама. Она прихватывает еще немного и из того, что добавляет на поле агроном. Однако расточительницей ее назвать несправедливо. Ведь прихватывает она не так много, а живет в основном на самообслуживании.

И еще один штрих. Иной раз сравнивают, как растет соя с удобрением и без. В одном хозяйстве получают от удобрения азотом огромную прибыль, в другом — мизерную. Разница в том, что первые сеяли сою по целине, в которой не было клубеньковых бактерий. Конечно, тут без удобрения она расти не будет.

Урожай сои щедрее, чем гороха, если брать средние цифры. С квадратного метра мир собирает примерно полтора килограмма или немного больше. Гороха — килограмм. Родина сои — Азия — собирает с той же площади килограмм зерна, а Пакистан всего 400 граммов. Самые высокие урожаи сои в Египте и Италии — два с половиной килограмма с квадратного метра.

Фасоль

Фасоль вкуснее всех бобовых растений. Вкуснее бобов, гороха, чечевицы и многочисленных их сородичей. Горсть семян и в руки взять приятно. Они блестящие, лакированные, с разным рисунком, как речные камешки. То белые, то желтые, то красные, то совсем черные.

В Америке до прихода европейцев фасоль была вторым после кукурузы пищевым растением. Ее сеяли рядом с кукурузой. Кукуруза служила подпоркой. Фасоль вилась по ней так же, как некогда в лесу по деревьям, когда была дикой. В свою очередь, она защищала свою опору от вредителей-насекомых. А от сорняков фасоль защищала тыква, которую индейцы тоже сеяли рядом.

В наши дни фасоль любят по-старому и в Мексике и в Гватемале. Нередко и сеют по-старому. В Бразилии фасоль — первейшая еда. Она — основное блюдо, а на гарнир к ней подают мясо.

Когда фасоль попала в Грузию, она очень скоро стала гордостью национальной кухни. Увлечение твердо сохраняется и в наши дни. А болгары так любят фасоль, что даже В. Даль в своем Толковом словаре отметил: «Болгарин пропал без фасоли…» Возникает даже соблазн связать долгожительство в этих двух областях земли с частым употреблением этого бобового растения.

Однако в последнее время в печати появились некоторые данные, которые не позволяют решиться на такую рискованную параллель. Напротив, выясняется, что зерна фасоли содержат вещества, не очень полезные для организма четвероногих и даже человека.

Лет десять назад биолог Янзен с сотрудниками заметил, что жук Калиобрухус пятнистый с удовольствием поедает зерна вигны — «коровьего гороха» и не трогает его родича — фасоль. Исследователи решили, что жук не случайно бракует семена фасоли. И нашли вещество, которое не понравилось жуку. Фитогемагглютинин. Оно выводит из строя эритроциты крови — красные кровяные шарики. Стоит добавить в кровь, и произойдет та самая реакция осаждения эритроцитов — РОЭ, которой медики пользуются при анализе крови.

Чтобы застраховать себя от ошибки, Янзен проделал дополнительный опыт. Он размолол в муку зерна коровьего гороха, слепил из них точную копию этих же самых семян, но внутрь добавил фитогемагглютинин. Жуки с такой добавкой зерна есть не стали. Не только жуки. Большинство животных тоже не ест фасоль.

Не будем, однако, слишком очернять фитогемагглютинин. Иммунологи о нем совершенно иного мнения. Они используют его как стимулятор размножения некоторых форм лимфоцитов, защищающих нас от злокачественных опухолей. Не все еще ясно в этом процессе, но сам факт стимуляции доказан.

Есть в фасолевом зерне и еще одно давно знакомое, но пока малоизученное вещество, которое вызывает подозрение у биохимиков — ингибитор трипсина.

Трипсин — белок, фермент, который в кишечнике продолжает обработку пищи, поступающей из желудка. Расщепляет белок. Он выполняет свою работу, но не завершает процесс пищеварения. Он — как бы среднее звено. И вот, вообразите, в кишечник попадает полу-переваренная фасоль. В ней — ингибитор трипсина. Вещество, блокирующее работу трипсина. Антитрипсин. Цепочка пищеварения разрывается со всеми последствиями, которые легко себе можно представить.

Ингибитор трипсина не ядовит, но от этого нам не легче. Если пищеварение остановится на полпути, то пищевая масса начнет загнивать, появятся токсины…

В жизни этой страшной картины, кажется, не происходит, потому что люди едят фасоль не сырую, а вареную. При варке предательский ингибитор разрушается, и мы получаем полноценный продукт, по составу напоминающий кровь человека. В особенности важно то, что в фасоли много незаменимых аминокислот, в частности уже знакомого нам лизина. Белок фасоли легко растворим, это тоже очень важно для питания.

Итак, фасоль — идеальная добавка к хлебу, в котором недостает лизина и вообще белок похуже. Однако тут смущает вот что. Дотошные биохимики решили уточнить, верно ли, что при варке полностью исчезает ингибитор трипсина? А может быть, следы его остаются?

Они взяли пять сортов фасоли. Четыре — обычного вида, а пятый сорт фасоли Лимской, в которой вредных веществ больше. Проварили один час. Сделали анализ. Увы, ингибиторы почти не пострадали, их запас не уменьшился и на одну треть. Проварили два часа. За это время зерна стали мягкими и съедобными. Ингибиторы поубавились, но на одну четверть и то не у всех сортов. Еще час варили — та же картина. Продолжали операцию пять часов подряд. За это время все зерна превратились в пюре. Но вредные вещества окончательно так и не исчезли, кроме Румынской Восковой. У Лимской их осталось больше половины!

Вот тут и задумаешься, сколько часов варить фасоль и какой сорт выбрать? К сожалению, селекционеры сортами фасоли занимались мало. Думали больше о пшенице, подсолнухе, картофеле, помидорах. Теперь срочно надо нагонять упущенное. Ведь если присмотреться, то большая часть фасолевых сортов создана из местных крестьянских форм с помощью простого отбора. Дикие виды, из которых индейцы черпали генетический материал, пока к выведению новых сортов не привлекались.

Да и вообще, симпатичные фасолевые зерна: белые, красные, черные — дают массу материала для размышлений. Стоит посмотреть современные каталоги семян, сразу видно: почти все новые сорта имеют белые семена. Пищевики заставляют селекционеров выводить только белозерные. Основания веские: заводы делают консервы. В банках цветная фасоль выглядит неряшливо: рассол грязно-черный. То ли дело белая. За нее и платят дороже. За тонну белой — четыреста рублей, за тонну цветной — триста.

Замечательно, однако, что в природе белых зерен у фасоли не было. Белозерные сорта — дело рук человека. В природе все зерна цветные, пестрые. Это — мимикрия. Защита от птиц. Выходит, что птицы едят сырые зерна, несмотря на ингибиторы трипсина? Значит, для них ингибитор трипсина не имеет значения?

И еще одна деталь. На рынках покупатель берет все больше не белую, а цветную фасоль. Кстати, из восьми самых новых наших сортов два — с красными и розовыми зернами. И оба сорта из Грузии. Так и хочется снова связать этот факт с известным долгожительством у грузин. Но не хватает данных для такой связи. А может быть, она есть, эта связь?

Но тут приходит на ум обычная жизненная ситуация. Человек слишком увлекся фасолевым гарниром или гороховой похлебкой, и у него начинает «пучить» живот. Идет брожение. Это напоминает о себе ингибитор трипсина. Можно ли совместить такие казусы с идеей долгожительства? Биохимики пока разводят руками…