MITI и японское чудо: рост промышленной политики, 1925-1975 гг.

Приоритетное производство было введено в действие весной 1947 года. Под руководством Исибаси и по распоряжению SCAP все функции министерского планирования были переданы ему, и ESB начал оживать. К маю из подразделения с 5 бюро и 316 сотрудниками оно превратилось в практически новую структуру с секретариатом, 10 бюро, 48 секциями и более чем 2 тыс. сотрудников. Наибольшее количество новых сотрудников было принято в MCI. В то же время Сейм принимал один за другим законы о создании государственных корпораций (кодан *), которые по распоряжению ЭСБ закупали все основные товары у производителей по высоким ценам и продавали их потребителям по низким ценам, покрывая разницу за счет ценовых субсидий из бюджета общего счета. В табл. 12 приведены данные о выплате государством субсидий и компенсаций в 1940-е годы. Из нее видно, что в 1946-1949 гг. около 20-30% всех расходов из общего бюджета направлялось в промышленность на покрытие текущих расходов и приоритетное производство.

SCAP понравились новые экономические институты и тот факт, что ESB наконец-то добился авторитета (американцы полагали, что истинным вдохновителем ESB было аналогичное бюро, созданное ими в 1943 г. для надзора за собственной военной экономикой), но SCAP по-прежнему не нравилось безразличие к инфляции директора ESB Исибаси.

В связи с этим была проведена его чистка. Вскоре после чистки Исибаси первое правительство Ёсиды пало и было заменено социалистическим кабинетом Катаямы Тетсу. Кабинет Катаямы продолжил и ускорил приоритетное производство, хотя больше не использовал этот термин, поскольку он не нравился SCAP. Год с середины 1947-го по середину 1948-го стал периодом подъема приоритетного производства.

В экономической сфере кабинет Катаямы известен прежде всего двумя инициативами, обе из которых оказались неудачными, но которые своим негативным влиянием перевели обсуждение экономической политики в новую плоскость год спустя. Первой была попытка покончить с инфляцией путем регулирования заработной платы и цен. Схема приоритетного производства оказалась очень тяжелой для рядовых граждан, поскольку она субсидировала производителей, но разоряла домохозяйства из-за инфляции, завышенных цен и дефицита.

Именно пришедший в кабинет Катаямы директор ЭСБ Вада Хироо объявил о новой системе цен, которая должна была преодолеть эти проблемы и гарантировать прожиточный минимум. Он установил цены в 65 раз выше уровня 193436 года, а заработную плату - в 27,8 раза выше, исходя из теории, согласно которой производительность труда рабочего упала до половины или трети от довоенного уровня. Он также установил гарантированный минимум заработной платы.

Он прогнозировал, что к ноябрю 1947 г. семья сможет прожить на рис, не влезая в долги и не прибегая к услугам черного рынка. Как оказалось, инфляция продолжалась, и Вада был разорен, когда 11 октября 1947 г. пресса произвела сенсацию, узнав, что судья Токийского окружного суда Ямагути Ёситада умер от голода, пытаясь прожить на официальном пайке. Судья Ямагути оставил дневник, в котором писал: "Даже плохие законы - это закон, и я обязуюсь защищать закон". Он отказался покупать рис на черном рынке.

Однако более долгосрочным последствием неудачной попытки Вады контролировать инфляцию стало значительно большее согласие специалистов по экономическому планированию с тем, что приоритетное производство должно быть в той или иной степени связано с контролем над источниками инфляции.

Второй важной, но неудачной инициативой Катаямы стало предложение о национализации угольной промышленности - идея, заимствованная из политики Лейбористской партии Великобритании в сентябре 1946 года. Хираи Томисабуро* из MCI с энтузиазмом подготовил для правительства проект закона о государственном контроле, но он встретил резкое неприятие в парламенте, несмотря на то, что Макартур одобрил этот план. Мидзутани Чозабуро*, министр МКИ в социалистическом кабинете, попытался привлечь внимание общественности к этой мере, сфотографировавшись в угольной шахте с киркой и в одной набедренной повязке, и впоследствии его всегда называли "министром в набедренной повязке". После многочисленных срывов и кулачных боев в парламенте был принят сильно измененный Закон о временном государственном управлении угольной промышленностью (Rinji Sekitan Kogyo* Kanri Ho*, № 209 от 20 декабря 1947 г., введен в действие 1 апреля 1948 г.). Срок его действия составлял три года, и он охватывал около 56 бывших шахт "дзайбацу". Единственным его конкретным результатом стала реорганизация и значительное расширение Угольного агентства, в котором к 1950 г. работало около 12 тыс. сотрудников. Однако закон не способствовал увеличению добычи угля сверх того, что уже было достигнуто системой приоритетного производства, и он был досрочно отменен 2 мая 1950 г., что стало последней официальной попыткой MCI или MITI отделить управление от собственности и передать управление государству.

То, что приоритетное производство дало свои результаты, не вызывает сомнений. Добыча угля в 1947 году составила 29,3 млн. т, или 97,7% от планового задания в 30 млн. т, а в 1948 году добыча была доведена до 34 790 000 т, что составляет около 60% от достигнутого ранее уровня. Повышение обеспеченности сырьем и энергией оказало влияние на все остальные отрасли промышленности.

РФБ, писал: "Размер кредитов РФБ был безрассудным, но к тому времени, когда была обнародована "Линия Доджа", промышленные предприятия Японии были восстановлены на 80%". Более того, по словам Икеды Хаято, РФБ погасил все свои кредиты, за исключением 2,9%, хотя преемник РФБ, Банк развития, считает, что процент возврата кредитов РФБ составил всего 25% по кредитам на строительство и оборудование и 78% по субсидиям на эксплуатацию. Как бы то ни было, - заключает Икеда, - отрицать значительную роль, которую сыграл РФБ в восстановлении послевоенной экономики Японии, неправильно. . . . Кредиты были эффективны в значительной степени. Можно с уверенностью сказать, что РФБ выполнил свои задачи".

Хотя ни один японский чиновник не сомневается в том, что инфляция RFB принесла огромные лишения народу и что в конечном итоге ее пришлось прекратить, приоритетное производство оказало важное влияние на последующие взгляды бюрократии как прецедент более смелых, а не более осторожных и фискально ответственных действий. Это также усилило националистические настроения чиновников МИТИ, поскольку данная политика проводилась в условиях неодобрения со стороны SCAP.

Не подлежит сомнению и тот факт, что фактические институты приоритетного производства - РФБ, Закон о контроле спроса и предложения, ЭСБ, Угольное агентство - воссоздавали государственный аппарат экономики Японии военного времени. Финансирование РФБ было напрямую скопировано с политики Министерства финансов и Банка Японии военного времени. Закон о спросе и предложении был, пожалуй, сильнее всех законов военного времени, поскольку давал государству контроль над всеми товарами, а не только над торговлей. ESB дублировало функции и методы CPB, в нем работали многие сотрудники. А Угольное агентство представляло собой старое Топливное бюро, возрожденное без прикомандированных военных. Создание ESB и принятие Закона о спросе и предложении также заставило реорганизовать MCI 9 ноября 1946 г. в вертикальные бюро по каждой отрасли, подобно тому, как это было сделано в 1939 г. при создании CPB и планировании мобилизации материалов. Как отметил Джером Коэн в конце своего исследования экономики военного времени, "система управления военного времени с ее пережитками картельного господства была упразднена, но заменяющая ее система распределения имела очень знакомый вид".

Очевидным недостатком приоритетного производства было его влияние на инфляцию, но не менее серьезной проблемой было то, что оно осуществлялось в тепличной атмосфере блокадной экономики. Как показывают индексы экономической активности за 1949 и 1950 годы (см. табл. 13), в восстановлении довоенного уровня был достигнут значительный прогресс, за исключением одной сферы - внешней торговли. Сырьевые товары японской промышленности, в частности хлопок-сырец для текстильной промышленности, а также нефть и продовольствие поставлялось из США. В 1949 г. Джозеф Додж утверждал, что американская помощь - это один из двух "свай", на которых держится японская экономика; вторым свайным элементом является финансирование со стороны РФБ. По мнению SCAP, "для достижения самообеспечения [Японии] к 1953 году необходимо 700-процентное увеличение объема экспорта по сравнению с 1948 годом при не более чем 120-процентном увеличении объема импорта". В 1949 г. японский экспорт составлял около 500 млн. долл. в год, а импорт - 900 млн. долл. в год, причем разница покрывалась за счет выплат из Казначейства США.

Согласно условиям Потсдамской декларации, принятой Японией при капитуляции, ГКЧП осуществлял полный контроль над всем экспортом и импортом товаров и услуг, а также над всеми валютными и финансовыми операциями. Та небольшая внешняя торговля, которую разрешала ККАП, велась от правительства к правительству до сентября 1947 г., когда впервые было разрешено участие частных иностранцев. Частные японцы могли участвовать в международной торговле только в декабре 1949 года.

9 октября 1945 г. SCAP направило японскому правительству распоряжение о создании единого государственного органа для учета и распределения товаров, которые SCAP сама импортировала в Японию, а также для приема и передачи SCAP продукции, произведенной японцами для экспорта. В соответствии с этим распоряжением был создан Совет по торговле (BOT; Boeki* Cho*, учрежден императорским указом № 703 от 13 декабря 1945 г.) как внешнее бюро МКИ.

BOT был необычным институтом. Тот факт, что он был даже непрочно связан с MCI, а не с Министерством иностранных дел, что было бы предпочтительнее для SCAP, поскольку американская практика предусматривает передачу Госдепартаменту окончательных полномочий по американской торговле, объясняется некоторыми причинами.

Несмотря на то, что BOT находился в структуре MCI, министерство имело на него очень мало влияния. Сотрудники БОТ, работавшие в MCI, были в значительной степени перегружены сотрудниками Министерства иностранных дел, владевшими английским языком, что было совершенно необходимо, поскольку основной деятельностью БОТ являлась работа со SCAP, и нуждались в назначениях в период, когда Япония не имела других внешних связей. До апреля 1947 г. BOT осуществлял свою деятельность внутри страны через около 78 "полуправительственных" торговых ассоциаций экспортеров и импортеров. Эти ассоциации были прямым послевоенным продолжением старых ассоциаций контроля, хотя и под новыми названиями; когда SCAP поняла, что происходит, она запретила дальнейшее использование картелей. На смену им пришли четыре полностью государственные корпорации (кодан*), по одной на минеральное сырье и промышленные товары, текстиль, сырьевые материалы и продовольствие (см. Закон о государственных корпорациях внешней торговли № 58 от 14 апреля 1947 г.). Под контролем BOT находился также Фонд внешней торговли, в котором на едином счете концентрировались все поступления американской помощи и валютные средства, полученные от экспорта, для закупки стратегического импорта.

В 1947 и 1948 годах, когда система приоритетного производства действовала в полном объеме, ЭСБ определял основную торговую политику и формировал валютный бюджет; БОТ, в свою очередь, вел бухгалтерию фонда и контролировал деятельность кодана, основной капитал которого обеспечивался государством, а оборотный - за счет кредитов из внешнеторгового фонда БОТ. Кодан фактически закупал товары на экспорт у отечественных производителей и продавал их БОТ, а также получал от БОТ партии импортных товаров SCAP, которые, в свою очередь, продавал потребителям. До апреля 1949 г. SCAP и BOT также субсидирует эти операции, поддерживая обменный курс между долларом и иеной на уровне 1 доллар США = 130 иен для импорта и 1 доллар США = 330 иен (или 500 иен, в зависимости от товара) для экспорта.

Осенью 1948 г. и SCAP, и японцы признали необходимость коренных изменений в системе приоритетного производства и в государственных торговых операциях BOT. 15 октября 1948 г. кабинет Асиды подал в отставку, поскольку сам премьер-министр был арестован в связи со скандалом, связанным с нецелевым использованием средств РФБ, и к власти вернулся Ёсида. Теперь SCAP была полна решимости остановить так называемую инфляцию RFB, в частности, по двум причинам. Во-первых, с июля 1948 г. для увеличения японского импорта и восстановления экономики ПСР начала использовать два новых счета американских фондов помощи - так называемые GARIOA и EROA ("Государственные ассигнования на помощь оккупированным территориям" и "Экономическое восстановление оккупированных территорий"), и она не могла допустить, чтобы эти политически чувствительные средства были поглощены инфляционным пожаром. Во-вторых, в декабре 1948 г. Вашингтон недвусмысленно приказал SCAP сделать своей главной задачей быстрое достижение экономической самодостаточности Японии. Для этого необходимо было увеличить объем торговли, что, в свою очередь, требовало установления фиксированного коммерческого курса иены, а этого нельзя было добиться, не остановив инфляцию. Мир менялся: началась "холодная война", близилась к завершению коммунистическая революция в Китае, США рассматривали Японию не только как объект политики политических реформ, выросших из идеологического противостояния Второй мировой войны, но и как стратегическую территорию, имеющую огромное значение для их собственной безопасности.

С японской стороны группа специалистов по планированию в рамках ESB под руководством Инабы Хидэдзо* разработала пятилетний план восстановления экономики Японии. Он предусматривал инвестиции в тяжелую и химическую промышленность как лучший способ увеличить стоимость экспорта и прекратить субсидирование цен. В конечном итоге Ёсида отказался от этого плана, но не потому, что не был согласен с его содержанием (он очень похож на планы, которые МИТИ фактически реализовывал в 1950-е годы), а потому, что считал планирование синонимом социализма.

Под влиянием собственной биографии и ряда своих ближайших соратников Йошида считал, что лучшим лекарством для японской экономики будет ее открытие для мировой экономики и дисциплины международной конкуренции.

Наиболее значимым из советников Ёсиды в этот период был Сирасу Дзиро* (р. 1902). Выпускник английского Кембриджского университета, Сирасу был зятем Кабаямы Айсукэ, титулованного (графа), получившего американское образование в клане Сацума, тестя Ёсиды, Макино Нобуаки. Макино, в свою очередь, был вторым сыном олигарха эпохи Мэйдзи Окубо * Тосимити и, как и Кабаяма, также окончил американский университет. Ёсида и Сирасу подружились в 1930-х годах в Лондоне, где Ёсида работал японским послом, а Сирасу - управляющим английским отделением Имперской рыболовной корпорации. Связанные семейными узами, образованием и опытом работы за границей, Ёсида и Сирасу продолжили свое сотрудничество и после войны. Ёсида назначил Сирасу сначала заместителем директора бюро по связям с SCAP, а затем заместителем директора ESB в своем первом кабинете. Сирасу также участвовал во многих важных переговорах, в том числе с генералом Уитни по поводу новой конституции и, в качестве консультанта, в переговорах японской делегации на мирной конференции в Сан-Франциско. 1 декабря 1948 г. Ёсида назначил Сирасу генеральным директором Торгового совета.

19 декабря, через три недели после вступления Сирасу в должность, генерал Макартур передал японскому правительству план экономической стабилизации, состоящий из девяти пунктов. План предусматривал сбалансированный бюджет, усиление сбора налогов, ограничение займов РФБ, усиление контроля за внешней торговлей и американской помощью, увеличение производства и ряд других реформ, которые должны были вернуть Японию в международную торговлю, но при этом поставить японцев в очень жесткие условия, пока экспорт не начнет поступать. Непосредственной целью плана было установление фиксированного валютного курса. Макартур дал понять, что за конкретную политику по реализации девяти принципов отвечает японское правительство, но добавил, что США направляют советника, который будет помогать правительству в его усилиях и следить за прогрессом. Этим советником стал детройтский банкир и бывший финансовый консультант генерала Люциуса Д. Клея в Германии Джозеф Моррелл Додж (18901964).

Додж прибыл в феврале 1949 г. и, работая с новым министром финансов Икедой Хаято, заставил правительство написать сбалансированный бюджет. 25 апреля он также установил официальный обменный курс US$1 = ¥360, который продержался до 1971 года. Он санкционировал создание Японского экспортно-импортного банка и Японского банка развития, а также руководил принятием целого ряда других важнейших решений, оказавших влияние на японскую экономику на долгие годы вперед. Самым важным достижением Доджа стало внезапное и резкое снижение инфляции за счет драконовского сокращения спроса, которое Маэда назвал "рационализацией через безработицу". Додж раз и навсегда положил конец спорам о соотношении роста производства и борьбы с инфляцией, выбрав второе. Его политику уместно сравнить с дефляцией Мацукаты 1880-х годов и с дефляционной отменой золотого эмбарго Иноуэ Дзюнносукэ в 1930 году. Более того, как дефляция Иноуэ была преодолена военными прибылями от Маньчжурского инцидента, так и дефляция Доджа была преодолена военными прибылями от Корейской войны, начавшейся в 1950 году.

В то время как происходили эти грандиозные события, почти незамеченные Доджем и другими официальными лицами SCAP, японцы внесли в план стабилизации из девяти пунктов свою собственную реформу, которая, вероятно, оказала такое же сильное влияние на японскую и мировую экономику, как и все меры Доджа. Они упразднили MCI и BOT и объединили их прежние функции в новое министерство, названное Министерством международной торговли и промышленности. Инициатором создания этого министерства был Сирасу Дзиро*.

В ретроспективе становится ясно, что слияние MCI и BOT, а точнее, превращение BOT во внутреннее бюро MCI и предоставление ему главного места в системе управления министерством, было блестящей идеей. Но то, что идея принадлежала Сирасу Дзиро, а он и Ёсида руководили ее реализацией, стало причиной нескольких самых тревожных дней в жизни бюрократов "линии Киси-Шиина".

Ёсида и Сирасу были искренне преданы программе SCAP по восстановлению японской международной торговли, но при этом они руководствовались собственными политическими и бюрократическими интересами при продвижении реформы. Как уже отмечалось, Ёсида испытывал глубокое отвращение к MCI и ее тесной связи с контролируемой экономикой военного времени и военными. Сирасу разделял эти взгляды и, кроме того, хотел навести порядок в коррупционной, по его мнению, деятельности BOT, которую он обнаружил после вступления в должность директора.

Ёсида планировал поднять как Министерство финансов (под руководством своего протеже Икеды), так и свое собственное Министерство иностранных дел на более влиятельные позиции в экономическом управлении по отношению к MCI, причем Ёсида, как и Сирасу, считал, что доверенные люди из Министерства иностранных дел лучше справятся с продвижением экспорта, чем бюрократы из отдела промышленной политики. Таким образом, первоначальная идея Сирасу заключалась не столько в слиянии BOT и MCI, сколько в том, чтобы поместить укомплектованный BOT в MCI с целью его реформирования и контроля над ним.

Руководство MCI знало об этих намерениях Ёсиды и Сирасу и сделало все возможное, чтобы предотвратить худшее. 2 февраля 1949 г. они направили сравнительно молодого сотрудника MCI Нагаяму Токио (выпускник 1935 г.) в BOT на должность начальника торговой секции в Бюро по общим вопросам, который должен был следить за планами Сирасу. Нежданно-негаданно

К счастью для MCI, это оказалось одним из самых неудачных маневров, которые когда-либо предпринимали ее руководители. Сирасу развернул Нагаяму и сделал его одним из своих лейтенантов. Затем Нагаяма вернулся в MITI, где его прозвали "императором Нагаямой", и стал первым руководителем Секретариата MITI (194953 гг.) и чиновником, отвечающим за кадровые назначения (случай "императора Нагаямы" рассматривается далее в главе 6).

Еще одним делом сотрудников MCI стало написание Закона об учреждении MITI (№ 102, внесен в Сейм 22 апреля 1949 г., принят 24 мая и введен в действие 25 мая). В этом законе MCI попытался приспособиться к новому порядку, добавив приставку "международная торговля" перед названием каждого из политических и промышленных бюро, в результате чего получился ряд странных названий, таких как Бюро предприятий международной торговли (Tsusho* Kigyo* Kyoku) и т.п. Кроме того, все бюро, занимавшиеся проблемами энергетики, были объединены в одно отдельное внешнее бюро - Агентство ресурсов (Сигэн Чо*), чтобы преуменьшить их значение. Агентство ресурсов было упразднено в 1952 г. в ходе масштабной реструктуризации МИТИ, последовавшей за окончанием оккупации, но в 1973 г., когда энергетическая политика вновь стала актуальной, оно было вновь создано как Агентство природных ресурсов и энергетики (Shigen Enerugi* Cho). Все эти внутренние структуры МИТИ были призваны переориентировать его с акцента MCI на внутренний контроль и приоритетное производство на международную торговлю и стимулирование экспорта; они также преследовали второстепенную цель - попытаться протащить как можно больше старой MCI мимо пристального внимания Сирасу и Йошиды.

В начале 1949 г. появились слухи о том, что Сирасу сам намерен стать первым заместителем министра MITI. Это был момент истины для старого МКИ. Последний заместитель министра Мацуда Таро* взялся лично вести переговоры с Сирасу, чтобы не допустить этого. Ему удалось достичь компромисса, в результате которого было решено, что Мацуда уйдет в отставку, Нагаяма возглавит Секретариат, несмотря на то, что в министерстве есть люди старше его по должности, а директора нового Бюро международной торговли (ITB; старое BOT, возрожденное в рамках MITI) придут из Министерства иностранных дел, взамен чего MCI сможет назначить одного из своих людей заместителем министра (Мацуда назвал Ямамото Такаюки, чиновника "линии Киси-Шина"). Как оказалось, первыми четырьмя директорами МТБ были весьма уважаемые дипломаты, в частности, Такеучи Рюдзи*, впоследствии посол в Западной Германии, занимавший этот пост с мая по декабрь 1949 года; Ода * Такио, впоследствии посол в Индонезии, работал с декабря 1949 г. по июнь 1951 г.; Усиба Нобухико, впоследствии посол в США (197073 гг.), а в 1977 г. "министр внешнеэкономических связей" для урегулирования американо-японского торгового кризиса, работал с июня 1951 г. по июль 1954 г.; Итагаки Осаму, впоследствии посол в Китайской Республике (Тайвань), работал с июля 1954 г. по сентябрь 1956 г. Именно на этом фоне сильной окраски внешнеполитического ведомства возник МИТИ, а Ямамото начал пытаться восстановить линию Киси-Шиина изнутри. Тем не менее, начиная с третьего кабинета Ёсиды в феврале 1949 г. и до падения пятого кабинета Ёсиды в декабре 1954 г., премьер-министр назначил на пост министра МИТИ восемь человек, из которых только двое имели хоть какое-то политическое влияние (Икеда - недолго, и Аити Киити - в самом конце). Это, конечно, был способ Ёсиды показать, что он по-прежнему считает МИТИ не имеющим политического значения.

Что касается Сирасу, то после неудачной попытки назначить его послом в США, к чему он стремился, он ушел из политики и в мае 1951 г. стал президентом компании Tohoku* Electric Power Company. Их с Ёсидой пути разошлись. В 1974 г. впервые за много лет имя Сирасу вновь упоминается в прессе. Japan Times сообщил 19 августа, что, будучи директором эксклюзивного гольф-клуба Karuizawa и председателем комитета по гольф-полям, он отказался разрешить бывшему американскому послу Роберту Ингерсоллу сыграть раунд в выходной день, хотя Ингерсолл представил рекомендательное письмо от премьер-министра Танаки Какуэя. Правила клуба Каруидзава запрещают гостям играть по выходным, и Сирасу придерживался этих правил. Для того чтобы стать членом клуба, необходимо владеть виллой в Каруидзаве.

Последний министр MCI и первый министр MITI Инагаки Хейтаро* (промышленник из старого дзайбацу Фурукава, президент компании Yokohama Rubber и член Палаты советников) выступил с речью во время инаугурации MITI. Он пообещал, что новое министерство будет заниматься международной торговлей и продвижением экспорта, или "торговлей номер один". При этом Инагаки добавил, что необходимым условием расширения торговли является рост производства, рационализация предприятий и повышение технического уровня промышленности. Эти важнейшие задачи он возложил на Бюро предприятий - единственное внутреннее бюро, которое он назвал по имени. Старых сотрудников МКИ это вполне устроило. Почти десять лет они не уделяли особого внимания торговле и уж тем более развитию экспорта. Но новое министерство, казалось, открывало широкие возможности. В то же время, если бы они не были в состоянии обеспечить себя необходимым оборудованием, промышленное руководство во имя развития торговли представлялось им более надежной основой существования, чем военное производство или послевоенное нормирование. Будущее выглядело более радужным.

В 1949 г. ГКПС начала проводить политику передачи части своих контрольных и надзорных полномочий японскому правительству в преддверии заключения мирного договора. 2 февраля 1949 г. оккупация передала японскому правительству все полномочия по контролю над иностранной валютой, поступающей в результате международной торговли, и распорядилась создать Совет по контролю над иностранной валютой, который должен был следить за инвестированием этих средств в отрасли, необходимые для восстановления экономики Японии. Для завершения передачи полномочий SCAP призвала японское правительство принять Закон о контроле над иностранной валютой и внешней торговлей (№ 228 от 1 декабря 1949 г.).

Помимо прочего, этот закон требовал, чтобы граждане, получившие иностранную валюту в результате торговли, перечисляли ее на государственный счет, а контроль за использованием этих средств возлагался на Совет по валютному контролю. До конца оккупации ЭСБ периодически составлял валютные бюджеты для расходования сконцентрированной таким образом иностранной валюты, но 1 августа 1952 г. и ЭСБ, и Совет валютного контроля были упразднены. Их полномочия по составлению валютных бюджетов и контролю за их исполнением были переданы вновь созданному Бюджетному отделу Бюро международной торговли МИТИ. В то же время полномочия старого Комитета по иностранному капиталу ESB по контролю за импортом технологий и всех совместных предприятий были переданы Секции промышленного финансирования Бюро предприятий.

После внесения этих изменений МИТИ стал обладать таким оружием управления и контроля над промышленностью, которое превосходило все, что было известно его предшественникам в довоенный и военный периоды.

ГКЧП считал, что Закон о валютном регулировании и контроле за внешней торговлей от декабря 1949 года носит лишь временный характер. Как писалось в одной из его официальных историй:

Этот широкий закон уполномочивал правительство поддерживать единую систему контроля за валютными и внешнеторговыми операциями только в той мере, в какой это необходимо для обеспечения баланса международных платежей, и фактически передавал правительству некоторые обязанности, которые с начала оккупации выполнялись SCAP. Ограничения, предусмотренные законом, должны были постепенно ослабляться приказами кабинета министров и распоряжениями министерств по мере того, как необходимость в них отпадала.

Закон не был "постепенно смягчен", он сохранялся в течение последующих тридцати лет и оставался в силе в 1980 году; это был наиболее важный инструмент руководства и контроля над промышленностью, которым когда-либо обладал MITI. По словам Леона Холлермана, высказанным в 1979 году, "ликвидируя оккупацию путем "передачи" оперативного контроля японцам, SCAP наивно руководил не только передачей своих собственных полномочий, но и институционализацией самой ограничительной системы контроля внешней торговли и валютного обмена, когда-либо созданной крупной свободной страной".

Практически все японцы считают поражение 1945 года важнейшим переломным моментом в истории современной Японии со времен реставрации Мэйдзи 1868 года. Однако с точки зрения истории промышленной политики я считаю, что 1940-е годы - это одна сплошная эпоха: период наивысшего подъема государственного контроля. Начиная с политики правительства Тодзио* и продолжая ее ускорением со стороны SCAP, японское государство стало доминировать практически над всеми экономическими решениями - от решений предприятий дзайбацу до решений отдельных домохозяйств. Тодзио и его соратники хотели добиться такого результата, но не смогли его полностью реализовать; союзные реформаторы не хотели этого, но все равно способствовали этому, сначала из стремления сделать правительство более ответственным, а затем из стремления к восстановлению и росту японской экономики как части возобновленного глобального сопротивления тоталитаризму. Главными политическими бенефициарами этих событий были экономические бюрократы, а конечными экономическими бенефициарами - японский народ.

Однако более долгосрочное значение достижения государственного контроля заключалось в выявлении его слабых сторон. Фундаментальная политическая проблема системы государственного управления высокими темпами роста заключается в отношениях между государственной бюрократией и частным бизнесом. Если эти отношения перевешивают в пользу той или иной стороны, то это приводит либо к потере преимуществ конкуренции, либо к выхолащиванию приоритетов государства. Под государственным контролем понимается попытка отделить управление от собственности и поставить управление под контроль государства. Если крупный бизнес, как правило, предпочитает самоконтроль, то экономические бюрократы предпочитают государственный контроль. В 1940-е годы, когда государственный контроль был достигнут, в полной мере проявились и его слабые стороны - рост бюрократии, безответственность руководства, коррупция, снижение эффективности. В результате, как недостатки самоконтроля по Закону о контроле над важными отраслями промышленности 1931 года привели к переходу к государственному контролю, так и недостатки государственного контроля по Министерству боеприпасов. Послевоенная МКИ привела к взаимоотношениям государства и бизнеса в эпоху высоких темпов роста, то есть к настоящему государственно-частному сотрудничеству.

Настоящий государственный контроль просуществовал после 1949 года недолго. Его главным вкладом в формирование последующей системы высоких темпов роста стало необратимое становление экономического генштаба в качестве центрального звена всей японской экономической политики и управления. В годы после оккупации экономическая бюрократия стала постепенно делиться своими полномочиями с крупным бизнесом, консультируясь с ним по всем важным вопросам, стимулируя рационализацию промышленности, стирая различия между государством и частным сектором путем внедрения многочисленных бывших чиновников в советы директоров экономически стратегических отраслей.

Тенденция к подлинному сотрудничеству между государственным и частным секторами возникла в результате сочетания последствий военных разрушений и реформ оккупационного периода. Старые дзайбацу были ослаблены по отношению к государственным бюрократам в результате физического истощения их капитальных активов и оккупационной политики, направленной на деконцентрацию экономики. В то же время новая конституция и другие реформы, такие как развитие рабочего движения, сделали государственный контроль политически невозможным, за исключением краткосрочных целей. Экономические бюрократы могли править, опираясь на свои таланты, но они никогда не смогли бы править открыто в условиях новой демократической системы Японии. Таким образом, и правительство, и промышленники осознали необходимость политического разделения труда, которое бы одновременно способствовало реализации программы позитивного развития и предотвращало ее срыв со стороны новых групп населения, получивших права голоса.

Сложившаяся в результате японская политическая система 1950-1960-х гг. имела некоторое сходство с "корпоративизмом", возникшим, по мнению Чарльза Майера, в межвоенной континентальной Европе. Он пишет:

Ключом к консенсусу или просто гражданскому миру было либо силовое подавление, либо постоянное посредничество. Любой крупный организованный интерес мог нарушить современную экономику или поставить под угрозу социальный порядок, поэтому его нужно было заглушить принуждением или удовлетворить минимум требований. Необходимость посредничества переместила центр принятия решений с законодательной власти как таковой на министерства или новые бюрократические структуры. Во время войны министерства боеприпасов превратились в органы экономического планирования. . . . Они привлекли к решению этой задачи частный бизнес, разделив государственные полномочия для увеличения масштабов регулирования. Хотя контроль военного времени не был сохранен, в 1920-е годы не просто произошло возвращение к той степени рыночной свободы, которая существовала до 1914 года. . . . Определяющей характеристикой корпоративистской системы ... стало стирание различий между политической и экономической властью. Влияние на рынке, особенно возможность парализовать индустриальную экономику, позволяло оказывать политическое влияние. Поэтому экономические переговоры стали слишком важными, чтобы оставлять их на усмотрение частного рынка, и государственные органы стали выступать в роли активных посредников.

Причины возникновения "корпоративизма" в Японии после Второй мировой войны были схожими, но приоритеты были иными, а государство играло роль, выходящую за рамки посредничества. Японцы прекрасно понимали, что в их ситуации возможны дезорганизация и гражданские беспорядки, поскольку новые группы в обществе испытывали и адаптировали установленную союзниками демократическую систему. Удивительно, как легко иностранные поклонники спокойствия японского общества в 1970-е годы забывают о забастовках, бунтах, демонстрациях и саботаже, которыми был отмечен период 194961 годов. Но важнее, чем необходимость посредничества между требованиями групп интересов, была осознаваемая всеми японцами потребность выйти из экономического кризиса и зависимости от иностранной помощи, к которым привели события 1940-х годов. Капитал был в дефиците, новые технологии можно было найти только за рубежом, издержки были слишком высоки, страна импортировала больше, чем продавала за границу, а о возможности конкурировать на международном уровне пока приходилось только мечтать. В этих условиях роль государства не подвергалась сомнению. В условиях, совершенно отличных от 1930-х и 1940-х годов, генеральный штаб экономики, обладая большей властью, чем при самоконтроле, но меньшей, чем при государственном контроле, наконец-то получил возможность попытаться сделать Японию богатой страной.

Глава 6. Институты высокоскоростного роста

Никто из тех, кто наблюдал за японской экономикой с точки зрения "стабилизационной паники" Доджа в 1949-50 годах, не мог представить себе ни стремительного роста, который должен был произойти в период с 1955 по 1961 год, ни "золотых шестидесятых", которые были за ним. Годы "линии Доджа" и Корейской войны характеризовались постоянной неразберихой, высокими надеждами, чередовавшимися с глубоким отчаянием, политическим и бюрократическим противостоянием многочисленных центров власти, правительственной целесообразностью в условиях одного кризиса за другим. Японцам пришлось последовательно приспосабливаться к фактическому удушению своей экономики драконовскими антиинфляционными мерами Доджа, к буму Корейской войны, к фундаментальным изменениям во внешней политике США, к глубокому спаду после Корейской войны и к открытию собственного цикла платежного баланса. Им также пришлось примириться с институтами, которые оставила после себя оккупация, и с отношением к ним собственных бюрократов и промышленников.

В период с 1949 по 1954 год японцы формировали институты своей системы высоких темпов роста. В 1954 году, после ухода правительства Ёсиды и других политических событий, МИТИ ввел эту систему в действие. Чтобы понять экономические показатели Японии конца 1950-х годов, необходимо осознать, что когда все различные институты времен Корейской войны были собраны вместе и управлялись "генеральным экономическим штабом", они представляли собой систему, хотя ни один из институтов не создавался с учетом формирующейся системы. Как утверждает Накамура Такафуса, органы 195561 гг., принуждавшие бедное, испытывающее недостаток капитала общество к инвестициям, стали результатом сочетания двух сложных обстоятельств: сохраняющегося отсутствие контроля военного времени и оккупации до самого позднего послевоенного периода, а также огромное усиление конкуренции, ставшее непреднамеренным следствием чрезвычайных мер по финансированию промышленности, принятых правительством в период "стабилизационной паники".

Некоторые элементы системы высоких темпов роста, созданной МИТИ, возникли в результате выбора правительством отраслей для "взращивания", совершенствования мер по коммерциализации продукции этих отраслей и разработки средств регулирования жесточайшей конкуренции, порожденной первыми двумя направлениями политики. В руках экономических бюрократов были такие инструменты, как контроль над всеми валютными операциями и импортом технологий, что давало им право выбирать отрасли для развития; возможность предоставлять льготное финансирование, налоговые льготы и защиту от иностранной конкуренции, что давало им право снижать издержки выбранных отраслей; право отдавать приказы о создании картелей и банковских промышленных конгломератов (новая, рационализированная версия дзайбацу, теперь полностью зависящая от государственной поддержки), что давало им возможность контролировать конкуренцию. Эта система высоких темпов роста была одной из самых рациональных и продуктивных промышленных политик, когда-либо разработанных правительством, но ее основная рациональность была осознана только после того, как она уже начала приносить результаты, беспрецедентные для Японии или любой другой промышленно развитой страны.

Эта система начала формироваться в период правления Доджа. Политика Доджа, конечно, покончила с инфляцией, но ценой практически полного уничтожения того небольшого экономического подъема, который был достигнут за счет приоритетного производства. Прекращение государственного субсидирования цен и кредитования промышленности со стороны Банка финансирования реконструкции (БФР) ликвидировало основные источники капитала в системе, и альтернативных источников, которые могли бы заполнить пустоту, не было ни за счет внутренних сбережений предприятий, ни за счет нового рынка капитала, который пытался создать SCAP. Не менее важно и то, что, когда государственная помощь выделенным секторам приоритетного производства прекратилась и SCAP начал продвигать экспортные отрасли, произошло радикальное перераспределение имеющегося небольшого частного капитала. Средства на развитие угольной промышленности и электроэнергетики резко сократились, в то время как средства на возрождающуюся текстильную промышленность резко возросли.

SCAP была рада такому развитию событий, поскольку текстиль приносил валютные доходы, но японские бюрократы видели надвигающийся энергетический кризис. И даже политика стимулирования экспорта была серьезно подорвана девальвацией 18 сентября 1949 г. британского фунта стерлингов. Фунт был снижен на 30,5% в пересчете на доллары США, его стоимость упала с 4,03 до 2,80 доллара.

Страны также стали девальвировать свои валюты. Япония, только что привязавшая свою валюту к 360 иенам за 1 доллар, вдруг обнаружила, что цены на ее товары на основных экспортных рынках завышены. Зимой 1949-50 гг. японцы столкнулись с самыми тяжелыми экономическими условиями за все время войны, и угроза революции стала угрожающе близкой.

25 июня 1950 г. на Корейском полуострове начались военные действия, в которые вмешались США. Это событие положило конец "стабилизационной панике" если не качественно, то количественно. В дополнение к американской внешней помощи, которая поддерживала японскую экономику с момента начала стабилизации, США стали размещать обширные заказы на японских фирмах на боеприпасы, грузовики, обмундирование, средства связи и другую продукцию, необходимую для ведения военных действий. Американцы также начали закупать удобрения и потребительские товары, предназначенные для некоммунистических стран Южной и Юго-Восточной Азии в рамках американской внешней помощи. Например, в период с июля 1950 г. по февраль 1951 г. вооруженные силы США и Администрация экономического сотрудничества США разместили заказы японских фирм на поставку 7079 грузовых автомобилей на сумму около 13 млн. долл.

Бюро предприятий MITI осуществляло надзор за этими "специальными закупками" для того, чтобы полученная валюта была направлена на инвестиции в базовые отрасли промышленности. Некоторое время "бум спецзакупок", как его называли, создавал ложное ощущение эйфории и уверенности в том, что трудные времена позади. В 195253 г. специальные закупки плюс расходы на содержание американских войск и их иждивенцев составляли 37% всех валютных поступлений, а в 195960 гг. их доля по-прежнему составляла 11%.

Однако это обстоятельство породило серьезные внутренние финансовые трудности. Японские фирмы не могли достаточно быстро получить инвестиционный капитал для переоснащения, чтобы выполнить заказы американцев, а их оборотных средств не хватало для поддержания бизнеса, если хотя бы по нескольким контрактам задержки с оплатой составляли шесть месяцев и более. Японские экономические бюрократы спорили между собой о том, какие экстренные меры следует предпринять для исправления ситуации, и результаты этих споров имели огромное значение для экономики последующих лет и для экономической политики правительства. В результате возникла двухуровневая структура гарантированного государством перекредитования "городских банков" и вновь созданных государственных "банков последней инстанции". Последние, в частности Японский банк развития (Nihon Kaihatsu Ginko*, сокращенно Kaigin), в результате своих решений о предоставлении или отказе в предоставлении "директивных кредитов" стали обладать и до сих пор сохраняют огромные индикативные полномочия в отношении всей экономики.

Главными антагонистами в этой дискуссии о промышленном финансировании были Икэда Хаято (1899-1965), бывший заместитель министра финансов и министр финансов в третьем кабинете Ёсиды (февраль 1949 - октябрь 1952 гг.), и Итимада Наото (р. 1893), управляющий Банком Японии с июня 1946 по декабрь 1954 года.

В основе их конфликта лежали как политические и бюрократические разногласия, так и реальные разногласия по вопросам политики. Как оказалось, Икэда вышел победителем, а его министерство утвердило свое господство над Банком Японии (особенно после ноября 1956 г., когда впервые за 29 лет министерство назначило одного из своих чиновников управляющим банком; см. табл. 14). Но Итимада внес свой важный вклад в экономическое будущее Японии, несмотря на плохую прессу, которую он получил от чиновников MITI из-за своей оппозиции тяжелой индустриализации. В период "линии Доджа" и Корейской войны Икеда и Итимада изобрели по одному уровню двухуровневой японской системы финансирования промышленности - замечательного инструмента, на котором MITI станет виртуозным игроком.

Он считал, что государство является единственным доступным источником капитала для промышленности, и поддерживал деятельность таких государственных финансовых институтов, как Промышленный банк до и во время войны и РФБ в период оккупации. Хотя его имя ассоциируется с так называемой "политикой низкой позиции", поскольку, будучи премьер-министром после Киси и после беспорядков, связанных с договором о безопасности 1960 г., он сместил акцент в деятельности правительства с политики на экономику, он был очень откровенен во внутренних дискуссиях.

27 ноября 1952 г. в результате известного инцидента Икеда был вынужден уйти в отставку с поста министра MITI и смириться с временной неудачей в своей политической карьере из-за того, что слишком откровенно сказал в парламенте: "Для меня нет разницы, пять или десять мелких бизнесменов будут вынуждены покончить жизнь самоубийством" в результате проведения интенсивной индустриализации.

Итимада придерживался практически прямо противоположных финансовых взглядов. До войны он служил в Германии и был лично знаком с немецкой инфляцией, поэтому он был категорически согласен с мнением SCAP, выступавшей против инфляционной политики Исибаси в 1947 году. В течение всего периода оккупации, когда большинство высших руководителей дзайбацу были вычищены, а коммерческие банки остались практически единственными неповрежденными учреждениями, Итимада обладал огромной властью над банками и их заемщиками, принимая решения о том, какую сумму Банк Японии разрешает им занимать. После того как Додж запустил дефляцию и началась "стабилизационная паника", Итимада, известный в прессе как "папа Итимада", стал осуществлять контроль над бизнесом, от которого зависела жизнь и смерть. Отчасти под влиянием немецкого опыта, а отчасти потому, что большинство инфляционистов было сосредоточено в Министерстве финансов, Ичимада стал выступать за дефляционную, сбалансированную бюджетно-налоговую политику и за умеренную экспансионистскую денежную политику. В период нехватки капитала Итимада увеличил темпы предоставления государственных займов городским банкам (двенадцать национальных банков, которым Банк Японии предоставляет кредитные привилегии), которые, в свою очередь, распределяли средства среди промышленников, требовавших денег для расширения своих предприятий. Он не пошел так быстро, как хотелось бы Икеде и MITI, но он начал процесс "перекредитования" центрального банка, который привел к созданию связи между городскими банками и промышленностью, сохраняющейся до сих пор. При этом он практически гарантировал, что предложение SCAP о создании рынка капитала для финансирования промышленности (фондовой биржи) останется мертворожденным как минимум на двадцать лет.

Всего за несколько лет денежной экспансии Банка Японии японская промышленная система приобрела одну из своих наиболее характерных черт - зависимость, когда группа предприятий берет в долг у банка сумму, значительно превышающую возможности отдельных компаний по возврату кредита, а зачастую и их чистую стоимость, а банк, в свою очередь, перекредитовывается у Банка Японии. Поскольку центральный банк является конечным гарантом системы, он получает полный и детальный контроль над политикой и кредитными решениями зависимых от него "частных" банков. Эта так называемая формула косвенного финансирования. Как поясняет Ито*, "в отличие от довоенных предприятий, которые создавались на основе собственного капитала, послевоенные предприятия зависят от кредитов коммерческих банков, составляющих около 7080% их капитала; и в конечном счете эти кредиты предоставляются в кредит Банком Японии, центральным банком страны".

Противоположной стороной этой медали, конечно же, является относительно небольшая зависимость от собственного капитала. "В 1935 году, - пишет Бродбридж, - 68% привлеченных промышленных средств, не считая резервов и амортизации, было получено от продажи акций; в 1963 году этот показатель снизился до 10%".

Сам Итимада, по-видимому, не хотел, чтобы система перекредитования получила столь широкое развитие. Он регулярно заявлял, что пределы андеррайтинга центрального банка достигнуты и кризис капитала неминуем.

Кроме того, чтобы защитить себя и свой банк, он стал все больше зависеть от рекомендаций Бюро по предприятиям МИТИ относительно объемов капитала, необходимых различным отраслям промышленности на определенный период, и прежде всего от того, какие отрасли защищают и продвигают другие ветви власти.

Если бы Банк Японии или городские банки хоть раз отступили от указаний МИТИ и взялись за поддержку неопределенной отрасли, риски не только для отдельного банка, но и для всей системы стали бы непереносимыми.

Хотя она была порождена нехваткой капитала, сопровождавшей "линию Доджа" (и не является, как утверждают некоторые авторы, элементом японской культуры как таковой), система банковских оверкредитов также была привлекательна для Икеды и его коллег из MITI.

Она открыла такие возможности контроля и координации их крайне ограниченных ресурсов, что они предприняли шаги по продолжению и институционализации этой системы. Как отметил Икеда в 1952 году, дивиденды по акциям выплачиваются из прибыли предприятия после уплаты налогов, в то время как проценты по банковским кредитам вычитаются из налогооблагаемой базы. Таким образом, предприятию было дешевле занимать, чем пытаться привлечь деньги путем выпуска новых акций.

Поскольку налоговая система, унаследованная от оккупации, находилась под контролем Министерства финансов, то, наряду со многими другими мерами, о которых речь пойдет ниже, было легко обеспечить сохранение и расширение этих налоговых льгот. А поскольку бюрократические сторонники тяжелой индустриализации видели в системе Итимады достоинства, она продолжала действовать еще долгое время после того, как кризис, который она должна была преодолеть, исчез. Рынок капитала в Японии постепенно развивался и играл все более важную роль в финансировании промышленности, однако в качестве источника капитала он начал конкурировать с банковским кредитованием лишь в 1970-х годах.

Одним из преимуществ системы перекредитования было то, что на менеджеров не оказывали давления акционеры, а значит, они могли игнорировать краткосрочную рентабельность как показатель собственной эффективности и сосредоточиться на таких вопросах, как освоение зарубежных рынков, контроль качества и долгосрочное развитие продукции. Это стало существенным преимуществом, когда японские менеджеры начали серьезно конкурировать с американскими компаниями, поскольку краткосрочная рентабельность и выплата дивидендов были залогом доступности капитала для американских предприятий (не говоря уже о том, что это также залог долголетия американского менеджера на своем посту). Еще одним преимуществом была легкость и точность, с которой правительство могло использовать только монетарный контроль для расширения или сокращения темпов экономической активности в ответ на ограничения международного платежного баланса. Менее желательной чертой зависимости от заимствований было то, что в результате у японских компаний оставалось так мало оплаченного капитала, что они становились легкой добычей для иностранных покупателей. Однако такое положение дел лишь усиливало гражданские требования по защите японской экономики, которые бюрократы все равно хотели реализовать по националистическим мотивам. Возникшая общность интересов усилила обе стороны.

Из всех последствий системы Итимады, безусловно, наиболее важным было развитие банковских кэйрэцу (конгломератных групп) как преемников дзайбацу, поскольку без них японская экономика не могла бы иметь той высокой конкуренции, которая царила в секторе крупного бизнеса, где в остальное время доминировало государство. К 1960-м годам, как мы увидим в следующей главе, многие чиновники МИТИ стали сомневаться в ценности этой функции, но надо сказать, что бюрократы МИТИ, никто из которых до 1960-х годов не сталкивался с открытой экономической системой, постоянно недооценивали роль конкуренции в созданной ими структуре.

В результате у предприятия складывались тесные рабочие отношения с конкретным банком; оно не обязательно получало от основного банка все необходимые ему деньги или льготные условия, но получало то, без чего не могло обойтись, - постоянных клиентов. Банки, в свою очередь, стали зависеть от финансового состояния приоритетных отраслей с большой задолженностью и, следовательно, взяли на себя ответственность за них. Возникшие в результате кооперационные схемы очень напоминали старые немецкие банковские группы, такие как банки Deutsche или Dresdner, с перекрестным владением акциями между банками и аффилированными отраслями (в США такое владение акциями запрещено законом).

Отличие от немецкой модели заключалось в том, что японское правительство осуществляло гораздо больший контроль над "финансовыми линиями", как их стали называть, чем правительство Германии над своими банковскими группами и синдикатами. Среди японских конгломератов, возникших в 1950-е годы, "большую шестерку" составляли банки Fuji, Sanwa, Dai Ichi, Mitsui, Mitsubishi и Sumitomo. Так, например, банк Fuji Bank установил финансовые связи со старым дзайбацу Ясуда, старым дзайбацу Асано (который внес в группу Fuji сталелитейную компанию Nippon Kokan*), старыми компаниями Nissan Аюкавы Гисукэ, а после 1955 г. - с собственной торговой компанией Marubeni-Iida, образованной в результате слияния Marubeni и Takashimaya-Iida.

Типичная японская группа включает в себя крупный банк, несколько промышленных фирм и общую торговую компанию. Банк играет решающую роль в условиях роста деловой активности, предоставляя участникам капитал, а торговая компания - в условиях спада деловой активности, импортируя в кредит сырье и активно стимулируя экспорт продукции, которая не может быть продана внутри страны. SCAP разрушила старые торговые компании дзайбацу, но как только оккупация закончилась, MITI принялась за их восстановление. Mitsui Bussan и Mitsubishi Shoji* были распущены 30 ноября 1947 г., а их ликвидация завершилась 31 августа 1950 г. Наиболее крупными и успешными филиалами Mitsui стали торговые компании Dai Ichi, Sanshin и Kyo-kuto*, а ведущими филиалами Mitsubishi - торговые компании Tozai*, Fuji и Toyo*. К концу 1952 года компании-преемники Mitsubishi уже объединились, а Mitsui потребовалось время до конца 1955 года, чтобы вновь стать единым целым.

Ральф Дарендорф отмечает: "Одно из решающих различий между индустриализацией в Германии и в англосаксонских странах заключается в роли банков, которые на раннем этапе сами объединились в огромные финансовые империи, несли на своих кредитах и инвестициях значительную часть веса немецкой индустриализации и в то же время способствовали быстрому росту крупных промышленных единиц".

МИТИ помог восстановить торговые компании, издав законы, разрешающие списание налогов на расходы по открытию зарубежных филиалов и на резервные фонды для покрытия безнадежных долгов по торговым контрактам. Уже в 1953 г. влиятельный Совет по рационализации промышленности при министерстве (о нем речь пойдет ниже) призвал к "кейрецу-изации" торговых компаний и производителей. На практике это означало, что МИТИ прикреплял предприятие к торговой компании, если оно еще не имело таковой. Благодаря своим лицензионным полномочиям и возможности льготного финансирования МИТИ в итоге свел около 2800 торговых компаний, существовавших после оккупации, к 20 крупным, каждая из которых обслуживала банк "кэйрэцу" или картель более мелких производителей.

Банковские группы стали преемниками старых дзайбацу и возникли по той же причине, что и старые дзайбацу в эпоху Мэйдзи - для концентрации дефицитного капитала на ключевых проектах развития. Однако от старых дзайбацу они отличались тем, что их внутренняя организация была гораздо более деловой, чем у старых империй, ориентированных на семью, и они гораздо активнее конкурировали между собой.

Эта конкуренция в конечном итоге была обусловлена характером активов банков. Как отмечают Абегглен и Рапп, "финансовые риски, связанные с высоким уровнем задолженности, в Японии в значительной степени снижены тем, что центральный банк выступает негласным гарантом долговых позиций крупнейших японских компаний".

Именно это устранение рисков, прежде всего, и сделало конкуренцию обязательной. А риски для банковских менеджеров еще более снижались благодаря мощному контролю Министерства финансов за всеми процентными ставками и дивидендами, за масштабами деятельности банка, за разрешением на открытие новых филиалов, что означало для банкира только одно - конкуренция за расширение доли кредитов и вкладчиков. В этих условиях городские банки делали все возможное, чтобы найти и прийти на помощь растущим отраслям и развивающимся предприятиям. Самое главное, что каждая банковская группа должна была войти в каждую новую отрасль, поддерживаемую МИТИ, иначе ей грозило вытеснение из действительно безрисковых секторов.

Результатом такого давления и стимулирования стал знаменитый "единый сетизм" быстрорастущей Японии - термин, означающий, что каждая банковская группа приобретала или создавала внутри себя полный набор компаний, охватывающих все обозначенные правительством растущие отрасли, независимо от того, имело ли это коммерческий смысл. Такая конкуренция стала бичом существования МИТИ в 1960-е годы, когда, например, министерство поддержало четыре нефтехимические компании, но вскоре обнаружило, что еще пять строят свои комплексы так же быстро и с такими же масштабами в качестве избранных лидеров. Перепроизводство было неизбежно, но это не столь серьезная опасность с точки зрения какой-либо отдельной группы (поскольку МИТИ пришлось бы организовывать картель для распределения долей рынка), как отсутствие участия в важной отрасли, гарантированной государством, вообще.

Несмотря на то, что японская экономика, безусловно, находилась под контролем, скромные усилия Итимады по расширению предложения капитала в темные дни 1950 г. привели к гораздо более жесткой конкуренции между крупными предприятиями, чем это характерно для других стран с открытой экономикой, где доминируют олигополии. Даже чисто индикативные "планы" правительства на 1955 год и позже (о них речь пойдет ниже) разжигали конкурентный огонь, раскрывая отрасли, которые правительство планировало коммерциализировать в ближайшие годы, т.е. те, в которых риски были бы близки к нулю, если только Япония сама не пойдет ко дну. Поэтому вовсе не удивительно и не является отражением компетентности государственных плановиков (как полагают некоторые ученые), что целевые показатели по приоритетным отраслям во всех планах СЭР неизменно перевыполнялись.

Второй уровень системы промышленного финансирования - государственные банки, созданные Икэдой, - появился в дополнение к городским банкам в тот момент, когда Банк Японии был вынужден установить предельные ограничения на объем кредитования. Вскоре после начала Корейской войны Итимада заявил, что чрезмерные кредиты действительно достигли своего предела.

В любом случае городские банки никогда не смогли бы в одиночку обеспечить весь капитал, необходимый для восстановления Японии, особенно в начальный период нехватки капитала и особенно для неэкспортирующих, но ключевых инфраструктурных отраслей - угольной, сталелитейной и электроэнергетической. Именно эти отрасли обслуживал РФБ, и Икеда четко осознавал необходимость создания его замены. Проблема заключалась в том, что правительственная секция SCAP и компания Dodge называли РФБ причиной гиперинфляции, а некоторые пуристы из SCAP по-прежнему враждебно относились ко всему, что напоминало о "компаниях национальной политики" довоенного и военного периодов. Главная слабость РФБ заключалась в том, что значительная часть его средств поступала непосредственно из бюджета общего счета; Додж устранил этот источник, потребовав, чтобы Япония поддерживала сбалансированные и даже несбалансированные бюджеты. Какие еще были источники капитала для нового банка?

Основных источников было два. Первый - американские "фонды контрагентов" и иеновые поступления от продажи в Японии американской продукции, предназначенной для оказания помощи; с момента приезда Доджа эти поступления тщательно отделялись на специальный счет, а не объединялись со всеми иностранными поступлениями, как это было в первой половине оккупации. Вторым источником капитала стали средства государственной почтовой сберегательной системы, которые хранились на трастовых счетах Министерства финансов. Почтовая сберегательная система для мелких вкладчиков существовала еще со времен Мэйдзи, и за свою историю она пережила немало скандалов и злоупотреблений со стороны правительства в различных политических авантюрах; например, правительство Тераучи в 1917 и 1918 гг. использовало сбережения населения для погашения печально известных займов Нисихары Китаю. Во время оккупации SCAP ограничила использование правительством почтовых сберегательных счетов в основном обеспечением местных облигаций, но с окончанием инфляции счета стали расти, поскольку вкладчики стали обращаться в почтовые отделения, а не в частные банки, которым они не вполне доверяли. Икеда хотел открыть возможность использования этих средств для поддержки реиндустриализации, а также хотел, чтобы встречные деньги шли на жизненно важные проекты, которые банки не могли покрыть. Поэтому он решил обсудить эти предложения с Доджем.

Икэда впервые предложил создать экспортный банк, и эта идея понравилась американцам гораздо больше, чем его вторая идея - новый вариант РФБ. Отсутствие адекватных банковских учреждений, способных предоставлять более долгосрочные кредиты, чем те, которые предоставлялись на коммерческой основе для экспорта капитальных товаров, оказывало тормозящее влияние на торговлю, поэтому SCAP с готовностью согласился на создание Экспортного банка Японии (закон № 268 от 15 декабря 1950 г.). Банк был учрежден 28 декабря 1950 года и начал свою деятельность 1 февраля 1951 года. Первоначальный капитал в размере 15 млрд. иен был сформирован за счет средств, выделенных США в качестве контрпартнерской помощи, и бюджетных ассигнований по общему счету. Премьер-министр назначал президента банка, а Министерство финансов осуществляло надзор за деятельностью банка. В апреле 1952 г., после окончания оккупации, правительство переименовало его в Экспортно-импортный банк Японии и возложило на него дополнительную задачу - предоставлять японским импортерам средства, необходимые для авансовых платежей за импорт товаров, одобренных МИТИ. К 1958 году капитальный счет Экспортно-импортного банка вырос до 38,8 млрд. йен, а общая сумма непогашенных кредитов составила 60,3 млрд. йен.

В 1950-е годы наибольшая часть кредитов Экспортно-импортного банка направлялась на экспорт, но не все они действительно уходили из страны. Излюбленной категорией кредитов были кредиты, которые МИТИ назвал "заводскими", за исключением того, что термин "завод" в японском языке приобрел особый бюрократический смысл. Симамура Такехиса из Бюро машиностроения МИТИ (МИТИ с 1938 по 1965 г., после выхода в отставку - руководитель компании Furukawa Electric) определил это слово, поскольку в ранний период было очень мало реальных экспортных поставок комплектных заводов, как любой экспортный контракт стоимостью более ¥10 млн и с отсрочкой платежа по полгода и более. Большинство "экспортируемых заводов" в середине 1950-х годов на самом деле были судами, и многие из них экспортировались только на один день. Затем они перепродавались обратно японским судоходным компаниям, и вся эта операция субсидировалась Экспортно-импортным банком. Во время экономического спада 1954 г., как мы увидим далее в этой главе, МИТИ придумал еще более амбициозную схему оплаты "экспорта" судов: он связал их производство и продажу с чрезвычайно прибыльным бизнесом по импорту сахара и бананов.

Из шести государственных банков, созданных в 1949-1953 годах (плюс еще два, сохранившихся с довоенного времени), наиболее важным для промышленной политики был Японский банк развития (ЯБР), созданный на основании закона № 108 от 31 марта 1951 года.

Несмотря на то, что Икеда просил Доджа разрешить JDB брать кредиты с почтовых сберегательных счетов, Додж отказался. В течение 1951 г. Додж санкционировал выплаты из сберегательных касс на конкретные государственные проекты, но из-за враждебного отношения SCAP к JDB эти средства не могли быть направлены на покрытие подобных RFB операций. SCAP предоставил весь первоначальный капитал JDB в размере ¥10 млрд. из средств контрагентов и разрешил создание банка только при условии, что ему не будет разрешено выпускать долговые обязательства, занимать средства или предоставлять кредиты для покрытия операционных расходов предприятий. Старые оккупационные руки все еще опасались разгона инфляции. По мнению историков SCAP, JDB "должен был предоставлять частным предприятиям долгосрочные кредиты на приобретение оборудования в тех случаях, когда коммерческие банки не могли взять на себя соответствующие риски".

Уже через год после своего создания JDB стал одним из важнейших инструментов промышленной политики МИТИ. Сам банк был передан в административное подчинение Министерству финансов, но преобладающее влияние на формирование политики оказывал MITI, поскольку на него была возложена обязанность проверять все заявки на получение кредитов и составлять ежегодные оценки дефицита имеющегося и необходимого капитала, которые должны были передаваться совету директоров банка. Например, в 1952 финансовом году Бюро предприятий рассчитало, что инвестиции в сталелитейную промышленность потребуют ¥42 млрд., из которых сталелитейные фирмы могут привлечь или занять у своих банков ¥31,5 млрд.

Практически сразу после окончания оккупации правительство внесло изменения в устав JDB (закон № 224 от 1 июля 1952 г.), предоставив ему право выпускать собственные облигации и отменив лимиты по займам, установленные SCAP. Одновременно Министерство финансов внесло изменения во все уставы почтовых сберегательных счетов, объединив их в один крупный инвестиционный пул, получивший название "План фискальных инвестиций и займов" (FILP; Zaisei Toyushi* Keikaku). Этот "второй", или "инвестиционный", бюджет ежегодно формировался сотрудниками Министерства финансов и Отдела промышленного капитала Бюро предприятий МИТИ. С 1953 г. он стал важнейшим финансовым инструментом экономического развития Японии.

Для поддержания работоспособности FILP и для того, чтобы люди продолжали вкладывать свои сбережения в почтовые отделения, Министерство финансов освободило от налогов проценты на первые ¥3 млн (около $15 тыс.), которые вкладывал человек, и разрешило устанавливать весьма конкурентоспособные процентные ставки. Система пользовалась большим успехом, настолько, что в 1980 г. общая сумма почтовых сбережений оценивалась почти в 55 трлн. иен (в четыре раза больше активов Bank of America, крупнейшего в мире коммерческого банка); это сравнимо с 31 трлн. иен на личных вкладах во всех городских банках и 30 трлн. иен на личных вкладах в региональных банках. (В 1970-е годы почтово-сберегательная система должна была стать основным средством уклонения от уплаты налогов в Японии, поскольку индивидуальный вкладчик мог открыть столько сберегательных счетов на сумму 3 млн. иен, сколько почтовых отделений было в стране, а Министерство почтовой связи утверждало, что просто не в состоянии контролировать количество таких счетов. В довершение ко всему почтмейстеры регулярно рекомендовали сберегателям, чьи счета грозили превысить 3 млн. иен, открыть счет в другом почтовом отделении).

При создании FILP Банк развития получил право заимствовать средства из его фондов, а затем предоставлять кредиты промышленным клиентам, получившим одобрение MITI.

В то время как объем выданных им кредитов сократился по сравнению с ростом финансирования со стороны городских банков, банк сохранил за собой право "направлять" капитал посредством индикативного эффекта своих решений о поддержке или отказе в поддержке новой отрасли. Кредит JDB, независимо от его размера, становился "печатью одобрения" предприятия со стороны МИТИ, и компания, получившая кредит JDB, могла легко привлечь все необходимые средства из частных источников.

Гораздо более важными, чем данные по всей промышленности за период 195355 гг., являются данные о вкладе JDB в выделенные МИТИ стратегические отрасли - электроэнергетику, судостроение, угольную и сталелитейную промышленность. Около 83% финансирования JDB в этот период пришлось на эти четыре отрасли, что составило 23,1% всех инвестиций в электроэнергетику, 33,6% в судостроение, 29,8% в угледобычу и 10,6% в строительство новых металлургических заводов.

Огромный вес государственных инвестиций послужил основой для наиболее распространенного выражения, используемого японскими учеными для характеристики своей экономики, а именно "государственно-монополистический капитализм", хотя марксистский привкус этой концепции - скорее дань академической моде в Японии, чем действительно марксистская идея. Профессор Эндо* поясняет, что под этим термином он понимает деятельность государства по предоставлению капитала или других средств промышленности на условиях, недоступных частному сектору, и для достижения конкретных, определяемых государством политических целей. По его мнению, FILP является наиболее типичным институтом государственного монополистического капитализма, который, как он считает, зародился в Японии во время великой депрессии и непрерывно существует до настоящего времени.

Хотя они вряд ли стали бы использовать столь идеологизированное понятие и, конечно, отвергли бы марксистский намек на то, что, будучи государственными чиновниками, они работают на некий имущественный "класс", сотрудники Бюро предприятий МИТИ должны были бы признать, что Эндо точно описал функции FILP. Начиная с 1953 г., объем ФИЛП всегда составлял от трети до половины общего бюджета и колебался от низкого уровня в 3,3% (1956 г.) до высокого в 6,3% (1972 г.) от ВНП. До 1973 г. он полностью контролировался экономическими бюрократами и не подлежал рассмотрению и утверждению в парламенте. По словам Болто, это был "основной способ обойти жесткие принципы сбалансированного бюджета, установленные после войны".

В то время, когда Итимада и Икеда создавали эту двухуровневую финансовую структуру, МИТИ был занят наведением порядка в собственном доме и подготовкой к руководству оперативной частью усилий по развитию. Когда в мае 1949 г. был создан МИТИ, ему предстояло еще три года оккупации и пять лет враждебного отношения со стороны премьер-министра Ёсиды.

В начале своего существования Бюро международной торговли было преемником старого Торгового совета. Однако тот факт, что руководитель бюро и большинство его старших сотрудников были дипломатами, оттягивающими время до восстановления внешних связей, неизбежно привел к тому, что бюро стало называться "филиалом Министерства иностранных дел".

Первым делом новый заместитель министра Ямамото Такаюки должен был попытаться восстановить моральный дух бюрократов, занимающихся промышленной политикой, и решить фракционные проблемы, возникшие из-за присутствия Нагаямы. В этом ему помогли две ситуации: Политика сбалансированного бюджета Доджа диктовала значительное сокращение числа государственных служащих, а SCAP после начала Корейской войны обратила свои директивы о чистке против коммунистов, которые на практике были в основном профсоюзными лидерами. В МИТИ существовал очень энергичный профсоюз "Дзэнсёко "* (Всерабочий профсоюз работников торговли и промышленности), являвшийся филиалом радикального "Канкоро "* (Федерация профсоюзов государственных и общественных служащих), который регулярно проводил акции, дававшие подходящие предлоги для увольнения людей. Например, в апреле 1950 г. "Дзеншоко" заблокировал машину, а затем забаррикадировал офис Такасе Сотаро* (бывшего президента и великого "старшего" Токийского университета торговли, переименованного в мае 1949 г. в университет Хитоцубаси), который только что пришел в МИТИ на должность министра, одновременно занимая пост министра образования.

На основании прямого приказа кабинета министров о сокращении численности бюрократического аппарата Ямамото использовал подобные инциденты для увольнения около 10 тыс. чиновников в период с 1949 по 1951 год. Штат внутренних бюро МИТИ сократился с 13 822 человек в 1949 году до 3 257 человек в 1952 году.

На фракционном фронте Ямамото назначил Исихару Такэо руководителем Бюро предприятий, Токунагу Хисацугу - руководителем Горного бюро, Хираи Томисабуро* - руководителем Бюро развития торговли, а Тамаки Кэйдзо* - руководителем Бюро машиностроения. Все они были опытными кадрами эпохи Киси-Сиина и стали заместителями министра в 1950-е годы. Когда в марте 1952 г. Ямамото ушел в отставку, он передал пост вице-министра Тамаки. Нагаяма тем временем назначил большинство руководителей других бюро и секций; одним из его значительных успехов было смещение Сахаси Сигэру, молодого перспективного "бюрократа-контролера" и впоследствии заместителя министра, с важнейшего поста.

В период бурного роста профсоюзов в первые годы оккупации Сахаси был избран первым председателем "Дзеншоко "*, и хотя он не был коммунистом, это поставило его в незащищенное положение, когда началась "красная чистка". В ходе сокращения штатов на линии Додж члены Дзеншоко в один прекрасный день захватили главного секретаря Нагаяму и подвергли его суду кенгуру. Хотя он уже не был лидером профсоюза, начальник отдела Сахаси был вызван для посредничества в споре. В своей типично откровенной манере (примеры которой мы увидим в следующей главе) Сахаси завершил инцидент, громко заявив рабочим, что они не спасут свои рабочие места, оказывая давление на такого дурака, как Нагаяма. Вскоре после этого Сахаси оказался в поезде, идущем на северо-восток.

Возражения против Нагаямы сводились не только к тому, что он был агентом Ёсиды и Сирасу, но и к тому, что, став главным секретарем, он обошел в иерархии старшинства несколько других чиновников. Именно в этот период бедности и увольнений старшинство закрепилось во всех японских организациях как важнейший источник гарантии занятости. Поэтому использование Нагаямой своих политических связей рассматривалось как потенциальная угроза для всех. Однако сместить его было нелегко. Тамаки, будучи заместителем министра, работал над этой проблемой и заручился поддержкой своего министра Икеды. Когда Икэда был вынужден уйти в отставку после того, как он "сболтнул лишнего" в парламенте о том, что его не волнует, что несколько мелких бизнесменов довели себя до самоубийства, он посоветовал своему преемнику Огасаваре Санкуро*, что Нагаяма должен уйти. В это же время позиции Нагаямы ослабли, поскольку его наставник Сирасу публично раскритиковал премьер-министра Ёсиду и сразу же потерял свое влияние.

В январе 1953 г. Огасавара и Тамаки добились смещения Нагаямы с поста секретаря и назначили его начальником Токийского регионального бюро (на посту секретаря его сменил Исихара Такэо, который через два года стал заместителем министра). Нагаяма оставался на новом посту до июля следующего года, когда он вернулся в штаб-квартиру в качестве начальника Текстильного бюро. В декабре 1955 г. он окончательно ушел в отставку с поста бюрократа и попытался использовать свои связи, наработанные в Токио и на посту министра текстиля, как наиболее подходящего места для получения политической поддержки, чтобы баллотироваться в верхнюю палату парламента. Однако на выборах он потерпел неудачу и поэтому сделал обычное амакудари - занял пост президента Showa* Oil Company (дочерней компании Shell) и директорский пост в Mitsubishi Yuka (нефтехимия).

За прошедшие после отставки годы Нагаяма стал уважаемым "старшим" в нефтеперерабатывающем бизнесе, но эпоха "императора Нагаямы" до сих пор вспоминается в министерских кругах как один из трех самых противоречивых периодов в истории министерства (двумя другими были назначение Киси министром в 1941 году и отказ Сахаси от должности заместителя министра в 1963 году).

Помимо этих кадровых и фракционных проблем, в первые годы работы министерства были сделаны первые шаги по разработке политики высоких темпов роста. Бюро международной торговли было самым оживленным местом в MITI, но оно тратило большую часть своего времени на обработку заявок на импорт и экспорт и консультации с SCAP вместо того, чтобы думать о том, куда должна двигаться японская экономика. В течение нескольких лет оно было полностью вытеснено Бюро предприятий как центр планирования и разработки политики. В течение 1949 г. Бюро предприятий работало тихо, его название почти не упоминается в архивах SCAP, но с большой эффективностью. 13 сентября 1949 г. кабинет министров принял "Политику рационализации промышленности" (Sangyo * Gorika* ni kan suru Ken), которая должна рассматриваться как одна из наиболее важных, хотя и наименее признанных вех "линии Доджа" и послевоенной промышленной политики Японии.

В этом документе содержатся зачатки Японского банка развития, Закон об иностранном капитале 1950 г., нападки на Антимонопольный закон, реформа налоговой системы в пользу промышленного роста, создание в декабре 1949 г. Совета по рационализации промышленности (Sangyo Gorika Shingikai). Одним из наиболее конкретных результатов политического решения кабинета министров стало принятие через два года Закона о содействии рационализации предприятий (Kigyo* Gorika Sokushin Ho*, № 5 от 14 марта 1952 г.) - первого из не менее 58 отдельных законов о промышленной политике, принятых в период с 1952 по 1965 гг. под эгидой МИТИ.

В 1950-е годы деятельность Бюро предприятий и его Совета по рационализации приобрела для экономики страны такое же значение, какое двадцатью годами ранее имели Временное бюро по рационализации промышленности и Совет по обсуждению вопросов торговли и промышленности Ёсино. Отцовство идей 1949 года также явно восходит к инициативам MCI, сформулированным в начале Великой депрессии.

Руководителями Бюро предприятий в последние годы оккупации были начальник бюро Исихара Такэо, его заместители - Танака Синъити (занимался планами мобилизации материалов в старом Совете по планированию при кабинете министров) и Иватакэ Тэрухико (после выхода на пенсию входил в правление Kobe Steel), начальники секций - Имаи Хироси (впоследствии входил в правление JDB).

Возможно, наименее известная, но впоследствии получившая наибольшее одобрение деятельность Совета была связана с реформой управления, институционализацией системы пожизненного найма и повышением производительности труда японских промышленных рабочих. Нода Нобуо, бывший руководитель Mitsubishi и председатель комитета по управлению совета, всегда утверждал, что комитет получил свои идеи по контролю качества и измерению производительности труда из США, хотя, по иронии судьбы, в 1970-е годы японцы начали экспортировать некоторые из этих идей обратно в США.

В 1951 г. только подкомитет по труду Совета провел около 22 заседаний, на которых были выработаны стандарты системы оплаты труда и продвижения по службе, организации рабочих мест и мер по предотвращению забастовок, а также программы обучения работников, которые впоследствии были рекомендованы всем японским фирмам. Совет по рационализации промышленности не имел юридических полномочий навязывать свои предложения тому или иному предприятию, но следует напомнить, что спонсор Совета, MITI, мог перекрыть доступ к иностранной валюте любой фирме, которая, по его мнению, растрачивала ценные ресурсы. Неудивительно, что образовательные программы Совета пользовались большим успехом, а его предложения получили широкое распространение.

После создания Совета следующей важной инициативой Бюро предприятий стало принятие Закона об иностранном капитале (Gaishi Ho*, № 163 от 10 мая 1950 г.). Закон о контроле за иностранной валютой и внешней торговлей 1949 г. уже давал правительству право концентрировать всю валюту, полученную от экспорта (по закону такая валюта должна была быть продана валютному банку в течение десяти дней после ее получения), и это право позволяло контролировать импорт с помощью валютного бюджета. МИТИ прилагал все усилия для подавления импорта готовых изделий, особенно тех, которые конкурировали с отечественной продукцией, но при этом стремился к импорту современных технологий и машин. Проблема заключалась в том, чтобы снизить цену и "развязать пакет", в который обычно упаковывались такие иностранные технологии: отделить их от иностранной собственности, патентных прав, соглашений о ноу-хау, предложений о создании совместных предприятий, участия в капитале, права голоса и иностранных менеджеров в советах директоров.

Закон об иностранном капитале позволил решить эту проблему. В соответствии с ним был создан Комитет по иностранным инвестициям, а иностранные инвесторы, желающие получить лицензию на технологию, приобрести акции, патенты или заключить любой контракт, обеспечивающий их активами в Японии, должны были сначала получить лицензию (kyoka) в этом комитете. (По окончании оккупации полномочия этого комитета были переданы Бюро по делам предприятий). SCAP одобрила закон, чтобы гарантировать наличие иностранной валюты для выплаты лицензий, но японцы были более заинтересованы в ограничении импорта иностранных технологий только теми случаями, которые считались необходимыми для развития японской промышленности. Как писала SCAP, "ограничительные положения закона должны были смягчаться и отменяться по мере того, как необходимость в них отпадала".

Закон 1952 года о содействии рационализации предприятий, на разработку которого было потрачено около двух лет планирования, консультаций и политической подготовки. Его фактическими разработчиками были Исихара и Хидзумэ. МИТИ называет его "совершенно эпохальным законом".

Его сложные положения можно свести к трем основным пунктам: во-первых, он предусматривал прямые государственные субсидии на экспериментальную установку и опытную эксплуатацию новых машин и оборудования, а также быструю амортизацию и освобождение от местных налогов всех инвестиций в НИОКР; во-вторых, он разрешал некоторым отраслям (определяемым кабинетом министров) амортизировать затраты на установку современного оборудования на 50% в течение первого года; в-третьих, он обязывал центральные и местные органы власти строить за государственный счет порты, шоссе, железные дороги, электросети, газовые магистрали и промышленные парки, предоставляя их в распоряжение соответствующих отраслей.

Последнее положение было, пожалуй, самым важным, поскольку резко снижало себестоимость продукции. Оно положило начало масштабной работе МИТИ и Министерства строительства в течение последующих двух десятилетий, направленной не просто на создание инфраструктуры для промышленности, а на ее максимально возможную рационализацию. Идея этого положения заключалась в признании того, что, поскольку промышленность Японии вынуждена импортировать большую часть сырья и экспортировать свою продукцию, заводы и портовые сооружения должны быть полностью интегрированы. В довоенной японской сталелитейной промышленности было выработано эмпирическое правило, согласно которому для производства одной тонны стали необходимо было перевезти шесть тонн сырья.

Несмотря на первые успехи МИТИ в создании Банка развития, Закона об иностранном капитале, Совета по рационализации и Закона о рационализации, Япония все еще была далека от подлинной системы высоких темпов роста. На протяжении 1950-1954 гг. в стране происходили экономические колебания.

Импорт превышал экспорт каждый раз, когда экономическое положение населения хоть немного улучшалось (см. табл. 16). Рецессии 1951 и 1954 гг. привели к многочисленным банкротствам (самое крупное из них - банкротство компании Amagasaki Steel, поглощенной компанией Kobe Steel), и производители все чаще обращались за помощью к правительству. Однако в правительстве царили разногласия. Если у Ёсиды вообще была экономическая стратегия, то она заключалась в том, чтобы как можно теснее связать Японию с США. Чиновники МИТИ не всегда были не согласны с таким подходом, но их национализм побуждал их планировать конкуренцию с США, а не полагаться на них. Более того, некоторые из них хотели попытаться восстановить традиционную для Японии торговлю с Китаем, чему Ёсида и американцы решительно воспротивились. Самое главное, МИТИ выступал за смещение промышленной структуры от легкой промышленности к тяжелой, что, по мнению Итимады и большинства потребителей, не имело экономического смысла.

Йошида все равно добился заключения кредитных соглашений, и осенью 1953 г. Всемирный банк предоставил свой первый кредит в размере 40,2 млн. долл. компаниям Kansai, Chubu и Kyushu Electric Power на строительство тепловых электростанций. В последующие годы сталелитейные компании также брали кредиты у Всемирного банка. МИТИ был в восторге от этих займов, но в политической полемике вокруг них он также увидел весомый повод для продолжения реализации собственного подхода к быстрому экономическому развитию.

После окончания оккупации правительство Ёсиды распорядилось провести общий обзор исполнительной власти и всех законов и постановлений, унаследованных от эпохи SCAP. В частности, сам Ёсида хотел упразднить Совет по экономической стабилизации как символ контролируемой экономики, но он понравился МИТИ, направившему в него наибольшее число чиновников. Чтобы сохранить его, Хираи Томисабуро* из MITI в обход Ёсиды добился от Либеральной партии согласия на преобразование ESB в менее многочисленный (всего 399 человек) орган экономического анализа и прогнозирования.

Так, 1 августа 1952 г. могущественное ESB ("одно только название которого остановило бы детский плач") превратилось в Агентство экономического обсуждения (EDA; Keizai Shingi Cho*), "мозговой центр", не имеющий никаких оперативных функций. 20 июля 1955 г., после ухода Ёсиды со сцены, оно было переименовано в Агентство экономического планирования (EPA; Keizai Kikaku Cho).

МИТИ продолжал рассматривать EDA/EPA как свой "филиал", назначая заместителя министра агентства, начальника координационного бюро и многие другие ключевые посты. Более того, в 1952 году все основные полномочия старого ESB были переданы MITI. Бюро международной торговли (БМТ) взяло на себя подготовку и управление валютным бюджетом, а Бюро предприятий стало заниматься проверкой всех предложений по иностранным инвестициям.

Сотни импортеров ежедневно собирались там для получения лицензий. Журналистские обозреватели МИТИ также пришли к выводу, что это был самый коррумпированный период в министерстве. Сотрудники ИТБ получали многочисленные подарки и приглашения на сеансы маджонга (на которых они никогда не проигрывали деньги), а некоторые торговые компании нанимали привлекательных женщин-переговорщиков для работы с ИТБ.

Утверждалось, что чиновники даже продавали за большие суммы копии "секретного" валютного бюджета, который был очень ценен для импортеров при расчете разрешенного количества того или иного товара.

Такие условия были естественным следствием жестко контролируемой торговли, но они никак не способствовали укреплению репутации ИТБ. MITI воспользовался возможностью, предоставленной ему Йошидой после его увольнения, для полной реорганизации. Секретариат переписал Закон об учреждении МИТИ, и 31 июля 1952 г. был принят новый закон под номером 275. В нем из названий промышленных бюро была исключена старая приставка tsusho* (международная торговля), ITB и Бюро развития торговли были объединены в одно большое подразделение, а также была упразднена Комиссия по коммунальному хозяйству SCAP, которая находилась при канцелярии премьер-министра. Вместо нее в МИТИ было создано Бюро коммунального хозяйства, ставшее прямым преемником старого Бюро электроэнергетики, доставшегося Министерству боеприпасов при его создании в 1943 году. Секции Бюро предприятий также были расширены, чтобы вместить в себя функции планирования и контроля упраздненного ESB. Таким образом, МИТИ приобрело ту форму, которую оно сохранило на протяжении всего периода высоких темпов роста и вплоть до реформы 1973 года (см. Приложение Б).

В переломные 195253 гг. МИТИ предпринял ряд других инициатив, которые привели его к столкновению с известным учреждением, созданным SCAP, - Комиссией по справедливой торговле (FTC; Kosei* Torihiki Iinkai), хранителем и администратором так называемой экономической конституции - Антимонопольного закона. Антимонопольный закон, который официально называется "Закон о запрете частной монополии и методах сохранения честной торговли" (Shiteki Dokusen no Kinshi oyobi Kosei Torihiki no Kakuho ni kan suru Horitsu*, № 54 от 14 апреля 1947 г.), еще до окончания оккупации имел неоднозначную карьеру. SCAP защищала его на том основании, что "за исключением Закона о недобросовестной конкуренции 1934 г., который в основном касался имитации и выдачи своих товаров за чужие, японское законодательство не содержало никаких правил против недобросовестной торговой практики в целом и не признавало никакой концепции свободного, конкурентного предпринимательства как отвечающей общественным интересам"; однако SCAP также признавала, что "многие государственные служащие в различных департаментах правительства демонстрировали явное отсутствие симпатии или поддержки антитрестовской программы".

В первоначальной редакции закон запрещал сговор между предпринимателями с целью установления цен, ограничения объемов производства или продаж, раздела рынков или клиентов между собой, ограничения строительства или расширения производства, отказа от обмена новыми технологиями или методами производства. Статья 9 закона, столь же известная, как и статья 9 Конституции, запрещающая применение вооруженной силы, запрещала холдинговые компании, и эта статья сохранилась до наших дней. В послевоенной японской экономике холдинговые компании фактически не существуют, дзайбацу были восстановлены на другой основе - на основе банковских кейрецу, о которых шла речь выше. В соответствии с этим законом была также создана Комиссия по справедливой торговле, состоящая из семи членов, назначаемых премьер-министром с согласия Палаты представителей на пятилетний срок.

Другая проблема заключалась в том, что со времен закона Ёсино о промышленных союзах 1925 г. средние и мелкие предприятия зависели от своих картелей, чтобы оставаться в бизнесе, не прибегая к демпингу. SCAP согласился с тем, что им нужна особая помощь, но вместо того, чтобы разрешить их картели в качестве исключений из антимонопольного законодательства (AML), он выступил инициатором создания 1 августа 1948 г. Агентства по средним и малым предприятиям (MSEA) как внешнего агентства сначала MCI, а затем MITI. Этот орган должен был собирать, анализировать и свободно распространять информацию о закупках материалов, возможностях маркетинга, методах ведения бизнеса и т.д., фактически выступая в роли штаба картеля для сектора малого бизнеса. Первый директор MSEA Нинагава Торазо * (бывший декан экономического факультета Киотского университета) вел активную борьбу с SCAP и правительством Йошиды за расширение полномочий и обеспечение бюджета для своего подразделения, особенно добиваясь государственного финансирования малого бизнеса.

После того как SCAP оказала давление на правительство, чтобы оно выполнило просьбу Нинагавы (закон № 108 от 24 апреля 1950 г., изменяющий закон о создании MITI), он ушел в отставку и был избран мэром Киото, города с большим количеством средних и мелких предприятий. Поддерживаемый социалистами и коммунистами, Нинагава проработал на посту мэра Киото с 1950 по 1978 год,

Где он стал постоянной занозой в боку национального консервативного истеблишмента. MITI никогда не был в восторге от MSEA, но у него не было другого выбора, кроме как поддерживать ее, поскольку сектор малого бизнеса обладает большим политическим влиянием. Более того, некоторые сотрудники MITI обнаружили, что пост директора MSEA является отличным местом для построения политической карьеры после выхода на пенсию. Таким образом, отношение МФТИ к MSEA оставалось неоднозначным на протяжении многих лет, и сегодня она является неотъемлемым, хотя и не основным, подразделением министерства.

Наиболее серьезной проблемой первоначального антимонопольного закона был запрет на заключение соглашений, предусматривающих исключительное использование технологий или ноу-хау. Историки SCAP довольно неубедительно признали после этого, что "такое предложение представляло собой передовую антимонопольную мысль".

На самом деле это положение было настолько продвинутым, что его не существовало в США, где ноу-хау и коммерческие тайны могут быть юридически защищены в соответствии с законодательством различных штатов, не говоря уже о конституционной защите патентных прав (ст. I.8.8). Первоначальный вариант AML, казалось бы, запрещал эксклюзивные патентные лицензионные соглашения, что останавливало все попытки Японии импортировать технологии.

По всей видимости, SCAP не осознавал, как долго вопрос о правах на промышленную собственность был предметом разногласий между японскими и иностранными компаниями. Эта проблема возникла как минимум в 1933 г., когда Firestone Rubber Company подала иск против японской Bridgestone Rubber Company, основанной в 1931 г., из-за сходства названий (Bridgestone выиграла дело, когда ее основатель Исибаси Шоджиро* доказал, что "bridgestone" - это дословный перевод его фамилии). В 1949 г. эти вопросы все еще оставались актуальными, поскольку правительство продлило срок действия всех довоенных патентов, выданных иностранцам (японские патенты обычно действуют 15 лет, американские - 17 лет), а также потому, что компания du Pont как раз в это время обвиняла компанию Toray Textiles в нарушении ее патента на нейлон 6 (дело было решено во внесудебном порядке, и du Pont и Toray стали партнерами).

В условиях действия AML многие иностранные компании пришли не только к выводу, что они не смогут защитить свои ноу-хау и коммерческие тайны в Японии (японское законодательство никогда не предусматривало защиты от "злоупотребления доверием" в отношении ноу-хау), но и к тому, что даже патентно-лицензионные соглашения не будут соблюдаться. Большинство компаний отказались продавать свои патенты до тех пор, пока законодательство не будет прояснено. Таким образом, чтобы способствовать восстановлению экономики, SCAP санкционировал внесение первой официальной поправки в само AML (закон № 214 от 18 июня 1949 г.), которая либерализовала положения, касающиеся патентных и эксклюзивных агентских договоров, и разрешила иностранным корпорациям приобретать акции.

Все эти различные оспаривания и изменения в AML были предварительными для действий MITI в 1952 году. Как уже отмечалось в предыдущей главе, с 1946 г. MCI, ESB и их дочерние государственные корпорации (kodan *) осуществляли абсолютный контроль над всеми товарами в отечественной экономике в соответствии с положениями Временного закона о контроле за поставками и спросом на материалы. Срок действия этого закона, одобренного ГКЧП в качестве экстренной замены Закона о всеобщей мобилизации военного времени, истекал 1 апреля 1948 г., но ГКЧП продлил его действие еще на два года в связи с продолжающимся дефицитом и, как следствие, необходимостью нормирования. В 1950 г., когда правительство вновь захотело продлить срок действия закона, SCAP отказался: "Для SCAP это предложение выглядело как попытка правительства продолжить систему контроля в качестве государственного учреждения вместо того, чтобы прекратить ее".

Однако в итоге ГКПС согласилась на продление срока действия закона на один год, поскольку японцы опасались, что отказ от планов поставок материалов и спроса на них дестабилизирует экономику страны. В апреле 1951 г. последствия "спада перемирия", последовавшего за началом переговоров в Корее, только начинались, поэтому SCAP продлил действие закона еще на год. Однако и SCAP, и Ёсида были настроены на то, чтобы закон прекратил свое действие 1 апреля 1952 года.

МИТИ часто утверждал, что его согласие с истечением срока действия Закона о временном контроле за поставками и спросом на материалы свидетельствует о том, что он является более либеральным и менее ориентированным на контроль министерством, чем Министерство финансов или Министерство сельского хозяйства, чьи законы о контроле (за банками и производством риса) никогда не заканчивались.

Профессор Маэда, напротив, считает, что истечение срока действия Закона о спросе и предложении лишь положило начало "второй эре контроля", основанной на использовании МИТИ валютных бюджетов для проведения своей политики, которая продолжалась до 1964 года.

Как бы кто ни относился к этому вопросу, но тот факт, что весной 1952 г. действие закона заканчивалось, оказал серьезное негативное влияние на ряд отраслей, особенно на те, в которых было много фирм, сильная конкуренция и ущерб от сокращения американских закупок. В этих условиях МИТИ предприняло свое первое полностью самостоятельное действие в качестве нового министерства. 25 февраля 1952 г. он неофициально рекомендовал десяти крупным хлопкопрядильным компаниям сократить производство на 40%, при этом министерство выделило квоты для каждой отдельной фирмы.

Таким образом, вопрос был решен. Как только в апреле закончилась оккупация, МИТИ внесло в парламент два закона - Закон о специальных мерах по стабилизации деятельности определенных средних и малых предприятий (№ 294 от 1 августа 1952 г.) и Закон об экспортных сделках (№ 299 от 5 августа 1952 г.), которые разрешали МИТИ создавать картели среди малых предприятий в качестве исключений из антимонопольного законодательства. Они стали прецедентом для многих последующих подобных законов, а также для пересмотра самого Закона об антимонопольной деятельности в 1953 г. - первого такого пересмотра независимым японским правительством.

В течение 1953 г. и Федерация стали, и Федерация экономических организаций обращались в Совет (по некоторым данным, они также подкупали его членов) с просьбой разрешить картели для предприятий, переживающих спад, или предприятий, пытающихся реализовать планы рационализации. Позиция МИТИ, согласно его годовым отчетам, заключается в том, что он уважает замысел первоначального закона AML, но на практике обнаружил, что он приводит к чрезмерной фрагментации отраслей и препятствует накоплению капитала для повышения международной конкурентоспособности. В предложенной поправке к AML MITI попросил предоставить ему право одобрять "кооперативное поведение", новый эвфемизм для обозначения картеля) для ограничения производства и продаж в депрессивных отраслях, а также для снижения издержек и стимулирования экспорта в отраслях, находящихся в процессе рационализации. Такое "совместное поведение" должно было включать в себя обмен технологиями, ограничение ассортимента продукции, совместное использование складов для сырья и готовой продукции, совместные консультации по инвестиционным планам. 1 сентября 1953 г. парламент внес поправки в AML (закон № 259), разрешив так называемые депрессивные и рационализаторские картели, а также отменив закон SCAP о торговых ассоциациях. Токийский корреспондент газеты

В том же году был отменен принятый в оккупационные времена Закон о запрете чрезмерной концентрации экономической власти. В 1956 г. министерство начало спонсировать длинную серию "отраслевых законов", предусматривающих исключения из Закона о запрете на экспорт, включая, например, Закон о специальных мерах по оборудованию текстильной промышленности (№ 130 от 5 июня 1956 г.), Закон о специальных мерах по развитию машиностроительной промышленности (№ 154 от 15 июня 1956 г.) и Закон о специальных мерах по развитию электронной промышленности (№ 171 от 11 июня 1957 г.). А в июне 1958 г. МИТИ добился от ФТК одобрения своего плана создания "системы публичных продаж" для сталелитейной промышленности - хитроумная система ценовых махинаций, придуманная старыми сотрудниками МКИ Инаямой Ёсихиро, в то время директором Yawata Steel, и Сахаси Сигеру, в то время заместителем директора Бюро тяжелой промышленности.

Фактически МИТИ посчитал, что настало время полностью избавиться от AML. С октября 1957 г. по февраль 1958 г. при Бюро предприятий действовал Совет по обсуждению будущего статуса AML на уровне кабинета министров. Возглавлял его профессор Накаяма Итиро*. В своем заключительном докладе совет заявил, что "положения Закона о свободной конкуренции не всегда соответствуют надлежащему функционированию экономики нашей страны" и что "законное поддержание порядка свободной конкуренции не лучшим образом отвечает общественным интересам". Совет рекомендовал принять новый закон, позволяющий "координировать инвестиции" и поощряющий слияния для преодоления "чрезмерной конкуренции" между банковскими кейрецу.

Новый закон был внесен на рассмотрение парламента в октябре 1958 г., но он "затерялся" в суматохе, связанной с попытками правительства Киси пересмотреть закон о полицейских обязанностях. В следующем году, по данным МИТИ, интерес к отказу от AML "уснул под приятными облаками бума Ивато".

После этого ситуация стала неуловимо меняться. ФТК не вернул себе прежних полномочий, но перестал терять те, что у него оставались. Примерно до 1958 года страна была едина в своем убеждении, что меры МИТИ необходимы для восстановления экономической независимости страны. После этого начались разногласия по данному вопросу.

Антимонопольное законодательство - тема неоднозначная. Западная теория утверждает, что оно является неотъемлемым инструментом промышленной политики для поддержания конкуренции. Бывший заместитель министра MITI Сахаси Сигеру, напротив, утверждает, что промышленная политика Японии, враждебная антимонопольному законодательству, привела к более высоким уровням конкуренции и роста, чем в экономиках западных стран, критикуемых Японией.

С точки зрения истории МИТИ, главное значение реформы АМЛ 1953 г. заключалось в том, что она практически завершила формирование комплекса инструментов промышленной политики МИТИ. Теперь под контролем министерства находились валюта, иностранный капитал, картели, банковские кейрецу, размещение промышленных предприятий, прямое государственное финансирование, а также весь спектр деятельности Совета по рационализации промышленности. Он был практически готов к внедрению системы высоких темпов роста, но ему еще требовались некоторые инновации в налоговой сфере и политическая поддержка своей точки зрения. Именно жесткая рецессия 1954 года, последовавшая за Корейской войной, дала возможность получить и то, и другое. Как отмечает Какума, рецессия, последовавшая за бумом специальных закупок, имела для экономического развития Японии такое же значение, как и сама Корейская война; ее влияние слишком долго оставалось непризнанным.

В течение четырех лет после начала Корейской войны в июне 1950 года США влили в японскую экономику около 2,37 млрд. долл. по специальным закупкам. Этот фактор, а также эффект от рационализаторских кампаний по возвращению людей на рабочие места и эйфория, вызванная окончанием оккупации, привели к масштабному потребительскому и инвестиционному буму в 1952 и 1953 годах. Резко возрос импорт потребительских товаров и промышленного оборудования. К концу 1953 г. платежный баланс Японии имел дефицит в размере 260 млн. долл., а перспективы на 1954 г. выглядели еще хуже. Товарные запасы выросли очень сильно, но экспортные продажи были вялыми из-за сравнительно высоких цен на японские товары и замедления роста международной торговли после Корейской войны. Министерству финансов и Банку Японии ничего не оставалось, как ужесточить кредитную политику и сократить государственные расходы, включая выплаты по программе FILP и займы Банка развития. Сокращение кредитов и импорта привело к рецессии.

Министр Окано Киёхидэ (май 1953 г. - январь 1954 г.) приказал Бюро международной торговли сократить валютные квоты на импорт продовольствия, химикатов, медикаментов и текстиля с более чем 8 млн. долл. в период с апреля по сентябрь 1952 г. до 4 млн. долл.

Первый важный план был подготовлен Агентством экономических обсуждений, в котором одновременно работали министр МИТИ Окано (бывший президент банка Sanwa) в качестве генерального директора и Хираи Томисабуро * из МИТИ в качестве его заместителя (май 1951 г. - ноябрь 1953 г.). Известный как неофициальный "План Окано" (Okano koso*), так и под официальным названием "О превращении нашей экономики в независимую" (Waga kuni keizai no jiritsu ni tsuite), план предусматривал новые усилия по расширению экспорта. Однако для этого Окано и Хираи призывали не просто проводить рационализаторские кампании, но и восстанавливать экономические связи с Юго-Восточной Азией, рационализировать налоговую систему и активно развивать импортозамещающие отрасли.

План Окано также отражал точку зрения МИТИ, согласно которой единственным способом выхода из неизбежных ограничений платежного баланса Японии является "тяжелая и химическая индустриализация", под которой подразумевалось создание промышленной структуры, экспортная продукция которой будет иметь гораздо более высокую эластичность спроса по доходу, чем традиционная для Японии легкая промышленность. Эластичность спроса по доходу - это отношение процентного изменения количества востребованного товара к процентному изменению дохода группы покупателей. Окано и Хираи одними из первых осознали, что с ростом доходов населения спрос на продукты питания и текстиль меняется очень незначительно, но пропорционально увеличивается спрос на такие товары, как бытовая техника и автомобили. Их вывод, несмотря на то, что он противоречил так называемым сравнительным преимуществам Японии (прежде всего, наличию большого количества дешевой рабочей силы), заключался в том, что именно эти товары должна производить Япония, если она надеется выйти из зависимого положения.

Премьер-министр Ёсида отверг план Окано, но не из-за его содержания, а потому, что это был пример "планирования", которое, по его мнению, подходит только для социалистических стран. Окано покинул правительство, а Хираи вернулся в MITI в качестве заместителя министра (с ноября 1953 г. по ноябрь 1955 г.). Однако в течение 1954 г., по мере продолжения и усугубления экономического спада, идеи "плана Окано" вновь проявились в разных формах и местах. Йосида начал терять контроль над Либеральной партией, а человек, которого он выбрал в качестве преемника Окано, Аити Киити, был одновременно и старым соратником Икеды по Министерству финансов (он был директором Банковского бюро в период роспуска дзайбацу), и гораздо более влиятельным политиком, чем Окано.

Оба эти документа представляли собой модернизированные версии плана Окано. Наконец, в декабре правительство Ёсиды пало, и премьер-министром стал соперник Ёсиды - Хатояма Итиро*. Он, в свою очередь, вернул Исибаси Тандзана в правительство в качестве министра MITI. Дни политического забвения этого министерства закончились, отныне министр MITI должен был стать одним из самых влиятельных людей в правительстве, а эта должность - одной из трех обязательных ступеней на пути к премьерской должности (две другие - финансы и иностранные дела).

По свидетельству Хираи, Ишибаши дал окончательную теоретическую формулировку, которой не хватало всем остальным планировщикам. Исибаси отметил, что ключом к экспорту, конечно же, является снижение издержек, а ключом к этому - расширение производства для достижения эффекта масштаба. Но чтобы увеличить производство, японским производителям нужно больше покупателей. А где их искать? На огромном потенциальном рынке самой Японии. Японцы, страдавшие от экономических трудностей на протяжении как минимум двух десятилетий, были готовы купить все, что им предложат, по доступным ценам. При возникновении проблем с международным платежным балансом правительство может сократить внутренний спрос и стимулировать экспорт; при ослаблении проблем с оплатой импортируемого сырья следует сосредоточиться на увеличении продаж внутри страны. Если этого удастся достичь, то японские заводы смогут работать на всех фазах делового цикла. По словам Хираи, Исибаси "объединил стимулирование экспорта и высокоскоростной рост в стройную теорию".

Своим знаменитым снижением подоходного налога на 100 млрд. йен в декабре 1956 г. Икеда вернул деньги в руки потребителей и промышленников, как это никогда ранее не делалось, и начал позитивное стимулирование внутреннего рынка, который был в два раза меньше американского. Как сказал один из современных японских аналитиков, "единственные отрасли, в которых мы наблюдаем, как рост экспорта вызывает рост производства, а не наоборот, - это транзисторные радиоприемники и, возможно, фотоаппараты. Мы не считаем эти отрасли очень надежными, поскольку спрос на них, особенно на транзисторы, может слишком быстро насытиться. Увеличение экспорта всей остальной нашей продукции было вызвано в основном расширением производства для внутреннего рынка".

Таким образом, именно благодаря Исибаси и Икеде наконец-то заработала система высоких темпов роста, подпитываемая как внутренней "потребительской революцией", так и новым аппаратом стимулирования экспорта. В сентябре 1954 г. в соответствии с программным заявлением МИТИ было создано несколько новых институтов по поддержке экспорта. Одним из них стал Высший совет по экспорту (Saiko* Yushutsu Kaigi), в состав которого вошли премьер-министр, министры MITI, финансов и сельского хозяйства, управляющий Банком Японии, президент Экспортно-импортного банка и несколько лидеров бизнеса. Его публичная функция заключалась в установлении целевых показателей экспорта на предстоящий год и в пропаганде на самом высоком уровне власти необходимости всеми возможными способами стимулировать экспорт. Разумеется, этот совет на уровне кабинета министров не занимался самостоятельным расчетом целевых показателей. Эта задача была возложена на новое Агентство экономического планирования (переименованное и реорганизованное Агентство экономического обсуждения). Главной задачей АЭП стало составление "планов", которые должны были указать правительству и бизнесу цели, к которым должно стремиться государство в течение того или иного срока. Разумеется, новое EPA оставалось столь же привязанным к MITI, как и его предшественники, хотя в 1960-е годы оно безуспешно пыталось отстоять некоторую независимость от своего могущественного покровителя. В табл. 17 приведены первые три долгосрочных плана EPA для экономики в целом.