Глава 19

Кайм

Время идет. Сколько уже прошло? Я не знаю. Дни, возможно, недели. Уже не могу сказать. Потерял счет времени.

Почему они вообще держат меня здесь, без звуков, без света, без контакта с любым другим существом, кроме безумного Андоку и крыс?

В чем смысл всего этого?

Пытка? Стратегия? Они пытаются ослабить меня как можно сильнее?

Все еще решают, что со мной делать?

«Они ждут солнцестояния, — говорит мне Андоку. — И они, вероятно, хотят, чтобы ты был слабым и сломленным, чтобы не смог испортить их планы. Они боятся тебя, ты же знаешь».

— Что такого важного в солнцестоянии?

«Древний орден Достопочтенных — старейшая ветвь ионического храма Лока. Наша сила проистекает из благосклонности бога смерти, — бессмертный вздыхает, словно объясняя что-то ребенку. — Солнцестояние — самый священный день в году. Неужели в наше время учеников ничему не учат?»

Очевидно, нет, хотя помню, что в день солнцестояния всегда устраивался особый праздник Середины зимы — единственное, что было близко к послаблению, которое нам когда-либо разрешалось.

Тогда я никогда не задавался вопросом почему.

Теперь же сомневаюсь во всем, и ответы, в которых я больше всего нуждаюсь, продолжают ускользать от меня.

Мой отец больше не бродит по моим снам. От него не осталось и следа, даже слабый шепот его голоса не звучит в моем сознании. Должно быть, он пытается уйти за завесу, что бы это ни значило.

Иногда общаюсь с Андоку, но появления сангвису непостоянны. Я думаю, что он ослаб; похоже, он впадает в глубокий сон или спячку на долгие отрезки времени.

Возможно, я спасу несчастного ублюдка, просто потому что он был заперт здесь в течение нескольких тысячелетий, а это значит, что захочет посеять хаос среди моих врагов.

Враг моего врага — мой друг, в конце концов.

Когда не мечтаю, не разговариваю с Андоку и не пытаюсь утолить жажду, ловя капающую с крыши воду, я думаю об Амали. Каждый дюйм ее тела запечатлен в моем сознании. Ее лицо, ее волосы, ее кожа, ее прекрасная Метка.

Ее улыбка.

Она заставляет мое черное сердце болеть.

Благодаря ей тьма вокруг меня исчезает. Я лежу на полу в агонии, кипя от ярости, и воспоминание о ней каким-то образом помогает все исправить, даже когда эти проклятые Достопочтенные относятся ко мне не лучше, чем к жалкому зверю.

Со мной никто не разговаривает. Никто не заходит внутрь. Еду мне бросают через маленький люк в тяжелой деревянной двери камеры. Это всегда что-то жесткое и сухое: буханка черствого хлеба или недоеденная колбаса, или горсть сушеных, заплесневелых фруктов. Мне не дают ничего, из чего можно было бы есть. Ни мисок, ни чашек, ни посуды. Что я вообще могу использовать? У меня нет рук, а запястья все еще связаны. Я вынужден лавировать по полу в темноте, извиваясь то в одну, то в другую сторону в поисках кусочков еды.

Иногда ориентируюсь на крыс. Где есть еда, там и крысы. Иногда они добираются до еды раньше меня и крадут драгоценные кусочки, к моему разочарованию.

Иногда я убиваю их, хлопая пяткой по их жирным, мокрым, мохнатым телам в темноте.

Крыс я тоже ем. Это чертовски отвратительно, но я ем все. Мне не дают достаточного количества пищи, чтобы прокормить себя. Только так я могу гарантировать, что мое полусмертное тело выживет. Последствия яда Вайлорен все еще бушуют в моем теле, и магическая боль стала знакомым спутником, ее жаркий огонь почти успокаивает на фоне холодного, темного небытия моей тюрьмы.

Теперь я смирился с ядом. Очевидно, что мое тело не в состоянии вывести его самостоятельно, но что-то не дает мне умереть.

Я испустил удрученный вздох. Неудивительно, что я покинул этот смертельный культ убийц. Как молодому Достопочтенному, начинающему убийце, мне не дали увидеть всю степень их развращенности.

Ворча от боли и напряжения, я потираю веревочные крепления о слегка шероховатый камень на полу. Я делаю то же самое с тех пор, как меня заперли здесь, и понемногу шелковые веревки Теклена, наконец-то, начинают истираться.

Мне нужно выбраться отсюда.

Я не позволю этим придуркам Достопочтенным использовать меня для своих безумных ритуалов.

Я не собираюсь беспомощно сидеть и ждать, пока темный ублюдок пересечет завесу, или что он там пытается сделать. Придет он мне на помощь или нет, я не могу просто ждать.

Это не в моем духе.

Единственный человек, которому я когда-либо позволю спасти меня, — это Амали.

Дай мне мои руки. Мне нужны мои руки.

Вдруг веревки едва заметно ослабли.

От отчаяния я впадаю в бешенство.

Начинаю работать сильнее, быстрее, не обращая внимания на боль в теле и на свою слабость, на свое растрепанное, грязное состояние. Гнев разжигает меня, доводя до бешенства.

Я думаю о том, как хорошо будет снова оказаться рядом с ней, вдыхать ее сладкий женский аромат, касаться ее великолепного тела, чувствовать ее вкус.

Большей мотивации мне и не нужно.

Загрузка...