Марина
Я ожидала услышать что угодно, но только не то, что говорит Глеб. Софи беременна? И он говорит это мне после того, как сказал, что мы еще можем быть? И кто он после этого? Неужели он действительно думает, что я с радостью прыгну ему на шею и махну рукой на то, что его девушка беременна? Позволю ребенку расти без отца?
Внутри предательски щемит от воспоминаний.
Я вдруг вспоминаю редкие кадры из детства, когда мне удавалось подслушать разговор матери или зайти не вовремя. Я не понимала, что папа делает маме больно, что ему плевать на меня, довольно долго. Я поняла это только тогда, когда мама сошлась с Давидом. Я до сих пор помню шок, который испытала, когда увидела интервью папы.
— Да, говорю! — Глеб резко вырывает меня из воспоминаний. — Потому что мы все еще есть. Есть я. Ты. Мы, понимаешь? Я люблю тебя. — Он вдруг хватает мою руку и прижимает ее к своей груди. — Слышишь? Чувствуешь, как бьется сердце? Так только с тобой, только когда ты рядом!
Я хочу ему верить.
Может, уже верю, но не могу.
Не могу просто взять и перешагнуть через то, что узнала. Да, я на своем примере знаю, что не будет хорошей семьи там, где мужчина не ценит и не любит женщину. Знаю, но хочу дать Глебу и Софи шанс. Почему нет? У нее будет ребенок, он станет отцом, потеплеет, а то первое чувство, что он испытывает ко мне, растворится, как снег в туманный день.
— Я чувствую, — странно, но даже голос звучит как-то отстраненно. — Но ты должен понять, что Софи — твоя ответственность. Мы в ответе за тех, кого приручили, верно? — знаю, что несу полную ахинею, но хочу, чтобы он понял. — Ты привез Софи сюда, вырвал ее из привычного мира. У нее нет ни гражданства, ничего, и она, возможно, носит твоего ребенка. Ты правда думаешь, что я смогу закрыть на это глаза? А ты сам?
— Я и не собираюсь игнорировать это. Я буду ей помогать, находиться рядом, когда нужно, да и денег…
Договорить я ему не даю. Глеб не понимает, но поймет. Я знаю его настоящего, знаю, какой он добрый, просто сейчас… она запутался, заблудился и не знает, как найти выход. Со временем решение придет к нему.
— Софи из Штатов, верно?
— Из Украины.
— Пусть так. Ты отправишь ее на родину или оставишь здесь?
— Она может находиться тут еще несколько месяцев, потом ей нужно будет уехать. За этот период я смогу узнать, от кого она беременна.
Я киваю. Странно, конечно, что она изменила Глебу и призналась в этом. В принципе, я не была о ней плохого мнения, она казалась мне доброй, милой, нежной — такой, какая ему нужна. Опора дома, девушка, которая приготовит, поцелует, согреет постель и в трудную минуту просто будет рядом. Не я.
Я такой быть не умею. Я не могу дарить тепло и нежность сутками, мне тоже нужно свое пространство, поддержка и тепло. Я не могу лишь отдавать, я хочу и брать тоже. А Софи умеет.
Такие, как она, долго не сидят без мужчины. Они притягивают таких, как Глеб, которые могут отдавать, но не хотят, эгоистично забирая все себе. Мне он дарил. И любовь, и ласку, и нежность. Ей нет.
И она беременна.
Возможно, от другого.
Я не хочу лезть в их отношения. Я не готова продолжить их с Глебом. Ни сейчас, ни в ближайшее время. Да и что продолжать? Ничего нет пока. И до тех пор, пока он не разберется с Софи, не поймет, чего хочет на самом деле, ничего и не будет.
— Ребенок может быть твоим, — замечаю я и вижу, что ему не нравится такая мысль.
Мне тоже не нравится, но ведь он с Софи не цветочки по горшочкам сажал, должен был понимать, откуда берутся дети и как предохраняться. Я хочу верить в лучшее, в то, что Глеб меня поймет. И, кажется, так и происходит.
По крайней мере, парень садится на диван и безжизненно смотрит впереди себя. Мне жаль его, но из путаницы, в которую он себя загнал, выпутываться придется самому.
— Расскажешь, что с Мишей?
— Ничего. Он написал, что не приедет. — Я пожимаю плечами. — У него дела.
— Ты не думала о том, что я рассказывал?
— О тех женщинах? Это смешно, Глеб. У него действительно есть брат.
— Ты уверена?
— Да.
Я действительно уверена, потому что на ужине мать упомянула о нем и тут же замолкла, будто в их семье не принято говорить о нем. Видимо, даже она отказалась от своего сына после того, кем он стал.
Глеб больше ничего не спрашивает. Молчу и я. Мне почему-то вдруг стало так одиноко и тоскливо, что в груди образовался ком. Глаза начало щипать, а в груди жжет, отчего-то хочется заплакать. Свернуться клубочком, укрыться пледом и поплакать. Оплакать несостоявшуюся свадьбу и отношения, которые я не могу позволить себе начать.
— Не отталкивай меня, — вдруг произносит Глеб, отчего в носу щиплет еще сильнее.
— Я не обещаю тебе быть подругой.
— Но мы ведь можем общаться.
— Давай не так скоро, ладно?
Я боюсь влюбиться в него еще больше, вспомнить, каким взбалмошным и одновременно незабываемым он может быть, взглянуть на него нового и… пропасть. И если вдруг после этого я узнаю, что Софи беременна… смогу ли я с такой же уверенностью отказаться?
Мы сидим молча. Я думаю о том, как мы докатились до этого, и о том, что у нас все разрушено. Мои отношения и его. А ведь все могло быть по-другому.
Мишу я помню с трудом. Он был другом Глеба, и мы едва перебросились парой фраз, но то, что я ему нравилась, знала. Как и то, что он видел мои объятия с другим. Я не могу поверить, что одна фотография от “проверенного” человека могла разбить все. Хотя и на Глеба я не могу сердиться: если бы моя подруга прислала что-то подобное, я бы тоже поверила.
Из-за неуверенности.
Был ли Глеб уверен в нас?
Нет!
И я не была уверена.
Все было так призрачно. Он там, а я здесь. Он учится, и я учусь, стараюсь, мы только общались и пусть говорили друг другу, что скучаем, но никто из нас не знал на сто процентов, что никакой замены друг другу нет.
Глеб уходит минут через двадцать. Мы перебрасываемся парой ничего не значащих фраз, на пороге я нервно топчусь на месте, а Глеб протягивает руку к моему лицу, но тут же ее убирает. Так будет лучше. Не так больно и обидно. В этот раз мы до конца все выяснили и между нами нет недосказанности, но отчего-то не менее больно.