Молчи!

Глава 19

Лейк покупала кошачью мяту для Смоуки всего однажды, много лет назад, и теперь она, конечно же, не клала траву в свою сумочку. Это сделал кто-то другой. Ей, вне всякого сомнения, напоминали о Смоуки и о том, что с ним сделали. Это предупреждение? «Я был у тебя на заднем дворе. А на этот раз я еще ближе».

В голове мелькнуло: Джек. Лейк оставила сумочку рядом с ним, когда ей пришлось возвратиться в квартиру за книгой. Его визит вообще мог оказаться уловкой — поводом для того, чтобы подложить ей в сумочку кошачью мяту. Если это верно — значит, побрил Смоуки он.

Может, Джек пытался лишить ее душевного равновесия, сделать так, чтобы со стороны она казалась плохой матерью. Но был ли он способен на такое недостойное поведение?

У нее возникла еще одна мысль: если Джек был ее преследователем, тогда нет причин считать, будто убийца Китона наблюдает за ней. Получалось, что и смерть Китона никак не связана с клиникой. Все, что Лейк делала, желая обезопасить себя: просматривала карты, разговаривала с пациентками, — бесполезно, ведь реальная угроза исходила от человека, которого она некогда любила.

Но, поняла вдруг Лейк, сумочка находилась вне поля ее зрения и в клинике. Она лежала на столе в комнате для заседаний, пока она искала карты. Кто угодно из сотрудников мог бросить в сумку мешочек с кошачьей мятой. А это значило бы, что убийца все же работает в клинике, знает о Лейк с Китоном и посылает ей еще одно предупреждение. Но чего он от нее хочет? Заткнуть ей рот или что-то еще?

Лейк нашла в сумочке салфетку и вытерла мокрое от пота лицо. У нее была еще одна тема для размышлений: она оставила сумочку в гостиной Стива и Хилари, когда пошла на кухню посмотреть на Мэтью. Хилари отсутствовала минуту или две, пока Лейк была в игровой комнате. Вдруг у Хилари был роман с Китоном? Лейк вспомнила, как активно та флиртовала с ним в ресторане. А затем произошла ссора в машине, о которой упомянул Стив. Возможно, Хилари пришла позже в квартиру Китона и обнаружила, что ночью он переспал с другой женщиной, и в ярости убила его. А теперь она подозревает в связи с ним Лейк, но не уверена в этом и сделала попытку вывести ее на чистую воду.

И все же эта версия казалась столь же надуманной, как и та, что Смоуки пострадал от рук Джека.

— Это здесь? — раздался чей-то голос.

Лейк, озадаченная, подняла глаза и осознала, что к ней через стекло обращается шофер такси. Они стояли перед ее домом.

Выбравшись из такси, Лейк осторожно осмотрелась. Вокруг было пусто, лишь какая-то женщина толкала перед собой коляску. Как только Лейк оказалась в квартире, она положила кошачью мяту в пластиковый пакетик и засунула подальше в ящик кухонного стола. Она не могла видеть траву, но понимала, что будет неумно выбросить ее.

Закрыв ящик, Лейк посмотрела на календарь на дверце холодильника. Дети вернутся домой через несколько недель. Она не могла представить, как они будут жить здесь, когда ее преследует убийца, а в затылок дышит полиция. Вероятно, следует попросить Джека продержать их в Хэмптонсе дольше, чем планировалось. Сослаться на то, что она занята проектом и должна работать по двадцать четыре часа в сутки без выходных. Но если преследователем является Джек, то это будет именно то, к чему он стремится: создать впечатление, будто она потеряла связь с детьми.

«Я должна взять себя в руки», — сказала себе Лейк, стаскивая топ. Важно быть начеку, чтобы не получить удар в спину. Это верно и в отношении полиции. Ей нужна холодная голова, если копы, обливающиеся потом от жары, вновь появятся у нее на пороге. И если за безумием по поводу кота стоит Джек, она должна перехитрить его. Сделать все, чтобы спастись. Если у нее это не получится, она потеряет Уилла и Эмми, а возможно, и гораздо больше.

Лейк приняла душ, заставила себя разогреть в микроволновке и съесть еще один чизбургер. Положив его остатки в пластиковый контейнер, она стала расхаживать по холлу. Необходимо выяснить, что творится в клинике. Это надежный способ обезопасить себя. Ее продолжало волновать несоответствие числа эмбрионов Синди Кастнер. Так клиника могла пытаться повысить свой доход. И Китон мог докопаться до этого. Он консультировал Синди и побуждал делать только то, что наверняка пойдет ей на пользу. Возможно, перед тем последним ужином Китон разобрался во всем и выступил против Левина.

«Но как разобраться в этом мне самой?» — гадала Лейк. Она вновь подумала о странных пометках в анкете Синди. Даже если она соберется с духом и снова просмотрит карты, то не ясно, на что именно надо обратить внимание. Она вернулась мыслями к Алексис. Та явно что-то недоговаривала, хотя была почти готова к признанию. Единственной надеждой Лейк было убедить Алексис поделиться с ней информацией. Лейк посмотрела на часы: почти десять. Она позвонит Алексис утром и попробует выяснить, что та имела в виду, сказав «ищите женщину».

Лейк легла спать, предварительно придвинув столик к входной двери. Всю ночь Смоуки ходил по кровати, словно чуял, как она напряжена. В последний раз она взглянула на часы, как она помнила, в 02:27.

Летнее солнце разбудило ее сразу после шести. Какие-то мгновения Лейк наслаждалась его теплыми лунами, а потом вдруг словно ощутила резкий толчок — надо было возвращаться к действительности. Она села, прислонившись к спинке кровати, и запустила руки в волосы. Ей не хотелось будить Алексис — она понимала, что та может бросить трубку, — но нельзя также упустить ее — вдруг ей надо на работу. Лейк решила позвонить чуть раньше восьми. А до тех пор она будет заниматься презентацией.

Одевшись и сварив кофе, Лейк открыла ноутбук. Выступления перед клиентами она любила меньше всего и поначалу боялась их. Иногда она чувствовала себя такой незащищенной, что ей даже казалось, будто след родимого пятна темнел и пульсировал, когда она говорила. Но Лейк поработала с преподавателем ораторского искусства и научилась чувствовать себя более или менее уверенно перед аудиторией.

Она стала проговаривать вслух презентацию, то и дело запинаясь. В клинике будет еще хуже, она это знала. Левин был давно холоден с ней, а Брай могла доложить ему о ее появлении в архиве, что лишь ухудшало положение. Кроме того, убийца, вполне возможно, будет сидеть за столом во время презентации.

Без двадцати восемь, не в силах больше ждать, она позвонила Алексис. Послышался тот же резкий несчастный голос. На заднем плане звучал мужской голос — работал телевизор или радио.

— Алексис, это Лейк Уоррен. Мы с вами виделись…

— Я помню.

— Конечно. Я…

— Что вам надо?

— Вы сказали, что не хотите делиться со мной информацией, потому что не знаете, какие у меня цели. Я действительно была недостаточно внятной. Видите ли, я в самом деле работаю в клинике консультантом. Я боялась сказать вам об этом, потому что действую вразрез с ее интересами.

— И что с того? Не понимаю, зачем вы признаетесь в этом сейчас.

— Я хочу получить шанс поговорить с вами еще раз, — ответила Лейк. — Меня очень беспокоит, что там может происходить нечто нехорошее. Если вы скажете мне, где искать, я буду в состоянии обнаружить некоторые улики.

Повисла длинная пауза. Если бы Лейк не слышала звук на втором плане, то решила бы, что Алексис повесила трубку.

— Вы действительно работаете там? В Клинике по лечению бесплодия на Парк-авеню? — наконец спросила Алексис.

— Да. Простите, мне прежде не хотелось говорить вам об этом.

— Хорошо. Я встречусь с вами. Когда?

— Чем скорее, тем лучше. Я завершаю работу там, а чтобы раздобыть доказательства, мне надо действовать немедленно.

— Хорошо, приезжайте прямо сейчас.

Спустя десять минут Лейк уже сидела в такси. Она понимала, что с Алексис надо держаться очень аккуратно, не набрасываться на нее. Она не могла остаться с пустыми руками и на этот раз.

Алексис была в другом платье, розово-коричневом. Все в ее квартире выглядело точно так же, как и два дня назад, словно это была бессменная экспозиция в музее.

— Итак, вы работаете в клинике… — холодно произнесла Алексис, когда они уселись в гостиной. — Какую интересную деталь вы упустили в нашем прошлом разговоре.

— Простите меня. Как сказала, я боюсь неприятностей… до тех пор пока не смогу доказать все.

— Ну как там бизнес, процветает? — с сарказмом спросила Алексис. — Я читала на днях, что средний возраст вступающих в брак женщин увеличивается. Такого рода новости должны радовать Левина и Шермана.

— Они действительно хотят укрепить свой бизнес, и потому наняли меня. Я консультант по маркетингу.

— Маркетингу? Значит, вы не работаете в лаборатории или каком-то другом отделении клиники? У вас есть хоть какие-то познания в области медицины?

— Нет. У меня есть другие клиенты в области здравоохранения, но…

— Черт! — Алексис потрясла головой, склонившись влево, словно стряхивая капли с мокрых волос. — Мне нужен кто-то из лаборатории.

— Почему? — удивилась Лейк. — Вы считаете, что проблемы связаны с ней?

— Послушайте, я действительно не вижу, как вы можете помочь мне, — отрывисто сказала Алексис.

Беспокойство Лейк росло. Она не могла идти вперед, не сказав правды.

— Пожалуйста, дайте мне попробовать, — взмолилась она. — Вы можете сказать мне, на что стоит обратить внимание. Если там происходит что-то незаконное, я помогу вам обнародовать это.

— Незаконное? — переспросила Алексис. Она снова заговорила с явным раздражением: — Извините, мои глаза готовы вылезти из орбит, но, учитывая то, что там сделали со мной, слова просто сотрясание воздуха.

— Что вы имеете в виду? Что они такого сделали?

— Они украли моего ребенка.

Лейк мысленно повторила ее слова, пытаясь понять, что они означали.

— Вашего ребенка? Но я думала, вы не можете забеременеть.

— Мои клетки были оплодотворены в чашке Петри.[6] И когда мне отказали в доступе к моим эмбрионам, я поняла, что их отдали кому-то еще.

Лейк непроизвольно прикрыла рот рукой.

— Боже! Как… как вы это выяснили?

— Я видела ребенка собственными глазами.

— В клинике?

— Нет. В магазине на Медисон-авеню. Я зашла в маленький гастроном купить сандвич. Там стоят столики, за которыми можно пообедать. А потом эта женщина — ее зовут Мелани — вошла туда с коляской. Ее ребенок был вылитой Шарлоттой.

«Началось, — подумала Лейк. — Действительно, эти женщины иногда теряют разум».

Алексис зло улыбнулась:

— Вы мне не верите, правда?

— Нет, дело не в этом, — ответила Лейк. — Я просто пытаюсь переварить ваши слова.

Тут Алексис встала, и какую-то долю секунды Лейк думала, будто она хочет подойти к дивану и ударить ее. Но она быстро вышла из комнаты, оставив Лейк в одиночестве. Когда немного времени спустя Алексис вернулась, в ее невероятно тонких пальцах был зажат клочок бумаги. По пути она прихватила фотографию Шарлотты в серебряной рамке.

— Вот, — сказала она, протягивая обе вещи Лейк. Лейк увидела, что бумажка — это слегка расплывчатая фотография ребенка в коляске, сделанная, возможно, с помощью мобильника. Оба ребенка были поразительно похожи.

— Они… близнецы? — спросила Лейк, и ее голос дрогнул.

— Интересно, не правда ли? — Алексис ухмыльнулась. — Считается, нельзя родить однояйцевых близнецов в результате искусственного оплодотворения. Однако мы с Брайаном похожи, и брат или сестра Шарлотты выглядели бы совсем как она. Подумайте о близнецах Олсон. Они разнояйцевые, и все же их с трудом различают.

— Вы сфотографировали ту девочку?

— Да. Когда я ее увидела, то пересела за другой столик, поближе, и сделала несколько фотографий, пока женщина болтала с кем-то по сотовому телефону.

— Вы что-нибудь сказали ей?

— Боже милостивый, нет, — ответила Алексис. — Я, может, и сумасшедшая, но не тупая. Если бы та женщина узнала, о чем я подумала, то пулей выскочила бы оттуда.

— А как вы узнали ее имя?

— Она расплатилась кредиткой. Когда она ушла, я спросила у кого-то из персонала, как ее зовут, — сказала, мне кажется, я знаю ее по колледжу и хочу проверить это. Я бываю там регулярно, и никто ничего не заподозрил. Не представляю, что женщина делала в Верхнем Ист-Сайде в тот день. Вообще-то она живет в Бруклине, в районе Дамбо.

Она произнесла это слово пренебрежительно, словно синоним «куче навоза». Но это была шикарная, модная часть Бруклина, где Лейк не раз бывала с подругами.

— Как?..

— Как я узнала, где она живет? — спросила Алексис, снова раздраженно. — Она и ее муж числятся… О, подождите, как я узнала, что она пациентка Клиники по лечению бесплодия на Парк-авеню? Это было легко. Я позвонила девушке в регистратуру, представилась как Мелани и сказала, что мне нужно проверить даты некоторых процедур для налоговой. Она прошла через два экстракорпоральных оплодотворения через два месяца после того, как мне сказали, что Брайан не позволит использовать мои эмбрионы. Я не хотела, чтобы эмбрионы погибли — на случай если он передумает, — но сотрудники знали, что я не вернусь в клинику, и подсадили их ей.

Лейк сделала глубокий вздох. История была ужасной — и почти фантастической, чтобы поверить в нее.

— Но почему Левин пошел на такое? — спросила Лейк. — Если та женщина не могла забеременеть, почему не взяли яйцеклетки у донора? Клиника даже запустила собственную донорскую программу.

— Возможно, она не хотела донора, — сказала Алексис. — Мелани выглядит на сорок с небольшим — наверное, надеялась, что родит собственного ребенка. Я уверена, Шерман обрабатывал ее, как и меня. Он и Левин любят говорить женщинам «вы обязательно забеременеете», словно мы все являемся производителями младенцев. Когда Шерман обнаружил, что ее яйцеклетки бесполезны, то был шокирован и потому использовал мои эмбрионы, ничего мне не сказав.

В последние несколько недель Лейк достаточно прочитала об оплодотворении «в пробирке» и понимала, как трудно приходится пациенткам в возрасте за сорок. Частью экстракорпорального оплодотворения является гормональная терапия, которая способствует тому, что женщина производит больше яйцеклеток. Потом эти яйцеклетки вынимают и помещают в чашку Петри вместе со спермой партнера женщины или, за отдельную плату, сперматозоид вводят в яйцеклетку с помощью специальных инструментов, чтобы облегчить оплодотворение. Но если женщине сорок или больше, как Мелани, то шансы на успешное оплодотворение и подсадку эмбриона в матку невелики, поскольку яйцеклетки быстро лишаются жизнеспособности и их к тому же мало: если женщине сорок три, то лишь десять процентов ее яйцеклеток способны к оплодотворению. Чем старше женщина, тем меньше шансов произвести полноценные яйцеклетки, которые потом можно перенести в ее матку. Вот почему некоторые клиники даже не берутся за женщин старше сорока.

— И вы никогда не подписывали разрешение воспользоваться вашими яйцеклетками?

— Никогда.

— Вы обращались по этому вопросу к Шерману?

— Конечно. Я позвонила ему, как только выяснила, что Мелани была их пациенткой. Он разговаривал со мной покровительственным тоном. Сказал, что я должна обратиться к психологу, который специализируется на — цитирую — «таких женщинах, как вы».

— Он предложил вам поговорить с Гарри Клайном?

— С их штатным психологом? Нет. Похоже, тот принимает только женщин, которые еще не сорвались с крючка и из которых еще можно выжать немного денег.

— Есть ли возможность сделать анализ ДНК?

— Я так далеко не заглядывала. Хотите — верьте, хотите — нет, в подобных случаях закон защищает родителя-опекуна — что просто низко. Это мой ребенок, девочка должна быть со мной.

Лейк снова посмотрела на фото: сходство малышей просто невероятное. Если Алексис права и клиника пошла на это, дабы увеличить шансы Мелани забеременеть, то скорее всего это не первый такой случай — и не последний.

— Как вы считаете, Мелани подозревает, что ребенок может быть не ее?

— Сомневаюсь, — ответила Алексис. — Если вы отчаянно хотите ребенка, то не позволяете задавать себе подобные вопросы. Было это сделано намеренно или нет, но Шерман блестяще согласовал цвета. Мелани светлая, как и я. И у ее мужа тоже, должно быть, светлые волосы. Его фамилия Тернбулл — выпендрежное английское имя.

Лейк похолодела. Мелани Тернбулл. Она слышала это имя, причем недавно.

И тут она вспомнила. Это имя было написано на клочке бумаги, который она видела в черной чаше в квартире Китона.