Молитва в цитадели

Сахарная мелодия

Каждый вечер на экранах телевизоров Манилы можно видеть сияющие лица Милли Меркадо и Сонни Кортес. «Сахар утром, сахар в полдень, сахар вечерами», — поют они. Рекламная модная мелодия песенки легко запоминается. Она у всех на устах, ее поют, не вникая в смысл. Мы тоже напеваем эту мелодию по пути в «сахарную» провинцию Западный Негрос, где производится большая часть сладкого богатства страны. У сакадов, Рабочих сахарных плантаций, другой напев, и слова их песни другие: «Дети плачут от голода. Только сахарный тростник — ни риса, ни мяса. Где взять денег, чтобы накормить голодные рты?»

Эту песню спел нам сакада Самсон Олега. На плантациях «Викторьяс Миллинг», крупнейшего на Филиппинах сахарного концерна, Олета работает с 1967 года. Концерн производит половину всей сахарной продукции страны. Когда мы приехали на плантации, сакады бастовали. На страницах манильской прессы появились длинные статьи, в которых сахарная компания опровергает требования рабочих плантаций, ссылаясь на те социальные блага, которые она якобы предоставляет сакадам.

— Я не знаю, — говорит Самсон Олета, — сколько в действительности сахарные бароны заплатили за публикацию этих статей. Говорят, около двух миллионов песо. Они надеются таким образом успокоить общественность. Однако нам от этого не легче. Взять хотя бы меня. Зарабатываю всего три песо в день. И за это мне приходится резать тростник с раннего утра до позднего вечера, и так продолжается уже более пяти лет. Я все еще считаюсь сезонным рабочим, хотя это идет вразрез с инструкцией о труде. Положение моих товарищей не лучше. В асьенде Флоренсия в Пасите они работают уже тридцать лет. Это значит, что они вообще лишены каких бы то ни было прав. Наш труд оплачивается хуже, чем любой другой, и, кроме того, нас в любой момент могут выбросить на улицу. Вот почему мы бастуем!

В провинции Западный Негрос на плантациях сахарного тростника занято примерно 30 тысяч сельскохозяйственных рабочих (10 процентов всех сакадов страны). Условия труда там полуфеодальные. Впрочем, таковы они везде, где возделывают сахар и табак. Благодаря земельной реформе удалось ликвидировать некоторые злоупотребления лишь в тех районах страны, где возделывается рис и кукуруза. На сахарных же плантациях в середине 70-х годов все остается по-прежнему. И техника срезания тростника та же, что была сотню лет назад, когда сахарное производство только зарождалось: тысячи раз в день мелькает в воздухе мачете, зажатое в руке сакады.

Это чаще всего сезонные рабочие — мигранты, нанимаемые вербовщиками. Они оплачивают рабочим дорогу до места назначения, то есть до плантации, дают небольшой задаток, который сакада оставляет семье и который должен быть возвращен с ростовщическими (от 300 до 500) процентами. Таким образом, сакады эксплуатируются вдвойне: вербовщиками и помещиками. Магазины на больших плантациях и в поселках, где живут сакады, принадлежат вербовщикам, выплачивающим помещикам арендную плату и продающим товары по ценам, которые сами и устанавливают. Если рабочий заболеет, он ничего не получит, поэтому не может даже обратиться к врачу.

— У них буйволам живется легче, чем нам, — говорит Самсон Олета.

Помещик властвует на своих плантациях, как феодал. Деятельность профсоюзов на плантациях сильно ограничена. Закон позволяет сакадам быть членами профсоюза, но организованная политическая работа среди них проводится крайне слабо. По своему положению сакады не очень отличаются от крепостных. Многие из них безграмотны и не знают даже тех немногих прав, которыми обладают. Опасаясь всесильной и вездесущей власти помещиков, они не отваживаются протестовать против эксплуатации. Бывает, что за скудное питание помещик удерживает из дневного заработка рабочего почти треть. Всего несколько лет назад помещики были полновластными хозяевами в провинциях, на островах, в стране, в парламенте. Например, бывший вице-президент Лопес — один из крупнейших сахарных баронов.

Епископ Негроса Антонио Фортич потребовал улучшения социальных условий для рабочих сахарных плантаций. Он не одинок в своем стремлении помочь сакадам. В «Манила буллетин» в связи с обострением классовой борьбы председатель Центрального совета социального действия Висайев (ВИСАС) преподобный Орландо Карвахаль пишет: «Могущественный сахарный блок подслащивает свою репутацию, искажая факты… Представители сахарной промышленности выступают с заявлениями такого рода: „Пусть филиппинская и международная пресса говорит что ей угодно, но в сахарной промышленности нет эксплуатации бедных и угнетенных“. Нет эксплуатации? А что собой представляют сакады, как не жертвы несправедливости! Почему они бастуют на асьендах „Викторьяс Миллинг компани“, которую выдают за одну из лучших на Филиппинах? Почему уже более полугода бастуют рабочие сахарных плантаций в Байсе, Танхайе, Манхойде? Почему рабочие Негроса жалуются, что на асьендах не соблюдаются никакие законы о труде? И почему сахарные бароны тратят миллионы на то, чтобы поведать миру о своем великодушии, если их дела действительно так „сладки“, как они утверждают? У рабочих сахарных плантаций нет миллионов, с помощью которых они могли бы рассказать обо всем правду».

Но отнюдь не христианская любовь к ближнему побуждает священнослужителей, таких, как Орланда Карвахаль, высказываться подобным образом — ими движет страх перед эрозией насквозь продажного полуфеодального общественного порядка, который в начале 70-х годов был определен как «социальный вулкан Филиппин».

Когда через некоторое время события вынудят правительство осуществить некоторые дополнительные реформы и судьба сельскохозяйственных рабочих улучшится, еще неизвестно, как поведет себя основная масса духовенства.

Бастующие рабочие сахарных плантаций провинции Западный Негрос протягивают мне листовку. «Хотя размер, — говорится в ней, — минимальной заработной платы установлен в 4,96 песо в день, эта сумма выплачивается им за один или два дня. В остальные дни они получают самое большее 3 песо, из которых значительную часть удерживает помещик или вербовщик. Сакады не имеют оплаченного отпуска. Время болезни не оплачивается, так же как и не возмещается ущерб, понесенный в результате травмы. Все расходы, связанные с оплатой услуг врача и медикаментов, сакады должны брать на себя. Хотя сахарное управление обещало ежемесячную дотацию на оплату квартиры в размере 12 песо, сакады ее никогда не получали. Владельцы плантаций обещали рождественский денежный подарок в размере заработной платы за 20 дней. Самая большая премия, которая была когда-либо выплачена, составляла 20 песо.

Хотя управление заверяло, что дети рабочих плантаций смогут посещать школу дона Боско (кстати, за это у них вычитали бы из заработка), они так и не получили этой возможности».

В стране, где социальные противоречия так остры, примерно 500 миллионеров, 200 из них — сахарные бароны. Они сконцентрировали в своих руках безмерные богатства, которые используют для того, чтобы увеличить свое политическое влияние в стране.

Получить представление о концентрации земельной собственности в плодородной стране можно на основании всего нескольких цифр: в 1903 году 0,8 процента населения владели 35 процентами пахотной земли; в 1953 году 0,3 процента имели 41 процент пахотной земли. В 1968 году на Филиппинах было 10 764 крупных помещика, из которых 50 владели более чем тысячью гектаров, им принадлежала половина обрабатываемой в стране земли.

Известный журналист правого направления Эдвард Киунисала в начале 70-х годов совершил поездку на Центральный Лусон. О своих впечатлениях от поездки он написал в журнале «Филиппин фри пресс»: «В условиях системы издольной аренды крестьяне голодают среди изобилия. Они находятся в постоянных долгах и живут, едва сводя концы с концами. Нищета — их постоянный удел, и у них нет никакой надежды на будущее. Их дети и дети их детей обречены на проклятие жить в издольщине и страдать так, как могут страдать только издольщики. Рано или поздно бедные крестьяне осознают, что они не могут больше жить, как животные… Если крестьянин не имеет возможности жить, как человек, то уж он сможет умереть, как человек. Что потеряют издольщики-арендаторы, кроме своих цепей, бедности, унижения?.. Бесчисленное множество крестьян теперь днем земледельцы, а ночью — партизаны. Эти люди потеряли веру в то, что правительство действительно стремится улучшить жизнь бедняков».

Арендная плата на землях под сахарным тростником и сегодня составляет от 50 до 80 процентов урожая, сюда входят еще «специальные сборы», которые землевладелец требует, например, за пользование каналами или ирригационными сооружениями, а кроме того, начисляются ростовщические проценты, если издольщик из-за ненастной погоды, тайфуна или засухи не внес вовремя арендную плату. Арендная система с долговыми обязательствами приводит к тому, что невыплаченные арендные долги становятся вечными для детей издольщиков и детей их детей, и, таким образом, несколько будущих поколений уже сейчас в кабале у владельцев плантаций. Закон предусматривает максимум арендной платы — 25 процентов с урожая, но, согласно официальной статистике, до земельной реформы из примерно одного миллиона хозяйств арендаторов только 133 тысячи выплачивали арендную плату в соответствии с установленным законом размером, остальные платили больше.

Эта система прочно укоренилась, хотя сахар на Филиппинах в значительном количестве начал производиться не более ста лет назад. Производство сахара составляет 2–3 миллиона тонн в год; примерно 40 процентов потребляется в стране, остальное идет на экспорт и дает стране иностранную валюту.

До 1850 года под сахарным тростником было занято значительно меньше площадей, чем теперь. Он выращивался в основном в провинциях Себу, Панай, Пенгасинан, Пампанга и Батангас. Его скупали мелкие сельские чиновники и перепродавали китайским торговцам, которые перерабатывали его и доставляли в Манилу иностранным экспортерам. Ситуация коренным образом менялась по мере того, как росли плантации в провинциях Илоило и Негрос. Здесь стал действовать некий шотландец, Николас Лони, который начинал чиновником небольшой английской фирмы «Кер энд компани» в Маниле и дошел до поста британского консула в Илоило, когда в 1856 году гавань Илоило была открыта для иностранцев, что очень благоприятствовало развитию торговли и особенно экспорту.

Лони развернул большое дело и с помощью разных манипуляций нажил огромное состояние. Только за один год «Кер энд компани» поставила для Илоило и Негроса 167 установок по переработке сахара. Новые возможности побудили многих других владельцев капиталов принять участие в сахарном бизнесе, и производство сахара резко подскочило: в 1859 году оно составляло 14 тысяч пикулей[8], в 1880 году — 618 тысяч и в 1893 году — 1800 тысяч пикулей.

Американские компании здесь действовали еще до захвата островов, то есть до 1898 года. В 1885 году США контролировали уже две трети производства сахара, а в 1898 году американский консул в Маниле хвастался, что его доля в сахарном бизнесе больше, чем доля остальных 21 партнеров, вместе взятых. В 1932 году, когда Филиппины уже были американской колонией, более 90 процентов филиппинского сахара отправлялось в США.

Представители американской колониальной администрации старались при этом в первую очередь набить свои собственные карманы. Тотчас после завоевания повой колонии сахарный блок начал добиваться площадей под сахарный тростник. После того как США отобрали у Испании Филиппинские острова, губернатор архипелага Тафт в 1902 году в Риме вступил в переговоры с папой о покупке церковных поместий на Филиппинах.

Губернатору удалось за 7 миллионов долларов купить так называемые монастырские земли — около 166 тысяч гектаров — якобы для того, чтобы передать землю для обработки крестьянам (в пользование крестьянам). Но откуда у них возьмутся такие деньги? В это время на арене появляется сахарный трест. Первое приобретенное им имение площадью 22 484 гектара было на острове Миндоро. Называлось оно Сан-Хосе.

Все махинации не удалось сохранить в тайне. Фабриканты сахарной свеклы из американского штата Колорадо потребовали расследования «незаконных действий», которое и было наконец проведено и которое наделало много шума; однако виновников не тронули. Тем не менее ходили слухи, что церковные поместья, приобретенные на деньги правительства, сдали в аренду группе американцев, находившихся в Маниле; речь шла об асьенде Изабелла площадью 20 тысяч гектаров.

Племянник министра внутренних дел колониального правительства Дин Вустер урвал себе таким образом плантацию в Нуэва-Эсиха площадью 977 гектаров, а Фрэнк Карпентер — плантацию Тала (1300 гектаров) — как-никак генеральный секретарь Филиппинского комитета конгресса. Вустер одобрил эту сделку и с гордостью заявил, что на плантациях, управляемых американцами, рабочие будут обеспечены работой и они покажут филиппинцам, как надо трудиться эффективно.

Колониальный режим с самого начала — при помощи льготных налогообложений и других преимуществ — благоприятствовал возникновению крупных плантаций, формирование которых началось еще в период испанского колониального владычества. Наряду с американскими создавались весьма крупные плантации, владельцами которых были филиппинцы. При этом США также исходили из своих долгосрочных стратегических интересов на Филиппинах: помещики гарантировали им экономически надежные поставки желаемого сырья.

В политическом отношении местные помещики — самая могущественная организованная сила в стране, защищающая интересы американского колониализма. Этот союз, обусловленный обоюдными интересами, продолжает существовать и сейчас, обеспечивая как американские монополистические интересы, так и интересы помещичьей олигархии; правда, в сахарной промышленности в настоящее время преобладает филиппинский капитал. В 1922 году американский «Чэмбер оф коммерс джорнэл» зарегистрировал 33 сахарных завода, контролируемых американцами или испанцами.

Американские монополии находили для себя благодатную почву не только в сахарном деле. Так, Альберт Л. Аммен, который прибыл в Манилу в качестве военнослужащего интендантского подразделения, оставшись после службы на Филиппинах, прибрал к рукам автобусные линии сначала на Лусоне, а позднее — в провинциях Бохоль, Паигасинан и Батангас. Другой служащий из того же подразделения вошел в дело по производству пальмового масла и вскоре после демобилизации владел уже несколькими маслобойными предприятиями. Фрэнк Кулетт прибыл на Филиппины армейским добровольцем. Закончив срок службы и проработав затем некоторое впемя в полиции, он вступил в дело по прокату фильмов. В 1916 году ему принадлежали два самых больших кинотеатра — «Лирик» и «Сакой» — в Маниле. На многих островах он открыл сеть кинотеатров, которые приносили ему огромные прибыли. Эти так называемые манильские американцы, разбогатев, образовали могущественный блок, имевший влияние даже в Вашингтоне, где он выступал против независимости Филиппин.

Местные землевладельцы множат свои богатства в тесном союзе с колонизаторами. Этот союз выходит далеко за рамки обычного колониализма. В начале 70-х годов, незадолго до того, как было введено чрезвычайное положение, «Манила тайме» вынуждена была опубликовать письмо читателя, который подвергает эти отношения резкой критике. «Бросающаяся в глаза нищета филиппинских масс, — пишет он, — объясняется тем, что в экономике страны хозяйничает американский империализм, находящийся в сговоре с крупными помещиками-феодалами».

Беспримерной нищете сакадов противостоят небывалая роскошь и расточительство сахарных баронов, часто вкладывающих свой капитал в промышленность, газеты, страховые общества, башки, отели, кинопроизводство и еще бог знает во что. Например, сахарного барона Лопеса четыре раза избирали вице-президентом. Местные газеты не делают тайны из того, что семейство Лопеса ест из золотой посуды, а вода в ванных комнатах течет из золотых кранов. Когда в 1968 году старший из братьев Лопес отмечал сороковую годовщину свадьбы, его гости прилетели на празднование из-за океана на специально заказанных для них самолетах. Он пригласил певцов и оркестры из Нью-Йорка и Осаки. На отведенной для пира территории были построены японские павильоны с выдвижными навесами на случай дождя. Шампанское, разумеется, текло рекой, но его не разносили официанты, а оно било ключом из фонтана, над которым сверкали мириады лампочек, превращая ночь в день.

Главным образом сахар сделал Лопеса таким богатым, но он и его семейство вложили капиталы во многие другие отрасли экономики. К началу 70-х годов им принадлежали 27 радио- и телевизионных станций, сеть отелей, несколько доходных пароходных линий каботажного плавания, различные газеты, банки и страховые агентства, а также электростанции компании «Мералько», которые, когда ввели чрезвычайное положение, были национализированы первыми.

До начала 60-х годов главным поставщиком тростникового сахара для США была Куба. Но после того как ввоз сахара из Кубы прекратился, первое место среди поставщиков выгодного американского сахарного рынка заняли Филиппины. Цены на сахар на этом рынке были в то время выше цен на капиталистическом мировом рынке, благодаря чему за прошедшие 30 лет сахарные бароны смогли заработать свыше полутора миллиардов долларов. Поддержка, оказываемая США сахарным баронам, опирающаяся на долгосрочные договоры, увековечила эксплуатацию сакадов. При этом система сахарных квот, регулирующая объем экспорта различных конкурирующих друг с другом стран — производителей сахара, эффективно действует в двух направлениях: квоты обеспечивают обогащение сахарных баронов и тем самым их влияние в стране. К моменту истечения сроков договоров угроза снижения квоты, многократно повторенная, использовалась как средство нажима на внутреннюю и внешнюю политику Филиппин — механизм, демонстрировавший свою эффективность в течение многих лет: сахарная квота как средство шантажа в международной политике.

Рекламные трюки миллионеров неисчерпаемы. Вот, например, что пишет «Викторьяс Миллинг компани»: «Английское слово „сахар“ ведет свое происхождение от санскритского „саркара“. Сахарный тростник культивировался сначала в Индии. Так как процесс получения сахара был очень трудоемким и дорогим, сахар могли регулярно употреблять только махараджи. Благодаря упорному труду и культивации сахарный тростник стал устойчивым растением, дающим большие урожаи. Процесс очищения стал более быстрым и легким, и то, что когда-то было доступно только махараджам, стало доступно для всех.

Вы можете получать теперь сахар „Викторьяс“ такой чистоты, о которой индийские махараджи и мечтать не смели. Сахар „Викторьяс“ самый лучший, он проходит микробиологический контроль, его не касается человеческая рука. Чистота „Викторьяс“ превосходит нормы, установленные в пищевой промышленности. Покупайте „Викторьяс“!»

Мы возвращаемся домой через Западный Негрос, мимо ярко-зеленых и уже отчасти потемневших, в рост человека зарослей сахарного тростника, отгороженных от шоссе забором. Сакады приветливо машут нам на прощание. Темно-коричневые дубленные от ветра, дождя и солнца лица, согнутые спины. С утра до вечера они режут тростник. Каждый день по тысяче раз сакада взмахивает мачете и вяжет стебли — без этого не будет урожая. Чистый ли сахар «Викторьяс»? А не чернит ли его проклятие сакадов, труд которых не слишком-то отличается от труда рабов, в прошлом завезенных на острова? Саркара — еда для махарадж, саркара — барыши для сахарных королей, империй которых зиждется на поте и крови, на жизнях 350 тысяч сакадов.

Мелодия Милли Меркадо и Сонни Кортес, звучащая из динамика в нашей машине, запоминается легко, она продолжает звучать и когда мы возвращаемся из «сахарной провинции» Западный Негрос. В такт этой мелодии врываются слова песни Самсона Олета, говорящего от имени многих своих собратьев: «Дети плачут от голода. Только сахарный тростник, ни риса, ни мяса» — горькая сахарная мелодия Филиппин.