Молот Тора

Глава 40

Следующее утро встретило нас молочно-туманной тишиной. Мы уже не видели ничего, даже таинственного облака. Мгла окутала место нашей стоянки, туманный полог сочился каплями, отмеряя мгновения времени, словно установленная в низине клепсидра. Смолкли даже птичьи голоса. Ветер тоже совсем угомонился. Такое гробовое спокойствие вселяло жуткий страх: наверное, подумалось мне, так чувствуют себя умершие на том свете. Лягушечку наконец сморил сон, и она никак не могла вырваться из горячечного бредового забытья.

— Почему вдруг стало так тихо? — спросила Намида.

Мы все посмотрели на Магнуса.

— Откуда я знаю?

Но я знал или с опаской предполагал, что знаю. В лесу природа порой затихает, даже животные стараются затаиться, словно боясь вошедшего охотника и выжидающе наблюдая за его действиями. Обычно мы слышали утренний щебет птиц, но сегодня они молчали.

— По-моему, за нами по-прежнему следят. Красный Мундир не отказался от преследования, и его индейцы где-то неподалеку.

И действительно, внезапно с болота до нас донесся одинокий птичий крик, и ему тут же ответила вторая птица с дальней речной протоки. Женщины насторожились. Индейские сигналы.

— Это добрый знак, — попытался успокоить нас Магнус. — Они решили не убивать нас, а проследить за нами и выяснить, к каким сокровищам мы их приведем.

— А что будет потом?

— Мы первыми найдем молот, и тогда все изменится. — Соорудив из буксировочного троса упряжь для своей волокуши, Магнус накинул ее себе на плечи и прибавил: — Так пошли поживей и найдем то, к чему так стремятся эти мерзавцы.

Бодрой рысцой он начал петлять между деревьями, сразу став похожим на привидение, окутанное саваном тумана. Вскоре он вышел на топкую луговину, примяв напоенную влагой осеннюю траву, по которой протянулись параллельные следы его волокуши, и устремился дальше с такой недоступной мне уверенностью, словно точно знал, в какой стороне находится вожделенный молот. Мы мелкой трусцой следовали за ним, стараясь не слишком отставать.

— Магнус, а не удобнее пока просто припрятать эту плиту?

— Это же доказательство того, что первооткрывателями Америки были норвежцы.

— А что же произошло с твоими норвежцами, если они сумели овладеть древним могуществом?

— Кто знает? Что может означать высеченная на камне запись о десяти умерших, покрасневших от крови? Может, они заболели. Или сразились с индейцами. А может, поубивали друг друга. Или же им удалось совершить нечто такое, с чем они не сумели совладать, к примеру, выпустить на волю какую-то всесокрушающую силу.

— Вендиго, — сказала Намида.

— Либо они попросту выполнили то, ради чего прибыли сюда, — не обращая внимания на ее замечание, продолжил Магнус. — По крайней мере, кто-то из них вернулся в Скандинавию, раз там обнаружилась карта. А часть из них могла остаться жить с индейцами. — Он остановился и, повернувшись к Намиде, спросил: — Тебе известно о том, что среди ваших предков были тамплиеры?

— Кто такие тамплиеры?

Решив, что отвечать бессмысленно, он покачал головой, и мы потащились дальше.

— Откуда ты сам узнал все это? — настойчиво спросил я.

— Во мне самом есть часть тамплиерской крови. Мои предки принадлежали к обедневшему королевскому роду, лишившемуся власти много поколений тому назад. Меня еще в детстве посвятили в нашу историю, и я узнал о том, как мои предки потеряли власть. Но эта история воспринималась мной просто как легенда до тех пор, пока я не нашел ту средневековую карту. Потом до меня дошли вести о новых открытиях в Египте и Святой земле в ходе французской экспедиции и о некоем ученом американце, который объявился при новом революционном дворе Наполеона. Я распознал руку Одина! Средневековая карта призывала меня в дикие пустыни Америки, и вдруг мне сообщают о том, что поблизости живет вполне уместный в качестве компаньона ученый американец. Признаюсь, что как герой ты совсем не оправдал моих ожиданий, Итан Гейдж, однако ты обладаешь определенной настойчивостью и живучестью. Даже твоя страсть к этой индианке оказалась полезной… она привела нас к руническому камню. Воля богов определяет нашу долю.

— Ты что, всегда прибегаешь к языческим поговоркам, когда дела принимают плохой оборот?

— Пока ничего плохого не произошло.

— Нас едва не покалечили, пытались пристрелить, сжечь и, наконец, растоптать.

— Все это не важно, раз мы живы. А теперь мы почти у цели.

— Но они же не были подлинными богами, Магнус. Не были сверхъестественными существами. Все это мифы.

— А как ты определяешь сверхъестественность? Представь, что твой Бенджамин Франклин попал во дворец царя Соломона и продемонстрировал там свои электрические опыты. Разве не восприняли бы их евреи как божественное чудо? Мы, христиане, создали своеобразную пропасть — между убогим человеком и исключительным Богом с безграничным могуществом, — но что, если разрыв этот не так велик, как нам кажется? Или разве между этими двумя крайностями не могут существовать иные реальности? Что, если история древнее, чем мы полагаем, и скрыта от нас гораздо более плотной завесой, чем этот земной туман, и что, если миф в своем собственном мире является фактом? — Он оглянулся на рунический камень. — Какое еще доказательство тебе требуется? Свидетельство пребывания здесь скандинавов так же реально, как шкура убитого медведя, на которой оно покоится.

— Но это противоречит всем общеизвестным историческим фактам!

— Вот это верно. — Норвежец остановился, потянулся и хлопнул меня по плечу. — Именно поэтому мы с тобой здесь, на пороге воскрешения в безлюдной дикости.

— Воскрешения?

— Я не все еще рассказал тебе. Пока не время.

— Что ж, нам понадобится воскрешение, если нас догонит Красный Мундир. Он перебьет нас всех.

— Нет, если мы завладеем молотом.

Вокруг неожиданно ощутимо похолодало, и я заметил, что мы вышли на ковер из хрустких градин, наверное, выпавших из вчерашнего таинственного грозового облака. Эти льдинки еще не растаяли, скрывая землю под своим белым покровом. Наше дыхание туманными облачками растворялось в морозном воздухе.

Мы нерешительно остановились, словно раздумывая, не повернуть ли назад.

Первым пришел в себя Магнус, он шумно вздохнул и медленно потащился с тяжелой волокушей вверх по пологому склону, призывая нас последовать за ним. У меня возникло ощущение, что мы прорвались сквозь некую незримую стену, тонкую и прозрачную, как бумага. Воздух мгновенно вновь потеплел. Мы оказались в белоствольной березовой рощице, украсившейся к концу года лиственным золотом. Туман начал рассеиваться.

Нас встречала беспорядочная колоннада объемистых деревьев. Град здесь уже растаял, а первые упавшие листочки поблескивали, как золотые монетки. Поляна поздних цветов укрыла землю пурпурным ковром, словно устилающим пол белоствольного храма, который проступал сквозь дымчатую вязь тумана. Позеленевшие от мха каменные глыбы поднимались из земли подобно виденным мной в Европе менгирам. Потрясенные красотой природы, мы замерли в молчании, даже шорох жердей волокуши звучал кощунственно. По мере подъема на пологий склон вокруг становилось все светлее, словно день обретал новую силу. Повсюду блестели капельки росы.

Вскоре мы поднялись на вершину небольшого гранитного массива, и поскольку солнце уже прорвало туман, отступивший в лес, то перед нами наконец открылся прекрасный вид.

Я затаил дыхание.

Панорама выглядела очень живописно. В луговой долине серебрилась гладь озера, луга сменились березовыми и осиновыми рощицами, и вся эта окруженная степной полосой роскошная низина казалась скрытой от остального мира. Но не только ее роскошь приковала наше внимание. Посреди лесистой лощины на небольшом всхолмлении росло гигантское дерево, я даже не представлял, что такие вообще существуют. Мы потрясенно взирали на этого лиственного гиганта.

Дерево было таким высоченным, что, даже сильно закинув назад головы, мы не смогли разглядеть его вершины. Зеленовато-бурая крона похожего на башню ясеня скрывалась в туманной дымке, и рядом с ним карликами казались все деревья, причем не только в этом лесу, но и на всей нашей планете. Трудно сказать, насколько вымахал этот древесный патриарх, но меня больше удивило то, почему мы не увидели его издалека. Должно быть, нам помешали облачность или туман. Это дерево поднялось гораздо выше любого кафедрального собора, на его ветвях могли бы, наверное, разместиться самые длинные городские улицы, ни один художник не в силах зарисовать, допустить или даже вообразить размеры такого исполина… кроме, возможно, древнего скандинава. Нижняя часть ствола превосходила в обхвате самую большую крепостную башню, а в тени его ветвей могла бы разместиться целая армия. Нас можно было сравнить с муравьями, подползшими к огромному накачанному воздушному шару.

— Иггдрасиль, — пробормотал Магнус.

Невероятно! Неужели это то самое мифологическое скандинавское древо, что содержало девять миров, включая срединный Мидгард, мир людей! Нет, даже эта громадина была не настолько велика. И однако ясень выглядел сверхъестественно высоким, он возвышался над обычными деревьями так, как они сами возвышаются над пнями. Что же позволило ему вымахать до таких ненормальных размеров? Ясень считается очень ценным деревом, его древесина податлива и крепка, из нее обычно делают луки и стрелы, трости и рукоятки для топоров — но любые, самые крупные, экземпляры никогда не достигали такой поднебесной высоты. И все-таки мы воочию видели громадную стать этого колосса.

— Его древесины хватило бы на постройку целой флотилии, — сказал я, — однако он не в состоянии вместить целый мир. Никакой это не Иггдрасиль.

— Но он достаточно заметен, чтобы обозначить место хранения молота Тора, — ответил Магнус. — И он вполне может служить вратами могущества. Ты все еще не веришь мне, Итан?

— Ты считаешь, что в нем спрятан твой молот?

— А разве тут есть более подходящее место? Что еще тебе бросается в глаза?

— Почему это дерево так велико? — тихо спросила Намида.

— Разве вы не понимаете, что это божественная тайна? — вопросил он, сверкнув здоровым глазом.

— А вот это что такое?

Я показал на небольшой камень поблизости. Меня заинтересовало то, что в нем имелось отверстие достаточного диаметра для установки флагштока.

— Ага! Еще одно свидетельство! Причальный камень!

— Какой-какой?

— На ночь викинги обычно привязывали свои корабли к колу, забитому в такие вот просверленные отверстия. В Норвегии полно таких камней.

— Но мы же не на берегу моря, Магнус.

— Верно, так для чего же, ты думаешь, его приволокли сюда? Я подозреваю, что он служит знаком для нахождения молота Тора на тот случай, если дерево почему-то не заметили. Держу пари, что с другой стороны от этого дерева мы обнаружим еще несколько причальных камней. И, проведя между ними линии, найдем в месте их пересечения то, что ищем.

— Умно.

— Это просто очевидно.

Таща за собой рунический камень, он устремился вперед по краю утеса в поисках удобного спуска. Мы последовали за ним и в итоге, сойдя в долину по травянистому склону, оказались под сенью зеленого голиафа.

По любым меркам это древо имело весьма почтенный возраст. Не знаю, росли ли когда-либо на нашей планете подобные гиганты, но знаю точно, что, обходя его комель, я насчитал сотню шагов. Огромные корни расходились от его основания как низкие стены. В складках и бороздках его коры вполне мог спрятаться взрослый человек, а выросшие на стволе капы достигали размера бочонка. По трещинам в коре можно было вскарабкаться на первую развилку, как по ущельям, ведущим на вершину утеса. Зеленовато-желтая листва возвещала о близком конце года, а вершина терялась в путанице многочисленных ярусов ветвей.

— Такой исполин произведет переворот в ботаническом мире, — сказал я. — Ни одно нормальное дерево не достигало еще таких размеров.

— Возможно, в Эпоху Героев такими были все деревья, — мечтательно произнес Магнус. — Все тогда достигало величия, даже доисторические животные, упомянутые Джефферсоном. Это последний представитель мира древнейшей флоры.

— Если даже ты прав, как твои северные тамплиеры узнали, что оно растет именно здесь?

— Я не знаю.

— И где же твой молот?

— Тоже пока не знаю. Может быть, где-то наверху. — Он махнул рукой в верхние, густо сплетенные ветви. — Или внутри. Как гласят предания, когда наступит Рагнарёк, то женщина и мужчина — Лив и Ливтрасир — спрячутся внутри Иггдрасиля, переживут потоп конца мира и возродят жизнь на земле.

— Что ж, звучит обнадеживающе.

Можно ли забраться на этого колосса? Лавируя между разветвляющимися ходами лабиринта, образованного древесными корнями, я удалился от дерева, чтобы получше рассмотреть его. Хотя солнце рассеяло туманную завесу, странный облачный ореол затемнял его крону, словно ясень непонятным образом притягивал непогоду. Именно это явление, осознал я, служило своеобразным щитом, не позволявшим увидеть древо издалека. Интересно, может ли повториться виденная нами вчера таинственная гроза?

Я также заметил, что вершина дерева кажется странно усеченной, как бы аккуратно подрезанной. Хотя сама вершина скрывалась в тумане и полностью разглядеть ее не удавалось, в вышине просматривался темный толстый обрубок, словно верхний конец ствола обуглился после удара молнии. Ну конечно! Вымахав выше всех в этой округе, ясень мог стать своеобразным природным молниеотводом. Однако, учитывая беспрестанные здешние грозы, странно, что дерево не подверглось гораздо более суровым атакам. Вчерашних грозовых ударов было достаточно, чтобы спалить его дотла. А главное, вообще непонятно, как ему удалось вырасти здесь до таких размеров.

Совершенно не понятно.

Я вернулся к остальным.

— Есть тут одна странность. Это дерево вроде бы притягивает грозовые тучи, и, однако, его до сих пор не спалили удары молний.

— Не нравится мне здесь, — сказала Лягушечка. — Намида права. В этой долине живет сам Вендиго, пожиратель человеческой плоти.

— Чепуха, — отрезал Магнус. — Это священное место.

— Вендиго хватает людей именно в таких местах.

— На самом деле не существует никакого Вендиго.

— А твои мифы, значит, существуют на самом деле! — парировала Намида. — Лягушечка права. В этом месте обитают какие-то разрушительные духи.

— Ну так мы найдем молот и уберемся отсюда, — сказал я. — Да побыстрее, чтобы Красный Мундир не настиг нас. Ладно, я полез наверх.

Цепляясь руками за бугристые выступы древнего ствола и находя уступы для ног, я умудрился добраться до первой развилки и прошелся по толстенной ветви. Она была широкой, как парапет, и я храбро помахал стоявшей внизу троице, хотя храбрости мне как раз не хватало. Даже с этого скромного стартового этапа падение представлялось пугающе долгим.

Лучше не думать об этом и продолжить подъем. Так я и сделал.

В некоторых местах подъем проходил довольно легко, я просто подтягивался и перебирался с ветки на ветку. Но иногда приходилось карабкаться, как пауку, по стволу до очередной развилки, используя складчатую структуру коры. Ее раздробленная и извилистая поверхность с множеством наростов предоставляла большой выбор для опор и захватов; я казался себе мелким эльфом. Или белкой Рататоск, несущей по Иггдрасилю бранные слова от дракона Нидхёгга священному орлу на верхние ветви. Все выше и выше, земля уже скрылась за хаотичным переплетением ветвей, но небес я также не видел. Меня окружал лиственный кокон, своего рода уютный и надежный древесный дом. Местами встречались развилки и трещины, а когда я попал на обломанную ветку, меня поразили годичные кольца на ее сломе. Ширина каждого кольца доходила до дюйма, свидетельствуя о том, что этот гигант рос невероятно быстро.

Вскоре быстрота моего подъема заметно снизилась, но я продолжал ползти вверх, превозмогая усталость напряженных мышц. В сотнях футов от земли ствол и ветви оставались еще толстыми и крепкими, но чем больше голубых лоскутков просвечивало через кружевную крону, тем обширнее становился открывающийся передо мной вид, и я наконец осознал, на какую головокружительную высоту забрался. Окрестные леса выглядели как степные луга. Мои спутники давно исчезли из вида, и где-то подо мной парили птицы. Облачный слой вокруг дерева сгустился, напомнив виденные нами вчера клубящиеся облака, и их плотная масса, точно грозовой фронт, уходила в незримую высоту. Ветер набирал силу, и ясеневая крепость начала раскачиваться. Меня затошнило, словно на борту попавшего в качку корабля.

Увеличив силу захватов, я продолжил подъем.

Наконец в сплошном и плотном лиственном шатре образовалась брешь, и я увидел вершину, взметнувшуюся на несусветную, головокружительную высоту. Через разрывы в облаках смутно маячили дальние холмы и бесконечная панорама лесных и луговых массивов с серебристой гладью озер, но из-за сгустившихся туч дневной свет заметно посерел. Вероятно, издалека Иггдрасиль совсем не видно.

Однако мое внимание привлекло какое-то движение. В нашу сторону двигалась группа всадников, и один из них в ярко-красной одежде выглядел как живая капля крови, бегущая по луговой зелени.

Ствол дерева сузился до размера, который я смог обхватить руками. Тем не менее, здесь наверху не обнаружилось пока никаких молотов. Хотя я уже видел, что вершина действительно оказалась срезанной. Только непонятно зачем.

Преодолев последние двадцать футов, я наконец забрался на искореженную вершину толщиной не больше майского столба. Опять глянув вниз, я заметил, что отряд Красного Мундира скрыли облака. Плотная стена облаков, образуя объемистый туманный цилиндр, медленно кружила вокруг гигантского древа. Его вершина горела на солнце сверкающим серебром, но нижние облака над ней уже потемнели. Я услышал глухой рокот грома. Надо торопиться! Вершина поблескивала ярким огнем, словно в нее вставили золотой провод, порождающий многообещающие вспышки.

Самую верхушку этого гиганта, очевидно, срезал удар молнии, обычно поражающей как раз самые высокие объекты. Но почему, интересно, это дерево не сгорело или не рухнуло во время гроз, изобилием которых славятся эти края?

Я забрался на одну из самых верхних веток, опасаясь, что она может обломиться или очередной удар электричества спалит меня вместе с насестом. Ветер раскачивал дерево вместе со мной с амплитудой в добрые двадцать футов.

И тогда я получил ответ на то, чем озадачился еще на земле. Замеченный мной только что золотой провод оказался на самом деле переплетением нескольких толстых металлических проволок, и конец этого жгута торчал из центра срезанной вершины. Судя по виду, это был какой-то сплав из меди, серебра и железа. Жгут завершался раскаленной докрасна развилкой.

Если бы Франклин не ознакомил меня со свойствами электрических сил, я мог бы сказать, что эта странная проволока светится не слишком ярко. Но я и сам овладел силой молнии. И это сооружение почти наверняка служило средневековым молниеотводом. Бладхаммеровы тамплиеры или скандинавские утописты внедрили в это дерево проволоку. Металл притягивал удары молний, и если эта проволока была достаточно длинной, то она могла отводить заряды в землю. То есть, возможно, проволока тянется вниз до самой земли.

Очевидно, что-то спрятано под корнями этой громадины.

Я ощутил странное покалывание, в воздухе возникло тревожное напряжение, темные облака приобрели свинцовый оттенок. Скорее инстинктивно, чем осознанно, я спустился с вершины на первую развилку и прижался к стволу, как мартышка. Задрав голову, я прищурился и глянул на проволочный обрубок, вдруг озарившийся яркой вспышкой. Через мгновение прогремел громовой раскат. Едва не ослепнув, я невольно зажмурился.

Молния ударила в проволочную развилку, и дерево содрогнулось, похоже, до самого основания. Меня сильно тряхнуло, но основная сила заряда молнии пришлась на внутреннюю часть ствола. Потрясенный таким ударом, я на мгновение потерял способность дышать, но умудрился не свалиться.

Потом звон в ушах прошел, проволока зашипела.

Сверху начали падать крупные и холодные дождевые капли.

Надо быстро слезать с этого дерева.