Мораль ментального мага

Глава 11. Прыжок веры

— Как-то странно, — проговорил Цитрин, разбив тревожное напряжение страхов о неслучившемся. — Тех троих я больше не ощущаю, они погибли...

— Но? — подбодрила змея, потому что менталист запнулся.

— Но что-то не так. Как будто чьё-то постороннее внимание. Враждебное. Рассеянное, я не могу определить дальность. Первый раз такое встречаю, как будто… не знаю, весь окрестный воздух не рад нас видеть. Это нормально для таких мест? Исса? — подобрался он. — Что не так?

Сначала змея выругалась, не стесняясь преподавателя. Он сам уже продемонстрировал богатый лексикон, вряд ли удивится.

— Нам конец, — пояснила она почти спокойно, не шевелясь. Чары менталист снял, но паника всё равно не спешила подступать — или не могла сквозь усталость. — Я разбудила магожорку. Мы всё ещё живы только потому, что стоим почти неподвижно, стоит сойти с этого камня… Как они тут всё это развели?!

— Но пока мы стоим, оно не нападает? Тогда поясняй, что это за дрянь. Что-нибудь придумаем.

Это было до безумия странное ощущение. Они словно замерли на крошечном пятачке над пропастью, таком, что не развернуться, не сменить положения. Неловкое движение — и смерть, ощерившаяся снизу, примет в распростёртые объятия. А они стоят, обнявшись, и спокойно обсуждают геологические тонкости, из-за которых появился этот разлом, протянувшийся до самого центра мира.

Магожорка была дрянью тоже из середины списка, не самой опасной, но на неё никогда не ходили в одиночку. Название она получила из-за предпочитаемой пищи: употребляла исключительно переработанную людьми магическую энергию. Её нельзя победить чарами, словно кидаться мясом в волка, но — можно отвлечь. Убивали магожорку холодным оружием, найдя вполне материальную сердцевину размером с арбуз — небольшую в сравнении со всей тварью, занимавшей до сотни квадратных метров. С этим выродком старались иметь дело только в атакующей трансформации.

— Я могла бы её отвлечь и дать тебе время добежать до той косы, перекинуться и взлететь, магожорка достаточно тупа и малоподвижна, но я на нуле. Тут с полным резервом шансов немного, а уж так…

— Если дело только в силе — бери мою, — спокойно предложил мужчина.

— Ты издеваешься? — всё-таки спросила Исса даже после того, как напомнила себе, с кем разговаривает. Преподаватель, да, но… он что, героических хроник перечитал?!

— Я — воздух, ты — огонь, я для тебя идеальный донор, — столь же хладнокровно продолжил он. — При добровольной передаче это имеет смысл, потерь немного. Вот только… А как эта гадость отреагирует на сопутствующий побочный выброс силы?

— Порадуется, — буркнула змея. — Ты после выгорания собираешься силой делиться?! Так магии можно лишиться или вообще погибнуть!

— Мне приятно, что ты за меня волнуешься. — Тёплый смешок вновь пощекотал ухо, губы опять, лаская, прошлись по шее.

Внутри тревожно ёкнуло, сердце заколотилось где-то под горлом.

— Что ты делаешь? — севшим голосом пробормотала Исса, обеими руками судорожно вцепившись в его запястье.

— То, о чём давно мечтал, — признался он и нежно прикусил мочку уха, пощекотал языком.

— Ты… Вы… Ты… Другого времени не нашлось?! — возмущённо прошипела змея, ощущая, как пылают щёки.

— Не хочу умирать, не попробовав. — Язык медленно очертил контур уха, и Иссу опалило жаром, как будто и не было вокруг сырости и холодного ветра Скалистого острова. — Раз уж мы стали так близки и перешли на «ты», — с коротким смешком мужчина чуть теснее прижал её к себе.

— Сумасшедший! — с трудом выдохнула змея. Высвободиться, однако, не попыталась. — А как же… Вся глубина моего отвращения, или как ты сказал?..

— Даже опытный менталист не застрахован от ошибки и сомнений, — признался он, а ладонь медленно, не спеша двинулась вверх. Пальцы Иссы невесомо скользнули по влажному шёлку рубашки, не в силах — да и не пытаясь — удержать. — Когда не уверен, слишком легко принять злость любимой на свой счёт.

— А сейчас? Уверен?

Мимоходом, словно невзначай огладив грудь, ладонь поднялась к шее, кончики пальцев пробежались по ней, надавили на подбородок, поворачивая голову.

— Вполне, — ответил Цитрин.

Так близко, что Исса, в какой-то момент вновь закрывшая глаза, чувствовала губами дразнящее тепло его губ. Несколько мгновений промедления показались бесконечно долгими, и она уже почти подалась навстречу сама — потому что это должно было случиться, независимо от того, что думала по этому поводу змея.

Впрочем, могла ли она вообще сейчас думать?

Несмотря на видимую неспешность, поцелуй вышел жадным, уверенным, ударил в голову сладким креплёным вином. Нестерпимо хотелось обернуться, перестать выворачивать шею — но Исса не смела шелохнуться. Разверстая хищная бездна всё ещё была здесь, почти рядом, и странно, что до сих пор не отреагировала на человеческое присутствие…

Вместо того чтобы думать над выходом из опасной ситуации, они отчаянно целовались, стоя на отмели, оставленной Пустотой. Почему-то это казалось во много раз важнее и неотложнее затаившейся магожорки.

Безумие. Наверное, вправду все менталисты немного сумасшедшие, а этот ещё и заразный — ничем другим объяснить собственное поведение Исса не могла. Сейчас ей было плевать на смертельную опасность и все сомнения. Сожаление вызывала лишь невозможность обернуться.

А может, в Пустоту осторожность? Может, тварь ничего не заметит?..

В этот момент Книжник прервал поцелуй. Забывшись, Исса подалась следом за его губами, но тонкие тёплые пальцы продолжали придерживать подбородок.

— Всё получится, — проговорил Цитрин. — Теперь — точно. Забирай. Помнишь механизм? Всё просто. Объединение силы без третьей ветки и обратный вектор.

И без того мягкий, бархатистый голос его звучал сейчас волнующей музыкой, тёплым мехом ласкал кожу, и смысл слов доходил до сознания Иссы с запозданием.

— Это безумие! — в очередной раз выдохнула она, наконец стряхнув сладкий туман.

— У тебя есть другой вариант? Мы не можем стоять здесь вечно. Ты уверена, что помощь явится? Я никакого сигнального контура не чувствую. Как скоро смогут отследить портал? Если смогут. Мне тоже не нравится, что отвлекать тварь будешь ты, но это хоть какой-то план. Я и так-то не боец, а уж сейчас...

— Что… — Исса всё-таки начала оборачиваться.

— Замри! — велел мужчина. — Оно волнуется от резких звуков и движения.

Змея втянула сквозь зубы почти сорвавшееся ругательство и бросила на менталиста лёгкий полевой диагност: первую помощь они изучали и определить какие-то серьёзные повреждения могли.

— Ты точно сумасшедший! — выругавшись, в очередной раз заявила она, когда заклинание бесстрастно перечислило повреждения — помимо десятка ушибов, падение на камни принесло Книжнику лёгкое сотрясение мозга, четыре мелких трещины в рёбрах и перелом плечевой кости со смещением. — У тебя рука покалечена, а ты с поцелуями!..

— А мне понравилось, — широко улыбнулся этот ненормальный, коснулся губами её виска. — Я глушу боль, кровью не истекаю, обороту это не помешает. Всё получится.

— Как глушишь?

— В голове. Я же менталист всё ещё! Давай поговорим об этом в лазарете, ладно? Связку!

Исса сдалась не от появившегося вдруг доверия к спорному плану, а от неожиданности и растерянности и, немного, от вдруг проскользнувших в голосе повелительно-стальных ноток. Потому что не советуют спорить с безумцами, а этот ещё и боли не чувствует, и вообще непонятно, он человек — или уже не очень?

Прямая передача силы была редкой и вообще-то запрещённой штукой. Массу ограничений на неё накладывала природа магии, ещё часть — законы. Без добровольного согласия и деятельного участия донора сила просто отказывалась течь в нужном направлении, и даже в этом случае требовалось учесть ряд условий. Между носителями одной стихии даже при всём старании потери составляли девяносто восемь процентов, некоторые комбинации вели к серьёзной травме реципиента — например, если огневик пытался хлебнуть воды. Что-то путное получалось только в связках огонь-воздух или земля-вода, и то только в одном направлении. В этом смысле им действительно повезло.

А вот чего не получалось компенсировать никакими средствами, так это мерзких ощущений от передачи. Исса сама не пробовала, но рассказывавший о механизме преподаватель был очень образен в сравнениях: ощущения выжимаемой половой тряпки для донора, а для реципиента — лягушки, которую хулиган надувает через соломинку.

Точно. Болезненное распирающее ощущение наполняло всё тело, словно расширялась кровь в венах, а не энергетические каналы наполнялись чужой силой. Книжник рядом дышал прерывисто, хрипло — кажется, его способность глушить ощущения не распространялась на это эфемерное чувство, которое не было болью в полном смысле, просто попыткой тела отреагировать на мучительное, неестественное состояние.

Сама процедура длилась недолго, куда дольше они оба стояли после, тяжело дыша, на дрожащих от слабости ногах, и пытались прийти в чувство.

— Извини, — первым нарушил молчание Цитрин. — Я не думал, что это настолько мерзко.

— Будешь должен! — глубоко вздохнула Исса, прислушиваясь к ощущениям. Отдохнувшей она себя назвать не могла, но резерв действительно пополнился достаточно для того, чтобы перейти в атакующую форму и суметь некоторое время отвлекать магожорку.

Теоретически. Главное, не думать о том, что практически она — недоучка, а на магожорку ходят только опытные маги не меньше чем вчетвером.

— Ты сможешь добежать до косы? Кажется, туда её влияние не распространяется.

— Точно не распространяется, — подтвердил Цитрин. Прикинул расстояние. — Минуту. Полторы с оборотом. Продержишься?

— Да, — отрывисто кивнула Исса, запрещая себе сомневаться. — По команде.

Несколько мелких огненных шариков змея швырнула в сторону, противоположную длинному каменистому носу. Коса или всё-таки это был рукотворный волнорез?..

Пространство вокруг вспухло, взвихрилось хаотическими потоками незнакомой силы. Исса кожей ощутила это движение, даже не пытаясь разобраться.

— Беги! — скомандовала она, в прыжке вперёд перекидываясь в атакующую форму.

Это походило на танец. Змеиное тело изгибалось, во все стороны летели брызги силы, облечённой в простейшую форму — шариков огня. Одновременно уворачиваться от энергетических щупалец и швыряться магией оказалось трудно, уже через пару мгновений она потеряла ориентацию в пространстве и счёт времени, сосредоточенная только на одном: не останавливаться ни на секунду. Каждая пауза оборачивалась жгучей болью: магожорка пыталась ухватить вёрткую добычу. Пока не успевала толком присосаться, распыляя внимание на множество мелких целей, но — надолго ли это?

Такую тварь всегда загоняли со стороны. И отвлекали двое, помогая друг другу. Третий прикрывал, вычислял сердцевину и шёл убивать.

Исса была одна, и требовалось от неё немного: продержаться минуту.

Слишком долго. Слишком больно. Слишком устала она после стычки с грохотунами — и слишком тяжело усваивалась чужая сила. Не по вкусу, не по размеру...

Оставалось надеяться, что хотя бы Цитрин успеет взлететь и не станет геройствовать, пытаясь спасти её.

Почему в это совсем не верится?..

Когда болью обхватило талию, Исса забилась, извиваясь всем телом, швырнула веер огненных шаров — и вскрикнула, когда болезненное ощущение сменилось свободным падением: Книжник тоже не ожидал, что от него начнут отбиваться.

Дракон успел. За мгновение до — и мгновением после, подхватив воздушной петлёй у самой земли и плюнув в магожорку для отвлечения сырой силой.

Наверное, он старался поосторожнее, но в когтях дракона всё равно было неудобно, больно, а самое главное — холодно. Ветер пронизывал до костей. Ещё только скрылось где-то позади, за скалой, побережье — а пальцы уже заиндевели, и хвоста Исса не чувствовала. Несколько попыток сплести тепловой кокон не увенчались успехом: сказывалась усталость, магия стекала по драконьей чешуе, да и голова от холода и усталости соображала вяло.

Вскоре она осознала, что способ выжить остался один. Главное, чтобы дракон от неожиданности не выронил.

Защитная трансформация возводила в абсолют некоторые особенности звериного родича. Гремучие змеи теплолюбивы и не переносят холода, но их северные сородичи куда более выносливые. Оставалось надеяться, что естественное замедление метаболизма от холода не перейдёт в вечный сон.

Не выронил. Это было последнее, что Исса отметила угасающим сознанием, а после — провалилась в темноту.

***

У тренированного разума много плюсов и возможностей, но и минусов хватает. Некоторые из них Книжник знал давно, некоторые — с удивлением открывал внезапно, на очередном жизненном повороте. Например, о собственной способности купировать боль так, чтобы она не доставляла неудобства, Цитрин знал ещё со времён учёбы, от наставника, и эта способность на всякий случай не афишировалась. Вряд ли кто-то начал бы её исследовать, всё уже давно изучено и описано кем надо, но иметь в рукаве такой козырь небесполезно: мало ли как обернётся жизнь!

А вот о побочном эффекте, что стандартные усыпляющие и обезболивающие чары действуют с оговорками, Книжник узнал только в момент операции на собственном плече. Он должен был мирно проспать всё это время, но разум отказался отключаться, и состояние оказалось в общем весьма мерзкое: вроде бы боли нет, но какое-то неприятное копошение ощущается, пусть и сквозь туман, слышны разговоры целителей, притом пошевелиться невозможно — тело словно ему не принадлежит.

Сложнее всего было заставить себя смириться с этим состоянием, а не продолжить борьбу за свободу: понятно же, для чего его обездвижили, зачем мешать людям работать!

Тем более они и так высказываются нелестно, но это ожидаемо. Он прекрасно знал, на что шёл: трансформация с таким сложным переломом не могла привести ни к чему хорошему. Туда-обратно — два изменения, усугубляющих смещение, калечащих руку ещё больше. Только выбора всё равно не было, и какой смысл волноваться? Остаётся лишь уповать на профессионализм матерящих его целителей и передовые достижения научной магии. И радоваться, что рука — левая, не ведущая.

Куда сильнее собственного плеча заботило состояние Иссы. Когда он с горем пополам приземлился на крыше, девушка в защитной трансформации была уже без сознания, и о дальнейшей судьбе её Цитрин не знал: их почти сразу приняли целители и уволокли обоих.

Знать бы, как она и что с ней, и он бы успокоился. Это полузабытьё, если немного привыкнуть, не тяготило, даже наоборот. Хорошая возможность разобраться в собственных эмоциях, успокоиться, вернуться к равновесию.

Что он начал приходить в норму после срыва, менталист и без сторонних наблюдателей отметил ещё на прошлой неделе. То ли так совпало, то ли и правда его встряхнул танец с Иссой и её поцелуй, но уже в понедельник он ловил себя на реакциях, от которых успел отвыкнуть. Например, волнение перед факультативом и встречей с рыжей змейкой.

Первое время, правда, прогресс был очень медленным и касался почти исключительно этой девушки, всё остальное волновало мало. Это нарушающее спокойствие ощущение не радовало, а тревожило, поэтому Цитрин старался отстраниться от чувства, цеплялся за холодную невозмутимость чистого разума. С ней было легче и понятнее.

Но корка расползалась, словно стремительно разъедаемый ржой металл, и прятаться под ней выходило всё хуже. Однако — старался. Ущербных после срыва способностей не хватило бы, чтобы внимательно проанализировать поведение и отношение Иссы, а без этого Книжник больше не рисковал предпринимать какие-то шаги и сохранял дистанцию.

Он уже почти убедил себя, что сумеет обойтись без этой девушки. Да, влюбился почти сразу, и чем больше с ней общался — тем глубже увязал в этом чувстве и в ней, но… тренированный разум способен глушить не только физическую боль. Слишком ярко отпечатались в сознании её тогдашние эмоции, слишком сложно оказалось в них усомниться и попробовать переступить.

Это изначально была плохая идея — попытаться отстраниться от ментальной магии. Прошлый срыв так впечатлил и, что уж там, напугал Книжника, что он готов был на многое, лишь бы не вляпаться в это опять. Поэтому повторил ошибку десятков менталистов, которым помогал справиться с её последствиями.

Одного не учёл: он слишком привык опираться на это дополнительное чувство и едва ли научится сейчас обходиться без него. Возможно и даже очень вероятно, что способность воспринимать эмоции окружающих напрямую компенсировала другие недостатки разума. Он уже отмечал ранее, что с трудом читает по лицам. Да, явные проявления эмоций вроде смеха или слёз сложно толковать двояко, но слабые сигналы — взгляды, неодобрительно поджатые губы — всего этого он не замечал. И путался. Помогали память, жизненный опыт, но всё же…

Глупо пытаться убежать от части себя. Сколько раз он объяснял это другим, помогая ментальным магам освоиться? Отчасти по собственной инициативе, чаще — по просьбе отца. Лёгкий в общении и обаятельный, Книжник очень быстро находил общий язык со сложными пациентами. Во многом с помощью дара, конечно, но оказалось удивительно легко забыть об этой маленькой детали. Поэтому таким ударом стали эмоции змеи. Если бы он видел признаки недовольства раньше, если бы ощутил раздражение… Сам себя перехитрил.

Но дар — с даром понятно. А вот Исса…

В понедельник факультатив прошёл для него кое-как. Он очень старался держать дистанцию, почти не отдавал себе отчёта, что именно говорит и делает, но, кажется, смог скрыть всё это от девушки.

К понедельнику в нём уже воскресла надежда на то, что не всё потеряно, что не так уж всё плохо, и, может быть, Исса даст ему шанс...

А потом появился этот портал. И она в его объятиях. И доверчиво открытое сознание…

Было от чего потерять голову.

Цитрин отчасти даже благодарил того, кто прислал ему этот «подарок»: едва ли в другой ситуации змея столь быстро подпустила бы его так близко. За собственное плечо он почти не сердился — наверное, не до конца сознавал серьёзность травмы, — и вполне мог его простить таинственному злодею. Его, пережитый страх, эту безумную пробежку по камням, которая наверняка станет преследовать в дурных снах, поэтому стоит отдельно озаботиться проработкой …

Но если змея пострадала серьёзнее, чем он предполагает, превратить отдельно взятую жизнь в кошмар наяву не составит труда. Вот сейчас его подлатают, выпустят из лазарета, и можно заняться поисками. До сих пор он не очень-то беспокоился о каких-то интригах и недоброжелателях, даже несмотря на предупреждение Кастета, но сейчас этот некто перешёл черту.

Его нетрудно будет вычислить. Книжник именно чем-то подобным занимался при дворе императора и отлично набил руку в провокации и поиске нужных мыслей. До сих пор он не спешил прибегать к прежнему опыту не только из-за нежелания, но и из-за не до конца послушного после срыва дара. Теперь же ограничений не станет.

Тут сказать несколько слов, там сделать важное объявление — и он сам себя выдаст. Даже те, кто отлично контролируют лицо, не способны удержаться от мыслей. Этому учат менталистов, но в богатой практике и Книжника, и его учителя, и предшественников того случаи участия собратьев по дару в заговорах можно было пересчитать по пальцам, и все они сводились к сторонней консультации или использованию втёмную. Не потому, что все они законопослушные, а потому, что исключительно редко ведут насыщенную общественную жизнь и никогда не тянутся к власти: она слишком тяготит.

О том, что Исса может вообще не выжить, Цитрин не думал сознательно и очень старательно. Так и до третьего срыва недалеко. На этот раз точно последнего.

Пока длилась операция, Книжник успел примерно прикинуть, кому, что и когда надо сказать, чтобы вызвать нужную реакцию.

Вряд ли у простых студентов была возможность добыть ценный и редкий артефакт, к тому же уникального внешнего вида, подобрать специальную экранирующую шкатулку, которая спрятала артефакт от проверки в службе доставки, да ещё так точно настроить его на один из исследовательских полигонов с Пустотой.

Вариантов оставалось два: кто-то из опытных преподавателей или старшекурсников-артефакторов, которые в роли злодея выглядели менее убедительно: зачем бы им подстраивать гадости незнакомому менталисту? Разве только месть за родительскую обиду, но… сомнительно. О мотивах преподавателей Цитрин тоже не догадывался, но это можно будет установить после.

От вялых размышлений его отвлекло постепенное возвращение чувствительности, пришлось цепляться за ускользающее состояние отстранённости. Кажется, дело близилось к финалу, и проще было перебиться собственными силами, чем отвлекать магов от ответственного процесса. Тут уже стало не до размышлений, а вскоре утомлённое сознание и вовсе предпочло померкнуть.

Пробуждение оказалось неприятным, но терпимым. Ныли рёбра, в плече под лубком пульсировала боль, слегка мутило, но сесть в постели Книжник сумел, и от этого не стало намного хуже. Ощущалась страшная слабость, резерв давно не был настолько опустошён — если вообще хоть когда-то был, всё же классической стихийной магией дракон пользовался редко, а от ментальной разум уставал гораздо раньше.

В небольшой светлой двухместной палате Цитрин был один. Его заботливо переодели в лёгкие больничные штаны и поставили возле постели тапки. Без спешки и резких движений, осторожно мужчина спустил ноги с койки, нашарил обувь. Плечо зафиксировали прижатым к телу, и это был не худший вариант. На малейшее шевеление оно отзывалось вспышками боли, но глухой, терпимой, и Книжник не стал её задавливать. Неприятно, но можно пережить, а если отрубить ощущения — велик шанс забыться и пустить прахом весь труд магов. Стоило бы ещё выяснить, что именно у них получилось, но это терпело. Пальцы ощущаются, шевелятся, а остальное ерунда.

Держась за спинку кровати, он поднялся на ноги. Голову повело, но через несколько мгновений дурнота схлынула. Первые шаги — неуверенные, шаркающие, а там до стула в изножье кровати он добрался почти уверенно. Цель была простой: сложенные на сиденье брюки. Там же нашлось бельё, носки, ботинки под стулом. Осторожничая, с трудом справляясь одной рукой, но в своё переодеться получилось, и это добавило оптимизма.

Спасти рубашку явно не удалось, больничной ему тоже не досталось, так что некоторое время мужчина колебался: вроде просто так идти — неприлично, но не сидеть же из-за этого на месте.

Дракон почти решился, когда дверь распахнулась сама.

— Ну вы посмотрите на него! — ухмыльнулся Кастет, входя в палату. — Я бросаю всё, мчусь к постели умирающего друга — и что вижу? Едва успеваю остановить готовящийся побег!

— Я тоже рад тебя видеть, — улыбнулся Книжник. — Надеюсь, ты догадался принести рубашку?

— И не только! — рассмеялся он, сбросил с плеча небольшую холщовую сумку и окинул менталиста оценивающим взглядом. — Но остальное вроде бы выглядит неплохо. Да, погоди, самое главное!

Самое главное он вытащил из кармана брюк, и это оказался длинный неровный бледно-розовый кристалл на толстой цепочке. Книжник без возражений наклонил голову, позволяя надеть подвеску ему на шею, словно награду. Вещь была куда ценнее: личный целительный артефакт наследника, достояние империи. Очень мало кто мог позволить себе такую драгоценность — плод долгой и очень кропотливой работы нескольких сильных магов.

— Спасибо. — Цитрин ещё раз наклонил голову: чары заработали моментально, ослабляя боль и принося облегчение. — Ты знаешь, как Исса?

— Понятия не имею, я шёл спасать твою жизнь, — пожал плечами Кастет.

— Но рубашку прихватил, — улыбнулся Цитрин, принимая одежду.

— Я надеялся, что мне в спешке доложили не то, — кивнул он. Пару мгновений понаблюдал, как друг пытается одной рукой управиться с рубашкой, трагически вздохнул и бросил сумку на кровать. — Жалкое зрелище! Давай помогу, страдалец, — не выдержав, отобрал он одежду, встряхнул и расправил. — Хоть камердинера к тебе приставляй, честное слово. Смотреть тошно.

— Не смотри, — спокойно отмахнулся Цитрин.

— С другой стороны, — философски продолжил Кастет, — у тебя же змейка есть, она и поможет, если что…

— Ты не представляешь, как мне сейчас хочется совершить покушение на наследника престола, — признался менталист.

— Почему же, отлично представляю! — обрадовался тот, сноровисто застёгивая пуговицы рубашки прямо поверх примотанной руки. — Но у тебя есть смягчающее обстоятельство: моё провокационное поведение. Нет, всё-таки душераздирающее зрелище! — Пытаться заправить рубашку в брюки он не стал, отступил на шаг и окинул Цитрина взглядом. И без того бледный, взъерошенный ментальный маг окончательно уподобился оборванцу. — Я рад, что ты вернулся. В прошлую седмицу было хуже. Но если серьёзно, как у тебя со змеёй? Я оказался прав?

— Я не уверен, что змея жива, — исподлобья глянул на него Книжник.

— Извини, — устыдился наследник. — Пойдём выяснять.

Встреченный целитель с ходу начал ворчать на нарушение пациентом режима. Попытался отказаться отвечать на вопросы, но тут снова вмешался Лазурит Кастет: он отлично знал менталиста и прекрасно видел, что тот с трудом держится в рамках вежливости. Ещё немного болтовни, и прямо на глазах наследника совершилось бы серьёзное нарушение закона. Не то чтобы ворчливый медик вызывал слишком много сочувствия, да и не прибил бы его Цитрин, но зачем доводить до дурного? Тем более самому Книжнику тоже стоило поберечься, слишком много испытаний для не самого прочного организма.

Лазурит сорвался с места сразу, как только ему доложили о происшествии с другом. Про его состояние ничего определённого не сказали, суть донесения была в другом, а про «при смерти» наследник не то чтобы приврал — озвучил собственные страхи. Так что сейчас на недовольного, встрёпанного Цитрина он смотрел с почти родительским умилением и был готов на некоторые жертвы, лишь бы «деточка» хорошо себя чувствовала.

Выяснив, что его возлюбленной ничего не угрожает — да, переохладилась, но жива и восстанавливается, завтра её разбудят и, если всё в порядке, отпустят с миром, — Книжник присмирел. Однако в палату возвращаться отказался, предпочёл уйти в свою комнату, но целитель не очень-то настаивал. Помощь дракону оказали, на подвиги тот не рвался, пусть отсыпается у себя. А уж глянув на артефакт, целитель вовсе присвистнул, уважительно покивал и не без зависти заверил, что к завтрашнему дню основные повреждения должны зажить. Руке, конечно, даже с такой подмогой понадобится больше времени, но и ей должно заметно полегчать.

— Что у него всё-таки с рукой? — уточнил Кастет.

Если вкратце, оказалось, что Книжник чудом не остался калекой, и магам пришлось здорово поднапрячься, чтобы собрать кость. Да и везение его впечатляло: при таком повреждении с большой вероятностью он, даже сохранив подвижность, мог утратить чувствительность. А так — ничего, отделался буквально лёгким испугом.

Преподавательские покои были не намного больше студенческих, но Цитрину нравилось это место. Совсем небольшая спальня, совмещённая с душевой уборная и гостиная-кабинет, в которой с трудом поместится больше четырёх гостей, зато одному — спокойно и уютно. Пробыл менталист здесь не так уж долго, но основательно обжился. Любимая чашка, спиртовка и чайничек на столе, набор чайных сборов в красивых банках, любимое панно-водопад в технике цветомагии — на самом видном месте. Разложенные книги, старый потёртый плед… Комната выглядела так, словно в ней живут не месяц, а несколько лет.

— Я так понимаю, отец напрасно надеется на твоё возвращение во дворец? — перешёл на серьёзный тон Кастет, оглядевшись. Друг предложил чай, и отказываться наследник не стал, как и лезть с помощью. Только банку с чаем открыл, но ту Книжник протянул сам.

— Я сразу об этом говорил, — ответил Цитрин. — Понимаю, что ему было бы спокойнее в моём присутствии, и он искренне надеется, что это пройдёт, но — нет. Мне до смерти надоела политика.

— В столице тебя не пытались убить, — возразил Кастет.

— Пытались, и не один раз, и ты прекрасно это знаешь, просто служба безопасности работает отлично, — отмахнулся менталист. — А здесь… Не уверен, что меня действительно хотели убить. Напугать, может быть. Насколько я понял суть этого эксперимента, никто ведь заранее не знает, заглянет ли в огороженное место Пустота, и что именно из неё выползет. Нам с Иссой просто не повезло. Наверное. Небо знает, как часто вся эта мерзость встречается...

— Расскажи, что там было?

Кастет слушал внимательно с самого начала — подарок, телепорт, драка, побег. Ему хватало опыта допросов, чтобы понимать: какие-то детали друг опускает, но указывать на это он не стал. Всё же он тут как гость, расследованием занимаются другие люди, и они же будут задавать вопросы, а Лазуриту хотелось составить общую картину. И сказанного вполне хватило, чтобы убедиться: его опасение за жизнь друга было более чем оправданным.

— Придётся завтра вспомнить опыт придворной жизни, — с лёгкой улыбкой подытожил Книжник. — Сказать что надо и послушать, кто себя выдаст.

— Этот шаг можно пропустить, — отмахнулся Кастет, — злодея нашли ещё до вашего возвращения.

— Как это? — опешил менталист.

— Да он сам сознался. Топаз Бант. Посыльный оказался любопытным парнем, не удержался, подглядел. Он знал про вас двоих сплетни, так что очень хотел животрепещущих подробностей. Но ты на него особо не злись, парень молодец. Когда вы на его глазах исчезли, он понял, что это серьёзно, поднял тревогу, сообщил преподавателям. Послали за артефакторами, чтобы разобраться, куда вас выкинуло, а тут и этот нарисовался со своим признанием.

— Но зачем? Почему?! — потрясённо уставился на друга Цитрин. — Имею в виду, почему сознался и зачем всё это устроил? Я с ним никогда не общался! И никаких заговоров с Топазами не припомню: семья большая, но в политику они не рвутся.

— А вот тут я ничего сказать не могу, молчит. Говорит — личная неприязнь, вины не отрицает. Во всяком случае, мне так докладывали, а разговаривать с ним я ещё не пытался, помчался о тебе справки наводить. Сейчас спецы больше артефакторов трясут, кто-то же продал ему эту игрушку, и настроил, и контейнер подходящий подобрал, а это тоже штучная работа. Когда такие порталы ушли в народ, университет почти не проверяли. Может, зря.

— Я хочу с ним поговорить, — решительно вскинул взгляд от чашки Цитрин. — С Топазом. Лучше прямо сейчас. Где он?

— Думаешь, тебе расскажет? — спросил Кастет с сомнением, хотя и сам предполагал нечто подобное. Но всё же... — Может, помаринуем его пару дней? И у тебя вид станет менее жалким.

— Если это месть, то жалкий вид только подтолкнёт его к откровенности, — возразил Книжник. — Подраться я с ним, конечно, не смогу, но я и в лучшей своей форме ничего не противопоставлю опытному боевику, не выходя за рамки закона, — широко улыбнулся он. — И ты прекрасно это знаешь. Кос, я не настолько пострадал, чтобы оборачивать меня в вату, как драгоценную вазу.

— Знаю, — устало кивнул тот. — Но запасных друзей на случай твоей гибели у меня нет, а ты в последнее время часто заставляешь об этом вспоминать.

— Прости, — серьёзно, без улыбки, проговорил менталист. — Хорошо понимаю и на твоём месте, наверное, проявлял бы куда меньше адекватности. Но благодаря твоему артефакту я чувствую себя хорошо, да и опасности для жизни не было. Что тебе такое доложили? — сообразил, наконец, Цитрин, из-за чего друг может так дёргаться и почему примчался, бросив всё, с драгоценным целительским артефактом в кармане.

— Да ничего толком, — поморщился Кастет. — Ладно, идём, мне тоже любопытно, что он скажет.

— Идём, но последний вопрос. А кто тогда одежду передал, если ты мчался оживлять полутруп?

— Ромашка, — вздохнул наследник, и Цитрин не сумел спрятать улыбку.

Это был тот случай, когда дракону не повезло с именем, даже на взгляд самых ортодоксальных поборников старых традиций. При всём старании никто из знакомых Ромашки Гематита не мог бы вспомнить более безумного сочетания.

В его семье на протяжении поколений любовно сохранялся, вопреки всем предрассудкам, дар магов тьмы. Ромашка был сильнейшим не только в своём поколении, но и, пожалуй, среди живущих, занимал пост начальника личной императорской канцелярии, занимавшейся всем — от официальной деловой переписки до охраны семьи и выполнения самых щекотливых поручений. Своё имя он принимал с философской иронией, с нею же — взял на себя заботу о наследнике после того давнего покушения, которое случайно сорвал менталист, подслушав чужие мысли, заодно пригрел под крылом Книжника. Вот уж кто не был склонен к пустой панике, зато видел людей насквозь! Порой Цитрину казалось, что он ментальный маг посильнее его самого, но оставалось смириться, что это проявление иных талантов.

Никаких казематов для опасных преступников в университете отродясь не было, его строили для учёбы, но отослать провинившегося боевика куда-то в более подходящие края до сих пор не успели, поэтому его заперли в одной из лабораторий. По иронии судьбы — у портальщиков, потому что только у них нашлось достаточно изолированное пустое помещение. В качестве охраны приставили тоже боевика, и Кастет глянул на него с подозрением — как бы не выпустил по старой дружбе! — но хмурый пожилой кентавр к своей временной службе отнёсся ответственно.

Устроили Банта с удобствами: принесли походную постель, пару стульев, стол, не забыли о воде, еде, книгах и даже дорожном туалете — в запасах у артефакторов и не такое можно найти.

До появления гостей Топаз сидел у стола, кажется просто пялясь в стену, когда дверь открылась — поднялся. Поклонился вошедшему первым Лазуриту, явно узнав его, насторожённым взглядом окинул Книжника и молча замер.

Цитрин смотрел на него — и никак не мог вспомнить. Феноменальной памятью он не обладал, хотя до сих пор на забывчивость не жаловался, но Топаза не узнавал. Да, сейчас они пересекались, он знал, что этот дракон — куратор его возлюбленной змеи, но и только. За время его работы в университете они не могли так рассориться, значит, причина личной неприязни возникла раньше. Но вспомнить этого Топаза Книжник не мог.

Они учились в одно время, и Бант был из лучших, самых ярких боевиков, а Книжник выделялся даже среди немногочисленных менталистов, даже несмотря на то, что специальностью своей выбрал девичье и самое непрестижное «хозяйственное чародейство». Этим, впрочем, тоже выделялся, и будь на его месте кто-то другой — дал бы недругам повод для насмешек. Теоретически они должны были слышать и знать о существовании друг друга, но в годы учёбы настолько посторонние люди совсем не интересовали Цитрина.

Ненависти в Топазе не чувствовалось. Сейчас Книжник ощущал его досаду, чувство вины, уныние — в общем, в собственный адрес — раздражение и неприязнь, не больше. Конечно, всё могло перегореть, вытесненное искренним раскаянием и осознанием собственной глупости, но это уже не выяснить точно.

В очередной раз кольнула досада на самого себя: не таскай он постоянно этот дурацкий артефакт, уж такие сильные направленные эмоции почувствовал бы, что-нибудь предпринял, и всё могло сложиться гораздо лучше.

Трусость никогда не доводит до добра. Даже если кажется, что она во благо.

— За что ты мне мстишь? В чём ты считаешь меня виноватым? — помолчав некоторое время, прямо спросил Книжник.

Боевик только досадливо поморщился и отвернул голову. Сесть при наследнике, однако, не посмел.

— Из-за службы при дворе? Из-за знакомств? Из-за денег? — медленно, тщательно проговаривая слова, Цитрин внимательно прислушивался к дару и молчаливому боевику.

Обмануть ментального мага можно, подобный фокус проходил далеко не со всеми. Немного тренировки и опыта — и поверхностное, на грани законности, касание не давало ничего, а на большее сейчас менталист не был способен. Но где намеренные тренировки опытных интриганов, и где — этот дракон!

— Из-за женщины? — продолжил Цитрин перебирать основные конфликтные моменты без малейшей привязки к действительности. — Серьёзно? — окончательно растерялся он. — Ты что, тоже влюблён в Иссу?! — предположил единственное, что пришло в голову.

— Я что, извращенец, к детям приставать? — скривился Топаз. Запнулся. — Как она?

— Плохо, — без малейшей заминки соврал Кастет. — Врачи борются.

Бант посмурнел.

— Надеюсь, поправится. Она не должна была пострадать. Да и ты… — он скривился, дёрнул головой.

— Когда я мог увести у тебя девушку?

— Не льсти себе, — криво усмехнулся Топаз, смерив менталиста неприязненным, уничижительным взглядом. Помолчал пару мгновений. — Кошка Нефрит, помнишь такую?

— Знаю её, — с недоумением подтвердил Цитрин. — И что?

— Она даже не смотрела в твою сторону! Обидно было, да?

— Погоди, — он тряхнул головой. — О чём ты вообще? Почему она должна была смотреть в мою сторону?

— То есть что, вся эта ерунда — из-за какой-то старой романтической истории? — пробормотал Кастет, потому что Топаз опять промолчал. — Он тебе тридцать лет бабу простить не может?!

— Я вообще ничего не понимаю, — признался Книжник. — Кошка Нефрит… Не в моих правилах плохо отзываться о женщинах, но… Нет, бесспорно, красавица. Но это была неприятная особа, весьма избалованная и охочая до денег, насколько нужно быть слепым…

— Не смей так о ней говорить! — взвился Бант, дёрнулся в его сторону, но дорогу заступил Кастет. На всякий случай: даже он не думал, что боевик кинется в драку.

Цитрин правильно предполагал, его присутствие спровоцировало-таки боевика на рассказ. Короткий, немного сумбурный и очень глупый.

Цитрин отлично помнил Кошку Нефрит — избалованную девчонку, которая слишком хотела привычной красивой жизни и ради этого пошла на преступление. На беду, ей вполне хватило таланта и навыков, чтобы готовить среднее зелье памяти — истурум. Но не хватило осторожности и здравомыслия, чтобы оценить последствия. Она так привыкла жить за спиной отца, который почти всё позволял, что даже не задумывалась о расплате.

Книжник тогда заметил странности в поведении одного хорошего знакомого, заподозрил неладное, пригляделся — и в конце концов вышел на тех, кто подсадил бедолагу на истурум. Всех, кого сумел вычислить, он без малейших колебаний сдал в деканат. Кошку отчислили, а могли бы и под суд отправить. Она вернулась в семью, где была вынуждена выйти замуж по указке родителя.

Цитрин этого не помнил, но Бант любил красивую драконицу, встречался с ней и собирался жениться. Потом грянула эта история, семейного счастья не случилось, да и с женщинами с тех пор Топазу удивительно не везло, так что окончательно забыть юношеское чувство не удалось. Понятно, что ничего уже не вернуть, но казалось, что та история — это главный упущенный шанс в его жизни, из-за чего всё сложилось не так.

Поначалу он не собирался мстить, когда Книжник явился в университет, но потихоньку обида и злость разгорелись, причём во многом благодаря Иссе ас-Брусле. Топаза невероятно злило особое положение менталиста, которому сходило с рук то, за что других выгоняли из университета. Ему сходило, а Кошке…

А дальше, как водится, слово за слово. Сначала распустить слухи, потом отправить анонимку в надзор — уж кто-кто, а куратор отлично знал горячий нрав подопечной. Потом под руку попал этот проклятый портал.

Не было преступного сообщества и канала контрабанды порталов, о которых думал наследник. Просто один бестолковый боевой маг воспользовался тем, что готовился очередной рейд на экспериментальный полигон, портал был готов и настроен. У Топаза было несколько друзей-артефакторов, найти подходящую коробку с экраном для серьёзной магической начинки — сложно для студента, а для него пара пустяков. И подкинуть артефакт недругу, чтобы того хоть немного проняло.

На эмоциях. Потому что прошлая подлянка обернулась не так, как должна была. Он не ожидал срыва, он хотел ссоры — чтобы Цитрин хотя бы ненадолго почувствовал боль от потери любимой женщины. И даже после этого Книжник казался непрошибаемым, чем невероятно злил, а Исса не испугалась, не отчаялась, даже наоборот, рассталась со своим парнем.

Что для менталиста, неспособного противостоять тварям Пустоты, встреча с ними означает неминуемую смерть, Топаз не задумывался до того момента, как об исчезновении преподавателя и студентки стало известно. Да и задумался только из-за беспокойства за Иссу: хорошая студентка, талантливая, но всего только третий курс! И спутник едва ли сможет её защитить.

Так что в последнем поступке он раскаивался совершенно искренне, готов был принять любое наказание и очень надеялся, что змея выкарабкается.

А самое ироничное, что Цитрин во время жизни во дворце сталкивался с Кошкой раздора чаще, чем во время учёбы, да и наследник её знал, и достаточно неплохо. Она вышла замуж в его клан, за очередного дальнего родственника, и была теперь Лазурит.

Говорить об этом Банту Книжник не стал, но, на его взгляд, такой жизненный поворот пошёл женщине на пользу: меньше любить деньги и удовольствия она не стала, но отсутствие соблазнов и наличие мужа, потакавшего капризам и не допускающего лишних контактов, сделали из неё законопослушную и даже где-то примерную супругу. Насколько она любила Лазурита, Цитрин точно сказать не мог, но в скандалах не участвовала и уж точно соблюдала приличия. Выглядела она счастливой и довольной судьбой.

— Небо, какой же идиот! — высказался наследник, когда они с менталистом оставили арестанта в одиночестве. — Он что, вообще газет не читает и не знает, что любовь всей его жизни прекрасно себя чувствует?

— Людям свойственно закрывать глаза на то, что не вписывается в их картину мира. — Книжник отреагировал гораздо спокойнее. — Грустная история. Мне думается, всё он прекрасно знал. Просто не смог вовремя отпустить. Психологу бы его хорошему показать — так ведь не пойдёт! Чтобы крутой боевик признал, что ему нужна помощь… — Цитрин поморщился и махнул здоровой рукой.

— Что с ним делать после этого? — помолчав, проговорил Кастет. — Наворотил от души, без наказания не оставить, но вроде и сам понял, что натворил. Отправить на Туманную гряду, что ли, пусть там отрабатывает! Или ты жаждешь крови?

— Делай как считаешь нужным. Я бы оставил до конца учебного года, чтобы замену не искать в середине семестра…

— А ты, гляжу, проникся преподавательской деятельностью! — развеселился Лазурит. — Ладно, посмотрим. Иди-ка отдыхай. А за артефактом я завтра кого-нибудь пришлю, ну или сам явлюсь, если время найду.

Книжник только кивнул. Всё, что он хотел сделать сегодня, уже сделал, Иссе ничем помочь не мог, и самое лучшее, что ему оставалось, это и впрямь пойти спать.