Мороженщик

Медицинский центр Бакхеда

— Доктор Лихнес, я не понимаю, почему вы не хотите воспринимать мой визит всерьез, — говорил Эйхорд, стараясь не выходить из себя. Они наконец нашли терапевта Скамвея.

— Почему это не хочу?

— А как, по-вашему, это называется?

— Что?

Спокойно. Гнусный тип. Лицо напоминает молодого Тедди в его бытность сенатором. Лицо позера.

— Как вы назвали бы отсутствие реакции на официальные вопросы в расследовании убийства?

— Для начала я мог бы назвать ваши методы бесцеремонными.

— Бесцеремонными? Вы понимаете, что этот ненормальный сукин сын убил восемь или десять человек — это только о ком мы знаем? Довел до психушки сестру! Вы знаете, что...

— Я еще раз повторяю вам, что не могу нарушать врачебную этику. Отношения с пациентами — вы же знаете — предполагают полную откровенность и являются врачебной тайной. Если люди не доверяются врачу безраздельно, то лечение по меньшей мере бесполезно. Доверие — вот самое главное в отношениях врача и пациента, — с подъемом закончил физиотерапевт.

Просто придушить его хотелось. У Эйхорда был трудный день. Вчерашняя «молния» от замдиректора криминалистической лаборатории Главного управления о результате анализа следов спермы на теле Хитер Леннон сняла подозрения с Денненмюллера и Фрейдрихса.

Джек был просто уничтожен отказом окружного прокурора от немедленного предъявления обвинения Алану Скамвею. Чиновник сказал ему:

— Вы не совсем в курсе дела. Запутанность и противоречивость наших законов уникальна, законодательство сейчас пересматривается. Новые методики еще только отрабатываются. В соответствии с этим некоторые службы считают себя вправе отказываться от проведения анализов, чтобы не давать нам оснований для предъявления обвинения.

— Но мы можем и схитрить. Есть масса способов взять на анализ кровь, слизь, ткани...

— Господи! Джек, это последнее, что вы должны делать. А пока соберите неопровержимые доказательства, серьезные материалы против мерзавца, чтобы ему некуда было деться. Это ваша работа. Не думайте, что заключение лаборатории может стать главной уликой. При существующих законах этого не будет.

— Но у меня и так накоплены серьезные материалы, собранные мной и внутренними службами...

— Вы в Бакхеде, Джек. Забыли, что говорят наши яйцеголовые? Надо найти железные доказательства против вашего парня. А то получили какую-то сомнительную пробу, и хотите сделать ее главной уликой в суде. Не делайте этого! Вы сами окажетесь в грязи и дерьме.

«Падаль, — подумал Эйхорд и заставил себя глубоко дышать. — Сам ты дерьмо».

Он поблагодарил окружного прокурора и, сцепив зубы, снова начал копать улики на Скамвея.

Следующий день начался еще хуже. Ему сообщили, что рассылка снимков подозреваемых в Неваде не дала результатов. Окончательно Эйхорд был сражен после разговора с полицией Амарилло. Они показали фото пожилому джентльмену в Веге, и он «не смог с уверенностью ничего сказать». Было похоже, что до финиша еще далеко. При неудаче в полиции пользовались словом «вафля». Джек оказался вафлей.

Это был тот самый случай, когда в качестве защитника закона чувствуешь себя полностью бесправным. Во время их встречи Скамвей выглядел вполне уверенным в себе. Почему он не хотел, чтобы Эйхорд поговорил с Ники Додд? Джек установил круглосуточное наблюдение за домом в Северном Бакхеде, но в течение трех дней она не входила и не выходила. Похоже, что у этого хрена Скамвея было нечто вроде тайного хода. Одному из наблюдателей показалось, правда, что он видел женскую тень в окне, но уверенности не было.

Если женщина скрывается в доме, надо до нее добраться. В разговоре с ней с глазу на глаз Джек надеялся прояснить для себя некоторые темные места. У него и в самом деле мало данных, тем важнее вытянуть из нее что-нибудь. Если спрашивать умело, можно узнать многое. Главное, что ему нужно — это отсутствие хозяина. Он хотел прийти, когда в доме никого не будет. Может быть, получить ордер на обыск? Нет. Ни к чему.

Скамвей — это Спода. С большой долей вероятности. Особенно в связи с Дианой Талувера из банка Мосс-Гров. Добраться до возможного мотива — это одно, а получить разрешение на арест от службы окружного прокурора, суметь представить им подлежащий судебному разбирательству пакет документов — совсем другое. Гений сыска Эйхорд хорошо знал этих чертовых тупиц. Он кипел от злости, возвращаясь в управление.

Ему надо было заехать домой освежить в памяти старые показания, а заодно послушать детский крик, поскольку мультфильмы по телевизору перестали крутить по неизвестным причинам. Только это отвлекало его от мыслей о трейлере в Блайтвилле и серебристом подносе с кровавым месивом на нем.

Эйхорд в последнее время был так поглощен делами, что для него ночь мало отличалась от дня. Он приехал домой и попробовал работать. Важно было найти свои ошибки, решить, что делать дальше, какое место следует посетить снова. И все это под постоянный аккомпанемент громких, злобных, долгих истерик Джонатана. Потом им с Донной все-таки удалось побыть наедине, и он отправился спать с ощущением кошмарной слабости. Она внезапно охватывала его, когда он терпел неудачу. И в довершение ко всему вдруг вспомнилась страница «Журнала возмездия».

Он старался никогда не думать об этом. Но вот сейчас в памяти отчетливо всплыл тот кошмарный день. Сначала звонок от шефа полиции Блайтвилла, который сообщил ему об «альбоме с газетными вырезками», найденном в том памятном доме, когда частично прогнил пол. Под настилом дома был спрятан кровавый дневник мистера Оуэна Хиллфлоена. В нем он вычурно и подробно описывал свои преступления, часто прибегая к цитатам из Священного писания.

И те страницы, где старый негодяй подробно описывал убийство детей, навсегда каленым железом были выжжены в памяти Джека. Он словно воочию видел последние часы мучений малолетних жертв. На той странице мерзавец объяснял, зачем потребовались детские головы и на какие пытки он обрекал детей, прежде чем убить и расчленить.

Наконец Джеку удалось заснуть. Но и во сне он поворачивал круглую ручку двери, входил, шарил лучом фонарика по стенам, искал выключатель, включал свет, видел глазное яблоко и ощущал сильнейшее зловоние. Все это было в нем уже навсегда.