Моряки Гора

Глава 26 Внутренний двор замка Лорда Темму

Это был отличный бросок. Пролетев двадцать ярдов, дротик вонзился в толстый столб, установленный во внутреннем дворе замка.

— Браво, Филоктет, — похвалил я.

Собравшиеся во дворе мужчины одобрительным гулом выразили общее согласие со мной.

В стороне тренировались лучники пани. Из их больших, необычного вида луков одна за другой слетали стрелы, практически все до одной поражавшие покрытые шелком соломенные мишени.

Не хотел бы я стоять против таких парней на поле боя.

— Когда мы, наконец, выступим? — поинтересовался у меня Филоктет.

— Откуда мне знать? — пожал я плечами. — Нам остается только ждать.

Восемь дней назад с разведывательной миссией из замка вышел довольно мощный отряд в пять сотен человек, одна сотня воинов пани, людей Лорда Темму, и четыре сотни солдат из числа наших наемников.

Позади нас то и дело раздавался звон острой стали. Само собой, все старались сдерживать свои удары, но, даже при этом кровь не была редкостью во время таких упражнений.

— Говорят, что в армии врагов, — сказал кто-то из собравшихся, — много простолюдинов пани, призванных на службу силой. Рева военного горна будет достаточно, чтобы они сбежали с поля боя.

— Наши парни скосят их как са-тарну, расколют как тоспиты, раздавят как сушеные лармы, — поддержал его другой.

— Наших парней неслабо потрепали в лощине на берегу, — задумчиво проговорил третий.

— Нас там захватили врасплох, заманили в засаду, — возмущенно напомнил первый. — Мы просто не были готовы.

— Там были элитные войска, — поддержал его второй, — подготовившиеся и сконцентрировавшиеся.

— И при этом мы достаточно неплохо сдерживали их, прикрывая эвакуацию, — добавил первый.

— Вспомни, насколько нас превосходили численно, — воскликнул второй.

С одной стороны меня, конечно, не могло не радовать, что моральный дух наших парней по-прежнему был на высоте. Однако с другой стороны, насколько я смог разузнать, существовала серьезная вероятность того, что нас могли серьезно превзойти численно в любом генеральном сражении. В идеале, конечно, следует навязывать врагу бой только тогда, когда это выгодно тебе, а не ему. Небольшой отряд, вероятно, сможет справиться с отрядом еще меньшей численности. Таким образом, армия, пусть небольшая, но быстрая и маневренная, разумно размещенная и используемая, может провести сотню боев, сотню обстрелов, причинив серьезный ущерб более многочисленной армии, если сможет бить ее по частям. По статистике, вероятность того, что два человека, победят одного, гораздо выше, чем обратная ситуация, причем в итоге, скорее всего, оба этих мужчины останутся в живых. Так что важность численного превосходства гораздо выше, чем это может показаться.

— Наши парни должны вскоре вернуться, причем с трофеями, — заявил кто-то.

— И возможно с женщинами, — добавил другой.

— Это будут паньские женщины, — заметил третий.

— Какое это имеет значение? — поинтересовался второй.

— А что они вообще собой представляют? — спросил первый.

— Сходи в деревню, — предложил третий, — там есть хижина с рабынями.

Мне трудно было сказать, какова может быть эффективность простолюдинов пани, главным образом крестьян, нанятых или призванных служить в качестве асигару. Все же это был не их образ жизни, если можно так выразиться, поскольку это было делом более высокопоставленных пани, таких как воины Лордов Темму, Нисиды и Окимото. Однако я был уверен, что они вполне поддавались обучению, как впрочем, не исключал и того, что могли бы испугаться и побежать вместо борьбы. В любом случае, их численность могла быть огромной. И, конечно, я не сомневался, что их ряды будут укреплены и разбавлены настоящими воинами пани, теми кто ранее, пусть, несомненно, превосходя численно, громил и уничтожал отряды Лордов Нисиды и Окимото. А это были воины, к которым я испытывал самое неподдельное уважение.

В любом случае я опасался, что мои товарищи могли недооценить врага. Всегда предпочтительно ожидать встретить ларла, а найти урта, чем наоборот.

Наши мужчины, в светлое время суток, в порядке очереди, освободившись от обязанностей, имели право покидать замок и спускаться вниз по тропам в местные деревни. Например, я за прошедшие дни посетил два таких поселения. В последнее время в течение дня ворота замка оставались открытыми. Большинству простолюдинов пани входить внутрь было запрещено, но нам и пани из более высоких слоев их общества, если не были заняты на службе, приходить и уходить не возбранялось. С наступлением же темноты ворота закрывали, а вход и выход в замок тщательно контролировали. Вероятно, при этом использовались секретные пароли и сигналы. Пани, как я обнаружил еще на корабле, были знакомы с подобными методами, и, как я узнал позднее, с шифрами и кодами тоже. Мужчинам, собиравшимся покинуть замок, выдавали отмаркированные раковины, наподобие острак. Их можно было обменять в деревнях на различные товары, рыбу, рис, саке — местный напиток вроде паги, но на основе риса. В лавках также торговали бусами, тканями и прочими мелочами. Вообще-то эти раковины не были типичным платежным средством пани. Здесь точно так же как и на континенте ходили монеты из металлов, на основе серебра, золота и меди, различного гарантированного веса. И, как и на континенте, здесь не было никакой единой валюты, каждый сегун чеканил свои монеты, что зачастую влекло за собой трения, споры, необходимость взвешивания и так далее. Многие из этих монет, но не все, в центре имели отверстие, так что их можно нанизать на шнурок, который потом кто носит на поясе, кто провязывает под одеждой на талии, кто на шее, кто просто в кошельке на ремне. Простолюдины пани, иногда, например, идя по поручениям, держат монету или монеты во рту, примерно так же как это могли бы делать рабыни на континенте и на островах, идя на рынок для своих хозяев. Маркированные раковины, как я понял, играли роль своеобразных расписок. Также я заключил, что, если бы сельские жители отказались бы принимать эти раковины, то могли бы лишиться глаза, руки, ноги, а то и головы. Конечно, пока их можно было гарантированно обменять, по крайней мере, в местных деревнях, характер материала не имел особого значения. Маркировка на раковинах, частично была сделана точками, по-видимому, для нашего удобства, предполагала номинал, назначенный за раковину. Понятно, что сделки с раковинами заключаются точно так же как могли бы заключаться с металлическими монетами, или, как например, в Прериях, расшитыми бисером полосками кожи, мехами, одеялами, наконечниками стрел, тетивами, рабынями и так далее. В одной из деревень имелась рабская хижина, на которую ссылался тот мужчина. Место это было популярным среди наших парней. Я тоже как-то заходил туда, но не для того, чтобы пользоваться обитательницами хижины, а лишь взглянуть на них. Их использование стоило раковины с двумя точками. Девушки в хижине, разумеется, были рабынями, а не контрактными женщинами. Пани держат рабынь, точно так же как это распространено в других, рафинированных, продвинутых цивилизациях. Хижину освещали свисавшие с потолка лампы, пол был застелен большой, красочной циновкой, по-видимому, служившей для увеличения удовольствия клиентов. Пани, по крайней мере, представители высоких слоев их общества, рафинированные и цивилизованные, были склонны быть довольно открытыми для наслаждений связанных с ощущениями, они умели получать удовольствие от цвета, структуры, запаха и так далее. Кроме того, девушкам были выданы прекрасные шелковые простыни, которые те могли обертывать вокруг тела. Само собой, они встречали мужчин, кротко стоя на коленях, поскольку они были не только женщинами, но и рабынями. Мне показалось, кстати, что у пани статус свободных женщин, за исключением компаньонок высокопоставленных офицеров и чиновников, намного ниже статуса типичной гореанской свободной женщины. Конечно, я имею в виду женщин из высших каст. Например, старшая сестра, и даже мать, должна почтительно относиться к мальчику, кланяться первой и все такое. Войдя в хижину и приметив интересную для него рабыню, клиент подзывает ее к себе. Та подходит, опускается перед ним на колени и ждет склонив голову. Мужчина снимает с нее простыню и рассматривает товар. Если он доволен, то инструктирует девушку относительно того, как он хочет быть обслужен. Стоит отметить, что все виденные мною в хижине рабыни, за исключением двух, являлись женщинами пани. Многие были захвачены во время войны, некоторые куплены на невольничьих рынках. И, должен вам заметить, что эти некоторые, кажется, были рождены для такого рынка. Каждая из них была прикована за щиколотку цепью столбу, торчавшему из пола, сквозь готовое отверстие в циновке. Все девушки, не без удовольствия отметил я, носили на шеях металлические ошейники или запертые на висячий замок цепи с приложенным к ним рабским диском. В некоторых гореанских городах рабынь тоже помечают запертой на шее цепью с диском, идентифицирующим ее владельца, а иногда и несущим ее собственное текущее имя, но запертый металлический ошейник распространен намного более широко, а фактически, почти универсален. Он более надежен и на нем легче сделать гравировку. В некоторые городах используется ножной рабский браслет, надеваемый на левую лодыжку, что тоже не лишено привлекательности. Но как и мы, пани признают, что шея — это самое идеальное место для ношения символа неволи, и поступают соответственно. На шее символ хорошо заметен для всех и каждого. А еще ошейник красив и абсолютно надежен. Его невозможно стянуть, даже если это Турианский ошейник. К тому же, от браслета можно избавиться отрезав ногу или руку. А вот с ошейником такой номер не пройдет, ведь отрезав голову, рабыню ты потеряешь безвозвратно. Как уже было отмечено, такие рабыни почти всегда женщины пани. С другой стороны, когда я из интереса заглянул в рабскую хижину, я нашел там двух рабынь, Тетис и Иолу, знакомых мне еще по кораблю. Обе они были прикованы за щиколотки к столбам. Разумеется, они находились здесь временно, все же не для того их тащили через океан, чтобы отправить в сельскую рабскую хижину, даже в таком довольно большом поселении, как эта ближайшая к замку деревня, до которой можно было добраться пешком меньше чем за четверть ана. По-видимому, ни были недостаточно быстры в обслуживании, или выказали недостаточную почтительность надзирателю или свободному человеку, за что и были отправлены в деревню и посажены на цепь.

— Господин! — вскрикнули они почти хором, едва увидев меня, и жалобно протянули ко мне руки.

Я предположил, что они понадеялись, что я пришел за ними с распоряжением возвратить их в их конуры на заднем дворе замка, но они не ошибались. Я даже не понятия не имел, что встречу их здесь, и что они были наказаны. Реакцией на их порыв стал гневный крик женщины пани, отвечавшей за рабынь в хижине. Надсмотрщица сорвала с них покрывала и выдала им по несколько жгучих ударов бамбуковым побегом. Ей явно не нравились эти две новых рабыни со странными глазами и светлой кожей. Чего не скажешь о клиентах, у которых обе девушки пользовались необыкновенной популярностью. Думаю, эта популярность до некоторой степени объясняется новизной. Безусловно, у девушек возникли определенные трудности, поскольку некоторые из команд, которые им давали, были им незнакомы, а порой и неразборчивы. Они просто не знали, что должны делать. Конечно, клиенты из числа пани, считали само собой разумеющимся, что любая рабыня в хижине будет послушна, быстра и искусна во множестве действий. Понятно, что это невинное невежество не осталось без последствий, и девушек часто подвергали наказанию, презрению, шлепкам, оплеухам и ударам бамбуковым прутом. К счастью для Сару, рабыни, отданной Лорд Темму, и десяти ее товарок, подаренных ему Лордом Окимото, с ними обращались с куда большим терпением и мягкостью. Не все ведь ожидают, что светлокожая рабыня привезенная издалека, выдернутая из совершенно иной культуры, будет знать, что могло бы ожидаться от нее здесь. Откуда ей знать, например, при какой температуре следует подавать саке или что-то в этом роде.

Основным продуктом на этих, так называемых, Двенадцати Островах, которых фактически намного больше дюжины, была не са-тарна, а рис.

Рисовые поля, или падди, имеются вокруг каждой деревни. Дайме и сегуны держат сюзеренитет над различными деревнями, которые они защищает и с которых они получают средства на содержание своих людей.

Как здесь говорят, тот, кто правит рисом, тот правит островами.

Несколько рисовых полей располагались во владениях Лорда Темму, по большей части к северу и к западу от замка. Чтобы добраться до этих полей по суше пришлось бы миновать крепость Лорда Темму. Для того, чтобы достичь их с моря, с севера или с запада, необходимо было бы высадиться на берег с другой стороны острова, форсировать труднопроходимый ландшафт, и пробиться через узкие, легко обороняемые проходы. К тому времени, когда неприятель сможет добраться до полей, асигару Лорда Темму уже будут готовы у встрече.

— Говорят, — сказал Филоктет, — что Тэрл Кэбот находится в замке.

— Я его не видел, — пожал я плечами.

Безусловно, всякий раз, когда считалось, что он появился в замке, слухи об этом распространялись со скоростью степного пожара. Конечно, он был человеком очень занятым.

Очевидно, его визиты имели непосредственное отношение к войне, которая пока казалась неблизкой.

Как было указано ранее, по-прежнему оставалось неясным, по крайней мере, для солдат и офицеров низших рангов, когда мы могли выступить в поход.

Единственное, что казалось несомненным, так это то, что Лорд Темму планировал нанести удар по врагу. А что он еще мог планировать, после получения подкреплений из иностранных солдат, и приобретения тарнов?

— Он прибыл прошлой ночью на тарне, — сообщил мне Филоктет.

— И что это может значить? — поинтересовался один из мужчин.

— Откуда мне знать, — развел я руками.

— Возможно, решаются вопросы взаимодействия, — предположил другой солдат, что мне показалось не лишенным логики.

— Я думаю, — присоединился к разговору еще один, — скоро нам в поход.

— Разведчики еще не вернулись, — напомнил кто-то.

— Взгляните, — указал другой. — Вон еще один полетел.

— Ага! — подтвердил третий.

Наш товарищ указывал на верхний ярус замка, откуда вспорхнула и исчезла в темном небо небольшая птица. Хотя мне никогда не приходилось бывать в той комнате с высокими окнами, ставни которых периодически открывались, выпуская в небо быстрокрылых посыльных вуло, посредством которых пани передавали свои сообщения, но догадаться, что там размещается, было несложно. Сообщение, как я понял, было написано на крошечном кусочке бумаги, обернутом и обвязанном вокруг одной из лап птицы. Тех вуло, что привыкли к этим насестам, уносили куда-нибудь, например, в горы, где проводились тренировки тарнов, и там держали в плетеных из лозы клетках. Вуло, выпущенный из такой клетки будет искать свой привычный насест, в том самом помещении на верхнем этаже замка. Точно так же, тот вуло, которого выпустили из того окна, полетит к тому насесту, что, возможно, расположен рядом с местом, где тренировались тарнсмэны.

В последнее время количество птиц, прилетавших и покидавших таинственную комнату на вершине башни заметно возросло. Очевидно, этот факт не укрылся от внимательных глаз мужчин.

Да, движение птиц стало намного оживленнее, чем раньше. Это наводило на подозрение, что мы скоро выступаем, скорее всего, сразу по возвращении разведывательного отряда.

Что интересно, количество пани, охранявших большой корабль, недавно увеличили. Это предлагало наличие у пани определенных предчувствий, и намекало, пусть и не так явно, на то, что приказ выступать в поход мог прозвучать в любое мгновение.

Несколько рабынь, что-то около двадцати или тридцати, скрепленных друг с дружкой за шеи длинной веревкой, были выделены для переноски на корабль бурдюков с водой, связок вяленого парсита, мешков с рисом и прочим провиантом. Этот неблизкий и нелегкий переход им пришлось совершить не раз даже сегодня. Похоже, пани на борту судна должны были иметь большие запасы.

Как я уже упоминал ранее, легкого доступа на корабль не предусматривалось. Все лацпорты оставались закрытыми. Провизия поднималась на палубу с помощью корзин и веревок или посредством сетей и грузовой стрелы, если ее было много. Рабыням, принесшим воду и другие продукты, даже не разрешалось находиться рядом с корзинами и сетями. Их отгоняли подальше, приказывали встать на колени на досках причала и ждать, пока их не отправят назад в замок. Присматривали за ними, конечно, мальчишки простолюдинов пани.

Ворота к тропе, ведущей к причалу, открыли, и караван утомленных, связанных за шеи, сбивших ноги рабынь, подгоняемых их молодыми пастухами, втянулся во внутренний двор замка.

Когда все девушки миновали ворота, подростки начали одну за другой отвязывать их от каравана. Как только веревку отвязывали, рабыни должны были опускаться на колени. Помимо всего прочего, они, конечно, находились в присутствии свободных людей, пусть в данном случае, это были всего лишь дети простолюдинов пани. Когда все девушки были освобождены от веревки, им разрешили встать и отправили искать своих надсмотрщиков, чтобы те развели их по их конурам.

Солнце стояло высоко, день выдался жарким.

Груз, которые они носили, мужчинам не показался бы тяжестью, но для женщин был весьма тяжелыми, а подъем от причала к замку, учитывая его извилистость и крутизну, был достаточно трудными как для мужчин, так и для женщин.

В общем, выпавший им сегодня день, легким не назовешь. Я предположил, что они будут счастливы поскорее оказаться в тени их тесных жилищ, где их ждали миски с водой.

Однако одна из них, как я заметил, казалась особенно испуганной. Она со страхом озиралась, вжимаясь спиной и ладонями в каменную стену. Ее дыхание все еще оставалось тяжелым, что было прекрасно видно по соблазнительному подъему и падению ее прекрасных грудей. Да, это точно не было результатом одного лишь подъема по тропе. Она выглядела испуганной, причем почти до паники. Какой привлекательной казалась эта красотка в своей беспомощности и испуге. При виде женщины в таком состоянии у мужчины обычно возникает желание утешить ее, успокоить, прежде чем взять ее за руки и сковать их за спиной. Она осталась стоять на ногах, и я предположил, что она была готова броситься к своей конуре, едва услышав разрешающую команду. Конечно, я узнал ее, даже с другого конца внутреннего двора замка, откуда до нее было примерно сорок ярдов или около того. Такую рабыню не так-то легко забыть. Таких как она, хорошо если одна на десяток. Альциноя, к примеру, была именно такой рабыней. На любом рынке, на любой улице, мужчины не смогли бы не обратить на нее своего внимания. Ее проход просто не мог не вызвать негромкого свиста, причмокивания губ, оценивающих взглядов, в которых ясно читается предположения относительно ее цены на торгах, или ее ценность на мехах. Рабыня — это вам не свободная женщина. Ей следует ожидать подобное отношение. Тем более, что, учитывая скудность ее одеяния, такие предположения могут иметь под собой более надежное основание, чем в случае со свободной женщиной, спрятанной где-то глубоко под слоями ее одежд сокрытия. Рабыня, само собой, предназначена быть источником удовольствия. Ошейник на ее шее объявляет ее таковой.

Она посмотрела на меня, интересно, почему именно на меня, а затем медленно сползла по стене, наполовину присев, наполовину встав на колени. Ее губы, казалось, сложились в слово, «Пожалуйста!», и она жалобно протянула руку ко мне. Признаться, мне было не понятно ее смятение. Ведь она вот-вот должна была получить команду возвращаться в свою конуру. Мне было очевидно, что ей требовалось поговорить со мной. Но я не понимал, зачем. Что могло так напугать ее?

Я направился к ней, а когда приблизился, она встала на колени, и склонила голову. Она что, боялась быть опознанной?

— Могу ли я говорить, Господин? — шепотом спросила она.

Я не ответил ей, и рабыня подняла голову и испуганно посмотрела на меня.

Следуя за моим пальцем указывавшим вниз, она опустила ладони на землю, согнулась в глубоком поклоне и поцеловала мои ноги.

— Спасибо, Господин, — поблагодарила она.

И было за что благодарить, ведь ей, простой рабыне, разрешили поцеловать ноги свободного мужчины.

— Теперь можешь говорить, — разрешил я.

Ее беспокойство, ее волнение и страх, были очевидны.

— Я слышала разговор мужчин на причале, — сказала рабыня. — Правда ли, что человек, называющий себя Тэрлом Кэботом здесь, на Конце Мира?

— Да, — подтвердил я, — хотя он крайне редко появляется здесь, большую часть времени проводя где-то в горах. Тэрл Кэбот, командовал тарновой кавалерией у Лордов Нисиды и Окимото, и, я предполагаю, продолжает делать это и теперь, но только подчиняясь непосредственно Лорду Темму.

— Он Воин? — уточнила она.

— Да, — кивнул я.

— И Тарнсмэн?

— Да, — снова подтвердил я.

— Из Порт-Кара? — прошептала рабыня с еще большим страхом в голосе.

— Насколько мне известно, — сказал я.

У нее вырвался горестный стон.

— Ты знаешь его? — спросил я.

— Боюсь, что да, — ответила она.

— Он уже был на корабле, когда меня подняли на борт, — сообщил я. — Вероятно, был с Лордами Нисидой и Окимото с самого начала рейса, и даже раньше, со времени лагеря в северных лесах.

Теперь она начала дрожать.

— Ты боишься, что он может узнать тебя? — уточнил я, предположив, что именно это было причиной ее беспокойства.

— Да, он может узнать меня, — прошептала девушка.

— Понимаю, — кивнул я.

Разумеется, у нее было достаточно поводов для беспокойства, и даже для страха быть узнанной, а каждый новый знавший ее в лицо повышал вероятность того, что о присутствии здесь прежней Талены из Ара, некогда Убара Ара, а теперь простой рабыни, станет известно всем.

— А Ты что, не знала, что он все это время был рядом? — осведомился я.

— Нет, — покачала она головой.

На мой взгляд, в этом не было ничего удивительного. Рабыни, вроде нее, живущие под строжайшим контролем, по большей части не покидающие своих загонов, не прислуживающие за столами, не имеющие возможности подслушать случайную беседу мужчин, не могущие свободно передвигаться по городу, бродить по улицам, магазинам и рынкам, вероятно, будут знать очень немногое из того, что происходит вокруг них, даже на борту судна. Разумеется, и вполне ожидаемо, никто не собирался снабжать их бюллетенями, списками команды и прочей информацией. Самим им возможность получить такую информацию выпадает крайне редко. А кто, обладая какой-либо ценной информацией, согласился бы делиться ей с рабынями? Если они и узнавали что-либо об окружающей их обстановке, то по-видимому это было по невнимательности мужчин или мимоходом.

— Когда Ты была на корабле, — поинтересовался я, — Ты знала о пани?

— Да, — кивнула она, — но я ничего не знала об их количестве.

— Кто был высшими офицерами пани на корабле? — спросил я.

— Лорды Нисида и Окимото, но узнала об этом я только здесь, — ответила бывшая Убара.

— Значит на судне Ты этого не знала? — уточнил я.

— Нет, — мотнула она головой.

Я вспомнил, что она, наряду с некоторыми другими, на открытой палубе появлялась исключительно в капюшоне.

— Значит, Ты боишься Тэрла Кэбота, — заключил я.

— Да, Господин, — всхлипнула рабыня.

— Какие у тебя причины бояться его? — поинтересовался я.

— Все, какие только возможно, — прошептала она.

— Честно говоря, я тебя не понимаю, — признался я.

— Он убьет меня, — простонала девушка.

— Уверен, что нет, — попытался успокоить ее я.

— Уверена, что да, — не согласилась со мной она.

— Наверное, Ты боишься, — предположил я, — что он вернет тебя в Ар, правосудию Ара, где тебя ждет смерть на колу.

А уж учитывая серьезность ее случая можно было ожидать, что кол будет узким, смазанным жиром и футов тридцать высотой, установленным на стене. Медленно насаживаясь на него, она будет извиваться и корчиться, изо всех сил пытаясь, но не будучи способной предотвратить это. Ее казнь была бы видна за несколько пасангов.

— Не-е-ет, — протянула бывшая Убара, — боюсь, что он не будет настолько добр со мной.

— Ты боишься чего-то большего? — догадался я.

— Намного большего, — прошептала она.

— Тогда, возможно, медленное сдирание кожи и посыпание солью, — предположил я, — растянутое на многие недели или даже месяцы?

— Не исключено, что что-нибудь похуже.

— Ты хорошо сложенная, смазливая рабыня, — заметил я. — Уверен у Тэрла Кэбота найдутся идеи получше, относительно того, что можно сделать с такой рабыней, вместо того, чтобы убить ее.

— Я так не думаю, — покачала головой Адрасте.

— Уверен, Ты имеешь представление о том неописуемом удовольствии, которое мужчина может получить от рабыни, — предположил я.

— Вы не понимаете, — простонала рабыня.

— Чего я не понимаю? — поинтересовался я.

— Между нами произошли ужасные вещи, — призналась она.

— В те времена, когда Ты была свободна? — уточнил я.

— Да.

— Понимаю, — кивнул я, предположив, что нашлось бы немало, а скорее очень много тех, кому задолжала прежня хозяйка Ара, и кто мог бы рассматривать ее казнь на колу как неправильное, ничем необоснованное милосердие.

Пусть она и считалась одной из наиболее красивых и желанных женщин на всем Горе, но она же была и одной из самых ненавистных и ненавидимых.

— Не заставляйте меня продолжать говорить об этом, — шепотом попросила бывшая Убара.

— Я служил с Тэрлом Кэботом на одном корабле, но я не стану рассказывать ему о твоем присутствии здесь, — пообещал я.

Она благодарно склонила голову, рассыпав свои темные волосы вокруг моих сапог.

— Однако, как и Серемидий, — решил предупредить я, — он запросто может встретить тебя случайно.

— Как же беспомощны рабыни! — всхлипнула она.

— Впрочем, Серемидий лишился одной ноги и едва может хромать, а Кэбот практически постоянно находится где-то в горах с тарновой кавалерией.

— Возможно, меня вскоре продадут прочь из замка, — вздохнула рабыня.

— Не исключено, — кивнул я.

— Мне страшно, — призналась она.

— Ар далеко, — успокоил ее я.

— Но Тэрл Кэбот рядом, — простонала Адрасте.

— Но я не думаю, что он причинит тебе какой-либо вред, — пожал я плечами.

— Вы просто его не знаете, — воскликнула она.

— Возможно, это Ты его не знаешь, — предположил я.

— Вы не знаете того, что я ему сделала, — покачала головой бывшая Убара.

— Верно, — признал я, — этого я не знаю.

— Он убьет меня, — повторила рабыня.

— Тебе пора возвращаться в свою конуру, — напомнил я.

— Да, Господин, — вздохнула она.

Рабыня с трудом поднялась на ноги, покачнулась, склонила голова, повернулась и поспешила к сараю, который находилась ее конура. В этот момент я заметил присутствие рядом со мной другой фигуры.

— Какая она простушка, — скривилась Альциноя. — Мне случалось видеть тарсков, которые были привлекательнее ее. Надеюсь, у вас нет какого-либо интереса к столь обычной рабыне.

— Ты подслушивала? — спросил я.

— Конечно, нет, — ответила девушка. — Но я все видела с другой стороны внутреннего двора.

И она кивнула в сторону невысокого кустарника, росшего недалеко от большой двери, центрального входа в замок, находившегося ярдах в пятидесяти от места событий.

— Она, конечно, хорошо поцеловала ваши ноги, — заметила Альциноя.

— Она — рабыня, — пожал я плечами.

— И на коленях стояла она тоже неплохо, — добавила девица.

— Да, — согласился я.

— Я держу пари, — сказала Альциноя, — вам понравилось видеть перед собой эту рабыню.

— Да, — не стал отрицать я.

А действительно, какому мужчине это бы не понравилось? И разве не должна каждая красотка, а фактически, каждая женщина, вставать на колени перед мужчиной?

— Я значительно красивее ее, — заявила Альциноя.

— Ты тоже хорошо смотрелась, когда тебя привязали за шею к каравану и нагрузили мешком риса, — усмехнулся я.

— Нам пришлось сделать три ходки! — пожаловалась она.

— Замечательно, — хмыкнул я, — прежняя леди Флавия из Ара работает как обычная рабыня.

— Точно так же, как только что делала она! — проворчала Альциноя.

— Я в курсе, — насмешливо сказал я.

Что и говорить, мне доставило немалое удовольствие видеть двух прежде самых высокопоставленных женщин Ара, в туниках, ошейниках, с веревками на шеях, работающими носильщиками у пани.

— Почему вам захотелось пообщаться со столь низкой и никчемной рабыней?

— У тебя есть возражения? — осведомился я.

— Господин, разумеется, может делать все, что ему нравится, — обиженно надула губы Альциноя.

— Ты ходишь босиком? — уточнил я.

— Да, — вынуждена была признать она.

— А как называется тот предмет одежды, который Ты носишь? — спросил я.

— Туника, — растерянно осветила девушка.

— Это — все, что на тебе надето? — уточнил я.

— Да, — кивнула она.

— То есть, получается, что Ты под своей туникой Ты голая, — заключил я.

— Да, — согласилась Альциноя.

— А что это поблескивает на твоей шее? — осведомился я.

— Ошейник, — ответила бывшая Леди Флавия.

— Какой ошейник?

— Рабский ошейник, — сказала она.

— Ага, значит, Ты — рабыня, — подытожил я.

— Господин? — не поняла моего намека она.

— Почему Ты все еще стоишь? — поинтересовался я, и она тут же опустилась на колени передо мной.

— Вы должны понять, Господин, — сказала она, глядя на меня снизу вверх, — что она — хитрая, вероломная и умная.

— Так значит, Ты просто хотела предупредить меня о ее хитрости? — уточнил я.

— Да, — воскликнула Альциноя, — чтобы предостеречь от ее улыбок, от магии ее сверкающих глаз, от чар ее дрожащих губ.

— Сила таких чар, — усмехнулся я, — признаю, могучего оружия в руках свободной женщины, сильно уменьшена у стоячей на коленях рабыни.

— А вот мне кажется, Господин, что скорее она многократно увеличена, — не согласилась со мной стоящая на коленях рабыня.

И я даже подумал, что весьма вероятно, Альциноя не так уж ошибалась в этом вопросе. Само собой, беспомощность рабыни, тот факт, что она принадлежит и прочие нюансы, делает ее в сто раз более привлекательной для мужчин. Она чья-то собственность. С нею может быть сделано все, что захочется. Человек всегда по-особенному относится к своему имуществу. Рассмотрите, например, его отношение к своему слину или кайиле.

— Я так понимаю, — хмыкнул я, — к бывшей Убаре Ара теплых чувств Ты не питаешь.

— Я ненавижу ее, — заявила Альциноя.

— Она, несомненно, отвечает тебе подобным отношением, — предположил я.

— Уверена, она вам совсем не нравится, — сказала бывшая Леди Флавия.

— А какое тебе до этого дело? — поинтересовался я.

Глаза рабыни внезапно наполнились слезами.

— Понимаю, — кивнул я.

— Нет, нет, нет, — замотала она головой. — Вы не можете этого понять!

— Разговор, который недавно произошел между свободным мужчиной и рабыней, — сказал я, — никоим образом не должен тебя беспокоить.

— Я понимаю, Господин, — всхлипнула девушка.

— На всякий случай скажу, что нахожу тебя стократно красивее и тысячекратно желаннее бывшей Убары Ара.

— Но ведь она была Убарой! — воскликнула Альциноя.

— Но теперь-то вы обе — рабыни, — напомнил я, — женщины униженные до самых своих примитивных основ.

— Ох, Господин! — воскликнула Альциноя. — Так значит Вы любите меня!

— Любить? Рабыню? — удивился я. — Не неси чушь.

— Господин?

— Я сказал только то, что Ты красива и желанна, — пояснил я, — и именно это я имел в виду. Если бы тебя раздели и выставили на прилавок невольничьего рынка, то любой дурак мог бы увидеть и сказать то же самое. И далее, прекрати оскорблять свободных мужчин! Не вздумай даже заикаться, что свободный мужчина мог бы быть настолько глупцом, чтобы полюбил бы рабыню. Не смей даже думать об этом, не то что произносить такую нелепость вслух! Рабыни — животные и собственность. Они должны принадлежать и использоваться, и это все. Ты — рабыня. Только глупец позволил бы себе полюбить рабыню.

— Да, Господин, — ответила она, счастливо сверкнув глазами.

— Будь Ты моей, — раздраженно буркнул я, — Ты изучила бы свой ошейник как немногие из женщин.

— Так преподайте мне его, Господин! — попросила рабыня.

— Но Ты мне не принадлежишь, — напомнил я.

Девушка схватила обеими руками корабельный ошейник и принялась снова и снова дергать его вперед и в стороны. Слезы хлынули из ее глаз.

— Верно, — наконец выдавила она, — я вам не принадлежу!

Думаю, что в этот момент она начала более ясно, чем когда-либо, понимать, что значит, быть рабыней.

— Но я хочу, чтобы именно Вы были моим господином! — заплакала Альциноя.

— Почему? — полюбопытствовал я.

— Потому, что я…, - начала говорить, но сразу осеклась она. — Я…. Я….

— Что? — понукнул я замолчавшую девушку.

— Ничего, Господин, — прошептала Альциноя.

— Какая Ты глупая маленькая рабыня, — усмехнулся я, — зато очень смазливая и хорошо сложенная.

— Вы смеете говорить так, — сверкнув глазами, внезапно резко спросила она, — с той, кто когда-то была Леди Флавией из Ара?

— Конечно, — пожал я плечами.

— Да, Господин, — прошептала Альциноя.

— Неужели во время твоего обучения надсмотрщики, не связывали тебя и не оставляли голой перед зеркалом, — поинтересовался я, — чтобы Ты могла получше рассмотреть саму себя со стороны?

— Да, — ответила она, — они еще и требовали, чтобы я пыталась высвободиться из веревок.

— В таком случае, я уверен, — сказал я, — Ты и сама прекрасно знаешь о своих рабских формах.

— Я знала об этом, — призналась бывшая Леди Флавия, — с того самого момента, как началось мое половое созревание, как и о том, что я была рабыней, и должна ей быть.

— Зачастую женщины это отрицают, — заметил я, — но в этом нет ничего необычного.

— Вы считаете, что все женщины рабыни? — спросила Альциноя.

— Этого я знать не могу, — пожал я плечами, — но, вероятно, очень многие.

— Я — одна из таких, — заявила она.

— И такие, — добавил я, — никогда не будут удовлетворены, пока не окажутся у ног рабовладельца.

— И я хотела бы быть у ваших ног, — призналась девушка.

— Для этого подойдет любой мужчина, — сказал я.

— Вы, правда, думаете, — спросила она, — что для рабыни не имеет никакого значения личность владельца?

— Ты говоришь о чувствах рабыни, — пояснил я. — А ее чувства не имеют значения. Она — просто рабыня, и ее чувства — ничто. Пусть она стоит на коленях и надеется, что ею останутся довольны.

— Да, Господин, — вздохнула Альциноя.

— Мужчина покупает рабыню для работы и удовольствия, — напомнил я.

— А рабыня ищет любви, — ответила девушка.

— Чего ищет рабыня, не имеет значения, — пожал я плечами.

— Как же рабыня сможет трудиться для своего владельца, сознавать его доминирование, повиноваться ему, носить его ошейник, стоять перед ним на коленях, служить его удовольствию, извиваться и дергаться под его руками и в его цепях, и при этом не отдаться ему полностью, не влюбиться в него?

— Все это может происходить и без любви, — сказал я.

— Но мы все равно хотим для себя любимого господина! — всхлипнула Альциноя. — А разве мужчины не ищут свою любящую рабыню?

— Говоря о любви, — хмыкнул я, — Ты можешь договориться до плети.

— Да, Господин, — вздохнула она. — Простите меня, Господин.

Почему-то на меня накатывало раздражение, если не сказать злость. Рабыня — объект работы и удовольствия, ничего больше. Об этом следует помнить. Она — никчемное животное, которое любой может купить и продать. Следует рассматривать ее именно так. Она — животное, и этим все сказано. Вот и дрессируйте ее как животное. Одевайте ее, если вам захочется, чтобы выставить ее напоказ, продемонстрировать с лучшей стороны, хоть публично, хоть конфиденциально, для своего удовольствия и для удовольствия окружающих. Она должна носить прическу, такую, как нравится вам. Унижайте ее и дразните, если вам захочется. Презирайте и ненавидьте, если пожелаете. Не будьте тем, кому легко доставить удовольствие. Никогда не позволяйте ей забыть, что она — рабыня, и только это. Командуйте ею, приказывайте, требуйте, но не просите. Будьте ей господином. Плеть в ваших руках. Ее судьба — ошейник. Не давайте ей забыть об этом. Заставляйте ее хорошо работать, и тогда получите от нее большое удовольствие, неописуемое удовольствие. Она — ваша рабыня.

— Рабыня — ничто, — бросил я. — И Ты должна это зарубить себе на носу.

— Да, Господин, — вздохнула бывшая Леди Флавия.

— И не говори о любви, — добавил я.

— Простите меня, Господин.

— Но, конечно, Ты из тех, на кого приятно посмотреть, — вынужден был признать я.

— Господин?

— Как на возбуждающий, сочный кусок рабского мяса.

— Спасибо, Господин, — прошептала она.

— С превосходными рабскими формами, — усмехнулся я.

— Спасибо, Господин, — поблагодарила рабыня.

— И мне приятно видеть тебя на коленях у моих ног.

— Девушка рада, что Господин доволен, — проговорила она.

— Ты красиво стоишь на коленях, — похвалил ее я.

— Спасибо, Господин.

— За одним исключением, — хмыкнул я.

— Господин? — не поняла Альциноя

— Твои колени, — указал я, — ну-ка разведи их.

— Да, Господин.

— Шире.

— Шире, Господин? — удивилась девушка.

— Да, — подтвердил я.

— Да, Господин, — кивнула она.

— Что Ты чувствуешь теперь? — полюбопытствовал я.

— В течение многих лет, я знала, что была рабыней, и должна быть ею, — ответила бывшая Леди Флавия, — но до этого момента, в этом месте, я даже представить себе не могла тех ощущений, которые сейчас освещают мое тело. Я — загорелась, Господин. Я беспомощно горю.

— Опиши свои ощущения, — потребовал я.

— Я чувствую рабыню в себе, — призналась она. — Я чувствую себя рабыней.

— Ты и есть рабыня, — подтвердил я.

— Да, Господин, — согласилась Альциноя.

— Рабыня, — добавил я, — которая тоскует по своему владельцу.

— Я хотела бы, — сказала она, — чтобы Вы были владельцем моей рабыни, той рабыни, которой я являюсь.

— И Ты, надо признать весьма привлекательная рабыня, — сказал я.

— Ну так выберите меня! — предложила девушка.

— Как кого? — уточнил я.

— Как простую рабыню, — ответила бывшая Леди Флавия, — сдающую и отдающую все своему господину, своему хозяину, не прося и не ожидая ничего взамен.

— Я вижу, — кивнул я.

— Ну так выберите меня! — попросила она. — Выберите меня!

— Рабыни не выбирают себе владельцев, — напомнил ей я. — Это владельцы выбирают себе рабынь.

— Выберите меня! — всхлипнула рабыня.

— Я не могу, — развел я руками. — Ты принадлежишь пани, кораблю.

Альциноя склонилась передо мной, и ее слезы упали на землю. Через некоторое время она подняла свое заплаканное лицо, посмотрела на меня, а затем, повинуясь моему жесту, наклонилась снова и целовала мои ноги. Теперь ее слезы капали на мои сапоги.

— Спасибо, Господин, — прошептала она, впечатленная той привилегией, хотя и не заслуженной, которой она была удостоена. Ей, простой рабыне, разрешили поцеловать ноги свободного мужчины.

— Господин, — позвала меня Альциноя, не поднимая головы.

— Что? — спросил я.

— Все женщины — рабыни, — прошептала она.

— Ты уверена? — уточнил я.

— Да, Господин, — все также шепотом ответила девушка.

— Я не знал этого, — признался я.

— Это так, — сказала она.

— Вот и замечательно — улыбнулся я, подумав о той тайне, что была доступна только сильным свободным мужчинами, тем, перед кем женщины могут быть только рабынями, которые смотрят на женщин только как на рабынь, перед кем они сами снимают свою одежду и встают на колени.

— Возможно, — сказала она, подняв на меня взгляд, — свободный мужчина не откажется проводить рабыню до ее конуры.

— Да будет так, — кивнул я.