Москва 80

Последняя глава

Карьера и судьба Грибина повисли на волоске. Ситуация в Москве была тревожной и неопределенной. 4 июля, на третий день после исчезновения Качериса, посольство США подало официальное заявление в МВД СССР о пропаже американского гражданина. В этот же день из Москвы был отозван для консультаций резидент ЦРУ Хеттевей. Какими будут ответные ходы противника и какова степень его информированности об инциденте с Качерисом, оставалось неясным. В коридорах Лубянки среди генералитета все активней стала муссироваться идея о том, чтобы на время «убрать с поля» участников той злополучной акции с архивариусом.

— Зачем мне ехать в Свердловск, когда мой наградной пистолет на подмосковной даче? — в беседе с коллегой обронил Грибин в надежде быть услышанным.

Расчет оказался верным. Эти разговоры напугали руководство, и на 10 июля Грибину была назначена встреча с Председателем КГБ, которая и должна была расставить все точки над i относительно его дальнейшей судьбы.

За несколько дней до назначенного высочайшего приёма супруге Грибина позвонили из административного отдела КГБ и сообщили, что к ним на дачу направляются представители комиссии по контролю за хранением оружия. Самого генерала в этот момент в доме не было, и супруга попыталась сразу же позвонить ему на работу, но новоявленные гости уже стояли на пороге.

— Не волнуйтесь, Валентина Петровна. Это формальность, мы просто проверим сейф и составим протокол, — успокоили её члены комиссии.

По словам Валентины Петровны, сам пистолет они держали в руке от силы пару минут. Тем сильней было удивление вернувшегося вечером из Москвы Грибина.

— Наверняка, они с ним что-то сделали, — рассматривая стенки ствола, предположил генерал.

— Зачем им это надо? Они у всех проверяют, — без задней мысли ответила супруга.

— Проверить, что ли?

— Да ты с ума сошел! Стрелять собрался? Весь поселок разбудишь!

Грибин налил себе большую рюмку коньяка и взглянул на жену, с которой прожил тридцать восемь лет. Она стояла спиной к нему и протирала полотенцем вымытую посуду.

Грибин взвёл затвор и поднёс пистолет к виску.

— Служу Советскому Союзу, — торжественно произнес он.

Валентина Петровна резко обернулась, но поняла, что не успеет допрыгнуть до мужа и выхватить у него пистолет.

В ту же секунду Грибин нажал на курок.

Вместо выстрела раздался отчетливый металлический щелчок.

Валентина Петровна безвольно опустилась на стул с побелевшим как мука лицом.

— Они разрядили обойму, — отложив пистолет в сторону, успокоил ее супруг и сразу опрокинул в себя сто пятьдесят граммов коньяка.

Собравшись с силами и отдышавшись, Валентина Петровна встала и со всей силы заехала мокрым полотенцем по морде Грибина.

Утро было свежим как перед казнью. К поджидавшей его «Волге» Грибин вышел из ворот дачи в своём парадном генеральском мундире. В последний раз он надевал его несколько лет назад на торжественное заседание, посвященное 60-летию Великой Октябрьской Революции. Все остальное время костюм лежал в сундуке, обильно проложенный сухими апельсиновыми корками.

10 июля 1980 года, в 10 часов 21 минуту утра помощник Андропова пригласил Грибина в кабинет к Председателю.

— Здравия желаю! — представился Грибин, как бы подчёркивая, что человек он военный и готов подчинится любому приказу, касающегося его личной судьбы.

— Садись, Анатолий, — Председатель указал на ближайший от себя стул.

— Я подготовил доклад, если Вы сочтете нужным выслушать…, - начал Грибин.

Андропов жестом руки остановил его.

— Не надо. Я все знаю. В нашей профессии всякое бывает. Мы единственные, кто в мирное время вынужден вести незримую войну, а на войне всякое бывает.

— Когда ты последний раз был в отпуске? — неожиданно перевел тему беседы в другое русло Андропов.

— В прошлом году.

— Где отдыхал?

— На даче.

— А для кого же мы на Черном море, во Фрунзенском, дом отдыха построили? Почему не едешь?

— Юрий Владимирович, простите меня, я такой человек, что со мной лучше сразу начистоту.

— Подожди. Не торопись, — притормозил его Председатель.

— Я готов нести ответственность за неудачную акцию и за все её последствия. Для меня самое страшное — оставаться в неведении относительно своей судьбы. Если мне нужно уйти на пенсию, — пожалуйста. Если я должен покинуть ряды Комитета — я готов и к этому. Если ссылка — ну что ж, отправлюсь. Только не отпускайте меня за эту дверь в неведении.

— Хорошо, раз ты так хочешь, — начал раскрывать карты Андропов. Новым руководителем Первого отдела назначен Перевозчиков, ты его должен знать.

— Да, его знаю.

— Значит, все дела, как положено, передашь ему.

Грибин покорно кивнул.

— Теперь по поводу тебя лично. Состоявшаяся вчера Коллегия рекомендовала отделу кадров перевести тебя в действующий резерв. Как ты на это смотришь?

— Я человек военный. Куда направят — туда и пойду.

— Нет, тут ты сам выбирай, с какой позиции тебе будет лучше работать. Заместителем руководителя «Международной книги» хочешь поработать? Международные ярмарки, большие вербовочные возможности по работе с западной художественной интеллигенцией. Или на ту же позицию в «Совэкспортфильм». Если тебе не нравятся творцы, отправляйся в «Совфрахт». Там уже серьезные деловые круги. Такого разведчика как ты мы без работы не оставим.

— Спасибо, Юрий Владимирович, за доверие. Я подумаю и из предложенных мне вариантов сделаю свой выбор.

— Вот и хорошо. Договорились.

Возникла пауза, говорившая о том, что все темы разговоров исчерпаны.

Грибин встал из-за стола и поправил мундир. Вслед за ним встал и Андропов.

Сцену прощания прервал телефонный звонок. Председатель жестом руки попросил Грибина пока задержаться. Вызов шел от дежурного по Комитету по самой срочной линии.

— Должно быть что-то серьезное, — поднимая трубку, озабоченно сказал Председатель.

Выслушав дежурного, Андропов коротко ответил:

— Хорошо, я вас жду.

Повесив трубку, Председатель задумчиво посмотрел на Грибина. Тот так и стоял перед ним в своем парадном мундире.

— Так я могу идти, Юрий Владимирович?

— Да нет, Анатолий Петрович. Теперь уж останься, — загадочно произнес Андропов.

— Что-то случилось? — спросил Грибин.

— Сейчас дежурный все расскажет, — ответил Андропов. Я думаю, тебе будет интересно послушать.

В комнату вошел дежурный по КГБ, мужчина лет сорока, в штатском, с папкой в руке.

— Разрешите, Юрий Владимирович.

Дежурный открыл папку и стал зачитывать текст телеграммы, полученной двадцать минут назад из Вашингтона.

Грибин приготовился к самому худшему. Он опасался, что гибель Качериса вызовет волну ответных действий американцев по отношению к сотрудникам советского посольства. В таком случае это будет долгая война, невольным поджигателем которой выступил он сам.

Однако то, что он услышал из уст дежурного, повергло его в куда больший шок, нежели возможные происки американцев.

— Телеграмма 26043. Получена в 10.07 утра по московскому времени. Текст телеграммы.

Вчера, 9 июля в районе 19.00 дежурным по советскому посольству был получен телефонный звонок от гражданина, который представился как майор КГБ Шадрин Виктор Иванович. Звонивший сообщил, что 19 мая 1980 года он вместе с женой и ребенком в состоянии наркотического опьянения были похищены сотрудниками ЦРУ и вывезены на территорию США. Человек, назвавший себя Шадриным, рассказал также, что после месяца пребывания в США, когда его охрана была ослаблена, при первой же возможности он совершил побег. Он просил у сотрудников резидентуры КГБ содействия в безопасной перевозке его семьи на территорию посольства СССР, поскольку опасался, что на входе в советскую миссию он будет схвачен сотрудниками ФБР.

Во избежание провокации мной было принято решение о проведении срочных проверочных мероприятий с привлечением нелегальной агентуры. Проверка показала, что с высокой степенью вероятности, звонившим был действительно Шадрин. После успешно проведенных оперативных мероприятий семья Шадрина была в тайне от американской стороны успешно перемещена на территорию советского посольства. Сейчас с Шадриным работают оперативные сотрудники резидентуры. Отчет о подробном опросе Шадрина будет отправляться в Центр последующими телеграммами. По мере получения дальнейшей информации мы будем информировать Центр. Исполняющий обязанности резидента Денисов.

Дежурный по КГБ захлопнул папку и по заведенному порядку, откланявшись, вышел.

Андропов вновь посмотрел на Грибина. Тот все еще переваривал услышанное.

— Нашелся все-таки. А мы с ног сбились, — как-то по-простому, по-деревенски сказал Андропов.

Грибину на мгновенье показалось, что вот сейчас вся его судьба сделает обратный счастливый оборот, что Андропов вот-вот скажет: «Это, конечно, меняет все дело».

Однако, он этого не сказал. Судьба теперь уже бывшего начальника Первого отдела Второго Главного Управления была решена пятнадцать минут назад и вынесенный вердикт пересмотру не подлежал. Все, что произойдет дальше с делом Шадрина, Грибина уже не касалось, и Андропов задержал его в кабинете лишь в знак уважения к его прошлым усилиям в поисках пропавшего сотрудника Комитета.

Вот, пожалуй, и все.

— Я могу идти, Юрий Владимирович?

— Всего хорошего, Анатолий Петрович. И успехов вам на новом поприще!

— Спасибо, спасибо, Юрий Владимирович!

Первой пресс-конференции Шадрина, состоявшейся в посольстве СССР в США, программа «Время» уделила целых 15 минут эфира.

Шадрин предстал в ней молодым, загоревшим мужчиной в хорошей физической форме. Хотя, судя по его рассказу, последние 40 дней он провел в заточении.

В этот вечер Грибин и Жечков смотрели резонансный выпуск программы «Время» вдали друг от друга, и каждый воспринимал увиденное и услышанное по-своему.

К его глубокому сожалению, связанный подпиской о неразглашении, Жечков не мог поделиться с женой возмущением по поводу той чуши, которую нес Шадрин на пресс-конференции. Глядя на этот телеспектакль, он лишь громко усмехался и мотал головой. Начать хотя бы с того, что Шадрин на голубом глазу утверждал, будто был похищен с женой с болгарского курорта Золотые Пески, где он, якобы, отдыхал вместе с семьей. Но Жечков-то знал, что ни в какой Болгарии тот 19 мая не был. В меру своего понимания ситуации Жечков сделал вывод, что, скорее всего, беглый офицер КГБ по какой-то причине решил вернуться в СССР, а власти из этого сделали громкое идеологическое шоу.

«Чекистские штучки», — махнув рукой, вывел для себя Жечков.

Грибин же как человек более изощрённый в своих выводах оказался более проницательным. Во всем увиденном он усмотрел другой контекст. По его мнению, с высокой степенью вероятности, побег Шадрина мог быть инспирирован самим КГБ с целью полного дезориентирования противника относительно принятых в советской разведке систем шифрования. А пропагандистское шоу с «возвращением блудного сына» являлось лишь довеском, вишенкой на торте. Однако, приняв эту версию как наиболее вероятную, он должен был смириться с тем, что его, Грибина, не поставили в известность об этой операции. Как ни прокручивал он в уме эту ситуацию, а получалось, что ему не доверяли. Хорошо, — думал он — допустим, того требовала конспирация. Но я же не последний человек в КГБ. Какого хрена я 40 дней с высунутым языком бегал, прикрывая жопу Комитету? Погубил этого архивариуса…

Грибин снова и снова взвешивал разные версии и решил, что, все-таки, это была глубокая операция КГБ. Только в этом случае Шадрин мог так запросто вернуться. Уж Грибин то знал, что в случае настоящего побега, да еще при содействии ЦРУ, Шадрина, как бы тот не раскаивался, ждала бы вышка.

Больше к этой теме Грибин никогда не возвращался.

Комитет, который после 40 лет его преданной службы, не доверял ему, перестал для него существовать.

1 сентября, шагая на старости лет вместе со школьниками, ему предстояло выйти на новую для него работу в качестве заместителя директора всесоюзного объединения «Международная книга». Работа была интересная. В его ведении были валютные контракты на переводы и издания в СССР прогрессивных западных писателей. Среди руководящего коллектива объединения оказалось много его знакомцев, а двое из них когда-то даже были его подчиненными.

С 10 июля ушедший в отпуск Жечков безуспешно пытался дозвониться «Федосееву» по поводу пригласительных билетов на открытие Олимпиады. Однажды «Федосеев» сам похвалился ему, что с билетами проблем не будет, что там «все схвачено нашими ребятами». Но теперь, когда Геннадий вспомнил об этом обещании, телефон чекиста предательски молчал.

Пришлось довольствоваться тем, что выбрасывали в свободную продажу. Можно было купить билеты на турниры по тяжелой атлетике, стрельбе из лука (при этом ехать в Мытищи). На бокс, где Жечков хотел посмотреть как дерутся на ринге хвалёные кубинцы, билетов не было. Покупать билеты на предварительные заплывы по плаванию тоже как-то не светило. А на финальные заплывы билетов не было.

Жарким, душным вечером, глядя с балкона на ночное небо над Москвой, Жечков вспомнил тот холодный майский день, когда по дороге на первую встречу с «Федосеевым» он загадал по материалам этого дела написать повесть. Помниться, он даже придумал начало, — о том, как в середине мая 1980 года на Москву, вдруг, выпал снег.

Но вот это дело закончено, и что же он может написать о нем? Ничего. То, что раньше казалось ему таким легким, интересным и увлекательным, куда-то, вдруг, исчезло, а вместо этого возникло нагромождение непонятных и неинтересных с точки зрения литературы событий.

Геннадий понял, что сам по себе событийный ряд не может быть основой книги.

Вот, к примеру, у Вайнеров, — рассуждал он, — в «Эре милосердия» из фабулы, все-таки, какая-то идея рождается. Там и конфликт глубокий между следователями, из которого тоже идея вырастает.

Потом Геннадий вспомнил Юлиана Семенова. У того, хотя и не просматривается идеи, был другой талант, — увлечь читателя повествованием, пусть даже беллетристикой. Ведь умел, зараза, значит, писать, раз смог заинтересовать миллионы читателей.

— А ты что? — строго спросил с себя Жечков.

— А я и не писатель, — честно ответил он сам себе.

Какой из меня писатель, если я вообще не понимаю смысла в событиях и явлениях, проходящих прямо перед моими глазами? Из всего дела Шадрина я не смог бы придумать даже элементарный сюжет, не говоря уже о какой-то идее или конфликте. О чём дальше можно говорить?

Однако, перед тем, как отойти ко сну Жечков все же утешился тем, что ему всего тридцать пять и, возможно, когда-то, в будущем он научится писать.