Москва и Орда

Глава восьмая
В преддверии решающих перемен: Василий Васильевич (1425–1462)

При вступлении Василия Васильевича на престол у него сразу же разгорелся конфликт со старшим из дядьев — Юрием Дмитриевичем; поводом для него послужила нечеткая формулировка механизма передачи власти на случай смерти Василия Дмитриевича в завещании Дмитрия Донского: «А по грѣхом, отьимет Богь сына моего, князя Василья, а хто будет подъ тѣм сынъ мои, ино тому сыну моему княжь Васильевъ оудѣл»^{788}. В результате посредничества митрополита Фотия Юрий отказался от своих притязаний, но на время: стороны договорились вынести спор на суд «царя»^{789}. Такое решение было принято в условиях, когда в Орде продолжалась борьба за власть между несколькими претендентами. Ни один из них не располагал серьезной военной силой: показательно, что Борак и Худайдат в период своего максимального могущества терпели поражения от относительно небольших литовско-русских воинских контингентов. Если бы в московских правящих кругах существовало стремление покончить с зависимостью от Орды, для этого был весьма подходящий с военно-политической точки зрения момент — средств для восстановления власти силой, как у Тохтамыша и Едигея, тогда не было. Но очевидно, при великокняжеском и удельно-княжеских дворах не возникало самой мысли такого рода: царь есть царь, как бы слаб он ни был — это сюзерен, верховенство которого надо признавать. И решение спора о великом княжении (доселе внутри московской династии не случавшегося) лучше всего вынести на суд сюзерена.

Однако в Орду Василий и Юрий отправились только шесть лет спустя. Поначалу этому, вероятно, мешала незавершенность борьбы за власть в Орде. Позже Юрий, скорее всего, не спешил реализовать договоренность, так как не рассчитывал на положительное для себя решение: в Орде утвердился Улуг-Мухаммед, выдавший Василию ярлык на великое княжение при жизни его отца, и был жив могущественный дед Василия и союзник Улуг-Мухаммеда Витовт — гарант интересов юного московского князя согласно завещанию Василия Дмитриевича^{790}. В марте 1428 г. был заключен договор между Василием Васильевичем и Юрием Дмитриевичем, в котором галицкий князь признавал себя «молодшим братом» племянника^{791}.

Зимой 1428–1429 гг. состоялся татарский набег на Галич и Кострому. Василий Васильевич послал на татар своих дядьев Андрея и Константина, которые гнались за противником по Волге до Нижнего Новгорода «и ту не оугонившу их возвратися». Но двое воевод — князь Федор Стародубский и Федор Константинович — «оутаився оу князей и оу воевод, и своими полки погнаша за татары и оугониша зади них, побиша татар и безсермен и полон весь отнята, а царевича и князя Алибабы не догониша»^{792}. Эти события упоминаются и в договоре Юрия Дмитриевича с рязанским князем Иваном Федоровичем 1434 г.: «Тако же и царевич Махмут-Хозя был у тебя в Галичѣ ратью…»^{793}. Неясно, действовали ли эти татары с санкции «центральной» ордынской власти: скорее всего, они ей не подчинялись, так как в последующие годы московские князья были в мире с Ордой^{794}. Судя по тому, что удар татар был направлен в верхневолжские земли, и по упоминанию «бесермен» (как часто именовали мусульман Среднего Поволжья), данная группировка пришла из Волжской Булгарии^{795}. В 1431 г. Василий Васильевич, очевидно, в качестве ответной меры послал «на Болгары Воложскии» того же князя Федора: «он же, шед, взя их, и всю землю их плѣни»^{796}.

После смерти Витовта в октябре 1430 г. ситуация изменилась, шансы Юрия Дмитриевича в борьбе за власть повышались; после же того, как умер другой гарант завещания Василия I, митрополит Фотий (2 июля 1431 г.), наступило время, когда оба соперника в борьбе за великое княжение нуждались в поддержке хана. И 15 августа 1431 г. Василий Васильевич отправился в Орду. Следом, 8 сентября, выехал и Юрий Дмитриевич. После длительного разбирательства, в ходе которого одна группировка ордынской знати поддерживала Василия, а другая — Юрия, Улуг-Мухаммед летом 1432 г. отдал ярлык на великое княжение Василию, а Юрий получил в состав своего удела Дмитров (бывший ранее центром удела его брата Петра, умершего в 1428 г.)^{797}.

Ханское решение не прекратило борьбы между племянником и дядей. Причем оба фактически не посчитались с волей «царя» (видимо, осознав за время своего пребывания в Орде, что реальных рычагов влияния на внутренние дела Руси у формального сюзерена нет). Сразу по возвращении из Орды Василий отнял у дяди Дмитров. Юрий Дмитриевич в 1433 и 1434 гг. дважды захватывал Москву. Когда он сделал это вторично, Василий Васильевич бежал сначала в Новгород, оттуда перешел на Волгу и оказался в Нижнем Новгороде. Посланные Юрием за ним в погоню сыновья, Дмитрий Шемяка и Дмитрий Красный, пришли во Владимир, а Василий «восхотѣ в Орду поити», то есть прибегнуть к помощи Улуг-Мухаммеда. Но весть о смерти Юрия сделала этот шаг ненужным: Юрьевичи не захотели видеть великим князем своего старшего родного брата Василия, Василий Васильевич вернулся на московский стол; последующие два года заняла его борьба с Василием Юрьевичем^{798}.

В 1437 г. в Орде произошел переворот: Улуг-Мухаммед был лишен власти Кичи-Мухаммедом. Одновременно в западной части Орды (к западу от Днепра) хозяином стал хан Сеид-Ахмет^{799}. Улуг-Мухаммед, вынужденный бежать вместе со своими оставшимися сторонниками, двинулся в верхнеокские земли (видимо, по опыту своих изгнаний первой половины 20-х гг.) и обосновался в Белеве — центре одного из Верховских княжеств (возможно, по соглашению с местными князьями^{800}). Василий Васильевич послал туда крупное войско во главе с Дмитрием Шемякой и Дмитрием Красным: «Пришедше же им к Белеву, и царь оубоявся, видѣв многое множество полков роуских, начат даватися во всю волю князем руским; они же не послуша царевых рѣчеи». В бою у стен Белева татары потерпели поражение и вновь укрылись в городе. Наутро хан прислал своих послов, сказавших: «Царево слово к вам, даю вам сына своего Мамутека, а князи своих дѣтеи дают в закладе на том, даст ми Богъ, буду на царствѣ, и доколе буду жив, дотоле ми земли Руские стеречи, а по выходы ми не посылати, ни по иное ни по что». Но ведшие переговоры воеводы Василий Собакин и Андрей Голтяев «того не восхотеша»^{801}.

Очевидно, что хан намеревался, как и в 20-е гг., бороться за возвращение себе престола. На сей раз он думал закрепиться в верховьях Оки и союзником своим сделать великого князя Московского, обязанного ему ярлыком. Князья-Юрьевичи, однако, не пошли на соглашение. По-видимому, в Москве с самого начала были настроены не признавать «царя-изгоя», проявить лояльность к новому правителю Орды (не исключено, что уже имел место какой-то контакт с ним), поэтому и направили на Улуг-Мухаммеда войско с целью вытеснить его в степь; возможно также, что особенная несговорчивость Юрьевичей была связана с тем, что они помнили, как Улуг-Мухаммед отказал их отцу в ярлыке на великое княжение.

Вторая битва с Улуг-Мухаммедом закончилась разгромом московского войска (5 декабря 1437 г.)^{802}. Тем не менее надо отметить, что в событиях под Белевом впервые московские войска осмелились вести наступательные действия против «царя». Однако это был не хан, реально правящий в Орде в данное время, а изгнанник.

В июле 1439 г. Улуг-Мухаммед внезапно подошел к Москве. Не успевший собрать войска Василий II отъехал за Волгу. Хан простоял у Москвы 10 дней и отступил, не причинив вреда городу, но разорил окрестности и сжег Коломну^{803}.

Война с Улуг-Мухаммедом нашла отражение в договоре московских князей (Василия Васильевича, Дмитрия Шемяки и Дмитрия Красного) с великим князем Тверским Борисом Александровичем (конец 30-х гг.). Пункт о войне с «царем», повторяющий одно из положений московско-тверского договора 1399 г. (и восходящий, как показано в гл. 6, к более раннему договору 1384 г.), был «модернизирован» — единственное число заменено на множественное: «А что ея есте воевали со царемъ, а положить на вас (московских князей. — А. Г.) царь вину в том, и мнѣ вам, брате, не дата ничего в то, и моей братьи молодшеи, и моимъ братаничем, ни нашим дѣтем, ни внучатом, а вѣдатися в том вамъ самим»^{804}. Имелась в виду, разумеется, ситуация, когда Улуг-Мухаммед вернул бы себе престол (как и в отношении Тохтамыша в договоре 1399 г.).

В 1443 г. «пришедшю царевичу Моустафѣ на Рязань со множеством татаръ ратию, и повоева власти Резанскии, много зла учини. Слышав же то князь великии Василеи Васильевич, посла против ему князя Василья Оболеньского и Ондрѣя Голтяева, да двор свои с ними. А Мустафа былъ въ городѣ, резаньцы же выслаша его из города, он же вышедъ из града и ста ту же подъ городомъ. А воеводы князя великого приидоша на него, и бысть имъ бои крѣпокъ; и поможе Богь християномъ; царевича Мустофу самого оубиша и князей с ним многих, и татаръ, а князя Махмута мурзу ял и, да Азберъдея, Мишерованова сына, и иных татаръ многих поймали, а в великого князя полку оубили татарове Илью Ивановича Лыкова»^{805}. Имена татарских предводителей, напавших на Рязань, нигде более не упоминаются. Вряд ли они принадлежали к орде Улуг-Мухаммеда (так как имена его главных сподвижников другие^{806}). Возможно, Мустафа был «царевичем», не подчинявшимся никому из «царей»; менее вероятно, что он был связан с Кичи-Мухаммедом^{807} или Сеид-Ахметом, так как с этими ханами в начале 40-х гг. поддерживались мирные отношения (см. об этом ниже).

Тем временем Улуг-Мухаммед продолжал проявлять антимосковскую активность. В 1442 г. он, вероятно, выдал ярлык на Нижегородское княжение Даниилу Борисовичу^{808}. В конце 1443 г. «царь Махметь стоялъ на Беспутѣ (правый приток Оки, между Серпуховом и Каширой. — А. Г.) и князь великы ходилъ на него со всею братьею, да воротися, а онъ поиде прочь»^{809}. Это был определенно не Кичи-Мухаммед^{810}, а Улуг-Мухаммед, так как именно последнего на Руси называли «Махметом», в то время как первый именовался «Кичи-Ахметом» или «Кичи-Махметом»^{811}.

Зимой 1444–1445 гг. Улуг-Мухаммед сам обосновался в Нижнем Новгороде и двинулся оттуда к Мурому. Василий Васильевич пошел на него через Владимир. Под Муромом и Гороховцом великокняжеские полки разбили татарские отряды, но Муром хан занял. Летом он послал на Василия войско во главе со своим сыном Махмутеком (Мамутяком). 7 июля 1445 г. под Суздалем московская рать (к которой не присоединились полки Дмитрия Шемяки) была разбита, великий князь попал в плен. После этого Улуг-Мухаммед отправил посла Бигича к Шемяке (очевидно, предполагая передать ему великое княжение), но затем предпочел отпустить Василия, обязав его огромным выкупом. Во время возвращения люди великого князя перехватили и убили шедшего обратно к хану Бигича^{812}.

Обещание Василием большого выкупа и возвращение его в сопровождении крупного татарского отряда стали основанием для обвинений, которые выдвинул против великого князя Дмитрий Шемяка: «царь на том отпустилъ великого князя, а онъ ко царю целовалъ, что царю сфдфти на Москвѣ и на въсѣх градѣх руских и на наших отчинах, а самъ хочет сѣсти на Тьфири»^{813}. Хотя нет оснований видеть в этих обвинениях, явно фантастических, нечто большее, чем способ борьбы за власть, они отталкивались от реальных фактов — попыток Улуг-Мухаммеда обосноваться в окраинных русских городах (Белеве, Нижнем Новгороде).

В феврале 1446 г. Василий Васильевич был ослеплен, и Дмитрий Шемяка стал великим князем. Он ликвидировал Нижегородское княжение, которое после победы под Суздалем Улуг-Мухаммед отдал князьям Василию и Федору Юрьевичам Шуйским^{814}. Но после того, как Шемяка вновь был вынужден (на рубеже 1446–1447 гг.) уступить Василию великокняжеский стол и вернуться в свой удельный Галич, он попытался заполучить орду Улуг-Мухаммеда в союзники. Последнего уже не было в живых: после того как он отпустил Василия от Курмыша в Москву, хан пришел на Среднюю Волгу и обосновался в Казани, положив тем самым начало Казанскому ханству, но вскоре был убит собственным сыном Махмутеком. Два других сына Улуг-Мухаммеда, Касым и Ягуп, после этого бежали и, поскитавшись, пришли на службу к Василию Васильевичу (в то время, когда он еще только боролся за возвращение себе великого княжения)^{815}. В 1447 г. Шемяка пошел с Махмутеком на переговоры о союзе против Василия, и в конце этого года казанский хан повоевал окрестности Владимира и Мурома^{816}.

Что касается «основной части» Орды, то с ней Москва в конце 30-х — середине 40-х гг. поддерживала мирные отношения. При этом и Василий Васильевич, и Дмитрий Шемяка признавали поначалу «царями» сразу двух правителей — Кичи-Мухаммеда и Сеид-Ахмета. В договоре Василия с Шемякой 1441–1442 гг. в пункте о раскладке ордынского выхода упоминается о посылке киличеев «ко царемъ к Кичи-Махметю и к Сиди-Ахметю»^{817}. Помимо исторического опыта двоевластий в Орде (период «замятии» 60—70-х гг. XIV в.), такое признание «царями» обоих правителей было, очевидно, связано с тем, что, хотя Кичи-Мухаммед и контролировал «центральную» ордынскую территорию (между Волгой и Днепром) и поэтому считался в Москве несколько «главнее» Сеид-Ахмета (в договоре Василия с Шемякой он упоминается первым), большинство ранее знакомых Москве представителей ордынской знати оказалось на службе у Сеид-Ахмета. Об этом говорится в грамоте духовенства Дмитрию Шемяке от 29 декабря 1447 г.: «Не на том ли юрту отець твой, князь Юрьи Дмитриевич, был у царя в Орде с великим князем вместе и на пошлине стояли (речь идет о визите Василия и Юрия к Улуг-Мухаммеду в 1431–1432 гг. — А. Г.)? Не те жо паки царевичи и великие князи у сего царя Седи-Ахмата, который тогды у того царя были да то же дело делали?»^{818}

Это же послание свидетельствует о перемене в отношении Шемяки к Сеид-Ахмету. Авторы упрекают Шемяку в том, что «от царя Седи-Яхмата пришли к брату твоему старейшему великому князю его послы, и он к тебе посылал просити, что ся тобе имает дата с своей отчины в те в татарские просторы, и ты не дал ничего, а не зоучи Седи-Яхмата царем»^{819}. Упоминание о «царевичах и великих князьях», находящихся у Сеид-Ахмета, как раз было призвано продемонстрировать неправоту Шемяки в этом вопросе. Но по-видимому, вскоре и правительство Василия Васильевича перестало признавать Сеид-Ахмета сюзереном. С 1449 г. начинаются систематические набеги татар его Орды на московские владения. Из всего предыдущего изложения видно, что походы на Русь, санкционированные правителями Орды, всегда имели под собой конкретные причины (прямо названные в источниках или реконструируемые с высокой степенью вероятности), связанные с теми или иными нарушениями русскими князьями вассальных обязательств. Расхожее представление (свойственное и многим серьезным исследовательским работам), что ордынские ханы только и думали о том, как бы сходить походом на Русь, поразорять и пограбить, далеко от действительности. Чисто грабительские набеги исходили от татарских группировок, не подчинявшихся центральной власти и, следовательно, не имевших даннических отношений с русскими князьями. Для правителя же, которого признают сюзереном и которому платят выход, посылка войск на выполняющего свои обязательства вассала — нонсенс, это означало бы губить собственную дань; такие правители организовывали походы только тогда, когда требовалось привести вассала в покорность, или, если для этого не хватало сил, хотя бы наказать за своеволие разорением его владений. Поэтому можно с уверенностью полагать, что к 1449 г. Сеид-Ахмета перестал признавать сюзереном не только Дмитрий Шемяка, но и Василий И. Очевидно, отказ Шемяки в конце 1447 г. прислать дань в Москву для этого хана (связанный, разумеется, с нежеланием подчиняться требованию своего врага — великого князя) подтолкнул к отказу от выплаты дани в его пользу и с великокняжеских владений. К 1449 г. Сеид-Ахмету стало ясно, что выход поступать не будет (а может быть, об этом и прямо было сказано его послам), и он открыл военные действия.

В 1449 г. «скорые татаровѣ Седядахматовы» дошли до реки Пахры и были отбиты царевичем Касымом, вышедшим из Звенигорода^{820}. Вскоре после этого, 31 августа 1449 г., в договоре Василия II с Казимиром IV, королем Польским и великим князем Литовским, оговаривалась возможность совместных действий против татар, нападающих на литовские и московские владения^{821}. Имелась в виду, несомненно, Орда Сеид-Ахмета, который в это время угрожал Литве, пытаясь помочь взойти там на престол сопернику Казимира Михаилу Сигизмундовичу (московские войска летом 1449 г., еще до заключения договора, оказали Казимиру поддержку против Михаила)^{822}.

В 1450 г. татары под предводительством Малымбердея пытались подойти к Оке, но были разбиты посланными Василием, находившимся тогда в Коломне, войсками (включавшими служилых татар)^{823}; скорее всего, это также были отряды из Орды Сеид-Ахмета^{824}. Примечательно, что бой произошел на реке Битюг, левом притоке Дона в его среднем течении, — так далеко на юг, в степные владения Орды, московские войска прежде не заходили.

В 1451 г. сын Сеид-Ахмета Мазовша сумел, пользуясь нерадивостью воеводы князя Ивана Звенигородского, беспрепятственно перейти Оку и 2 июля подошел к Москве. Великий князь со старшим сыном Иваном отправился за Волгу. Татары зажгли посады, но приступ к Кремлю был отбит. Ночью ордынцы поспешно отступили^{825}.

В 1455 г. Сеид-Ахметовы татары переправились через Оку ниже Коломны, но на сей раз были вовремя встречены и разбиты^{826}.

В 1459 г. татары Орды Сеид-Ахмета (сам их предводитель в это время уже обосновался в Литве^{827}) подошли к Оке, но войско во главе с сыном Василия II Иваном не позволило им переправиться^{828}.

В княжение Василия II появляется новая форма отношений с высшей ордынской знатью: принятие «царевичей»-изгоев на московскую службу (здесь Василий шел по стопам своего деда Витовта). Под 1445–1446 гг. упоминается служивший Василию Бердедат, сын Худайдата, претендовавшего на ордынский престол в 20-е гг.^{829} В 1446 г., как говорилось выше, к Василию перешли сыновья Улуг-Мухаммеда Касым и Ягуп. Касыму в середине 50-х гг. был дан во владение Городец Мещерский (будущий Касимов) на Оке: тем самым было положено начало так называемому Касимовскому ханству (царству) — зависимому от Москвы политическому образованию со служилым Чингисидом во главе, просуществовавшему до второй половины XVII в.^{830} Его образование явно было связано с участившимися набегами Сеид-Ахметовых татар и преследовало цель противодействовать им силами татар служилых.

Относительно недавно была сформулирована гипотеза о принципиально разном отношении к Орде сторон, противоборствующих в так называемой «феодальной войне» в Московском великом княжестве второй четверти XV в. По мнению А. А. Зимина, Василий II был верным вассалом Орды, в то время как Юрий Дмитриевич «сознавал, что только в борьбе с Ордой можно добиться создания мощного единого государства», а Дмитрий Шемяка «сделал всё, что в его силах, чтобы объединить русские земли и нанести решительный удар ордынским царям», «прочно держал в своих руках» «знамя борьбы с татарскими насильниками»^{831}. Прозвучавшие в литературе критические оценки такого взгляда^{832}представляются вполне справедливыми. Юрий Дмитриевич — фигура, несомненно, яркая, но никакого осознания необходимости борьбы с Ордой в его деятельности не просматривается: в 1431–1432 гг. он не «поднимает знамя борьбы», а пытается получить от хана ярлык на великое княжение. Еще менее годится на роль борца с игом Дмитрий Шемяка. Воевал он с татарами всего однажды, в 1437 г. под Белевом, причем по повелению Василия II. В 1439 и 1445 гг. Шемяка не помог великому князю против Улуг-Мухаммеда, после пленения Василия добивался ярлыка на великое княжение, а в 1447 г. заключил союз с Мамутяком. Василий II, напротив, много воевал как с ордой Улуг-Мухаммеда, так и с ордой Сеид-Ахмета. Оба князя соперника признавали сюзеренитет «главного царя» — до 1437 г. Улуг-Мухаммеда, позже Кичи-Мухаммеда; в этом отношении разницы между ними не было.

В 1460 г. «царь Ахмуть Болшые орды Кичи-Ахметевъ сынъ (хан Махмуд, воцарившийся после смерти в 1459 г. своего отца Кичи-Мухаммеда^{833}. — А. Г.), приходилъ ратью к Переяславьлю к Рязаньскому и стоалъ подъ городомъ три недели, на всякъ день приступая ко граду, бьющеся, граждане же, милостью Божиею и пречистыя его Матери, одолѣваху ему и много у него татаръ побили, а отъ гражан ни единъ врежденъ бысть; и поиде прочь с великимъ срамомъ, а на Казать улана мирзу велико нелюбие држа, тоть бо бяше привелъ его, не чающе оть Руси ничего съпротивления»^{834}.

Рязань в это время управлялась наместниками Василия Васильевича — с 1456 г. малолетний рязанский князь Василий Иванович жил в Москве; только в 1464 г. он (женившийся на дочери Василия II) был отпущен на свое княжение^{835}. Скорее всего, после воцарения Махмуда обнаружился долг по выплате дани с Рязанского княжества, и хан^{836} по совету Казата решился на недостаточно подготовленную военную акцию с целью взять положенное силой.

К периоду правления Василия Васильевича относится примечательное явление: великий князь Московский начинает при жизни именоваться «царем». Ранее всего этот титул прилагается к Василию II еще в начале 40-х гг. Симеоном Суздальцем в первой редакции его «Повести о Флорентийском соборе» («белый царь всея Руси»)^{837} и Пахомием Сербом в третьей редакции «Жития Сергия Радонежского» («великодержавный царь Русский», «благоразумный царь»)^{838}, в обоих случаях при изложении конфликта великого князя с митрополитом Исидором по поводу решений Флорентийского собора конца 30-х гг. Применение царской титулатуры в этих произведениях связано с ролью Василия Васильевича как защитника православия в ситуации, когда «греческий царь» — император Византии согласился на унию с католической церковью, подразумевающую главенство римского папы. В начале 60-х гг. царский титул по отношению к Василию II неоднократно употребляется в «Слове избраном от святых писаний, еже на латыню», также посвященном Флорентийскому собору и его последствиям^{839}. Но тогда же, в 1461 г., митрополит Иона в послании в Псков упоминает Василия как «великого господаря, царя рускаго» уже вне связи с этими событиями^{840}.

Очевидно, в середине XV в. делаются первые шаги на пути становления идеи о переходе к московским великим князьям царского достоинства от византийских императоров. Разумеется, более сильным, чем согласие «греческого царя» на унию, стимулом здесь стало падение Константинополя в 1453 г., обозначавшее гибель христианского православного «царства». Если после падения Константинополя в 1204 г. возникли Никейская и Трапезундская империи, продолжали существовать такие независимые православные государства, как Болгария и Сербия, ряд крупных русских княжеств, то после 1453 г. единственным православным государством, представлявшим реальную силу, было Московское великое княжество. Оно имело, таким образом, все основания считать себя наследником места Византии в мире, то есть «царством». Формированию представления о «царском» характере власти великого князя Московского могло способствовать и установление тогда же автокефалии русской церкви^{841}. При поставлении митрополита теперь все решала воля великого князя, санкция Константинопольского патриархата не требовалась, а верховенство в церковных делах считалось прерогативой только одного светского правителя — императора, «царя».

Но царь не может подчиняться другому царю, он должен быть полностью суверенным правителем. Идея о царском достоинстве московского великого князя неизбежно должна была прийти в противоречие с продолжавшимся признанием верховенства хана Орды.

Правление Василия Васильевича пришлось на период, когда ордынские «замятии», в отличие от прежних времен, стали заканчиваться не временной консолидацией под властью того или иного сильного правителя, а складыванием на окраинных территориях Орды особых, практически независимых политических образований (в период его княжения оформилось не только Казанское, но и Крымское ханство, а также Ногайская Орда на левобережье Нижней Волги^{842}). «Центральная» часть, занимавшая пространство между Днепром и Волгой, в русских источниках начинает именоваться «Большой Ордой»; ее правитель формально считался сюзереном остальных ханов^{843}. В отношениях с этим «главным царем» при Василии II заметных перемен не произошло — он по-прежнему рассматривался как сюзерен великого князя. Изменения коснулись других сфер. Стала наконец четко действовать (с 50-х гг.) оборонительная линия на Оке. Получило распространение использование в московских интересах татарских «царевичей». Наконец, после падения православного царства — Византии — начала пробивать себе дорогу идея о «царском» характере власти великого князя Московского, идея, несовместимая с признанием сюзеренитета ордынского царя.