Мотель Бейтсов

Вероника

17-го апреля 2014 года.

Я молю не совсем старый «Вольво» выдержать последние километры до плато. Там уже можно будет остановиться, не боясь отката назад, отдохнуть. Хоть и тяжко это осознавать, но придётся ночевать в кабине. Третью ночь, мать мою ёб. Менструация закончилась, а вонь от немытой промежности раздражает не только меня. Верка воротит нос, отмахивается от моих запахов и табачного дыма, который исходит от моей сигареты «SALEM» и отцовых «САМЦОВ». Порядочная гадость — «CAMEL», я имею ввиду. Ведь именно с них я начала курить.

И именно из-за этого пристрастья я являюсь женой, для моего любимого папы-мужа. Вот он, лежит в спальнике, покряхтывает, когда машину подкидывает на ухабах. Я понимаю, что он действительно натрудил поясницу, едва передвигается от боли.

Но какого же ты лешего рванул в эту ездку? По незнакомому маршруту, с ненадёжным сцеплением, с не долеченным… ишиасом. Да, батя, я тебя понимаю — всё для нас, для дочерей. В основном конечно для Верки, его обожаемой дочурки. Будто я тебе враг государства.

— Кыш, суки! — вскрикиваю я стае ворон, чо-то клюющих на обочине, неосторожно взлетающих и налетающих на стекло и фары машины.

— Не дёргай! Плавнее! — также громко предупреждает отец. — Верка? Башмак держи наготове. Ну давай, ласточка, дотяни. — к автомобилю он также обращается нежно, как ко мне.

— Папочка, ты не волнуйся, ласточка не поломается. И колодка у меня под ногами. — Верка сюсюкает. Дура девятнадцатилетняя, как детсадовский ребёнок. — Ника! Как ты не понимаешь, что папе одному трудно, мы должны помогать ему.

— Ты, — мне охота грязно выругаться, заставить её саму крутить баранку. Но не могу. Дала ему зарок, чо стану порядочной девушкой, — сестрёнка, сядь сюда, покрути руль. Тут мягче чем на твоём месте, гидроподвеска смягчает.

Мне больше никто не мешает внимательно смотреть на дорогу. Сколько ещё до той горной равнины? Пять? Сотня километров? Хоть бы там был небольшой посёлок, с харчевней. И этот… отель. С жакузя, с рестораном. Мы бы там отдохнули до утра, выспались бы на ровных постелях. А утром, отцу станет легще, поглядим чо там с сцеплением. Если не сложно, то подшаманим и по равнине, до следующего подъёма быстро доедем.

Глянула на Верку — клюёт носом. Мы хоть и двойняшки, но отличаемся во всём, как по размерам, так и по психству. Если в тринадцать лет, когда закровила моя писька, я выглядела как двадцатилетняя девушка с большими сиськами, задницей не меньше отцовой, то сестра казалась десятилеткой.

Уже в то время я могла выкурить три сигареты подряд, отпиздить старшеклассницу за косой взгляд на мою фигуру, побеждала некоторых парней в соревновании на руках. Хотя некоторые из этих дурачков специально поддавались мне, потому что условие — побеждённый показывает часть тела победителю. А мне у парней ясно чего охота посмотреть — на их хуи. Уже стоячие хуи. Ну и естественно прикол — заломай теперь ЕГО. Ну, а чо? Я прикольнуться люблю. Охватывала член ладошкой и заламывала. Иногда в натуральную — кончал какой-нибудь только от моего касания. Вот это было кайфово! Смотреть как залупа раздувается и выплёвывает малофью.

Когда проигрывала я, то чаще показывала письку — легче было задрать подол и оголить волосню между ног. После таких игр, ночью, когда Верка начинала храпеть, я ласкала свои сиськи и письку. Думала про то как залупа раздуется у меня в пизде, плюнет мне туда. Но хотелось, чобы это был папин хуй. Верка дрыхнет, а я выхожу в зал, где спит папа, опираюсь спиной о стену, смотрю на нево и ласкаю себя, представляя, чо это он водит членом по моим ляжкам и письке.

А Вера жаловалась отцу. На одноклассников, на дворовых подростков, на меня. Чо я дерусь в школе, во дворе. Ругаюсь матом. Ворую евонные сигареты.

Он никогда не был жадным, всегда покупал чо мы просили, давал деньги на расходы. Но вот то чо я украла, взбесило ево.

— Вся в мать, сучка! Та такая же воровка и прошмандовка. — батя дважды хлестнул меня по щекам. — Также съебёшься из дому! — ещё удар. — С последними… блядь… деньгами. — держит меня за ворот и с каждым словом хлещет по лицу.

Мне в тот момент ещё не была известна история с мамой, так как, когда женщина, родившая нас, ушла будто работу и пропала, нам было всего по полгода. Наверное, я очень на неё походила, потому чо отец, хлестал уже не меня, а ту, которая предала его.

Я сильно дёрнулась. Домашний халат, оставшийся от той, чей образ сейчас мутил его сознание, порвался. Прям вот так, на две полосы, скреплённые пуговицами. Осталась я в лохмотьях халата и трусах.

— Сука! Сука! Сука! — и ещё до хуя количество раз повторял он, схватив меня за волосы, и хлеща по заднице. А потом….

Батя вдруг замер, охватил меня за талию, притянул к себе. Опустил руку в мои трусы, мгновенно влез в письку. Я прихерела! Парни уже лапали меня и за там, и за сиськи. Но в щель никто не влезал.

Освободив свои пальцы из моих волос, придавил сиську. Больно! Когда бил по лицу и жопе я так не вскрикивала. И палец в щели рвёт целку. Я вскрикиваю и теряю сознание. Ненадолго….

На несколько секунд, которых хватило отцу, чоб стянуть с меня трусы, спустить свои штаны с трусами. Вот именно в первый миг, когда он вошёл в меня своим узловатым членом, я очнулась. Резкая боль, мой дикий вскрик и я опять проваливаюсь в беспамятство. Очнулась от тряски тела, от боли в соске левой груди — батя резко и часто долбит меня в пизду и всасывает сиську.

Понимая, чо между нами происходит, я начинаю тихо плакать. Через минуту-другую мне начинает нравиться эта работа папани. Плакать перестаю, вслушиваюсь чо он бормочет, прислонившись к моей щеке.

— Люська, как же я по тебе соскучился. По твоему мягкому телу, по нежным сиськам. Давай, милая, подмахни, как ты это умеешь делать, подмахни.

Я понимаю, чо он представляет меня какой-то женщиной, просит поднять жопу. Опираюсь пятками о постель, напрягаю ягодицы, поднимаю задницу. Наверное, ему это приятно, сразу застонал, ускорил скорость. Но мне так не очень удобно. Развожу ляжки пошире и поднимаю их вверх. Чувствую мгновенно пришедший улёт. Такой как был, когда я дрочила себе письку.

Папка громко застонал, опять прикусил сосок. Боли уже не было, был невероятный кайф. Кайф от понимания, чо отец называл меня ласковыми прозвищами, целовал в различные места. И наполнил меня спермой. Горячая струя, толклась по чему-то там, в глубине пизды, сбила меня в оморок.

Батя лёг с боку от меня, часто дышит и молчит. Я тоже молчу, хотя охота расцеловать ево. Высказать ему всё о чём мечталось. А мечталось именно об этом. Чо он будет моим мужчиной. Навсегда! Хоть и был он со мной неласков, иногда даже груб. Может поэтому я старалась, не так как Верка, хитрой лисой, а чисто по женскому, подлизаться к нему, потереться о щетину, которую та же сестра боялась, вдохнуть запах соляры, машины.

Сейчас то я уже понимаю его действия относительно меня — я сильно похожу на Люську. Родительницу. И телом, и привычками. Ставшим в подростковом возрасте хрипловатым, подпорченным рано начавшейся привычкой покурить, голосом. А тогда я думала, чо он почуял мои желания и выебал меня.

Дворовые подружки, которые уже еблись, рассказали о кайфе парней, чо они после этого лежат как львы, их можно голыми руками брать, но лудше не мешать им своим треплом, кайфовать дальше. Молчу и я. Перебираю евонный волос на голове, почёсываю кожу под ними. Пять ли, десять ли, минут спустя, замечаю, чо отец начал дышать по-другому. Глубже, с остановками перед выдохом. Ладонь начала поглаживать мой живот.

Скосила глаз на его хуй — встаёт. У меня тоже. Один сосок, второй. Сикель напрягся, появилось знакомое тепло в пизде. Вот именно такие моменты мне нравятся. Когда только начинается возбуждение. Тогда организм наливается блаженством, предчувствием щастя.

Нет! Я не хочу сказать, чо продолжение мне не нравится. Ещё как нравится. Но секс для меня разделён на части…. Как это…? На этапы! И предчувствие, чо ты займёшься сексом с любимым человеком, для меня самый лудший кайф.

В тот раз я не знала, чо делать дальше, просто ждала чо будет делать мой мужчина. Ласки живота стали грубыми, передвинулись на сиськи, соски. Затем опять сжатие ладонью моих волос на пизде, вместе с мясом под ними. Мне больно, я втягиваю воздух через зубы — он, холодный причиняет боль зубам, она отвлекает меня от боли на нижних губах. Вот этот приём, каким-то образом всплывший в моей памяти, похож на сильный стон. Стон заводящий моего мужчину.

Он больнее сжимает внутреннюю сторону ляжки, там, где самая нежная кожа у больших губок, я ещё громче всасываю воздух, ещё громче стону. Его это окончательно возбуждает. Ложится на меня, резко вводит хуй. Пизда моя пердит, и продолжает время от времени пердеть, но ни он, ни я, не обращаем на это внимание. Он опять называет меня Люсей, говорит, как любит. Но чёрт побери, не меня, а её! Как же я её ненавижу! До сих пор.

Но женским чутьём понимаю, чо лудше не поправлять его, называю Коленькой.

— Ах, Коленька, как же заждалась, когда ты будешь любить меня. Давай, Коля, давай, сильнее трахай меня. Ведь я твоя любимая Люся.

И батя завёлся — я уже не успеваю подмахнуть ему, просто задрала ноги вверх, ухватилась под коленями ладонями. Потом он поставил меня раком.

Одна женщина в роддоме потом рассказывала, чо такая поза нравится мужчинам, потому чо они чувствуют доверие самки, не боящейся, чо самец сделает ей плохое.

В тот момент я ещё не знала об этом, просто делала то, чо пожелает мой мужчина. И действительно, он стал нежен, поглаживал мою спину, иногда переводил ласки на груди. Я устала опираться на руки, легла мордой на матрас. Смотрю между ног. Вижу евонные яйца, бёдра. А дальше в приоткрытую дверь блестящие глаза Верки.