Два ночных голоса я особенно люблю, и они кажутся мне приятней и привлекательней всех других голосов: хоровое пение авдоток, которых я уже упоминал и о которых еще расскажу в дальнейшем, и брачная песня обыкновенных сов, или сплюшек, как их еще называют. Авдотки в сад не залетают, они поют в полях, вблизи и вдалеке, а сплюшка иногда навещает меня и поет с одного из моих деревьев. И обе они, если кто еще этого не знает, относятся к мини-птичкам.
Названия обманчивы, и, услышав слово «сплюшка», можно подумать, что речь идет о людях, чрезмерно склонных ко сну. На самом деле это симпатичная маленькая совочка, самая маленькая из всех наших израильских сов. В отличие от авдоток, которые поют хором (возможно, чтобы упрочить связи внутри своей стайки), пение самца сплюшки — это песня соло, песня любви и тоски одинокого мужчины, имеющая целью привлечь какую-нибудь подругу. Можно даже сказать, что самец совки поет нечто вроде серенады. Но его пение куда романтичнее. Ведь влюбленный мужчина знает, где живет его любимая, знает ее в лицо и по имени и поет именно под ее окном, этой своей Джульетты, которая для него единственная и неповторимая. А самец совки поет для любимой, с которой не знаком, не зная даже, где она и слышит ли его.
Он посылает свою песню в темноту в надежде, что она достигнет нужного уха и та дама, которой принадлежит это ухо, возжелает создать с ним семью и прилетит к нему.
Этот самец — временный житель моего сада, перелетная птица, которая прилетает в Израиль весной и остается до осени. В конце февраля или в начале марта (а иногда даже в начале июня) я вдруг слышу его голос — он радуется своему прилету в наши края и понимает, что миновал еще год. В отличие от причудливо-витиеватых рулад, которые выводят другие птицы, самец сплюшки поет очень простую песню. Это очень длинная серия одинаковых коротких призывов, что-то вроде настойчивых и печальных «У… У… У…» с промежутками в три секунды, точными, как между ударами метронома. На фоне свирепых и безжалостных схваток других самцов в дикой природе, их хвастливых брачных танцев, роскошных хвостов, огромных рогов, страшных рычаний, воплей и воя, этот маленький одинокий певец, который вкладывает всю свою душу, свою тоску и свою надежду в такие простые, незатейливые призывы, трогает наше сердце и вызывает у нас сочувствие.
Поскольку все это происходит в темноте, большинство людей не знает, кто издает эти призывы, и некоторых даже раздражает их унылая, бесконечная монотонность. Но я знаю этого певца и понимаю его душу. И они мне нравятся — и он, и она. Иногда, когда он кричит вот так с близкого дерева — обычно между ветками жакаранды, — я даже отвечаю ему, пробуя свои силы в таких же монотонных откликах: «У… У… У…», — с такими же точными (насколько я способен) промежутками. Я пытаюсь таким способом сообщить моему совке, что он не одинок и что я на его стороне. К моему большому сожалению, он не всегда понимает, что у меня хорошие намерения. Возможно, он даже обижается, полагая, что я просто передразниваю его или подсмеиваюсь над ним, пародируя его безответные призывы. А может, он думает, что мои крики — это голос соперника, который пытается завлечь его желанную подругу. Так или иначе, но стоит мне начать эти свои глупые игры, он, как правило, умолкает и спешит сменить место.
Но я думаю, это не только из-за моего подражания. Как и многие другие животные, совка очень чувствителен к обращенному на него взгляду, и даже если я не подаю голос, а всего лишь перевожу взгляд на дерево, в кроне которого он скрывается — он обычно меня видит, а я его нет, — он тоже зачастую умолкает и улетает на другое дерево, подальше. Как и все ночные хищные птицы, он летит почти бесшумно и лишь на миг неожиданно появляется меж деревьев в свете уличного фонаря или луны в полнолуние.
На одно мгновение в саду воцаряется тишина. Но совка никогда не улетает далеко. Он должен беречь силы для своей возлюбленной — если, конечно, она соизволит ответить на его призывы. Поэтому он находит себе новое место поблизости, и вскоре я снова слышу его сладостный и соблазнительный зов, посланный прячущейся в темноте подруге, которая тем временем размышляет, достоин ли он сам ее внимания и примет ли ее такой, какая она есть.
Я никогда не был свидетелем свидания сплюшки-девушки с совкой-парнем, но мне думается, что это должен быть очень радостный момент. Я даже представляю его себе: вдруг из темноты бесшумно выплывает совушка, мгновенье парит над садом и потом садится рядом с ним на ветку:
«Вот я».
Тишина. Совка не верит своему счастью.
«Ты звал меня, и вот я прилетела».
Тишина. Он смущенно переминается с ноги на ногу, а потом смотрит на нее своими большими круглыми глазами:
«Не уходи!..» — только и удается ему выдавить из клюва.
«Но это же я, мой любимый! Зачем же мне вдруг уходить! Я здесь, с тобой…»
И все это происходит у меня над головой, в тишине моего ночного сада.