Мой дорогой Влад

Глава 1

Его звали Влад. Это настоящее имя, которое я не хочу менять. Еще в школе все считали Влада самоуверенным мажором, и — нечего лукавить — я понимаю, почему о нем сложилось такое мнение. Его отец был пограничником, наделенным властью начальником, и это накладывало своеобразный отпечаток на поведение избалованного отпрыска.

Уже в семнадцать лет он часто менял девушек, позволял себе пропускать уроки в школе, но невероятным образом умудрялся переходить из одного класса в другой и даже получать хорошие оценки. О таких, как он, говорят: ленивый подонок, которого матушка-природа щедро одарила феноменальной памятью.

Влад учился в обычной гимназии, где задавали много домашних заданий и заставляли зубрить латынь. Учились там в основном старательные дети без собственных водителей и сумок Prada, что по контрасту делало Влада еще более привлекательным в глазах окружающих.

У него дома был огромный бассейн, и когда отец уезжал в командировки, Влад летом устраивал вечеринки, попасть на которые мечтало полгорода. Это был еще один рычаг давления, которым Влад без колебаний пользовался. Те, кого он считал недостойными, не имели права веселиться у бассейна. Всем хотелось попасть в дом к Владу, поэтому все старались стать «достойными».

Мы были в одной компании: я, моя подруга Маша, ее парень Саша, ну и, конечно, главный герой этой истории. Они с Сашей были лучшими друзьями и к нам (ко мне и моей подруге) относились хорошо. Я замечала это особое отношение на каждом шагу: с нами Влад часто смеялся, шутил, не пытался казаться тем, кем не был. А если нашего друга все-таки заносило, мы легко могли бросить нечто вроде: «Эй, полегче, Ромео, сбавь обороты!» И он сбавлял!

Это было так естественно — поставить дерзкого Влада на место. Так естественно, что ему даже не приходило в голову обижаться на подобные замечания. Через много лет я поняла: мы были единственными, кому он дал право так к себе относиться.

Как любая большая головоломка состоит из маленьких хрупких фрагментов, так и у этой истории есть множество частей, оттенков, граней. Их можно менять местами, играть с ними, но от этого, увы, ничего не изменится: история завершилась. Осталось только судить действующих лиц.

И все же я бы очень хотела поделиться двумя фактами. Не потому, что они важны, а потому, что без них история потеряет значительную часть вкусовых качеств.

Первый факт: Саша, лучший друг Влада, очень любил мою подругу. Он относился к ней с большой нежностью, хоть Маша этого и не замечала. Она вообще бывала очень резкой в суждениях и острой на язык, но как же легко и просто с ней было!

Отношения с Сашей были ее первым опытом, и она наивно полагала, что все идет так, как надо, не догадываясь, что далеко не каждый молодой человек по ее просьбе в три часа утра пойдет в магазин покупать ей мороженое. (К счастью, далеко не каждый.) Она воспринимала как должное то, что он с нее пылинки сдувал, и мы с Владом находили этот факт уморительным и постоянно подшучивали над влюбленными.

Нет, Саша не был глупым и тем более слабохарактерным человеком: хорошо учился, разбирался в электронике, бегал на длинные дистанции за школу и обладал тем типом внешности, который я про себя называла «Иванушка-богатырь». Он просто очень ее любил. Она тоже любила, но немного по-другому.

Второй факт: в школе я была полненькой, не очень симпатичной девушкой. Это важно, так как история, которую я хочу рассказать, случилась, когда мне было шестнадцать лет, и моя полнота была на пике. Самоуверенная отличница, изо всех сил скрывающая собственную неуверенность, — такой я была в то время.

Правда в том, что я не знаю, как получилось, что мы с Владом подружились. Я уже в подростковом возрасте научилась избегать таких людей, как он, подсознательно ожидая от них либо насмешки, либо удара в спину (и в буквальном, и в переносном смысле).

Видимо, повлиял тот факт, что познакомились мы с этим человеком очень естественно — через мою самую близкую подругу, которая очень много значила для Саши и, соответственно, для Влада тоже. Должна признать, что у Влада было много недостатков, но к тем, кого он считал друзьями, он относился по-джентельменски. Саша был его другом, Маша — девушкой Саши, а я — подругой Маши. А значит, окольными путями я таки оказалась в компании Влада.

Не знаю, когда наше знакомство переросло в дружбу. И не знаю, почему именно с ним я могла разговаривать о чем угодно и не бояться неловких пауз. Не знаю, почему, когда он смотрел на меня, мне хотелось прикоснуться к его волосам и прошептать: «Влад, какой же ты хороший».

Со временем мне начало казаться, что Влад составил для себя некую схему: вот люди из моей стаи, и к ним я отношусь с уважением, а вот чужие, и для них у меня не припасено ничего хорошего.

Как же мне это льстило! В школе все знали, что ссора со мной или Машей равносильна потере права присутствовать на вечеринках Влада, которые он устраивал регулярно и проводил разгульно, с шиком. Это, безусловно, добавляло мне баллов, как будто Влад дарил нам с Машей частичку своей популярности.

Дело не только в том, что он был богат. В семнадцать лет Влад уже обладал той внешностью, которую женщины видят разве что на страницах любовных романов: непослушные черные волосы, широкие плечи, дерзкая, сводящая с ума улыбка и, безусловно, острый, изворотливый ум и прекрасную память. Ни до, ни после знакомства с ним я не встречала людей, которые могли бы прочитать длинный стих три-четыре раза и рассказать его наизусть.

А теперь представьте, каким может стать человек, наделенный материальным благополучием, внешней привлекательностью и изворотливым умом? Вот так рождаются монстры…

Он встречался со многими девушками (лично я помню как минимум семерых). Все они были старше него, и каждая — каждая! — такая красавица, что глаз не оторвать. Безусловно, если существуют стереотипы того, как должна выглядеть привлекательная девушка, то все подруги Влада как будто воплощали в себе эти стереотипы.

Летом мы вчетвером часто отдыхали у бассейна в его доме. Мы ели фрукты, которых всегда в холодильнике было в избытке, уплетали десерты и вкуснейшие шарлотки, приготовленные какой-то женщиной, которой платили за то, чтобы она снабжала дом Влада продуктами. А еще я любила сыры. И жульничала: в первую очередь съедала Рокфор, Камамбер, Моцареллу и Гауди. У меня дома тоже были такие продукты, но я ведь знала, сколько они стоят, а у Влада все бесплатно. Словом, жульничала…

Хозяин дома (отец Влада) постоянно находился в разъездах, а мать умерла, когда сыну было то ли два, то ли три года.

О ней в семье было не принято говорить, так что об этом я знаю немного. Конечно, временами моя писательская фантазия уносилась в далекие сферы, где мама Влада обладала самыми разными качествами и представала в разных образах. Но иногда фантазии лучше оставлять при себе, и это именно тот случай, ведь я не знаю, какой она была на самом деле, а оскорблять память умерших, как правило, весьма неблагородное дело.

Понятия не имею, о чем думал отец Влада и думал ли в принципе, но за юным наглецом с раннего возраста почти не было никакого присмотра. Его одевали, кормили, водили на всевозможные занятия, никогда не журили и потакали всем прихотям. Благодаря такому воспитанию он не чувствовал ответственности ни перед кем и делал, что ему вздумается.

У нас, юных пичуг, это вызывало лишь чувство зависти: почему нас заставляют в девять часов быть дома, а он всю ночь волен делать что угодно?

Да, у нас было много причин завидовать нашему популярному другу, и все эти причины мы с регулярно проговаривали ему вслух, на что Влад усмехался и отвечал: «Видимо, в прошлой жизни я был большим паинькой и теперь вознагражден за это». Видимо, так и было…

Приходя к нему домой, мы доставали из бара вино, из холодильника — фрукты, сыр и, чувствуя себя безумно взрослыми, начинали обсуждать девушек Влада.

О них мой друг отзывался весьма нелестно: «Эта слишком много говорит», «Не давала целых два месяца», «Изо рта воняет, как из помойки», «Так она же толстая!»

Меня пугали эти высказывания: острые, как иголки, болезненные и унизительные. Я не могла не думать, что если он в таких красавицах находит недостатки, то что он думает обо мне.

Но мне так нравилась наша дружба, наша четверка, что я молча кивала в ответ на особо оскорбительные фразочки и с видом умудренной в амурных делах женщины делала еще один глоток шампанского. Вы забыли, мы же были очень взрослыми…

Но потом все изменилось.

Мне тяжело будить воспоминания о том, что причиняет самую сильную боль. Боль причиняет то, как он поступил, то, как я отреагировала, и то, что он был для меня так немыслимо важен, что я смолчала тогда, когда стоило закричать.

Допускаю, что Влад был больше, чем просто друг, и я по-настоящему его любила. Не знаю, какой была та любовь и когда она зародилась. Мне просто хотелось, чтобы у него всегда все было хорошо даже в ущерб моим интересам.

Не проходите мимо этой фразы, задумайтесь над ней. Я действительно настолько им дорожила, что желала ему счастья, даже если это разобьет мне сердце. Вы понимаете, что к нему испытывала та шестнадцатилетняя дурочка, которой я была много лет назад? Верите мне?

Наверное, то, что случилось потом, — закономерность. Но, Господи, почему же так тяжело вспоминать об этом? Почему так больно писать?

Я смотрю на свои руки на клавиатуре — руки двадцатитрехлетней девушки, и мне кажется, что моим рукам — столетия, ведь они трясутся. Обветренная от долгого нахождения на морозе кожа стала серой и сухой, а красный маникюр лишь подчеркивает эту серость. Он кажется настолько неуместным на моих руках, что на ум приходит сравнение: «Красный маникюр на моей руке, как шляпа на собаке».

Я смотрю в окно и подливаю в пузатый бокал еще вина. Я пью редко, и алкоголь действует на меня безотказно: я пьяна. Мне не верится, что я наконец излагаю на бумаге то, что мучило меня много лет… Надеюсь, потом мне станет легче, и призрак Влада оставит меня в покое.