Мой милый жандарм

Глава десятая

Ночью прошла гроза. Утро выдалось свежим, бодрящим, безветренным; в открытые окна с веселым щебетаньем птиц врывались дурманящие ароматы омытого ливнем сада. Протерев спросонья глаза, я несколько мгновений бездумно разглядывала украшенный гипсовыми изваяниями потолок, судорожно вспоминая, куда на этот раз занесла меня нелегкая моих призрачных странствий.

Вспомнила.

Вполголоса выругавшись, принялась торопливо собираться – с минуты на минуту должен был подъехать француз. Больно ударилась локтем о спинку кровати, да так, что в голове полыхнула крошечная молния. Видно это и явилось причиной просветления: я вдруг задумалась – на кой черт, спрашивается, я помогаю этому недотепе-кассиру? Или других забот нет?

Вспомнился один из моих сокурсников, чем-то похожий на Жоржа. Смазливый, обходительный и с интеллектом натуральной блондинки. Все наши девчонки ему курсовые и контрольные делали. Исключительно за красивые глазки. Как-то раз на вечеринке мы дружно обсуждали, почему ему никто не может отказать, и пришли к единственно напрашивающемуся выводу: наш нахлебник прирожденный гипнотизер. Иначе чем еще объяснить, что его безбожному вранью верили не только глупенькие мы, но и умудренные опытом преподаватели.

Ладно, наплевать. Мне здесь ничто не грозит, проснусь и все забудется. Хотя, жалко, конечно, что такой очаровательный сон будет потрачен на какого-то мелкого жулика. Обидно до слез, но ничего не поделаешь – кушайте, что подано, деликатесы приснятся в следующий раз.

Чашка крепкого кофе, сваренного на сливках, волшебным образом изменила мир – стали ярче краски, исчезла хандра, и будущее виделось в радужных тонах. Под недовольное ворчание Серафимы Павловны, на ходу проглотив восхитительную, пышущую жаром ватрушку, я выскочила во двор.

Француз о чем-то беседовал с Пахомом, лениво поигрывая инкрустированной тросточкой. Не знаю, как по меркам этой эпохи, но с моей точки зрения он выглядел вполне импозантно. Светло-серый полуфрак, белоснежная сорочка, роскошный цилиндр, начищенные до блеска лаковые туфли. Словом, преуспевающий заграничный коммерсант, да и только.

До правления бумагопрядильной фабрики добирались долго – улицы, не в пример вчерашнему, были куда оживленнее. Нажав кнопку дверного звонка, я внезапно охрипшим голосом поведала угрюмому привратнику цель визита. Вызванный колокольчиком конторский служащий проводил нас на второй этаж, сдав на руки секретарю, столь же скользкому и плутоватому на вид.

Промышленник Астафьев оказался плотным, широколицым, скуластым, с редкими седеющими волосами и неприятным царапающим взглядом. Молча выслушав мою вступительную речь об интересе к фабрике, он брезгливо оттопырил нижнюю губу и процедил сквозь зубы:

– Свою долю я готов уступить за полмиллиона, ни копейкой меньше… – и страдальчески сморщившись, добавил: – Трагическое стечение обстоятельств заставляет меня расстаться со столь доходным делом, нужда-с клятая.

Я вполголоса перевела это Полю, не забыв отметить, что фабрикант врет, как сивый мерин. Лично я, к примеру, не дала бы за это предприятие и ломаного гроша. С серьезной миной выслушав мою ахинею, Поль озабоченным голосом предложил заехать в следующий раз, когда промышленник выздоровеет. По-испански, разумеется. С трудом сдерживаясь от смеха, я пояснила:

– Сеньор Касильяс полагает, что цена несколько завышена.

Астафьев безразлично пожал плечами.

– Смею заверить, что желающих предостаточно. Обещаний никому давать не буду и продам первому, кто соберет нужную сумму.

– Боюсь, что это не лечится, – тяжело вздохнул Поль, выслушав очередной перевод.

– Мой босс предлагает сначала ознакомиться с состоянием дел на фабрике и лишь после вести речь о цене сделки, – торопливо вставила я. – Ваша мануфактура не единственная, заслужившая его внимание. Кроме того, консорциум мадридских купцов, чьи интересы он представляет, требует письменного отчета, прежде чем одобрить покупку.

Окинув нас подозрительным взглядом – лаконичная реплика "босса" никак не вязалась с моей тирадой – Астафьев нехотя кивнул.

– Что вас интересует в первую очередь?

– Сеньор Касильяс желает осмотреть цеха, а я, с вашего позволения, разумеется, ознакомлюсь с бухгалтерией.

Промышленник, секунду подумав, зычно крикнул. На зов примчался взъерошенный секретарь.

– Проводишь барышню в подвал, – сухо приказал он. – Покажешь гроссбухи и объяснишь, если возникнут вопросы… А мы покамест прогуляемся с господином…э-э-э… Касильясом, воздухом фабричным подышим.

– Расчетные книги показывать? – угодливо вопросил секретарь.

Астафьев раздраженно отмахнулся – показывай, что хочешь.

По скрипучей, расшатанной лестнице мы спустились в подвал. Странное место для бухгалтерии, подумалось мне. Вскоре нашлось и объяснение – судя по всему, хозяина не интересовали ни фабрика, ни отчетность по ней. Книги были свалены на полу маленькой каморки с грязным, затянутым паутиной окошечком.

– Извольте-с обождать, сию минуту за стулом обернусь, – прочихавшись от поднятой сквозняком пыли, обрадовал меня секретарь.

Я погрузилась в привычный мир цифры. Секретарь периодически исчезал по "неотложным-с делам", пару раз угостил меня крепким, душистым чаем и трижды порывался помочь с объяснениями. Чем еще больше запутал. Но необходимую информацию я все же раздобыла.

Картина складывалась превеселая. Во-первых, если верить расчетным книгам, то основным кредитором фабрики были рабочие – долги по зарплате составляли чуть менее трехсот тысяч рублей. По контрактам ее платили трижды в год, но обязательства свои промышленник исполнять не торопился. Неприятно поразила таблица штрафов – рублем наказывали за любую мелочь, даже за то, что "крадучись прошел по двору фабрики".

Во-вторых, других долгов фабрика не имела. И это было удивительно. За последние три месяца Астафьев рассчитался и по банковским закладным и перед поставщиками. Но и этому нашлось свое объяснение. Лихорадочно роясь в груде бумаг, я добыла два любопытных документа.

Одним из них был отчет биржевого маклера. По нему выходило, что все последнее время фабрикант вел скупку собственных акций. Предпродажная подготовка, так это называется. Очистить предприятие от долгов, без излишнего ажиотажа увеличить собственную долю и дело в шляпе. Невыплаченные зарплаты в этом времени на цену сделки влияли слабо – рабочие потерпят. А вот свой брат-коммерсант и под банкротство может подвести, с долгами такого плана избавиться от убыточного предприятия очень непросто, и цену приемлемую никто не даст.

Другой документ прояснил, откуда промышленник взял капитал для расчетов с банками и поставщиками сырья. Исписанный небрежным почерком черновик можно было смело нести в полицию – если не уголовное дело, то грандиозный скандал нашему другу обеспечен. Трижды заложить механические мастерские в разных банках – это, знаете ли… В средние века за такие фокусы головой расплачивались.

Воровато оглянувшись на отчаянно зевающего секретаря, я быстро спрятала улику. Вот и все, здесь мне больше делать нечего. Теперь, буржуй наш недорезанный, ты у меня не отвертишься. Дело оставалось за малым – обставить спектакль должным образом.

На обратном пути мы столкнулись с сухощавым, болезненного вида господином, одетым в черную форменную тужурку. Он зло прищурился, явно собираясь что-то сказать, но лишь молча сплюнул – презрительно, с вызовом.

– Инженер Егоров из котельной, главный подстрекатель у этих, – шепотом, не скрывая ненависти, пояснил секретарь и с опаской оглянулся за спину. – Удавить бы в подворотне, да рабочие горой за него стоят.

Придет срок – удавим, мрачно пообещала я про себя, неожиданно вспомнив славное комсомольское прошлое. И тебя удавим, и твоего эксплуататора. В душе поднялась волна гнева. Масла в огонь подлил и месье Поль, вернувшийся с экскурсии по цехам.

– Хорошо, что вас с нами не было. Рабочие казармы – зрелище не для чувствительных барышень… Ума не приложу, как можно жить в таких жутких условиях, – угрюмо поведал он, едва переступив порог кабинета.

Я с нескрываемым злорадством перевела реплику и, выудив из памяти уроки истории, добавила уничижительной отсебятины.

Лука Астафьев, бросив обеспокоенный взгляд на француза, поспешил заверить:

– Фабричная инспекция не далее как в прошлом месяце с визитом были. Нарушений не зафиксировано, могу предъявить акт для ознакомления.

Не сдержавшись, я пробормотала под нос, куда он может засунуть этот акт. Промышленник с подозрением покосился на меня. Вопросительно изогнув бровь, Поль поинтересовался, каковы будут наши дальнейшие действия.

– Сеньор Касильяс озвучит свое решение завтра утром, – сухо озвучила я очередной "перевод". – Нам необходимо посоветоваться с Мадридом.

– Воля ваша, торопить я вас не вправе, – пожал плечами фабрикант и повелительно кивнул секретарю: – Проводи дорогих гостей, не ровен час заплутают.

Обратно ехали молча. Лишь раз я взвизгнула – от восторга, увидев паровой трамвай. Маленькое чудище с лязгом и грохотом тащило в сцепке три вагона. Мне вдруг захотелось прокатиться на этом питекантропе.

Весь вечер я составляла план банкротства фабрики. В основу легли те самые цифры из черновика. В принципе, схема была примитивна. Достаточно подкинуть падким на сенсации журналистам факты о трижды перезаложенном имуществе, как все остальное сделает рынок. Деньги любят тишину. Банки-кредиторы налетят на должника с прожорством падальщиков и не успокоятся, пока не заклюют до смерти.

Все это я и изложила своим аккуратным почерком, дотошно и скрупулезно. Сложности возникли лишь с орфографией. Плевать, не экзаменационное сочинение, сойдет и с ошибками.

Утром я вскочила ни свет ни заря. Под уже привычное ворчание Серафимы Павловны позавтракала на скорую руку и собралась бежать, как меня задержали – прибыл портной из модного салона с моим пальто. Полчаса ушло на примерку и кое-какие поправки. Может быть и час. Мне вдруг пришла идея пошить деловой костюм, что я немедленно и воплотила на бумаге. Пришлось выслушать еще одну порцию ворчания, на этот раз от старичка-портного. Негоже, мол, приличным барышням в таком бесстыдстве щеголять.

Словом, к правлению фабрики я добралась, когда солнце парило в зените.

Лука Астафьев принял меня без промедления. Вежливо осведомился о моем здоровье, ни выказав ни грамма удивления, что прибыла я одна, без своего босса. В его скрипучем голосе мне почудилось скрытое торжество.

Подавив червячок беспокойства, я молча выложила на лаковую поверхность стола свой отчет. На лице фабриканта не дрогнул ни единый мускул. Несколько минут он изучал мое творение, хмуро кусая губы. И спокойным тоном осведомился:

– Сколько вы хотите за молчание?

– Вы задолжали одному нашему общему знакомому кругленькую сумму, – вкрадчиво пояснила я. – Рассчитайтесь с ним, и мы с вами больше никогда не увидимся.

– Вы говорите о Жорже? – уточнил он.

Я молча кивнула в ответ.

Лука Астафьев поднялся с кресла, неторопливо прошествовал к сейфу, скрытому за роскошной пальмой в углу кабинета и, повозившись с минуту, вернулся с толстенной пачкой ассигнаций. Вновь забеспокоился в недовольстве червячок сомнений. Слишком гладко как-то все идет.

– Желаете пересчитать? – с нескрываемым презрением спросил Астафьев, протягивая деньги.

– Джентльменам верят на слово, – не замедлила я с ответной шпилькой.

Фабрикант глянул недоуменно, но промолчал. Небрежно пододвинул лист бумаги, обмакнул перо в чернильницу.

– Извольте написать расписку.

Ага, шаз-з! Может тебе и явку с повинной заодно оформить? Шантаж, он в любом веке шантаж, и срок за него дают немалый. Ищи дурака за четыре сольдо!

Язвительно усмехнувшись в ответ, я сцапала со стола листок. Со своими выкладками. Улики я оставлять не собиралась. Жалко спичек нет рукой, прямо здесь и сожгла бы. С трудом запихнув в ридикюль ассигнации, я поднялась со стула.

– Счастливо оставаться, господин хороший! Провожать меня не стоит, дорогу я запомнила с прошлого раза.

Меня и не провожали. Лишь глумливо хмыкнули в спину. Зато встретили с распростертыми объятьями в приемной. Здоровый, бритый наголо дядька в штатском, два пузатых полицейских, секретарь и толстая тетка с выпученными от любопытства глазами. Бухгалтер местный, если судить по черным нарукавникам.

– Позвольте вашу сумочку, дамочка! – Лысый дядька, неприятно ощерившись, потянул у меня из рук ридикюль. – Господа понятые, прошу внимания, сейчас будем сверять нумера билетов.

На свет появилась давешняя пачка ассигнаций. Бритый здоровяк достал из нее одну купюру и принялся водить пальцем по листку бумаги, заполненному столбцами цифр. Секретарь с теткой едва не подплясывали от нетерпения, по-гусиному вытягивая шеи.

Во, влипла! Странно, но волнения я не испытывала. Лишь чуточку досады, что так глупо попалась в ловушку, и капельку веселой злости. Ладно, мой маленький и подлый кассир, ты у меня дождешься! В том, что это проделки моего знакомого плута, сомнений не было. Интересно было другое – в чем смысл этой провокации?

– Погляди хорошенько, Фрол Семенович, у нее еще и документик весьма любопытный припрятан, – показался в дверях ухмыляющийся Лука Астафьев. – Им-то она меня шантажировать и удумала.

Лысый дядька, оторвавшись от сверки купюр, одарил меня недобрым взглядом. Я поежилась от внезапно накатившего озноба – вот и открылся ларчик. Банальная месть, другие варианты на ум не шли. Вот только за какой крючок он подцепил горе-кассира?

Мой кровный недруг, тем временем, извлек и злополучный план банкротства фабрики. Пробежался по тексту глазами, хмыкнул удовлетворенно и нарочито небрежно спросил:

– Ваше письмецо?

– Впервые вижу! – сыграла я изумление.

– Значит, отрицаете?

– Сами мы неграмотные, письму не обучены, – нахально заявила я. – Враги подбросили, не иначе… – кивнув на секретаря, доверчиво пожаловалась: – Вот этот супостат и подложил, мне его физиономия сразу подозрительной показалась… Прошу арестовать его немедленно и наказать со всей строгостью закона.

Секретарь побледнел, беззвучно хватая ртом воздух. Тетка-бухгалтер испугано отпрянула от него в сторону, едва не придавив своим могучим бюстом одного из полицейских.

– Ваньку валяем? – краешком губ усмехнулся околоточный надзиратель.

– Да как можно? – искренне возмутилась я. – Мы к власти завсегда со всем почтением, душой и помыслами чисты, сердцем трепетным открыты.

– Почему ваш сообщник с вами не прибыл? Где он сейчас?

– Какой такой сообщник? Не знаем мы никаких сообщников.

– Испанский дон, – терпеливо пояснил Фрол Семенович, продолжая потрошить мой несчастный ридикюль.

– В глаза не видели никаких донов! – клятвенно заверила я, для убедительности похлопав ресничками. – У нас в деревне отродясь про енту породу слыхать не слыхивали… Про Армагеддон батюшка в церкви сказывал, иных донов мы знать не знаем, ведать не ведаем.

– Ладно! – с силой прихлопнул по столу надзиратель. – Вижу, добром у нас с тобой не сладится. Отвезу в участок, посидишь ночь в раздумьях, утречком передадим тебя в городскую управу. Статья тяжкая, не по нашей части будет… Ну, а если образумишься, иль контингент наш не нраву придется, то милости просим на допрос – душу облегчишь признанием чистосердечным, глядишь, и мы придумаем в чем посодействовать.

Ага, слышали мы байку про чистосердечное признание. Оно, конечно, душу облегчает, несомненно, но и срок увеличивает несоразмерно. Фабриканту про это расскажи, вдруг покается.

Я ехидно улыбнулась в ответ. С независимым видом взяла зеркальце, картинным жестом поправила локон и послала воздушный поцелуй взирающему на меня с неподдельным ужасом секретарю.

Фрол Семенович нахмурился.

– Имей в виду, в этот раз не отвертишься. И улики письменные имеются и свидетели надежные в полном комплекте.

Мне вдруг вспомнились мои студенческие годы. Учебная практика. Скучная, серая, сплошь цифры да кодексы. Вот мы и бегали к друзьям со следственного факультета – у них учеба была не в пример веселее. Больше всего манил угрозыск. Один из старых оперов частенько поучал нас: зубрите, мол, девчонки, блатную "феню", в жизни все сгодится.

Я насмешливо прищурилась.

– Свидетели, значит?

– Целая фабрика, – с некоторым недоумением подтвердил околоточный надзиратель.

Поманив его пальчиком, я шепотом произнесла:

– У тебя, гражданин начальник, кивалы рамсят не по понятиям. Кумовью в рот глядят за пайку позорную, вона какие ряшки понакусали… – кивком указав на щекастую тетку, ехидно добавила: – А гражданину терпиле передай: пусть рога в сумку сложит да обратку включит, иначе его же подстава против него самого и обернется.

Надзиратель отпрянул от меня, словно от прокаженной.

– Это чего вы, барышня, такого говорите? – ошарашено выдохнул он.

Безмятежно улыбнувшись, я промурлыкала:

– Вы бы мне не "тыкали", господин полицейский, глядишь – и беседа у нас сложилась бы иначе… – и гордо вскинула подбородок: – А с хамами общаться я отказываюсь наотрез!

… Закончили с формальностями быстро. Понятые подписались под протоколом, я напомнила про свою неграмотность и заявила, что и крестики рисовать не умею. Со мной не спорили, протокольно зафиксировав отказ.

Узрев меня под конвоем, Пахом едва не подавился семечками. Но надо отдать ему должное – стоило мне многозначительно подмигнуть, как он приласкал хлыстом вороного, сорвав того с места в карьер. Вот дядюшка-то обрадуется!

В участке со мной особо не церемонились. Грубо обыскали и столько же неласково затолкали в одиночную камеру с маленьким зарешеченным окном. Спасибо и на этом, что не в общую кутузку с местными отбросами общества.

К вечеру началось паломничество. Первым заявился долговязый полицейский с унылым, отечным лицом. Поставив передо мной железную миску с кашей и кружку, накрытую сверху ломтем хлеба, он присел с края лежанки. Помолчал немного, вздохнул тяжело и горестно произнес:

– Не повезло вам, барышня.

– Это почему же? – из чистого упрямства возразила я.

Оставив мой вызывающий тон без внимания, он неторопливо продолжил:

– Делишки свои эти господа обстряпывают с умом, не придерешься. В этом они мастаки изрядные. Не далее как в прошлом месяце вдова полковничья в их сети попалась, отступного сто тыщ заплатила, лишь бы позору избежать и огласки. На жалобы не надейтесь попусту, у них везде волосатая лапа имеется… Мой вам совет житейский: платите, не чинясь, сколь не попросят… – с кряхтением поднявшись на ноги, он сумрачно покачал головой и вновь повторил: – Не повезло вам, барышня, шибко не повезло.

М-да, ларчик-то оказался с потайным дном. Дело оказывается вовсе и не в надзирателе. Попала ты, Анька, под обыкновенное мошенничество. Судя по всему, красавчик Жорж втирался в доверие к наивным и влюбчивым простушкам, вроде меня, после чего жертву самым элементарным образом подставляли. Похоже, что в моем варианте меня подводили к афере с мифическим долгом, но я сама дала им в руки куда более весомый козырь.

Интересно, дело о вымогательстве посредством шантажа прекращается за примирением сторон, или меня осудят в любом случае? Впрочем, что сейчас гадать. Состоянием разжиться я еще не успела, да и платить им в любом случае не собираюсь. Хотя улики против меня, надо признать, бесспорные. Шансов выкрутиться нет ни малейших.

Ладно, нечего горевать раньше времени. Голова тебе для чего дана? Вот и думай, вырабатывай линию защиту. Свидетели ерунда, их всегда можно запутать, но документ с моим почерком – это уже серьезно. Да и купюры меченые просто так со счетов не сбросишь.

Спокойно поразмыслить мне не дали. Дверь скрипнула тонко, протестующе, и явила взору ненавистную лысину.

– Не надумала признания давать?

Фрол Семенович взирал на меня насмешливо, с ехидцей.

– Пошел вон, хам! – ровным тоном посоветовала я.

Надзиратель засопел гневно, поскреб щетину ожесточенно, но в перепалку вступать не стал. Лишь дверью хлопнул так, что штукатурка с потолка осыпалась крупными хлопьями. Непонятно, чего он так злится? Вроде ничего плохого я ему не сделала, только собираюсь.

Не прошло и минуты, как нарисовался Жорж. Собственной гнусной персоной. С заискивающей улыбкой на губах и с дурацким букетиком ромашек в вытянутой руке. Боже мой, какой он все-таки идиот!

– Вот видите, мой милый друг, какая оказия приключилась, – шмыгнув носом, плаксиво пожаловалась я, едва сдерживая истеричный смех. – Вашими стараниями, так сказать, да молитвами.

Жорж принялся горячо уверять меня, что он здесь не причем. Что виной всему нелепая и трагичная случайность, да происки злобного, коварного фабриканта. Он рассыпался мелким бесом, то срываясь на откровенный подхалимаж, то попрекая меня, что не посоветовалась с ним прежде. Уж он-то, надо полагать, вмиг раскусил бы ловушку.

Я уже принялась откровенно зевать от всей этой ереси, как за дверью послышалась возня.

– Войдите, не заперто! – крикнула я, радуясь чудесному избавлению. Не из темницы, от назойливого поклонника.

– Серафима Павловна настрого велела без тебя не возвращаться, – на пороге, виновато улыбаясь, стоял Петр Трофимович. – Вот и поверенного отыскал, в уголовных делах крайне сведущ и опыт имеет немалый… Ты уж, дочка, расскажи ему все без утайки, как на духу.

Купец шагнул в сторону, пропуская в камеру с иголочки одетого господина импозантной наружности. Мне он сразу понравился: взгляд проницательный, умный, с малой толикой сочувствия. Всем своим видом он излучал спокойствие и уверенность. И к делу приступил не мешкая, без излишних предисловий.

– Скажите, Анна Васильевна, какие улики имеются у следствия? Насколько я наслышан, вы не дилетант в области права?

– Не дилетант, – эхом откликнулась я и тяжело вздохнула. – Но следствие, несмотря на это, имеет много чего и все это исключительно премерзкого характера.

Я подробно описала суть своих злоключений, утаив лишь подозрения. Тем более что виновник моих бед сидел напротив, на привинченном к полу табурете и преданно таращил на меня свои глуповато-наивные глаза.

Адвокат помрачнел. Вытащив из портсигара тонкую папироску и взглядом испросив у меня разрешения, он прикурил, медленно затянулся и выпустил невесомое колечко дыма. Спустя минуту, глухо обронил:

– Непростая ситуация. Позиция обвинения в данном свете представляется более чем обоснованной. Боюсь, что обнадежить вас нечем, милая барышня…

За внезапно оборванной фразой отчетливо слышится: готовься к каторге, горемыка.

Вмешался Петр Трофимович:

– Нельзя ли ее освободить до суда под залог?

– Это несложно, но сумма будет немалой, – чуть помешкав, предупредил адвокат. – Покушение было на двадцать тысяч, меньше не назначат… Вы имеете такую возможность?

Купец яростно потеребил затылок и смущено произнес:

– Враз не соберу. Неделя-другая потребуется, а то и поболее.

Смутилась и я. До странности непривычно мне все это было. Вот скажите на милость, откуда такое участие в моей судьбе? Он знаком-то со мной без году неделя, и готов при этом рисковать немалым капиталом. Пусть и невелик риск, залог обращается в казну лишь при моем побеге, но все же…

Не успела я открыть рот в протесте, как подал голос Жорж, деловито обратившись к купцу.

– Коли дадите личное поручительство, посодействую в частной ссуде. Утром, под долговую расписку непременно получим деньги, решительно в том ручаюсь.

Я мысленно восхитилась предприимчивым кассиром. Он и здесь не упустит шанс заработать лишнюю копеечку. Ясен пень, что делает он это небескорыстно, не исключено, что и собственную заначку решил пустить в оборот. И если что не так, всегда истребует с купца в судебном порядке.

Я лишь успела пискнуть возмущенно, как меня вновь опередили. Петр Трофимович, выпрямившись во весь свой немалый рост, едва не задевая макушкой низкий потолок камеры, радостно пробасил:

– Вот и славно! Не будем терять времени, едем безотлагательно… – и ласково улыбнулся мне: – Ты уж потерпи, дочка, до утра. Понимаю, что тяжко тебе, но тут ничего не попишешь…. А завтра к обеду я тебя вызволю, не сомневайся.

Я и не сомневалась. Проводив гостей – надеюсь, визиты на сегодня окончены! – я калачиком свернулась на неуютной лежанке, пытаясь собраться с мыслями. Эти непослушные, каверзные создания роились в моей бедной головушке, то насмехаясь, то ввергая в состояние паники. Словом, вели себя как обычно, издеваясь надо мной всю долгую ночь. И лишь когда небо за окошком стало сереть, они выстроились стройным порядком, явив мне замысловатую комбинацию.

Облегченно вздохнув, я провалилась в глубокий сон. Мстительно пообещав перед этим веселую жизнь неразлучной парочке аферистов. Вы, господа хорошие, сами не знали, с кем связались. Ваше время против нашего не пляшет, весовые категории разнятся на порядок. И опыт, сын ошибок трудных…

Но выспаться мне не дали. Едва забрезжил рассвет, в дверь деликатно постучали. Суматошно присев и натянув одеяло до подбородка, я несколько секунд бессмысленно хлопала глазами. И ойкнула, густо покраснев, едва в проеме возник знакомый силуэт.

– Приношу извинения за бесцеремонность вторжения… – тяжело вздохнув и невесело усмехнувшись, кареглазый жандарм с укором добавил: – Искренне признаюсь, не ожидал от вас, Анна Васильевна, такого, никак не ожидал-с.