Мой милый жандарм

Глава четвертая

Зал едино выдохнул в ошеломлении. Товарищ прокурора клещом вцепился в конторку, белея лицом на глазах. Я только сейчас обратил внимание на поверенного, со стулом отъехавшего за спину подсудимой и с нескрываемым страхом таращившегося на нее.

– Ай-яй! – вскрикнула девица и, звучно хлопнув себя по шее, с обидой вопросила у председательствующего: – Уважаемый суд! Прикажите застрелить это мерзкое насекомое, я их с детства ненавижу!

С этими словами она неловко взмахнула рукой, нечаянно приласкав по макушке своего поверенного. Думаю, не я один возрадовался насмешкой за сим замечательным событии. Присяжный проныра, бросив на нее полный ужаса взгляд, со всей прытью устремился к выходу, роняя на ходу разрисованные ромашками листки бумаги. Публика грохнула в дружном смехе.

– Илья Тимофеевич! – возопил в возмущении товарищ прокурора. – Она все это время притворством в увечности своей к жалости нас склоняла… Я требую у суда наказать ее со всей строгостью закона!

– Дома будешь требовать, Василий Митрофанович, у жены своей, – сварливо пробурчал председательствующий, вызвав новый смешок у публики. – А здесь, да будет тебе известно, пока что я командую… – и благосклонно кивнул девице: – Барышня имеет что-то сказать по данному факту?

Черная кошка, пробежавшая между двумя высшими судейскими чинами, имела французское происхождение и весьма соблазнительные формы. Гувернантки с такой внешностью на службы принимались с превеликой охотой, и жалованье имели немалое. У меня, к слову, вместе с квартирными выходило много меньше.

Товарищ прокурора стушевался. Да и обращение "барышня" по отношению к обвиняемой прозвучало диссонансом в этих стенах. И еще одну странность отметил я: Илья Тимофеевич взирал на дерзкую девицу с явным одобрением и отеческой лаской. С чего бы это вдруг? Впав в размышления от такой удивительности, я едва сдержался, чтобы не хлопнуть себя по лбу. Девица схожа была с пассией судейской, словно сестра единоутробная. Да еще и годами юными выигрыш имела несомненный.

Девица тем временем задумалась недолго, хлопнула наивно пушистыми ресничками и простодушно заявила:

– Озаренье божье на меня снизошло, ваша честь. Иных причин я представить суду не могу.

Она отчего-то все время обращалась к председателю на англосаксонский манер. Хотя, в последнее время заграничная мода начала приживаться и в наших судейских кругах. Священник при ее словах вновь перекрестился.

– Лжет она, – неуверенно высказался товарищ прокурора. – Не бывает так, чтобы всю жизнь молчала, а тут раз – и заговорила… Да еще складно так речет, словно по писаному.

– Господин обвинитель хочет оспорить божественное вмешательство? – ехидно осведомилась девица.

Товарищ прокурора сконфузился окончательно, промычав что-то нечленораздельное. Илья Тимофеевич, весело переглянувшись с двумя членами коллегии, одобрительно хмыкнул.

– А вы внесите представление в небесную канцелярию, – не унималась девица. – Но только ссылочку на статью соответствующую указать не забудьте, иначе оставят без рассмотрения.

– Не кощунствуй! – сурово осадил ее старичок священник, в волнении от явленного чуда протирая надушенным платочком вспотевшую лысину. – Возблагодари господа за милосердие и заботу, за чудо дивное, во грехах покайся смиренно и молитву прочитай не единожды искреннюю, от души и сердца идущую.

– Обязательно, батюшка, – покорно ответила девица и вновь повернулась к суду. – Прошу уважаемый суд дать мне возможность ознакомиться с материалами дела и провести повторный опрос свидетелей и потерпевшего.

Очнувшиеся ото сна фотографы ослепили зал вспышками магния. Журналистская братия торопливо застрочила карандашами в своих блокнотах. Ничем не примечательное дело неожиданно запахло громкой сенсацией.

– Возражаю со всей категоричностью! – воскричал в гневе товарищ прокурора. – Подсудимая Лазович умышленно затягивает процесс. Показания свидетелей и потерпевшего есть в актах дознания, и я не вижу оснований для повторного опроса. К тому же, никто не мешал ее поверенному сделать это в мировом суде.

– Это который поверенный? – пришла в немалое изумление девица и, язвительно прищурив свои бесовские очи, тряхнула челкой в сторону выхода. – Тот, что сбежал трусливым зайцем, оставив меня без защиты? И как быть, в таком случае, с особым эдиктом государя императора Александра I о суде скором, правом и милостивым? – обведя притихший зал внимательным взглядом, холодно добавила: – Любой подданный Российской империи имеет право на судебную защиту и справедливое рассмотрение дела. Это право гарантировано ему высочайшей милостью… – наведя пальчик на пунцового от ярости обвинителя, она жестко спросила: – Хотите оспорить монаршью волю?

Товарищ прокурора разве что не лопнул от бессильной злобы. Публика оживилась уважительным смешком.

– Плевако в юбке! – расслышал я сзади восхищенный шепоток.

Председатель, перекинувшись с членами коллегии парочкой фраз, торжественно огласил:

– Коллегия приходит к выводу о необходимости возобновления судебного следствия … – и лукаво улыбнувшись, подал том с материалами дела приставу: – Степан Савельевич, голубчик, передай, пожалуйста, барышне для ознакомления.

Публика терпеливо ждала в предвкушении. Торопливо перелистывая страницы, девица сосредоточено хмурила лоб и беззвучно шевелила губами. Я откровенно залюбовался ею. В своем страстном порыве она отчего-то представилась мне античной богиней.

– Ага! – наконец воскликнула она, с силой захлопнув дело, и кротко взглянула на председателя: – Мне нужны двое: сам потерпевший и содержатель пивной с горячим кушаньем "Гамбринус".

– Свидетель по делу Пфейфер Герман Иосифович? – уточнил Илья Тимофеевич.

– Он самый, ваша честь, – кивком подтвердила девица.

Председатель по очереди оглядел членов судейской коллегии.

– Перенесем заседание?

– Не вижу в этом особой нужды, – пожал плечами правый член, потерев в задумчивости ладонью висок. – Околоточного надзирателя я встретил поутру, он спешил в канцелярию брандмайора по делу о поджоге чайного колониального магазина. Думаю, и сейчас должен быть там. Отправим курьера, разыщет скоро. А пивная и вовсе находится в двух шагах от здания суда… Рассмотрим покамест следующее дело, а к этому вернемся через час. Время терпит.

Чувствовалось, что коллегии самой до крайности нетерпения любопытно нынешнее дело. Не каждый божий день сталкиваешься с таким нежданным оборотом.

– Так и решим! – по недолгом раздумии хлопнул ладонью по столу председатель и возвестил: – Дело по обвинению девицы Анны Лазович откладывается сроком на час до прибытия свидетелей. Следующим параграфом подлежит рассмотрению жалоба на отказ суда в возбуждении производства по частному обвинению купцом Севастьяновым московского отделения Русско-Китайского банка в злоупотреблении доверием… – спохватившись, он обратился к полицейскому стражу: – Барышню до особого вызова препроводить в арестантскую комнату.

– Ваша честь! – умоляюще сложила руки на груди девица. – Позвольте остаться в зале суда… – и непонятно добавила: – Когда еще представится такая возможность.

– Ладно… – добро усмехнулся Илья Тимофеевич и тут же в строгости нахмурил брови. – Но чтобы тихо мне, дерзостей вольных не потреплю!

– Как можно? – искренне заверила девица, но я ей отчего-то не поверил.

Публика загудела в удивлении великом. Процесс все больше выбивался из привычной колеи. Девица, тем временем, покинув арестантскую скамью, окинула взором зал и решительно направилась в мою сторону. Сердце у меня гулко забилось в непонятном томлении. Остановившись перед моим соседом, развязного вида юнцом в железнодорожной тужурке, она ласково спросила:

– Молодой человек не уступит место даме?

– Всенепременно, – засуетился юнец, гордый от оказанной чести. Еще бы, будущая прима утренних газет обратила на него свое внимание!

Девица, плюхнувшись рядом со мной, облегченно вздохнула. Я искоса разглядывал ее, поражаясь собственному бесстыдству. Вблизи она казалась еще прекрасней.

– Чего пялишься? – почувствовав мой взгляд, сердито спросила девица. – Смотри, дырку протрешь, вчиню иск о причинении вреда здоровью.

– Любуюсь, – обронил я неожиданное для самого себя признание.

Тонкими пальчиками помассировав виски, девица пробормотала что-то о зеркале, отчего-то приплела Квазимодо и извиняющимся тоном произнесла:

– Не обижайся на меня. Я, вообще-то, тихая и скромная серая мышка. Это во снах я геройствую, да и общение с Ленкой в последнее время сказывается на мне не лучшим образом… – она тихонько рассмеялась: – Ее бы сюда, она бы вас мигом всех построила.

От ее мелодичного смеха, зазвеневшего луговыми колокольчиками, у меня поползли мурашки по коже. Смысла фраз ее, к стыду своему немалому, я не понял абсолютно и от растерянности и смущения переключил свое внимание на начавшийся процесс.

Суть дела, с моей точки зрения, была проста и безусловна. На что наделся купец, подавая жалобу в окружной суд, осталось для меня тайной. Взяв в банке ссуду на сто тысяч рублей, он честь по чести рассчитался в срок, но обвинил заимодавца в злоумышлении, сиречь обмане. Якобы, управляющий отделением при обсуждении условий договора опоил его коньяком, отчего подпись свою под документом он ставил, находясь в нетрезвом уме и памяти.

Дело подлежало рассмотрению в коммерческом суде, о чем и сообщил купцу суд первой инстанции, отказав в возбуждении производства по частному обвинению.

Сам купец, владеющий обширной сетью лавочек, торгующих всевозможной мелочью для нужд домашних, расплачивался по займу серебром и мелкими ассигнациями. Банк, зная об этом наперед, включил в договор пункт об особом проценте за трудоемкий пересчет возвращаемой частями ссуды. В общей сложности, купцу сие мероприятие обошлось в дополнительные полторы тысячи рублей, не считая самого ссудного процента.

На заседание судебной палаты купец явился без своего поверенного и – это было видно невооруженным глазом! – без всякой надежды на успех. Видимо, в силу своего характера и настойчивости привык доводить любое дело до логического конца. Вновь заскучала и публика, понимаю полную бесперспективность купеческих притязаний.

Его оппонент, банковский юрист, представлял собой достойный образчик преуспеяния и легкого налета высокомерия. Сославшись на неопровержимый пункт договора, он с тонкой иронией поведал высокому суду о вреде невоздержанности при употреблении хмельных напитков, и доброжелательно посоветовал купцу впредь внимательней читать документ перед его непосредственным подписанием.

Купец Севастьянов молча вращал глазами, сжимая в пудовых кулаках жалобно трещавшую тросточку, и беззвучно разевал рот. Единственное, что он смог изъяснить суду, так это саму причину спора. Делал он это не из жажды наживы, а исключительно в целях восстановления справедливости.

Под незлобивые смешки из зала, юрист банка, заложив большие пальцы рук за пройму жилетки дорогого немецкого сукна (три моих месячных оклада по самым скромным подсчетам), с изрядной долей вальяжности закончил свою блистательную речь:

– Как видит почтеннейшая коллегия, в данном споре все ясно и несомненно. За сим, прошу жалобу купца Севастьянова оставить без удовлетворения и взыскать с него понесенные банком издержки в процессе на сумму пятьдесят рублей. – Обратив свой взор на купца, он укоризненно покачал головой и покровительственно, не скрывая насмешки, произнес: – А вам, милейший, в этом деле не смогла бы помочь и новоявленная звезда российской юриспруденции… – с этими словами он отвесил шутливый поклон в нашу сторону.

– Ну почему же? – не замедлила с ответом нахальная девица, с завораживающей пластикой поднимаясь со стула. – Если уважаемый суд позволит задать несколько вопросов представителю банка, думаю, что я смогу показать всю несостоятельность его доводов.

Публика приглушенно ахнула. Снова схватились за свои камеры фотографы, застрочили в блокноты журналисты. Банковский юрист не на шутку встревожился.

– Хочу заметить, что это противоречит всем нормам судопроизводства, – обеспокоенно произнес он. – Кроме того, это воистину неслыханно, чтобы обвиняемая в уголовном преступлении задавала вопросы в деле, не имеющем к ней непосредственного касательства.

– Вину устанавливает суд, а до тех пор никто не может быть ограничен в своих законных правах, – мягко возразила девица. – И если купец Севастьянов подтвердит суду мои полномочия выступать по делу от его имени, все процессуальные нормы будут соблюдены. Замечу, что я не прошу статуса защитника, следовательно, лицензии поверенного на это не требуется.

– Не имеет значения, – вскинулся юрист. – Защита интересов третьих лиц возможна лишь при наличии особого разрешения.

– Сможете назвать суду закон, запрещающий давать советы? – безмятежно улыбнулась девица. – Я могу говорить от имени купца Севастьянова в его присутствии, и никто, кроме него самого, не вправе мне этого запретить.

Жестом приказав возмущенному юристу замолчать, председатель, явно заинтригованный происходящим, обратился к купцу:

– Вы готовы в письменной форме подтвердить право Анны Лазович выступать по данному делу от вашего имени?

– Готов, ваша честь! – бухнул купец, непроизвольно подражая девице в своем обращении к суду. – Всецело и полностью доверяю ей во всем, что касается моего дела.

На девицу он смотрел с нескрываемой надеждой и тайным обожанием. Секретарь суда заскрипел пером в протоколе. Промокнув массивным пресс-папье свежие чернила, он протянул купцу документ на подпись.

– Задавайте свои вопросы, – попросил Илья Тимофеевич, с удобством откидываясь на высокую спинку судейского кресла.

– Заемщик полностью рассчитался с банком? – без предисловий начала девица.

– По данному пункту претензий к нему не имеется, – после долгой паузы, тщательно взвешивая слова, ответил юрист.

– Квитанции об оплате в деле имеются?

– Все подтверждено документально, – подтвердил банковский поверенный, промокая белоснежным платочком внезапно вспотевший лоб.

– Ошибок при пересчете вносимых денежных средств не обнаружено?

Я машинально отметил напор и точность формулировок. Ей нашлось бы место и в отделе дознания охранного отделения, – мелькнула неожиданная мысль.

– Купец Севастьянов отличается дотошностью и скрупулезностью при ведении торговых операций, – с еще большей осторожностью поведал юрист. – Именно поэтому банк и выдал ему займ, не сомневаясь в его порядочности и платежеспособности.

– Отвечайте просто "да" или "нет", – посоветовала настырная девица. – Повторяю свой вопрос: ошибок при пересчете вносимых денежных средств не обнаружено?

– Я не кассир, – пожал плечами юрист. – Вполне возможно, что и были какие-то отдельные ошибки. Мне об этом неизвестно.

– Каждая сторона доказывает те обстоятельства, на которые ссылается, – вкрадчиво заметила девица. – В деле имеются квитанции, подтверждающие, что исполнение обязательства было совершено надлежащим образом. Банк может предъявить суду документальное подтверждение, что купец Севастьянов, погашая ссуду, хоть единожды ошибся в своих расчетах?.. Вы ответите на вопрос, или будете продолжать увиливать, словно нашкодивший школяр?

Зал затаил дыхание, не понимая, куда клонит новоиспеченный поверенный в арестантском халате. Не мог понять этого и банковский юрист, беспрестанно промокая платочком взмокшее лицо. Да и я, честно признаться, опытом своим чуя расставленную ловушку, не мог до сей поры ее распознать.

Банковский поверенный молча развел руками: документального подтверждения ошибок купца Севастьянова он, что естественно, предъявить суду не мог.

– Вот и славно, – удовлетворенно кивнула девица. – Акцентирую внимание суда на следующем факте: банк только что признал безошибочность подсчетов, произведенных купцом Севастьяновым. Таким образом, взимание платы за пересчет вносимых денежных средств незаконно, так как данная операция совершенна заемщиком самостоятельно, без помощи банка.

– Это абсурд! – оскорблено вскричал юрист. – Он мог ошибиться при расчетах.

– Но не ошибся? – ехидно уточнила девица.

– Это не имеет правового значения! Есть пункт договора…

– Банк в данном случае действовал в своих интересах, – безапелляционно перебила его девица. – Сможете внятно объяснить суду, зачем купец Севастьянов должен оплачивать чужие интересы? Какую услугу оказал банк заемщику, пересчитывая уже сочтенные единожды деньги? Вот если бы он приносил вам деньги без счета, и вы производили эту операцию по его просьбе, тогда вы были в своем полном праве требовать за это плату… – доверчиво вскинув свои зеленые глазища на суд, она обворожительно улыбнулась. – Ну и десерт, как водится, на сладенькое. Я могу попросить уважаемого председателя вслух зачитать пункт договора, на который все время ссылается банк?

Илья Тимофеевич, к моему величайшему изумлению, безропотно подчинился. Сдвинув на нос золотые очки, он великолепным, бархатным баритоном огласил:

– В случае, если взнос очередной части ссуды производится ассигнациями мелкого достоинства, либо серебром, либо медью, то операция по пересчету данного взноса подлежит оплате в размере полутора процентов от суммы взноса.

– Кем? – коварно прищурилась девица.

– Что – кем? – не понял вопроса председатель.

– Кто и кому должен платить за пересчет?

– Само собой разумеется, что плата подлежит банку! – негодующе вскричал юрист.

– Само собой ничего не разумеется! – безжалостно отрезала девица. – В договоре об этом не сказано ни слова. Кроме того, как мы только что выяснили совместными усилиями, пересчет производил купец Севастьянов. Исходя из чего и следуя из буквального толкования договора, суд обязан взыскать с банка незаконно удержанные им с заемщика денежные средства в сумме полутора тысяч рублей, а также… – она выдержала торжественную паузу. – А также обязать банк выплатить купцу Севастьянову плату за пересчет, как это прямо прописано в договоре.

– Но не в рамках частного обвинения в уголовном деянии! – возмущенно пискнул банковский юрист. – Это не гражданский процесс!

– Суд без вашей помощи придет к выводам по делу, – ехидно ответствовала девица.

Ошеломленная тишина простояла недолго. Публика взорвалась восторженными воплями, глаза заслепило от ярких вспышек, и журналисты накинулись на девицу сворой голодных волков. Илья Тимофеевич сорвал голос, тщетно пытаясь навести порядок. Судя по всему, сумбур, щедро приправленный обожанием, возник в голове не у меня одного. И лишь когда суд удалился на совещание, пришла внезапная в своей простоте мысль: околоточному надзирателю я не завидовал заранее.