Мой неожиданный сиамский брат

XV. Польский синдром

Коммунистическая партия Советского Союза, ее ленинский Центральный комитет, трудящиеся города и деревни, весь многонациональный советский народ в едином трудовом порыве готовились встретить XXVI съезд Коммунистической партии и Новый, 1981-й год. Энтузиазм трудящихся подкреплялся происходящими на глазах переменами к лучшему. Партийные же деятели с большим энтузиазмом готовились к реформам, сулящим многим из них повышения и награды. Казалось, что основные проблемы внутри страны практически решены, или в крайнем случае могут подождать до их решения на съезде, и можно переключить основные усилия на внешнюю политику. Тем более что и в мире, и в странах социалистической системы накопились сложные проблемы. Одним из труднейших вопросов внешней политики стал к концу года польский. 1980 год часто называют 'самым весёлым годом в польской истории', а саму Польшу иногда называли даже 'самым весёлым бараком в социалистическом лагере'. Еще в августе Политбюро ЦК приняло постановление 'К вопросу о положении в Польской Народной Республике'. Была образована секретная комиссия ЦК во главе с Михаилом Сусловым, В её задачи входили наблюдение за ситуацией в Польше ситуации и выработка предложений о мерах со стороны СССР 'как гаранта нерушимости социалистического лагеря' по сохранению ее в организации Варшавского договора. Первый секретарь ЦК Польской объединённой рабочей партии Эдвард Герек, находившийся на посту с конца семидесятого года и много сделавший для создания нынешней ситуации, 5 сентября был заменён, по предложению Москвы, генералом Войцехом Ярузельским. Но и генералу не удалось восстановить порядок. Профсоюз, а фактически антикоммунистическая партия, 'Солидарность' приобретал все больший авторитет, по мере падения последнего у ПОРП. Поэтому первым вопросом очередного заседания Политбюро должен был быть: 'Что делать с Польшей?'

Вчера Брежнев все-таки вырвался с работы, сразу после очередного совещания в Кремле. Махнув рукой на все. И он ни на мгновенье не пожалел об этом. Охране велел передать, что бы не звонили и не соединяли ни с кем. Только если война начнется, не иначе. В дороге Леонид Ильич просмотрел привезенный ему реферат о сложившейся ситуации. После чего отвлекся на 'личную медсестру'. Наконец, после бурных 'медицинских процедур' они успокоились и смогли погрузиться в объятия Морфея. Но генсек тут же внезапно проснулся, от того, что Викторин в голове условно говоря, скакал от нетерпения:

'— Что случилось, а? Спать не даешь, словно пожар начался.

— Вспомнил кое-что. В Польше ведь самый закоперщик — Лех, который Валенса! Убрать его и еще парочку-другую, причем тихо и дальше с этой польской замятней Ярузельский сам справится.

— Ты не слишком разошелся, подшефный? — невыспавшийся Леонид Ильич был в плохом настроении и явно хотел только снова спокойно заснуть.

— Очнись, Ильич! — симбионт настойчиво пытался достучаться до своего собеседника. — 'Кабачок 13 стульев' смотреть хочешь?

— Конечно. Нравится мне эта передача. И что?

— А то, что после введения военного положения какие могут быть шутки о Польше? Закроют 'кабачок' и все...

— Вот вечно ты, Викторин, не вовремя вылазишь. То про Машерова в четыре часа утра вспомнил, то сейчас про Польшу в..., — проворчал Брежнев, — включая ночник, — два часа ночи. Не мог еще до утра подождать? Ладно, запишу для памяти... и давай все-таки поспим'.

Наутро Леонид Ильич был не в самом лучшем настроении и непрерывно ворчал по любому поводу. А прочитав записанное ночью, разозлился окончательно.

' — Викторин, ты что, совсем не обратил внимание на то, что я вчера читал?

— А ты вчера еще и читал? Неужели ЭТО теперь так называется? — съехидничал Виктор.

— Дурак ты, подшефный, — обиделся Ильич. — В машине я читал, не смотрел? А девочка... ну да, приятно мужиком себя почувствовать. Но еще один слой ты так и не уловил, Викторин. Вчера после совещания, что Юра сказал, забыл?

— Что в партии ищут главного инициатора всей этой заварушки и большинство считает, что виноват Андропов? Ну и что?

— Нет, ты все-таки умный, умный, а дурак, Викторин. Все видят, что мне не до политики — я очередной медсестрой занят. Значит — что? Значит, против меня интриговать не будут. Наоборот, будут мне 'открывать глаза'. Понял?

— Понять понял, — опять пошутил Виктор. — 'Работаем под прикрытием'. Только ведь с Польшей тоже решать надо.

— А устранением там уже ничего не добьешься, Витя, — ответил Брежнев. — Надо что-то другое придумывать.

— А если... — Викторин вдохновенно начал импровизировать...'

Пока шел этот разговор близких друзей. Лицо медсестрички становилось все более испуганным. Брежнев же был в ступоре, ну так ей казалось.

— Это инсульт...Что теперь со мной будет мамочка моя. Леня, что с тобой? Не молчи! — Юля стала укладывать Брежнева на пол, при этом засовывала свой халат ему под голову. Потом в чем мать родила, бросилась открывать дверь. Там за дверью находились два охранника. От волнения дрожали руки, к тому же они стали потными скользили. Замок никак не поддавался. По щекам Юли текли слезы, зубы стучали.

Два охранника, находящиеся за дверью, услышав плач и крики медсестры, поняли, что— то с 'дедом'. Медведев, недолго думая, решил выбить дверь. В следующую минуту массивная, крепкая на вид дверь пала под дружным ударом могучих плеч телохранителей генерального секретаря.

— Что с Дедом, где он? — рявкнул Медведев. Зареванная трясущаяся Юля побежала на кухню. Скорости, с какой рванули за ней охранники позавидовал бы и Карл Льюис с Беном Джонсоном. Пробегая мимо Юлечки, Володя отметил про себя: 'А губа у Деда не дурра'.

В то время пока у Юлии, и сотрудников девятки сердце трепетало от страха за Генерального секретаря, диалог между 'сиамскими родственниками' продолжался. Ильич старательно искал в предложениях Викторина слабые места, а последний отбивался, опираясь на прочитанные книги и фильмы о разведчиках, рассказы Рыбакова и собственный здравый смысл. В это время вбежали в комнату охранники, и Медведев увидел, что Брежнев лежит в одних трениках на холодном кафельном полу с халатом под головой, и не шевелится. А Юля лежала в коридоре, поскользнувшись на испанском кафеле. Слезы лились прямо ручьем на упругую девичью грудь...

— Леонид Ильич, что с вами? Леонид Ильич! Звони в скорую, — приказал напарнику. Сам опустился на колени проверить сердце. В горячке не осознав, что слышит, решил, что не бьется. 'Будем делать искусственное дыхание, рот в рот', — и прильнул со всем рвением губами ко рту Генерального секретаря. Несмотря на всю увлеченность спором, Викторин забеспокоился первым.

' — Шеф, кончай базар. Включай ориентацию, глянь, что вокруг делается'.

— У..ой..Юля, ну что ты так крепко целуешь? А ж губам больно! — очнулся Брежнев.

Полковник Медведев радостно заулыбался. — Как вы, Леонид Ильич, что с вами, где болит?

— Да все со мною в порядке, задремал вот чуток. А вы все всполошились. — Брежнев рукавом вытирал губы и плевался на пол. На кухню буквально влетел другой телохранитель.

— Все скорую вызвал, как "Дед"?

— Дед вам молодым еще сто очков фору даст. — Недовольно ответил Ильич.

— А где Юля? Юленька ты где, рыбка моя? Брежнев встревоженный вскочил. Тут все услышали всхлипы и причитания в коридоре. Пожилой Ромео бросился к ней.

— Леонид Ильич я коленку ушибла, — протянула дрожащие тонкие пальцы к избраннику,—

— И вот, два ногтя сломала ..уууу, — плакала на плече Брежнева Юля.

' — Посмотри Викторин, до чего ты девушку довел, — упрекнул Викторина Брежнев. А все поляки. — неожиданно переключился он. — Что будем делать? — успокаивая ревущую медсестру, которая поспешно натягивала на себя поданный халат, спросил генсек своего 'сиамского брата'. — А чего расстраиваться? Ну упала, ноготь сломала. Купи ей кольцо с брюликом. Как поется в одной песне 'лучшие друзья девушек — это бриллианты'. Думаю у тебя зарплаты хватит... А лучше поехали, а то на заседание опоздаем. Она и без нас успокоится'.

— Юлечка, хочешь, на море поедем? Поплаваем вместе, позагораем.

— Ленечка, у меня нового купальника нет. А куда поедем? В Сочи или в Ялту? Сейчас там холодно — не сезон. Может в Болгарию на Золотые пески? Мне знакомая рассказывала, какие там пляжи просто восторг, — рыдания прекратились, горе было забыто.

— Вот с заседания вернусь и подумаем, — решил Леонид Ильич, делая охране знак собираться.

Все присутствующие на Политбюро заметили, что сегодня 'наш дорогой Леонид Ильич' был непривычно возбужден для его нового состояния и резок в решениях. Но его хитрый, прямо таки иезуитский план пришелся по душе даже обиженному за снятие с поста министра иностранных дел Громыко.

После Польши обсудили ирано-иракскую войну и возобновление поставок боевой техники Саддаму. Громыко резко выступал против, но решающим стало слово Машерова, заявившего.

— Саддам конечно сукин сын, но он за технику платит и против нас воевать не собирается. А эти муллы из Ирана нас уже назвали 'малым сатаной'. Так что, полагаю, надо Ирак поддержать.