Мой неожиданный сиамский брат

XXV. В тихом омуте...

Андрей Андреевич Громыко с омерзением смотрел на, ковыляющего рядом человека. — 'Что же за люди то такие пошли — мразь на мрази. И такие вот работают в самом центре, где должна создаваться партийная идеология. Чистыми, так сказать руками О времена, о нравы'

Понятно, что сразу после съезда партийный аппарат затаился. В конце концов, Генеральный Секретарь не сменился, был избран практически старый состав Политбюро, противостоять этому было как то... не с руки, если учесть сколько людей в этом участвовало. Да и карьерные возможности после реформ... Утвердили же предложения по реформам на съезде. Но потом, как только стали доходить нехорошие последствия принятых решений для интересов партбоссов на местах, аппарат начал потихоньку консолидироваться, подыскивая единомышленников. А оружия для борьбы с новыми идеями Генсека у региональных партийных элит было достаточно — пока...

Потратив два месяца на согласование позиций по здравницам, санаториям да через верных людей — элиты уяснили, что существуют две группировки, интересы которых разошлись сразу по окончании съезда. Одна — сам Генсек и верные ему люди, включая руководство КГБ и большую часть его аппарата, большая часть военных руководителей, аппаратчики, получившие реальные . Вторая группировка — группировка Громыко — Черненко — Устинова, оттесненная от своих постов и стремящаяся к реваншу. Ведущим в этой связке был все же Громыко, мистер 'нет', почти бессменный министр иностранных дел СССР, человек иезуитской хитрости. К ней примкнули и разгромленные остатки консерваторов — сусловцев. Примкнули, чтобы не быть окончательно оттесненными от власти. Брежнев менялся непредсказуемо, словно забыв все предыдущие негласные договоренности.

Первую встречу для определения позиций сторон — назначили в санатории, принадлежавшему Управлению делами ЦК КПСС, по странному стечению обстоятельств, том же самом, в котором до съезда Громыко договаривался с Сусловым. В этот санаторий снова лег на обследование член ЦК КПСС Громыко, и в то же время в санатории оказался Петр Александрович Родионов, заместитель директора Института Марксизма-Ленинизма, Директор института был недавно арестован за измену Родине, и.о. назначили со стороны и Родионов был этим сильно недоволен.

Вот сегодня Громыко вышел из процедурного кабинета, где дышал кислородом на какой-то немецкой машине и, кашляя после процедуры, прошел коридором к другому кабинету, где у академика был назначен массаж.

Дверь была на замке. Прислушавшись, Громыко понял, в чем дело.

— Ходок старый...— выругался он, стуча в дверь условным стуком. За дверью раздалась какая-то возня, потом, минуты через три дверь открылась. Внешне все было уже совершенно пристойно. Девица, одетая в очень короткий медицинский халатик, короче, чем обычный, заканчивала массировать лежащего мужчину, укрытого по пояс покрывалом.

— Заходи, Андрей Александрович... Я тут... кхе-кхе... задержался немного. Сейчас оденусь.

'Совсем страх потеряли, — подумал Громыко. Что в институте вся профессура спала со студентками и аспирантками, было давно известно. Девушкам защититься без этого было практически невозможно. — Моральное разложение, тем более в таком месте. По правилам — клади партбилет на стол и пошел отсюда. Подбросить что ли в Политбюро идейку, что в ИМЛ не все благополучно... тем более сейчас. А то совсем страх потеряли...'

Академик медленно оделся, подмигнул Громыко и предложил пройтись.

— Заходите еще, Петр Александрович, — с намеком сказала медсестра.

— Обязательно зайду, кисонька. Обязательно..., — ответил

Дверь закрылась.

И они не торопясь пошли по коридору.

— С ума сошел? — наконец спросил Громыко.

— Да ты что, Андрей Александрович, дело-то житейское...

— Ты цитатой Ленина прикройся, — грубо оборвал его Громыко, — Из цитатника Ленина, который твои девятый год готовят, и все никак закончить не могут.

Родионов промолчал. Аморалка — такое дело, за которое и соратники могут приложить по полной программе. Особенно в настоящее, трудное для всех время.

— Ну не злись, Андрей Александрович. Бес попутал.

— Мне то что... — внезапно успокоился Громыко — тебе перед товарищами по партии отвечать, не мне...

— Товарищи партии... да-а, — протянул собеседник. — Ты мне лучше скажи конкретно, товарищ Громыко, как член партии члену партии — вот что у нас сейчас в партии и странепроисходит, а?

Легкомысленная интонация и непристойные намеки не соответствовали серьезности обсуждаемого вопроса. Громыко застал еще те времена, когда за такие разговоры, да что там — за намеки на них можно было получить 'десять лет без права переписки', поэтому посмотрел на Родинова так, что тот невольно поежился.

— Ну и что в ней такое происходит? Ну-ка, поясни...

-А то ты не знаешь. Генерального секретаря словно подменили..., заслуженные кадры шельмуют. Республиканские партии разгоняют... Новый тридцать седьмой готовят?

— Охренел? — уже не сдержался бывший министр иностранных дел, непроизвольно оглядываясь, и снова посмотрел на замдиректора. Да так, что тот испугался уже по-настоящему.

— Да ты чего, Андрей Александрович... — заканючил Панкратьев -. Я же преданный делу партии человек.... Понимаю, как дела делаются.. Но и ты пойми — нельзя так с партией. Полный отказ от ленинской политики партийного строительства, дискриминация национальностей. Так и до отмены союзных республик дойдет. Волюнтаризм. Кончится, как у Хрущева. Или ты так не думаешь?

— А еще кто так думает? — надавил на собеседника Громыко.

— Многие, -попытался уклониться Родионов, но не выдержав взгляда 'мистера Нет', ответил. — Например, Титаренко с Украины, Багиров и Везиров из Азербайджана, Демирчан, Арутюнян...

— Понятно, — неожиданно оскалился в подобии улыбки Громыко. — Сколачиваете оппозицию?

— Какая оппозиция, Андрей Александрович, вы что..., — совсем перепугался Родионов.

— Ладно, ладно, не тушуйся, — подбодрил его Громыко. — Не вы одни волюнтаризм увидели. Значит так ... — и он начал инструктировать своего будущего союзника, как и когда собрать сторонников. Одновременно думая:

'Соратники, вашу мать так... Плечом к плечу... Противно, но придется терпеть эту мразь... пока. Но погодите, сволочи. Вот возьмем власть, я вам все прегрешения припомню'.