Мой неожиданный сиамский брат

XXI. Самое важное из искусств

Николай Николаевич Месяцев, бывший член партии, бывший посол СССР в Австралии, бывший председатель Гостелерадио Союза, а ныне простой беспартийный старший научный сотрудник Института научной информации по общественным наукам, готовился к поездке на работу, когда раздался продолжительный телефонный звонок.

— Товарищ Месяцев? — тон голоса неведомого собеседника был подчеркнуто нейтрален. Словно говорил какой-нибудь робот из фантастических произведений, а не человек.

— Да, это я. С кем имею честь...

— С вами говорят из секретариата ЦК. С вами хочет встретится товарищ Брежнев. Автомобиль выехал, на работу мы сообщим, — пожалуй, такую манеру вести разговор Николай мог бы счесть и хамской, но вот само содержание. С чего это он вдруг понадобился так экстренно самому Леониду Ильичу?

— Я вас понял. Но...

— Партбилет вам возвращен решением Президиума вчерашним числом, — так же холодно проиноформировал голос. Получите на проходной.

Автомобиль действительно ждал у подъезда дома и, чудеса бывают, новенький партийный билет с его фотографией, явно взятой из личного дела, лежал в проходной Боровицких ворот.

— Входи, Коля, — вид Брежнева вызвал у вошедшего в кабинет Николая ступор. Это был не Брежнев. Вернее это был Брежнев, но не тот, которого он видел перед роковой ссылкой в Австралию. Тогда перед ним сидел... нет, восседал монументальный, величественный начальник, снизошедший к побежденному, и лениво цедящий слова. А сейчас... Этот Брежнев напоминал самого себя в пятидесятые — молодого, открытого, искреннего. Глаза лучились какой-то непонятной внутренней усмешкой.

— Неплохо выглядишь, Коля, неплохо. И это хорошо, — дожидаясь, пока Месяцев усядется, а секретарь расставит принесенное печенье и чашки с чаем, Брежнев откровенно изучал своего собеседника. Изучал, словно увидев впервые. — Ты же знаешь мое отношение к тебе, — улыбнулся Ильич. — Оно всегда было добрым. Но тогда сложилась такая ситуация, что тебе надо поехать послом в Австралию. Это действительно былоне мое личное решение, а мнение Политбюро... Я думал что ты просто поедешь года на два, а там мы тебя вернем обратно; поэтому и дал тебе мой личный код для шифротелеграмм. Почему ты им не воспользовался в критических обстоятельствах?

— Кхм, — кашлянул Месяцев. — Я телеграфировал, но ответа не получил...

— Понятно, — Брежнев подвигал бровями, взял ручку, что-то пометил в блокноте. — Разберемся. Действительно разберемся, — заметив недоверчивый взгляд Николая, искренне подтвердил он и пристально посмотрел глаза в глаза. Месяцев вдруг почувствовал, как из глубины карих глаз генсека, на него смотрит некто — другой. От этого ощущения побежали мурашки по спине, и на голове зашевелились волосы. Почти животный ужас овладел Николаем. Он практически не понимал, что говорит ему Брежнев. Сквозь привычную телесную оболочку, из немыслимой глубины, к разуму прикасалась другая воля, и другая сущность. Месяцев с трудом подавил в себе желание закрыть глаза, лицо, лишь бы не видеть этот взгляд, и не слышать голос. Он взял себя в руки и остался сидеть, стараясь успокоится.

— ... вот эту контору мы и хотим тебе поручить. Потому что как правильно нас учил товарищ Ленин, из всех искусств для нас важнейшим является кино. Ты, как, Коля, согласен?

— Извините, Леонид Ильич, не понял, — ответил Месяцев. И опять увидел тот же непонятный взгляд. Который тут же сменился обычным, слегка озабоченным.

— Ты не болеешь часом? — озабоченно спросил Брежнев.

— Нет, нет, что вы. Просто неожиданно все это.

— А-а. Тогда понятно. А я уж испугался. Смотрю, ты весь как-то напрягся и побледнел. Но ничего, ты главное не стесняйся. Мы тебе время на подлечивание дадим, и условия создадим. И мой прямой номер телефона получишь. Главное, что мы от тебя ждем — постараться повторить твои достижения шестидесятых. Нам надо много теле— и радиопередач и фильмов, нам нужны хорошие передачи, нам нужны отличные фильмы. А ты, кстати, что это ко мне на 'вы'? Мы же с тобой старые друзья так что переходи-ка на 'ты'. И так ты не мне не сказал — согласен?

— Конечно, Леонид Ильич, согласен, — выдавил Месяцев.

— Ну, вот и хорошо, — усмехнулся Брежнев. — Как говорится, жених согласен, родители невесты тоже, осталось уговорить невесту. Но смотри, Коля. Задача у тебя очень и очень важная. Необходимо сделать наше телевидение и радио лучшими в мире. Как ты думаешь, что должно делать телерадиовещание?

— Задача телевидения и радио, по моему глубокому убеждению, — ответил Николай, — состоит в служении человеку труда, раскрытию его нравственной красоты, устремленности к возвышенной цели; в том, чтобы быть с ним — человеком — в постоянной взаимосвязи, а через него — со всем народом: его социальными слоями, этносами, поколениями....

— Это ты хорошо сказал. Только учти — не стоит это делать прямолинейно, как в шестидесятые. Народ сейчас иной, простая пропаганда им воспринимается в штыки. Твоя задача — создать такие передачи и фильмы, которые ненавязчиво будут проводить эти мысли в массы. Не лозунгами и не прямолинейными агитационными фильмами в стиле 'Большой семьи' (фильм, 1952 г), хотя и такие нужны. Но в первую очередь фильмы должны быть захватывающими, интересными своей интригой а не простым пересказом технологии литья стали и отбрасывания шлака. И еще... — генсек опять подвигал бровями. — Маловато у нас интересных фильмов о войне и военных. Даже про Великую Отечественную снимают плакаты. А уж про нынешнюю армию... И для молодой аудитории надо побольше фильмов о военных приключениях и интересной фантастики. Например такой — генсек, хитро улыбнувшись, протянул будущему начальнику Гостелекинорадио стопку отпечатанных листов. — Мне тут, понимаешь, один товарищ рассказал увиденный за границей фильм. И мы с ним подумали, что если его переделать под наши реалии, то вполне можно и у нас снять. И название такое интересное 'Назад в будущее' и смысл в том, что каждый из нас, и все мы вместе творим свое будущее...