Моя деревня

МОЯ ДЕРЕВНЯ Пьеса в восьми картинах

К а н а х и н А л е к с а н д р Ф е о д о с ь е в и ч — крупный руководитель.

Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч — на ранг ниже Канахина.

Р о д и о н о в А л е к с е й П е т р о в и ч — писатель, журналист.

Ч е ч е т к и н С а н С а н ы ч — председатель колхоза «Восход».

В и т ь к а Ж у ч о к — тракторист.

Л а п и н Ф е д о р А р и с т а р х о в и ч — на ранг выше Канахина.

С а в е л и й И л л а р и о н о в и ч (вернее, его голос) — на два ранга выше Канахина.

П а р а ш и н Г а в р и л а Н и к о л а е в и ч — предшественник Канахина.

Т а н я — секретарь Канахина.

Ш у м о в П а л П а л ы ч — председатель колхоза «Залесье».

Т о б о л ь ц е в а Л и д и я М а т в е е в н а — ответственный работник.

Т е т к а В а р я — пенсионерка, бывшая колхозница.

М а ш е н ь к а — колхозница.

С а м о й л о в а З и н а и д а М и х а й л о в н а — парторг колхоза «Восход».

А н д р ю ш а — сын Жучка.

Ф и л я — прораб.

С т р о и т е л и. К о л х о з н и к и.

Действие происходит в наши дни в одном из районов Нечерноземья.

Огромных размеров кабинет. За тремя большими окнами — панорама большого города. На стене висят портреты Гоголя, Некрасова и Белинского. За просторным столом сидит с безразличным видом П а р а ш и н. Смотрит, как рабочие снимают одни портреты и на их место вешают другие — Лермонтова, Пушкина и Толстого. Посмотрел на столик, что стоит рядом с креслом-вертушкой. На столике разных цветов телефоны.

П а р а ш и н. Все не мое теперь. Все чужое. Теперь на острова. В эх-Заречье. К соловьям. Рыбку на костерке коптить.

Входят К а н а х и н и Л а п и н. Рабочие еще возятся с портретами.

Ну, все хозяйство осмотрели? Как просили — так все и переоборудовали для вас. А мне теперь в эх-Заречье. К соловьям. Рыбку коптить.

Л а п и н. Старикам везде у нас почет.

П а р а ш и н. Ну что отворачиваешься, Александр Феодосьевич? Или что не так? Ты уж говори, пока я здесь. А то нынче же тю-тю. На острова. К соловьям. Рыбку коптить.

К а н а х и н. Нет. Отчего же. Все, как сговорились.

Л а п и н (Парашину). А бюро-то тебя аплодисментами проводило.

П а р а ш и н. Как-никак, а кое-что сделано. Теперь на островок. Соловьи. Рыбка. (И вдруг что-то кольнуло внутри. Он схватился за поясницу.)

Его подхватили рабочие. Он с гримасой боли идет к двери.

Вот и соловьи с рыбками. Сгорел. Пока.

Его уводят.

Л а п и н. Сгорел старик на работе.

К а н а х и н. Но и незавершенки оставил — будь здоров. Дел — конь не валялся.

Л а п и н. Ну, тебе и карты в руки. А смотри, на бюро-то… тебя аплодисментами встретили… Знают… (Посмотрел на портреты.) И в таком окружении… А кстати… Это не твои художества? Видел в книжном новинку: А. Ф. Канахин. «Горизонты Нечерноземья».

К а н а х и н. Опомнились, Федор Аристархыч! Я уже четвертую книгу выпускаю.

Л а п и н. Это хорошо. Но только очень не увлекайся. Для того чтобы писать, нужно… это самое…

К а н а х и н. Знаю! Талант!

Л а п и н. Да при чем тут талант! Я вон сейчас настрочу, не вставая с кресла, три десятка тебе. Время нужно. Время! А у нашего брата со временем всегда швах. И еще Савелий Илларионович не любит это дело. Не приветствует. Раз ты пишешь — значит, тебе заняться нечем. Выходит, что бездельник. Ты видел этих «профессионалов»? Руки в брюки и мотаются по всей стране. «Авторские вечера». Да я таких вечеров могу сотню сразу сработать. В общем, не любит он этого дела.

К а н а х и н. Не может быть, чтобы он ничего не любил. Есть и у него что-то любимое.

Л а п и н. А кто же говорит? Безусловно? И это естественно! «Память сердца»!

К а н а х и н. Шелкоткацкий комбинат?

Л а п и н. Точно. Его детище.

К а н а х и н. Ну как так? А Морозов?

Л а п и н. Да Савушка оставил хозяйство с машинами прошлого века.

К а н а х и н. Но они же до сих пор работают, и продуктивно.

Л а п и н. Увидишь. Савелий Илларионович не напрасно в Голландию-то съездил. Скоро его любимец перейдет на новое оборудование. Ты помни, Александр Феодосьевич! Ты ему в этом деле не перечь, а наоборот. Ведь Савелий Илларионович сюда мальчонкой в подсобники бегал. С тех пор его детище — комбинат.

К а н а х и н. Ну, ясное дело. А как насчет тонкосуконной фабрики? Ведь там у нас…

Л а п и н. Это как чирей на неудобном месте! И что вы все — «тонкосуконная»! Средняя фабричка, а вы ее все напоказ. Для вас на первом месте должен быть комбинат. Он на виду! Он образец!

Телефонный звонок. Канахин не обращает на него внимания.

Александр Феодосьевич! Иди! Отвечай! Теперь ты тут полновластный!

Канахин поднимает одну трубку, другую, но телефон перестал его вызывать.

К а н а х и н. И чего их столько понаставили? Запутаться можно.

Л а п и н. Привыкай к большому развороту. Этот — прямой — со мной. Этот — Савелий Илларионович. Ну этот…

К а н а х и н. Понятно.

Л а п и н. По этому будешь проводить планерки. Вот городской по районам, внутренний. А вот самый главный, аж туда… (Прошелся по кабинету.) Хорошо. Просторно. С достоинством. Так и надо.

Телефонный звонок. Канахин берет трубку.

Да не эту, Феодосьич. Вон ту, красненькую. Ну, постепенно привыкнешь.

К а н а х и н (в трубку). Канахин слушает.

Голос из трубки, очень громкий женский голос: «Шурочка! Ты обедать приедешь? Я тебе любимые фрикадельки готовлю».

(Смущен.) Да что ты так кричишь, Мария Петровна?

Голос: «Я не кричу, Шуренька. Я говорю нормально».

Я занят. (Положил трубку.)

Л а п и н (с покровительственной улыбкой). Чего смущаешься, чудак! Это у твоего предшественника плохо было со слухом, вот ему и поставили усилитель от железнодорожных селекторов.

Входит Т а н я.

Т а н я. Александр Феодосьевич! Вы вчера назначили встречи. Отменить? Или будем принимать?

К а н а х и н. Я пока занят.

Л а п и н. Я сейчас уеду. Пусть подождут десяток минут.

Т а н я. Поняла. (Уходит.)

Л а п и н. Ну, собственно, и все! Со всеми подчиненными я тебя познакомил. Ну, а там в процессе работы, общения… Да! Чуть было не забыл. Самое главное. (Он аккуратно усадил рядом с собой, на диванчике, Канахина и заговорил нежно и вкрадчиво.) Хочу знать твое отношение ко льнозаводу. Ну, как ты о нем думаешь?

К а н а х и н. Ну, что я думаю… Рядовой завод…

Л а п и н. Постой, постой! Ты сразу с места в карьер… Так дело не пойдет! Он должен стать твоим… родным…

К а н а х и н. Им руководит министерство…

Л а п и н. Ну, видишь, как хорошо. Но и ты… Ты вот что, Феодосьич. Ты это… Как бы сказать тебе попроще, по-нашему, по-рабочему… Ты сам-то из рабочих?

К а н а х и н. Нет, я крестьянский. Местный. Из «Залесья».

Л а п и н. Ну это совсем прекрасно. Так ты вот что, Феодосьич! Ты отдай свое сердце этому льнозаводу.

К а н а х и н. Не понял. При чем тут я, когда министерство…

Л а п и н. А вот ты возьми и отдай. Полюби. И это даже будет прекрасно. Только принял высокий пост — и сразу же о людях, о людях думает. Значит, скажут люди, человек он душевный и понимающий. Это имеет очень большое значение. Настоятельно прошу.

К а н а х и н. Я ничего не понимаю. Ну, какое вы-то имеете отношение к этому самому льнозаводу?

Л а п и н. А в том-то и дело, что никакого!

К а н а х и н. Тогда что же?!

Л а п и н. А вот то же! Я на этот льнозавод пацаном сопливым бегал. Оттуда меня на рабфак силком погнали. А уж потом-то я Промакадемию окончил. И уж совсем-то потом стал таким вот, кем я ныне есть. И если б не льнозавод, родной мой… Я бы и до сих пор ходил бы в подпасках или разнорабочих… Меня этот завод в люди вывел, и если я об этом хоть на миг позабуду — грош мне цена как руководителю и как человеку. Не хотел я тебе этого говорить, Феодосьич, да уж так вышло, что ты из меня слезу памяти выдавил.

К а н а х и н. Простите, не знал.

Л а п и н. У каждого человека есть та самая «проходная», что «в люди вывела меня». И об этом грешно забывать. Ну, так как? Вопросы будут? Ха-ха! Как герой фильма «Белое солнце пустыни» говорит: «Вопросов нет!» Ну и прекрасно. Но тут-то уж ты меня не подведи. Я обещал. Я не хочу перед ними выглядеть болтуном Обещалкиным. Берешь льнозавод под свою опеку! Договорились! Ну и прекрасно! Ох и завидую я вам, периферийщикам, белой завистью. Сам себе хозяин. Осуществляй давние задумки. Экспериментируй. Дерзай. Не то что у нас. Все согласуй, все обговори. А на тебя не то что район, область — вся страна смотрит. Твоя ошибка на всех отражается… Ну, богу — богово, а кесарю… Будь здоров! Руководи! Если что… Только сними вон ту беленькую трубочку — разобьюсь в лепешку для серьезного дела. А рабочий класс скажет нам с тобой спасибочко! Пока! (Широким шагом уходит.)

Канахин обошел кабинет, все осмотрел и уселся в кресло-вертушку, Нажимает на кнопку. Входит Т а н я.

К а н а х и н. Кто там у нас?

Таня молча положила перед ним список.

Так. Начнем с Николая Амвросиевича.

Таня уходит, а в кабинет входит Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч.

Здравствуйте, местное руководство. Здравствуйте. На пленуме мы с вами только мельком повидались, а уж теперь давайте поближе.

Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч. Давайте поближе.

К а н а х и н. Ну, на рассюсюканье у нас времени нет, начнем с дела. Самое главное что у нас?

Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч. Действительно… Что у нас?

К а н а х и н. «Кадры решают все!» И этот лозунг еще никто не отменял, поэтому мы и начнем с кадрового вопроса, а в процессе работы и познакомимся поближе. Устраивает?

Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч. Так точно, Александр Феодосьевич. Можно докладывать?

К а н а х и н. Докладывайте.

Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч. Спокон веку еле-еле сводил концы с концами колхоз «Восход». Объединяли, укрупняли, культивировали. Сменили за последние годы десяток председателей. Ну, наконец вывели его по урожайности из прорыва. Благодаря усилиям доброго агротехника с девяти центнеров до войны на тех же землях вышли на цифру пятнадцать. Но председатель переработался и свалился.

К а н а х и н. Как это?

Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч. Заболел. Сердце. В общем, месяц там безвластие.

К а н а х и н. Кого наметили?

Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч. В Заболотном районе, в нашей области, во-он там (он кивнул головой на карту области, висящую на стене), в самом углу, есть гиблое хозяйство. Пришел туда три года тому назад некий Чечеткин Сан Саныч, навалился… Рука у него что у штангиста. А голова умная. Ну и выхватил он их, считайте, из могилы. Но дальше работать не хочет.

К а н а х и н. Что так? Норов?

Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч. Нет. Мы его орденом Трудового Красного Знамени наградили. Говорит, маловат кругозор. Ну вот мы прикинули, туда поставили умненького паренька-выпускника, а Чечеткина наметили на «Восход». Но чего-то он фордыбачит. Чего-то там ему не по нутру.

К а н а х и н. А какие там условия?

Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч. Ну, если говорить откровенно, Александр Феодосьевич, условия там не райские. Подвели нас электрики, не дают в пять деревень электричество.

К а н а х и н. А сколько вообще деревень в этом колхозе?

Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч. Двенадцать. Дальше. В колхозе том наметили узкую «специализацию» — откорм нетелей со дня рождения до шести месяцев. Для чего начали строить откормочный комбинат. В незавершенке уже третий год. По этому комбинату, да и по нас заодно, прошелся в своем очерке корреспондент-писатель Родионов. Он тут у вас в приемной ждет.

К а н а х и н. Знаю. Сколько на комбинате строителей?

Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч. И с этим дело туго. Вот если только вы на него поднажмете, — может, хоть вас послушает. В колхозе четыреста пятьдесят колхозников, но…

К а н а х и н (перебил). О голубчики! Да вы что? Четыреста пятьдесят?! Да этого народа на колхоз-гигант хватит. Зови сюда Чечеткина.

Николай Амвросиевич, радостно потирая руки, идет из кабинета, а Канахин все продолжает возмущаться.

Ишь ты! «Горизонт»! «Незавершенка»!

Входит Ч е ч е т к и н. За ним — Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч.

Здравствуйте, здравствуйте, наш герой! Наш передовик-орденоносец! Поздравляю! Поздравляю! И с заслуженной наградой, и с новым, перспективным назначением!

Чечеткин было хотел рот раскрыть, но Канахин не дает ему сказать ни слова.

Правильно, что сразу не согласились. Правильно! Такие вопросы с бухты-барахты не решаются. Но и затягивать надолго не след! Нет, нет — не след! Четыреста пятьдесят рабочих в колхозе! Да с таким народом все врукопашную поднять можно! Мы вам практически поможем. Добьем комбинат откормочный. Добьем. Протянем асфальтовую дорогу. Свяжем комбинат с облцентром. Будете снабжать город молоком, мясом.

Чечеткин было начал, но Канахин снова не дал ему сказать.

Правильно, что добиваетесь электрификации всех поселков. И тут поможем. И газифицируем весь район, всю область! А начнется заготовка кормов, я сам — честное слово! — сам возьму косу в руки! Мы детей, школьников сделаем прекрасными косарями!

Ч е ч е т к и н. Это все хорошо. Да только дети ноги себе косами ранят.

К а н а х и н. Обучим. Все сделаем. Сейчас Нечерноземье — это, считай, вторая целина. Это размах. Вся страна смотрит на вас с надеждой и любовью. Так что идите и принимайте хозяйство. И жду победоносных сводок.

Ч е ч е т к и н. Мне бы насчет техники. Транспорта. И сортовых семян.

К а н а х и н. Николай Амвросиевич! Надо обеспечить. Кого-кого, а «Восход» в самую первую очередь. И семенами, и транспортом, и минеральными удобрениями. А сам-то на чем по полям ездишь, товарищ Чечеткин?

Ч е ч е т к и н. Да разбитый у меня «москвичок-Иж». Неизвестно, кто на ком. Из каждой колдобины тяну, на трассах чихает…

К а н а х и н. Николай Амвросиевич, надо дать. Я знаю, там пришли два «УАЗа-409» — один ему. Он же в великий подвиг вступает. Поздравляю.

Чечеткин, даже не поблагодарив — так обрадован и взволнован, — уходит.

Ну, кто там дальше?

Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч. Дальше-то проще, Александр Феодосьевич. Дальше — передовик-маяк. Ваше родное село, «Залесье». Колхоз-миллионер. Он при Гавриле Николаевиче в любимчиках ходил.

К а н а х и н. А что? Ведь не за голубые глаза, наверное? И пред там Герой Труда.

Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч. Вот этот герой-то и просит смену.

К а н а х и н. Что так? Надо отработать Золотую Звезду-то.

Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч. Да он последний год все больше из больницы руководил. Старость берет свое.

К а н а х и н. Мда. Ну, тут ничего не попишешь. И кто на примете?

Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч. Есть тут отличный парень. Только кончил Сельхозакадемию. Ленинский стипендиат. Молодость и задор. Двадцать три года.

К а н а х и н. Нет, с «Залесьем» пороть горячку не след, нет, нет, не след. Молодость хороша. Но на одной молодости такую махину, как «Залесье», не потянуть. Тут нужен всеобластной авторитет. Сила. Нужно, чтоб с ним не только в районе да здесь, и даже в самой матушке Москве считались. Чтоб у него перспектива была… на Золотую Звезду, чтоб не подвел наших с вами седин.

Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч. Так если такого, то можно заместителя управляющего райсельхозуправления.

К а н а х и н. Возраст? Опыт?

Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч. Тридцать пять лет. За спиной сельхозинститут. Десять лет работает в управлении.

К а н а х и н. Бумагой пропах. И жидковато. Надо бы поядренее, посуставистей. Чтоб вошел, а перед ним невольно вставали.

Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч. Так тогда из аппарата можно взять. Есть у нас такой. Голос — гром небесный. Под два метра. Вид грозный и внушительный. Сила — богатырь. Правда, он на культуре у нас сидит.

К а н а х и н. Надо посмотреть. Надо позвать. Скажи-ка там.

Звонит телефон, Николай Амвросиевич вышел. Канахин перебрал три трубки, но наконец поднял одну из них и невольно потянулся встать.

Канахин у аппарата, Савелий Илларионович.

Говорит Савелий Илларионович вкрадчивым, низким голосом, ну словно бы воркует: «Поздравляю, Александр Феодосьевич! Поздравляю. Со вступлением вас. Мне тут звонил Федор Аристархович, говорил, что сам тебя сватать едет. Ну, как все прошло?»

Хорошо, Савелий Илларионович. Хорошо. Знакомлюсь с людьми, с предприятиями. Собираюсь на недельку выехать по городам. Надо самому все посмотреть, пощупать ручками.

Голос Савелия Илларионовича: «Это правильно. Не полагайтесь на сложившееся мнение. Бывает, люди приглядятся друг к другу и главного не видят. А большое, как сказал наш славный пиит, «видится на расстоянье». Не так ли?»

Точно так, Савелий Илларионович.

Голос Савелия Илларионовича: «Что там шелкоткацкий? Не обижайте их».

Ну как же можно, Савелий Илларионович!

Голос Савелия Илларионовича: «Для меня это — больное место в памяти сердца. Я ведь на том комбинате начинал свою трудовую биографию…»

Наслышан, Савелий Илларионович. Наслышан. Да и комбинат-то заслуживает особого внимания: на виду. Передовой в отрасли.

Голос Савелия Илларионовича: «Мы тут ему знамя на днях и большую премию… Хозяйка там умница. Сама из ткачих. Рабочая косточка. Таких беречь надо».

Мы бережем.

Голос Савелия Илларионовича: «Лелеять надо. Женщина — она ласку любит. Пусть хоть и большой директор, а все женщина. Ласкайте ее».

Так и будет, Савелий Илларионович.

Голос Савелия Илларионовича: «Ну, а если что, какая заминка, и, не дай бог, с планом, — немедленно, хоть днем, хоть ночью. Таких комбинатов по всей Европе — раз-два и обчелся. Учти, Канахин!» И тут же частые гудки.

(Тихо.) Учту.

Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч вводит огромного П а л П а л ы ч а Ш у м о в а.

Канахин, было севший, встает, с восторгом смотрит на Шумова, обходит вокруг.

Ну прямо на выставку. На ВДНХ! А? «Ка-семьсот»! Ну, садитесь! Будем знакомиться. И крестить тут же!

Шумов, чуть было присев к столу, вскочил и громовым басом гаркнул.

Ш у м о в. Шумов Павел Павлович. Лет — пятьдесят пять. Орденов четыре. Медалей двенадцать. Одно ранение… в голову. Но память не отшибло. Старший инспектор управления культуры. Ведаю самодеятельными коллективами села. Готов для любых заданий.

К а н а х и н. Вас ввел в курс дела Николай Амвросиевич?

Ш у м о в. Так точно, товарищ Канахин.

К а н а х и н. Знаете, какую ответственность на себя берете?

Ш у м о в. Так точно!

К а н а х и н. Справитесь?

Ш у м о в. Не боги горшки… виноват. Обещали консультировать.

На него строго посмотрел Николай Амвросиевич.

Справлюсь!

К а н а х и н. Ну, так вам и карты в руки.

Ш у м о в. Когда прикажете принимать хозяйство?

К а н а х и н. Да хоть завтра же.

Ш у м о в. Слушаюсь. Можно быть свободным? Надо забежать домой — предупредить супругу. И выезжать немедля!

К а н а х и н. Ну и прекрасно. (Николаю Амвросиевичу.) Кто поедет его представлять?

Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч. Можно послать Соловьева…

К а н а х и н. Езжайте сами и захватите Тобольцеву. Она ведает сельским хозяйством. А я ее проинструктирую. Все. Идите. Николай Амвросиевич! Задержитесь!

Ш у м о в. Товарищ Канахин. Как коммунист и как работник аппарата, заверяю вас…

К а н а х и н. Я понял. И благодарю.

Ш у м о в. Там и банька финская, для руководства. Там и участок для охоты. Так что все будем держать наготове.

К а н а х и н. Ну это не обязательно. И мне вообще не нравятся эти барские замашки моего предшественника.

Ш у м о в. Так мы ту баньку-сауну в один миг…

К а н а х и н. Не спешите. Надо подумать на досуге. Желаю успехов.

Ш у м о в. Благодарю. (И, повернувшись через левое плечо, вышел строевым шагом.)

К а н а х и н. Вы вот что, Николай Амвросиевич! Вы его одного-то не оставляйте, хоть на первое время. Этот колхоз… больное место в моей памяти. Это память сердца, что ли. А большое… сами знаете, видится издалека.

Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч. Все будет отлично, Александр Феодосьевич. Можно идти?

К а н а х и н. Желаю всего самого доброго.

Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч. Да, было забыл. Я тут по дороге забежал на пятом этаже к транспортникам. Так они говорят, что одну машину отдали в городской комитет народного контроля. А вторую просили в колхоз «Залесье».

К а н а х и н. Ну и отдайте ее в «Залесье».

Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч. А как же с «Восходом»?

К а н а х и н. Ну, а следующую машину — ему.

Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч. А сейчас-то на чем ему ездить?

К а н а х и н. Так не пешком же он до сих пор ходил?! Подремонтируйте старого «Ижа», и пусть подождет.

Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч. Слушаюсь. Можно идти?

К а н а х и н. Идите. И попросите там ко мне этого писателя Родионова. Как, кстати, его зовут?

Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч. Не знаю. Я и очерка-то до сих пор его не читал. (Уходит.)

К а н а х и н (по селектору). Танечка, аккуратненько там спросите, как имя-отчество этого известного писателя. Так. Слушаю. Спасибо. Просите.

Входит Р о д и о н о в.

Здравствуйте, наш дорогой. Спасибо за внимание. Очень, очень рад познакомиться лично. Так-то все читал, а вот свидеться пришлось впервые.

Р о д и о н о в. Спасибо за сердечность. Я целый месяц добивался этой аудиенции, но вы все по области, по заводам и колхозам.

К а н а х и н. Так что за беда… или радость привела вас к нам?

Р о д и о н о в. Я хочу написать книгу о моих земляках, о людях Нечерноземья и…

К а н а х и н. Это очень нужно. Народ вам скажет спасибо за это. А какие прекрасные люди у нас на селе! Вот возьмите колхоз… Ну хотя бы «Залесье». Ведь рядом, казалось бы, такие же земли, такая же техника, такие же люди, а там у них твердый урожай: тридцать пять центнеров на гектар. Это в тот момент, когда область, на круг, дает семнадцать и три десятых.

Р о д и о н о в. Я не хотел бы брать именно этот колхоз, потому что он на особом, привилегированном положении. Ведь речь в «Правде» была о так называемом среднем хозяйстве, о том колхозе, который тянет план всей страны. А ведь таких средних большинство. И вот тут, если проанализировать и прикинуть, в каком положении находятся средние колхозы по сравнению с передовиками, средние фабрики и заводы, средние институты, школы, больницы по сравнению с образцовыми институтами и больницами, то мы увидим интереснейшую вещь. У руководителя есть свой любимец. Он в этого любимца вкладывает всю свою любовь и душу. А середняку обидно. Ему трудно подняться до уровня передового, потому что слишком велика диспропорция положения между середняком и маяком. Вот для этого я и поселился здесь, в области. Выбрал такого середняка и пишу о нем. Вы читали мой очерк?

К а н а х и н. Каюсь. Не читал. А какого числа?

Р о д и о н о в. Двадцать шестого июня. Так и называется — «Среднее хозяйство».

К а н а х и н (секретарю по селектору). Татьяна Петровна! Найдите мне, пожалуйста, газету за двадцать шестое июня. Спасибо. (Родионову.) Это хорошо, что вы приблизились к селу.

Р о д и о н о в. Да ведь нельзя писать о селе, живя в Москве на Ленинском проспекте. И дом дедовский еще стоит.

К а н а х и н. Дом?

Р о д и о н о в. Да. Дед не смог его восстановить. Умер. Дом брошен. Горел в коллективизацию. Так я его восстановил. А вот сельсовет категорически отказывается оформлять дом на мое имя. Ведь не на один же день я туда поселюсь.

К а н а х и н. А почему это они не оформляют? Писатель имеет право жить там, где он приносит народу и стране больше пользы.

Р о д и о н о в. Говорят — незаконно. Это, говорят, все тут понаедут, поскупают брошенные дома, а потом клубникой или цветами будут спекулировать!

К а н а х и н. Какая глупость! Какое мещанство! И что это такое — сравнивать писателя, инженера человеческих душ, с разными там… Ты вот что, Родионов, дорогой наш земляк-писатель… напиши нам официальное заявление. И все. И спокойно работай!

Р о д и о н о в. Это ж счастье для нашего брата писателя, когда такой человек сидит в этом кабинете. Счастье. Ведь ходишь и объясняешь, а тебя сразу зачисляют в спекулянты клубникой или картошкой.

К а н а х и н. Человек, видящий в других жулика, сам не очень чист на руку!

Р о д и о н о в. Блестящее изречение. Позвольте использовать? (Встает.)

К а н а х и н. А это не мое. Это народная мудрость. Ну, куда ты летишь? Посиди еще немного. Поговори. Мне очень хочется, чтобы о нашей области, обо всем регионе было создано этакое значительное. Ведь сколько средств, сколько энергии мы сейчас вкладываем в подъем Нечерноземья И я верю, что результаты не застрянут в трясине бумаг, — будет наша земля вторым БАМом.

Р о д и о н о в. Я был там, на БАМе. Колоссально! До этого ездил на трассу Тюмень — Сургут — Уренгой. БАМ, я вам скажу, — это диво.

К а н а х и н. Я работал там… по соседству.

Р о д и о н о в. А вы знаете, при всем колоссальном, всесоюзном размахе, меня злили местные неурядицы. Ну вот, например. Получают четыре области для БАМа новенькие машины. В том числе и «уазики». В области рассуждают так: «Ну зачем им на бездорожье гробить новые машины. Дадим им наши. Они хоть малость потрепаны, но зато отрегулированы и еще будут долго служить людям. А в районе эти чуть потрепанные машины оставляют себе. Мы что — рыжие? На стройке и наши разбитые машины еще сгодятся». Так в центре уверены, что машины пришли на стройку, а они по дороге осели у областного дяди. Вот и тут, на селе, я вижу…

К а н а х и н. Вы знаете, Алексей Петрович… Плохое, оно единично и поэтому на фоне хорошего особенно выпукло заметно…

Р о д и о н о в. Тогда возникает еще один маленький вопрос. Вот принято постановление. И в нем говорится, что-де у нас все прекрасно, все превосходно. Отличный рост, блестящие показатели! «Но отдельные хозяйства не тянут, не выполняют». Возникает вопрос: зачем это постановление, если все отлично, а только «отдельные»?.. Ведь с ними можно решить в рабочем порядке? Не так ли? Нет. Не так! Это «отдельные», вроде того же колхоза «Залесье», всем обеспеченные и руководством обласканные, идут лихим маршем, а вот пасынки…

К а н а х и н. И все-таки, Родионов, я попрошу вас не трогать, не брать в пример именно этот колхоз. Там сейчас сложнейшая ситуация, смена поколений, изменение структуры посевов и производства… Это будет для них подножкой. Найди другой пример. Посоветуйся с Сельхозуправлением. Они тебе подберут для примера то, что надо, обеспечат цифрами, а «Залесье», я прошу тебя, не трогай… до поры. Так ты иди пиши заявление. И быстренько приноси сюда. А «Залесье» трогать не след, не след. Ну, договорились?

Р о д и о н о в. Так я никогда не самовольничаю. Весь материал согласовываю с руководством. Раз сказано, значит, так требуют особые государственные интересы.

К а н а х и н. Вот именно! Государственные, а не твои или мои личные! Молодец!

Родионов уходит. Канахин смотрит ему вслед.

Входит Л и д и я М а т в е е в н а Т о б о л ь ц е в а.

Т о б о л ь ц е в а. Извините, пожалуйста, Александр Феодосьевич! Но срочное дело.

К а н а х и н. Что стряслось?

Т о б о л ь ц е в а. Да вот Николай Амвросиевич меня тянут в «Залесье», а у меня помидоры!

К а н а х и н. Не понял.

Т о б о л ь ц е в а. Невиданный в наших краях урожай помидоров. Кооператоры не справляются. В «Залесье» рядом завод по переработке, а как быть с другими?

К а н а х и н. Ну, поручите тем же самым кооператорам.

Т о б о л ь ц е в а. Да в том-то и беда, что эти самые кооператоры не в состоянии принять помидоры в таких грандиозных количествах. У них ни тары, ни базы, ни емкостей нет. И погибнет прекрасный продукт. Ну, как быть?

К а н а х и н. Отдать в соседние области.

Т о б о л ь ц е в а. Там подобная картина.

К а н а х и н. Хорошо. Я сам займусь вашими помидорами. А сейчас важнее разобраться с кадрами… В «Залесье». Езжайте, а я сам…

Т о б о л ь ц е в а. Спасибо, Александр Феодосьевич! Это ж такая радость, такая крупная победа наших овощеводов… Прогремим по всему региону! До свиданья!

К а н а х и н. Вот она, махина-то! Вот оно, Нечерноземье! Набирает силушку! Однако что же действительно делать, если урожай превзошел все ожидания? Что же придумать? Чтоб ни одного томата не пропало? Вот что! (Решительно снимает одну из телефонных трубок. Говорит в аппарат.) Маша! Что ты там мне говорила про фрикадельки?..

З а н а в е с.

Просторный кабинет Чечеткина в колхозе «Восход». За окнами типичная панорама золотой осени в средней полосе России. Ч е ч е т к и н сидит за столом. Перед ним, за боковым столиком, сидит З и н а и д а М и х а й л о в н а С а м о й л о в а — парторг колхоза.

Ч е ч е т к и н. Не сорвись я из Заболотья… не вообрази себя великим преобразователем, жил бы в покое и счастье! Он, дурак! Ой, дубина!

С а м о й л о в а. Ну чего сейчас-то голову пеплом посыпать! Дело сделано!

Ч е ч е т к и н. Ну, а что с помидорами будет? Ведь все ж сгниет!

С а м о й л о в а. Не сгниет! Примет Пал Палыч в «Залесье» наш урожай! Не может не принять! Не по-соседски так!

Ч е ч е т к и н. Помидоры плешь проели! С уборкой горим ярким пламенем… Детишек присылают, а какой с них спрос? О господи!

Входит В и т ь к а Ж у ч о к. На нем промасленная рубаха, седеющие кудри взлохмачены. Стоит.

Ну? Чего молчишь?

Ж у ч о к. Не взял!

Ч е ч е т к и н. А ты сказал ему? Объяснил обстановку?

Ж у ч о к. Не взял.

Ч е ч е т к и н. Да ведь он же вот (похлопал по аппарату телефона) сам же сказал «поможем»! И не взял? Нисколько?

Ж у ч о к. Ни грамма!

Ч е ч е т к и н (Самойловой). Ну что скажешь, парторг?!

С а м о й л о в а. Надо жаловаться в район на него!

Ч е ч е т к и н. Да если самому Александру Феодосьевичу — и то никакого не будет эффекта! Все! Зарезали! Убили!

Входит Р о д и о н о в.

Р о д и о н о в. Что за беда, Сам Саныч?

Ч е ч е т к и н. Да не беда, а катастрофа!

Р о д и о н о в. Ну, расскажите. Давайте вместе думать…

Ч е ч е т к и н. Все началось с чепухи! Поднял я в Заболотье заваленный колхоз. Там бы не пшеницу сеять, а утку с клюквой разводить. Ну, это не нашего ума дело. Нет! Осушили! Вывели болота, а земля — ни к черту! Не родит! Ну, культивировали ее, чуть ли не каждый комочек этими руками перелялькал. Урожайность кое-какая получилась. И сидеть бы мне там, за болотами да бывшими топями, тихонечко, не рыпаться! А жинка все горло перепилила — дочке вреден климат. Сырости много. Легкие могут заболеть. А я ведь себя, после Сельхозакадемии, чуть ли не выше Вильямса ставил. И вот свалили меня в новое болото. Сюда! Колхоз называется «Восход», а его самое время переименовать в «Закат»! А наговорили! Наобещали! «Четыреста пятьдесят колхозников!», «Это все врукопашную поднять можно!» Я уши развесил! А приехал… Господи-и-и-и! Из четырехсот пятидесяти работающих — девяносто! Остальные пенсионеры! Машин много, а работать не на чем! И каждый доблестный механизатор норовит с чужой машины спять для себя в запас какую-нибудь дефицитную деталь!

Р о д и о н о в. Мрачноватая картина!

Ч е ч е т к и н. Жуть!

Вбегает М а ш е н ь к а.

Чего тебе?

М а ш е н ь к а. Сан Саныч! Мимо ехал Пал Палыч, а машина застопорила. Пока наши механики в моторе ковыряются, я его сюда заманила!

Ч е ч е т к и н. Зачем? Я его видеть не могу!

М а ш е н ь к а. А мы хотим к нему… в его хозяйство…

С а м о й л о в а. Из родного-то дома?

М а ш е н ь к а. Чего мне родной дом, если молодых механизаторов в его колхоз присылают.

Ч е ч е т к и н. Не вижу логической связи!

Р о д и о н о в (Машеньке). Парни-то холостые?

М а ш е н ь к а (засмущалась). Ну!

Р о д и о н о в. Вот вам и сзязь!

М а ш е н ь к а. Так попросите его…

С а м о й л о в а. Погоди, Маша. Погоди. Ступай покуда.

Машенька ушла.

(Чечеткину.) Смири свою гордость, Сан Саныч. Проси его, умоляй… насчет помидоров!

Ч е ч е т к и н. Я? Его? Ни за что!

Р о д и о н о в. Сан Саныч! Положение безвыходное!

Входит Ш у м о в.

Ш у м о в. Соседям, как самым близким родственникам, — наше нижайшее!

Ч е ч е т к и н. Ты чего нас подводишь, Пал Палыч?

Ш у м о в. Это с помидорами, что ли? Ну, не знал я обстановки! Не в курсе был! Их же во всем районе — завал! Бери хоть по копейке пуд!

Ч е ч е т к и н (вдруг, тихо). Я бесплатно отдам.

Ш у м о в. Опомнись!

Ч е ч е т к и н. Ведь труд людей пропадает! А так хоть польза государству!

Ш у м о в. Ну пойми, что наш заводик-то крохотулька. И… Ну не могу я!

Ч е ч е т к и н. Пал Палыч, хочешь, я перед тобой на колени встану! Ей-богу! Вот при всех!

Ш у м о в. Ну, как же тебе…

А Чечеткин уже бухнулся перед ним на колени.

Да ты… Ну, товарищи! Ну я же правду говорю! Да гори ты со своими помидорами, попрошайка! (И, злой, выскочил из правления.)

Чечеткин медленно поднимается на ноги, отряхивает пыль с коленок.

Ч е ч е т к и н. Все! Честные способы исчерпаны! Приступаю к другим. Самойлова! Давай созывай общее!

З а н а в е с.

Президиум общего собрания. На трибуне Ч е ч е т к и н. Собрание в разгаре. Чечеткин обращается в зрительный зал, а зал реагирует на каждое его предложение.

Ч е ч е т к и н. …а тот, кто не вроет напротив своего дома не менее двух столбов, будет лишен электричества!

Г о л о с. Да как же я врою те столбы, когда мне восьмой десяток на исходе!

Ч е ч е т к и н. Вы, бабушка Катерина, не прибедняйтесь! У вас четыре дочери да четыре здоровых лба-зятя в городе! Отбейте телеграмму: «Погибаю. Приезжайте с лопатами!» — вот вам и два столба, и электричество, и телевизор.

Г о л о с. Да нешто они послушают?

Ч е ч е т к и н. Как за картошкой или капустой по осени — так и без приглашения приезжают. А тут, если как советую напишете, прилетят как миленькие! Дальше! Кто в свою установленную очередь не выйдет на строительство консервного овощеперерабатывающего завода — будет лишен приусадебного участка!

Г о л о с. Нет у вас такого права! Нет!

Ч е ч е т к и н. Вопрос с сельсоветом согласован! Сельсовет — это Советская власть на местах!

Г о л о с. Вы не имеете права! Это беззаконие!

Ч е ч е т к и н. Дважды справок давать не буду! Дальше. Есть предложение выстроить за зиму улицу молодоженов! Стройматериал дает колхоз. Рабсила — мы сами! Кто за это? Единогласно!

Г о л о с. Я — против! Мне не нужны те дома!

Ч е ч е т к и н. А тебя я в счет не беру!

Г о л о с. Почему?

Ч е ч е т к и н. А потому, что я буду ставить вопрос о твоем выселении из деревни, как пьяницы и тунеядца!

Г о л о с. Не имеешь права! Это маманин дом!

Ч е ч е т к и н. Маманин дом пойдет под детский сад. Молодожены детей заведут, и садик нам ой как нужен!

Г о л о с. Не имеете права! Это частная собственность граждан!

Ч е ч е т к и н. Есть санкция прокурора! Не веришь — езжай к нему и сам спроси! Только лично его спроси!

С а м о й л о в а (тихо). Да что ж ты все врешь-то, Сан Саныч!

Ч е ч е т к и н. Не останавливай меня! Пока он разберется — я дело сделаю! (Громко.) Далее. Всех, кто желает найти себе жениха и в дальнейшем выйти замуж, прошу пройти регистрацию в комнате президиума! Все! Повестка дня исчерпана! До свиданья!

Люди расходятся.

(Самойловой.) Вот так, значит, Зинаида Михайловна! Сейчас будущим невестам дашь инструктаж.

С а м о й л о в а. Какой еще инструктаж?

Ч е ч е т к и н. Учитывая, что ты женщина замужняя, знаешь все слабости сильного пола, — проинструктируешь девчат: как надо заманивать неженатых парней и женить на себе!

С а м о й л о в а. Да ты что, рехнулся, Сап Саныч?

Ч е ч е т к и н. Другого пути у нас — НЕТУ! Для этого и улицу молодоженов задумали. Для этого электричество, консервный завод, чтоб и зимой не болтались без дела, а работали! Я нагляделся на то, как гибнут помидоры и прочее, — нагляделся. Все в нашем колхозе будет СВОЕ. Весь производственный цикл должен быть завершен ЗДЕСЬ, на месте выращивания тех же помидоров и огурцов. Хватит зависеть от Пал Палыча! Вот теперь я на него будущей осенью посмотрю, когда в районе будет неурожай овощей! Вот тогда я ему припомню, как я у него в ногах валялся! И не перечь мне, Зина! Ты женщина умная, передовая, прогрессивная! Подключайся!

С а м о й л о в а. Да нам за это выговор влепят!

Ч е ч е т к и н. Выговор не муж иль жена, с ним не век жить! Действуй! Вон девки жмутся по углам — стесняются! Действуй! Хватит ждать милости от местного начальства!

З а н а в е с.

Конец марта. Перекресток двух улиц в деревне. Это что-то вроде небольшой сельской площади. На двери магазина с красочной вывеской «Товары повседневного спроса» большой амбарный замок. Каменный дом правления колхоза «Восход». На двери афиша: «Сегодня в клубе…» Виден медпункт, перед ним на дороге два дорожных знака, обозначающих, что здесь медпункт и тут есть телефон. В глубину уходит улица строящихся красивых двухэтажных коттеджей. На переднем плане — колодезь, на цепи болтается помятое ведерко.

Вдали, на горизонте, видна почерневшая полоска трассы. Там все время проносятся машины, трактора, повозки, комбайны и прочее. На лавочке возле медпункта сидят к о л х о з н и к и в рубахе нараспашку Ж у ч о к, он сильно пьян.

Доносятся звуки гармони и разухабистые выкрики свадебной песни. У крыльца дома, скрестив руки на груди, в телогрейке и ярком пестром платке стоит т е т к а В а р я. Ей за пятьдесят.

К о л х о з н и к. Вона, вона! Опять в «Залесье» колоннами шпарют!

Ж у ч о к. Минеральные удобрения загодя для сева завозят.

Т е т к а В а р я. А нам когда же.?

Ж у ч о к. А нам поближе к уборке… подбросят двух инструкторов-погонялок! (Засмеялся.) О, добрый у меня сосед появился. Писатель. Только не признает меня, когда я под этим делом… (Щелкнул себя по горлу.)

Т е т к а В а р я. Шел бы ты, Витюша, спать.

Ж у ч о к. Я когда выпью, я никогда не сплю. Вот ты скажи, что у меня за скотская натура. Как выпью, так мне кого-нибудь отлупить охота. А лупить некого.

Т е т к а В а р я. Шел бы ты спать, Витюша. А то, не дай бог, как летом…

Ж у ч о к. А чего летом? Жеребец мне прическу попортил? (Колхознику.) Это я к нему не с той руки подошел. Он так брык, кожа вся с волосами на затылок. Хорошо, кузнец Володька успел меня подхватить. И все ничего! Я натянул кожу на лоб, и все.

Т е т к а В а р я. Да я не про то. Летом тебя полоснули ножом, и если бы не Сан Саныч — истек бы кровью…

К о л х о з н и к. Говорил участковый, что это тебя проезжие пырнули. Наши-то тебя знают и не связываются, не бьют, потому-то бить в тебе нечего: площадь для битья маленькая.

Ж у ч о к. Во! Вспомнил! (Встал.) Чего это мне лесничий — сосед дядя Миша грозился? А? Я сейчас ему… (И он ринулся мимо тетки Вари в дом.)

Тетка Варя убегает за ним. Слышен звон посуды, какие-то выкрики, и вот Витьку вышибают из дома, и вслед ему летят его тужурка и кожаный, на меху, летный шлем. Витька смеется. Одевается.

Да шут с вами! Не хотите — не надо. Я здесь посижу.

Подходит Р о д и о н о в.

Р о д и о н о в. Здравствуйте! Витя, ты опять?

Ж у ч о к. Ага.

Р о д и о н о в. Иди домой. Пожалей жену.

Ж у ч о к. Не могу я… понимаешь, сосед, не могу. Я как выпью — мне надо обязательно быть в коллективе. Даже спать я люблю в коллективе. Я пойду сейчас на стан и… Чего там? (Голова у него беспомощно упала, и он на несколько секунд отключился.)

Р о д и о н о в. Ну что, Василий Иванович? Уговор дороже денег? Сейчас закончим крыть полы, вставим новые рамы в окна — и нужно печи бить!

К о л х о з н и к. Дикалон будет? (Пауза.) Дикалон будет — будут и печки. А без дикалона — какая же работа у печника?

Р о д и о н о в. Ну, как хотите. Я могу и сам печки бить.

К о л х о з н и к. Ой-ей-ей!

Р о д и о н о в. Серьезно. Не хотите — теряете прямо заработок. А полсотни за каждую печь на улице не валяются.

Т е т к а В а р я (вышла и наблюдает за спящим Витькой). Иди, дед, иди, не кобенься. А то заработок уплывет.

К о л х о з н и к. Ну хорошо. Уговорили. Пойду посмотрю. (Встал и направился в сторону.)

Т е т к а В а р я (негромко). Вы, мил человек, только одно помните: нашему деду до срока ни грамма не наливайте. А то он развезет вам глину по каждой кладке на две недели.

Р о д и о н о в. Спасибо за предупреждение. (Уходит.)

Ж у ч о к (очнулся). Ой, жажда мучит! Ой, испить бы чего!

Т е т к а В а р я. Счас я тебе вынесу кваску… Погоди малость. (Уходит в дом.)

Но Витька ждать не стал. Подошел к срубу, заглянул в колодезь.

Ж у ч о к. О! Болтуны болтают — воды не видать — восемнадцать метров. А она — вот она… ее рукой достать можно…

Он потянулся рукой в колодезь. В это время т е т к а В а р я вынесла ему в ковшике квасу.

Т е т к а В а р я. Витька! Ты с ума сошел!

Витька на окрик повернулся, поскользнулся и — только мелькнули его ноги — свалился вниз.

(Закричала.) Он! Ой, люди! Помогите! Люди! Помогите!

Из дома выскочили м у ж ч и н ы и ж е н щ и н ы — все в нарядном, но без пальто. Появился Ч е ч е т к и н.

Г о л о с а. Да что случилось-то?

— Да Витька Жучок в колодезь упал…

— Чего его, лешего, туда понесло?

— Да напиться хотел!

— Витька, ты живой?

Г о л о с Ж у ч к а. А чего мне сделается? Бадью давайте! Холодно здесь!

Опускают ведро в колодезь.

Г о л о с. Ну держись, что ли! Крепче держись!

Г о л о с Ж у ч к а. Да знаю я! Что вы меня все учите?! Тяните веселее…

Подтягивают до середины.

Г о л о с а. Ты спокойно, спокойно!

— А ты тоже, Колянь, не дергай, не рывком.

— Ну еще чуть-чуть и…

И вдруг ведро сорвалось — и в колодезь.

— О, черт сорвался!

— Давай быстрее!

— Ну лови, что ли! Витька! Слышишь?

Г о л о с Ж у ч к а. Бр-р-р-р! Замерзаю я! Вы что, меня искалечить решили?

Г о л о с а. Держись, деятель!

— Это ему вместо вытрезвителя!

— Да вроде бы крещенье давно миновало.

Т е т к а В а р я (крестится). Господи! Помоги ему, окаянному алкоголику…

Г о л о с а. Ну еще чуть-чуть.

— Ну давай руку-то!

— Ну вот так! И…

И уже теперь под руководством Чечеткина Жучка вызволяют из колодца. Подхватили.

Ч е ч е т к и н. В медчасть его. Да поживее! Спиртом его растереть. Спиртом!

Жучок не выдержал последних слов председателя.

Ж у ч о к. Зачем же на растирку переводить?! Лучше изнутри! Изнутри!!!

Жучка унесли. Постепенно люди расходятся. Возле председателя остались два-три человека, среди них Родионов.

Р о д и о н о в. Ну что, Сан Саныч, теперь вы его уволите?

Ч е ч е т к и н. Ну и дела!

Р о д и о н о в. Я говорю, уволите, что ли, его, Витьку Жучка?

Ч е ч е т к и н. Не могу, гражданин любезный. Не могу! Работать завтра некому будет, если я за каждую пьянку их увольнять буду. Пока девчата своей красотой молодежь из «Залесья» сманят да пока этот порядок коттеджей не выстроим — мне перед каждым пьянчугой в пояс кланяться надо. Весь расчет только на технику.

Р о д и о н о в. Так она идет с заводов, техника.

Ч е ч е т к и н. У нас одна большая беда. Мы любим обобщения. «Село». Отлично. А конкретно — когда в наш колхоз придет электричество, техника, удобрения? Вон шуруют по шоссе! Прямо любо смотреть! И товарищ Шумов не шумит, об нем начальство думает. А у меня на сегодняшний день всего пятнадцать процентов необходимого удобрения завезено. А семян повышенной категории всхожести всего десять. Десять! Во как!

Р о д и о н о в. Так как же вы поведете посевную?

Ч е ч е т к и н. Так на то, говорят, у нас русская смекалка имеется. Не хочется шельмовать да обманывать. Но ведь не для себя же! А для хозяйства. А оно у меня, к сожалению, среднее! Вот что, Алексей Петрович! Сейчас к нам приедет Николай Амвросиевич… начальство… Так вы, ну словно бы между прочим, загляните в правление. Ведь вам и для книжки это полезно послушать. И при вас, у меня такой расчет, ему трудно будет сказать «нет». Может, чего и пообещает… А?

Р о д и о н о в. Ну что ж, завязался я с вами, Сан Саныч, в один узелок — приду!

Ч е ч е т к и н. Так что мы еще посмотрим, что у нас в этом году созреет. Посмотрим.

Т е т к а В а р я (смотрит с сожалением). Вот я диву на вас даюсь!

Ч е ч е т к и н. А чего дивиться-то?

Р о д и о н о в. Просто у нас выработалась такая привычка — докладывать только об успехах, ну а если сегодня временный неуспех, тогда как? Вот посмотрите на этот магазин. Какой там выбор? Электричество провели, холодильники поставили, загляни в любой дом, в любой холодильник — и чего там только нет.

Т е т к а В а р я. Нет, я не жалуюсь. Мы с Жучковой Лидой как по осени телка заколем, так, считай, на сезон запас. Картошка, овощи — свои. Варенья-соленья — свои. Колбасы маловато… Избаловались мы. Не соблюдаем посты… То есть не устраиваем разгрузку. Отсюда печень да почки больные, потому как мы все… как это… белковое все едим. И выходит, что раньше церковь, блюла посты и больше беспокоилась о здоровье людей, чем нонешняя медицина. А врачи, видать, на нас махнули рукой, а сами бездиетную пищу лопают за три щеки! Вот как я понимаю!

Ч е ч е т к и н. Уж больно мудрено!

Р о д и о н о в. А смысл большой! Нет, серьезно, тетя Варя, я к вам зайду, — это полезные мысли, хоть в деревне, хоть в пустыне, а полезные.

Т е т к а В а р я. Заходите, милок. Я вас той телятинкой угощу!

Чечеткин и Родионов идут в правление. Из медчасти громко, но красиво запел пьяный Витька.

З а н а в е с.

Яркий солнечный день. Весна. Идет сев. За строительным вагончиком видны контуры будущих коровников, торчит водонапорная башня. Вдали видны терриконообразные насыпи из гравия. На штабеле досок сидят В и т ь к а Ж у ч о к и Р о д и о н о в. К Жучку подбегает его четырнадцатилетний сын А н д р ю ш а.

А н д р ю ш а (отдавая термос). Во, пап. Как просил, двойная заварка.

Ж у ч о к. Молодец, Андрюха. Ну, что там мамка?

А н д р ю ш а. Она пошла доить. Чего еще надо, а то мне некогда.

Ж у ч о к. Беги, сынок.

Андрюша убегает. Жучок отвинчивает стаканчик, наливает чай. Покосился на Родионова.

Не хочешь угоститься, сосед?

Р о д и о н о в. Спасибо. Что, с похмелья, что ли?

Ж у ч о к (смущенно). Да не пью я с тех пор… после колодца-то. Видно, мне своей смертью не помереть. (Пьет чай.) От сна это. Мы тут по три смены. Подменяемся только на час-два — и снова в кабину. Так вот, чтоб не спать…

Р о д и о н о в. Вить! Ты вот не умеешь остановиться, когда пьешь. Да?

Жучок виновато и смущенно кивнул головой.

А голова наутро не болит?

Ж у ч о к. А кому ж мне жаловаться?

Р о д и о н о в. Резонно. Я-то думал, что после прошлого года, когда я тебя перед начальством выгораживал…

Ж у ч о к. Простите меня. Вот клянусь, никогда больше…

Р о д и о н о в. Эх, Витя! Ты так же клялся в прошлом году. А потом на свадьбе набрался, что и в колодезь угодил… Срамота!

Ж у ч о к. Ну, сказал же, что больше ни капли, ни по какому поводу…

Р о д и о н о в. Ты не злись, не взвинчивайся. Это мне на тебя злиться надо. Я тебя терплю, надеюсь, что сосед хоть за ум возьмется на пятом десятке. Ведь тебе сорок один?

Ж у ч о к. Сорок два.

Пауза. Подходит Ч е ч е т к и н. Жучок поспешно взял термос и уходит. К Чечеткину подходит прораб Ф и л я.

Ф и л я. Сан Саныч! Уговор дороже денег.

Ч е ч е т к и н. Раньше бы я тебя спросил: на тебе крест есть? Ты на что меня толкаешь? Вон! Четыре самосвала бросил в грязь на дороге — и подпиши ему акт о приемке четырехкилометровой асфальтированной трассы от села до комплекса. Ты что, шутишь или с ума сошел? Пока все не сделаете — никаких подписей ставить не буду.

Ф и л я. Напрасно зарекаетесь, товарищ Чечеткин. Начальство заставит тебя подписать!

Ч е ч е т к и н. Что? Липу? Никто меня не заставит.

Ф и л я. Но ты пойми, чудак-человек… Мне наряды за месяц закрыть надо, а по новым правилам без акта с твоей подписью и говорить не желают. А я тебе, Сап Саныч, в будущем квартале в самую первую очередь эту самую дорогу прямо на блюдечке с голубой каемочкой преподнесу.

Ч е ч е т к и н. Слушай, Филя, ты не Ильф, и не Петров, и не Остап Бендер — и оставь меня в покое. Я сказал твердо: не закончите — не подпишу. Баста!

Ф и л я. Ну, смотри, Чечеткин, пожалеешь…

Ч е ч е т к и н. Вот писатель, корреспондент газеты «Правда». Пишет о наших достижениях. Пусть он скажет; если он скажет, что я должен подписать, — я подпишу. А нет…

Ф и л я. Писатели, корреспонденты… (Махнул рукой и ушел.)

Ч е ч е т к и н. Ну что же это такое? Ни в какие ворота не лезет! Ведь осудила партия приписки. Ведь кой-кому так по шапке влепили за обман государства, а тут — на́ тебе! Подпиши липу о сдаче несуществующей дороги!

Р о д и о н о в. Вы выбрали правильную позицию, Сан Саныч. И не отступайте: сейчас вы подпишете приемку несуществующей дороги, а завтра вам предложат подписать приемку недостроенного комплекса. И судить за липу в первую очередь будут вас!

Ч е ч е т к и н. Господи, боже ж ты мой! Создали проект комплекса без кормоцеха. Настоял. Включили в проект кормоцех. А финансирование строительства не предусмотрено. Откуда мне брать деньги? Ну, выкрутились. Ну, изловчились — нашли. А тут выясняется — в генеральном плане не предусмотрено жилье для людей, что этот комплекс должны обслуживать. Бросаюсь в районное управление. А главбух нахально смеется в глаза: «Своих старух будешь на тракторе возить на работу». Я в райком. Там нажали, убедили, исправили ошибку, а стройматериалы под это несчастное жилье не дают. В «Сельхозтехнике» один ответ: «У вас нет лимитов на этот стройматериал». Я в потребкооперацию, а там ответ: «Колхозы обслуживает «Сельхозтехника», а мы обслуживаем индивидуалов. Будете строить себе дом — милости просим, обеспечим!»

Р о д и о н о в. Неправда! Я к ним обратился, так у них гвоздей выпросить невозможно, а не то что вагонки или теса для обшивки дома. «Вы представитель интеллигенции, так что обращайтесь в сельсовет, а мы обслуживаем колхозников». В сельсовете говорят только «нет», а «да» они давно не употребляют. Что бы ни случилось, по любому поводу дружное «нет».

Ч е ч е т к и н. Вот как вас прижали.

Р о д и о н о в. Я фельетон в газету напишу по самым типичным и не единичным фактам или «светлую» сатирическую комедию грохну!

Ч е ч е т к и н. Никто фельетон не напечатает, «светлую» комедию не пропустят.

Р о д и о н о в. Пропустят. Вон «Правда» дала фельетон, как сдавали «в эксплуатацию» несуществующий ремонтный завод… под Ленинградом.

Ч е ч е т к и н. Ну, посмотрим. Нет, ты объясни мне, почему же у Пал Палыча Шумова в «Залесье» нету этих «мелких издержек»? Почему он сеет пшеницу семенами стопроцентной всхожести? А? Почему обещали мне «УАЗ», а отдали в «Залесье»? А там ведь два таких же «УАЗа» уже бегают пять лет. Сколько этих «почему»! Ведь не теще я дачу строю, а межколхозный откормочный комплекс, который будет образцом для всей этой зоны нашего региона. А! (Он махнул рукой и замолчал. Потом, немного успокоившись, спросил.) Картошку из Москвы возите? Стыдно. Неужели мы здесь для вас мешка картошки не найдем?

Р о д и о н о в. Полно об этом, Сан Саныч. Скажите, Сан Саныч, вы водку пьете?

Ч е ч е т к и н. Как все нормальные люди.

Р о д и о н о в. А говорят, что вы непьющий и потому так преследуете пьяниц.

Ч е ч е т к и н. А вы пьете? То-то! Но ни меня, ни вас никто никогда и нигде пьяным не видел. Надо знать, когда, сколько и с кем.

Р о д и о н о в. Отличное изречение.

Ч е ч е т к и н. Это я прочитал в вашем Центральном Доме литераторов, внизу, в подвальчике. А чего вы спросили, пью ли я?

Р о д и о н о в. Да хочу вас с Владимиром Ивановичем да с женами пригласить ко мне в субботу на день рождения. Чтоб посидеть часок-другой раскрепощенными, поговорить…

Ч е ч е т к и н. Нет! Сейчас это исключено. Пока не отсеемся. Не обессудьте! Вот видите, какой я неудобный. Напрасно вы с нас писать хотите что-то…

Р о д и о н о в. Почему же? Вы типичное для Нечерноземья хозяйство.

Ч е ч е т к и н. Ни рыба ни мясо. Ни отстающие, ни передовые. Раньше бы сказали «гнилое болото», а теперь с напускным уважением — «среднее хозяйство». А ведь, честно-то говоря, этих средних-то большинство в стране. И это они всю страну кормят. Но вам все же лучше было бы поселиться в «Залесье» — оттуда победные реляции складно идут.

Р о д и о н о в. Да прежде чем писать о вас, я ведь всю страну изъездил. Видел передовиков и посильнее вашего «Залесья». Колхоз «Родина» Шипуновского района на Алтае. Там на базе колхоза создана школа передового опыта ведения хозяйства. И создали ее герои колхозного движения. Там же «Страна Советов». Или под Костромой у Прасковьи Андреевны Малининой. Вот талантище! Вот умница! Да сколько еще их на нашей земле! Но я выбрал вас потому, что вы типичный средний и стремящийся вперед колхоз. (Пауза.) Пойду посмотрю, как там с дверными проемами в коровниках: ведь туда же трактор-кормораздатчик не пройдет!

Ч е ч е т к и н. Да на это есть прораб.

Родионов уходит. Чечеткин некоторое время сидит один. Вбегает М а ш е н ь к а.

М а ш е н ь к а. Сан Сапыч!

Ч е ч е т к и н. Что с тобой, красавица? На тебе лица нет! Словно за тобой волки гонятся!

М а ш е н ь к а. Хуже. Не отпускает Пал Палыч Толика!

Ч е ч е т к и н. Как это — не отпускает? Существует закон о труде. За две недели подается заявление «по собственному желанию» или «по семейным обстоятельствам», а там, через две недели, хоть трава не расти!

М а ш е н ь к а. Да не принимает он нашего заявления «по собственному»!

Ч е ч е т к и н. Не имеет права!

М а ш е н ь к а. Так же и Толик ему сказал: «Не имеете права!» А он как взбычился: «Это все проделки Чечеткина. Он уже три пары молодых сманил к себе! Не пущу, хоть разорвитесь!» (Заплакала.) А мне без Толика…

Ч е ч е т к и н. Погоди реветь! Теперь слезами никого не удивишь!

М а ш е н ь к а. Толик сказал: «Если любишь, то все равно, где нам после свадьбы жить». И Пал Палыч телятницам твердую зарплату установил — двести двадцать рэ. А там еще прогрессивка, квартальные, тринадцатая зарплата. На круг чистыми выходит по двести семьдесят в месяц.

Ч е ч е т к и н. Ну что ж. Резон. Иди в «Залесье». Иди. А домик новый, во-он тот, расписанный петухами, отдадим приезжим… Да тебе все равно дом-то и не нужен — вон у мамани хоромы… И наша для вас твердая зарплата в двести пятьдесят рэ тебе ни к чему! И тоже квартальные, прогрессивка, тринадцатая зарплата да две недели дополнительно к отпуску… телятницам… Как и положено нам, «среднему хозяйству» Нечерноземья! Вот так. А там детишки пойдут… будешь бегать сюда к мамане за двадцать километров… А у них, у детишек, мода такая — первые два года всеми болячками переболеть, то коклюш, то свинка. А там на чужих-то руках ребеночек не очень-то заздоровеет…

М а ш е н ь к а. Ой, да и что вы меня терзаете!

Ч е ч е т к и н. Ничего я тебя не терзаю. Я просто жизнь знаю. И знаю наперед, что будет. А ты уж мерекай своей талантливой головкой как умеешь. Только намыкаетесь с Толиком по общежитиям, примчитесь ко мне…

М а ш е н ь к а. Знаю, знаю! А вы нас обратно не возьмете!

Ч е ч е т к и н. Почему это не возьму? Возьму с удовольствием. Способные люди, да еще специалисты сельского хозяйства, ох как нужны нам! Возьму обязательно! Будь спокойна! Только вот домик расписной… На него уже два заявления в правлении лежат… Не смогу я его до вашего раздумья беречь так долго!

М а ш е н ь к а (решительно). Все! Никаких разговоров! Раз по закону положено! Все! Завтра же вселяемся! Все! О! Начальство приехало! Сам Николай Амвросиевич! Сюда идут! Так, Сан Саныч, уговор дороже денег? Могу вселяться?

Ч е ч е т к и н. Так дом-то еще недостроен!

М а ш е н ь к а. Сами достроим! Пошла я! (Уходит.)

Входит Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч. За ним — Ф и л я.

Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч (Филе). Ладно. Ступай. Разберемся как-нибудь. Здравствуйте, товарищ Чечеткин.

Филя уходит.

Ч е ч е т к и н. Здравствуйте, Николай Амвросиевич. В контору пойдем или…

Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч. Посидим пять минут на воздухе. Я нынче целый день по кабинетам мотаюсь. Дай хоть на весну поглядеть…

Ч е ч е т к и н. Глядите.

Пауза.

Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч (смотрит в сторону). Я смотрю, прижился у тебя писатель. Не мешает?

Ч е ч е т к и н. А как он может помешать?

Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч. Очень просто. Есть у нас такая категория выскочек. Обо всем-то они судят, все-то они лучше других знают. А копнешь его поглубже — глянь! — а там пустота.

Ч е ч е т к и н. Не знаю. Может, вам просто не везет.

Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч. Чего ты его защищаешь, уж не спелись ли?

Ч е ч е т к и н. Он не дирижер, я не певец.

Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч. Вот-вот! Теперь увидел я Чечеткина. До этого-то передо мной либерал стоял, а вот теперь Сан Саныч — железная рука. Защищаешь.

Ч е ч е т к и н. Чего мне его защищать? Он и сам за себя постоять может. Между прочим, практику колхозного строительства изучает почти четверть века. Иной раз такое подскажет, что ни на одном нашем семинаре не услышишь. Вы знаете, почему этот писатель у нас?

Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч. Говорят, грибы любит. Избенку соорудил.

Ч е ч е т к и н. Они, эти писатели, кинули негромкий клич: «Писатель! Возьми шефство над стройкой века!» И поехали. Кто на БАМ, на КамАЗ, а наш — помогать селу. Дело политическое. Вы разве не знали?

Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч. Знаю, знаю. Он нам уши прожужжал про твою партизанщину. Если б не он, схлопотал бы Чечеткин строгача с вознесением к самому господу богу за свою консервную фабрику!

Ч е ч е т к и н. Ведь не я это придумал.

Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч. Как не ты? А кто же?

Ч е ч е т к и н. Общее собрание. А решение собрания — для меня закон. Ведь так же! Только Верховный Совет или Совет колхозов может отменить. У нас получается законченный производственный цикл на месте! Теперь не будем бегать к кооператорам: «Возьмите, христа ради, наши помидорчики-огурчики! А то все погибнет!» Теперь и колхозник веселей глядит: сам видит, что его труд на пользу идет. И не пропадает даром! И вам, местным руководителям, за то, что своевременно поддержали прогрессивное начинание, — слава и хвала! Все же в общую, ГОСУДАРСТВЕННУЮ, копилку идет! Вот вам один из первых результатов подъема второй целины — Нечерноземья!

Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч. Хитер ты, Сан Саныч! Жуть!

Ч е ч е т к и н. Нам, середнякам, без хитрости и дня не прожить!

Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч. На тебя жалуется Шумов. Кадры у него сманиваешь!

Ч е ч е т к и н. Поклеп! Ну чистый поклеп! У нас в стране для всех один закон, хоть для Пал Палыча, хоть для Сан Саныча! Ведь так? Люди ищут где лучше! Надо создать им такие условия, чтоб они и работали, и жили как праздник праздновали, а там только успевай направлять их энергию.

Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч. Ну со временем…

Ч е ч е т к и н. Так надо не ждать, а сейчас же, немедленно, создавать условия! Вон посмотрите, сколько в нашем районе забитых досками домов! Это ведь о чем-то говорит. Так что давайте уж сейчас все условия молодежи. И ставки твердые, да не ниже городских, и культуру, и писателей с артистами — давайте всех на село! Чтоб сегодня светло да радостно было, а не со временем. Напрасно вы на писателя осерчали за то, что он вас по делу критикнул. Этот Алексей Петрович нам не заноза в пятке, а помощь реальная.

Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч. Ну и слава богу, как говорили наши предки. Значит, только польза от него. Что у тебя с севом? Я проехал по полям — всходы дружные.

Ч е ч е т к и н. Это благодаря вам, Николай Амвросиевич, и Лидии Матвеевне. Не вступись вы за нас, не поломай дурную практику «всем сестрам по серьгам», сидели бы мы с моим агрономом в специзоляторе…

Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч. Ну чего об этом вспоминать! Бывает всякое в жизни. Ты чего такой насупленный нынче?

Ч е ч е т к и н. Я всегда такой.

Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч. Нет. Сегодня какой-то особенный. И ершистый, да не злой.

Ч е ч е т к и н. А чего мне быть другим! Вы посмотрите, что получается? Людей и техники не хватает. Дороги нет. А тут еще прораб пристал: «Подпиши акт о приемке дороги». Вон, гляньте! Четыре самосвала гравия в грязь спустил и назвал эту акцию «окончанием работ на дороге». Ну что вы скажете?

Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч. Нехорошо, конечно. Но и его понять нужно. У него сколько таких объектов? А на него жмут. Ты попробуй сядь на его место?

Ч е ч е т к и н. Да что мне, свобода надоела?

Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч. Вот видишь! А ворчишь!

Ч е ч е т к и н. Так зачем же за все сразу хвататься? Тут и строительство комбината, и дорога, и десятка два в районе еще не завершенных объектов — и он мечется как угорелый. А не проще ли законсервировать все, что сейчас не под силу закончить, и строить самое главное…

Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч. Так у него неглавных объектов-то нету! Понимаешь? У него они все главные. И везде сидят такие Сан Санычи и жмут на него. В Князеве бригадир его чуть не до смерти избил…

Ч е ч е т к и н. То-то, я смотрю, они в Князеве все вмиг закончили. Даже газончик под цветы у коровника сотворили…

Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч. Система физического нажима — преступна!

Ч е ч е т к и н. Значит, там, где на них жмут, они поворачиваются, дышат шибчее.

Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч. Везде стройка, и везде не хватает рук и техники.

Ч е ч е т к и н. Не так, Николай Амвросиевич. Не так!

Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч. А как?

Ч е ч е т к и н. А вот так: где все рассчитано, учтено, составлены точные графики, увязано со смежниками, с поставщиками, с транспортниками, да еще форы дали строителям десятка два дней, вот там не бывает липовых актов о приемке несуществующих дорог и заводов.

Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч. Чужую беду руками разведу, а к своей ума не приложу.

Ч е ч е т к и н. Тоже правильно.

Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч. А все же сегодня ты не подпишешь ему акт — завтра ему закроют финансирование. Карьеры прекратят отпуск гравия и песка. Комбинат вместо железобетонных изделий большой кукиш под нос сунет. А подпишешь — все у него сойдется. И завтра же… ну, я имею в виду — в течение лета… он тебе эту дорогу без шумихи, глядь, и добьет.

Ч е ч е т к и н. Значит, вы мне приказываете подписать липовый акт? А где же тот гравий, что полагается положить в тело этой дороги? Или он мне грунтовку на тарелочке с синей каемочкой? А?

Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч. У него сложные подсчеты. Но человек он честный. Мне откровенно его жаль. И рабочим он должен заплатить. Суровый, но закон. Так что, если хочешь рассчитывать и в дальнейшем на нашу поддержку… а там смотри.

Ч е ч е т к и н. И это называется…

Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч. Я просто прошу тебя. Прошу. И приказывать не смею. Если хочешь со строителями и дальше жить в мире — подпиши ты им этот треклятый акт. Я тебе слово даю, что я с них, с этой дорогой, не слезу. Пусть хоть самому Канахину идут на нас жаловаться, а я их прижму так, что дорогу экстра-классом принимать будем летом.

Ч е ч е т к и н. Не могу перечить. Я человек дисциплинированный. Не хочу пустое узколобое упрямство выдавать за принципиальность. Но я о другом вас хочу спросить, дорогой Николай Амвросиевич: как же так получается? Когда ставили меня сюда — обещали чуть ли не златые горы, а теперь вы все чаще мимо нашего среднего хозяйства пролетаете? Это не зависть! Нет! Это говорит обида. Такую махину затеяли: поднять Нечерноземье до уровня государственной житницы, и тут же, бок о бок, нечестность, подделки, приписки. Разве это совместимо?

Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч (кричит). Эй, прораб! Филипп Михалыч! Тебя Сан Саныч кличет. Поди сюда на минутку. (Чечеткину.) Большое рождается в муках, и мы не попрем против природы.

Ч е ч е т к и н. Да это же все не так. Желаемое за действительное выдаем. А кого обманываем?

Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч. Вот увидишь, буквально через месяц-два у нас резко все изменится. Готовится постановление о трудовой дисциплине. Строительным министерствам выделяются дополнительные фонды. Увидишь, я говорю, Сан Саныч. Ну, я пройду немного по стройке. Но ты не сопровождай меня. Не люблю я это… чинопоклонение… (Уходит.)

Входит Ф и л я.

Ч е ч е т к и н. Ну, давай, что ли, твой акт.

Тот протянул акт с подсунутой под него дощечкой.

Ну, смотри, Филька, — обманешь…

Ф и л я (посмеиваясь). В суд подадите?

Ч е ч е т к и н. Ты вон моих трактористов видел. Драчуны — жуть. Им только по стакану поднеси — брата родного отделают под шкурку. Не будет дороги — лучше не появляйся ни в районе, ни в нашей области. То, что было в Князеве, — смотри, вон до сих пор синячок еще виден под глазом, — только цветочки. А ягодки… (Передает ему акт.)

Ф и л я. Опять «темная». Да сделаю я тебе этот участок дороги. Ей-богу, сделаю. Слово даю. (Поспешно уходит.)

Подошел Р о д и о н о в.

Р о д и о н о в. Значит, все-таки они из вас эту подпись выжали?

Ч е ч е т к и н. У меня тоже свой расчет, своя голова. Надо менять формы общения с такими людьми. Им кажется, что если ты с ними элементарно вежлив, — значит, либо ты дурак и тряпка, либо гнилой интеллигент. А вот как немного в этих отношениях наступает суровый момент, они сразу глазки открывают: «Ишь ты! А с ним надо поосторожней! А то, не дай бог, еще и укусит! Или «темную» сотворит!»

З а н а в е с.

Декорация первой картины. Яркий и жаркий солнечный день. Знойный воздух колышется за окнами. И за ним, как за маревом, почти не видно панорамы города. В кабинете никого нет. Несколько раз настоятельно звонит телефон. Вбегает Т а н я. Снимает трубку.

Т а н я. Секретарь товарища Канахина вас слушает, Савелий Илларионович!

Голос Савелия Илларионовича: «Здравствуйте, Татьяна Петровна! Я что-то вторые сутки не могу найти Александра Феодосьевича».

Он на покосе. Даже домой не приезжает. Сам косит и всех наших аппаратчиков заставил косить.

Голос Савелия Илларионовича: «Круто. Но успехи-то есть?»

Я точно назвать цифру не могу, но знаю, что план по заготовке кормов уже перевыполнен. Но еще много спелой травы на лугах. Вот они и подбирают все дочиста.

Голос Савелия Илларионовича: «Молодцы, молодцы! Как появится — пусть найдет меня. У меня к нему есть дело. Но не срочное. Спасибо». И тут же частые гудки. Таня положила трубку. Что-то написала на календаре Канахина и ушла из кабинета. Ей навстречу входит Т о б о л ь ц е в а.

Т о б о л ь ц е в а. Здравствуйте, Танечка.

Т а н я. Здравствуйте, Лидия Матвеевна.

Т о б о л ь ц е в а. Я от Александра Феодосьевича. Он просил передать вам, чтобы вы связались с Николаем Амвросиевичем и он организовал сегодня на берегу Тверцы, возле дома отдыха, ужин для косцов. Передайте, сказал, что ужин должен быть по первому разряду.

Т а н я. Спасибо, Лидия Матвеевна. Я сейчас же свяжусь с ним.

Уходят из кабинета.

Некоторое время никого нет. Несколько раз звонят телефоны на разные голоса. Пауза. Поспешно входит К а н а х и н. Его трудно узнать. Он в легкой тенниске, волосы взлохмачены, к брюкам прицепились обрезки травы. За ним спешит Т а н я.

Т а н я. Ваше распоряжение насчет ужина у Тверцы выполняется. Звонил Савелий Илларионович. Сказал, что дело не срочное, и просил вас найти его.

К а н а х и н. Спасибо. Таня.

Таня уходит.

Канахин приводит себя в порядок. Открыл дверку маленькой комнатки и ушел туда. Через паузу возвращается с полотенцем в руках, поднял телефонную трубку. Пауза. Ждет.

Голос в трубке: «Помощник Савелия Илларионовича слушает вас».

Здравствуйте, Дмитрий Иннокентьевич. Меня искал Савелий Илларионович.

Голос в трубке: «Он пошел попить чаю. Позвать его?»

Ни в коем случае. Я перезвоню через полчаса.

Голос в трубке: «Я вас понял».

И тут же частые гудки. Канахин положил трубку. Решительно, с полотенцем, ушел в заднюю комнатенку. Через паузу возвращается причесанным, в легком чесучовом пиджаке с короткими рукавами.

Подвинул к себе папки с бумагами. Просматривает.

Что-то подписывает. Что-то откладывает в сторону. Работает. Пауза.

Входит Т а н я.

Т а н я. Александр Феодосьевич, приехал Николай Амвросиевич.

К а н а х и н. Пусть подождет немного. Я сейчас тебе позвоню. Тут есть одно срочное. Надо оформить в первом отделе.

Т а н я. Хорошо. (Уходит.)

Снова Канахин один в кабинете. Вот закончил работу и нажал на кнопку. Тут же входят Т а н я и Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч.

К а н а х и н. Здравствуй, Николай Амвросиевич. Сядь на минутку — я сейчас закончу. Танечка! Вот это срочно. А это я подписал. Ко мне никого и ни с кем пока не соединять! Так!

Таня уходит.

Ну, Николай Амвросиевич! Видел?

Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч. Диво! Диво!

К а н а х и н. Еще не то будет! Как у нас говорили: мы сюда не чихать за девять тысяч километров приехали! Ха-ха! Но, друг мой, рано праздновать! Надо еще чуточек поднажать, и мы не только с кормами до новины, а сможем в зимовку уйти с увеличением поголовья. Вот так.

Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч. Безусловно, Александр Феодосьевич!

К а н а х и н. Пока я занимался кормами, появилась серьезная статья в центральной газете. И кое-кто подумал, что я забыл о строительстве. Район не выполнил планы освоения капиталовложений по сельскому строительству за первое полугодие. И один из серьезнейших упреков в ваш адрес, Николай Амвросиевич…

Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч. Знаю.

Голос Тани по селектору: «Александр Феодосьевич, по городскому из Москвы второй раз вам звонит Алексей Петрович Родионов. Соединить?»

К а н а х и н (в селектор). Я же просил вас, Танечка. Попросите перезвонить через пятнадцать — двадцать минут.

Голос Тани: «Понятненько!»

Этот человек едет не из села в город, а из столицы в глухую деревню. А мы никак не решимся помочь ему узаконить дедовский дом. Ведь это же смешно! Чем больше людей творческого труда поселится у нас, тем легче нам изнутри влиять на воспитание тружеников села. Ведь это же ясно как белый день. Обиделись на критику? Ну почему, почему вы никак не решитесь на это оформление?

Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч. За такие вот оформления был строго наказан, а потом с почетом отправлен на заслуженный отдых ваш предшественник Гаврила Николаевич Парашин. Тут столько домов брошенных напродавали, что окрестности нашего города превратили в сплошной дачный массив. Работала целая комиссия. Влепили не только строгачей, а и с занесением и с передачей дел в прокуратуру.

К а н а х и н. При чем тут прокуратура?

Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч. Вам и в голову не придет, потому что вы сами не способны совершать подобные махинации. А из больших городов приезжали сюда — под флагом помощи селу, — приобретали дома и, на правах собственности, перепродавали таким темным лошадкам, о которых печалится скамья подсудимых. Вот комиссия-то часть купчих аннулировала. Деньги вернула хозяевам. А дома передала в распоряжение колхозов для организации в них общежитий сезонникам. И нам строжайше запретили впредь даже ухом вести в сторону продажи изб горожанам, не работающим в колхозах. Это самая объективная справка. Я лично против этого писателя ничего не имею, но сегодня он написал строгий очерк о нас в центральной газете, а завтра настрочит фельетон. А мы с вами, уважаемый Александр Феодосьевич, будем плясать под его дудку и угадывать его «прогрессивные» желания на селе.

К а н а х и н. Что-то вы очень уж строго с ним!

Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч. Будешь строг. Я вон недавно ездил на строительство межколхозного откормкомбината. Там строители, тоже их понять надо, не довели самую малость большой трассы. Дело касалось двух-трех дней. Им потребовался акт приемки. Ну, нехорошо это, знаю, но надо и их понять! Так что вы думаете? Чечеткин стал каким-то неуправляемым. Встал на дыбы: «Не подпишу! Это фикция!» Позже-то он понял и даже сам осудил свое упрямство, которое сей московский писатель трактовал как принципиальную позицию. Вот куда идет наше попустительство!

К а н а х и н. А с другой стороны, мы же ничего незаконного не делаем? Чего нам бояться гласности, чего бояться своей же партийной прессы?

Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч. Материал, опубликованный под рубрикой «Будни или горизонты Нечерноземья», как правило, влечет за собой оргвыводы.

К а н а х и н (сердито). Ну что? Бездельников, очковтирателей, лодырей, спекулянтов — гнать и гнать с этого великого дела! Нечерноземье не очередная кампания, а акция всесоюзного значения, огромной важности. Вы же прекрасно знаете, что́ стоит за освоением этих земель. Это же политика партии и государства. И тут не может быть никаких скидок никому. Как хотите, а я буду приветствовать присутствие писателя на одной из строек села.

Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч. Так пусть и присутствует. Кто ему не рад… такому умному…

К а н а х и н. Так вы не ответили мне на конкретный вопрос: почему допущено невыполнение плана освоения средств на сельское строительство?

Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч. Александр Феодосьевич! Это очень сложный комплекс взаимосвязанных вопросов. Вы знаете, что ни производственная, ни материальная база наших строителей не может быть основой для выполнения одновременно стольких объектов. Этот шлейф незавершенок тянется уже несколько лет. Мы беремся строить новые объекты, не закончив и не имея возможности в срок закончить начатые. А нас обязывают. Нам предлагают «мобилизоваться». Ну, а сколько ни мобилизуйся — производственная база не вырастет в три раза. Я это говорю с горечью, потому что ни вас, ни кого-то еще обманывать не намерен.

К а н а х и н. Это правильно, что не намерены обманывать. И тем не менее я буду просить бюро создать специальную комиссию, которая, изучив причины, учтя все входящие и исходящие мотивы, могла бы дать профессиональную установку, как вывести наших строителей из этого глупейшего прорыва.

Голос Тани по селектору: «Александр Феодосьевич. По городскому из Москвы Алексей Петрович Родионов».

Ну что за напасть? (По селектору.) Таня! Я же просил вас передать, чтобы позвонил через пятнадцать — двадцать минут.

Голос Тани: «А уже прошло полчаса, Александр Феодосьевич».

Ладно. (Берет трубку. Нежным, ласковым и измученным голосом.) Да, я слушаю вас, Алексей Петрович.

Голос Родионова: «Вы просили меня позвонить вам через пару недель».

Вам нужна для очерка справка о ходе заготовки кормов. С этим у нас дело обстоит хорошо. Боюсь, не решаюсь сказать «отлично», но «ХОРОШО» могу сказать твердо.

Голос Родионова: «Спасибо. Отлично. Только у меня одно «но». Там у вас на комплексе не все гладко. Приписки еще имеются. Зачем строителям потребовалось обманывать колхоз, требовать липового акта о приемке непостроенной дороги?»

Я слышал об этом. Но боюсь, что вы утрируете.

Голос Родионова: «Я точно говорю. Сам видел».

Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч (тихо). Он это видел недели две тому назад, а нынче дорогу доделали…

К а н а х и н. У вас устаревшие сведения. Нам непонятно ваше стремление кое-кого очернить! И давайте-ка сначала я сам посмотрю, а потом уж будем делать выводы: есть там приписки или это плод писательской фантазии!

Голос Родионова: «Все своими глазами видел, Александр Феодосьевич! Клянусь».

К а н а х и н. Всего вам доброго. (Положил трубку.)

Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч. Лихо вы его! И по делу! По делу!

К а н а х и н. Сидит во мне этакий «слушатель»! Послушал вас и фактически обидел доброго человека. (Прошел по кабинету.) Так вот. Завтра же я сам — и без вас — поеду на этот треклятый откормочный межколхозный комплекс.

Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч. Не рекомендую, Александр Феодосьевич! Дорога плохая!

К а н а х и н. Как это — плохая? Мы после критики в «Правде» приняли решение привести дорогу в порядок. Вы докладываете, что Чечеткин упрямился, не подписывая акта на почти готовую дорогу. С тех пор прошло три недели, а дорога снова плохая? Как это понимать?

Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч. Нет, я неточно выразился…

К а н а х и н. Вы не школьник, отвечающий в классе урок, а руководитель, и довольно высокого ранга. Будьте любезны говорить точно. Что с дорогой?

Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч. Там участок километра три — три с половиной еще не заасфальтирован.

К а н а х и н. И нельзя пробиться на вездеходе к стройке?

Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч. Вообще-то на вездеходе… можно…

К а н а х и н. Ну вот и поеду! А то «Правда» комплексом интересуется. Писатель там поселяется, чтобы писать о людях Нечерноземья роман, а мы все как-то боком смотрим на свою же собственную выдумку. Завтра же!

Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч. Но завтра же конференция по итогам сенокоса!

К а н а х и н. Ну хорошо. В понедельник.

Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч (не может скрыть своего волнения и вслух подсчитывает). Завтра — пятница, потом — суббота, воскресенье. Три дня! (И с облегчением вздохнул.)

Резкий телефонный звонок. Канахин снимает трубку.

К а н а х и н. Здравствуйте, Савелий Илларионович! Я вам звонил, но Дмитрий Иннокентьевич меня информировал, что вы в отсутствии. Да и дело, мне сказали, не столь срочное…

Голос Савелия Илларионовича: «Да, вам правильно докладывали, что дело показалось мне пустячным и несрочным, но только до последнего момента. С каких это пор, товарищ Канахин, вы взяли на себя право ставить под сомнение честность помощников партии — советских литераторов? Человек едет помогать вам, а вы, вместо того чтобы прислушаться…»

Позвольте, Савелий Илларионович…

Голос Савелия Илларионовича: «Нет, не позволю. Кто вас там усиленно накачивает против Алексея Петровича? Кто?»

Канахин обернулся, но только увидел, как за Николаем Амвросиевичем закрылась дверь кабинета.

Голос Савелия Илларионовича: «Ну, что вы молчите? За писателя могут вступиться смело и серьезно».

Савелий Илларионович, да выслушайте меня.

Голос Савелия Илларионовича: «Ну, слушаю».

Алексей Петрович неправильно меня понял…

Голос Савелия Илларионовича: «Вы что, считаете его дураком или школьником?»

Нет, я сейчас все вам объясню! Вопроса-то ведь нет! Не существует. Я, правда, усомнился в одной информации.

А в это время по его сигналу в кабинет вошла Т а н я. Он поманил ее к себе и, зажав мембрану, зло прошептал.

Амвросиевича сюда! И чтоб ни на шаг из приемной!

Т а н я. Понятно (Убегает.)

К а н а х и н. Так вот я и говорю, хе-хе… что тут получилось небольшое недоразумение. Я сам выезжаю в понедельник туда.

Голос Савелия Илларионовича: «Мне больше ничего и не надо! До свиданья!»

Частые гудки.

Где Николай Амвросиевич? (Громко.) Николай Амвросиевич! Пожалте-ка сюда, правдолюбец!

З а н а в е с.

Декорация четвертой картины. Только сейчас лето, ночь, перед самым рассветом, в некоторых домах уже зажегся свет. С рассветом станет видно, что сельпо основательно подновили.

Буйная зелень спрятала дома, но часть красивых, расписанных домиков будет видна. Вокруг колодца поставлена оградка, фактически закрывшая прямой подход к колодцу.

В предрассветный час шумят моторами машины-самосвалы, то и дело подвозя асфальт. Несколько тракторов-катков укатывают дорогу. Нервно и зло всей работой руководит Ф и л я, но в его действия то и дело вмешивается Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч. Единственный фонарь возле сельпо тускло освещает сцену.

Голоса. Да ты аккуратнее, аккуратнее ровняй!

— Вот так! Еще немного. И вот тут ближе к кромке!

— Самохин! Давай не жди, накатывай!

— Уберите ограждение! Я сейчас всю последнюю полоску пройду!

Показался силуэт грузовика. Яркие фары светят с третьего плана прямо в зал. Люди заволновались, закричали.

— Куды ж ты прешь-то! Ты не видишь, что ли?

— Сворачивай на обочину, на обочину!

— Да ты подай сначала назад, а уж потом сворачивай!

— Чего это вы сразу все набросились? Ограждение надо ставить!

— А чего тебе еще надоть?!

— Знак надо поставить «дорожные работы», «объезд»…

— Ты учи ученого, а сам…

— Я этой дорогой к станции попаду?

— Попадешь, попадешь!

— Давай двигай веселее.

Слышно по урчащему мотору, как машина отъехала назад. Теперь отчетливее стал слышен гул мотора катка. А когда его пыхтение удалится, где-то в стороне, приближаясь и нарастая, будет слышен гул мотора грузовика.

— А чего это вы по ночам работать надумали?

— План, милок, план.

— Начальство ожидается, вот и…

— Разговорчики!

— Потемкинские деревни!

— А ты проезжай, пока тебя пропускают, а то в объезд пойдешь, крючок километров в тридцать!

— Виноват, виноват! Молчу… показушники!

И, взревев мотором, машина под присвист и улюлюканье удаляется. Все ярче разгорается свет на небе. Все тусклее горит фонарь. К Николаю Амвросиевичу подходит Ч е ч е т к и н.

Ч е ч е т к и н. Среди ночи, в воскресенье, прямо как по тревоге подняли.

Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч. Так ведь для вас же стараемся.

Ч е ч е т к и н. Ну к чему эта паника? Ведь мы хорошо укатали обочинную дорогу. Насыпь колхозники своими руками сделали…

Ф и л я. Мы просто слово крепко держим.

Р а б о ч и й. Это, председатель, всё красивые слова! А по правде-то — начальства они ждут.

Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч. Вы шли бы себе своей дорогой, товарищ.

Р а б о ч и й. А куда мне иттить, ежели вот он, мой дом.

Ч е ч е т к и н. Действительно руководство приедет?

Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч. Да еще ничего не известно… Может быть, в понедельник Александр Феодосьевич пожелает взглянуть на строительство комплекса…

Появляется Р о д и о н о в. Он слышал последние слова Николая Амвросиевича.

Р о д и о н о в. На развалины Карфагена ему посмотреть захотелось. Доброе утро.

Ему ответили. Он поздоровался за руку со всеми.

Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч. Вы все шутите, Алексей Петрович?

Р о д и о н о в. Нет уж! Мне сегодня не до шуток! Всю ночь сидел за машинкой и не мог понять: откуда нарастает гул? Потом усталость сморила, а тут пальба началась! Боже мой! Да что это за стрельба! А это трактора-катки запускаются. Вот и пришел глянуть, у кого тут такая срочность возникла.

Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч. Мы со строителями решили одним ударом добить эту дорогу, чтоб потом уж не отвлекаться от самого комплекса.

Р о д и о н о в. Да что же это вы вдруг так заспешили?

Ч е ч е т к и н. То все ни шатко ни валко, а тут аврал!

Р а б о ч и й. Чудаки вы, люди! Видно, горчичники им кой-куды примостили! Вот они и забегали!

Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч. Пустая болтовня! (Обиженный, отходит в сторону.)

На первом плане Чечеткин негромко говорит с Родионовым.

Р о д и о н о в. Вот видите! Я вам говорил, что эта показуха просто так не кончится.

Ч е ч е т к и н. Да если б вы не вмешивались…

Р о д и о н о в. А что? Я вам что-то испортил?

Ч е ч е т к и н. Ну, кто ж об этом говорит? Наоборот. С верха-то и пошла раскрутка. Мне бы теперь только держать этих строителей в состоянии постоянной боевой готовности. Чтоб и всю территорию комплекса заасфальтировали и чтобы очистные сооружения и кормоцех…

Р о д и о н о в. Ну, может быть, за все сразу не следует хвататься…

Ч е ч е т к и н. Именно за все сразу. Ведь мы же создаем истинно передовое, а не дутое хозяйство. И своего друга прораба Филю я изучил. Если его за пределы колхоза выпустишь на день — два месяца не увидишь. Именно все сразу. Только вот что я думаю, Алексей Петрович… Что-то где-то произошло. Ей-богу! Ну не может Николай Амвросиевич так, без особой нужды, мобилизовать всех строителей и аврально доделывать дорогу! Не может!

Р о д и о н о в. Я, кажется, знаю. Я тут говорил с одним очень высокопоставленным товарищем. Зовут его Савелий Илларионович. Не хотел жаловаться, но вышло как-то вот так, что я ему все ваши беды словно бы от себя и колхозников высказал. Ничего он мне не ответил, но я понял, что он взволновался. Сильно взволновался.

Ч е ч е т к и н. Ну вот вам и разгадка. Народ все знает. От него ничего не утаишь. И если люди говорят, что начальство к нам собирается, — значит, надо ждать перемен.

В легких летних шортах мимо идет г р у п п а м о л о д е ж и. Среди них и М а ш е н ь к а, повисшая на руке своего жениха.

Машенька! Ну, как устроились?

М а ш е н ь к а. Спасибо, все в порядке. Вот по грибы пошли. Говорят, слой летних опят пошел. У нас их не берут, гадючками называют, а вот Толик меня обсмеял. Говорит, что эти гадючки… Толь, как ты про них сказал? О! Вспомнила! Деликатес!

Ч е ч е т к и н. Что же вы всех механизаторов в лес уводите?

М а ш е н ь к а. А у нас свадебный отпуск — три дня. И уборка еще не начиналась.

Ч е ч е т к и н. Уборку через пару дней выборочно начнем. А пока отдыхайте.

Молодежь уходит. Подходит Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч.

Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч. И все-таки нечестно так, Сан Саныч. Как-то вот нечисто это. Запрещенный прием.

Ч е ч е т к и н. О чем это вы, Николай Амвросиевич?

Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч. Да все о вашей методе переманивания люден. Некрасиво. Не по-нашему. Мы для «Залесья» подбираем кадры, а вы через любовь, через вот эти жилищные удобства те кадры к себе переманиваете. Нехорошо.

Ч е ч е т к и н. Правильно. Нехорошо! Некрасиво только об одном передовике думать. Туда все, а нам, кто план тянет, — обещания. Нехорошо. Любить родное село, родной завод — надо. Но за ним не надо забывать тех, кто составляет основу этого серпа-то с молотом. Кто всю страну кормит-поит. В нем сознательность и скромность могут быть более коммунистические, чем у тех, что привыкли использовать единственный тезис: а что я за это буду иметь? Ну, а раз так, то нам, середнякам, ничего не остается, как шевелить мозгами, проявлять инициативу. Что, Алексей Петрович, я неправильно говорю?

Р о д и о н о в. Нет, все правильно. Сейчас вопрос о кадрах с каждым днем будет становиться все более болезненным и острым. Это результат той страшной войны, которая повыбила двадцать миллионов отцов и женихов, и еще долго будет об этом помнить страна. (Николаю Амвросиевичу.) Так вы все же не сказали мне, Николай Амвросиевич, что в тот момент, когда я говорил с Александром Феодосьевичем, вы сидели с ним рядом. А? Или не так?

Николай Амвросиевич, застигнутый врасплох, долго смотрит на Родионова.

З а н а в е с.

Декорация пятой картины. Только сейчас осень. И за стройвагончиком изменившаяся панорама комплекса. Уже достроены коровники. Уже комплекс выглядит вполне законченным. День клонится к вечеру. Вдали слышно, как волнообразно набегает сюда и проносится мимо рев моторов проезжающих машин. На крылечке вагончика сидит Ф и л я. Невдалеке с записной книжкой стоит Р о д и о н о в.

Ф и л я. Осточертело мне все это! Если бы вы только знали, как мне все это надоело! У меня такое впечатление, что как-то ночью ко мне приедут какие-то люди, заберут с собой и повесят в лесу на развесистой липе.

Р о д и о н о в. Надо обратиться к врачам. Или есть причина для беспокойства?

Ф и л я. А как же вы думали? С одной стороны, меня обязывают строить самым срочным образом, предположим, этот комплекс, а назавтра всех плотников, бетонщиков, штукатуров и облицовщиков забирают на другую стройку. Вот вы здесь постоянно сидите, и меня обязывают быть рядом. Но на меня строчат жалобу, требуют наказания за то, что в соседнем районе остановлено строительство крупного зернохранилища. А машины — вот! — гляньте, потоком идут. Большой хлеб Нечерноземья! И я прекрасно понимаю, что зернохранилище там нужно сдать немедленно, но я не могу уехать отсюда, потому что вы немедленно сообщите в центр о том, что комбинат не будет сдан к зиме!

Р о д и о н о в. У каждого своя задача. Я, в силу своей профессии, обязан внести определенную и ощутимую лепту в это большое дело. Да что там я…

Ф и л я. Без нас сельское хозяйство не может дать ни зерна, ни молока, ни мяса, ни яиц. За этот год мы выполнили три нормы строительства! Три! Это же надо! Но когда мы их, пусть хоть с горем пополам, обеспечиваем — награды и похвалы другим, а нам — очередные предупреждения.

Р о д и о н о в. Я знаю строителей — Героев Соцтруда. Многих депутатов-строителей я знаю.

Ф и л я. Я их тоже знаю. Но вы не можете провести глубинный и непредвзятый анализ причины появления в нашей стране — и в таких больших количествах — бригад всяких шабашников. Хорошо, если это толковые и честные строители. Но ведь очень часто среди них — всякий сброд. Бездельники, пьяницы, бичи. Ведь не на пустом месте они возникли?

Р о д и о н о в. Безусловно. Потребности в строителях высокие.

Ф и л я. Не только это. Там люди приходят к председателю и говорят: тебе нужен коровник? Будет коровник! Десять тысяч на бочку, твой материал, твои харчи, твое жилье — и через две недели бригада в десять человек выдает на-гора коровник. Редко когда он бывает плохого качества. Потому что в шабашники все чаще идет профессиональный строитель.

Р о д и о н о в. А почему?

Ф и л я. Денежный стимул у шабашников раз в десять выше, чем в нашей стройконторе. Вот и крутись, Филя, пока тебе очередной выговор с занесением не внесли в учетную карточку.

Р о д и о н о в. Да, у вас тоже свои сложности.

Ф и л я. Вы вон летом Сан Саныча призывали быть принципиальным и не подписывать липовый акт. А не подпиши он тогда тот проклятый акт, не получи мои строители премию — сегодня в этих коровниках крысы и вороны строили бы себе долгосрочное жилье! И самое неприятное в том, что, несмотря на все трудности, мы в этом году вытащили несколько незавершенных объектов, а нам даже спасибо не сказали. Вот вам и справедливость.

Входит Ч е ч е т к и н.

Ч е ч е т к и н. Вон вы где! А вас товарищ Канахин Александр Феодосьевич ищет.

Ф и л я. У меня к вам серьезный разговор, Сан Саныч…

Ч е ч е т к и н. А ты только ко мне с серьезными разговорами, Филя. (Делает вид, что хмурится, но не может скрыть какой-то своей радости.) Ну, говори, слушаю.

Ф и л я. Подпиши мне акт о приемке кормоцеха.

Ч е ч е т к и н. Ты это один думал или тебе черт в ухо нашептал?

Ф и л я. Нет у меня иного выхода!

Ч е ч е т к и н. Люблю я тебя, Филя, за твой ум, за изворотливость. И знаю, что ты честный человек и мучаешься из-за своей порядочности, что не о себе ты печешься…

Ф и л я. Ну вот и подпиши!

Ч е ч е т к и н. Да ты понимаешь, что ты мне предлагаешь? Как только появится на белый свет акт за моей подписью — тут же, как прямое следствие, вопрос у руководства: «Чечеткин! В чем дело? Кормоцех действует. Отопление работает! Почему не переводишь молодняк в новые помещения?» А мне что говорить? Что мне отвечать? Или загнать скот в холодные сараи и уморить голодом?

Ф и л я. Да про этот акт будем знать только мы трое. Среди нас фискалов нет вроде. Ты вон прошлый раз сказал: «Обратись к корреспонденту! Как он скажет, так я и поступлю!» Так обратись теперь ты к нему!

Ч е ч е т к и н. Я слишком хорошо изучил тебя, Филя, за эти годы. И знаю, что ты ни одного слова напрасно не скажешь. Вот поэтому я и не буду обращаться к Алексею. Я же вижу, что он тебя из жалости поддержит и этим самым ускорит мой смертный приговор. Нет, Филя. Не сердись! Не могу! Не подпишу!!!

На последних словах подходят К а н а х и н и Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч.

К а н а х и н. А тут, как и прежде, конфликт строителей с хозяйственниками. Ну, чего не поделили, товарищи? Здравствуйте. (Здоровается со всеми.) Почему это на такой молодежной стройке и… тишина? Где оркестры, где музыка? Шучу, шучу.

Ч е ч е т к и н. А мы без шуток сейчас подключим радиотрансляцию! Музыка работе — не помеха!

К а н а х и н. Правильно. Чего смолкли-то? Или секрет?

Ф и л я. Очередная сцена, подтверждающая нашу строительную беспомощность! Извините, мне надо идти!

К а н а х и н. Идите, Филипп Михайлович. Но мне хотелось вам всего два слова сказать. Поздравить вас хотелось.

Ф и л я. Меня? С чем? С очередным строгачом?

К а н а х и н. Нет, это посерьезнее! С присвоением вам звания «Лучший строитель отрасли» и награждением орденом Ленина.

Ф и л я. Ну… так… извините, Александр Феодосьевич, даже в старое время с подчиненными не шутили. Извините.

Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч. Вот чудак! Да ведь правда наградили. Только Александр Феодосьевич немного перепутал. Звание «Лучший строитель отрасли» с награждением орденом Трудового Красного Знамени удостоена штукатур вашего треста Макеева Валентина Сергеевна, а вам присвоено звание «Заслуженный строитель республики» с орденом Ленина!

Ч е ч е т к и н. Ну, Филя, с тебя самовар водки!

Ф и л я. Господи! Да за что? Заслуженный артист… тьфу, строитель! Не доходит. (Сел на первый повернутый ящик.)

Р о д и о н о в. Иногда в таких случаях у человека бывает разрыв сердца!

К а н а х и н. Он человек с тренированным сердцем в отношении отрицательных стрессов, а, как мне известно, положительные инфаркта не приносят.

Все смеются.

Ну что? Зимой на новые квартиры?

Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч. Мне докладывали, что скот можно уже переселять.

Р о д и о н о в. Вы хотите перевыполнить план по сдаче шкур? В «Заготкожу»?

Николай Амвросиевич побагровел, но сдержал себя.

Скажите, Александр Феодосьевич, дело прошлое, это ведь Николай Амвросиевич вам сказал, что дорога готова, а писатель, мол, только стравливает строителей с колхозниками?

К а н а х и н. Ну к чему это сейчас? И в такой день. Мы выполнили план по сдаче зерна государству. В п е р в ы е выполнили полностью, да с приварком, а вы…

Р о д и о н о в. Я люблю говорить в глаза. Поэтому и хочу посмотреть, насколько крепки и чисты наши отношения!

Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч. Да, я говорил! Это почему же именно вы, уважаемый, оставляете за собой право быть пророком? Вот этого я не понимаю! Почему всякий варяг имеет право поучать нас?

К а н а х и н. А я не знал, Николай Амвросиевич, что ты можешь быть демагогом. Теперь для меня открывается кое-что из того, чему я раньше не находил объяснения. Не надо, Алексей Петрович, продолжать.

Р о д и о н о в. Вы предлагаете, чтобы я с фактами выступил на конференции, где придется делать оргвыводы в отношении деятельности уважаемого Николая Амвросиевича!

Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч. Опоздали, уважаемый товарищ!

К а н а х и н. Не понял.

Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч (достает из кармана бумагу и подает Канахину). Не хотел здесь, в этой дыре… кхм, кхм, думал… когда приедем в город, там и вручу…

К а н а х и н. А что это? Я без очков не разберу…

Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч. Ну, со здоровьем у меня… туго… и… в общем, я по возрасту уже заслужил право уйти на пенсию…

Наступает долгая и неприятная пауза.

Р о д и о н о в. Напрасно. Я считал, что ваши издержки вы должны исправить сами.

Ч е ч е т к и н. Я не понимаю.

Р о д и о н о в. Это когда один человек не справляется — его перебрасывают гробить другое дело. А если достиг пенсионного возраста да много дров наломал, его не отпускать бы, пока все эти дрова в кладку не сложит.

К а н а х и н. Ну что ж, я считаю, что это и добрый, и гуманный совет. Мы поговорим об этом позже.

Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч. А скажите, Алексей Петрович, почему вы меня сразу как-то вот невзлюбили?

Р о д и о н о в. Просто хотел доказать, что в вас есть много хорошего, что до сих пор оставалось втуне. Видимо, предыдущее ваше руководство развивало в вас только командный тон, а манеру говорить по-дружески, по-партийному, по-товарищески не использовали.

Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч. Я теперь к вам буду приезжать — брать уроки вежливости.

К а н а х и н. Прекратите, Николай Амвросиевич! Закусили удила, и несет вас к пропасти. Вам еще ничего дурного не было сказано. Имейте, в конце концов, чувство меры!

Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч. Извините, Александр Феодосьевич. Простите меня, Алексей Петрович!

Р о д и о н о в. Вы и сейчас сердитесь, потому что решение у вас опережает процесс обдумывания. Вы не торопи́тесь сказать — торопи́тесь подумать. Тогда все встанет на свои места.

К а н а х и н. Вот тебе наглядный пример, Николай Амвросиевич, что Нечерноземье — это не только хлеб, молоко и мясо, это прежде всего воспитание человека. А проще, по-нашему, — идеологическая работа. Я сам на свой родной колхоз «Залесье» посмотрел ныне с чужой колокольни, и так-то мне стыдно стало… за себя… Нет, выделять никого не след, не след!

Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч. Ну что, Сан Саныч, действительно еще нельзя переводить скот?

Ч е ч е т к и н. Да вы посмотрите, что происходит!

Слышен шум мотора подъехавшей машины.

К а н а х и н. Вот и передовой сосед к середняку учиться приехал! Здравствуйте, Пал Палыч!

Входит Ш у м о в. Здоровается со всеми.

Ш у м о в. Жизнь заставит. Извините, Александр Феодосьевич, у меня срочное дело к Александру Александровичу… товарищу Чечеткину…

Ч е ч е т к и н. Что это ты меня так завеличал, Пал Палыч?

Ш у м о в. А мне теперь тебе впору в ноги кидаться!

Ч е ч е т к и н (он все понял). Что это вдруг?

Ш у м о в. Ну, не валяй ваньку. Ведь знаешь, что встал мой консервный завод. Видишь, как плохо нынче с помидорами! Выручай, брат!

Ч е ч е т к и н. А при чем тут я? У нас, я же тебе в прошлом году еще говорил, всегда твердые устойчивые урожаи не только пшеницы и картофеля, но и капусты, и помидоров с огурцами. Так чего ж мне вечно зависеть от кооператоров и переработчиков? Мы срубили свой консервный завод и обеспечиваем себя сырьем. Так что ты ко мне не по адресу! Эксперимент экспериментом, а наши колхозники сделали вывод. Теперь у вас в трех хозяйствах нужды в сбыте нет! И не будет никогда!

Ш у м о в. Убил! Угробил на месте! Александр Феодосьевич! Ну вы-то хоть вступитесь! Ведь о вашем же родном селе хлопочу!

К а н а х и н. А при чем тут я? И бросьте вы кивать на чье-то родовое происхождение. Пора с этим кончать! Для меня вся наша земля советская, родная. И не апеллируйте ко мне! Пошли, Чечеткин, показывай свой комплекс! Вы идете, Алексей Петрович?

Р о д и о н о в. А я тут каждый день и могу сказать, где какое стекло не вставлено, где какая доска на шпильке держится. Идите. Я сейчас.

Канахин со всеми уходит. Шумов по дороге канючит. Пауза. К Родионову крадется Ж у ч о к.

Ж у ч о к. Алексей Петрович! Там ваш сын приехал. Мы баньку истопили. Пойдешь с нами? И пиво привез Серега.

Р о д и о н о в. Ты знаешь, Витя, что мне в бане жарко.

Подходит Ч е ч е т к и н.

Ч е ч е т к и н. Пошли, Алексей Петрович. А то без тебя они меня слижут начисто и пуговиц не выплюнут. Да полно тебе скучать. Посмотри, как хорошо-то вокруг! Нечерноземье свое дает. Ты глянь! Ныне у нас на круг по двадцать три центнера с гектара. На круг! Это если сравнить с довоенными девятью. А? И на тех же землях! И при том, что мы средние! Это ж реальная жизнь, а не барабанный бой.

Р о д и о н о в. Хорошо поработали.

Ч е ч е т к и н (смеясь). Так и ты ведь свою ручку сюда приложил. Вот если б все литераторы страны взяли бы под свое шефство по одному среднему колхозу…

Р о д и о н о в. …Или заводу!

Ч е ч е т к и н. Так, так! Ну пошли, Алексей Петрович!

Радиоголос: «Даю настройку — ра-а-аз, два-а-а, три-и-и… Раз, два, три…»

Ж у ч о к. А мы все же ждем тебя, сосед, в баньке-то!..

Р о д и о н о в. Ну, ждите!

Ж у ч о к. Мда, Нечерноземье… Тут еще надо и голову приложить…

Громко и весело зазвучала бодрая песня.

Вот это другой коленкор! Вот это и есть современная деревня!

З а н а в е с.