Моя Оборона! Лихие 90-е. Том 4 (СИ)

Глава 15

— Ты че разморгался, фраер? — Набычился пацаненок, как только я показался из своего авто.

Несмотря на то что я был крупнее бандитеныша, он, кажется, даже и не думал отступать.

— Я тебе щас твои моргалкии вырву и в жопу засуну!

Он решительно направился ко мне, спрятав четки в левой, правой он угрожающе указывал на меня. Я же видел только одно: ключи от бэхи, зажатые у него в кулаке правой руки.

Я ничего не ответил парню. Без разговоров просто схватил за вытянутое запястье, сильно сжал, дернул на себя, выломал руку.

— Ай, сука! Ты че творишь⁈

Зафиксировав его предплечье у него же за спиной, я сильно надавил на сухожилье. Пацан замычал от боли, пытаясь вырваться. Я ему не дал. Схватил за одежду. Рука разжалась, и я с силой выдрал ключи из его ослабших пальцев. Оттолкнул зазнавшегося пацана.

— Ты че творишь, гнида⁈ — Обернулся он тут же.

— Хайло закрой, мразота, — холодно сказал я, поигрывая его ключами.

— Верни! Верни, ни то замочу!

Кажется, моя решительность немного напугала паренька. По крайней мере, его смелый настрой куда-то испарился, а на лице возникла смесь удивления и страха, которые он пытался очень неумело скрыть.

— Мочилку сначала отрасти. И водилку тоже. Гля, — я кивнул назад.

Там дедок, вышедший из стареньких жигулей, осматривал, вместе с водителем девятки, вмятины на багажнике и капоте их машин. Оба мужчины растерянно разводили руками, кидали на нас нерешительные взгляды. Еще бы. Я уверен, что они посчитали нас бандосами, и никто из них не решился влезать в разборки с такими фактурными ребятами, как мы.

Пусть бандитенок и был молодым, но всем своим внешним видом и поведением однозначно пытался дать понять окружающим, кто он такой. Правда, мне на это было побоку.

— Че? Че так базаришь⁈ Ключи верни! Ты под кем ходишь⁈ Да я ж тебя на лоскуты…

Договорить он не успел. Я просто размахнулся и запульнул ключи от БМВ подальше, особо не заботясь запомнить место, куда они полетели.

Пацаненок аж рот раззявил.

— Ты че творишь, мужик?.. — Ошарашенно спросил он, пытаясь взглядом найти, куда же упали ключи.

— Домой пешком дойдешь, — сказал я и хотел было уже пойти к пассату.

Правда, парнишка сделал глупость. Я заметил, как он засуетился, вздернул куртку, полез куда-то себе за пояс. В один миг я сообразил, что он потянулся за оружием. Тело среагировало еще быстрее.

Я оказался возле паренька скорее, чем мое напитанное адреналином сердце стукнуло четырежды. Схватив его за плечи, я пнул его в голень, одновременно дернул влево. Парень упал ничком.

Как только рожа его впечаталась в пыльную обочину, я прижал его коленом к земле. Стал складывать обессилившие руки пацана на пояснице. Куртка парня задралась, и как я и ожидал, за поясом у него сидел пистолет. Черная ручка американского Глока ярко контрастировала на фоне белой рубашки.

Удивляться, откуда у этого щегла такой дорогой ствол, я не стал. Просто извлек оружие.

— М-м-м-м… А-гх… — Рвался он подо мной и отплевывался кровью из разбитых губ. — Сука! Ты че делаешь⁈

— Лежать, утырок! Лежать, я сказал, ни то жопу отстрелю! — Напугал я пацана, и тот тут же подчинился.

Пробка, сформировавшаяся на дороге, засуетилась. Часть водителей повыходили из машин, удивленно наблюдая за всем происходящим. Другая, напротив, старалась побыстрее смыться с места потасовки.

Мужики, чьи машины неудачно поцеловались, застыли, удивленно глядя на нас с бандитенком.

— Витя! Витя, ты че творишь? Кончай! — Вылез из пассата Степаныч.

Я ему не ответил. В этот момент я разбирался с глоком мальчишки. Вынув магазин, я отбросил его в сторону. Некоторое время возился с замком затворной рамы, но все же смог докумекать, как разобрать ствол.

— Ты че там делаешь⁈ Че делаешь, а⁈ — Сломавшимся голосом визжал под моим коленом пацан. — Не стреляй! Пожалуйста, не стреляй, не надо!

Видать, парень подумал, что я взвожу курок его пистолета. Это заставило меня недобро улыбнуться.

— Не ссы, — хмыкнул я. — Оставайся мужиком до последнего.

— Нет! Не надо!

Глок щелкнул в моих руках. Затворная рама вместе со стволиком и возвратной пружиной, надетой на направляющую, соскользнула вперед. Не раздумывая, я бабахнул рамой о землю, рядом с головой пацана, чтобы привести оружие в негодность. Бандитенок аж вздрогнул от удара. Тогда я выкинул затворную раму куда-то в кусты. То же самое сделал и с оставшейся в моих руках второй частью пистолета.

— Это тебе не игрушка, — проговорил я при этом.

Затем нащупал в его заднем кармане толстый кошелек. Вынул.

— Э! Ты че! Лопатник верни! Ты…

— Захлопни пасть.

Я просто спокойно встал с парня. Тот тут же подорвался, принялся торопливо подниматься на ноги.

Сначала он, вроде бы, порывался броситься на меня, но под моим свинцовым взглядом струсил и больше не решился на новые глупости.

— Гуляй, — бросил я и пошел к мужикам, стоящим у своих разбитых машин.

Я буквально чувствовал на своей спине изумленный взгляд пацана.

— Здорова, мужики, — сказал я, подойдя к ним.

— П-привет, сынок, — первым мне ответил удивленный дед.

Второй мужичок, худощавый, с большим носом на маленьком лице, кивнул, невнятно проговорил:

— Здрасьте.

— Вот, — продолжил я, потроша портмоне бандита. — Это вам материальная компенсация. За вон того.

Я кивнул назад, на застывшего на обочине бандитенка. Ошарашенный пацан утирал губы от грязи и собственной крови.

И дед, и мужик, замешкались. Видно было, что они опасаются брать деньги, а их в кошельке оказалось ни много ни мало, а шестьсот долларов. По триста на брата.

— Да не бойтесь. Берите. Этот вас не тронет. Уж я позабочусь. А за свои косяки надо отвечать! — проговорил я уже громко, так, чтобы пацан меня услышал. — Слышь? Отвечать надо за косяки!

Тот растерялся совсем. С хмурой рожей похлопал себя по карманам, а потом пошел куда-то за обочину, под чужие дворы. Стал тормошить там нестриженую траву, искать ключи.

Первым решился старик. Он опасливо протянул руку к деньгам, взял купюры из моих пальцев. Затем к нему присоединился и носатый.

— Ладно, — сказал я, отбрасывая пустой кошелек. — Машины на ходу-то?

— Ага, — сказал старик. — Только нос помялся.

Носатый тоже торопливо покивал, сглотнув, раскрыл рот.

— Ну и хорошо. Езжайте, мужики. Будем считать, что конфликт исчерпан.

— Спасибо тебе, сынок, — хрипловато сказал старик. — Что б я без тебя делал?

— Спасибо, — немного мычащим голосом поддержал его носатый.

— Да не за что. Бывайте.

Попрощавшись с ними, я направился к пассату.

— А лихо ты этого сопляка, — заулыбался поверх крыши Степаныч, потом сел на свое место.

— И рожу ему почти не попортил, и повоспитывал, — добавил он, когда я тоже сел в машину.

— В гробу я видал такое воспитание, — глядя на хмурого мальчишку, сказал я.

Когда мы уехали, он так и остался шариться по кустам в поисках своих ключей.

На озерах сегодня было спокойно. Если над Армавиром клубились редкие, но плотные облака, то тут, за городом, небо стало ясным и нежно-синим. Солнце, поднимаясь к зениту, уже припекало совсем по-весеннему. Пологий луг, спускавшийся к блюдцам-озерам, зеленел от молодой травки.

Озера, хоть и неглубокие, по большей части оказались довольно чистыми. Только кое-где, у обрывистого берега, загустела зелено-коричневая тина. Квакали недавно проснувшиеся лягушки, начинали тянуть свои свадебные песни.

Мы загнали пассат под большой абрикос, укоренившийся метрах в семидесяти от воды. Взяв снасти, пошли пешком. Там расположились под сенью молодых акаций.

Пока Степаныч разворачивал свои донки и удочки, я выламывал рогатинки из ближайшего куста сирени, чтобы можно было подставить под удилища.

Подкормив место горохом и жмыхом, замоченными еще с ночи, мы разместились на покрывале. Степаныч стал снаряжать донку мотылем. Я же надевал на снасти, выделенных мне Степанычем удочек, наживку: червя, черный хлеб, пахучую кукурузу.

Установив свою снасть, Степаныч откинулся на руках, выпрямил ноги в высоких резиновых сапогах. Я забросил свою бамбучку-шестиметровку. Простой поплавок-бочка булькнул о воду, но тут же всплыл, оставив на поверхности красненький носик.

Озеро было спокойным. Городской ветерок не добрался до этих мест, и пруд оставался гладким, словно вязкое стекло.

Закинув еще три удочки, я тоже откинулся, стал смотреть за поплавками. Приятно пахло сырой береговой землей, озерной водой. Запах моченого жмыха щекотал нос.

— Красиво тут. Спокойно, — сказал Степаныч.

— Ага.

— Только не клюет совсем.

— А тебе так уж надо, чтобы клевало? — хмыкнул я.

Озеро было настолько спокойным, будто оставалось совершенно свободным от рыбы. Обычно, в это время, караси выпрыгивают из воды, играют. Плещется сазаны, ловя у поверхности неосторожную букашку. У берега снуют, воюя за подкормку, беспечные мальки.

— Эх, — мечтательно вздохнул Степаныч, глядя куда-то в небо. — Помню, собирались мы когда-то, по молодости, с мужиками да ехали на Синюху. Вот там была рыбалка так рыбалка. По шесть или даже сем килограмм рыбы вытягивали на брата. Причем не напрягаясь. А потом костер, уха, палатки. Ну и водочка… Приеду домой, а меня там Томка начинает пилить. Все, говорит, мужики как мужики, уехали на речку, нажрались и вернулись с пустыми руками. А ты мало что нажираешься, так еще и припераешь с собой рыбы полный садок. А мне чистить.

Старик хрипловато засмеялся, утер слезу, выступившую на лице то ли от смеха, то ли от горьких, но приятных воспоминаний о былом.

— А че ж ты не сказал, что хочешь на Синюху? — С шутливым укором посмотрел я на Степаныча. — Мы б с мужиками собрались да поехали. Там бы тебе была, и рыба, и водочка.

— Так в том-то и дело, что не хочу. Хочу я покоя.

Он вздохнул. Мы замолчали, слушая, как на том берегу поют лягушки. Что-то большое зашуршало в береговом рогозе. Извиваясь вдали, по воде поскользила змейка.

— Поставим на ноги Оборону, будет тебе покой, — сказал я. — Обещаю хорошую зарплату и минимум напряга.

— Да дело-то не в Обороне, — вздохнул Степаныч. — Вон, отец мой всю жизнь работал плотником. А как оторвало руки на войне, так все. Остался без дела, да и зачах еще крепким мужиком. Без дела человеку нельзя. Без дела человек чахнет. Вот и я не хочу без дела.

— Понимаю, — улыбнулся я. — Ты про другой покой. Как там Тамара Ивановна? Общаешься с ней?

— Не, — он покачал головой. — Как с дочкой та беда приключилась… Короче… После того раза, как разбежались, мы, больше и не говорили. Горевала Тома сильно. Видеть меня не могла. Дочка… она ж в меня пошла… Одно лицо. Видать, напоминал я Томе о ней…

Степаныч отвернулся.

— Времени прошло порядком. Попробуй поговорить с женой, Степаныч. Глядишь, что путное и выйдет. Да только сначала надо тебе эту гирю с души убрать.

Я указал взглядом на пассат, намекая на плетку, что таилась внутри.

— Не хочу я от нее избавляться, — хмуро сказал Степаныч. — Хай лежит.

— Зачем? У нее ж ствол того, забит.

— Надо будет — починю.

— Зачем тебе надо будет?

Степаныч опустил взгляд. Молчал долго, казалось, наблюдал, клюет ли на его телескопической шестиметровое. Там не клевало.

— Тогда, в Краснодаре, — начал он. — Я ж не поймал одного из них. Ушел, гад. Есть у меня там друзья. Договорился с ними, что, если объявится, мне расскажут все.

— И что? Поедешь его стрелять?

— Поеду.

— Эх, Степаныч. Ты же взрослый мужик, — глядя на улепетывающую змейку, сказал я. — Вот разве стало тебе легче, когда ты их пострелял?

— Не стало, — признался Степаныч помолчав. — Но мужик не может без дела сидеть. Должен я был хоть что-то сделать.

— Должен, — согласился я. — И сделал. Но не облегчишь ты себе этим душу. Ты ж сам понимаешь.

Степаныч молчал.

— Месть, она вообще ничего не облегчает. Уж я-то знаю, — продолжал я.

— Это откуда ж? — Хмыкнул Степаныч.

Я сделал вид, что не услышал его вопроса, заговорил:

— Каждый из людей мечтал бы о том, чтобы прожить свою жизнь заново и не совершить всех тех ошибок, что он совершил. Чтобы знать наперед, как ему правильно поступить. Да только не так это просто — на второй шанс нарваться.

Степаныч молчал, не перебивал.

— Хотя и без этого можно свою жизнь переменить. Пусть и не полностью, но кусочек. Только люди бояться, даже на это пойти. Вот ты, Степаныч, вполне крепкий мужик. А Томара, она ж насколько младше тебя?

— На пятнадцать лет, — грустно ответил он.

— Ну. Вообще еще молодая. Что-что, а этот свой семейный кусочек жизни ты поправить еще можешь. Главное — решиться.

— Проще уехать в Краснодар и стрелять там подонков, — грустно рассмеялся старик.

— Проще, — я согласился. — Просто и Оборону не делать, а стоять за копейки на воротах Эллады. Да только что-то не по простому пути мы пошли, да?

— И то верно, — задумчиво ответил Степаныч.

Когда солнце перешагнуло зенит и стало медленно клониться к земле, мы смотали удочки. Конечно же, ничего не поймали. Пришло время для самой неприятной части нашей поездки.

— Ну че, до твоей рощицы? Винтовку закапывать? — Спросил я, загружая на заднее сидение снасти.

— Угу, — грустно буркнул Степаныч.

С озер мы поднимались в полном молчании. Пассат тащился медленно, переваривая возвышенность на первой передаче. Когда выехали на ровное и добрались до грунтовки, я стал поворачивать направо, туда, где рос маленький лесок, у которого мы отрыли плетку.

— Стой, Витя, — сказал вдруг Степаныч. — Давай, поворачивай.

— Куда? — Я остановил машину.

— В обратную сторону. Я знаю, как отсюда до Кубани доехать. Как раз выскочим на глухой берег, на глубоководье.

— Зачем это? — хмыкнул я, догадываясь, на что решился Степаныч.

— Хочу… это… Утопить эту гадину, — кивнул он назад, на СВД, покоящуюся в багажнике. — Черт с ней. Толкну от нее все равно никакого. Одно мучение. Закапывай ее, да выкапывай. Чини еще потом. Тфу…

— Хорошо, Степаныч, — я сдал назад, развернул машину. — Давай, веди. Куда ехать?

Вечером, к шести часам, я уже был у Кулыма. К этому времени мы договорились встретиться с авторитетом, и он уже ждал меня у себя в доме. Подозревал я, что Марина тоже ждала меня.

Забавно, но, подъезжая к железным, украшенным кованными узорами воротам, я поймал себя на мысли, что тоже рад был бы видеть девчонку. За то недолгое время, что мы провели вместе, я, кажется, привязался к ней.

Кулым так сильно ограждал внучку от того мира, к которому был причастен сам, что Марина казалась совершенно обычной девчонкой. Если не знать, что она родственница авторитета, никогда не догадаешься. Но я знал.

Когда я припарковал машину, меня тут же встретили Сом, высунувшийся из-за тяжелой калитки.

— Здорова, Витя, — сказал он озабоченно. — Кулым тебя уже ждет. Веселуха у нас тут намечается.

— Веселуха? — Спросил я. — В смысле?

— Ну… — Замялся Сом. — Ладно, ты проходи-проходи.

Бандит повел меня через большой зеленый двор Кулымова дома.

— А что Кулым хотел от меня? — Перехватил я инициативу, — не говорил?

— Короче, — помолчав пару мгновений, решился Сом. — Кулым считает, что на него давят. Как всегда, через внучку. А че он хочет конкретно от тебя, я не знаю. Видать, думает, что сможешь ты ему как-то помочь. Если, конечно, захочешь.

— Кто давит? — Спросил я.

— Да, кто-кто… Короче… Косой хочет породниться с ним. Маринке подсовывает сынка своего. О… — он кивнул, когда мы прошли в гостиную. — А вот, кстати, и он. Тоже тут. Кулым позвал зачем-то.

Я глянул туда, куда Сом указал мне взглядом.

— Ну а ты че? — Рассмеялся один из братков, сидевших за большим столом с резными ножками.

— Да че. Рожу ему начистил, — прозвучал знакомый насмешливый голос. — Ну и расхерачил ему все фары на пассате. Что б лучше маргалось.

Четверо братков, сидевших за столом, расхохотались. Один из них, что был ко мне спиной, вдруг обернулся.

— Опа, — заулыбался я. — Ну здарова, бандитеныш.

Тот самый парень, которого я осадил сегодня утром, уставился на меня удивленными глазами и побледнел.

— Ну че, — ухмыльнувшись, продолжал я. — Какие еще байки ты тут пацанам рассказываешь?