Моя вера

18. РЕЛИГИЯ ЛЮБВИ

Где любовь, там и Бог.

Ненасилие — деятельность высшего порядка. Её вдохновляет сила души или власть живущего в нас Божества. Мы уподобляемся Божеству в той мере, в какой практикуем ненасилие.

Учёные говорят нам, что если бы атомы, из которых создан земной шар, не удерживала вместе некая сила, он просто распался бы и мы перестали бы существовать. Но если даже неодушевлённую материю удерживает от гибели какая-то сила сцепления, то подобная сила должна объединять и все живые существа, а сила, удерживающая от распада всё живое, должна именоваться любовью. Любовь связывает воедино отца и сына, брата и сестру, двоих друзей. Однако мы должны научиться относиться с любовью ко всему живому, и обретение этой способности равносильно познанию Бога.

Самые возвышенные усилия человека — это попытки обрести Бога. Его нельзя обрести в рукотворных храмах, идолах, святынях; нельзя найти Его, только практикуя воздержанность. Обрести Бога можно лишь в любви, не земной, но Божественной.

Я утверждаю, что даже сейчас, хотя структура общества не основана на сознательном принятии ненасилия, люди сохраняют своё имущество и саму жизнь, лишь поскольку готовы терпеть друг друга. В противном случае выжили бы лишь немногие, наиболее сильные и жестокие. Узы любви объединяют и семьи, и более крупные группы в так называемом цивилизованном обществе, именуемые народами. Они лишь не признают вслух верховенства закона ненасилия, так как не изучили его гигантских возможностей. Мне кажется, до сих пор мы по привычке считали само собой разумеющимся, что практиковать абсолютное ненасилие могут лишь немногие, давшие обет нестяжания и связанный с ним обет аскетизма. Хотя, бесспорно, лишь сторонники ненасилия способны продолжать исследование этого вечного закона, повелевающего всем человечеством, и время от времени заявлять о его вновь обнаруженных возможностях, ибо должен приносить пользу всем без исключения. На наших глазах этот закон как будто не соблюдается, но виноваты в этом его конкретные приверженцы, многие из которых даже не догадываются, что волей-неволей находятся под его воздействием. Жертвуя жизнью ради ребёнка, мать, даже не отдавая себе в этом отчёта, следует закону ненасилия. Вот уже полвека я выступаю за сознательное принятие этого закона и деятельное его претворение на практике, несмотря на все неудачи. Пятидесятилетняя работа на этом поприще принесла отличные результаты и укрепила меня в моей вере.

Мне кажется, что женщина является воплощением ахимсы. Ахимса предполагает безграничную любовь, в свою очередь предполагающую бесконечную готовность к страданию. Но почему она свойственна именно женщине, матери? Потому что она на протяжении девяти месяцев вынашивает ребёнка, оберегает его в своём чреве и радуется тем мукам, что претерпевает во имя его. Есть ли страдания, которые могут превзойти родильные муки? Однако женщина забывает о них, преисполнившись радости творения. Кто ещё готов ежедневно переносить тягчайшую боль и терпеть большие лишения, нежели женщина ради своего ребёнка? Пусть она распространит эту любовь на всё человечество и забудет, что когда-то была или может стать предметом низкой чувственной страсти мужчины. И тогда она займёт высокое место рядом с мужчиной как его мать, создательница и безмолвная наставница. Ей дано учить искусству мира раздираемую войнами землю, истосковавшуюся по благу покоя.

19. ЛЮБОВЬ, ВОПЛОЩАЮЩАЯСЯ В ЖЕРТВЕННОМ СЛУЖЕНИИ

А. Служение

Единственный способ обрести Бога — это узреть Его в Его творении и слиться с Его созданиями. Это возможно лишь в служении миру. Я — мельчайшая частица целого и смогу обрести Его лишь в лоне всего человечества. Мои соотечественники — мои ближайшие соседи. Они сделались столь беспомощными, столь неизобретательными, столь ленивыми, что все свои усилия я должен направить на служение им. Если бы я мог убедиться, что обрету Его в уединённой пещере в Гималаях, то немедленно отправился бы туда. Но я сознаю, что не обрету Его в отрыве от всего человечества.

Поскольку Бог бросил мой жребий и он выпал в Индии, я предал бы своего Создателя, если бы не стал служить индийцам. Не зная, как служить им, я не смогу принести пользу и всему человечеству.

Мне известно, что Господь чаще пребывает с самыми жалкими и смиренными из Своих созданий, нежели с сильными и могущественными, и потому я стремлюсь уподобиться жалким и смиренным. Но достичь этого я могу лишь в служении им. Поэтому-то я всеми силами стараюсь помочь угнетённым классам. А поскольку сделать это невозможно вне политики, мне не остаётся ничего иного, как заниматься политикой.

Чтобы до глубины души проникнуться бедами и несчастьями отверженных и униженных индийцев, я сам, ничтожнейший из ничтожных, должен принять на себя грехи тех, кого взял под покровительство. Поступая так, я в своём смирении чаю однажды узреть Бога, то есть истину.

Я дам вам талисман от всех напастей. Всякий раз, когда вас охватывает сомнение или когда собственное «я» делается невыносимым, прибегайте к следующему средству.

Вспомните лицо самого бедного и беспомощного из всех людей, кого вам приходилось видеть, и спросите себя, поможет ли ему хоть чем-нибудь шаг, который вы намереваетесь предпринять. Принесёт ли он ему какую-нибудь пользу? Даст ли он ему возможность хоть как-то влиять на собственную жизнь и судьбу? Иными словами, поможет ли ваш поступок приблизить сварадж, или самоуправление, для терпящих физический и духовный голод миллионов наших соотечественников?

И тогда и ваши сомнения, и ваше «я» медленно растворятся...

Однажды в беседе со мной один молодой американский миссионер спросил, какую религию я исповедую и какую, на мой взгляд, в будущем изберёт Индия?

Я отвечал очень кратко. Указав на двоих больных, находившихся в этот момент в комнате, я сказал: «Моя религия — в служении, а будущее меня не заботит».

Вера есть служение беспомощным. Бог предстаёт нам в облике беспомощных, больных и несчастных. Одно время я ставил прядение выше религиозных практик. Но это не означает, что их нужно отвергнуть. Я лишь хочу сказать, что дхарма, которую обязаны соблюдать представители всех религий, превосходит их самих, и потому утверждаю, что брахман станет более совершенным брахманом, мусульманин — более совершенным мусульманином, а вишнуит — более совершенным вишнуитом, если будет поворачивать колесо прялки, проникнувшись духом служения.

Если бы я смог прясть, лёжа в постели и чувствуя, что прядение помогает мне сосредоточиться на размышлениях о Боге, то, конечно, я отложил бы чётки и стал бы поворачивать колесо. Если я достаточно окрепну, чтобы вращать колесо, и должен буду сделать выбор — перебирать чётки или поворачивать колесо, я, разумеется, выберу колесо, превратив его в мои чётки, если страну в это время будут опустошать голод и бедность. Я жду наступления времени, когда даже молитвенное повторение имени Рамы станет для меня препятствием. Когда я осознаю, что имя Рамы воистину не облечь в слова, мне не понадобится даже повторять его. Прялка, чётки и Раманама для меня — одно. Они служат одной и той же цели, они проповедуют мне религию смирения. Я не могу упражняться в ахимсе, не исповедуя религию служения, и я не могу обрести истину, не исповедуя религию ахимсы. А религии, отличной от религии истины, не существует.

Прядение на ручной прялке не может и не должно создавать конкуренцию нынешним фабричным способам производства и стремиться их вытеснить. Цель его — вовсе не в том, чтобы засадить за прялку физически крепкого человека, который мог бы найти другую, неплохо оплачиваемую работу. Единственная причина, по которой я пропагандирую ручное прядение, сводится к следующему: только оно позволит быстро, эффективно и надолго решить проблему вынужденного безделья, в котором почти шесть месяцев в году пребывает большая часть населения Индии из-за отсутствия подходящего занятия, способного дополнить сельскохозяйственные работы, и, соответственно, постоянного голода, от которого страдает множество индийцев.

Стыдно отдыхать или плотно обедать, если в это время не может найти работу или голодает хоть один физически здоровый мужчина, хоть одна физически здоровая женщина.

Поэтому представьте себе катастрофу: триста миллионов безработных день за днём опускаются всё ниже и ниже, утрачивая самоуважение и веру в Бога. Я могу с таким же успехом проповедовать слово Божие псу, что и этим миллионам голодных с угасшим взором, ведь единственный Бог для них — это хлеб. Возможно, проповедовать им слово Божие, только проповедуя святость той работы, которой они лишены. Приятно говорить о Боге, сидя после плотного завтрака в ожидании не менее обильного обеда, но как прикажете говорить о Боге людям, которые не могут поесть два раза в день? Бог предстаёт им только в образе хлеба с маслом.

Мне кажется, осуществить своё духовное предназначение нельзя, не осознавая необходимость служения и не отождествляя себя с бедными.

В. Жертва

Человеческое тело предназначено исключительно для служения, а не для удовлетворения собственных страстей. Тайна счастья — в самоотречении. Самоотречение есть жизнь. Потворство собственным желаниям предрекает смерть. Поэтому всякий имеет право и даже должен стремиться дожить до ста двадцати пяти лет, всецело отдавшись служению и не помышляя о результате. Подобная жизнь целиком должна быть отдана служению. Самоотречение ради такого служения приносит невыразимую радость, которой никто не может нас лишить, ибо она рождается в нашей душе и поддерживает в нас жизнь. Этот образ жизни навсегда избавляет от беспокойства или нетерпения. Без подобной радости долгая жизнь невозможна, а если и возможна, то не имеет смысла.

Следовательно, это тело было дано нам, чтобы мы употребили его во служение всем земным созданиям.

И подобно тому как раб получает еду, одежду и всё остальное от господина, которому служит, мы должны с благодарностью принимать дары, которых благоволит удостоить нас Творец мироздания. То, что мы получаем, мы должны именовать дарами, ибо, будучи должниками, мы не имеем права на награду за исполнение своих обязанностей. Поэтому мы не должны винить Господа, если Он никак не вознаграждает нас. Наше тело принадлежит Ему, и Он вправе лелеять его или уничтожить, как Ему заблагорассудится. Мы не должны сетовать на Его решение или даже предаваться сожалениям; напротив, подвергнуться уничтожению в руках Его — естественное и даже приятное и желанное состояние, если только мы осознаем роль, которую уготовил нам Господь в Своих замыслах. Воистину, чтобы испытать высшее блаженство, мы должны сильно уверовать. «Не заботься о завтрашнем дне, предоставь все заботы Господу» — подобная заповедь, видимо, существует во всех религиях.

Пусть вас это не пугает. Тот, кто с чистой совестью отдастся служению, с каждым днём будет всё глубже осознавать его необходимость и постоянно укрепляться в вере. Едва ли на путь служения может вступить тот, кто не готов отречься от своекорыстия и понять, для чего появился на свет. Сознательно или бессознательно все мы так или иначе причастны тому или иному служению. Если мы возьмём себе за правило свершать это служение осмысленно, наше желание служить будет лишь усиливаться и составит не только наше собственное счастье, но и счастье всего мира.

* * *

Повторяю, не только праведники, но и все мы обязаны предоставить всё, что имеем, в распоряжение человечества. Если таков закон, следовать которому повелевает Господь (а он именно таков), то потворство собственным желаниям должно исчезнуть и уступить место самоотречению. Долг самоотречения отличает человека от животного.

Некоторые возражают, что если воспринимать жизнь под знаком жертвенности, в ней воцарится скука, в ней не будет места искусству, в ней нечего делать тому, кто ценит дом и семью. Однако самоотречение вовсе не предполагает ухода от мира и уединения в лесу. Духом самоотречения должны быть проникнуты все наши деяния. Глава семьи и домовладелец не перестанет быть таковым, если будет воспринимать жизнь не как потворство собственным желаниям, а как долг. Коммерсант, если он станет вести дела, преисполнившись духа самоотречения, будет заключать миллионные сделки, но никогда не опустится до обмана или спекуляций, будет вести скромный образ жизни, не нанесёт ущерба ни одной живой душе и скорее потерпит гигантские убытки, нежели причинит кому-то вред. Не пытайтесь доказать мне, что такие коммерсанты существуют лишь в моем воображении. К счастью для мира, они есть и на Западе, и на Востоке. Признаю, их можно сосчитать по пальцам одной руки, но описанный мною тип перестаёт быть утопией, если можно найти хотя бы один живой пример такого поведения. Без сомнения, предприниматели, сделавшие выбор в пользу жертвенности, зарабатывают на жизнь коммерцией. Однако прибыль не является их целью, она лишь побочный продукт их призвания. Жизнь, исполненная жертвенности, — вот подлинный шедевр искусства, она приносит ни с чем не сравнимую радость.

Выбравший путь служения ни на минуту не задумается о собственном удобстве: пусть о нем, если сочтёт нужным, позаботится его Господин, превыше всех иных. Поэтому он не будет беспокоиться о том, что происходит с ним в земной жизни, он возьмёт ровно столько, сколько нужно ему для её поддержания, и не посягнёт на остальное. Он сохранит спокойствие, не предастся гневу и не утратит присутствия духа, какие бы неудобства ему ни причиняли. Его служение, как и добродетель, есть достаточное вознаграждение, и он вполне удовольствуется этим.

Добровольное служение другим требует отдавать всего себя, в полную меру своих сил и способностей, и лишь в последнюю очередь вспоминать о своих собственных нуждах и желаниях. В действительности искренне и глубоко верующий безоговорочно посвящает всего себя служению человечеству.

Существуют различные виды жертв. Одну из них можно назвать работой за кусок хлеба. Если бы все работали только за кусок хлеба, еды и досуга хватило бы на всех. Тогда мы не знали бы ни страданий, вызываемых перенаселением, ни болезней, ни несчастий, которые сейчас постоянно видим вокруг. Такая работа была бы высшей формой жертвенности. В этом новом мире люди, без сомнения, нашли бы различное применение своим физическим и интеллектуальным усилиям, но всё это была бы работа для общего блага. Не было бы ни богатых, ни бедных, ни аристократов, ни простонародья, ни представителей высших каст, ни неприкасаемых.

Возможно, это недостижимый идеал, однако мы не должны оставлять усилий, мы должны стараться его достичь. Даже не полностью повинуясь закону жертвенности, то есть закону всего нашего бытия, а всего лишь зарабатывая на хлеб физическим трудом, мы бы уже приблизились к идеалу.

Сознательно поступая так, мы бы сократили свои нужды и стали бы питаться простой пищей. Мы стали бы есть, чтобы жить, а не жить, чтобы есть. Пусть тот, кто сомневается в правильности этого утверждения, в поте лица своего заработает на хлеб, и тогда он ощутит величайшее блаженство, увидев результаты своего труда, укрепит здоровье и обнаружит, что многие вещи, которыми он пользовался, в действительности ему не нужны.

Но неужели люди не могут зарабатывать на хлеб интеллектуальным трудом? Нет. Нужды тела должно удовлетворять только тело. «Воздайте кесарю кесарево» — принцип, возможно применимый и в данном случае.

Исключительно умственный, интеллектуальный труд призван облагораживать душу и доставлять радость сам по себе. За него нельзя требовать вознаграждения. В идеальном государстве врачи, адвокаты, учёные должны работать исключительно на благо общества, а не для себя. Следование закону «работы за хлеб» совершит бескровную революцию в структуре общества. Человечество восторжествует, заменив борьбу за существование борьбой за взаимное служение. На смену закону зверя придёт закон человека.

В Индии существует особый тип людей, довольствующихся малым и наслаждающихся этой независимостью от собственных потребностей. Такой человек повсюду расхаживает с узелком, в котором вместе с горсткой муки хранится щепотка соли и перца чили. У него с собой неизменно кувшинчик-лота и верёвка, чтобы доставать воду из колодца. Больше ему ничего не нужно. В день он проходит пешком десять-двенадцать миль. В узелке он замешивает тесто, разводит костёр из нескольких сухих веточек и печёт на углях лепёшку, называемую бати. Он съедает её с удовольствием не потому, что она так уж вкусна, а потому, что аппетит появился у него, спокойного и умиротворённого, после честного труда. Друг и вечный спутник такого человека — Бог, такой человек богаче и могущественнее царя или императора. Бог не является тому, кто в душе жаждет сокровищ, принадлежащих другому. Всякий может взять поведение подобного человека за образец, насладиться невыразимым душевным покоем и счастьем и передать эту атмосферу блаженства окружающим. С другой стороны, алчущий богатства непременно кого-то эксплуатирует, даже если и не употребляет этого слова. Но и миллионы не принесут богачу радости. Истинное счастье дают лишь душевный покой и ощущение Божественного присутствия.

Смирение невозможно без самоумаления. Самоумаление есть мокша (духовное спасение). Служение, лишённое смирения, — это эгоизм и самолюбование.

Если человеком овладевает самодовольство, значит он перестал совершенствоваться и не сумеет обрести свободу. Тот, кто приносит малую жертву, но в духе смиренном и благочестивом, скоро постигает, сколь она ничтожна. Став на путь жертвенности, мы вскоре осознаем глубину своего эгоизма и должны постоянно отдавать всё больше и больше, испытывая растущую радость, и не успокаиваться до полной самоотдачи.

Пока мы сознательно не самоумалились, осознав своё полное ничтожество, мы не сумеем побороть зло в собственной душе. Бог требует всецело предаться Ему и не приемлет меньшей жертвы за единственную истинную свободу, к которой стоит стремиться. А утрачивая себя в полном и абсолютном смирении, человек тотчас же вновь обретает себя в служении всему живому, и это становится его счастьем. Он возрождается и отныне, в непрерывном служении, не устаёт отдавать себя Господним созданиям.

20. ЛЮБОВЬ В ПРОТИВОСТОЯНИИ ЗЛУ

А. Закон любви против ненависти

Отбросив меч, я могу протянуть врагам своим лишь чашу любви. Именно так я надеюсь привлечь их на свою сторону.

Нетрудно любить друзей своих. Но возлюбить тех кто почитает себя твоими врагами, — вот суть истинной веры.

Если мы любим лишь тех, кто любит нас, мы ещё не стали на путь ненасилия. Только научившись любите ненавидящих нас, мы станем на этот путь.

Точное определение ахимсы предполагает самую возвышенную любовь и самое жертвенное милосердие. Если я стал на путь ахимсы, то просто обязан любить своего врага. Если обидчик — мой враг или незнакомец, я должен относиться к нему так же, как к оскорбившему меня отцу или сыну.

Я призываю вас очистить собственные души и преисполниться милосердия. Ваши сердца должны уподобиться глубокому океану... Не судите, и не судимы будете. Ведь есть Судия, превыше всех судий, и Он мог бы казнить вас, однако Он дарует вам жизнь. В вашей собственной душе и вокруг вас множество врагов, и всё же Он хранит вас и оберегает.

Слабый никогда не прощает. Прощение — добродетель сильного.

Часто говорят: «Средства — ничто, цель — всё». Я бы сказал: «Средства — всё, цель — ничто». Каковы средства, такова будет и цель. Средства и цель совершенно одинаковы, их ничто не разделяет. На самом деле Создатель дал нам (весьма ограниченную) власть над средствами, но не над целью. Достижение цели точно соответствует средствам, здесь не бывает исключений.

Поэтому меня занимал главным образом выбор средств и их высоконравственное использование. Я уверен, что если мы будем помнить об этом, то с лёгкостью достигнем цели. Кроме того, я убеждён, что продвижение к цели будет прямо зависеть от того, насколько чистые, незапятнанные средства мы выбираем.

Подобный метод может показаться кому-то утомительным, подобный путь — слишком длинным, но я уверен, что он быстрее всех прочих приведёт нас к цели.

Не бойтесь того, что ненасильственные методы предполагают долгий, трудный, утомительный процесс достижения цели. На самом деле он самый быстрый на свете, ибо он надёжнее всех остальных.

Сопротивление с любовью — сила, к которой могут прибегать и отдельные люди, и целые сообщества. Её можно использовать и в личной, и в общественной сфере. Её могут применять все, в любых обстоятельствах, она абсолютно универсальна и потому вечна и непобедима. Она может стать орудием в руках мужчин, женщин и детей. Совершенно неверно думать, будто к ней прибегают только слабые, до тех пор, пока не могут ответить насилием на насилие. По сравнению с жестокостью, а значит, с любой тиранией, с любой несправедливостью эта сила точно свет во тьме.

Применяя метод ненасилия, нужно верить, что любой человек, сколь бы низко он ни пал, способен нравственно переродиться под воздействием любовного, гуманного обращения.

Моя вера убеждает меня в том, что нельзя наказывать даже убийцу, вора или бандита.

Объявляя себя сторонником ненасилия, человек не должен гневаться на того, кто обидел или унизил его. Он не пожелает зла обидчику; он по-прежнему будет доброжелателен к оскорбителю, не станет бранить своего врага, постарается не причинить ему физическую боль и смирится с оскорблением. Таким образом, ненасилие — это совершенная невинность. Совершенное ненасилие предполагает абсолютное отсутствие враждебности и доброжелательность ко всему живому. Поэтому исповедующий ненасилие бережёт даже тварей, включая вредных насекомых и зверей, ведь они были созданы не для того, чтобы удовлетворять наши разрушительные склонности. Если бы нам был ведом замысел Создателя, мы бы узрели их истинное место в Его творении. Поэтому ненасилие в его деятельной форме — доброжелательность ко всему живому. Это чистая, незапятнанная любовь. О ней я читал в священных писаниях индуизма, в Библии и Коране.

Ненасилие есть идеальное состояние. Это цель, к которой естественным образом, хотя и бессознательно, стремится всё человечество. Человек, которого можно счесть воплощением невинности, не уподобляется Божеству, а лишь становится человеком в истинном смысле этого слова. На нашей нынешней стадии развития мы одновременно и люди, и звери; в своём невежестве и высокомерии мы заявляем, что выполняем предназначение своего биологического вида, отвечая ударом на удар, а для этого предварительно распаляя себя и вводя во гнев. Мы притворяемся, будто верим, что возмездие — это закон бытия, хотя ни одно священное писание не говорит, что возмездие обязательно, а лишь утверждает, что оно допустимо. Обязательна же сдержанность. Возмездие есть потворство собственным страстям и как таковое должно строгим образом контролироваться. Сдержанность — закон нашего бытия, ибо высочайшее совершенство недостижимо без строжайшей сдержанности. Поэтому на знамени рода человеческого должно быть начертано «Страдание».

Цель вечно ускользает от нас. Чем более мы совершенствуемся, тем глубже осознаем, сколь мы недостойны. Удовлетворение должно приносить не достижение цели, а затраченные на это усилия. Абсолютная самоотдача равносильна абсолютной победе.

Если мы посмотрим на всю историю человечества, то обнаружим, что люди в процессе морального совершенствования неуклонно приближались к ахимсе. Наши далёкие предки практиковали людоедство. Затем, пресытившись каннибализмом, они стали добывать пропитание охотой. На следующей стадии человеку стало стыдно вести кочевую жизнь охотника и собирателя. Тогда он занялся земледелием, и главные средства существования давала ему отныне мать-земля. Так, отказавшись от существования кочевника, он выбрал цивилизованную оседлую жизнь, основал поселения и города и сделался уже не просто членом семьи, но членом общины и народа. всё это признаки растущего тяготения к ахимсе и неприятия химсы. Если бы это было не так, люди уже давно вымерли бы как биологический вид, подобно многим низшим видам, исчезнувшим с лица земли.

Пророки и аватары также отчасти привили нам учение ахимсы. Никто из них не тщился проповедовать химсу. И как же иначе? Химсе можно не учить, ведь человек-зверь склонён к насилию, а человек-дух тяготеет к ненасилию. Как только он пробудится, услышав зов Духа внутри себя, он навсегда отвергнет насилие. Либо он будет неуклонно продвигаться по пути ахимсы, либо устремится к гибели. Вот потому-то пророки и аватары проповедовали истину, гармонию, братство, справедливость — всё это атрибуты ахимсы.

Однако волна насилия нарастает, и даже мыслящие люди полагают, что насилие — последнее средство борьбы. И всё же я показал, что история и опыт говорят об обратном.

Если поверить, что человечество неуклонно двигалось в направлении ахимсы, то оно должно и дальше идти по этому пути. Ничто в этом мире не пребывает в неподвижности, всё находится в движении. Отсутствие прогресса означает неминуемый регресс. Все вовлечены в это вечное круговращение, кроме Самого Бога.

Я обнаружил, что даже среди разрушения и уничтожения упорно продолжает существовать жизнь, а значит, есть закон превыше закона разрушения. Только в силу такого закона функционирует разумно организованное общество и в принципе имеет смысл жить. А если это закон жизни, мы должны претворить его и в быту. Всякий раз, когда возникают разногласия, когда против вас выступают ваши противники, побеждайте их любовью. Примерно так, весьма примитивно, я воплощал этот закон на практике в течение всей своей жизни. Это не означает, что я нашёл ответ на все вопросы и преодолел все трудности. Единственное, в чем я совершенно уверен, — это в том, что закон любви оправдал людские надежды в большей степени, нежели закон разрушения и уничтожения. Чем долее я тружусь над совершенствованием закона любви, тем более меня восхищает жизнь и замысел всего мироздания. В душе моей воцаряется мир, и мне кажется, будто я могу разгадать тайны природы, которые даже не в силах описать.

Я знаю, как трудно следовать этому великому закону жизни. Но разве не всё великое и достойное трудно? А труднее всего возлюбить ненавидящих нас. Однако милостью Божьей даже эту сложнейшую задачу выполнить будет просто, достаточно лишь захотеть.

В нынешний век чудес никто не отвергнет предмет или идею лишь потому, что они новые. Сказать, что то-то и то-то невозможно лишь потому, что труднодостижимо, — опять-таки не в духе времени. Мы каждый день становимся свидетелями прежде неслыханных открытий и изобретений, невозможное у нас на глазах становится возможным. Однако сегодня мы постоянно видим, как эти открытия употребляются во имя насилия. Я же утверждаю, что куда более чудесные, на первый взгляд невозможные открытия будут совершены во имя ненасилия.

Я неисправимый оптимист. Мой оптимизм зиждется на вере, что конкретный человек способен бесконечно совершенствоваться, следуя стезёй ненасилия. Чем более вы работаете над собой, тем легче практику ненасилия перенимает ваше окружение, пока наконец ненасилие не станет всеобщим принципом и не распространится по всему миру.

В. Прямое действие

Не приемлите пассивности

В мире никогда ничего не предпринималось без прямого, непосредственного действия. Я отрицаю принцип пассивного сопротивления, поскольку оно явно недостаточно и всегда истолковывалось как оружие слабых.

Моя цель — жить в дружбе со всем миром, я умею сочетать глубочайшую любовь с глубочайшим неприятием зла.

Ненасилие не предполагает «отказа от всякой реальной борьбы со злом». Напротив, ненасилие, как я его понимаю, предполагает более активную и действенную борьбу со злом, нежели возмездие, истинная природа которого в том, чтобы приумножать насилие. Я сторонник интеллектуального, а значит, и морального неприятия безнравственности. Я стараюсь навеки затупить меч тирана, не подняв против него меч более острый, чем его собственный, а обманув его ожидания и не оказав ему физического сопротивления. Моё моральное сопротивление он сломить не сможет. Сначала оно ошеломит его, потом заставит признать мою правоту, а признав её, он не унизится, но возвысится.

Ненасилие — это активная позиция, предполагающая сознательное страдание. Быть приверженцем ненасилия означает не смиренно отдаться на волю злодея, но противопоставить ей всю свою душу. Воплощая на практике этот закон нашего бытия, один— единственный человек может бросить вызов всей мощи неправедного государства, чтобы спасти свою честь, свою религию, свою душу и способствовать падению или возрождению этого государства.

Преодолейте трусость

Моя вера, основанная на ненасилии, исключительно энергична и деятельна. В ней нет места трусости и даже слабости. Можно надеяться, что человек, склонный к жестокости, когда-нибудь проникнется идеями ненасилия, но нет никакой надежды, что преобразится трус. Поэтому я неоднократно повторял, что, если мы не можем защитить себя, своих жён, свои святыни, принимая на себя страдание, то есть путём ненасилия, нам надлежит, если мы мужчины, защитить себя, своих жён, свои святыни в бою.

Ненасилие и трусость плохо сочетаются. Могу вообразить вооружённого до зубов человека — труса в душе. Если вы вооружены, значит по меньшей мере чего-то боитесь, даже если вы и не отъявленный трус. Однако ненасилие невозможно без неподдельной храбрости.

Сила коренится не в физической мощи. Она таится в несокрушимой воле.

Маленькая группа соратников, вдохновляемых неугасимой верой в своё призвание, может изменить ход истории.

Приверженец ненасилия должен воспитывать в себе способность к высочайшему самопожертвованию, чтобы избавиться от страха. Его не испугает потеря земель, богатства, самой жизни. Не преодолевший собственных страхов не может достичь совершенства в практике ахимсы. Приверженцу ахимсы знаком только один страх — страх Божий.

Там, где есть место страху, нет подлинной веры.

Ничто в этом мире нам не принадлежит. Даже мы сами принадлежим Ему. Зачем нам тогда бояться хоть чего-то?

Преисполнимся страха Божьего и перестанем бояться человека.

Духовность не исчерпывается знанием священного писания и дискуссиями на философские темы. В первую очередь это воспитание собственной души и обретение неизмеримой силы. Бесстрашие — неотъемлемое свойство духовности. Трусы всегда безнравственны.

Истинный сатьяграх распрощался со страхом. Поэтому он никогда не боится верить противнику. Даже если противник двадцать раз обманывал его, он готов поверить ему в двадцать первый, ибо веру в исконно благую человеческую природу подразумевает самая сущность его убеждений.

Давайте каждое утро, тотчас же по пробуждении, вступать в новый день, произнося следующий обет: «Я не убоюсь никого на свете. Убоюсь одного лишь Господа. Я ни на кого не затаю злобу. Я ни от кого не потерплю несправедливости. Я буду бороться с ложью, провозглашая истину, и, сопротивляясь лжи, приму любые страдания».

Решитесь остаться в одиночестве

Внутренний голос, который никогда меня не обманывал, сейчас шепчет мне: «Ты должен бросить вызов целому миру, но возможно, тебе придётся бороться в одиночестве. Ты должен смело посмотреть миру в лицо, но возможно, мир уставится на тебя глазами, налитыми кровью. Не бойся. Доверься тихому, едва слышному голосу, который живёт у тебя в душе и сейчас напоминает: “Оставь жену, друзей и всех близких, но сохрани верность тому, ради чего жил и ради чего должен умереть”».

Числом воюют робкие и боязливые. Истинно доблестный с радостью выходит на битву в одиночестве.

Величайшие гении человечества всегда творили и боролись в одиночестве. Например, великие пророки Заратустра, Будда, Христос, Магомет — все они остались в одиночестве, как и многие другие, кого я могу назвать. Однако живая вера в себя, в своего Создателя и в то, что Он на их стороне, помогала им никогда не чувствовать одиночества.

Уповай на Бога

Ненасилие одержит победу, только когда мы обретём живую веру в Бога.

В справедливой борьбе дхармаюддхе Господь сам разрабатывает стратегию и предводительствует войском. Дхармаюддху можно вести только во имя Бога, и только когда сатьяграх чувствует себя совершенно беспомощным, исчерпал все доступные средства и его окутывает кромешная тьма, Господь приходит ему на помощь.

Я выучил один урок: то, что представляется человеку невозможным, — детская игра для Бога, и если мы верим в Божество, управляющее судьбой ничтожнейшего из Своих созданий, то, несомненно, нет ничего невозможного и для нас, и, вдохновляемый этой главной надеждой, я живу, дышу и пытаюсь повиноваться Его воле.

Я знаю свою стезю. Она пряма и узка. Она подобна лезвию меча. Я преисполняюсь радости, ступая на неё. Я плачу, оступившись. Господь рек: «Тот, кто не оставляет усилий, не погибнет». В душе я верю этому обетованию. А посему, хотя в слабости моей случалось мне согрешить и пасть тысячу раз, я не утрачу веру.

Сатьяграх, разумеется, знает, что спасение приходит, когда почти угасает надежда. Ибо такова воля Божества, одновременно благого и жестокого: Оно неизменно закаляет верующего в огненном горниле, проверяя его на прочность, и с радостью смиряет его гордыню, повергая во прах.

Убеждай противника, добровольно принимая на себя страдание

Любовь никогда ничего не требует, она только дарует. Любовь лишь претерпевает страдание, но никогда не мстит.

Я пришёл к важному выводу: если вы хотите чего-то добиться, то должны не только апеллировать к разуму, но и тронуть сердце своего противника. Аргументы, основанные на логике, скорее достигают цели, но задеть какие-то струны в сердце оппонента вы можете, только добровольно взяв на себя страдание. Оно отверзает духовные очи.

Я постепенно проникался убеждением, что высшие цели достигаются не одними лишь рациональными методами, а в первую очередь страданием. Страдание — закон человеческого мира, война — закон джунглей. Однако страдание — бесконечно более действенное средство для обращения противников и отверзания их ушей, которые в противном случае так и не научились бы внимать.

Религия ахимсы заключается в предоставлении другим максимальных свобод и удобств при максимальном ограничении свобод и удобств для себя самого, вплоть до угрозы собственной жизни.

Самое ожесточившееся сердце и самое грубое невежество неизбежно растают в лучах восходящего солнца страдания без гнева и злобы.

Старайтесь обратить противника в свою веру

Часто забывают, что истинная цель сатьяграха — не смутить обидчика. Сатьяграх никогда не стремится запугать противника, а всегда должен взывать и взывает к его сердцу. Истинная цель сатьяграха — не принудить противника сдаться, а обратить его в свою веру.

Сатьяграх неизменно пытается обратить своего оппонента исключительно силой своего характера и страданием. Чем он чище душой и чем более страдает, тем скорее добьётся цели.

Целью выбравшего ненасилие должно быть обращение других. Однако ему не стоит ждать бесконечно. Поэтому, когда все иные возможности исчерпаны, он идёт на риск и обдумывает планы активной сатьяграхи, в частности предполагающей гражданское неповиновение.

Сатьяграха

Поскольку сатьяграха — наиболее мощное средство прямого воздействия, сатьяграх имеет право прибегнуть к ней, только полностью исчерпав все прочие. Поэтому вначале он должен постоянно, неустанно апеллировать к законным властям, к общественному мнению, просвещать всех желающих, спокойно и хладнокровно излагать свою точку зрения всякому, кто согласен слушать, и, лишь исчерпав все иные возможности, обратиться к сатьяграхе как к последнему средству. Однако, вняв настоятельному призыву внутреннего голоса и смело став на путь сатьяграхи, он сжигает все мосты и уже не может повернуть назад.

Радость должны приносить борьба, дерзание, страдание, потребное для достижения цели, но не сама победа.

Я с радостью смотрю, как тысячи добровольно погибают за дело сатьяграхи, не потому, что не ценю жизнь, но потому, что в конце концов сатьяграха приведёт к спасению большего числа жизней и, кроме того, возвысит тех, кто добровольно принял за неё смерть, и нравственно обогатит мир, осознавший красоту их жертвы.

Мои посты

Могу сказать, что начал часто и подолгу поститься с 1913 года, увидев в воздержании от пищи метод духовного совершенствования. Поститься мне случалось и прежде, однако с иными целями. Я совершенно уверен, что в целом многочисленные посты оказали на меня благотворное влияние. Окружающих, заинтересовавшихся моими практиками, они неизменно побуждали задуматься о своём нравственном облике и в чем-то подражать мне. Не знаю ни одного случая, чтобы мои посты причинили кому-то боль. Они никого никоим образом ни к чему не принуждали. Более того, рассмотрев критику в свой адрес, я убедился, что неправомерно употреблять само слово «принуждение» для обозначения влияния, оказываемого постами. Принуждение есть насилие, применяемое против того, кого мы хотим себе подчинить этим жестоким актом. Я же, постясь, применял силу только против самого себя. Разумеется, добровольно взятое на себя страдание нельзя приравнивать к страданию, на которое мы обрекаем тех, кого хотим к чему-то принудить. Если же я пощусь, чтобы пробудить совесть друга, в моих глазах явно заблуждающегося, то ни к чему не принуждаю его в обычном понимании этого слова.

Дело в том, что посты с целью духовного совершенствования неизменно влияют на всех, кто окружает постящегося. Потому-то указанные посты именуются «тапас». А любые тапас неизменно очищают душу тех, ради кого их соблюдают.

Разумеется, постами можно злоупотреблять, особенно когда они служат каким-либо эгоистическим намерениям. Пост, соблюдаемый для того, чтобы вымогать деньги или достичь какой-либо иной неблаговидной цели, равносилен принуждению или подавлению воли. Я без колебаний советую всячески сопротивляться подобному подавлению личности. Я сам с успехом сопротивлялся принуждению, которому пытались подвергнуть меня постящиеся или замышляющие пост. А если мне станут возражать, что граница между эгоистической и альтруистической целью весьма тонка, я буду утверждать, что человек, которого, как ему представляется, пытаются лишь принудить к чему-то с помощью поста, должен решительно воспротивиться подобному давлению, пусть даже постящийся погибнет от голода. Не следует обращать внимание на посты, соблюдаемые для достижения каких-то эгоистичных, неблаговидных целей. Как и любые другие установления общества, посты можно использовать во благо и во зло. Но это важное оружие в арсенале сатьяграхи, и потому его нельзя отвергнуть из-за того лишь, что кто-то им злоупотреблял. Сатьяграха задумывалась как действенная альтернатива насилию. Она ещё только начинает широко применяться и, естественно, не может считаться совершенной. Однако, как зачинатель современной сатьяграхи, я не могу отказаться ни от одной сферы её использования, не отвергнув тем самым её основной цели — смиренного служения идеалам духа.

Несотрудничество

Хотя несотрудничество и составляет неотъемлемую часть моих убеждений, в моих глазах это всего лишь прелюдия к сотрудничеству. Я отказываюсь сотрудничать с методами и системами, а не с людьми.

За моим несотрудничеством скрывается горячее желание сотрудничать по любому поводу даже с самым ожесточённым противником.

Моё несотрудничество коренится не в ненависти, а в любви. Моя личная вера строго запрещает мне ненавидеть. Эту простую, но великую доктрину я воспринял двенадцати лет от роду благодаря школьному учебнику и до сих пор пребываю в данном убеждении. Более того, с каждым днём оно только усиливается. Для меня оно превратилось в пламенную страсть.

Гражданское неповиновение неправедному государству

Гражданское неповиновение — неотъемлемое право человека. Достаточно его лишиться, чтобы перестать быть человеком. Гражданское неповиновение, в отличие от преступного, никогда не перерастает в анархию. Любое государство силой подавляет преступное неповиновение и обречено погибнуть, если не решается на это. Но подавлять гражданское неповиновение — значит бросить в застенки совесть.

Убеждённый сторонник гражданского сопротивления просто игнорирует власть государства. Он объявляет себя вне закона, отказываясь исполнять безнравственные законы государства. Например, он может перестать платить налоги, но признавать власть государства в повседневной жизни. Он может намеренно не замечать таблички «Посторонним вход воспрещён» и входить в воинские казармы, чтобы вести агитацию среди солдат, он может устроить пикет в разрешённом месте или вне его. Поступая таким образом, он никогда не прибегает к насилию и не противится, если силу применяют к нему.

Я твёрдо убеждён, что гражданское неповиновение — идеальная форма конституционной агитации. Разумеется, она достойна презрения и заслуживает позора, если её гражданский, то есть ненасильственный, характер — всего лишь ширма.

Чтобы оставаться в рамках гражданских акций, неповиновение должно быть искренним, следует уважать оппонентов, никому не бросать вызов, твёрдо основываться на каком-либо принципе, воздерживаться от всяческого своеволия и прежде всего избегать любой ненависти и недоброжелательства.

Гражданское неповиновение требует минимального числа солдат. На самом деле, чтобы Добро одержало победу над Злом, достаточно одного сторонника гражданского сопротивления, совершенного в своих помыслах и поступках.

С. Вместо войны

Не защищайтесь мечом

Я не визионер. Я лишь притязаю именоваться практическим идеалистом. Религия ненасилия не предназначена одним лишь риши и святым. Её могут разделять и простые люди. Ненасилие — закон нашего биологического вида, подобно тому как насилие — закон, царящий среди животных. Дух животных спит, они не знают других законов, кроме закона сильного. Человеческое достоинство требует повиновения высшему закону — силе духа.

Поэтому я решился напомнить Индии о древнем законе самопожертвования, ибо сатьяграха и её производные, несотрудничество и гражданское неповиновение, — всего лишь новые имена издавна известного закона страдания. Риши, открывшие закон ненасилия в царстве жесточайшего насилия, были учёными более гениальными, чем Ньютон, и воинами более храбрыми, чем Веллингтон. Великолепно владея оружием, они осознали всю его бесполезность и стали проповедовать уставшему от жестокости миру, что спасение придёт через ненасилие.

Вот так и я предлагаю Индии практиковать ненасилие отнюдь не потому, что считаю её слабой. Я хочу, чтобы она ступила на путь ненасилия, осознавая своё могущество и власть. Не нужно упражняться с оружием, чтобы применить эту силу на практике. Нам кажется, будто мы нуждаемся в оружии, ибо мы склонны видеть себя бездушной плотью. Я же хочу, чтобы

Индия увидела в себе бессмертную душу, способную восторжествовать и воспарить над любой физической слабостью и бросить вызов могуществу всего мира. Разве Рама, всего-навсего смертный, с войском обезьян, не выступил против преисполнившегося гордыни, могущественнейшего десятиголового Раваны, когда тот мнил себя в безопасности на острове Ланка, со всех сторон окружённом бушующими водами океана? Неужели это не символ величия духа, перед которым склоняется грубая сила? Если Индия выберет путь меча, она, возможно, какое-то время будет пожинать плоды побед. Но я не смогу гордиться такой Индией. Я ощущаю себя частью Индии, ибо обязан ей всем. Я совершенно уверен, что в мире ей назначена особая миссия. Она не должна слепо подражать Европе. Если Индия выберет меч, для меня пробьёт час суровых испытаний. Надеюсь, что не изменю себе. Моя вера не имеет географических границ. Если я обладаю живой верой, она окажется даже превыше моей любви к Индии. Моя жизнь отдана служению Индии через религию ненасилия, которая, по моему убеждению, лежит в основе индуизма.

Участие в военных действиях

Будучи убеждённым пацифистом, я никогда не учился обращаться с оружием уничтожения, хотя у меня были такие возможности. Вероятно, именно поэтому мне удалось избежать непосредственного участия в убийстве. Однако пока я жил по законам, установленным государством, основанным на насилии, и добровольно пользовался льготами и привилегиями, которые это государство мне предоставляло, я был обязан оказывать ему помощь в полную меру своих сил и способностей, когда оно вело войну. Впоследствии, объявив, что более не сотрудничаю с этим государством и полностью отказываюсь от всех льгот и привилегий, я разомкнул этот порочный круг.

Приведу пример. Я состою членом общины, которой принадлежит несколько акров земли, и посевам на этой земле постоянно угрожают обезьяны. Для меня всякая жизнь священна, и потому я полагаю причинение любого вреда обезьянам нарушением ахимсы. Тем не менее я без колебаний отражаю нападение обезьян и всячески поощряю в этом других членов общины, чтобы спасти посевы. Я сделал бы всё, чтобы избежать этих акций возмездия. Я мог бы избежать их, либо оставив общину, либо распустив её. Однако я не делаю этого, так как отдаю себе отчёт в том, что едва ли смогу найти общество, не знающее земледелия и потому не уничтожающее волей-неволей тех или иных живых существ. Трепеща в страхе и смирении, в глубоком раскаянии я вместе с моими друзьями причиняю вред обезьянам, надеясь рано или поздно найти выход из этого тупика.

И всё же я трижды косвенно принимал участие в войнах. Мне не оставалось ничего иного, с моей стороны было бы безумием разорвать все связи с обществом, которому я принадлежал. В этих трёх случаях я не задумывался о прекращении сотрудничества с британским правительством. Сегодня моё отношение к несотрудничеству полностью изменилось, и потому я не буду добровольно участвовать в войнах и предпочту тюремное заключение и даже виселицу, лишь бы не брать в руки оружие и не принимать никакого участия в войнах.

Впрочем, это не решает проблему. Если бы в Индии появилось национальное правительство, то я, по-прежнему не принимая непосредственного участия в боевых действиях, мог бы вообразить ситуации, когда счёл бы своим долгом проголосовать за введение военной подготовки для тех, кто готов взять в руки оружие. Ведь я знаю, что не все члены общества убеждены в необходимости ненасилия так же твёрдо, как и я, а человеку или обществу нельзя навязывать принцип ненасилия.

Ненасилие идёт таинственными путями. Зачастую чьи-то поступки нельзя проанализировать в его терминах. Столь же часто деяния человека производят впечатление жестоких и насильственных, однако на самом деле исполнены самого возвышенного ненасилия, но осознать это способны только грядущие поколения. Единственное, чем я могу оправдать собственное поведение, — это тем, что я, как и в приведённом примере, неизменно действовал в интересах ненасилия. Никакими сомнительными национальными или другими подобными интересами я не руководствовался.

Разоружение

До того, как вся Европа начнёт разоружаться (а это неизбежно), чтобы не совершить самоубийства, какому-то народу придётся взять на себя огромный риск и первым решиться на разоружение. Процент сторонников ненасилия среди представителей этого народа, если таковой вообще найдётся, естественно, будет столь высок, что станет вызывать всеобщее уважение. Этот народ будет непогрешим в своих суждениях, твёрд в решениях, исключительно способен к героическому самопожертвованию. Он будет жить не только для себя, но и ради других народов.

Следует ограничить мировое производство оружия, подобно продаже опиума. Оружие, вероятно, принесло миру больше горя, чем опиум.

Если бы не существовало жадности, никому не понадобилось бы оружие.

Мир во всём мире

Если бы признанные мировые лидеры, в чьих руках находится оружие массового уничтожения, полностью отказались от его использования, отдавая себе отчёт в последствиях подобного шага, то в мире навеки удалось бы установить мир. Я убеждён, что корень зла здесь таится в отсутствии живой веры в живого Бога. Глубочайшая трагедия человечества заключается в том, что народы, по собственным уверениям исповедующие христианство, то есть религию Иисуса Христа, которого они именуют Князем Мира[11], едва ли готовы жить в мире. Печально слышать, как искренне верующие христианские священники и богословы заявляют, будто послание Христа обращено лишь к избранным. С детства меня учили, а впоследствии я неоднократно убеждался на опыте, что даже ничтожнейший из смертных способен воспитать в себе основные человеческие добродетели. Именно эта способность, несомненно присущая всем людям, отличает их от прочих Божьих созданий. Даже если хотя бы один народ окажется в состоянии совершить акт высшего самопожертвования, ничего не требуя взамен, то, возможно, мы успеем увидеть, как на всей земле воцарится мир.

Я не устаю повторять, что ни союзники, ни весь земной шар не добьются установления прочного мира, пока не отвергнут войну как способ решения политических проблем — а вместе с нею её непременных спутников: ужасную фальшь и обман — и не приступят решительно к созданию истинного мира, основанного на свободе и равенстве всех рас и народов.

21. ЛЮБОВЬ ПО ОТНОШЕНИЮ К ЖИВОТНОМУ ЦАРСТВУ

А. Милосердие к животным

Ахимса — это всеобъемлющий принцип. Мы — беспомощные смертные, и вокруг нас бушует чудовищный пожар химсы. Изречение «Одна жизнь, чтобы жить, уничтожает другую» имеет глубокий смысл. Человек не может прожить ни секунды, не совершая сознательно или несознательно химсы по отношению к внешнему миру. Человек ест, пьёт, движется, и уже сам факт его существования предполагает некую долю химсы, разрушения жизни, хотя бы речь шла о насекомых или даже о микробах. Поэтому истинный приверженец ахимсы не изменяет своей вере, если все его поступки вдохновлены состраданием, если он по мере сил избегает причинять боль даже ничтожнейшим существам, если он пытается спасти их, если таким образом неустанно старается вырваться из смертельных объятий химсы.

Опять-таки, поскольку ахимса есть тайная основа и объединяющее начало всей жизни, заблуждение одного неизбежно сказывается на других, и потому человек никогда не сможет полностью избыть необходимость химсы. Пока он остаётся общественным существом, он не может не принимать участие в химсе, без которой погибнет само общество.

Иногда наш долг — отнять жизнь. Проверим правильность этого утверждения.

Мы уничтожаем столько живых существ, сколько нам представляется необходимым для поддержания собственной жизни. Например, мы отнимаем жизнь, принимая пищу, даже если ограничиваемся овощами.

Стремясь сохранить здоровье, мы, например, уничтожаем москитов инсектицидами и т. д. Однако мы вовсе не думаем, что совершаем тем самым святотатство.

В перечисленных случаях мы решаемся на акты химсы ради себя самих. Но ради других, то есть для пользы всего биологического вида, мы убиваем хищников. Если львы и тигры постоянно нападают на деревню, крестьяне считают своим долгом убить их самостоятельно или пригласить охотника.

Иногда бывает необходимым даже убийство человека. Например, когда он впадает в буйное помешательство, в ярости хватает меч, убивает всякого, кто встретится ему на пути, а пленить его живым слишком рискованно. Любой, кто убьёт этого маньяка, заслужит признательность общества и будет считаться благодетелем человечества.

С точки зрения ахимсы очевидный долг каждого — отнять жизнь у подобного убийцы. Существует лишь одно исключение из этого правила, если его можно так назвать. Йог, который смирил бы ярость этого безумца, мог бы оставить его в живых. Однако мы говорим не о праведниках, почти достигших совершенства; мы обсуждаем долг общества, состоящего из обычных людей, склонных заблуждаться.

Можно спорить, насколько уместные примеры я привёл. Но даже если они не очень удачны, можно вообразить и более подходящие. Я лишь пытался показать, что воздержание от убийства далеко не всегда бывает абсолютным долгом.

Дело в том, что ахимса — это не просто желание избежать убийства. Химса означает причинять боль или убивать во гневе либо для собственной выгоды, либо с намерением насладиться чужими страданиями. Воздерживаясь от подобных поступков и желаний, мы практикуем ахимсу.

Врач, прописывающий горькое лекарство, причиняет вам боль, но не совершает акт химсы. Если он не в силах заставить себя прописать горькое лекарство, когда это необходимо, он не выполняет долга ахимсы. Хирург, опасающийся ранить пациента и потому не ампутирующий поражённую гангреной руку или ногу, виновен в химсе. Тот, кто не отнимает жизнь у убийцы, вознамерившегося убить его сына или воспитанника (если не может предотвратить убийство иным способом), не заслуживает похвалы, а совершает грех химсы под предлогом следования ахимсе.

А теперь давайте выясним, в чем же коренится ахимса. Это совершенная самоотверженность и бескорыстие. Самоотверженность предполагает полное забвение нужд собственного тела. Когда некий мудрец стал свидетелем того, как человек убивает созданий больших и малых ради удовлетворения нужд собственного тела, он испытал потрясение от его невежества. Он проникся жалостью к убийце, ведь тот забыл о своей бессмертной душе, заключённой в бренном теле, и предпочёл призрачные физические наслаждения вечному блаженству духа. Отсюда мудрец сделал вывод о необходимости полного самоотречения. Он осознал, что если человек жаждет постичь себя самого, то есть истину, он должен совершенно отвергнуть собственное тело и его нужды, чтобы ни одно живое существо не ощущало перед ним страха. Такова стезя ахимсы.

Осознание этой истины свидетельствует, что грех химсы заключается не просто в посягательстве на жизнь другого существа, но в совершении этого ради удовлетворения нужд собственного бренного тела. Значит, любое уничтожение жизни в процессе потребления пищи и питья и т. п. эгоистично и, следовательно, представляет собой химсу. Однако человек полагает, что оно неизбежно, и мирится с ним. Но проявлениями химсы не могут считаться безболезненное умерщвление страдающих существ или уничтожение потенциального убийцы, злоумышляющего против вверенных нашему попечению беспомощных созданий, если его нельзя обезвредить иным способом.

Подобную аргументацию нередко используют лукаво и даже во зло. Но причина тому — не её ложный характер, а изначальная слабость человеческой натуры, вечное стремление человека к самообману в его желании удовлетворить свои эгоистичные, своекорыстные нужды. Однако, хотя мы идём на риск, мы должны попытаться дать определение истинной природе ахимсы. Обобщая вышесказанное, мы можем сделать следующие выводы:

1. Нельзя поддерживать собственное тело, в той или иной степени не уничтожая другие тела.

2. Все вынуждены отнимать чью-то жизнь:

a) для того, чтобы поддержать жизнь в собственном теле;

b) для того, чтобы спасти жизнь тех, кто вверен их попечению;

c) иногда ради тех, у кого отнимают жизнь.

3. а и b в пункте 2 означают большую или меньшую степень проявления химсы, с не предполагает химсы, а потому являет собой ахимсу. Химсы типа а и b избежать нельзя.

4. Следовательно, сознательный приверженец ахимсы старается совершать указанные в пунктах а и b акты химсы как можно реже и лишь в тех случаях, когда этого нельзя избежать, тщательно обдумав все последствия своего поступка и исчерпав все иные средства.

Причинять боль, желать зла или отнимать жизнь у любого живого существа во гневе или из корыстных побуждений есть проявления химсы. С другой стороны, по здравом размышлении, без гнева лишить жизни или причинить боль живому существу из чистых, альтруистических побуждений ради его же духовного или физического блага есть высочайшее проявление ахимсы. Каждый подобный случай нужно рассматривать по существу, отдельно от прочих. Проверку на ненасилие он пройдёт, если в его основе лежали альтруистические намерения.

Хотя, несомненно, главным тестом на ненасилие является нравственная сторона наших мотивов, это не единственный способ установить, не совершаем ли мы акт жестокости. Убить живое существо по любым соображениям, кроме его собственного блага, есть химса, какими бы благородными побуждениями ни руководствовался убийца. Человек, затаивший злобу на другого, в неменьшей степени виновен в химсе, так как лишь опасение нарушить установленный обществом закон или невозможность навредить недругу не даёт ему реализовать свой замысел. Поэтому, решая, считать ли конкретный поступок или воздержание от него ахимсой, стоит учитывать и чистоту намерений, и мотивы деяния или недеяния.

Я мучительно осознаю, что моё желание и далее жить в этом теле постоянно вовлекает меня в круговорот химсы. Вот почему моё физическое тело всё меньше и меньше занимает мои мысли. Например, я знаю, что в процессе дыхания уничтожаю бесчисленные невидимые бактерии в окружающем меня воздухе. Но я не перестаю дышать. Употребление в пищу овощей также предполагает химсу, но я не могу от них отказаться. Использование антисептиков — опять-таки акт химсы, но я не могу обойтись без дезинфицирующих средств, например без керосина, чтобы избавиться от москитов и подобных им напастей. Я позволяю убивать змей в ашраме, когда их не удаётся поймать и выпустить за его пределы от греха подальше. Я даже разрешаю в ашраме погонять волов палкой. Таким образом, акты химсы, которые я прямо или опосредованно совершаю, бесконечны. А теперь ещё мне очень докучают обезьяны. Читатель, позвольте мне уверить вас, что я отнюдь не спешу идти на крайние меры и убивать обезьян. В сущности, я даже вовсе не уверен, что решусь на такой шаг. Как бы там ни было, мне помогают друзья, они обращаются ко мне с полезными предложениями, и, если я воспользуюсь их советами, мне, возможно, удастся, по крайней мере временно, избежать убийства животных. Однако сегодня я не могу обещать, что никогда не буду убивать обезьян, особенно если они уничтожат все посевы в ашраме. Если, прочитав эту смиренную исповедь, друзья решат прекратить со мной всякое общение, сочтя меня великим грешником, я буду горевать, но ничто не заставит меня скрыть тот факт, что я не добился совершенства, пытаясь практиковать ахимсу. Я уверяю лишь, что неустанно стараюсь понять скрытые смыслы таких великих идеалов, как ахимса, воплощать их мыслью, словом и делом, и, возможно, даже не без успеха. Впрочем, я знаю, что мне ещё предстоит долгий путь.

Во всех наших ашрамах — в Фениксе, на ферме Толстого, в Сабармати — мы взяли за правило не уничтожать ядовитых рептилий и по большей части придерживались этого установления. Хотя каждый раз мы селились на прежде необитаемых землях, ни один из наших товарищей не погиб из-за укуса змеи. Глазами верующего я различаю здесь волю милосердного Господа. Не стоит придираться к моим словам и говорить, что Бог, мол, беспристрастен и что у Него нет времени вмешиваться в повседневные дела людей. Я не могу иначе облечь в слова этот удивительный факт и по— другому описать собственный опыт, безошибочно приводящий меня к одним и тем же выводам. Человеческий язык может лишь несовершенно описать пути

Господни. Я отдаю себе отчёт в том, что они неописуемы и неисповедимы. Однако, если смертный решится описать их, в его распоряжении не будет лучшего средства, чем его собственный, полный изъянов грешный язык. За двадцать пять лет ни один член общины не пострадал, хотя каждый сознательно внедрял в жизнь практику ненасилия, и я считаю, что это не случайность, а милость Божия. Пусть меня обвинят в суеверии и предрассудках, я всё равно не изменю своего мнения.

Я исповедую собственную разновидность ахимсы. Я не могу полностью принять доктрину, запрещающую убийство животных. Мне совершенно не хочется спасать жизнь животных, ранящих или даже готовых пожрать человека. Думаю, что их численность следует уменьшать. Поэтому я не собираюсь подкармливать муравьёв, обезьян или собак. Я никогда не пожертвую человеческой жизнью ради их спасения.

Обдумывая эту проблему, я пришёл к заключению, что простительно избавляться от обезьян там, где они угрожают человеку. В таком случае убийство становится долгом. Может возникнуть вопрос, нельзя ли применять это правило и к людям. Нельзя, потому что, как бы порочен и исполнен скверны человек ни был, он равен нам. В отличие от животных, Господь наделил человека разумом.

В. Вегетарианство

По-моему, жизнь ягнёнка не менее ценна, чем человеческая. Я не хотел бы лишать жизни ягнёнка, чтобы поддержать человеческое тело. Полагаю, чем беспомощнее Божье создание, тем больше прав оно имеет на защиту от человеческой жестокости, и эту защиту должен обеспечить праведник.

Возможно, я ошибаюсь, но по религиозным соображениям я убеждён, что человек не должен употреблять в пищу мясо, яйца и тому подобное. Нужно установить предел даже нашему стремлению остаться в живых. Некоторые поступки мы не должны совершать даже ради сохранения собственной жизни.

Я полагаю, что мясная пища не требуется человеку, в какую бы эпоху и в каком бы климате он ни жил. Мне кажется, мясная пища не подходит человеку как биологическому виду. Стараясь подражать низшим животным, мы заблуждаемся, ведь на самом деле мы превосходим их. Опыт подсказывает, что мясная диета не годится тем, кто хочет обуздать собственные страсти.

Однако не стоит недооценивать значение еды для формирования характера или умерщвления плоти. Диета — важный фактор, и не следует им пренебрегать. Но сводить все религии только к диетическим предписаниям, как зачастую делают в Индии, столь же неправильно, сколь и отвергать всяческую воздержанность и предаваться гедонизму и чревоугодию. Вегетарианство — один из бесценных даров индуизма, от него нельзя бездумно отказываться. Поэтому необходимо искоренить необоснованное мнение, что растительная диета сделала нас духовно и физически слабыми, пассивными и инертными, не способными к действию.

Величайшие индийцы-реформаторы проявляли исключительную энергию в своей общественной деятельности, неизменно будучи вегетарианцами. Неужели в своё время кто-то был более деятелен, нежели, например, Шанкара или Даянанда?

Выбор диеты не должен определяться авторитетом того или иного лица. Каждый должен придерживаться той или иной диеты, опираясь на свой собственный, неповторимый опыт. Ныне, в особенности на Западе, существует целый ряд трудов, посвящённых вегетарианству, и любой, жаждущий истины, может с пользой их прочитать. Многие известные медики занимались этим вопросом и публиковали работы о вегетарианском питании. Здесь, в Индии, мы не нуждаемся в пропаганде вегетарианства, ибо оно до сих пор считается наиболее приемлемым и наиболее почтённым обычаем.

Следует помнить, что одна лишь дживадайя (любовь к животным) не позволит нам победить «семь заклятых врагов» в собственной душе, а именно похоть, гнев, жадность, безрассудство, гордыню и ложь. Покажите мне человека, который полностью преодолел собственное «я», преисполнился доброжелательства и любви ко всему живому и следует закону любви во всех своих деяниях, и я отнесусь к нему с глубоким почтением, даже если он будет мясоедом. С другой стороны, дживадайя никак не возвышает человека, проникнутого злобой и томимого похотью, пусть он даже ежедневно кормит муравьёв и насекомых и воздерживается от убийства живых существ. Это просто механическое исполнение обряда, лишённое всякой духовной ценности, или, хуже того, лицемерие в попытке скрыть развращённость.

С. Вивисекция

Вивисекция внушает мне глубокое отвращение. Я решительно не приемлю убийства невинных созданий во имя науки и так называемого гуманизма, а все научные открытия, запятнанные кровью невинных тварей, в моих глазах не стоят ничего. Если теорию кровообращения нельзя было открыть без вивисекции, то уж лучше бы человечество обошлось без неё. Я ясно вижу, что недалёк тот день, когда честный западный исследователь откажется от ряда ныне принятых научных методов. Наука будущего станет ценить и беречь не только человечество, но и всё живое. Ныне мы уже не готовы согласиться с тем, что индийцы могут благоденствовать, губя и унижая пятую часть своих собратьев, или с тем, что народы Запада могут возвыситься и процветать, эксплуатируя и ввергая в несчастья народы Востока и Африки. Точно так же мы в своё время признаем, что должны господствовать над животным миром не для уничтожения, а для его же блага, которое мы должны ценить наравне с собственным, ибо я убеждён, что животные, как и мы, наделены душой.

Склоняясь перед Землёй, мы должны научиться у неё смирению. Она хранит и питает существа, попирающие её. Поэтому её по праву можно считать супругой Вишну. Мне кажется, подобное представление никак не грешит против истины. Напротив, оно прекрасно и полностью согласуется с идеей Божественного всеприсутствия. Для Него не существует неодушевлённой природы. Мы — дети Земли. Если Земля погибнет, мы исчезнем вместе с ней. Я отчётливее чувствую близость к Богу, ощущая Его через посредство Земли. Склоняясь перед Землёй, я тотчас же осознаю свои нравственные обязательства перед Ним, и, если я достойное дитя этой Матери, я тотчас же умалюсь, сравнявшись с прахом, и возрадуюсь, ощутив своё родство не только с ничтожнейшим своим собратом-человеком, но и с ничтожнейшим живым существом, судьбу которого — обращение в прах — мне предстоит разделить. Ничтожнейшее живое существо столь же бессмертно, сколь и моя душа.