ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Донован вышел из кабинета далеко за полночь. Он еще не разговаривал с Кэссиди, но знал, что она уже осведомлена: он женился на ней, чтобы выполнить волю своего деда. Он потер глаза — в них словно песку насыпали. И спина болела от долгого сидения в одном положении.

В доме было тихо, только гудели кондиционеры. По главной лестнице он поднялся на второй этаж. Здесь, на площадке, стояла одна из скульптур отца, изобразившего Донована, когда тот учился на первом курсе колледжа. Холодный мрамор был до ужаса похож на своего прототипа, а взгляд пустой и бессмысленный. Как он раньше не замечал этого?

Обычно, когда он видел эту скульптуру — себя в камне, ему хотелось стать еще крепче, тверже, сильнее. Хотелось еще больше работать. Его дед имел обыкновение говорить, что у этого мальчика в мраморе очень большой потенциал и огромное желание перевернуть мир. И каждый раз, проходя мимо скульптуры, Донован вспоминал эти слова.

Но сейчас он уже на пятнадцать лет старше того мальчика, что в мраморе. И он изменился. Должен был измениться. Разве не так?

Пройдя по коридору, он обнаружил, что здесь пусто и тихо. Подошел к дверям спальни, постоял на пороге, чувствуя суетность своей победы. Донован, считай, всю последнюю неделю провел в офисе, и это не прошло зря, а гарантировало победу. Завтра состоится официальное провозглашение его исполнительным директором компании «Толли-Паттерсон».

Но он совсем один…

Он прошел к прикроватной тумбочке и потянулся к открытке с вытисненным на ней полным именем жены. Не Кэссиди Франзоне, а Кэссиди Толли…

Донован развернул открытку и провел пальцем по ее подписи. Подпись была цветистой, красивой, очень женственной и отражала характер именно такой женщины, какой Кэсси и была.


«Донован!

Мне не хочется уходить, не поговорив с тобой, но я уже устала караулить тебя. Мне нужно уйти, чтобы подумать о том, что произошло. Наверное, я совершила ошибку, поторопившись выйти за тебя замуж, не подумав как следует над тем, что нужно тебе.

Мы с Вэном вернемся в мой дом, там у меня будет время поразмыслить. Знаю, что ты будешь очень занят компанией и своей новой ролью в ней. Я чувствую, сама не знаю почему, что ты станешь новым исполнительным директором.

Если ты сам этого хочешь, я молюсь, чтобы твое желание исполнилось.

Люблю. Кэссиди».


Он бросил записку на кровать и вышел из спальни. Его дом — величественный памятник его успеху. В нем есть все что угодно. Вот только зачем ему все это?

Но Донован тут же отбросил эту мысль. Кэссиди — просто женщина. Он прекрасно жил без нее восемь месяцев — после того как они расстались.

Он спустился в бар за выпивкой и вдруг услышал шаги. Обернулся и увидел чью-то тень в дверном проеме.

— Кэссиди?

Она вошла в комнату.

— Я думал, ты ушла.

— Я и ушла.

На ней были джинсы и майка. Она выглядела очень уставшей. У нее были красные глаза, и Донован заподозрил, что она плакала. Это он довел ее до слез. Он попытался подумать о том, что бы мог для нее сделать. Она вернулась, значит, ей не хочется жить отдельно от него?..

— Где Вэн?

— У моих родителей. Мне нужно с тобой поговорить. Я хочу убедиться, что ты понимаешь, почему я ушла.

— Не забывай, я управляю компанией, которая стоит многие миллионы долларов, так что, думаю, и с этим могу справиться.

Он не желал обсуждать неудачи в их несложившихся отношениях.

— Ты иногда бываешь настоящим негодяем.

— Я знаю, — он потер шею. — Послушай, я не из тех, кто любит говорить о своих чувствах…

Он умолк, надеясь, что она, как это часто бывало прежде, поможет ему выразить свою мысль. Но она не спешила.

— Я знаю, какой ты.

— Что ж ты удивляешься?

— Послушай. Я ничего не могу сказать, кроме того что просто тебя люблю. И я думала, что любовь между нами сделает тебя тем героем, какого я хотела видеть. Я всегда тянулась к людям, которые могут повести за собой остальных, но таких бескомпромиссных и решительных, как ты, я еще не видела…

— Так в чем проблема?

— Я думала, ты не такой, как мой папа. Что у тебя есть все его достоинства, но нет его недостатков.

— Ошибаешься, я не болтаю по телефону весь обед напролет.

— Донован, тебя волнуют наши отношения или я нужна тебе только для того, чтобы где-то со мной появляться?

Насколько стало бы легче, если бы он полностью порвал с Кэссиди! Она так все усложняет. Без конца усложняет его жизнь, потому что хочет сделать из него рыцаря на белом коне.

Но он не мальчик и никогда им уже не будет. Он не может быть таким, каким она хотела бы его видеть. Его жизнь — вот этот пустой дом. Его жизнь — это «Толли-Паттерсон».

— Донован?

— Да?

— О чем ты думаешь?

— О том, что придется тебя отпустить, — честно ответил он.


— Это смешно, — сказала Кэссиди, сразу успокоившись. Ни слезинки не появилось в ее глазах. Она ничего не чувствовала, кроме ощущения какой-то нереальности происходящего. — Я думаю, что ты, возможно, уже отпустил меня… примерно год назад.

Донован тряхнул головой и подошел к ней. Он выглядел таким усталым, даже измученным, что ей захотелось только обнять его покрепче и утешить. Но этот мужчина разбил ее сердце и до сих пор продолжает это делать. И вряд ли ей следует опять утешать его.

Но и перестать любить Донована очень трудно. Не может она всего за одну неделю освободиться от своей любви! Не может избавиться от чувства, возникшего с первого же соприкосновения их рук. И все же она отпустит его. А сама начнет жизнь сначала — с того места, где Донован был всего лишь отцом ее ребенка.

— Крошка, ты даже представить себе не можешь, как я за тебя держусь, — тихо сказал он.

Звучало правдоподобно, но она за время их короткого брака уже поняла, что иногда он ловко переиначивал истину.

— А мне казалось, это больше походило на то, что ты меня отталкиваешь. И ты лгал мне, Донован. Бессовестно врал, когда я спрашивала, почему ты вернулся ко мне.

Сегодня Кэссиди написала прощальную записку Доновану и ушла, но у нее осталось ощущение, что у них двоих все-таки сохранился шанс. И, чтобы двигаться дальше по жизни, ей необходимо поговорить с мужем.

— Что ты хотела мне сказать, Кэссиди? Что жена и ребенок понадобились мне, только чтобы стать исполнительным директором?

Каждое его слово буквально сочилось сарказмом.

— Ну, это вполне может быть правдой, — ей совсем не хотелось брать на себя вину за это — Донован сам выбрал такой путь, пусть сам и отвечает. Он лгал ей и собирался лгать дальше.

— А ты была бы счастлива узнать, что я вернулся ради тебя?

— Я была бы счастлива поверить, потому что очень этого хотела. Но, возможно, я обманывала себя. Послушай, я пришла, поскольку не хочу, чтобы все кончилось так, как шло в последнее время… — Она собиралась рассказать ему о сегодняшнем визите к его родителям. Но подумала и так ничего ему об этом и не сообщила.

— Я не совсем понял, что ты имеешь в виду. Нет никаких причин разваливаться нашему браку. Но то, что ты написала в записке, это правда?..

— Да. Наш брак кончился.

В этих словах больше было гордыни, но сейчас ее это не заботило. Она устала от слишком сильной любви к Доновану и от его слишком малой заботы о ней. Она никогда не сумеет на равных соперничать с «Толли-Паттерсон». Ей никогда не удастся изменить Донована и занять в его душе такое же место, какое занимает компания. Она, Кэссиди, всегда будет для него всего лишь матерью его ребенка.

— Но почему?

Кажется, он действительно недоумевал, и она понимала, почему. Донован должен увидеть, что она никогда не будет мелкой сошкой в его планах на будущее.

— А как ты сам думаешь, почему? Только честно. Ты должен понимать, почему мы не можем оставаться в браке.

Ей хотелось объяснить ему, как он обидел ее своей ложью. Но было и кое-что еще. Сегодня вечером Кэсси устраивала Вэна на ночь и вдруг обратила внимание на то, что родители повесили над его колыбелькой фотографию — она и Донован с младенцем на руках на фоне роддома. Ох, как ей захотелось заново пережить те же ощущения! Ведь тогда они чувствовали одно и то же…

— Нет, я не знаю, Кэссиди. Ведь ничего же не изменилось…

— Все изменилось.

Он подошел к ней и взял ее за руку. Переплел их пальцы, и обручальные кольца стукнулись друг о друга, издав металлический звук.

— Я женился на тебе, и у нас появился Вэн. Завещание моего деда уже существовало, когда малыш родился.

— Я не знаю, не женился ли ты на мне именно из-за этого…

— Разве ты не была счастлива?

О да, Кэссиди была счастлива с Донованом.

— Ну-у, да, но… Как объяснить? Я все время надеялась, что ты вернешься, и ты вернулся. И я, что называется, подставилась.

— Как это — подставилась?

Она с трудом проглотила комок в горле. Трудно было опять признаваться, что ей хотелось быть желанной. Быть единственной, без которой он не мог бы жить.

— Тебе подставилась. Я стала полностью зависеть от тебя. Я делала все, чтобы тебе было легче. Будто с ума сошла…

Донован выругался, выпустил ее руку и отошел. Она смотрела ему в спину, смотрела, как он уходит. Она помнила эту картину: он уходит от нее, от ее любви…

— Мне не было легче, Кэссиди. Мне совсем не нравилось тебе врать, но ты была так счастлива, что я все этим оправдывал, — глухо бросил он, обернувшись.

— Что бы ты ни говорил, я никогда не нужна была тебе так, как ты был нужен мне.

Между ними повисло молчание. Она вдруг осознала, как надеялась, что он будет возражать.

Надеялась, вдруг он признается, что любит ее, что она ему нужна…

Но он молчал, и последние ее мечты о Доноване Толли умерли в ее душе. Она повернулась и пошла к дверям.

— Кэссиди, подожди!

Она остановилась, но не обернулась. Оцепенение, охватившее ее с того момента, как Кэссиди опять вошла в этот дом, исчезло, оставив после себя такую сильную боль, какую она испытала только однажды… когда он бросил ее.

— Как я могу все исправить?

Ей стало немного легче. И все же он не догадывается, что ей от него нужно.

Ни один из них не хотел признаваться, что нуждается в любви, что хочет быть на первом месте в жизни другого.

— Не думаю, что ты это сможешь…


В своей жизни Донован выделял всего несколько моментов. Один из них касался Кэссиди. И это означало, что необходимо раз и навсегда выяснить с ней отношения. Сейчас он мог думать только о том, что испытал, когда обнаружил, что ее и сына нет в доме. Потерять ее сейчас… нет, это не его выбор!

— В моем словаре нет слов «не могу».

Она так резко повернулась, что кудрявые волосы рассыпались по плечам:

— Что ты хочешь сказать?

Донован не упрекал ее. Ведь он так долго или уклонялся от ответа, или отделывался полуправдой. Такая манера общения с кем бы то ни было давно уже вошла у него в привычку. Просто так легче было играть, не раскрывая карт. Так Донован мог и сам защититься, и использовать собранную информацию с наибольшей пользой для себя.

Информация, которую он собрал о Кэссиди, была очень простой. Кэсси нуждалась во взаимности. И пришло время, когда нужно оправдать ее ожидания.

Но ложь опустошила его душу…

— Но мы еще не поговорили. Не уходи, пока еще не все сказано. Пожалуйста.

Она скрестила руки на груди:

— Я слушаю.

— Давай куда-нибудь пойдем. Я устал от этого дома.

Она кивнула, и они вышли, стали прогуливаться по патио вокруг бассейна. Легкое журчание воды в маленьком водопаде немного смягчило его напряжение.

Еще не все потеряно. И уж Кэссиди он терять вовсе не собирается! Надо только все правильно сделать. А ему всегда это удавалось. И в этой ситуации все то же, никакой разницы. Он намерен опять завоевать Кэссиди. Что ж, Доновану случалось выбираться и из худших ситуаций. Да и она не пришла бы сейчас, если бы сама этого не хотела.

— Я знаю, что не был твоим рыцарем в блестящих латах, но это можно исправить. Вся эта кутерьма с дедушкиным завещанием чуть не свела меня с ума. Я должен был сосредоточиться на том, чтобы выбить из игры Сэма. Но теперь это уже позади, и я должен сделать все, чтобы вы с Вэном стали центром моей жизни.

Кэссиди молча наблюдала за ним. Он что, знает, о чем она думает?

* * *

Ему стало немного легче. Даже боль, возникшая, когда она повернулась к нему спиной, чуть-чуть отступила.

— Ты предлагаешь начать все сначала?

Он искренне ответил:

— Если ты этого хочешь. Я предлагаю начать прямо сейчас. У нас ведь было кое-что хорошее, правда?

— Правда. Было. Но я не могу…

— Что?

— Понимаешь, я хотела бы, чтобы это получилось. Я имею в виду, что люблю тебя, Донован, но именно ты явился причиной чего-то нехорошего в наших отношениях. И я больше не намерена с этим мириться.

— Справедливо. Согласен. Скажи, в чем мне нужно измениться, и я изменюсь.

— Это не так-то легко.

— Ну и что? Такая работа проводится в любых отношениях.

— В каких отношениях? — не поняла Кэссиди.

— В деловых. Партнерских. Например, при слиянии.

Она чуть замедлила шаги и даже перестала опираться на его руку. И, хоть и не отвернулась, но Донован почувствовал почти то же, что и раньше, когда Кэсси уходила от него прочь.

— Слияние? Это смена соперника или дружественное поглощение?

— Дружественное слияние, — ответил он и обнял ее.

Но она держалась твердо, и он понял, что ситуация опять выходит из-под контроля. Не пора ли отступить и перестроиться? Вот черт, он никогда этого не делал и не готов был к такому.

Донован наклонился, чтобы поцеловать ее, но она выставила перед собой руку.

— Это ничего не меняет. Проблема не в нашей физической совместимости.

— Докажи.

— Доказать? Ты догадался сдать позиции и вернуть меня обратно.

— Я-а?

— Да, ты. И, знаешь, сейчас меня это нисколько не удивляет.

Он опять притянул Кэссиди к себе и нашел ее губы. Он целовал ее медленно, не спеша, со всей страстью напоминая о связывающих их узах. Напоминая ей, что это глубже и сильнее, чем все, что она знала до сих пор. И даже то, что до сих пор знал он. И он не потерпел бы поражения.

Донован опустил руки на ее бедра и крепко прижал к себе. Он подчинял ее себе со всей страстью, что занимала такое большое место в их отношениях.

Она застонала, привстала на цыпочки и уцепилась за его плечи. А он уже хотел большего. Хотел заняться с ней любовью. Немедленно.

Донован поднял руку, положил ладонь на ее грудь и большим пальцем обвел сосок. Она вздрогнула.

Он поднял голову, и их глаза встретились. Донован медленно поднял другую руку и начал расстегивать ее блузку, которую Кэсси сама помогла ему снять. Потом она дотянулась рукой до застежки и расстегнула бюстгальтер, оставшись перед ним обнаженной.

Он немного отодвинулся, чтобы поглядеть на нее. Она ждала его. Он наклонился и начал целовать ее грудь. Одной рукой Донован придерживал ее за маленькую попку, а другую запустил в ее волосы. Ничто на свете не могло сравниться с тем, что она заставляла его испытывать…

Она закрыла глаза, бедра ее чуть заметно вздрагивали, а когда он тихонько подул на ее соски, по ее телу побежали мурашки.

Как она на него реагирует! И какое у нее нежное тело… Он уверен, что мог бы довести ее до кульминации одними только прикосновениями. Донован продолжал ее целовать и гладить, ласково касался груди до тех пор, пока Кэсси, забывшись от страсти, не прижалась к нему всем телом. Она выдохнула его имя, и он поспешно закрыл ей рот поцелуем. Он хотел впитать в себя всю ее страсть, до последней капли. Потом он начал тихонько покачивать ее и качал до тех пор, пока она не затихла в его руках.

Он еще крепче прижал Кэсси к себе, так, что ее обнаженная грудь словно припечаталась к его груди. Донован уже еле сдерживался, ему казалось, что он умрет, если не войдет в нее немедленно. И все-таки это было прекрасно… Потому что он знал, что загнан в угол и что потерю Кэссиди не перенесет.

Черт возьми, ведь он ее любит!

Загрузка...