Разработка деталей никогда не была сильной стороной Кэссиди — в отличие от Донована. Он продолжал говорить о том, что еще следует сделать, но, взглянув на свою невесту, понял, что его слова не достигают цели.
Шла первая неделя августа, беременность подходила к концу, и Кэссиди была большой и неповоротливой, как вытащенный на берег кит. Да и чувствовала она себя примерно так же…
— Ты меня слушаешь? — спросил Донован.
Он уговорил ее выбраться в загородный клуб, в котором состояли членами оба их семейства. Они сидели на веранде в отдельном укромном уголке с видом на океан, и Кэссиди наслаждалась бризом, ласково обвевающим ее.
— Нет.
— Кэссиди, у нас не так много времени! Нам надо успеть сделать все необходимое до твоих родов.
— Не понимаю, зачем такая спешка, — Кэссиди все еще не верила, что Донован вернулся в ее жизнь. Но вот он, перед ней, и опять захватил всю инициативу, а она даже не знает, нравится ли ей это…
Когда-то она была счастлива, если Донован брал руководство на себя. Но теперь она стала старше и умнее… и капризнее, пожалуй. И ей уж совсем не хотелось говорить о страховом полисе, который поддержит их ребенка, если с ними что-нибудь случится.
Она вообще ни о чем таком даже думать не хотела.
— Кроме того, нам нужно поговорить об опекуне. Я думаю, что для ребенка было бы лучше, если бы мы выбрали опекуна из моей семьи.
— Что значит — лучше? Я уже попросила Адама быть опекуном.
Старший брат Кэссиди был очень надежным человеком.
— Во-первых, ты не должна была этого делать, не посоветовавшись со мной!
— Но ведь тебя же не было. Забыл?
— Опять издеваешься?
— Ага, вроде того. Просто прекрати управлять моей жизнью. Я сказала, что выйду за тебя замуж, но не собираюсь позволять тебе полностью меня контролировать.
— Кэссиди…
— Да?
— Я даже и не надеялся на полный контроль.
— Разве?
Он наклонился над столом. В глазах у него блестел недвусмысленный азарт, и она не удержалась от улыбки. Это был тот самый Донован, который любую ситуацию мог превратить во что-нибудь смешное или сексуальное.
— Нет, я не… Уверяю тебя…
Она тоже наклонилась к нему, упершись животом в край стола, потом приподнялась и чмокнула его в щеку:
— Ты должен запомнить одну вещь, Донован Толли.
— Какую? — Он чмокнул ее в ответ, совершенно невинно, но и от этого поцелуя у нее забурлила кровь. Она была беременна и все равно его хотела.
— Ты командуешь только в «Толли-Паттерсон».
Он провел пальцем по ее шее, прослеживая путь капельки пота:
— Согласен. Я даже намерен вставить в наши свадебные клятвы слово «послушание».
— У меня с этим проблем нет, я всегда хотела, чтоб ты меня слушался, — заявила она.
Закинув голову, он расхохотался, привлекая к себе внимание присутствующих на веранде. Кэссиди улыбнулась, откинулась на спинку стула и глотнула прохладного лимонада.
В этот момент зачирикал его мобильник. Донован вытащил телефон из кармана, взглянул на экран.
— Мне нужно срочно позвонить. Ничего, если я тебя ненадолго покину?
Она кивнула. Он встал и вышел из-за стола.
— Кэссиди?
Она обернулась и увидела свою лучшую подружку, Эмму Грэхэм. Эмма была с женихом, Полом Престоном.
— Эмма! Как дела?
— Хорошо. А ты здесь одна?
— Нет, с Донованом.
У Эммы взлетели брови. Она сказала Полу, что присоединится к нему позже, а сама села на место Донована.
— Что происходит? Он бросил тебя беременную! Не думала, что ему хватит наглости вернуться…
— Ты же знаешь, он и не слыхал, что я беременна.
— Ладно, так и быть. Но что ему нужно?
— Жениться на мне.
— И ты согласилась?!
Кэссиди впервые подумала, что она, действительно, как-то уж очень быстро сдалась. А что же делать? Конечно, Эмма все понимает, она ведь тоже собирается замуж. А Кэссиди так нужен партнер — муж — по жизни.
— Думаю, соглашусь. Я думаю…
— … что все еще его любишь?
— А кто сказал, что не люблю?
Эмма легонько дернула плечиком.
— Никто, кроме тебя. Мы этим довольны?
Кэссиди немного подумала.
— Еще не знаю. Я позвоню тебе утром.
— У меня рано утром самолет в Нью-Йорк. Я могу поговорить с тобой либо сегодня до восьми вечера, либо после трех утра. Во всяком случае, сегодня попозже к тебе забегу.
Они выросли вместе и ходили в одну школу в Коннектикуте. Эмма была Кэссиди почти сестрой, ведь у Кэссиди никогда не было сестренки, а она всегда о ней так мечтала!
— Ты сказала ему о ребенке и он вернулся?
— Нет, он просто пришел.
— Зачем?
— Ну-у, соскучился по мне.
Это прозвучало глуповато. И Кэссиди почувствовала, что Эмма сейчас что-то ляпнет.
— И ты поверила?! — взвилась Эмма.
— Я-а…
— Да, Эмма, Кэсси мне поверила, поскольку я сказал, что совершил самую большую в жизни ошибку, позволив ей исчезнуть из моей жизни.
— Если обидишь ее еще раз, будешь иметь дело со мной, — пригрозила Эмма спустя десять минут.
Донован покорно кивнул. На прощание Эмма обняла беременную подругу и отправилась к своему жениху. Угроза такой миниатюрной женщины, как Эмма, кому-то показалась бы смешной, но Донован прекрасно знал, что Эмма Грэхэм всегда держит слово.
— Извини, — сказала Кэссиди, когда он снова сел на свое место.
— Ничего страшного. Она заботится о тебе и желает тебе всего самого лучшего.
— Да, конечно.
Кэссиди отхлебнула лимонада и посмотрела на океан.
Донован понимал, что получить ее согласие на брак — еще не все. Ему нужно… — а, черт! — нужно что угодно пообещать Кэссиди, лишь бы она не боялась, что он опять причинит ей боль.
— Я тоже забочусь о тебе, — сказал он, и собственные слова показались ему убогим лепетом.
Именно потому он и не любил говорить о всяких чувствах. То ли дело, когда все ясно! А лучше всего говорить о бизнесе.
— Я это подозревала еще с тех пор, когда ты впервые попросил моей руки.
— Еще бы! Ты — умная девочка.
— Не важничай.
— Я и не важничаю. Ты — одна из самых умных женщин, каких я знаю.
— Хм. Я думала, дело в моих ногах…
О, это точно о ней! Длинные ноги, до невозможности короткая юбочка и шелковая волна темных волос, струящихся по спине… Но, честно говоря, прежде всего внимание Донована привлек ее смех, очень сдержанный и глубокий. Как-то он оказался на одной из благотворительных вечеринок и вдруг, вместо привычных деловых разговоров, присоединился к группе, где была Кэсси, и даже пошел ее провожать, лишь бы еще раз услышать этот смех. А уж потом, обсуждая с ней тысячи текущих дел, обнаружил в девушке незаурядный интеллект.
— Ноги в том числе, — признался он.
— А меня затягивает в твои глаза, — призналась Кэссиди.
— Мои глаза? — удивился он и тут же встревожился. Что такого она в них увидела?
— Когда ты на меня смотришь, у меня возникает ощущение, что я единственный человек даже в переполненной комнате.
Он согласился:
— Ты — единственная, кого я вижу.
— Ага, пока не появится Сэм и ты не вспомнишь, что вы с ним соперники.
— Ну, это не совсем так… — смутился Донован.
Но в чем-то она права. Они с кузеном всегда соревновались друг с другом. Мальчики родились с разницей в неделю, и Донован был младшим. На каждое лето обоих отсылали к деду, и старик вечно провоцировал внуков. Донован быстро усвоил, что дед хвалит только за победу.
— Нет, так! Ты сам рассказывал, что обскакал его с вице-президентством.
— Это верно. А ты тогда сказала, что тебе нравятся мои амбиции.
— Я-а?
Он кивнул. Интересно, о чем она сейчас думает? Ведь ясно же, что вспоминает что-то другое, то, что ей совсем не нравилось в нем.
Именно Кэссиди делала его уязвимым, а ведь только человек без всяких слабостей полностью защищен, и тогда противнику нет никакого смысла нападать на него.
Донован, как руководящий — все-таки! — работник, знал, что современный деловой мир так же жесток, как и средневековый феодализм, защищавшийся от посягательств недругов в том числе и военной силой. Донован же всегда считал себя воином. Жажда победы слишком крепко сидела в нем, как бы театрально это ни звучало.
— Ты мне нравишься, когда счастлив, а соперничество делает тебя счастливым.
— Ты тоже делаешь меня счастливым.
Она склонила голову набок:
— В самом деле?
— Ммм. Хочешь, уйдем отсюда и погуляем по пляжу?
— Нет. Извини, но у меня опухают ноги. Конечно, это звучит совсем не романтично, но я не выдержу долгой прогулки по пляжу.
— А как насчет прогулки на яхте? Будешь сидеть на деке и чувствовать, как бриз играет твоими волосами…
Она колебалась.
— Ну как?..
— Не могу поверить, что ты вернулся в мою жизнь и все идет так, будто ничего не изменилось. Как будто за эти восемь месяцев ничего не происходило… но ведь они были — целых восемь месяцев! И я… я не знаю, могу ли доверять тебе, как прежде…
Донован потер шею и отвел взгляд. Что он может сказать? Ему нужна Кэссиди и их ребенок. И он им нужен. Зачем тогда все эти сомнения? Тем более что у него уже нет времени обольщать Кэсси и убеждать ее, что он — мужчина всей ее жизни.
Он взял солнцезащитные очки и поднялся:
— Я не могу стоять тут и притворяться, что у нас много времени на то, чтобы все начать заново. У нас с тобой совсем нет времени.
— Из-за ребенка?..
Что-то такое было в ее тоне и взгляде, что он понял: сейчас надо говорить правду. Черт побери, его просто тянуло сказать правду!
— Нет, Кэссиди, не из-за ребенка. Мы с тобой потеряли целых восемь месяцев, и у нас очень мало времени на то, чтобы снова обрести друг друга, прежде чем появится наше дитя.
На ее глазах заблестели слезы, и он покачал головой:
— Ты же знаешь, я терпеть не могу говорить правильные вещи.
Она поймала его взгляд.
— Иногда ты говоришь очень правильные вещи.
— Не рассчитывай, что это будет слишком часто.
Кэссиди еле заметно усмехнулась. Она явно устала, но выглядела так прекрасно, что ему захотелось немедленно заключить ее в объятья и больше не отпускать. Неважно, что где-то в глубине рассудка вспыхнуло предупреждение: скоро заседание совета директоров, к которому следовало бы подготовиться…
— Походим на яхте, недолго, какой-нибудь часик.
Кэссиди любила выходить в океан. Здесь было не так жарко. Донован усадил ее на мягкое сиденье и пошел к капитану. И не возвращался, пока они не вышли из дока.
Впрочем, Кэссиди об этом не думала, у нее образовалось немного времени, чтобы поразмышлять обо всем. Все происходящее буквально ошеломило ее. Да, ребенок — это страховка для Донована, что она выйдет за него замуж. И он сделает все возможное, лишь бы свадьба состоялась на этой неделе. Так же было и тогда, когда они только начали встречаться.
Но не слишком ли она ему доверяет? А вдруг…
У нее зазвонил сотовый — звонил Адам. Кэссиди не стала отвечать. Сейчас ей совсем не хотелось выслушивать лекции старшего брата. А уж он прочел бы ей не просто лекцию, а целый их курс! У Кэссиди появилось предчувствие, что вряд ли братец будет очень приветлив с Донованом. Телефон напомнил ей, что у нее есть автоответчик. Что ж, она потом послушает.
— Кто это?
— Адам.
— Ты не ответила?
— Я не хочу слышать от еще одной настойчивой мужской особи, что именно мне лучше делать.
— Настойчивой особи? Вот как ты меня воспринимаешь?
— Да уж! Ты изводил меня все утро.
— Просто я знаю, что для тебя лучше, — заявил Донован и подал ей стакан сверкающей жидкости с кусочками лайма.
Она сделала глоток и, прищурившись, посмотрела на него. Хорошо, что на небе еще сияло солнце, потому что эта позволяло ей оставаться в темных очках.
— Откуда ты знаешь, что для меня лучше, если тебя так долго не было?
— Я знаю тебя, Кэссиди. Знаю, что ты любишь и о чем волнуешься. Что ты всегда хотела иметь семью. Что карьера для тебя никогда не будет на первом месте.
Вот это правда. У нее была отличная работа куратора в одном из маленьких музеев Чарлстона, но эта служба ничего не значит по сравнению с материнством. Как только родится сын, Кэсси оформится на полставки.
Она никогда и не утверждала, что ей не важны семья и родственные отношения. По ее мнению, в жизни должно быть что-то еще кроме работы.
— Но ведь ты сам придерживаешься другого мнения относительно своей работы? Или что-то изменилось с тех пор, как мы расстались?
— Нет, мои цели не изменились. Но теперь они включают не только «Толли-Паттерсон».
— А что же еще?
— Ну… теперь меня еще интересует Кубок Америки, а точнее — команда Гила. У него новые разработки, которые должны произвести революцию в яхтенных гонках.
— Это все вложения, — досадливо поморщилась Кэсси. — А насколько изменилось твое отношение к людям и родственным связям?
— Гил — один из моих старых друзей.
— Я его никогда не видела.
Кэссиди давно уже заметила, что никто из друзей Донована не общался с ним, если у них не возникало нужды в деньгах. Если честно, то и он к встречам помимо работы не особо стремился. Несмотря на все вечеринки, на которых он часто бывал по делу, и множество служебных контактов, Донован был отшельником.
— Мы пригласим Гила на нашу большую свадьбу, — пообещал он.
— Прекрасно, но ты все-таки не убедил меня. Откуда тебе известно, что для меня лучше?
— Я буду убеждать тебя не словами. Я намерен показать себя в деле.
Она вздернула брови.
— Каким образом?
Он запустил пятерню в волосы.
— Вот подожди немного — и увидишь.
— Увижу?
— Да, — сказал он и замолчал. — Я звонил родителям. Они вечером будут дома. Думаю, когда мы вернемся на берег, нам стоит пасть перед ними на колени и сообщить о свадьбе.
Кэссиди постаралась сохранить невозмутимость, хотя бы внешнюю.
— Это было бы неплохо. Я не очень нравлюсь твоей маме…
— Это неправда. Она спрашивала о тебе… уже после того, как мы расстались.
— В самом деле?
— Да. И мы не можем пожениться в отсутствие моих родителей. Они очень расстроились бы…
Вот в этом Кэссиди сильно сомневалась. Но семья всегда важнее, тем более что его родители приходятся бабушкой и дедушкой ее младенцу. Может быть, зная, что она беременна от Донована, его мама станет относиться к ней лучше?
Не то чтобы Кэссиди так уж хотелось всеобщей любви, но она терпеть не могла того превосходства, с которым держалась семья Донована — на том лишь основании, что они всегда жили в Чарлстоне.
Кэссиди стиснула зубы и стала готовиться к встрече с мамой Донована.