Мужчина без слабостей

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

В этом доме прожили семь поколений семьи Донована. В 1985 году он был признан историческим памятником. Первые Толли приехали в Чарлстон сразу после Гражданской войны. От тех дней они и вели свою родословную.

Его мать состояла в Юниор-лиге и в Охранном обществе Чарлстона. Кроме того, она входила в совет директоров «Толли-Паттерсон» и очень этим гордилась. Честь семьи была для нее не пустым словом.

Сейчас они сидели в маленькой гостиной. Мать держала бокал с мартини и выглядела истинной леди-южанкой.

— Ты собрался жениться?

Кэссиди в это время прогуливалась с отцом Донована по освещенному саду. Оба его родителя были в шоке, увидев беременную Кэссиди, и с трудом скрывали свои чувства. И все-таки Донован был им благодарен за то, что скрывали, и особенно за то, что обычно очень замкнутый отец вдруг вскочил и предложил показать будущей невестке свою последнюю скульптуру.

— Да.

— Я думала, вы разбежались.

— Разбежались было, но сейчас опять вместе и собираемся пожениться.

— Из-за воли твоего деда? Кстати, хоть Кэссиди и беременна, но ведь это может быть не твой ребенок. Донован, дорогой, ты мог бы жениться на женщине своего круга. Их масса…

— Кэссиди вполне соответствует нашему статусу, мама. И она та, которую я выбрал.

— А как насчет ребенка?

— Мама!

— Да?

— Хватит! Мне нужно, чтобы ты примирилась с этим и порадовалась за меня.

— Я постараюсь, дорогой. Но… я еще слишком молода для роли бабушки. Тебе уже известно, кто будет? Мальчик или девочка?

— Мальчик.

Мать сделала еще глоток мартини и через мгновение улыбнулась.

— Ее семья будет? Конечно, не стоит затевать большой свадьбы. С таким-то сроком!

— Нет, миссис Толли, мы не будем затевать шумную свадьбу. Скромная церемония в доме моих родителей. И мы надеемся, что вы оба тоже будете присутствовать.

Донован взглянул на Кэссиди, но лицо у нее было абсолютно безмятежным, она вежливо улыбалась его матери. Он никогда не задумывался над тем, как Кэссиди будет выдерживать отношение к себе со стороны старейших семейств Чарлстона. Ее семья, хоть и более зажиточная, чем многие другие, приобрела свое положение не более двадцати лет назад и еще не имела такой родословной, какой отличались дамы Юниор-лиги.

— Я слышала, ваши родители затеяли какую-то реконструкцию дома. Не хотите ли перенести церемонию сюда?

Кэссиди взглянула на Донована, и тот пожал плечами. Все были наслышаны о ярко-розовой штукатурке, украшавшей теперь особняк Франзоне. Две скандальные газетные статьи о безобразии, сотворенном со старым особняком, немало тому способствовали.

Семейство Франзоне находилось в центре длительного сражения с подрядчиком за перекраску дома. Цвет для стен выбрали такой яркий и броский, что соседи подали жалобу в городской совет — необходимо заставить Франзоне немедленно, еще до вселения, принять какие-нибудь меры.

— Спасибо за предложение, но мама уже начала приготовления.

— Очень хорошо. Когда состоится церемония?

По тону матери Донован понимал, что та недовольна, но это не страшно. Ему нужно, чтобы Кэссиди стала его женой. А мать все равно никогда не примирится с тем, что породнилась с семейством Франзоне.

— В эту субботу, мама.

Донован подошел к Кэссиди, обнял ее за талию и прижал к себе.

— Где отец?

— Вернулся в студию, — ответила Кэссиди. — Он показал мне скульптуру, которую сделал для музея Майерсона.

— Вот как?

Отношения Донована с отцом нельзя было назвать тесными, но он надеялся, что уж сегодня-то, когда у сына, считай, помолвка, отец покинет свою студию и проведет с ними хотя бы часик. Но таков уж был его отец, и, повзрослев, Донован смирился с этим.

У его родителей никогда не было особо доверительных отношений. Они и поженились-то потому, что дед хотел слияния «Толли индастрис» и «Паттерсон мануфактуринг». Донован всегда чувствовал, что его родители не слишком любят друг друга. Отец при первой же возможности исчезал в своей студии.

— Да. Он ее еще не закончил, но, когда закончит, это будет захватывающе, вот увидите.

— Разумеется, так и будет. Мама, ты не пообедаешь с нами?

— Нет, спасибо, Донован. У меня сегодня бридж.

— Тогда до субботы? У Франзоне!

— Да, конечно. В какое время?

— Кэссиди?

Она вытащила телефон и нажала несколько кнопок:

— Шесть тридцать, миссис Толли. Потом состоится обед.

— Нужна моя помощь?

— Нет, спасибо. Мы обо всем позаботимся.

Они распрощались и через несколько мгновений были уже на улице. Кэссиди шумно перевела дух.

— Что?

— Ничего.

— Кэссиди, я знаю, о чем ты думаешь.

— Неужели тебе нужно рассказывать, какой сноб твоя мама? Ее, наверное, удар хватит, когда она узнает, что я попросила Эмму быть моей свидетельницей.

— Эмма — не семья.

— А сестер у меня нет. И, кроме того, сам видел, она похожа на меня, — Кэссиди улыбнулась. — Хочешь, я попрошу кого-нибудь из братьев быть шафером?

Донован уставился на нее. Он и думать забыл, что с его стороны тоже должен быть свидетель.

— Которого?

— Пожалуй, Адама. Вы с ним встречались.

Они с Адамом Франзоне не ладили. Еще в самом начале их с Кэссиди отношений Адам сказал ему, что недоволен выбором сестры.

Доновану не хотелось, чтобы рядом с ним стоял ее братец, но, раз Кэссиди хочет, пусть так и будет.

Он пожал плечами:

— Адам так Адам.

Они ехали от родительского дома. Донован молчал, а Кэссиди размышляла над тем, не совершает ли она самую большую ошибку в своей жизни. Она только что видела Донована с его матерью.

Высокомерная мать и очень богатый сын, всегда сам выбирающий свой путь…

— О чем ты думаешь?

— Ни о чем, — ответила она. Ей никак не удавалось избавиться от сомнений. Кроме того, очень хотелось скинуть туфли…

— Значит, не хочешь поделиться? — прогрохотал он в открытом салоне своего спортивного автомобиля.

— Откуда ты знаешь, что я вообще о чем-то думаю?

— Крошка, у тебя всегда все написано на лице. Думаешь о работе?

— Нет. Последнее время я сотрудничала с Сандрой Пауло. Теперь она придет только через месяц после рождения малыша. С ней хорошо работать. Она так рано отгрузила свои картины, что я успела распланировать стенд еще до ухода в декретный отпуск.

— Если не о работе, значит, о семье?

— Я думаю, твоя мама — большой сноб. Она таким тоном говорила о церемонии в доме моих родителей…

— Просто она привыкла держаться в высшем обществе.

— Представляю себе. Знаешь, все-таки твоя семья очень цепляется за родословную.

Он пожал плечами:

— Ты так думаешь? К сожалению, я не могу изменить свою мать.

— Я знаю. И меня ее поведение совсем не беспокоит. Я сказала это только потому, что ты сам начал…

— Я не начинал. Только спросил, о чем ты думаешь. А ты мне так и не ответила.

— Потому что день прекрасный, и я не хочу спорить.

Донован вздернул бровь и мельком взглянул на нее:

— Я не спорю, Кэсси.

— Знаю. Ты молчишь, будто язык проглотил.

— Я сейчас надуюсь, как двухгодовалый малыш. — Он пощекотал пальцем ее бедро.

Она поежилась и засмеялась.

— Прекрати, Донован!

— Прекращу, если ответишь.

— Хорошо, отвечу.

Он перестал щекотать, но, прежде чем убрал руку, еще раз провел рукой по ее бедру.

— Ты потрясающе привлекательная, — чуть-чуть хрипло сказал он.

— Совсем не привлекательная. У меня почти девять месяцев беременности. Я толстая, как кит!

Он свернул с дороги под фонарь.

— Погляди на меня, Кэссиди. — Он нагнулся и освободил ее от ремня безопасности. Затем освободился и сам. Потом обнял ее и притянул к себе. — Ты единственная женщина в мире, которая всегда будет казаться мне красавицей, — он наклонился, чтобы поцеловать ее. — Ты всегда будешь для меня красавицей. — Он откинулся на спинку сиденья и положил ей на живот ладонь: — Думаю, в моей жизни есть только один путь. У меня всегда в центре всего — бизнес. Но когда наш малыш начнет скандалить по ночам… это будет для меня окончательным пробуждением.

— Каким пробуждением?

Кэссиди хотела понять именно это. Она должна знать, действительно ли Донован вернулся потому, что изменился, потому, что она нужна ему так же, как он нужен ей? Если это так, то в ее жизни все меняется и все сомнения уходят. Навсегда.

— Именно пробуждение заставило меня осознать, что наши пути — твой и мой — тесно переплелись. И еще я понял, что у меня появился шанс оставить на этой земле не только компанию «Толли-Паттерсон».

Кэссиди хотела было задать еще несколько вопросов, но Донован поцелуем заставил ее замолчать. Поцелуем нежным, но обещавшим, что теперь они будут строить свою жизнь вместе со своим ребенком.

Он несколько раз легонько куснул ее за нижнюю губу. Она подвинулась, чтобы быть поближе к нему. Донован застонал и перенес руку с живота на ее грудь. Она вздрогнула от его прикосновения, в теле что-то начало пульсировать.

— Донован, — пробормотала она, прижимаясь к его плечу, когда он вдруг попытался отодвинуться.

— О господи, крошка, я хочу тебя.

— Я тебя тоже, — сказала она и вспомнила грезы, часто посещавшие ее во время беременности.

Он опять поцеловал ее, и на этот раз в поцелуе не было никакой неуверенности. Донован предъявлял свои права на Кэсси, и она знала, что если бы они не сидели на переднем сиденье автомобиля, то все это кончилось бы не раньше, чем он проник бы в глубины ее тела… Но Донован вдруг ослабил объятья, подарил ей несколько легких поцелуев, устроил поудобнее на пассажирском сиденье и опять пристегнул ремнем безопасности.

— Не волнуйся, Кэссиди, теперь мы единое целое, и я никуда тебя не отпущу.

Они опять поехали, а Кэссиди улыбнулась.

Она наконец поверила Доновану. Поверила в их совместное будущее.

Донован довез Кэссиди до дома и высадил ее, не заглушая мотора. У него с утра была назначена встреча с одним из директоров, но есть еще несколько часов, чтобы успеть к ней подготовиться.

В какой-то момент что-то заставило его обернуться. Кэссиди стояла на дорожке перед домом, теребя припухшую нижнюю губу, и смотрела ему вслед. Их глаза встретились, и в этот момент Донован отчетливо понял, что сдержит данное ей только что обещание.

Нет, дело было не в том, что его тревожила бы совесть. И даже не в его вере в их любовь. Он сдержит свое обещание потому, что без Кэссиди у него не будет должности исполнительного директора «Толли-Паттерсон».

Он никогда не терял сосредоточенности, но сейчас его просто раздирало на части. С одной стороны, ему хотелось остаться с Кэссиди, но с другой — его ждали доклады, которые еще надо было просмотреть.

Донован тряхнул головой. Работа, тем более карьера в фирме, важнее всего в жизни. Ему, Доновану, просто необходима победа в последнем испытании, которое им с Сэмом устроил дед.

Он кинул взгляд в зеркало заднего вида и увидел, что Кэссиди тяжело привалилась к дверному косяку. Донован понял, что опять разочаровал ее.

Вместо того чтобы уехать, он нажал кнопку телефона:

— Вызовите Маркуса Вейра.

— Вызываю Маркуса, — откликнулся телефон.

Маркус ответил только на третьем звонке. Он всегда отзывался не раньше третьего звонка. У Маркуса амбиций было не меньше, чем у Донована. Он отдал «Толли-Паттерсон» всего себя, и все дела в компании они вершили вдвоем.

— Расскажи мне, что у нас с проблемами на Западном побережье? — попросил Донован без всяких приветствий и предисловий.

— Нехорошо у нас. Кому-то надо туда ехать и разбираться. Джоуз пытался поторговаться с рабочими, но успехи невелики.

Вот уж чего ему сейчас не хватало, так это как раз поездки на Западное побережье! Сегодня среда, а в субботу им с Кэссиди предстоит свадьба.

— Маркус, я в субботу женюсь.

— Я знаю, сэр.

Донован проинформировал второго человека в своей команде о свадьбе специально, чтобы быть уверенным — он подстраховался по всем пунктам этого чертова завещания! Правда, проинструктировал Маркуса и о том, чтобы тот особо не распространялся…

— Мне нужно, чтобы завтра эта проблема была решена.

— Потому я и заказал билеты на Сан-Франциско на следующий рейс. Я не встану из-за стола, пока мы не разрешим этот конфликт.

— Позвони мне, когда с ним разделаешься.

— Позвоню.

Донован отключился. Он знал честолюбие Маркуса. Молодой человек очень напоминал ему себя в молодости. Не за это ли он его и взял в свою команду? Получая повышение сам, он каждый раз тащил за собой и Маркуса. Донован предполагал, что, став директором, на свое освободившееся место поставит Маркуса. Если завтра Маркус разберется с делами на Западном побережье.

Правда, имелись небольшие сомнения. Станет ли он директором, если Кэссиди уже беременна? Здесь ведь каждое лыко в строку. Господи, ну почему у него так нехорошо на душе?

Зазвонил сотовый, и он ответил:

— Привет, Сэм. Что случилось?

— Мне только что звонила мама… Так ты вернулся к Кэссиди Франзоне!

Двоюродный брат не спрашивал, он констатировал факт.

— Вернулся.

— Ты же знаешь, что большинство в совете не одобряет эту семью.

— В завещании деда говорится, что исполнительный директор должен быть женат и иметь наследника. И ничего не сказано о том, из какой семьи брать жену.

На том конце линии помолчали.

— Но я думаю, кое-кто предполагает, что ты женишься на представительнице Старого Чарлстона.

— Значит, они плохо меня знают.

Он нарочно не сказал Сэму, что свадьба уже назначена. Незачем выдавать сопернику лишнюю информацию.

— Они — нет, а я знаю, — сказал Сэм. — Ты слишком самоуверен.

— Я — наиболее подходящий человек для того, чтобы держать компанию под контролем. А в конце дня каждого больше интересуют деньги, чем светские связи…

Сэм кашлянул:

— Ты не лучший человек у руля, Донован.

— Думаешь, ты лучше?

— Уверен, что я, поскольку знаю, что для успеха в бизнесе необходима жизнь и вне офиса. А ты еще должен узнать мир, которому мы продаем нашу продукцию.

С этим Донован мог бы поспорить. Еще четыре года назад Сэм потерял свою конкурентоспособность — он женился на Мэрилин и стал работником «с девяти до пяти», имеющим дом и жену. Донован знал, что множество людей предпочитают гармоничное сочетание того и другого, но считал, что в любой теории всегда полно чепухи.

— Ну, мы еще посмотрим, что решит совет на январской встрече.

— Посмотрим. Ну, счастливо, — откликнулся Сэм и отключился.

Донован на ходу пытался разгадать, не скрыл ли от него Сэм какой-нибудь важной информации. Он держал новость о беременности Кэссиди при себе и очень удивился бы, если бы об этом разболтала его мать. Скорее всего, она ничего не сказала даже сестре, матери Сэма, поскольку вряд ли захотела бы похвастаться женитьбой сына на беременной подружке.

Впервые за многие годы Донован подумал о том, что они никогда не были одной семьей. У них нет общего дома, да и не так уж это важно для всех… После смерти деда он не знал, чего еще искать и добиваться. И теперь ему уже никогда не дождаться одобрения старика.