Мужчина без слабостей

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Донован вел свой «порше кайен» домой. Он купил этот внедорожник на следующий же день после того, как привез Вэна из больницы. Сейчас пристегнутый Вэн спал на заднем сиденье. У машины был такой же мощный мотор, как у «порше 911», но выше безопасность и имелось специальное место для младенцев.

После того как ушел Тео, Донован не видел ни Сэма, ни кого-то еще из родственников. Ох уж эта их макиавеллиевская семейка! Но, несмотря на разочарование и даже гнев по поводу слов, брошенных ему, он готов принять вызов совета. Вся эта кутерьма ни в какие ворота не лезет, а начал все их дед со своим нелепым завещанием и вечным стремлением сталкивать лбами сыновей и даже внуков!

Донован набрал номер родительского телефона, подошла Мария, их экономка, и сообщила, что миссис Толли уехала в свой клуб на бридж, а мистер Толли еще в мастерской.

Донован не раздумывая поехал к дому родителей. Ему нужно поговорить с отцом. Вынимая Вэна из машины, он обнаружил, что малышу пора менять пеленки. Он их поменял и понес крошку за дом, где был вход в отцовскую студию.

Он на всякий случай постучался, но поскольку отец все равно никогда не отзывался, то не стал ждать ответа и вошел. Отец, увидя Донована, выставил вперед руку, что у него означало «через минуту освобожусь». Поэтому Донован с Вэном на руках пошел вдоль стен студии, показывая сыну картины, которые отец подбирал для выставок.

— Что тебе нужно? — отец наконец подошел к ним.

— Сам не знаю. Сегодня меня навещал дядя Тео и предостерегал от женитьбы на Кэссиди… Папа, что происходит? Я подозреваю, что мама не сказала семье о моей женитьбе.

Отец вытер руку о рубашку.

— Понятия не имею. Твоя мать голосует и моими акциями тоже и активно участвует в деятельности совета. Сам я никому ничего не говорил, потому что был занят в студии. У меня через три месяца выставка и совершенно нет времени ни на какие дела в «Толли-Паттерсон».

Все как всегда в их семье! У его папы на первом месте — творчество и только на втором — семья. А на сына ни времени, ни внимания не хватает.

Донован взглянул на своего сладко спящего сына.

— Я помню, когда ты был такой же, — отец указал на Вэна. — Обычно я на день забирал тебя сюда.

— Правда? — Донован этого не помнил.

— Твоя мама еще много работала в компании, поэтому приходилось мне следить за тобой. Вон в том углу стоял твой манеж.

Доновану стало неловко, ведь они с отцом никогда особенно близки не были. Как не было и разговора о том, не мечтал ли отец, чтобы Донован тоже стал художником? А сейчас Донован подумал об этом только потому, что сам хотел бы, чтобы Вэн пошел по его стопам и когда-нибудь возглавил компанию…

— Нужно будет поговорить с мамой. Попроси ее позвонить мне, когда она вернется домой.

— Хорошо. А что сказал Тео?

— Что мне нужно жениться на более подходящей девушке. Из более подходящей семьи.

Отец фыркнул:

— Мне иногда кажется, Толли забыли, что сами когда-то были мешочниками.

— Осторожнее, папа, за такие разговоры лишают наследства!

— Мне этим уже не один раз угрожали. Лучше бы так и было. Всегда помни, что ты не клон своего деда.

— Я это знаю.

— Да? А я думал, что тебе всегда хотелось быть лучше его. Ты ведь знаешь, он получил почти обанкротившуюся компанию и привел ее к расцвету. Он шел своим путем, и я думаю, Донован, что в глубине души ты всегда желал того же самого.

— Для тебя он хотел того же?

— Мы с ним очень много спорили, когда я вместо Гарварда решил поступать в Чикагский художественный институт. Он сказал, что я разочаровал его… даже назвал меня слабаком.

— Как это похоже на деда! Он никогда не мог представить себе, что за стенами «Толли-Паттерсон» тоже может что-то происходить.

— Я тогда сказал ему, что вовсе не его клон и мне не обязательно повторять его путь. Я выбираю свой!

Да, их семья не просто жила в Чарлстоне, она пропиталась историей этого города. Сам Донован, как и его отец, вырос в окружении городской истории. Но вместо того, чтобы избегать прошлого, Донован принимал его всей душой. Хотя сегодня он увидел другую сторону принадлежности к семейству Толли и понял, что дядя Тео и совет директоров могут никогда не изменить своего отношения к Кэссиди.

Он вышел из отцовской студии, так и не приняв никакого решения. Наоборот, теперь появилось еще больше вопросов. Донован держал в тайне свою женитьбу, чтобы потом использовать ее с большей пользой для себя ради победы над Сэмом.

Он сидел на переднем сиденье и смотрел назад. Вэн проснулся и теперь вовсю размахивал кулачками.

— Ну что, приятель, может, мне послать к черту этот совет? — спросил он сына.

Дитя что-то гулькало и смотрело на него глазами Кэссиди. Донован знал ответ на свой вопрос. Дело было в том, что другого ответа и быть не могло. Сможет ли он отказаться от цели, которая так долго была для него движущей силой? Сможет ли ради Кэссиди отказаться от соревнования с Сэмом за пост исполнительного директора?

Нет, жена его об этом не просила. Но если семья не примет его выбор, то он все равно никому, даже своей родне, не позволит относиться к Кэссиди с пренебрежением. Она виновата только в том, что любит его, Донована. И еще она подарила ему сына.

Донован дотянулся, убрал слюнку с губы малыша и в тот же миг понял, что, хотел он того или нет, жизнь его изменилась бесповоротно.

Кэссиди готовилась к ночи с Донованом. Она сходила в салон красоты и привела в порядок ноги. Потом долго принимала ванну и потратила уйму времени на свой внешний вид. Расставшись с Эммой, она походила по магазинам и полностью обновила гардероб, который скрывал ее фигуру, пострадавшую, как ей казалось, от родов.

Она даже подстригла и подкрасила волосы. Теперь Кэсси очень напоминала себя прежнюю. Она даже чувствовала себя как прежде и, глядя в зеркало, видела там знакомую кокетливую женщину.

Кэссиди освободила на вечер домработницу и приготовилась соорудить простой ужин — жареный лосось и кресс-салат, — как только Донован вернется домой. У нее были наготове даже шейкер и все ингредиенты для коктейля, чтобы подать ему бокал с мартини, как только он переступит порог.

И вот послышался шум въезжавшей на заднюю подъездную дорожку машины. Кэссиди поймала себя на том, что напряженно смотрит на дверь. Она ждала Донована, но он этого знать не должен.

А что делать дальше, она не знала. Может, усесться смотреть телевизор или заняться еще чем-либо? Черт возьми, почему она не продумала эту часть плана?

В конце концов она направилась в гостиную к бару и начала смешивать коктейль.

— Кэссиди, мы дома. Где миссис Винтерс?

Она подошла к Доновану, поцеловала его в щеку и забрала у него Вэна.

— Я ее отпустила. Мне захотелось устроить семейный вечер.

— Очень хорошо. Нам надо поговорить.

— О чем?

— О моей семье… Чем ты занималась?

— Смешивала мартини с джином.

— Я сам сделаю. А ужин будет?

— Да. Лососевый стейк на гриле и салат.

Он ухмыльнулся, и она обрадовалась:

— Я только переодену Вэна.

— Я пойду с тобой. Мне тоже нужно переодеться. Как думаешь, нашему малышу еще рано купаться в бассейне?

— Честно говоря, понятия не имею.

Они стали подниматься по изгибающейся подковой лестнице.

Донован коснулся ее плеча, а потом потрогал прядь волос. Кэсси обернулась и посмотрела ему прямо в глаза.

— Мне нравятся твои волосы.

— Спасибо, — ей показалось, что голос у нее немного сел.

— Господи, Кэссиди, ты просто великолепна! — воскликнул Донован и поцеловал ее.

Она давно уже скучала по таким поцелуям. А он еще языком потрогал ее губы, прошелся по ложбинке над верхней губой и только потом проник в рот. И она узнала прежнего Донована!

Кэсси прижалась к нему грудью, но вдруг ощутила на своей шее ручонку Вэна. Она сразу отодвинулась и долго-долго смотрела на мужа. Ей вспомнилось то наслаждение, которое она испытала в их первую брачную ночь. Кажется, это было целую вечность тому назад…

Донован поцеловал детскую ручонку, потом поднялся по лестнице выше жены и пошел дальше, в анфиладу хозяйских комнат.

— Он сегодня очень хорошо себя вел. Проспал два совещания, а потом кокетничал со всеми секретаршами подряд.

— Весь в отца!

— Забавно. Вообще-то в офис управляющего делами приходят не для того, чтобы отсыпаться на совещаниях.

— А для того, чтобы флиртовать?

Поднявшись, Донован пошел к себе. Чтобы переодеться, по ее предположениям. Она положила Вэна в центр огромной супружеской кровати, сняла с него ползунки, расстегнула распашонку и проверила, сухой ли подгузник.

Ребенок лежал на спине, о чем-то разговаривал и сосал палец, пока она не дала ему пожевать пластмассовое колечко. Ей тоже хотелось бы пойти переодеться, но она боялась даже на минуту оставить малыша без присмотра на такой большой кровати.

Поэтому Кэсси взяла валик от изголовья кровати и подложила его Вэну под бочок, а из подушек соорудила вокруг ребенка барьер. Он еще не ползал, так что все будет в порядке.

Ее купальный халат был здесь же, в комоде. Она вытащила его и вернулась к кровати. Вэн уже спал среди подушек с игрушкой на груди. Переодеваясь рядом с кроватью, она изредка взглядывала на него.

Вместо привычных бикини Кэссиди на этот раз надела элегантные трусики, бросила взгляд в зеркало и понравилась сама себе. Вернулась к кровати и поправила подушку. И в следующую же секунду почувствовала на шее сначала дыхание Донована, а потом его поцелуй.

А затем он проложил цепочку поцелуев по всей ее шее. Она вздрагивала от его прикосновений. Он обнял ее за талию и притянул поближе. И какое же восхитительное ощущение от прикосновения его голой груди!

— Займемся любовью? А то я уже почти заболел, так по тебе соскучился.

— Я еще не могу. Но через несколько недель…

— Тогда мы займемся чем-нибудь другим, потому что я не могу не касаться тебя еще день.

Кэссиди развернулась к нему лицом:

— Я тоже тебя хочу.

— Я знаю.

У нее от удивления взлетели брови:

— Да? Откуда?

— Не успел я войти в дом, как твоя сексуальность начала сводить меня с ума.

Она уже собиралась заспорить, но он поцелуем закрыл ей рот. Какие уж тут возражения? Пришлось ответить на его поцелуй.

Пока они готовили ужин и ели, Донован не мог оторвать от Кэссиди ни глаз, ни рук. Вэн мирно спал в переносной колыбельке, и Донован на мгновение почувствовал, что жизнь его прекрасна.

Как бы ни был силен соперник, он, Донован, все равно сильнее. Как бы ни было что-то почти недостижимо, именно этого и не хватало в его жизни. Сейчас, глядя на Кэссиди, одетую в купальный халат, он чувствовал что-то близкое к удовлетворению. И это пугало его как никогда. Довольный и сытый человек обычно стоит в стороне, когда другие действуют. Такой человек не бывает удачлив. А он, Донован, никогда к подобным людям не относился и относиться не будет.

Он желал Кэссиди и радовался тому, что она принесла в его жизнь. Но он знал и еще кое-что: в этом была фальшь. И для них нет способа продлить это мгновение. Между ними стояла его работа.

Из динамиков над бассейном разносились романтические мелодии. После недавних поцелуев Донован больше всего на свете хотел бы заняться любовью со своей женой. Но сначала необходимо поговорить с Кэссиди. Нужно признаться ей, что многие члены его семьи не знают об их женитьбе. Нужно объяснить жене, что происходит.

В глубине души он этого не хотел. Это связано с его работой и не должно было бы ее беспокоить. Она хотела не такого брака. Но Кэсси должна его понять — он обязан сделать все, чтобы заполучить «Толли-Паттерсон».

— Ты что на меня так смотришь?

— Я?

Она кивнула:

— Ты-ты. Так почему?

— Потому что мне так хочется.

Она выгнула бровь:

— А почему тебе хочется?

Ну, например, потому, что ему всегда нравилось, как блестели ее глаза, когда она смеялась или дразнилась. Особенно когда дразнилась. Неважно, кого она дразнила, ему нравилось, как она радуется жизни.

— Удивительно, как это ты, с твоим-то воспитанием, можешь так глазеть?

— А я всегда был из тех, с кем сладу нет.

— А мне всегда это в тебе нравилось.

— И что еще тебе нравится во мне?

— Твоя толстая шкура.

Это его удивило:

— А мне — твоя.

— Я знаю, — передразнила она его.

Мелодия сменилась, теперь звучала «Кареглазая девчонка» Вэна Моррисона [1]. Донован оттолкнул свое кресло от стола.

Кэссиди тоже встала:

— Это моя песня.

Он знал, Кэссиди всегда ее любила. Тем более что у нее тоже карие глаза и волосы до плеч. Она начала двигаться под музыку вокруг стола. И он знал, что, несмотря ни на что, эта кареглазая девчонка ему дороже всего на свете. По крайней мере, дороже «Толли-Паттерсон».

Он взял ее за руку и притянул к себе. Она, немного фальшивя, подпевала. Они оба задвигались в танце вокруг бассейна. У нее были такие прохладные руки!

— Я боялась быть с тобой самой собой.

— Что ты имеешь в виду?

— Наш брак был таким стремительным. И я все-таки не совсем понимаю, почему ты вернулся, когда… — тут она освободилась из его объятий. — Предполагаю, в глубине души мне не хотелось нарушать собственный покой.

— Могу это понять. Я делал бы то же самое. А так работа, работа, одна работа и вся подобная рутина…

— Это точно, но ведь я не работаю, а сижу дома. Сижу, мучаюсь и потихоньку схожу с ума, потому что не могу разобраться, что с тобой творится.

— А теперь ты во мне разобралась? — спросил он, поглаживая ее по спине. Его всегда изумляло, что она, такая маленькая и хрупкая, не боится его медвежьих объятий.

— Не в тебе. Я разобралась в себе. Я так долго пребывала в нерешительности… Не понимала, что делать… Просто ждала рождения Вэна, чтобы потом во всем разобраться и понять, что делать дальше. И вот он родился. Ты здесь, и я тоже должна быть здесь.

Донован слушал ее и чувствовал себя подонком. Он-то был здесь не по каким-то высоким соображениям, а потому только, что ему нужна она.

— Я не потому тогда пустился в путь, чтобы тебе это понравилось.

— Это неважно. Дело не в тебе, правда.

— Я должен обидеться?

Она пожала плечами:

— Если хочешь.

— Ага. Расскажи мне еще о том, что тебя пугало.

Теперь звучало «Виртуальное безумие» Джеймирокуя [2], и когда Кэссиди начала танцевать вокруг него, Донован понял, что у нее немного шумит в голове. Каждый раз, поворачиваясь к нему лицом, она улыбалась.

— Не знаю, желаешь ли ты меня еще, потому что я как женщина изменилась.

— В каком смысле? Из-за того, что стала матерью?

— Нет, я говорю о своем теле. Я потолстела, и теперь у меня никогда не будет такого плоского живота, как раньше.

Он заставил ее остановиться.

— Я люблю твое тело, Кэссиди. В тебе меня привлекает не плоский живот…

Она склонила голову набок и так посмотрела на него: Доновану показалось, что она глядит прямо ему в душу.

— Правда? А ведь первый свой комплимент ты отпустил по поводу моей стройной фигуры.

— Только потому, что боялся показаться дураком, если бы сказал, что я люблю твой смех и что мне нравится твоя улыбка, когда ты дразнишься.

Она замолчала и строго посмотрела на него:

— Ты это всерьез?

— Я всегда говорю всерьез.

Она обвила его шею и обняла так крепко, что это тронуло его до глубины души.

— Я женился на тебе и теперь невероятно счастлив.

Кэсси положила голову ему на плечо, а он осторожно поддерживал ее, хотя ему страшно хотелось ее стиснуть. Кстати сказать, ведь страх что-то потерять тоже мешает человеку двигаться дальше. О таких людях дед говорил, что они не смотрят в будущее и видят только настоящее. Таких обычно оставляют позади.