Муссон Дервиш

Тюрьма в Коломбо.

Я устал, не спал четыре ночи. Судоходство у южного побережья Индии очень оживлённое и мне удалось вздремнуть всего несколько раз по несколько минут, нельзя было оставить румпель, у меня нет ветрового рулевого. Муссон в этом году сменился рано, я провёл много недель еле двигаясь с очень слабыми ветрами, дрейфуя со встречным течением. Мой дакроновый парус развалился на части, весь центр, сплошная дыра. Продукты заканчивались, я направился к ближайшему порту лежащему по ветру, Коломбо на Шри Ланка.

Я знал, что на севере страны шла гражданская война, но яхты всё ещё заходили в Галле. Я слышал, что сынок Дона Виндзора берёт с них по сто пятьдесят долларов агентской пошлины за оформление бумаг. Много лет назад я не поладил с самим старым Виндзором, не думаю, что с сыном было бы лучше. В Галле я не пошёл, а направился в столицу. Чего я не знал, так это то, что порт Коломбо был объявлен закрытой зоной. Двумя месяцами раньше Тигры Тамила развязали войну по всей стране. Они взорвали несколько бомб в центре Коломбо, затем террорист-смертник заплыл в порт Коломбо и взорвал два торговых судна.

Военный флот Шри Ланка взял порт под свой контроль и объявил его закрытым. Всё побережье, за исключением Галле, было военной зоной.

Когда военные заметили потрёпанный Кехаар, приближающийся в сумерках к волнолому, не отвечающий на радио вызовы, то приняли нас за ещё одного террориста и выслали навстречу военный катер с приказом остановить любыми средствами.

Я едва не засыпал за румпелем и был не в настроении дискутировать с крохотным катером, который едва держался на волне и на котором никто не говорил по английски. Я собирался пришвартоваться к стенке и выяснить всё утром. Они сняли чехол с пулемёта, и заправили ленту с патронами. Что-то в их поведении подсказало мне, что когда они повернут его в мою сторону, то начнут стрелять.

Я лёг в дрейф и стал ждать, пока они получат указания по радио. Их смутило, что я не являюсь Тигром Тамила и их приказ изменили. Наконец они подали мне трос и велели следовать за ними. Примерно на середине пути через внутренний порт поступил новый приказ: - Встать на якорь. Я бросил якорь. Через десять минут прибыл рабочий бот портовых властей и очередной приказ: - Выбрать якорь. С меня было достаточно, я слишком устал.

Военный катер ушёл, а у этих оружия не было, поэтому я предложил им подняться на борт и самим выбрать чёртов якорь, что они и сделали. Меня отбуксировали к причалу рядом с главным канализационным стоком.

Толпы чиновников нагрянули к нам, военный водолаз нырнул под Кехаар, для контрольного осмотра. Все были вежливы, но обескуражены и не понимали, что со мной делать. Других яхт я здесь не видел. Мне пришлось заполнить с дюжину бланков, никто не отвечал ни на один из моих вопросов. Капитан порта прислал пожилого полисмена с ещё одной стопкой бумаг, чтобы я их заполнил. Я бросил взгляд на верхний документ — Сборы за лоцманскую проводку. - Какова сумма сбора? - спросил я. - Не знаю. Подпишите здесь.

- Постой, приятель. Я не подпишу пока ты не скажешь, сколько я должен заплатить. - Не подпишешь? Окей. - коп поднялся со своими бумагами и тут и начались мои неприятности.

Нигде в мире невозможно поговорить с капитаном порта без того, чтобы не заплатить за это.

Я сидел за штурманским столом и клевал носом, когда, десять минут спустя, капитан порта появился собственной персоной, разъярённый тем, что я отказался подписать документы. Это был сухой, величавый тамил из высшей касты, саркастические тонкие губы, неподвижное лягушачье лицо - человек который не часто слышал «нет» в своей жизни. За его сдержанной внешностью кипела ярость. Я старался быть дипломатичным настолько, насколько это возможно. - Кто мой агент? - Вы не можете работать с властями напрямую в Шри Ланка. Вы должны заплатить агенту, чтобы он сделал это для вас.

Агента у меня не было. - Что? Нет агента?! Почему вы отказались подписать въездные документы?! Я объяснил, что ничего не имею против въездных документов, я просто не стал подписывать лоцманский сбор, пока не узнаю, сколько должен, на случай, если это больше, чем я имею. Он немного успокоился, снова стал вежливым и ясно дал мне понять, что в его порту мне не рады. Я был уверен, что проблема с документами всего лишь повод для более глубоких претензий. Садясь в свой лимузин с личным водителем и кондиционером, он бросил через плечо: - Я арестовываю вас за неподписание въездных документов.

Мне удалось вздремнуть ещё десять минут. Ещё пара бутс запрыгнула на палубу, юный Че Гевара в морском берете. Он проверил мой паспорт, осмотрел лодку и поинтересовался, сколько у меня есть денег. - Вы пойдёте со мной. Я предусмотрительно запер лодку, прежде чем мы её покинули. С вооружённой охраной меня отвели в полицейский участок. Я был арестован военными по приказу капитана порта и задержан полицией.

Была суббота, там почти никого не было. Дежурный офицер в караульной комнате скучая записывал цветными авторучками рапорт о моём аресте в толстый журнал. Че Гевара по прежнему пытался выяснить сколько у меня денег. Сквозь плотный туман усталости я видел, что попал в полное дерьмо. Я попросил, чтобы они связались с австралийским посольством.

Это был первый и последний раз когда я делал это. - Приятель, мы ничем не можем помочь, это внутреннее дело правительства Шри Ланка. Мы можем известить твоих близких дома. Я поблагодарил их, повесил трубку и сел в кресло в оцепенении. Я не мог ничего сделать, поэтому ничего и не делал. Совсем ничего, несколько часов сидел без движения.

Ближе к вечеру появился Ахмед, шеф отдела уголовного розыска. Слегка навеселе, в выходном воскресном костюме, похоже его вырвали с весёлого пикника. Седеющий тамил с тонкими усиками, тридцать четыре года службы в полиции. Совершенно дезорганизованный, большой любитель цитировать архаичные определения на английском из Тамильско- английского словаря, который он держал на столе. Телефон начал звонить, дело пришло в движение. Часть звонков были на английском и я разбирал обрывки фраз: - Подозреваемый в сочувствии..., представитель министерства иностранных дел..., австралийский посол...

Звучало всё это не очень хорошо, но Ахмед намекнул, что всё не так плохо. Похоже, он старался помочь мне.

В первую очередь он показал мне как правильно написать официальный рапорт. Он взял текст, который я написал и, с моего разрешения, слегка его поправил. Важнее всего не то, о чём нужно написать, а то, что нужно опустить. Я был представлен в наилучшем свете, как бестолковый яхтсмен, попавший в неприятную ситуацию из за полного невежества, что собственно было правдой. Постепенно я понял, что являюсь лишь пешкой в игре других персонажей и Ахмет является моим союзником, поэтому я сотрудничал. А происходило примерно следующее: У капитана порта нет в личном подчинении вооружённых людей. Для исполнения своих прихотей он опирается на полицию. По правилам он может отдать приказ любому полицейскому участка порта. Полицейские возмущены тем, что вынуждены выполнять приказы штатского и чинят ему препятствия во всём, в чём только могут. Когда военные, два месяца назад, пришли в порт, они стали подчиняться капитану порта, в конце концов он же был здесь главным. Таким образом он приобрёл силовую структуру, независимую от полиции. Теперь у него были вооружённые до зубов военные моряки, готовые выполнять его приказы и он пытался взять реванш над полицейскими. Стычки между двумя лагерями происходили постоянно. Ахмед считал, что в моём случае капитан порта был слишком суров и мне необходима помощь.

Я с трудом держал глаза открытыми, засыпая в кресле, Ахмед заподозрил, что я нахожусь под действием наркотиков, предложил вызвать врача. Я невесело улыбнулся: - При всём уважении, сэр, но мне нужен не доктор, мне нужно поспать. Я не спал последние четыре ночи. И пища, со вчерашнего завтрака я ничего не ел. - Как?! Не ел? - живо откликнулся он.

Последовал шквал распоряжений на сингальском языке. - Вы едите рис? - Я ем всё. Опять последовала тирада на сингальском. Через пять минут передо мной была куча риса и различные виды Шри Ланкийского карри из полицейской столовой находящейся на другой стороне улицы. Я вымыл руки под краном и проглотил всё. Констебли смотрели на меня с удивлением, перешёптываясь друг с другом, белый человек не просил ложку и уплетал рис руками, так же, как это делают они. Мне принесли ещё риса и карри, и я опять очистил до блеска блюдо. Теперь они улыбались. Удивительно, как сильно некоторые простые детали в поведении могут повлиять на отношения людей разных культур.

Я немного расслабился и на меня навалилась апатия. Сев на скамью, привалившись спиной к деревянным панелям на стене, я терпеливо сидел час за часом практически неподвижно.

Вежливо отвечал на одинаковый набор скучных вопросов каждому вновь пришедшему. До сего момента никто ещё не сказал мне прямо, что я нахожусь под арестом, всё говорилось лишь намёками и иносказаниями, так же как никто не сказал, что Кехаар конфискован в тот момент, когда военный катер подал мне буксирный трос.

В одиннадцать вечера стало ясно, что меня не отпустят и я спросил Ахмеда, где я могу лечь спать. Он позволил мне лечь на деревянной лавке в караульной комнате, вместо камеры за решёткой.

Утром снова был рис и карри, полицейские были веселы и приветливы, но проблемы были не шуточные. В тот же вечер были арестованы три местных рыбака, за то же нарушение, что и я. Их дело пошло на самый верх и им сразу влепили три месяца тюрьмы в ожидании расследования. Они прошли мимо меня в ожидавший их фургон, небритые и босые.

За ночь я достаточно отдохнул, чтобы читать местные газеты на английском. В воскресном выпуске целых две страницы были заняты чем-то вроде частных объявлений. Родители организовывали свадьбы для своих отпрысков, о которых сообщались всего две вещи: положение в сложной иерархической системе каст и гороскоп. Остальная часть газеты — новости, успокаивающие, подвергнутые жестокой цензуре.

Согласно британскому праву, сохранившемуся в бывших колониях, через двадцать четыре часа после ареста я предстал перед судьёй для вынесения обвинения. Ко мне приставили двух молодых полицейских, хорошо говорящих по английски. Шива и Ратнаяки стали моими тенями на последующие два дня.

Хороший ночной сон поставил меня на ноги настолько, что я начал проявлять интерес к окружающей действительности. Мы ехали в фургоне по грязным, многолюдным улицам Коломбо. Выхлопные газы, пыль и смрад, муссонные дожди ещё не начались, водохранилища гидроэлектростанций были пусты, отключения электричества достигали 10...12 часов в день, маленькие бензиновые генераторы тарахтели у входов в магазины.

Правительственные здания напоминали тюрьмы с усиленной охраной, опутанные мотками колючей проволоки, окружённые блок постами, контрольно-пропускными пунктами, касками, укрытыми мешками с песком пулемётными гнёздами. Порт Коломбо похож на гарнизон в осаде, ожидающий нападения в любую минуту. Для защиты от подводников смертников военные моряки взрывают в порту подводные заряды два-три раза в час. За две недели они убили всю морскую живность выросшую на днище Кехаара. Коломбо мы покинули с чистым корпусом.

Люди на улицах одеты в однообразную серую западную одежду, редко увидишь цветное сари или индусскую набедренную повязку, их носят только бедняки. Дороги покрыты колдобинами, стоки сливаются на улицу. Город-сад Коломбо, о котором я вспоминал с ностальгией, превратился в чёрную дыру Калькутты.

Было воскресенье и судьи были выходные. Меня повезли во временно действующий магистрат для суда. Мы доехали до зелёного пригорода у самых холмов, у особняка нас уже ожидал судья. Некоторые бумаги были на английском и как я понял, пока не было выдвинуто никакого обвинения. Полиция хотела передать меня в тюрьму, пока они всё не выяснят. Судья был очень старый человек с длинными снежно-белыми волосами и безупречными английскими оксфордскими манерами. Он взглянул на меня слезящимися глазами и приказал полиции держать меня ещё двадцать четыре часа в участке а не в тюремной камере, в ожидании окончания расследования. Таким образом я вернулся на свою лавку в караульном помещении, опять был рис и карри и удалось немного поспать.

Позже вечером ситуация изменилась, кто-то, где-то пришёл к выводу, что я не представляю угрозы безопасности Шри Ланка. Ахмед много раз намекал, что меня отпустят, но закостеневший монолит азиатской бюрократии уже включился в работу. Ни одна из структур участвовавших в моём аресте не имела права меня освободить. Полиция, военные и капитан порта могут вас арестовать, но не могут освободить. Только магистрат, в судебном порядке может сделать это. Меня должны были отвезти в суд на следующий день, это означало ещё одну ночь в караулке.

Полицейские заметили, что я уже не похож на остекленевшего зомби, как в предыдущую ночь, у нас завязалась оживлённая беседа. Все жевали листья бетеля, я тоже присоединился.

В воскресенье вечером многие были одеты в штатское, даже на службе. Некоторые были выпивши. Не происходило ничего такого, чтобы держать их на улицах. Один из полицейских хорошо говорил по английски и переводил другим семи, восьми коллегам, собравшимся в комнате. Это были обычные парни, пришедшие в полицию потому, что зарплата там вдвое выше, чем они могли бы заработать где-либо ещё. Предполагается, что высокие зарплаты в полиции помогут избежать взяточничества и коррупции. Полицейские похоже были довольны, всё что их беспокоило, это крикет. Всего несколько дней тому назад команда Шри Ланка победила Австралию в финале кубка мира, став чемпионом, и тут у них был живой австралиец, готовый ответить на все вопросы. Я не скажу, что сильно разбираюсь в крикете, но могу поддержать разговор по теме и хорошо умею перенаправить его в другое русло. Мы жевали бетель и неплохо проводили время. Ахмед тем временем сторговался с капитаном порта что он снимет обвинения, если я пообещаю оплатить портовый сбор в размере шестьдесят семь долларов.

Тем временем другие копы возвращались со смены. Они складывали пистолеты в шкаф и садились писать цветными карандашами отчёты в журнале. Множество пишущих людей за столом, это напоминало больше вечернюю школу чем полицейский участок. Я заметил, что один человек проводил большую часть времени читая отчёты, потом узнал, что он из отдела сбора разведданных, Ахмед обмолвился по телефону. Короткая борода, лысеющая голова и торчащий живот. Он носил сандалии и неприметную одежду, как у большинства людей, ездил на велосипеде. Вы бы никогда не признали бы в нём копа.

С утра мы отправились в суд, который находился через дорогу. Помещение суда занимало весь верхний этаж длинного бетонного барака, не видевшего краски со времён обретения независимости. Внизу было полицейское общежитие и столовая. Меня провели через тёмный, мрачный коридор с низким потолком в комнату ожидания. Усевшись на деревянный ящик в углу я осмотрелся по сторонам. Небольшая комната была переполнена, её дальний угол был занят тюремной камерой, забранной прутьями дюймовой толщины, как тигровая клетка в зоопарке, внутри неё, держась за решётку, стояли несчастные создания, трое молодых сингальцев. Худые, босые, в потрёпанной одежде, потерявшей цвет от постоянных стирок. Снаружи у клетки стояли их родители, пришедшие на суд, две пары индусов почтенного возраста, в своих лучших бедняцких одеждах, выцветшем красном сари, застиранных саронгах, бижутерия, седые серебристые волосы, красные точки на лбу. Отцы сокрушались, матери тихонько плакали. Равнодушный адвокат в безупречном костюме тройке, скрестив руки за спиной, механически, отвечал на их вопросы, низким голосом. Не знаю, что они натворили, но на преступников они не были похожи. Они походили на мокрых цыплят, растоптанных, жалких и униженных. Самым волнующим зрелищем были их руки, обхватившие тюремные прутья - костлявые пальцы сомкнувшиеся вокруг ржавого железа.

Странная идея промелькнула у меня в голове, я поклялся, что если вдруг когда-нибудь, по какой то несчастливой случайности, попаду в тюрьму, никогда не дотронусь до этих унизительных прутьев.

В противоположном углу на скамье прохлаждались два тюремных надзирателя, невзрачный мужичок в мышиной серой униформе и здоровенная тётка с короткой стрижкой. Сто килограммов мышц, бицепсы выпирали из коротких рукавов униформы. Она пыталась быть приятной, болтать со мной, но меня тошнило от её присутствия. Каким же человеком нужно быть, чтобы проводить свою жизнь, держа за решёткой других людей?

В комнату вошёл мужчина средних лет, с небольшими залысинами, и улыбнулся мне: - Доброе утро сэр. Хочу заверить, у Вас не будет никаких проблем, скоро вас отпустят. Я бегло взглянул на него и принял за судью. - Сколько у Вас есть денег? Ого! Это же африканский метод вершить правосудие. Если он судья, то наверняка читал полицейский рапорт. Я признался Ахмеду, что у меня было восемьсот долларов, это были деньги, которые они могли легко найти на Кехааре, остальные были хорошо спрятаны. - Восемьсот долларов. - ответил я. - Отлично. Давайте мне пятьсот и Вы свободны. Черт! Это уж слишком откровенно! Мы поторговались немного о сумме, но он застал меня врасплох, к тому же в глубине души я хотел лишь одного — вырваться отсюда. Мы договорились о трёхстах, я заплачу их после освобождения. Мужчина удалился. Его серый костюм был мал ему. Он стал хорошо питаться с тех пор, как видел своего портного в последний раз.

Судебное заседание началось. Моё дело сегодня рассматривалось вторым. Меня препроводили в зал суда и поместили на скамью подсудимых. Я огляделся по сторонам и понял, как меня одурачили. Настоящий судья сидел за высоким столом, лицо скрыто очками, парик длиной два фута и чёрная накидка на плечах. За ним стоял его помощник, передававший распоряжения судьи публике. И, сюрприз: холёный господин, гарантировавший моё освобождение за триста долларов, оказался моим собственным адвокатом. Он опирался одной рукой на загородку и посылал мне обнадёживающие улыбки.

Фарс занял не более пяти минут. Судья меня абсолютно игнорировал и обращался только к своему помощнику. Обвинителем, со стороны полиции был один из моих конвоиров, констебль Шива. Меня освободили от ответственности, с условием, что я заплачу портовый сбор в размере шестидесяти семи долларов. После оплаты мне будет возвращена лодка.

Потом мой речистый адвокат произнёс совершенно бесполезную и пространную речь, просто бла-бла-бла. Меня вытолкали из зала прежде чем я успел удобно устроиться.

После моего дела слушались ещё множество других. Я сел на мусорный бидон возле здания суда в ожидании. Рад был увидеть, как пол часа спустя оттуда вышли три молодых человека, сидевших ранее в камере, в сопровождении своих счастливых родителей.

Технически я был свободен, но мой паспорт всё ещё находился в полицейском участке, а мои охранники в зале суда. Наконец появился мой адвокат. Я подошёл к нему, кипя от возмущения, и обвинил в том, что он неверно представился при встрече, вернее никак не представился и я принял его за продажного судью. Я был готов заплатить триста долларов судье взяточнику, но адвокату, который к тому же ничего не делал, это слишком. Местные в подобных случаях платят эквивалент двадцати...тридцати долларов. Мы поторговались ещё немного и его цена упала до ста долларов, я почувствовал себя лучше.

Я вернулся на свою лавку в полицейском участке, нужно было написать документ о моём освобождении. Ахмед подписал его и протянул мне паспорт, когда я рассказал ему про адвоката. Тот возмутился: - Нет! Ты не должен ничего платить ему! Мы вчера договорились о твоём освобождении без его участия! Я нерешительно возразил, я ведь обещал заплатить, поэтому должен. Но Ахмед был непреклонен: - Нет! Ты ничего не будешь платить. Он же змей, вчера пообещал представлять тебя бесплатно. Правда. Ничего не плати! Мы тебя прикроем! Он повернулся и рявкнул в комнату: - Шива! Ратнаяки! Проводите его!

Парни взяли свои АК-42 и мы вышли на улицу. Адвокат переходил дорогу, направляясь обратно в здание суда. Увидев нас, он остановился и мы встретились посреди дороги. - Как насчёт оплаты, сэр? - начал он вежливо. Я был не уверен в себе и чувствовал смущение из за того, что изменяю данному ему слову, хотя это и был адвокат. - Хочу заверить Вас, мой друг, что о сумме мы договоримся по дружески. - продолжил он, но я прервал его. - Похоже, что вчера вы пообещали представлять меня бесплатно.- я указал на своих сопровождающих:-Так мне сказали в полиции. Адвокат глянул на мрачного Шиву, на Ратнаяки: - Хорошо, хорошо, сэр. Если вы так считаете. Тогда ладно, всё в порядке. Он ещё раз бросил взгляд на оружие.

-Всё хорошо, всё хорошо. Он спешно потряс мою руку и удалился. - Вот змей! - проворчал Шива и сплюнул в канаву.

Я был свободен, но не мог никуда пойти. Я до сих пор не въехал официально в страну. Мне нужен был штамп в паспорте, как у всех моряков, сходящих на берег. Я даже не мог отправиться на лодку. Её освободили из под стражи, но там, где я её оставил три дня назад, её не было. Нужно было идти выяснять у военных.

Образовался замкнутый круг. Чтобы выполнить предписание суда, я должен был сначала заплатить капитану порта его портовый сбор. Но с собой у меня денег не было, чтобы взять наличку, я должен был попасть на Кехаар, который отбуксировали на строго охраняемую военную базу, на другом конце порта. Чтобы попасть на базу, мне нужна была печать в паспорте и разрешение покинуть портовую зону. И то и другое мне должен был сделать капитан порта, после оплаты сбора.

Ахмед опять решил проблему. Не смотря на то, что я уже не находился в его юрисдикции и проблема его не касалась, он приказал Шиве и Ратнаяки проводить меня. В сопровождении двух вооружённых полицейских я без проблем прошёл через все ворота и контрольные пункты. Мы начали распутывать клубок Шри Ланкийской бюрократии.

На попутном грузовике доехали до военной базы. Кехаар охранял одинокий автоматчик.

Лодка была пришвартована к открытому пирсу безо всяких кранцев и стукалась бортом о голый бетон, откалывала от него куски на каждой большой волне, содрогаясь при каждом ударе и звеня, словно пустая бочка. Она билась так уже три дня! Ублюдки! Они действительно хотели утопить её. Они специально это сделали, когда я уходил с лодки, кранцы висели на борту, прочные покрышки от грузовика, сейчас они лежали на палубе.

Если бы Кехаар был из любого другого материала, а не из стали, то сейчас у меня уже не было бы лодки. И хорошо, что я приварил стальные полосы дюймовой толщины вдоль каждой скулы.

Ещё один охранник подошёл, когда я полез внутрь за деньгами. Я вылез, закрыл люк и повесил кранцы между бортом и причалом. На попутке мы уехали обратно в Коломбо, платить портовый сбор.

Здание администрации порта Коломбо словно вышло из произведений Франца Кафки. Гигантское бесчеловечное сооружение, единственной целью которого является служить самому себе. Закон Паркинсона утверждает, что государственный департамент в котором работает более десяти тысяч человек, является полностью самодостаточным и не нуждается во внешних причинах для своего существования, он сам производит достаточное количество документов, чтобы быть полностью занятым. В администрации порта Коломбо добавьте к этому движение грузов, которым они должны управлять и, самое главное, все те ограничительные правила, продиктованные гражданской войной, и можете представить тот Вавилон, в который мы попали. Этот непостижимый ужас располагался в четырёх зданиях, разбросанных вокруг центра Коломбо. Для простой оплаты портового сбора нужно было сначала получить счёт, отнести его для оплаты в кассу, располагающуюся в другом здании, кассир выпишет ордер, с которым нужно пойти в следующее место для получения печати.

В подвальном этаже старого колониального здания портовой администрации Шива нашёл нужную дверь, где выписывали счета. Большая комната без окон, полная молодых клерков, перекладывающих бумаги из одной стопки в другую. Кипы бумаг заполняли все столы, лишние кресла, свободное пространство в углах комнаты и вдоль коридора. Никто не хотел брать на себя никакой ответственности ни за что, всё должен был решать начальник, а он ушёл на обед. Мы ожидали в столовой, глазея на девушек. Когда босс наконец вернулся, он тоже не мог ничего решить прежде чем сделал множество звонков и ему подтвердили, что именно он должен выписать счёт. Он дважды звонил самому капитану порта, прежде чем мне выдали бумажку с требованием заплатить шестьдесят семь долларов. Сам счёт был выписан в рупиях.

Я был рад выбраться на дневной свет улицы из вызывающего клаустрофобию подвала.

Хорошо было бы там работать. - мечтательно произнёс Ратнаяки: - Столько девушек вокруг.

Департамент финансов расположился в растянутом комплексе из бунгало, рядом с сильно охраняемым министерством иностранных дел. Войдя внутрь, мы разделились в поисках главного кассира. Я застал его в кассовом зале. Подвижный сингалец стоял под быстро вращающимся вентилятором, толстый живот, расстёгнутый ворот рубашки. Он говорил по двум телефонам и отдавал распоряжения клеркам, всё одновременно. Наш приход вызвал у него приступ безумной деятельности. Счёт был выписан в рупиях, платить я собирался в долларах, как выписывать квитанцию? В какой валюте? Кто это должен решить? Звонок следовал за звонком, я в это время сидел на картонном ящике. Должно быть он полон денег.

Деньги в комнате были повсюду. Подошли Шива и Ратнаяки, мы все вмести наблюдали за сценой. Она легко вписалась бы в любой комикс о диком западе, я никогда не видел столько наличных денег в одном месте. Стопы денег на каждом столе и никакой охраны. Вы просто заходите в комнату, нет ни охранников, ни контроля, ни решётки, через открытое окно доносится запах цветущей бугенвиллеи. Три клерка сидели за столами, считали и пересчитывали банкноты, перевязывая пачки бечёвкой. Старший клерк сам был похож на мультяшный персонаж: сухощавый, жёлтый полукровка с рыжими усами, надменный шотландский горец реинкарнированый в преисподней индийской счётной конторы. Его предплечья были закрыты чёрными нарукавниками, доходящими до локтей и он носил зелёный наглазник, какие были популярны среди редакторов газет в начале века и непрерывно считал, считал, считал... Интересно, он осознавал, что ворочает деньгами?

Его босс тем временем впал в истерику, говоря по телефону. В конце концов сам самодержец, капитан порта, разрешил проблему кассира и я передал ему шестьдесят семь долларов купюрами по доллару. С подозрением он проверил каждую из них и винить его в этом не станешь. Банкноты на Кехааре покрылись плесенью и выглядели не самым лучшим образом.

С узкой бумажной полоской квитанции мы направились в офисы с кондиционированным воздухом, на встречу с капитаном порта. Жестом через стеклянную дверь он пригласил нас войти. Атмосфера в офисе, как при дворе короля убийцы. Хозяин внешне приветливый, но напряжён, холодный и жёсткий. Он несомненно был рад, что проучил меня, но его надменность не позволяла демонстрировать это открыто. Я же был рад, что снова на свободе.

Шива и Ратнаяки с недоверием смотрели, как мы обменивались шутками и цитатами на философские темы, пока он подписывал мои бумаги.

Мои спутники заметно притомились, а я наоборот, воспрял духом. До сих пор я мёртвым грузом тащился позади, в то время как парни делали всю работу, теперь же, по мере приближения к концу, сам начал проявлять инициативу. Я осознавал, что нахожусь в неком другом мире, похожем на оживший кошмар Кафки, что-то вроде отрывка из его романа «Замок». Я чувствовал это совершенно ясно: каждую деталь, звуки, запахи. В памяти навсегда отпечатывались каждая сцена, каждый смешной персонаж, мелкий чиновник, вся абсурдность индийской бюрократии.

Выйдя из прохладного офиса в послеобеденный зной, мы попали в оживлённое движение, дело шло к концу рабочего дня, народ спешил домой. К счастью отдел безопасности находился недалеко от офиса капитана порта. Размахивая стопкой бумажек от босса, я всё глубже и глубже забирался в лабиринт коридоров, красная печать капитана порта открывала все двери. Самая последняя дверь была без вывески и за ней, погружённый в мягкое кожаное кресло, сидел ещё один совершенно невероятный персонаж: Кайзер Вильгельм, только смуглокожий. Старый военный c большими нелепыми седыми бакенбардами, шестидюймовыми, загнутыми кверху усами и золотыми звёздами на плечах. Меня он даже не удостоил взглядом, посмотрел бумаги, поставил печать и, не сказав ни единого слова, указал на дверь.

Пробираясь через очередное помещение заполненное клерками я подмигнул страшному типу смотрящему на меня из зеркала. Последний этап завершён, печать получена.

Слишком хлопотна процедура оформления в порту Коломбо. Мы вернулись на военную базу, забрать лодку. Капитан порта определил мне то же самое место у причала, что и в прошлый раз, у главного водостока. Шива и Ратнаяки получили у старшего офицера разрешение сопроводить меня в плавании через гавань. Мы оттолкнулись от стенки и потихоньку заскользили с лёгким бризом к своему причалу.

Муссонные ливни начались тремя днями позже.