Музыка ночи

Глава 9

«Музыкальный автомат» Хопкинса стоял среди сосен, у излучины реки. В 1922 году предприимчивый молодой человек по имени Люк Хопкинс решил, что его семье пора иметь какую-то собственность. Он и его четыре брата построили здесь танцзал из сосновых досок — одну большую, открытую комнату с окнами, чтобы впускать свежий ветер с реки, и с вентиляторами для охлаждения любителей потанцевать или тех, кто мог слишком разгорячиться из-за блюзов.

В ревущие двадцатые годы он славился своей особой атмосферой и великодушной и благодарной публикой. Даже знаменитости иногда останавливались здесь на джем-сейшн или просто чтобы вспомнить свои корни. Во время сухого закона процветала торговля самодельным джином и кукурузной водкой. Клуб выжил и в 40-е, и в 50-е и теперь по праву гордился званием одного из старейших действующих музыкальных клубов в округе.

Парковка сегодня была забита — все собрались послушать местного парня, который стал звездой, а теперь заехал всего на один вечер. Блю придержал открытую дверь для Элли, еще раз глубоко вдохнув аромат ее духов, когда она прошла рядом. Это позволило ему полюбоваться низким вырезом ее платья, отблеском света над ее плечами и особенно восхитительным видом сзади.

Ему нравились женщины. Нравилось в них все — как они пахнут и как двигаются, как во время танца поднимают красивые руки, как смеются и кокетничают, форма их ног, бедер и груди. Он знал, что и Элли ему тоже нравится, но вначале его привлек ее острый ум, гораздо больше, чем внешность. Сегодня она выглядела совсем по-другому, и он никак не мог прийти в себя.

Когда они подошли к столику, за которым уже сидели Маркус и Алиша, тот встал и, любуясь девушкой, присвистнул:

— Детка, ты выглядишь просто здорово! — Алиша взвизгнула:

— Элли! Ты сверкаешь как бриллиант!

Элли, которая явно уже не раз переживала подобную удивительную трансформацию, безмятежно улыбнулась:

— Спасибо!

Маркус, поймав взгляд Блю, поднял бровь. Блю стукнул себя кулаком в грудь, как будто стараясь снова завести сердце после его остановки. Маркус ухмыльнулся. Элли, усаживаясь, обвела зал оживленным взглядом.

— Здесь здорово! А Мейбл действительно пела тут?

— Да, — ответил Блю. — И нам повезло. — Он указал на длинную стойку, где над своими бурбонами, джинами и пивом согнулись несколько стариков, все негры и среди них невысокий черный бармен с абсолютно седой остроконечной бородкой и пузцом пьющего человека.

— Это Док за стойкой. Он здесь с сорок шестого года.

— Он не выглядит таким старым! — воскликнула Элли.

— Думаю, ему около семидесяти, — сказал Маркус. — Он устроился сюда на работу, когда его отца убили в Италии. — Он взглянул на Блю. — Кажется, где-то в сорок четвертом?

Блю кивнул:

— Да, знаю, что тогда Док был еще ребенком.

— Док сможет заинтересовать тебя, Элли, — продолжал Маркус, облокотясь о стол и оживляясь, — он знал Мейбл лично. Они до определенного возраста были очень близки, выросли вместе. Потом она здесь немного пела.

— А он будет со мной разговаривать?

— Любой человек в здравом уме не отказался бы от этого, дорогая, — с медленной улыбкой проговорил Блю. — Пойдем, я тебя представлю. Сегодня у тебя не будет времени, поскольку здесь сейчас начнется нечто, но ты будешь знать его, а он — тебя.

Она встала, и они вместе пошли мимо тесно стоящих столиков и стульев. Блю положил руку ей на спину, как раз над кромкой платья, частично чтобы иметь уважительную причину прикоснуться к ее коже, которая была именно такой нежной, как он и предполагал, и частично чтобы утвердить свое право на нее. Большое количество оценивающих мужских глаз провожало ее, когда она протискивалась мимо стульев, поворачивалась, с извиняющимся видом улыбалась самым естественным образом.

И этим удивляла его. Некоторые белые женщины чувствовали себя неуютно в этой толпе, даже вместе с ним. Были здесь и другие белые, но в явном меньшинстве, девицы со слишком большим количеством косметики и взбитыми прическами, сидящие в углах с парнями, увешанными золотом. Несколько семейных пар зашли, чтобы послушать музыку, были и мужчины среднего возраста, которые работали вместе с неграми на пилораме. Одна смешанная пара — черная женщина и белый мужчина, женатые больше двадцати пяти лет, — были постоянными посетителями, и Блю поприветствовал их, проходя мимо.

У бара Блю и Элли сели на высокие стулья, и Блю открылся вид ее бедра, обтянутого черным нейлоном.

— Славные ножки, — сказал он. Она улыбнулась:

— А ты безнадежен, верно?

Его задело, что ей были не важны его слова — она явно не собиралась воспринимать его всерьез. Чтобы скрыть это, он похотливо поиграл бровями.

— Да, я такой. Хочешь, научу тебя кокетничать?

Элли наклонила голову, и ее ярко-алые губы слегка изогнулись в порочной, понимающей улыбке. Веки обольстительно опустились, подчеркивая раскосый разрез глаз.

— Думаю, мне известно все, что надо. — Она медленно, как кошка, моргнула.

И вот так мгновенно, между одним и другим вдохом, Блю понял, что попался.

— Похоже на то, моя милая. — Подошел Док, спасая его.

— Блю Рейнард, — сердечно проговорил он. — Как поживаешь, парень? Давно не видел тебя здесь. — Он поощрительно подмигнул Элли. — И кажется, понимаю почему.

— Док, это Элли Коннор. Она собирается писать книгу о Мейбл Бове и приехала в наш город, чтобы провести исследование. Я сказал ей, что ты как раз тот самый человек, с которым надо поговорить.

— Это правильно. — Лицо Дока посерьезнело, он слегка прищурил глаза. — Как случилось, что белая девушка хочет написать такую историю, если вы не против того, что я спрашиваю?

— Ну а почему бы и нет? Док поджал губы, кивая:

— Справедливо. — Какой-то посетитель потребовал выпивку. — Давайте я принесу всем что-нибудь выпить и сразу вернусь.

Они заказали виски «Джек Дэниелс» для Блю.

— Мне то же самое, — сказала Элли. Когда Док отошел, Блю улыбнулся:

— Осторожнее, сладкая моя. Я могу напоить тебя и уговорить лечь со мной в постель.

— Я большая девочка. И сумею с тобой справиться.

— Конечно, сможешь, если захочешь, — ответил он и рассмеялся. — Извини. Это уж слишком, даже для меня.

— Тебе должно, быть стыдно.

— Мне стыдно, — сказал он и повесил голову, изображая смущение.

Когда она засмеялась, он поднял подбородок, и какое-то мгновение они просто смотрели друг на друга. Он увидел в ее глазах тщательно скрываемое восхищение, смешанное со сдержанностью, — она считала его опасным. «Кобель», как сказала Алиша.

— Ты опять думаешь о моей репутации, да?

— Может быть.

А может, он и на самом деле кобель. Репутация, в конце концов, основывается на реальности, как бы ни противно ему было это признать. Может, его тянет к ней не потому, что в ней есть что-то особенное, а потому, что он недавно потерял всякий интерес к «шлюшкам» и пока не решил, какой еще тип отношений с женщинами его привлекает. Он поднял ее руку и сам себе изумился, когда поцеловал ее в ладонь.

— Со мной ты в безопасности, — сказал он.

— Правда?

Вопрос прозвучал хрипловато, музыкально и заставил Блю взглянуть на ее пухлые губы, соблазнительные, как сам грех.

— Ну может, и нет.

Подошел Док, и этому моменту странно возникшей близости пришел конец.

— Ну как, юная леди? — спросил Док. — Что вы скажете, если мы договоримся о встрече в какой-то из дней и вы сможете задать мне все вопросы, какие захотите?

— Было бы прекрасно! Обед в понедельник?

— Неплохо. Я буду ждать вас в кафе «У Дорри» в час дня. — Он махнул Блю. — Можешь тоже приходить, если хочешь.

Блю кивнул, понимая намек. Доку будет неудобно, если увидят, что он обедает наедине с белой женщиной, невзирая на то что прошло тридцать лет с тех пор, как всех уравняли в правах. Привычки Дока сложились в другие времена.

— Я приду.

Элли нравился клуб, нравилось здесь все — панели из сосны, простой дощатый пол, слегка вышедшая из моды реклама на стенах. Ей нравились и посетители, которые качали головами, погружаясь в серьезный разговор, или закидывали их назад, хохоча над шутками. Нравился запах виски и сигаретного дыма, пропитавший воздух. Нравились вентиляторы под потолком. Но больше всего ей нравилась музыка. Блюзы всегда опьяняли ее, и оркестр сегодня был очень хорош — двое певцов, электрогитара и саксофон, звонкие барабаны. Они играли, импровизируя и не соблюдая никаких правил, касающихся эпохи или того, что считалось настоящей музыкой, свободно сочетая мелодии и голоса в полнозвучные композиции, которые сводили толпу с ума.

Элли подумала, что сейчас она почти что в раю. Она доверяла своим спутникам, полагая, что им известно, что могут блюзы сделать с человеком, и поэтому не сдерживалась, не пыталась завязать разговор, а просто плыла вместе с музыкой, летала, мечтала, улыбалась, даже смеялась иногда. Какая-то часть ее понимала, что опасно разрушать все барьеры, когда она скрывает столько секретов и сидит с мужчиной, которого хочет и которому должна противостоять, так близко, что иногда чувствует его дыхание на плече или шее.

Но невозможно было не поддаться этому общему настроению в клубе. Музыка, тихие звуки голосов, кружащие над нотами, и глубинное наслаждение, от которого у нее таяло все внутри.

Во время перерыва она со слегка опьяневшей улыбкой повернулась к остальным и по их лицам увидела, что они тоже захмелели, как будто музыка была наркотиком. Алиша подняла стакан и улыбнулась.

— Уф, — сказала она.

— Аминь, — проговорила Элли.

Блю поерзал рядом с ней, и ткань его рубашки задела ее голую руку.

— Итак, доктор Рейнард, — Элли пыталась прикрыться разговором как щитом, — каким образом вы заслужили такое прозвище?

Когда он повернулся к ней, даже в полумраке клуба его глаза блестели почти невыносимо, такие прекрасные, что невозможно было оторваться от них. Дрожь беспокойства прошла по ее бедрам. Впервые Элли заметила, какие длинные у него ресницы, и какие золотистые у них кончики, и как они ловят свет, падающий со стороны бара. Он минуту смотрел на нее, явно не думая о вопросе, потом покачал стаканом и взглянул на Маркуса.

— Наверное, однажды летом я спятил, — сказал он.

— Нет, Элли, он не просто спятил, — подключился Маркус.

Он наклонился вперед и с каким-то удовольствием поставил локти на стол. Элли подумала о фото, где Маркус демонстрировал дикую прическу и туфли на высоченной платформе, и поняла, что он собирается сравнять счет. Блю тоже это вонял.

— Ну давай, давай, — сказал он, со смущенной улыбкой наклоняя голову.

— Ты когда-нибудь знала мальчишку, который сходил с ума по какой-нибудь песне, проигрывал ее снова, и снова, и снова, пока не захочешь его убить? — спросил Маркус, не обращая внимания на Блю.

Элли улыбнулась:

— Конечно.

— Так вот, Блю свихнулся на «Мужественном мальчике». Не важно, в какое время суток — ты, может быть, этого не знаешь, но он никогда не спит, — эта песня гремела из окон его дома так, что звенели стекла.

Представив себе юного Блю с несоразмерными для его возраста длинными руками и торчащими от худобы ребрами, танцующего в большом пустом доме, Элли почувствовала, будто что-то пронзило ее.

— Ведь не на несколько месяцев, — сказал он. — Просто эта песня меня захватила. На пару недель.

— Нет, Элли, на несколько месяцев, — возразил Маркус. — Снова, и снова, и снова. Когда он наконец понял, что существуют и другие песни, которые могут ему понравиться, мы чуть не устроили парад. Лэни стала называть его Блю, и прозвище прилипло.

Блю расхохотался, и это неожиданно удивило Элли.

— Интересно, знают ли эту историю дамы из клуба любительниц чтения?

Алиша засмеялась.

— Мне тоже интересно. Ой, им это понравится.

Блю опустил локти на стол и придвинулся ближе к Элли:

— Должно быть, тебе придется посвятить некоторое время для выяснения моих секретов.

Тот же свет, что касался его ресниц, теперь ласкал линию его носа и падал в ямку над верхней губой. Элли выпрямилась и одернула юбку. Блю заметил этот жест.

— А ты, детка? — спросил он. — Ты танцевала под какую-нибудь песню босиком, напевая в тюбик губной помады?

Он проговорил это тихо, нараспев. Она посмотрела в свой стакан, позвенела кубиками льда.

— Нет, — ответила Элли. — Я тогда была старше.

— Да? — один слог, который скользнул медленно, словно палец в вырез ее платья. — Расскажи мне.

Маркус и Алиша, очевидно, обменялись тайными знаками, потому что в этот момент оба встали.

— Мы скоро вернемся, — сказала Алиша. — Я вижу одну приятельницу, с которой хочу познакомить Маркуса.

Блю даже не поднял глаз, Элли кивнула. Она не заметила, что он придвинул колено и теперь касался ее бедра. Кто-то бросил в музыкальный автомат несколько монет, и зал наполнили звуки «Мужественного мальчика».

Элли рассмеялась, а Блю покачал головой, через плечо глядя на Маркуса, который отходил от автомата с ничего не выражающим лицом.

— Босиком, да? — поддразнивала Элли. Блю поднял бровь.

— Достаточно обо мне. Ты была старше, — напомнил он, прикасаясь пальцем к ее руке.

— В колледже мы делили комнату с одной девушкой, которая встречалась с гитаристом, игравшим блюзы, — сказала она. — Она приглашала меня послушать, но я все занималась. Знаешь, я была хорошей студенткой.

— А что ты тогда изучала?

— Архитектуру, хочешь — верь, хочешь — нет. — Через столько лет Элли сама улыбнулась абсурдности своего выбора. — Я очень любила музыку, но не могла заниматься ею, поэтому и решила, что буду строить здания. Но в колледже студентов расселяли, согласуясь с их интересами и воспитанием, а я много училась играть на разных инструментах, вот и написала в анкете, что больше всего интересуюсь музыкой. — Она пожала плечами, вспоминая. — Я заполучила эту подругу, и все было хорошо, кроме того, что она постоянно пыталась затащить меня на тот или иной концерт или в тот или иной клуб. — Элли невольно возвращалась в воспоминаниях к одному вечеру. — Я училась в штате Нью-Йорк, там было холодно, к чему я никак не могла привыкнуть, и я провалила экзамен по математике, скучала по дому, и у меня даже не было парня. Блю хмыкнул:

— Не похоже на восемнадцатилетнюю.

— Именно. Так что моя соседка вытащила меня, и мы отправились послушать, как играет ее друг. То есть я слышала блюзы и до этого, но не увлекалась ими настолько. В тот вечер… — она замолчала, вспомнив боль, которую ощутила, когда он начал играть, — гитара словно рассказывала историю всего мира, но особенно мою историю. — Она покачала головой. — Это задело меня так глубоко, что я никогда не смогу объяснить. — Она улыбнулась. — Знаешь, кто это был?

Его глаза сверкнули.

— Скажи.

— Лерой Калхоун.

Он запрокинул голову, смеясь так же, как минуту назад, и его освещал золотой свет, придавая ему какую-то беззащитность. Лерой считался одним из лучших блюзовых гитаристов в стране, и его стиль — печальный, глубоко эмоциональный — мог выжать слезу даже из камня.

— И тогда, похоже, твоя судьба переменилась, — предположил Блю. — Ты на следующий же день стала изучать другие предметы?

— Нет мне потребовался целый семестр, чтобы решить, чем заниматься. Закончилось тем, что я поменяла колледж, чтобы изучать музыку с научной точки зрения. И только потом, еще через пару лет, я выяснила, чем хочу заниматься — а именно исследованием жизни музыкантов и тем, чтобы писать о них для таких людей, которые любят музыку, но не могут ее сочинять.

— И как я.

С некоторым чувством вины она подумала, что не очень много внимания сегодня уделяет Мейбл, и осмотрелась, стараясь представить себе, как все здесь выглядело при ее жизни. Кое-что показалось ей знакомым.

— У меня есть фото Мейбл в возрасте шестнадцати лет в клубе. Это не здесь?

— Здесь. Как сказал Маркус, они с Доком дружили. Наверное, именно он пригласил ее.

Элли положила руку на стол, задумавшись о девушке на снимке и гадая, не лежала ли здесь ее рука.

— Что же могло случиться? — размышляла она вслух. — Я просто не понимаю, как она могла пробиться к дверям, которые открывались перед ней, пропуская в огромный мир, — а потом взять и уйти.

— Ты ничего не обнаружила в письмах?

— О, я нашла массу деталей, касающихся ее жизни, о которых ничего не знала, и теперь понимаю, что это была за личность, и это тем более странно. Она не позволяла никому и ничему стоять у нее на пути, но это не была жесткость. Ей помогало врожденное чувство юмора.

— Я действительно думаю, что кто-то ее убил.

— Может быть. Но такое убийство трудно скрыть. — Он сжал зубы.

— Только не в те дни. И не черной женщины. Она могла бы исчезнуть где угодно и когда угодно, и никто даже глазом бы не моргнул.

Элли покачала головой:

— Нет, только не Мейбл. К тому времени она уже становилась известной, и ее особенно любили в тех районах, где жили негры. — Она подняла брови. — Не говоря уже о том, что она ничего не делала без чьей-то галантной помощи. Мужчины ее обожали.

— Тогда, может, она убежала с кем-нибудь?

— Я почему-то так не думаю. Нет никакого подтверждения тому, что она любила кого-нибудь из этих парней. Ни одно имя не повторяется в письмах больше одного-двух раз.

Моя интуиция подсказывает мне, что она просто ушла. Таков был ее выбор.

— Но почему?

— Вопрос на двадцать тысяч долларов Я не могу обнаружить ничего. Должно же быть что-то, какая-то травма, или тайна, или несчастная любовь. Что-то, понимаешь? Но я задокументировала почти всю ее жизнь, кроме шести недель, и не похоже, чтобы там было нечто необычное.

Пришел Маркус.

— Ох, и умеют же эти женщины болтать! Блю спросил:

— И когда был этот шестинедельный провал?

— В середине пятьдесят второго, за несколько месяцев до ее исчезновения.

— Обсуждаете исчезновение Мейбл? — спросил Маркус. Элли кивнула.

— У тебя есть какое-нибудь предположение?

— У Маркуса всегда есть предположения.

— Да, представь себе, — нисколько не смутившись, сказал Маркус. — Подумайте сами. Когда мужчина теряет все — его заставляет пойти на отчаянный шаг гордость, или честь, или какой-то удар, нанесенный его мужскому достоинству. Все эти люди, которые выпрыгивали из окон, когда рушился рынок ценных бумаг или когда выяснялось, что они годами носили женское белье.

Блю спросил:

— Ну а женщины?

В тот же самый момент Элли произнесла:

— Нет, мужчина скорее склонен к тому, чтобы убить свою женщину.

— Правильно, — сказал Маркус. — Мужчина действует как в драме. Но женщина может наказать себя, испытывая чувство вины или любви. Я не могу представить себе, чтобы Мейбл чувствовала себя хоть в чем-то виноватой — значит, это должна быть любовь.

— Ты считаешь, что она наказала себя?

— А что же еще?

— Ты не признаешь версии, что ее могли убить, а тело спрятать, и так никогда и не найти?

— Нет. Она носила в сумочке 38-й калибр и несколько лет ездила по всей стране, побывав в довольно опасных местах. Она знала, как себя вести. — Он жестом заказал новую порцию виски, — Я полагаю, что-то ее терзало.

— Мне эта версия нравится, — сказала Элли. — Может, это была вина. И любовь — какой-нибудь любовный треугольник или что-то в этом роде. Или она так расстроила влюбленного в нее человека, что он что-то с собой сделал.

— Не может быть, — заявил Блю. — У Мейбл было столько мужчин, она не знала, что с ними делать. Я могу согласиться с версией, предполагающей вину за что-то, но не из-за любви. Она была человеком другого склада.

Элли улыбнулась, потому что в его голосе прозвучала нотка раздражения, и она подумала, что все они говорят о давно погибшей певице так, как будто она была их подругой. Казалось, Мейбл на всех производила такое впечатление, что делало ее превосходным объектом для написания биографии.

— Не отбрасывай ничего, — сказала она, — я научилась, складывая кусочки жизней, тому, что у каждого есть и слабое место, и какая-то тайна.

Блю посмотрел на нее со странно серьезным выражением лица.

— Я это запомню, — проговорил он.

Элли подумала о снимке и о том, что он не стал тогда ничего выяснять.

— Может, — сказал он, — Док что-нибудь знает.

— Надеюсь. Я, наверное, просмотрю еще раз все свои записи, чтобы выяснить, не было ли там тайной любви. Это каким-то роковым образом больше похоже на правду.

— Я все-таки считаю, что ты выбрала неверный путь, — с упрямой улыбкой заявил Блю. — Ты теряешь свое собственное время. — Он махнул официантке, чтобы она повторила их заказ. — И я собираюсь сменить тему разговора, поскольку не хочу спорить с красивой женщиной.

Элли улыбнулась:

— Хорошая идея.

— Как продвигается строительство мемориала, Маркус?

— Похоже, что мы успеваем к Четвертому июля. На прошлой неделе привезли плиты, доставили бетон, и уже замостили тротуар. — Его лицо приняло усталое выражение. — Может, когда все закончится, люди успокоятся. Конни Юинг смотрит на меня зверем всякий раз, когда мы встречаемся. — Он покачал головой. — Я действительно считал, что люди будут рады, особенно кто-нибудь вроде Конни, И хотел, чтобы она выступила на открытии, но она отказалась категорически.

— Кстати, о Конни, — сказал Блю, — мы видели у Роузмэри несколько снимков, где вы все вместе на каком-то пикнике.

Элли замерла. Она даже не смотрела на Блю, опасаясь, что выдаст себя, но ощущала благодарность за то, что он завел этот разговор, за то, что почувствовал необходимость для нее найти ответы, связанные с этими снимками, и за то, что проявил доброту и не стал требовать от нее правды. Под столом она прикоснулась к его ноге, и он понимающе пожал ей руку. Когда она попыталась высвободиться, он прижал ее ладонь к своему бедру.

— Пикник? — переспросил Маркус, наморщив лоб. — А кто там был?

— Ты с Джеймсом, Конни, Роузмэри. — Он помолчал. — Энни, ей было около шести. — Взглянул на Элли: — Помнишь, кто еще?

Да, умно. Заставляя ее перечислять тех, кого она помнила, он быстрее поймет, кто ее интересует.

— Имен не помню.

Она на долю секунды засомневалась, в каком порядке называть их и скрывать ли тех, кто значил для нее так много, потом просто принялась перечислять в том порядке, в котором вспоминала:

— Парень с бородкой, парень, похожий на ковбоя, женщина, одетая как хиппи, еще одна негритянка… — Она пожала плечами, как будто это не имело для нее никакого значения. — Вот все, кого я помню.

Маркус был потрясен.

— Это снималось за день до того, как мы уехали. — Он внезапно постарел лет на двадцать, лицо его осунулось, рот печально сжался. — Черт! Я бы хотел посмотреть эти фотографии. — Как будто вспомнив, где находится, он поднял голову. — Но это разрывает мне сердце. — С горестной улыбкой он сказал Элли: — Мой лучший друг и я вместе отправились воевать. Я вернулся, а он нет. Кажется, я так никогда и не смирюсь с этим.

Блю под столом погладил ее руку.

— А ты почему-то ничего о нем не рассказывал.

— Да? — Маркус дернул плечом. — Я знал его чуть ли не с пеленок. Его воспитывала бабка, а она была злее бешеной собаки, так что он все время проводил у меня.

— Ты любил его? — не удержавшись, спросила Элли. Маркус поднял голову.

— Любил. Его все любили. Он был одним из лучших людей, которых я встречал. И самых обаятельных. Он мог бы стать президентом благодаря своему обаянию. — Маркус, казалось, уплыл куда-то в воспоминаниях, потом отогнал от себя эти мысли. — Все давно прошло.

Заговорил Блю:

— Почему Конни так сердится? И почему ты хотел, чтобы она выступила? Ведь ее муж умер от рака?

— Дело не в нем. Ты бы видел Конни в те дни. Господи помилуй! Она была сложена, как… — он замолчал, искоса взглянув на Элли, — как богиня, и всегда такая бойкая на язычок, что все в радиусе ста миль ее хотели. Но она встречалась с Бобби с тех пор, как им исполнилось двенадцать лет, и не обращала на остальных никакого внимания.

— Который из них он? — спросил Блю.

Элли знала. Парень с рыжеватыми волосами, бородкой и гитарой. Бобби Мейкпис. Она молча переживала: а вдруг он окажется ее отцом?

— Почему вы пошли в армию? — спросила она, потом поняла, как бестактно это прозвучало. — Прости. Я не это хотела сказать. Половина парней оказались среди погибших. — Она осторожно высвободила руку, и Блю отпустил ее. — Сейчас это кажется такой глупой потерей.

— Это и была потеря, Элли, — сказал Маркус. — Только двое из тех, кого ты видела на снимке, вернулись домой — я и Бинкл, эта задница.

Блю рассмеялся:

— Бинкл, если тебе интересно, сейчас такой холеный тип, инженер, он просидел всю войну на Окинаве, а теперь хочет прослыть патриотом и утирает слезу, как только услышит о прошлом.

Оркестр снова собирался, и вернулась Алиша.

— Ой, давайте сегодня не будем говорить о памятнике, ладно?

Маркус взял ее руку и поцеловал.

— Мы уже закончили. — Остальным он сказал: — Алиша пострадала от этого достаточно, уж поверьте мне.

Музыканты настроили инструменты, и оркестр заиграл чувственное вступление к «Пересмешнику». Элли закрыла глаза.

— Как мне нравится эта песня.

— Мне тоже, — ответил Блю. — Пойдем потанцуем?

Она подумала о том, почему ей этого хочется. Как хорошо будет почувствовать его объятия, его тело рядом. Она представила себе, как будет раскачиваться в кольце его рук.

Со всей честностью, на которую была способна, посмотрела ему в глаза.

— Нет, спасибо, — тихо проговорила она и добавила для очистки совести: — Я не так уж хорошо танцую.

Он согласно кивнул:

— В другой раз.

По дороге домой Блю молчал, и Элли, все еще под впечатлением и уставшая и, может, немного меланхоличная, просто смотрела в окно, позволяя ветерку играть волосами и вдыхая запах реки, коровьего навоза и сосен. Ее опять поразило, какая глухая темень стояла там, где они свернули на узкую дорожку к его владениям. Ни одна машина не проехала мимо них. Было уже поздно, почти два часа ночи.

Он подъехал к домику и заглушил мотор. Тишину нарушало только стрекотание миллионов кузнечиков. Элли приподнялась:

— Спасибо, Блю. Я прекрасно провела вечер.

— Позволь, я открою дверцу.

Не успела она возразить, как он уже вышел, обогнул машину и распахнул дверь, пока она поднимала туфли, которые сняла раньше. Он протянул руку, поддерживая ее.

— Ой, как мне нравятся джентльмены, — поддела она его. Он слегка улыбнулся, но ничего не сказал. Она прижала туфли к груди.

— Что-то не так, Блю? — Секундная тишина, потом:

— Ничего, что не смог бы вылечить хороший сандвич. Ты не голодна? Я могу сделать нам несколько.

— Хм-м…

Говоря по правде, она всегда была голодна, и особенно после долгого вечера и съев один только салат на обед. Она наклонила голову. Он весь вечер не делал никаких попыток сблизиться. Она подумала, что может доверять ему и сейчас… в нем было что-то очень одинокое.

— Вообще-то я люблю сандвичи.

— Правда? Ты согласна?

Ее тронули его удивление и радость. Она кивнула.

— Ты подождешь минутку, пока я переоденусь?

— Конечно.

Она очень быстро выбралась из платья и колготок — со вздохом облегчения — и надела чистые шорты и топик. Когда она вышла из ванной, Эйприл сидела посреди комнаты и с надеждой виляла хвостом. Блю стоял у стола, держа в руке фотографию. Увидев Элли, он положил снимок, и хотя она ожидала совсем другого вопроса, он сказал только:

— Готова?

— Да. Можно взять Эйприл?

— Конечно, — улыбнулся он.

Она подумала, что впервые находится у него дома, и место оказалось более приятным, чем она ожидала. Блю настоял на том, чтобы она сидела за столом, пока он будет сооружать бутерброды. Все еще пребывая в приятном, слегка опьяненном состоянии, она с удовольствием отмечала чистоту в комнате с бордюром, изображающим плющ на стенах, и белыми прозрачными занавесками. Это была веселая комната, не совсем во вкусе Блю, каким она его себе представляла, а он — судя по тому, как он двигался — был вовсе не прочь проводить время на кухне.

Блю невольно вызывал восхищение — высокий, подтянутый, в джинсах и белой рубашке, со слегка взъерошенными волосами, в которых поблескивали золотые пряди, выцветшие во время работы на открытом воздухе. Насколько она могла судить, в его внешности не было ни одного недостатка.

— Знаешь, — лениво проговорила она, — ты бы, наверное, выиграл в этом конкурсе среди желающих попасть на журнальную обложку.

Он зазывно улыбнулся ей:

— Мне очень приятно узнать, что вы так думаете, мисс Коннор. Мне было бы трудно угадать ваше мнение, если бы вы сами его не высказали. — Этот тягучий, напоенный виски голос богатого мальчика заставил все сжаться у нее внутри, но она подсунула под себя ногу и пожала плечами с таким скучающим видом, какой только сумела изобразить.

— Тебе не нужна я, чтобы выслушивать, как ты великолепен. Сдается мне, что все женщины вокруг твердили тебе об этом с того возраста, как ты научился ходить.

Он хмыкнул, добавляя в сандвичи ломтики помидора.

— Лэни ни за что не хочет покупать майонез. Я добавлю другую приправу, ладно?

— Ладно. Лэни — твоя тетя, да?

— Вообще-то она сестра бабушки. Моя мама договорилась, чтобы для нее оборудовали комнату внизу, в полуподвале, еще много лет тому назад, когда она овдовела. Она заботилась обо мне всю жизнь.

— Когда погибли твои родители?

— Да. Была еще приходящая няня, но Лэни справлялась лучше. Когда я отправился в колледж, она переехала жить в город, но когда я вернулся, она вернулась тоже. — Он поставил на стол тарелки с сандвичами и кувшин с холодным сладким чаем, который потом налил в высокие бокалы со льдом.

У Элли в животе заурчало, и она с улыбкой взглянула на Блю:

— Великолепное зрелище!

— Ну, приступай, моя сладкая. Уж я-то не отстану.

Это была очень приятная трапеза. В окна влетал прохладный ветерок, и тишина благотворно действовала на ее взвинченные нервы. Ей нравилось, как он бросал кусочки собакам, Саше и Эйприл, и обе ждали хлебных крошек, навострив уши и вежливо вытянув вперед лапы, как статуэтки.

— Смотри, — сказал Блю и бросил Саше кусочек помидора; она поймала его в воздухе, а потом отпустила, позволив упасть с языка на пол.

Блю рассмеялся.

— Это жестоко, — возмутилась Элли, но все равно засмеялась, когда Эйприл кинулась на помидор и проглотила его не жуя. — Единственное, чего она не ест, — это картошка. Даже чипсы не ест.

И чтобы извиниться перед псиной, бросила Саше кусочек бекона. Как будто почуяв, что здесь кормят, на кухню вбежала Пайкет и ожидающе мяукнула. Элли начала было отщипывать мясо, но потом вспомнила.

— Ей нельзя даже крошечный кусочек?

Пай подошла к ногам Элли, а потом поднялась на задние лапки. Блю страдающе взглянул на нее.

— Ей это очень вредно. — Элли сильно нахмурилась.

— Ой, ну совсем-совсем маленький? Посмотри на нее! Она же умирает от голода!

— Я знаю, как ей угодить. — Он потер кусочек хлеба о бекон и положил его на пол. Кошка кинулась, схватила хлеб и проглотила его. Блю хмыкнул. — Видишь? Ей все равно.

— Ладно. Я не хотела вмешиваться. — Элли откинулась на спинку стула. — Все было превосходно, Блю! Спасибо! — Вспомнив кое-что еще, она добавила: — И спасибо, что вызвал на разговор Маркуса.

— Ты что-нибудь узнала?

— Да. — На секунду она задумалась. Может, стоит рассказать Блю о своих поисках? Вдруг он сумеет помочь? — Или нет. Не знаю.

Он терпеливо не сводил с нее глаз. Внешний лоск, особенно отличавший его сегодня, растаял в жаркой атмосфере клуба, и хотя он не растерял ни капли своей красоты, Элли поняла, что таким он нравится ей больше, вызывая доверие.

— Кто эта женщина на снимке? Хиппи?

Элли выдохнула и призналась:

— Моя мать. Но я была бы очень благодарна, если бы ты не извещал об этом всех вокруг. Меня несколько смущает собственное желание выяснить о ней все.

— Я никому не скажу ни слова. — К ее удивлению, он потянулся через стол и взял ее руку в обе свои. — Наверняка у тебя болят руки от работы на компьютере.

Он потер сильным загорелым большим пальцем костяшки ее пальцев, и это решительное движение показалось ей таким приятным, что она чуть не застонала.

— Продолжай так, и я твоя рабыня, — сказала она.

— К вашим услугам.

Он поднял голову, и его удивительно синие глаза блеснули. Прядь волос упала ему на лоб, и он не отбросил ее, а просто продолжал свой наркотически-чудесный массаж, разминая небольшие участки на ее запястье и ладони, где накопилась усталость, а потом каждый палец в отдельности.

— Расскажи мне о своей матери.

Элли не хотелось говорить. Она хотела закрыть глаза и таять, прижавшись к нему, ощущать этот экзотический аромат, идущий от его волос, быть ближе к его пьянящему голосу, к его губам. Он потянулся за второй рукой, и она с радостью позволила ему взять ее.

— Она была проблемной, — сказала Элли. — Беглянкой, но не из-за того, что поссорилась с родителями. Просто беспокойной натурой. Каким-то образом она очутилась здесь тем летом, после чего у нее родилась я.

Его руки замерли на секунду.

— Ты знаешь, кто твой отец? Элли покачала головой.

Он возобновил массаж, глядя куда-то вдаль.

— Поэтому ты считаешь, что это может быть кто-то из присутствовавших там. На пикнике.

— Да. — Взволнованная, она положила свободную ладонь поверх его и своей рук. — Блю, мне действительно неудобно, я не хочу, чтобы меня жалели. И я предпочту не открываться никому, если это будет создавать какие-то проблемы.

Он был совсем рядом, и Элли не подозревала, как сильно она хотела, чтобы он поцеловал ее, пока он не сделал этого — просто наклонил голову и с тихим полустоном прижался своим прекрасным ртом к ее губам Она не сразу закрыла глаза и увидела тень его загнутых ресниц на щеке, так близко, что все расплывалось, до того как его вкус и запах поглотили ее, словно первые мягкие блюзовые аккорды гитары.

Его губы. Нежные и умелые, и какие-то очень правильные, не агрессивные, потому что он достаточно быстро отклонился и посмотрел на нее очень серьезно.

— Я никому не расскажу, Элли. Обещаю.

Но в тот момент ей было все равно. Она прикоснулась к его худой щеке, и он снова поцеловал ее, как будто подкрепляя обещание, и на этот раз она не просто позволила ему. Она целовала его в ответ, гладя его щеку, ухо, густые волосы, ощущая округлость его головы и теплоту кожи. От него пахло виски и немножко потом — после долгого вечера.

Поцелуй стал глубоким, даже глубже, чем она могла ожидать. Не шум в ушах, а словно какая-то песня звучала у нее в крови, зажигая ее, прокатываясь вниз по горлу и до самых ступней. Она почувствовала, когда это зажгло и его тоже, в ту же самую секунду. Он склонил голову набок, и его пальцы на ее затылке напряглись, он тихо, потерянно застонал и стал целовать ее почти свирепо. Она захотела укусить его, но остановилась на том, что позволила ему стянуть ее со стула и расположить между ног. Словно где-то вдалеке, она ощутила боль от того, что ударилась коленом об пол, но потом чувствовала только руки Блю вокруг своего тела, только его грудь, ноги и рот.

Они целовались, и целовались, и целовались, их тела прижимались друг к другу, их губы и языки выражали все.

Целовались до тех пор, пока Элли не подумала, что сейчас потеряет сознание. Целовались, пока она не почувствовала, что его тело дрожит.

Тогда он медленно отклонился, и чтобы прийти в себя, им потребовалось некоторое время, как будто бы пришлось выбираться из глубокого каньона. Руки Блю обвили ее шею, он прижался лицом к ее лбу и глубоко дышал. Элли от блаженства закрыла глаза, ни о чем не думая в его объятиях, все еще ощущая эхо их поцелуев в груди. Он поднял голову и посмотрел на нее. Элли чувствовала его легкую дрожь и собственную слабость.

— Думаю, тебе лучше идти, — наконец проговорил он. Она кивнула. Поколебавшись, кончиками пальцев нежно прикоснулась к его скуле под левым глазом. Кожа была горячей, слегка покрасневшей.

Элли убрала с лица волосы, и он помог ей встать. Долгое, опасное мгновение она колебалась и ощущала, что он тоже колеблется. Потом твердо отступила назад:

— Спокойной ночи!

Он сделал глотательное движение. Сунул руки в карманы. Кивнул:

— Спокойной!