Ее постоялец выглядел великолепно. Он постригся, и теперь его лицо с квадратной челюстью и пронизывающими синими глазами казалось еще более строгим и властным. Во всем облике Джеймса, облачившегося в одежду горожанина, было нечто от утонченного космополита. Этот человек мог чувствовать себя как дома и в джунглях, и в пустыне, и на крошечном островке в Карибском море, а уж о Нью-Йорке и говорить не приходилось.
Линда судорожно вздохнула, стараясь успокоить дыхание, а когда обрела дар речи, с неожиданной резкостью произнесла:
— Какого черта вы здесь делаете? Меня чуть не хватил инфаркт, когда я увидела вас. Как вы сюда попали?
— Мне надо было дать интервью и встретиться со своим издателем в Нью-Йорке. — Он лениво стянул с себя модное пальто и небрежно бросил его на спинку кресла. — А оказавшись в городе, я решил заглянуть и к вам. Чем же вы здесь занимаетесь?
— Избавляюсь от старых вещей и своего прошлого. Мы с братом продаем дом, и я пытаюсь сейчас разобраться с оставшейся мебелью, картинами и так далее.
— А как насчет того, чтобы вечером вместе поужинать? — спросил он.
— Нет, — ответила женщина, прислушавшись к голосу разума, который окончательно вернулся к ней. Она слишком любила жизнь, чтобы поступать безрассудно.
— Но почему? — Он посмотрел на нее с прищуром. — Что предосудительного в том, что мы с вами куда-нибудь заглянем вдвоем? Чего вы боитесь, Линда? Влюбиться в меня? Или, может, уже влюбились?
Значит, вот оно что! Какая наглая самоуверенность! Так откровенно, бесстыдно говорить об этом! Разумеется, она ни за что не признается, никогда в жизни не подаст виду, что действительно влюблена в него. Усмехнувшись, Линда бросила небрежно:
— Ну и любите же вы себя, однако!
Глаза Джеймса вспыхнули гневом, он подошел к ней, схватил за руки и бесцеремонно поднял на ноги.
— А теперь выслушайте меня! — Послышался рокот отдаленного грома. — Я по горло сыт вашими вздорными выходками. Понятно?
От неожиданности Линда съежилась, но тут же, взяв себя в руки, прикрикнула на Джеймса голосом негодующей девственницы:
— Что вы вцепились в меня?
— Это я-то? Какая чушь! Я надеялся, что вы образумились после той дикой сцены, которую устроили накануне своего отъезда, — сказал Джеймс, не сводя с нее глаз. — Однако этого не произошло. Позвольте же, Линда, кое-что пояснить вам. Не у всех моих слов и поступков одна цель — содействовать успешной работе. Да, как писатель я могу черпать вдохновение из самых разных источников, но как обычный человек я живу обычной жизнью и общаюсь с другими людьми точно так же, как это делает большинство из нас. Разумеется, отношения между людьми могут складываться по-разному. Вот вы, например, оказались для меня личностью, интересной по разным причинам, причем не все из них связаны с образом Норы.
— Я польщена, — сказала женщина и, высвободив руки из его цепких пальцев, отступила назад.
Джеймс промолчал, потом взял с кресла пальто, развернулся и быстрым шагом направился к двери, бросив на ходу:
— До завтра.
— Тебе не следовало сообщать ему о том, где я нахожусь. Как ты могла? В честь чего ты это сделала? — запричитала в тот же вечер Линда, встретившись с Сьюзен в ее доме.
— Знаю, знаю, но когда он пришел, я была занята с поставщиками провизии и не придала значения его просьбе назвать твой адрес. Я просто объяснила, как до тебя добраться, потом собралась было позвонить тебе, но что-то меня отвлекло. — Сьюзен задержала на Линде задумчивый взгляд. — Почему ты не предупредила меня, что он такая очаровашка?
Затем они стали говорить о приеме, который Сьюзен решила устроить в честь подруги. На вечере Линда встретится со старыми друзьями, а кроме того, приобретет новых. Она ждала этого события с нетерпением. Завершая беседу, Линда простила Сьюзен досадный проступок. В конце концов, кто безупречен?
На следующее утро в самое неподходящее время — без пятнадцати девять — Линду, оставшуюся ночевать у подруги, бесцеремонно разбудила Сьюзен. Она буквально ворвалась в ее спальню и стрелой ринулась к телевизору.
— Это он! — взвизгнула хозяйка дома, повернув выключатель. — Смотри же!
Линда с трудом оторвала голову от подушки и полусонными глазами уставилась на огромный экран. Да, это он, синеглазый Джеймс Феличчи, излучал очарование на зрителей программы «Во время завтрака». Женщина моментально проснулась, сонливость как рукой сняло, а сердце заработало как насос — с бешеной скоростью.
Джеймс говорил о своей четвертой книге, только что появившейся на прилавках, но Линда услышала лишь последние фразы интервью, в том числе упоминание о фильме, который создавался по его роману. На экране крупным планом появилась обложка книги, и она успела прочесть: Джеймс Кэрриган «Погоня за черной красоткой».
Джеймс Кэрриган! Ее сердце дернулось и на мгновение замерло. Сьюзен выключила телевизор и с недоумением уставилась на подругу. Та с недоумением уставилась на нее.
— О Боже, Линда, ведь этот человек — знаменитость! — Сьюзен опустилась на край кровати, в которой провела ночь гостья. — Все его книги сразу попадают в список бестселлеров. А последняя, только что изданная, еще и экранизируется. — Вдруг она нахмурилась. — Если бы он не явился сюда вчера за твоим адресом, я ни за что бы не узнала его. Любопытно, почему он не назвал тебе свою настоящую фамилию?
Линде это тоже было интересно. Вдруг лицо Сьюзен расплылось в улыбке. Это означало, что к ней пришла какая-то идея.
— Нам надо затащить его на сегодняшнюю вечеринку! — воскликнула она. — Великолепно! А передашь ему приглашение ты.
— Джеймс не придет, — сказала Линда. — Он не из тех, кому доставляет удовольствие быть в центре внимания на приемах.
Сьюзен встала и, упершись руками в бедра, произнесла:
— И тем не менее ты не должна лишать нас и наших друзей шанса поближе познакомиться с Джеймсом Кэрриганом. Не будь такой эгоисткой, Линда!
Вот тебе на: кто же из них на самом деле эгоистка? Линда не рискнула произнести этот вопрос вслух — ведь в конце концов Сьюзен устраивала вечеринку специально ради нее и уже затратила немало усилий, времени и, конечно, денег, чтобы собрать их общих друзей и позаботиться о развлечениях; она также пригласила несколько интересных людей, с которыми могла бы познакомиться и ее подруга Линда. Разумеется, появление среди гостей Джеймса Кэрригана произвело бы фурор. Линда равнодушно махнула рукой и сказала:
— Ладно, приглашай его.
К счастью, в ее распоряжении оказался целый день, и она успела свыкнуться с мыслью о том, что Джеймс Феличчи был знаменитым писателем Джеймсом Кэрриганом. А когда к вечеру он снова явился в особняк, Линда уже владела ситуацией. Джеймс отыскал ее в старой спальне.
— Сегодня утром я видела ваше интервью по телевизору, — сказала она. — По крайней мере последние пару минут. Поздравляю.
— Спасибо, — спокойно ответил он.
— Я читала ваши книги, и они произвели на меня большое впечатление. Почему вы сразу не назвали свою настоящую фамилию? — В ее вопросе прозвучал упрек.
— Вы бы оказались тогда под еще большим впечатлением, — сухо ответил Джеймс.
— Неужели? — Какого он о себе мнения! Ей доводилось ужинать с членами королевских семей, играть в теннис со звездами Голливуда, бывать на приемах у различных знаменитостей. А тут какой-то Джеймс Кэрриган возомнил, будто способен произвести на нее потрясающее впечатление. Тоже мне нашелся!
— Это были ваши апартаменты? — спросил он, оглядывая спальню.
— Да, до тех пор, пока мне не исполнилось девятнадцать. Я поступила в университет и, пока училась на первом курсе, жила дома. Затем вышла замуж и переехала в город. Закончила обучение замужней студенткой.
— Почему вы вышли замуж?
— Так захотел мой отец. Собственно, он-то и выдал меня замуж.
— Выдал вас замуж? — Его глаза сузились в щелочки.
— Да. Это была своего рода сделка.
— И вы позволили, чтобы с вами поступили таким образом? — В его голосе зазвенел металл.
Линда равнодушно пожала плечами и сказала:
— М-да, всякая девушка мечтает выйти замуж. Отец хотел, чтобы я стала женой Филиппа Барлоу. Представляете?
— Филиппа Барлоу? — Джеймс явно недоумевал. — Вы вышли за этого никчемного повесу? Я даже не знал, что у него была жена. — Несколько секунд он, не говоря ни слова, напряженно вглядывался в ее лицо, глаза. Потом прошептал: — О Боже!
— Пожалуйста, не говорите только, что вам жаль меня, — ответила Линда. — Я избавилась от своих брачных пут довольно удачно: мои душа и тело остались целыми и невредимыми. Конечно, по физическим данным я сейчас попадаю скорее в разряд доходяг, нежели пышных пончиков, но у меня прекрасное здоровье, а стойкостью духа я напоминаю старые кожаные подошвы, тертые тысячей дорог.
Ее собеседник запрокинул голову и искренне расхохотался. Затем он перехватил ее взгляд, и его лицо расплылось в спокойной, блаженной улыбке.
— Я скучал без вас, — сказал Джеймс Кэрриган. Он взял ее за руки и притянул к себе. Потом приподнял пальцем ее подбородок и нежно поцеловал в губы. Она тотчас вспыхнула. Это было ужасно. И страшно. Всякий раз, когда он дотрагивался до нее, она реагировала как автомат. И сразу становилась противной самой себе. Из-за того, что проявляла такую бесхребетность, вела себя как последняя дура. Но если она решила не допустить большей близости с ним, почему же тогда ей так нравилось, когда он целовал ее?
Линда хотела обвить его шею руками и вернуть поцелуй, но скудные остатки женской гордости не позволили совершить очередную глупость, и женщина резко отпрянула от знаменитого автора.
— Сьюзен устраивает сегодня вечером маленький прием в мою честь. — С этими словами Линде показалось, будто она проваливается куда-то и уже не в силах предотвратить падение. — Она попросила меня передать вам приглашение на вечеринку. Сьюзен тоже видела вас сегодня утром по телевизору. — Женщина сделала многозначительную паузу. — Вы произвели на нее чрезвычайное впечатление.
— Передайте, что я с большим удовольствием принимаю ее приглашение, — равнодушно произнес он.
Стол на вечеринке у Сьюзен радовал не только желудок, но и глаз. В самом центре сверкал огромный ледяной кенгуру, в сумке которого стояла открытая банка белужьей икры. Рядом «плыли» лепные лебеди и «цвели» искусственные лотосы. Серебряные подносы ломились от самых изысканных деликатесов — копченой семги, паштетов из печенки, маринованных грибов, рыбы, запеченной в глиняных горшочках. Французское шампанское, русская водка, шотландский виски и барбадосский ром лились рекой. Словом, стол, приготовленный Сьюзен, блистал.
Блистала и собравшаяся у нее публика. Женщины старались затмить друг друга бриллиантами, а мужчины — остроумием. Кое-кому это удавалось. Все гости были приятно поражены, увидев Джеймса Кэрригана, а на дам он произвел такое сильное впечатление, что они наперебой стремились завладеть его вниманием. Линда наблюдала за происходящим, неторопливо потягивая охлажденную водку и заедая ее икрой.
Джеймс в своем вечернем костюме выглядел великолепно. Такой высокий, строгий, красивый. Он держался в стороне и казался воплощением суровой мужской замкнутости и скрытой энергии. Мужчины такого типа будоражат женское воображение, и представительницы слабого пола нередко стараются вызвать их на откровенность. На вечеринке у Сьюзен вызвать Джеймса на откровенность старались все гостьи. Однако, как поняла Линда, ни одной из них не удалось добиться на этом поприще заметного успеха. Литературная звезда сохраняла с присутствующими дистанцию, удостаивая всех едва приметной, вежливой улыбкой и тем самым еще более интригуя публику.
Зачерпнув еще немного икры из сумки кенгуру, Линда продолжила трапезу, слушая вполуха стоявшего рядом мужчину, который восхвалял достоинства грязевых ванн. Вскоре ей удалось завершить разговор, и она неторопливо направилась в сторону Джеймса. Едва они поприветствовали друг друга, как к ним присоединились несколько человек, и завязалась общая беседа. Отвлекшись на миг от компании, Линда заметила, как в комнату вошла новая гостья. На ней было облегающее шелковое платье, отливавшее мерцающим изумрудом, а голову венчала копна черных кудрей. Женщина показалась ей знакомой. Подумав немного, она вспомнила: это была Доротея Грин, всемирно известный автор скандальных романов, события в которых развертывались в Нью-Йорке, Голливуде, Лондоне, Париже, Риме, Рио-де-Жанейро, Гонконге и других рассадниках декадентского образа жизни.
Доротея огляделась, изучая публику. Неожиданно Линду охватило какое-то странное, непривычное ощущение, похожее на предчувствие чего-то неприятного, недоброго. Она подняла глаза на Джеймса: тот, не мигая, с каменным выражением лица смотрел на вошедшую женщину. Переведя взгляд на владелицу изумрудного платья, Линда заметила, что и Доротея уставилась на Джеймса. Вдруг гостья улыбнулась и, взметнув переливающимся шелковым подолом, буквально подлетела к ним.
— Джеймс! — Голос у Доротеи был мягкий и мелодичный. — Как я рада видеть тебя! — И она наигранно продемонстрировала необычайно живучий европейский обычай: чмокнула мужчину сначала в правую щеку, потом в левую, затем опять в правую.
— Привет, Доротея! — Джеймс говорил сдержанным, холодным тоном, а на лице его было написано полное равнодушие. Внезапно атмосфера вокруг них стала более напряженной, и Линде даже почудилось, будто в воздухе раздалось легкое потрескивание. У нее внутри все сжалось. Она бросила беглый взгляд на улыбающуюся Доротею, затем — на бесстрастное лицо Джеймса. Что-то происходило около нее.
— Вы не знакомы? — спросила, подойдя к ним, Сьюзен. Все задвигались, зашумели, представляясь друг другу. Доротея была высокой женщиной и смотрела на Линду сверху вниз, когда с улыбкой пожимала ей руку; зеленые глаза внимательно разглядывали подругу хозяйки дома, изучали ее, Доротея что-то прикидывала в уме, гадала, о чем-то напряженно думала.
Женщина в изумрудном платье сразу не понравилась Линде; каким-то шестым чувством она угадала, что Доротея принесет беду. Меж новыми знакомыми, стоявшими вокруг них с Джеймсом, завязалась беседа. Линда слушала и наблюдала. Оказалось, что Доротея и Джеймс уже давно знали друг друга. У них был общий издатель, общий литературный агент и общая тяга к путешествиям, хотя Доротея, разъезжая по белу свету, любила поселяться в роскошных отелях, а Джеймс предпочитал биваки с кочевниками.
Доротея говорила и говорила, не делая пауз, не уставая. Вскоре ее речь из шумного ручейка превратилась в бурную реку сплошных воспоминаний: Альпы, катания на лыжах, вечеринки — здесь было все. Время от времени женщина бросала многозначительные взгляды на Джеймса. В какой-то момент Линда собралась было покинуть восторженных слушателей бойкой рассказчицы, как вдруг на ее плечо мягко опустилась рука Джеймса. Извинившись перед всеми за себя и Линду, он отвел ее в сторону, потом они подошли к бару и за стойкой выпили по рюмочке спиртного.
— Да у вас с ней, наверное, был любовный роман, да еще какой! — как бы между прочим заметила Линда. Разумеется, это не ее дело, но она не могла воздержаться от комментария.
Джеймс будто не слышал ее слов и сделал большой глоток виски из своего бокала. К стойке подошел Майкл, муж Сьюзен, и начал разговаривать с ним. Линда вдруг решила воспользоваться моментом и улизнула. Она затерялась среди гостей, болтая и смеясь то с одним, то с другим и в то же время не упуская из виду Джеймса, вокруг которого, не переставая, роились женщины, не сводившие с него восхищенных взоров. Беседуя со старыми друзьями и знакомыми, обмениваясь со всеми улыбками и любезностями, Линда не заметила, как прошел еще час. Она знала большинство из приглашенных на вечер, и ей не составило труда чуточку развлечься, вкусить невинных радостей. К примеру, разве это предосудительно — пообщаться с давним приятелем Стефаном? Да, пока они стояли перед каминной доской, рассматривая цветистый мрамор, инкрустированный медью, и часы из слоновой кости, он слегка поглаживал ладонью ее талию. Но что в этом особенного?
Не прошло и минуты после того, как Стефан прикоснулся к Линде, а перед ними уже предстала крупная фигура Джеймса. Схватив женщину за руку, он мгновенно освободил ее от вкрадчивых домоганий старинного приятеля и всем своим видом дал последнему понять, кто правил бал.
— Прошу прощения, уважаемый, — холодным тоном произнес он, бросив на Стефана взгляд, от которого мог бы содрогнуться даже самый грозный император. Взяв Линду под локоть, он вывел ее из комнаты в просторное фойе с мраморным полом.
— Никогда не предполагал, что вам могут нравиться лапания ловеласов, подобных тому, с которым вы только что общались, — витиевато произнес мужчина.
Насчет лапаний Джеймс, конечно, угадал, но она ни за что не признается ему в этом.
— Не понимаю, о чем вы говорите. — Линду слегка передернуло. — На вечеринках я просто развлекаюсь, болтаю со старыми друзьями… Ведь точно так же поступаете и вы.
— Я никого не лапаю, точно так же, как никто не лапает меня! — Джеймс едва сдерживал ярость, прорывавшуюся в его голосе.
По существу, он прав. Но и она права по-своему. Скрестив на груди руки, женщина зло бросила в его сторону:
— Да, физически вы ни к кому здесь не прикасаетесь, но глазами так и лапаете определенных особ женского пола, равно как и они вас. Так что не корчите из себя святошу!
Он молча уставился на Линду, двигая скулами. Потом взял ее за руку и сквозь стиснутые зубы процедил:
— Никуда больше не отходите от меня!
— После этих слов я почувствовала, что во мне так нуждаются! — сладостно промяукала женщина, но Джеймс проигнорировал сарказм и вернулся с Линдой в зал, где продолжалась вече ринка.
В толпе гостей Джеймс так крепко держал ее за руку и так близко прижимал к себе, что Линда начала испытывать приятные физические эмоции. Но только не душевные. Хотя она и находилась с ним рядом, это не мешало другим женщинам вести себя как стервятники. Линда уже не могла дождаться, когда вечеринка закончится и все разъедутся. С особым нетерпением она ждала ухода Доротеи, которая неотступно следовала по пятам за Джеймсом весь вечер. Отвратительно! Какой же надо быть дешевкой, чтобы так бросаться на мужика! Неужели такие женщины настолько не уважают себя?
И все-таки почему же все это так волновало ее? Причина одна: она, должно быть, влюбилась. Или страдала неврастенией. Или у нее и то и другое. Она взглянула на Джеймса, стоявшего рядом, увидела его квадратную челюсть, синие-пресиние глаза, и ее сердце болезненно сжалось — верный признак влюбленности.
Да, она была влюблена. Она ревновала. Стала неврастеничкой. Боялась всего. После Филиппа ей меньше всего нужна была любовная связь, обреченная на катастрофу.
Она оказалась в тисках безысходного, самоубийственного безумия. В психологической западне камикадзе.
О Боже, что же ей делать?