Мвене-Ньяга и семеро пророков

Что такое Хадрамаут?

Аден. Декабрь 1967 года. Только что ушли англичане. После почти полуторастолетнего господства. Ушли навсегда. Я смотрю на город сверху, с одной из скал. Вокруг море. Цистерны с горючим. Порт. Заборы… Заборы… Они колючей проволокой опоясали город. Велик был страх у оккупантов. Поэтому расставляли они посты на крышах. Хватали каждого подозрительного.

Я смотрю на город…

Последний солдат ушел днем. Высокий рыжий парень. Он оглядывался. Кому-то махнул рукой. Кому — неизвестно. Внизу, поодаль, стояла толпа суровых людей. Многие с оружием. Они и их отцы почти полтора столетия ждали минуты, когда уйдет последний захватчик. Он ушел. Свобода! Провозгласили республику. В те дни я передавал из Адена в Москву корреспонденции о ликующем городе, о надеждах людей, о радости, о флагах свободы.

Потом наступили будни молодого государства. Часто трудные, тревожные, сопровождаемые борьбой, разочарованиями, новыми надеждами.

В аэропорту меня предупредили: «Оружие и боеприпасы сдать командиру корабля». Мы, журналисты, летевшие из Адена в Хадрамаут, с опаской глядели на двух рослых парней, опоясанных патронташами. Зажглась надпись: «Пристегните привязные ремни». Парни выполнили это указание не сразу. Сначала они отстегнули патронташи, снесли их в кабину пилота, а винтовки устроили в проходе между креслами. Мы уже привыкли к тому, что на юге Аравии почти все с оружием. Даже дети умеют обращаться с ним. Долгие годы винтовка была другом и надеждой людей. Она не сделала их ни жестокими, ни кровожадными. Наоборот, винтовка стала символом утверждения доброты и справедливости. Поэтому с ней расстаются нелегко.

Небольшого роста щуплый человек — это один из патриотических деятелей Хадрамаута — Фейсал Али Атас. Ему не очень удобно сидеть: мешают обоймы, поэтому он встал, чтобы ответить на вопросы журналистов, которых одолевало любопытство и желание узнать все сразу.

— Что такое Хадрамаут?

— Территория Народной Республики Южного Йемена расположена вдоль северной части Аденского залива, — начал Фейсал Али Атас. — Около трехсот километров в глубь полуострова, граничит с Саудовской Аравией. Правда, границы до сих пор не зафиксированы на картах, и поэтому вооруженные столкновения довольно часты. Две тысячи метров над уровнем моря. Те, кто сидел у окошек, посмотрели вниз: горы — светло-коричневые бруски с плоскими вершинами. Хоть в футбол играй. Сотни таких «стадионов».

— Чем занимается население Хадрамаута?

— Это житница юга Аравии. Здесь довольно развитое сельское хозяйство. Мы сеем пшеницу, собираем большие урожаи моркови, капусты, люцерны, цитрусовых.

— Значит, жизненный уровень высокий? — приготовился записывать французский журналист.

— Такого вывода делать не стоит, — мягко возразил Фейсал. — Ведь почти семьдесят процентов земли принадлежало султанам.

— Сколько же их было здесь?

— Три.

— А почему сместили султанов? — спрашивал теперь уже американец.

Свобода нам дороже всего, кроме того…

Но журналист из США перебил:

— А кто-нибудь хотел, чтобы султан остался?

— Никто не хотел.

— Даже его охрана?

— Даже охрана…

— Даже купцы?

— И они. Султан не мог обеспечить порядка, необходимого для бизнеса.

Пять лет назад студенты Лондонского университетского колледжа пригласили меня в «паб». Это обыкновенная пивная, недорогая, уютная, подходящая и для политических споров. То, что нам кроме пива «приготовили» серьезный разговор, было ясно хотя бы потому, что за стойкой мы увидели еще человек восемь студентов. Из разных стран — Канады, США, Японии. Среди них был и небольшого роста молодой араб. Прекрасно одет, с бриллиантом в галстуке и запонках. «Сын аравийского султана, — шепнули мне. — Очень толковый парень».

Я уже не помню, о чем был спор. Он возник почти сразу же. Кажется, говорили о системе «свободного предпринимательства».

Сказал речь и сын султана. Очень складную. Наизусть цитировал Ростоу, Баннинга… Но мне почему-то запомнилось только одно: «Вы знаете, а у него, говорят, дома уже две жены. Им по Корану полагается четыре. Говорят, там и гаремы и наложницы…»

Раньше мне казалось — ничто не может поразить человека больше, чем те места, где был Миклухо-Маклай. До сих пор я помню берег «Сэнд энд Сан» («Песок и Солнце») Западного Ириана, его буйную растительность, его жителей. Но, оказывается, не только сочная зелень может очаровать человека, не только водопад, низвергающийся откуда-то из чащобы джунглей. Такой же впечатляющей силой обладают гигантское нагромождение скал, высохшие столетия назад долины рек, которые сохранили свои ложа и уберегли их от песчаных метелей.

Мы ехали в город Мукаллу. Сначала по плотному и влажному песку океанского отлива. Два «джипа» своими спидометрами как бы убеждали, что для них не заказаны высокие скорости. Мы попросили сопровождающих двигаться медленнее. Просьбу выполнили неохотно. И только потом мы узнали, что водители отнюдь не были безумными лихачами. Самолет опоздал, потом мы задержались еще у рыбаков. А проехать в Мукаллу по берегу можно было только до начала прилива. Потому и торопились.

Вот-вот должен был начаться прилив, и если бы мы не успели проскочить эту часть дороги, пришлось бы заночевать на берегу Аденского залива. Поэтому-то водители изо всей силы и нажимали на акселератор своими босыми ногами. Мы проскочили. Отъехав от моря, очутились среди, гор, суровых и величественных; такие, наверное, были бы самыми подходящими для хранения хрустальных гробов со спящими красавицами.

И вот Мукалла. Она оставляет впечатление полукруга. Овальные рамы окон, овальные крыши белых домов, решетки из полукругов. Мечеть с полумесяцем. И вся эта цепь, розоватая от заходящего солнца, изогнулась вдоль бухты.

…Рано утром мы вышли из крохотной гостиницы. На улицах оживленно. Магазины раскрыли свои двери. Запах жареного мяса: в магазинах не только торгуют, здесь вам могут приготовить отличный шашлык. Остановилась группа ребятишек, идут в школу. Я попросил одного показать мне портфель. Он снял его с головы, открыл. Вот учебник по географии. Я увидел на карте Москву. Ищу Иркутск — нет. Владивосток — тоже нет. Видимо, старый учебник. Аккуратные, с ровными линеечками тетради. Вижу, в портфеле еще одна книга. Вдруг кто-то сильно схватил меня за плечо. Здоровый парень. Держит за плечо, а сам улыбается: «Друг, если вы возьмете в руки эту книгу, у вас будут неприятности. Это Коран. Иноверцам нельзя его трогать».

Пальцы разжались. Мы познакомились. Человек, спасший меня от неприятностей, оказался руководителем молодежной организации Мукаллы. Меня поразили его знания. Он живет на куске земли, куда не проложены еще даже шоссейные дороги. Отрезан от всего мира. Отгорожен с севера племенами реакционных шейхов. И вдруг спрашивает о предстоящем кинофестивале в Москве и о том, как послать делегацию Хадрамаута на IX Всемирный фестиваль молодежи и студентов в Софии.

В школу

У Мукаллы в Хадрамауте есть соперники и соперницы. Жители Тарима украсили свой городок мечетью и законно гордятся ею. Тонкая устремленная вверх стрела минарета. Птицы летают ниже верхушки. Кажется, что сделана мечеть из сахара. На самом деле — из обыкновенной земли, которую на многолюдной базарной площади размалывают в густую пыль, а под дождем она превращается в грязь. Построил мечеть человек, никогда не учившийся ни архитектурному делу, ни наукам о сопротивлении материалов. Он даже не знал грамоты. Вокруг мечети — дома, выглядывают женщины из окон. Заметив, что на них смотрят, тут же исчезают. Повсюду люди с оружием. Предосторожности не лишни. Справа, со стороны скалистой гряды, или слева, из пустыни, могут нагрянуть дикие племена, которых часто нанимают для разбоя. А нынче реакционные шейхи Саудовской Аравии тратят немало денег для того, чтобы расшатать устои новых, прогрессивных сил, окрепших на юге Аравии.

Но самое удивительное было впереди — небоскребы в пустыне! Я бы не мог этому поверить, если бы не побывал в Шибаме. Манхэттен на клочке пустынной земли, отороченном скалистым ожерельем. Сверху Шибам особенно похож на деловую столицу США. Почти тот же рисунок серого кристалла из вытянувшихся вверх домов. Только вместо карусели автомашин аравийский Манхэттен окружают пески, кактусы и верблюды… Женщины в черном, лица закрыты. Я подошел к местному «Эмпайр стейт билдинг». Восемнадцать этажей! Когда же выстроили его и весь этот город? Оказывается, шестнадцать столетий назад. Люди не могли расширить постройки из-за гор, вот они и потянули дома к небу. Между ними узко и жутковато. Крошечные оконца. Здесь нет лифтов, ни в стенах, ни в потолках ни единого гвоздя. Все из глины. Первые этажи — это глухая, довольно прочная крепость. Из окон протянуты желобки. По ним выбрасывают нечистоты. Если бы не солнце, которое мгновенно убивает микробов, то город давно бы вымер от болезней.

Шибам. Небоскребы пустыни

Стояли небоскребы в пустыне. Спешили к ним уставшие караваны. Загнанные в дикий и далекий край люди забыли и думать о том, что могут быть какие-либо перемены. Так было столетия… И вот произошло событие, о котором говорят до сих пор. Из Лахджа, что близ Адена, пришла весть: какой-то человек по имени аль-Фарси забрал в суде долговые расписки крестьян султану и сжег их. Один из жителей Шибама сделал то же. В центре города расположена площадь, там и рвал человек бумаги, которые придавали юридическую силу кабале — пятнадцатитасовому труду за четыре шиллинга, расправе-'*, издевательствам. Султан, резиденция которого располагалась в Мукалле, отдал полиции приказ: арестовать смутьяна. Полицейские исполнили волю правителя. Но делали они это с явной неохотой. Тем более» что толпа двинулась на них. Тогда султан отрядил свою-личную охрану. И те не справились. Только через несколько дней удалось султанским шпикам тайно схватить юношу. Но он вместе с другими взломал дверь тюрьмы и бежал. Дверь никто не соглашался ремонтировать… Султан уехал в Лондон.

Тут рассказ старого жителя Шибама прервал американец:

— Значит, султан, если он посещал западные столицы, был человеком современным?

— Да, — ответили ему, — султан действительно был человеком современным. Ездил на «ягуарах» последних марок, даже считался «либеральным», потому что учился в Англии. (Я вспомнил встречу в лондонском «пабе».) Но терпеть мы его долго не могли. «Либерал» любил деньги. Это была его страсть. Она подминала все: интересы нации, государства, совесть, честность, патриотизм. «Либерал» на самом деле был консерватором, воинствующим борцом за сохранение старых порядков Гаремы, скрытое рабство — все это он защищал. Недолго пробыл в Лондоне молодой султан. Скоро он приплыл к берегам Мукаллы. Жители послали парламентеров, которые вручили ему письмо с требованием оставить, трон.

— Согласился? — Какая-то надежда прозвучала в голосе интервьюера из Соединенных Штатов. Окружавшие нас голубоглазые арабы при этом вопросе сделали какие-то незаметные движения, закончившиеся одновременным щелчком затворов.

— Еще бы не согласился! Кстати, среди парламентеров был тот самый парень, который рвал долговые расписки.

Бунт в Шибаме, городе, похожем на Манхэттен, был, кроме всего прочего, бунтом и против американского Манхэттена, который олицетворяет и утверждает законы насилия.

В свое время, еще при султанах, нефтяные монополии США выторговали право порыться в недрах Хадрамаута. «Порылись» и нашли нефть. Но произошли восстания в Шибаме, других княжествах. Искатели чужих богатств смекнули, что старым порядкам приходит конец, и устроили костер. Сожгли все, что могло навести на след к подземным богатствам, и, когда Народный комитет, расположившийся сейчас во дворце бывшего английского советника султана, а точнее, наместника Лондона, попросил американцев рассказать об итогах разведки недр, ответ был сух: «Нет нефти! Не нашли!».

Молодые жители Шибама идут на митинг

Это была ложь. И это было насилие. Лишать независимое государство средств к существованию — это насилие. Однако ложь разоблачили. В экспедиции американцев работал парень-араб, закончивший нефтяной институт в Бухаресте, — Зубейди. Он-то и разоблачил американцев. А хадрамаутцы поняли: с султанами, хоть их и выгнали, предстоит еще долгая борьба. У них ведь много союзников — от лондонских университетов до уолл-стритовских кошельков.

Несколько лет назад я встретил на Бродвее слепого негра. Его вела собака. Он просил подаяния. Тогда меня поразило, что богатая, сытая улица Нью-Йорка, вся в рекламах, кричащих о благополучии, не могла и не хотела помочь даже одному человеку. В Шибаме Бродвея нет. Вместо него — щели между домами. В них сыро, много бедных. Но вот улица-щель вывела на площадь. Там шел митинг. Старик с винтовкой говорил: «Надо хорошенько подумать, что делать с султанской землей. Можно, конечно, раздать ее крестьянам, но разумно ли дробить большие хозяйства с тракторами? Не лучше ли создать кооператив или государственную ферму?..» Площадь затихла, задумалась, люди сами решают свои дела.

И видно поэтому бедный Шибам не оставил такого тягостного чувства, как богатый Нью-Йорк со слепым негром.

Наш самолет был оцеплен солдатами народной милиции. «Мы должны исключить малейшую возможность провокации», — сказал Фейсал. Он дал каждому свой адрес. И предупредил, что адрес скоро немного изменят: он будет без слова «Хадрамаут».

Потом я узнал, что Хадрамаут в переводе означает «пришла смерть».