Мвене-Ньяга и семеро пророков

Катангский крест

— Каждый несет свой крест, — сказал мужчина и подлил в стакан красного бужоле. Ему было лет пятьдесят. Волосы ежиком, впалые щеки, которые трудно брить из-за глубоких морщин. Гонкая цепочка на шее уходила под рубашку. Каждый вечер в гестхаузе (пансионе) «Отрако» он заказывал цыпленка либо блюдо из ящериц. Иногда просил хозяйку, дородную женщину-португалку в тонком, облегающем костюме, «поставить» музыку. Всегда одну и ту же — «Огненный! поцелуй».

— Каждый несет свой крест, — повторил собеседник и, не дожидаясь вопросов, пояснил, что судьба замотала его так, что он, пожалуй, не сможет перечислить все водовороты, в которые попадал. Последний — служба наемником в Катанге, откуда он еле-еле выбрался. После этого решил — баста… Тем более что «подкопил деньжат», приобрел дом в Киншасе, серый красивый особнячок с пальмами, завел двух немецких овчарок. О том, какой же крест он нес, можно было только догадываться…

Киншаса заняла одно из красивейших мест па берегу реки Конго. Раньше город назывался Леопольдвиль в честь короля Бельгии. На окраине города — статуя его основателя Стенли. История Киншасы любопытна, и мне понятен восторг профессора (он привел сюда группу студентов университета Лованиум), который, громко рассказывая об истории Конго, просит каждого обязательно воспользоваться биноклем: «Да, да… вы должны на это посмотреть… На эту шахматную доску…» Он подносит к очкам бинокль и оглядывает раскинувшийся перед ним, действительно похожий на «шахматную доску» город. «Королями» и «королевами» выглядят здания банков и горнодобывающих компаний. Эти стеклобетонные прямолинейные «бруски» окружены пальмами и скверами, обрамлены магистралями. Профессор восхищен. Повернувшись к каменной фигуре Стенли, он говорит, видимо, давно заготовленную фразу. Даже не говорит, а декламирует: «Сюда, в сердце Черной Африки, цивилизацию принесли не огнем и мечом, а шелком, сатином, заколками, украшениями, которые обменивали на бивни слона».

Профессор и зачарованные студенты, видимо, не задумываются над тем, что процент подлости одинаков у того, кто мечом покоряет чужую землю, и у того, кто обманом отбирает ее. За стеклянные бусы, к примеру. Процент одинаков! У того и у другого. Тот и другой были в Конго.

…Мы спускаемся в город. Несмотря на свои грома дины, он тихий, молчаливый, сдержанный. Может быть, оттого, что слишком многое видел и пережил.

За землю, где он стоит, спорили Бельгия и Франция. «Наша!» — утверждал Париж и подсовывал Брюсселю копию договора своего эмиссара Браззы с королем Макоко, отдавшего под французский флаг территорию левого и правого берега Конго, где жили его племена. Но бельгийский монарх упирался. Разведка добыла документ, который утверждал, что «Макоко не может претендовать на левобережные земли, что там он просто-напросто номинальный вождь, хотя и имеет какое-то духовное влияние. Но ведь больше ничего. Так что, позвольте…» Французы «позволили», и бельгийские конкуренты, не скрывая радости, опустили в свой карман «ключ» к Конго, получивший название Леопольдвиль.

… Мы идем по окраинам города. Вот огромный базар, здесь можно увидеть многое: и засушенные рыбы с выскочившими глазами, и вяленое мясо обезьян, и детские кроватки, и куски мыла. Между рядами ползет калека. Где-то рядом жарят мясо. Молодой парень продает огромную черепаху и приговаривает: «Мясо в суп, панцирь на гребешки. Мясо в суп, панцирь…» Смрад. Он кончается, когда нога ступает на асфальт улицы, ведущей к центру. Здесь совсем другой климат. Благодать и умиротворенность. Но вот взгляд падает на выщербленные стены — это следы перестрелок. Кое-где разбиты витрины. Все это память о днях, когда от этого самого базара, с городских окраин, с фабрик и верфи к европейскому центру двигались конголезцы. Их вела вековая ненависть к господам из Брюсселя. Часто она так туманила мозг, что люди подчиняли свои действия чувствам, а не разуму. И тогда летели камни… И тогда западные репортеры, повинуясь приказу свыше, подводили свои корреспонденции под рубрику «Разгул черного расизма». Конечно, в Африке есть люди, которые заражены предрассудками. Это реакция на европейский расизм. И все-таки их меньшинство.

Я встретил в Киншасе знакомого, который действительно побывал «под камнями». В один из бурных дней он ехал по центральной улице. Вдруг толпа перегородила дорогу, окружила автомашину. Камень полетел в боковое стекло и разбил его вдребезги. Кто-то уже бежал с факелом. Мой знакомый открыл дверцу. Вышел. Назвал свою страну, добавив: «Это социалистическая страна». Люди стали успокаиваться. Кто-то что-то говорил друг другу. Прошло минут десять. Факел догорел. От толпы отделился пожилой мужчина. Он сказал: «Вы, конечно, нас извините, вот вам двое сопровождающих. Теперь вас никто не тронет».

Такой бывает Киншаса. Но чаще доброй, чем злой.

…На улице 30-го июня есть магазин кустарных изделий. Там продаются бусы и браслеты из слоновой кости, бивни, тамтамы, картины, отчеканенные на меди. Среди всего этого пестрого и привлекательного товара есть черные кресты. Концы их чуть расширены, медь запеклась и кое-где вздулась небольшими бугорками. Это катангский крест. Давным-давно в Катанге существовало феодальное царство, и уже тогда люди плавили медь. Из нее и делали кресты, которые служили монетой.

Однажды я зашел в магазин со студентом университета Лованиум и услышал от него фразу: «Наша страна вот уже десятилетия несет свой крест… катангский».

Небольшая деревушка, лежавшая неподалеку от того места, где сейчас громоздится красивый современный город, дала название всей провинции — Катанга. Это был дикий, далекий и недоступный край.

Первые сведения о богатствах Катанги пришли в конце XVIII века. В 1798 году Франсиско де Ласерда, губернатор Мозамбика, услышал рассказ купца, который посетил Газембе, вождя одного из катангских племен. «У него есть медные и золотые шахты, — докладывал купец, — И он воюет с другим вождем, на чьей земле много желтой меди».

Несколько лет спустя еще два португальца попали в Катангу и увидели «на вершине гор камни, которые были зеленые от проступавшей меди… Из нее потом делали бруски».

В 1859 году известный исследователь Ливингстон сообщил, что около озера Ньяса он встретил караван из Катанги, который вез медь, слоновую кость и малахит. Жители Катанги были не только шахтерами, они делали прекрасные золотые браслеты, украшения. Слиток золота был послан в подарок султану Занзибара.

К новому Эльдорадо потянулись искатели сокровищ. Одним из них был и Сесиль Родс, мультимиллионер, премьер-министр колонии Кейптаун, основатель гигантской компании «Де Беерс». Родса не смущало то обстоятельство, что Бельгия уже «оформила» права на Катангу. Он говорил: «Кто первый придет, того первого и обслужат». Но первыми «обслужили» все-таки бельгийцев. Их привел сюда Стенли.

Генри Мортон Стенли родился в уэльском селе. Подростком его отправили в работный дом. Он убежал оттуда и нанялся на корабль, уходивший в Америку. Как пишут биографы, Стенли очутился на коне тогда, когда открыл в себе талант журналиста и начал писать для «Дейли Телеграф» и «Нью-Йорк Геральд». Владельцы газет обладали широким кругозором. Они согласились субсидировать африканскую экспедицию Стенли. Он пересек континент от Индийского океана до реки Конго. Девятьсот девяносто девять дней пробирался журналист сквозь джунгли, переплывал реки, кишащие крокодилами, огибал горы. Из трехсот занзибарцев, которые сопровождали его, выжило не больше сотни. Собрав множество самых разнообразных данных, Стенли пришел к выводу, что Конго может стать прекрасной добычей для любой европейской короны. Английская, правда, от его услуг отказалась, но работодатель все-таки нашелся быстро: им оказался бельгийский король.

Стенли начал «осваивать» земли. Прежде всего надо было соблюсти формальности: территориальные захваты чаще всего закреплялись «договорами дружбы» с вождями племен. В 1885 году в присутствии вождей, иностранных консулов, миссионеров и купцов полковник де Вонтон провозгласил создание «Свободного государства Конго» под верховной властью его величества Леопольда II, короля Бельгии.

Оставалась непокоренной только Катанга. Вождь Мсири не хотел, чтобы на его земле водрузили голубой флаг с золотой звездой — флаг «Свободного государства Конго». Не поддался он на посулы и подарки. И только после того, как лейтенант Бодсон, офицер бельгийского отряда, во время переговоров застрелил Мсири, Катанга вошла в состав «Свободного государства». Это было в 1891 году.

Через несколько месяцев в Катанге появился молодой геолог Корне. После тридцати пяти дней работы он уже докладывал, что наткнулся на несметные богатства. Медь лежала почти на поверхности. Потом обнаружили залежи олова, благородных металлов, алмазы и, наконец, урановую руду. Брюссель, его деловые круги охватила лихорадка наживы. Мелкий европейский хищник радовался: настал и его день.

В 1906 году на катангское «золотое дно» опустились три компании: «Компани дю Шмен-де-фер дю Ба-Конго», «Сосьете энтернасьонал форестьер е миньер дю Конго», «Юнион миньер дю О’Катанга». Хотя в них и главенствовал бельгийский капитал, американцы и англичане тоже сумели наложить руку на эти «медные и золотые богатства».

Каждой фирме дали по концессии. «Юнион миньер» достался сравнительно небольшой кусок, но он оказался таким жирным, что по прибылям компания скоро вырвалась вперед.

30 июня 1911 года в Катанге была выплавлена и отправлена в Антверпен первая партия меди — 413 тонн (в 1966 году бельгийская «Юнион миньер» выбросила на международный рынок 300 тысяч тонн). По случаю первой плавки дали шикарный банкет, и вице-президент «Юнион миньер» Вильямс, глядя на горячую струю металла, заявил: «Это начало стремительного процесса, который революционизирует Африку».

После господина Вильямса его пост занял американец Р. Хорнер. G тех пор невидимые миру связи компании с США развивались и крепли, особенно в годы второй мировой войны. Директор «Юнион миньер» М. Сенжер, учуяв, какую прибыль может принести урановая руда (гитлеровские ученые уже вели работы над расщепляющимися материалами), тайно переправил огромное количество ее в Нью-Йорк, где с помощью не менее догадливых местных бизнесменов уран был спрятан в секретных складах.

В 1942 году на нью-йоркскую квартиру Сенжера пожаловал американский полковник из организации «Проект Манхэттен».

— Можете ли вы, — обратился он к бельгийцу, — помочь Соединенным Штатам доставить из Конго уран? Это нужно для очень срочного дела.

— Когда вам доставить?

— Сейчас же… Но мы понимаем, что невозможно…

— Отчего невозможно? Вы можете получить тысячу тонн немедленно. Они здесь, в Нью-Йорке.

И первые атомные бомбы, которые американские летчики сбросили на Японию, были сделаны из катангского урана. Прозорливого господина Сенжера отметили высшим американским орденом «За заслуги».

Катанга чуть ли не с первых дней колонизации Конго стала тем ящиком Пандоры, из которого на народ выползло столько зла и горя, что его не измерить ни католическими, ни какими-либо иными крестами. Владельцы шахт и рудников усвоили совет Стенли, как «воспитывать» африканцев: «Нужно пользоваться хлыстом. Но можно пускать в ход и наручники. Тоже помогает».

Использовали и хлыст и кандалы. Во время последней поездки в Киншасу я познакомился с чешской журналисткой. Ей удалось побывать на катангских шахтах. «Мы шли чуть ли не по горло в воде, — рассказывала она. — Я еле выдержала. А ведь в таких условиях люди работали годами». На страданиях катангцев строила Бельгия свое благополучие. В книге Д. Мартелли «От Леопольда до Лумумбы» говорится, что Брюссель расширялся и хорошел за счет катангской меди. Богатели бельгийские купцы и промышленники. В Леопольдвиле они воздвигали небоскребы и виллы, которые оттеснили конголезцев на окраины, в скученные и грязные поселки. Катанга заполонила большие города ворами, авантюристами и проститутками…

В день провозглашения независимости Конго в i960 году колонизаторы дали клятву во что бы то пи стало удержать Катангу. Они уже давно насаждали там сепаратистские идеи. 11 июля 1960 года лидер пробельгийской партии «Конакат» Моиз Чомбе, следуя совету «Юнион миньер», объявил Катангу независимым государством. Мятеж брюссельского ставленника был поддержан частями жандармерии и проживавшими в Катанге европейцами. Но главным образом наемниками. Эти не щадили никого, чинили суд и расправу над рабочим классом. Тогда, в 1960 году, было пролито немало крови. Приведу только одно свидетельство. Оно принадлежит Хэмфри Беркли, члену английского парламента от консерваторов. Он писал: «Примерно десять тысяч африканцев были умерщвлены Чомбе и наемниками. Я провел день, летая над районами Катанги. Я видел деревню за деревней, сровненные с землей. Совсем не было видно людей, хотя именно эти районы были когда-то густонаселенными. Насилие и зверства были совершены Чомбе и его белыми наемниками».

И все же обагренные кровью руки не сумели оторвать Катангу. После убийства Лумумбы, после многих зигзагов и отступлений страна начала выздоравливать и набирать силу. Сменился режим. Вместо Чомбе во главе правительства стал Мобуту. В конце 1966 года правительство сделало очень смелый шаг — решило поставить «Юнион миньер» под контроль государства.

Борьба за природные богатства Конго, за Катангу продолжается. Сегодня в нее все активнее включаются американцы. Они потихоньку вытесняют бельгийцев, часто играя на ненависти к старым хозяевам, прячась под маской искренних и добрых друзей Конго. У меня сложилось впечатление, что одним из главных направлений конголезской политики США является стремление прежде всего затормозить развитие страны по антиимпериалистическому пути. Кстати, осенью 1967 года американские журналисты, освещавшие работу Ассамблеи Организации африканского единства, высказывали беспокойство по поводу того, что эта встреча произошла именно в Киншасе: они усмотрели в этом дурной для себя признак.

Был я и в американской школе, расположенной в уютном, зеленом уголке столицы. Сад, утопающий в буйной зелени, пение птиц, сама школа — это несколько вилл с классами. Я беседовал с директором. Раньше он работал в арабских странах, больше всего в Саудовской Аравии. Директор сказал, что в школе четыреста учеников, из них семьдесят процентов — американцы. Уже по одной этой цифре можно представить, как много сейчас в Конго люден из Штатов. И если бельгийцы уезжают, запугиваемые возможными антибелыми бунтами, то американцы остаются. «Нам не страшно, — говорила мне старушка, гулявшая с ребятами, — здесь есть наши военные, даже, говорят, морские пехотинцы». Господин директор не скрывал своих мыслей и сообщил, что их задача не только научить детей математике и письму. «Естественно, что мы, — говорил американец, — должны формировать и взгляды детей. Ведь рано или поздно они столкнутся с вопросами: что такое коммунизм, что такое свободный мир?»

Конечно, США влияют на общественное мнение Конго не только через школу. Не менее важным инструментом в их руках является, скажем, разведка. Помню статью в «Ныо-Йорк Таймс», которая рассказывала о деятельности Центрального разведывательного управления. В I960 году, в то время, когда готовилось аитилумумбовское наступление, скромный оффис ЦРУ в Киншасе мгновенно разросся до штатов посольства и превратился в миниатюрное военное министерство. Автор статьи сообщал также, что в Африке ЦРУ, используя разведки натовских стран, собирает сведения о коммунистах, прогрессивных деятелях, заводит карточки на людей, уезжающих в Прагу, Москву, Варшаву… Пока что нет сообщений, да и вряд ли они поступят, о том, что ЦРУ отозвало своих агентов из Конго. Американцы зорко следят за Киншасой, и, конечно же, их стремлению утвердиться в Катанге нет границ. Парни из «корпуса мира», разгуливающие по конголезским городам, может быть, и не знают, зачем их прислали сюда. Но уж те, кто получил в свое время большую партию урана, ясно отдают себе в этом отчет.

Например, мистер Наттер. Это крупный промышленник. Он тонко разбирается в большой и малой политике, особую слабость питает к филантропическим фондам Форда, Карнеги и другим. Оказывает им всяческое со действие. Господин Наттер не просто «кусок золота», это своего рода теоретик и философ. Он мне говорил, что даже готовился выступить в Киншасе с лекцией «Партнерство больших стран с малыми: выгоды и слабые стороны». Не знаю, прочел он эту лекцию или нет. Во всяком случае, вложить дополнительный капитал для расширения компании по производству табака успел — количество «леопардов» резко увеличилось. Хозяева высоко ценят своего «леопарда». Он в два раза дороже местных сигарет. Чтобы «леопарду» жилось вольготно в саванне и джунглях, чтобы его курили, мистер Наттер убежден: необходимо в Конго вкладывать американский капитал всюду, не только в табачное дело. При этом бизнесмен выдвигает условием успеха «ликвидацию социальных различий». Один журналист спросил его:

— Ликвидировать социальные различия может лишь социализм в его марксистском понимании. Это вы имели в виду?

— Нет! — обрезал Наттер и начал объяснять почему.

Я подивился ловкому ходу его размышлений. Он утверждал вещи, которые были заведомо неприемлемы для конголезцев, но делал он это так, что диву даешься. Кто же ходил в наставниках у мистера Наттера? Я думаю, что его учителем был пожилой сухопарый священник лет шестидесяти. Он носил рясу и ездил по Киншасе на велосипеде. Священник, представитель «Ордена белых отцов», обладал большими знаниями. Ими и опытом он охотно делился с бизнесменом, который к тому же был его земляком: оба из штата Луизиана.

Миссионеры появились в Конго почти одновременно с солдатами, геологами и купцами. Они быстро вошли в доверие к окружающим. Я знал, что «белый отец» вечерком приходит в кафе, которое находится рядом с магазином сувениров. Однажды мы разговорились. Я спросил его, что он думает о будущем Конго. Тогда-то я и понял, что отец, которого я много раз видел на улице, — человек незаурядный. Лет семь он изучал родо-племенные отношения, долго жил среди племени мангбету… Побывал в соседних странах. Наконец пришел к выводу (правда, не он один), что для африканцев восстановление родо-племенных отношений, возврат к ним станет благом.

— Но ведь как раз наоборот. Это был бы шаг назад, — высказал я сомнение, — ведь родо-племенные отношения основываются на примитивных орудиях труда, они консервируют отсталость, преграждают путь к прогрессу.

— Вы правы, — улыбнулся «отец белого ордена». — Господин Наттер тоже считает, что эта философия в таком виде не годится. Она не увлечет людей, особенно интеллигенцию. Надо найти что-то среднее. Если тому же племени дать тракторы, оно сможет перепрыгнуть эпоху раннего капитализма с его эксплуатацией и построить, если хотите, социализм. Важно сейчас выяснить, как можно сочетать «племенной социализм» с концепциями «свободного предпринимательства», «равных возможностей».

Вот, оказывается, как хотел мистер Наттер ликвидировать социальные различия! Бизнесмен из США проповедует известную «теорию станков», которая якобы должна преобразовать общество. Достаточно, мол, построить автоматические линии и посадить крестьянина на трактор. А общественные отношения менять не обязательно. И неважно, откуда идут станки и чем обусловливаются их поставки. Типичный пример демагогии неоколонизатора.

Эти рассуждения — для публики. А на деле американцы предпринимают совершенно конкретные шаги для своего утверждения в Конго. Сейчас им нужно окончательно вышибить бельгийцев. Ради этого, по их мнению, стоило не только создать свою базу ВВС в Катанге (об этом проекте писали газеты), но и позволить себе порассуждать об «особом», «африканском» пути.

А Конго по-прежнему песет свой «катангский» крест Оно сбросит его лишь тогда, когда иностранные монополии вынуждены будут окончательно отступиться от Катанги.

…На порогах река Конго бурлит: скорость воды бешеная. Бревно крутится, как соломинка, разбрасывая щепы. За порогами — заводь, окруженная скалами. У берегов приютились пироги. На черном валуне сидит человек, опустив голову на руки. Он о чем-то думает. Человек похож на того, кого я встречал в гестхаузе «Отрако». Вечером я не спросил мужчину, был ли он у порогов. Он опять заказал «Огненный поцелуй». На его шее по-прежнему блестел миниатюрный катангский крест. Говорят, что такие медальоны выдавали наемникам за каждого сотого убитого конголезца. Неважно кого — мужчину, старика или ребенка. Ясно, что этот человек не был другом Африки. Наоборот. Он оставил там черный след. Вместе с другими такими же, как он, авантюристами, которые заставляли Конго нести крест — крест страданий и боли.

Сейчас страна живет под свободным флагом, национальное возрождение ее становится фактом, И все же чувствуется: колонизатор не ушел окончательно. Собеседник в гестхаузе «Отрако» — явно преступник, но ом на свободе. Обзавелся домиком и собаками, транжирит деньги. Он пока что вне зоны гнева африканцев. Потому что гнев этот и рост самосознания нейтрализуют разными способами и «белый отец», и «добрый» владелец «леопардов», и чиновник, работающий на иностранную компанию.

И все же у человека с катангским крестом на шее в глазах тревога. Век последних колонизаторов пришел. Они, правда, еще сильны, хитрости у них хоть отбавляй, и коварства, и наглости. Тем и держатся. Но перелом наступил.

В одной глухой конголезской деревушке мне рассказывали, что члены этого племени начали поклоняться., транзисторному приемнику. Раньше поклонялись тамтаму. Они обязательно пока еще чему-нибудь поклоняются. Пусть приемнику. Но когда я был в деревне, по этому приемнику слушали передачу о военных действиях партизан Анголы. Слушали ее всем селением.