Мы еще вернемся в Крым

Глава двадцать третья

Оборона держалась на волоске, на стойкости и злом упорстве людей, которым отступать было некуда. За спиной – скалистые обрывы в море. Не было единого руководства, каждое подразделение, каждая группа действовала и оборонялась самостоятельно, только поддерживая живую связь с соседями, чтобы избежать полного окружения.

Враг вел себя самоуверенно и нагло. Автоматчики и снайперы просочились в район сгоревших автомашин и искалеченной техники и оттуда меткими выстрелами в спину уничтожали командиров, пулеметчиков…

Гитлеровцы шаг за шагом теснили последних защитников к морю.

Незадолго до наступления вечерних сумерек 12 июля по казематам и подземным переходам 35‑й батареи из уст в уста передавали приказ Комитета самообороны, который возглавил рано поседевший майор Ершов, вдохновитель последней победной атаки:

«В полночь закрываем и минируем все ходы и выходы. Кто желает прорываться к партизанам, может покинуть батарею».

Когда связной, сообщивший приказ, ушел, в каземате разведчиков повисла тягостная тишина. Под потолком слабым, тусклым светом горела лампочка. Сквозь толщину бетона едва слышно доносились взрывы бомб и снарядов. На откидной железной кровати, застланной армейским байковым одеялом, насупив брови, задумчиво сидел Алексей Громов, а рядом, прижавшись к его плечу, Сталина. В дальнем углу Сагитт прочищал дуло автомата. Чернышов ходил по каземату, как рассерженный лев по клетке, от стены до стены и обратно.

– Что будем делать? – вторично спросил он. – Сидеть или двигаться?

Сидеть – значит оставаться, двигаться – уходить.

– Двигаться! – решительно произнес Алексей.

– Верно! – поддержал Сагитт. – А то потравят тут, как крыс!

– Согласен! – твердо сказал Костя.

– Берем самое необходимое, – строго сказал Алексей, – но оружие и патроны в первую очередь!

Вопрос, куда двигаться, в какую сторону, не обсуждался. Уходить из казематов батареи можно было только в одну сторону, к морю, под скалы.

Сборы были короткими. Но когда Сталина стала сворачивать две синих армейских простыни и байковое одеяло, Алексей не утерпел, резко сказал:

– Брать только самое необходимое!

– Знаю! – ответила Сталина и добавила: – Сама понесу!

Но нести ее и свою поклажу пришлось Алексею. Сталина, торопливо ступая по камням, подвернула ногу. Она шла, сильно хромая, ничем не выдавая боль, которая возникала при каждом шаге. Подошли к обрыву. Снаряды с ревом проносились над их головами и улетали в море, там взрывались, вздымая высокие водяные фонтаны. Далеко внизу, под обрывом, глухо плескал прибой; набегавшие волны то и дело накрывали острые прибрежные камни, которые торчали из воды, как клыки гигантских чудовищ.

– За мной по одному, – сказал Костя Чернышов и первым стал спускаться по канату вниз.

Потом Алексей и Сагитт, связав веревкой поклажу, спускали ее вниз, а Костя принимал. Личное оружие и автоматы каждый держал при себе. Толстый канат, отполированный ладонями моряков, напомнил Сталине канат, прикрепленный к потолку в спортивном зале. У гимнастов считалось шиком подняться под потолок на одних руках, держа углом вытянутые ноги. Теперь она, обняв канат ногами, перебирала руками и плавно скользила вниз.

Внизу под скалой было сыро, угрюмо, пахло морскими водорослями и трупами. Их было много, они плавали, как живые. И живых людей тоже было много, в основном раненых. Они ютились на берегу, на камнях и в глубоких темных пещерах, которые в гранитных скалах за тысячелетие выдолбило волнами трудолюбивое море.

Костя шел впереди, он знал все ходы и выходы. Еще весной он, по заданию командира разведки капитана Кравцова, вместе с Андреем Серовским обследовали почти весь берег, облазили все прибрежные щели и пещеры. Командование опасалось, что немцы могут заслать сюда диверсантов, а то и высадить десант. Для охраны берега выставляли охрану, устраивали засады.

Сталина шла за Алексеем, опираясь на палку. Замыкал группу Сагитт. Это он раздобыл крепкую палку для Сталины. Она шла, закусив губу. Боль в ноге давала знать о себе. Ей было очень трудно двигаться вдоль берега по беспорядочно нагроможденным камням разных размеров и формы. Кроме этих неудобств надо было выбирать место, куда поставить ногу, дабы не наступить на раненого или убитого.

В прибрежной воде тоже было много трупов. Большинство из них замерло в какой-то изогнутой позе, головой вверх, едва выступая из воды. Ее душила обида за этих моряков и красноармейцев, погибших на последнем рубеже, и горькое чувство собственного бессилия изменить что-либо.

В отдельных местах в отвесных скалах прибоем морской волны были вымыты большие и малые пещеры. В них тоже находились люди. Рядом с ранеными бойцами были и гражданские, в основном женщины и дети разных возрастов.

– Не отставать! – велел Костя. – Еще далеко топать!

Впереди выпирала, уходя далеко в море, крутая и высокая скала. Голые, безжизненные берега-обрывы. Мрачные, отвесные скалы: ни единого кустика, ни травинки. Сама природа, казалось, отвернулась от них. Каменистый берег сузился, а потом оборвался у небольшого поворота. Дальше двигаться было невозможно. Берега не было. Из воды торчали камни. Два крупных, остроконечных, высотой с одноэтажный дом камня преграждали путь. А впереди – морские волны с белой пеной монотонным шумом разбивались о высокую каменистую стену.

– Надо обогнуть мыс, – сказал Костя.

– Как? – спросила Сталина, не видя возможности двигаться по берегу – его просто не было.

– Придется плыть, – сказал Костя. – Вода теплая!

Послышался рокот моторов и громкая команда Алексея:

– Ложись!

Из-за мыса выскочили два торпедных катера, и сразу раздался, увеличенный эхом, грохот скорострельных пушек и стрекот крупнокалиберных пулеметов. Били по берегу, в упор, расстреливая беззащитных людей. Пули звонко шлепались по камню, за которым укрылись Алексей и Сталина.

– Итальяшки помогают фрицам, – выругался Сагитт.

На флагштоке каждого катера развевался полосатый итальянский флаг.

Только ушли катера, как с моря налетели «юнкерсы». Бомбардировщики шли на низкой высоте, издалека обстреливая берег пулеметами, и, взмывая вверх перед каменистыми кручами, сбрасывали бомбы под скалы, целясь в пещеры, где скрывались люди. Взрывы, грохот, обвалы, отчаянные крики… Потревоженные чайки тоже кричали, испуганно метались над водой, то резко взлетая вверх, то стремительно падая в волны.

Солнце опускалось за мыс, и темные тени легли на море. Только вдали оно ласково светилось бирюзовой гладью. Надвигался вечер.

– Здесь заночуем? – спросил Алексей.

– Нет! – ответил Костя. – Надо двигаться. Там, за мысом, хорошая бухта и есть то, что нам надо!

А что именно, не сказал, но намек был обнадеживающим. Стали готовиться к плаванию. Сагитт вынул из походного мешка автомобильную камеру.

– Из твоей полуторки, – пояснил он Сталине и стал надувать камеру.

– Выходит, ты заранее готовился к плаванию? – спросил Алексей.

– Да! Если бы вы решили остаться, я все равно бы ушел один.

Надутый черный круг Сагитт отдал Сталине. Та поблагодарила его теплым взглядом.

Первым плыл Чернышов – автомат за спиной, прикреплен к узлу. За ним, уверенно загребая руками воду, двигался Громов с крупной поклажей на спине.

– Не отставай! – сказал он Сталине.

Сталина плыла в автомобильной камере, которая держала ее на воде. Автомат лежал перед грудью на камере, а ремень обмотал шею, мешал дыханию, но она не стала его снимать и распутывать, терпела. Волны бросали ее к скале, к острым камням, она прилагала все усилия, чтобы держаться на некотором расстоянии от опасных камней. А у самого мыса Сталине не удалось сразу обогнуть скалу, ветер понес ее в открытое море. Она работала обеими руками, но ветер и подводное течение уносили ее все дальше от мыса.

– Держись! – крикнул Сагитт, плывший сзади.

Он подплыл и успел схватить за камеру. Ему на подмогу поспешил Алексей, и вдвоем они помогли ей преодолеть опасный участок.

– Не отдадим тебя морю! – улыбался Алексей.

За крутым поворотом, за высоким скалистым мысом открывалась уютная бухта. Здесь было тихо, мирно, ни ветра, ни волн. Вечернее солнце освещало этот прелестный уголок. Бухту с трех сторон окружали и оберегали, словно гигантские ладони, высоченные гранитные скалы, поднимавшиеся вверх на добрую полусотню метров. Внизу у берега виднелся темный проем пещеры. Но войну напоминала огромная свалка сброшенных с вершины транспортных средств. У берега и в воде громоздились поломанные, покореженные легковушки, фургоны, грузовые машины разных марок, советские и немецкие.

Сталина плыла за Алексеем и любовалась чудесной бухтой, мысленно благодарила Костю, который привел их сюда. Чернышев уже достиг берега и шел с тяжелой поклажей на спине по пояс в воде, за ним двигался нагруженный Алексей. Сталина тоже подплыла и уже нащупала ногами дно. Перестав грести, она облегченно вздохнула и взяла в руки автомат, чтобы распутать и освободить шею от ремня.

Но в этот момент из-за свалки машин на берег выскочили трое мужчин, обнаженных по пояс, загорелых, давно небритых, заросших, лохматых, вооруженных немецкими автоматами.

– Руки вверх! – заорали они требовательно. – Бросай оружие!

Прогремела короткая автоматная очередь, гулко умноженная эхом.

Костя, а за ним и Алексей, понимая свою беспомощность, подняли руки.

– Выходи по одному и бросай оружие!

Сталина вздрогнула от неожиданности и тут же собралась. Она сердцем почувствовала смертельную опасность. Месяцы войны научили ее в любой обстановке, превозмогая страх, действовать быстро и решительно. Любовь была сильнее жалости к самой себе. Стрелять в Алексея, в ее любимого, пусть хоть и над головой, она никому и никогда не позволит! Ни немцам, ни кому бы то ни было! И она среагировала моментально. Сняв рывком предохранитель, Сталина в то же мгновение открыла прицельную стрельбу из своего автомата.

Двое свалились, как подкошенные, а третий, кинув оружие, бросился бежать, но был настигнут пулями, упал, задергался и отчаянно завопил:

– А-а-а!

– Мародеры! Дезертиры! – выкрикнул Сагитт, стаскивая из-за спины свой автомат.

Из темной пещеры, встревоженные пальбой и воплями, выскочили еще четверо вооруженных мужчин. Но их встретили пули, метко выпущенные Сагиттом. К голосу его автомата присоединились автоматы Чернышова и Громова.

Бой был коротким и беспощадным.

Перепрыгивая через тела убитых, Алексей метнулся к пещере и, не входя, крикнул в проем:

– Кто есть, выходи! Считаю до трех! А не то бросаю гранату!

Из пещеры никто не вышел. Там просто больше никого не было. Сагитт, с автоматом наизготовке, соблюдая предосторожность, мягкими кошачьими шагами, вошел в пещеру первым, обследовал все закоулки и радостно крикнул:

– Пусто!

Сталина, Алексей и Костя опустили автоматы, облегченно вздохнули и, улыбаясь, переглянулись.

– Сволочуги! – выругался Костя. – Я слышал, что на берегу в пещерах орудуют дезертиры и мародеры, но никак не хотелось в такое верить.

– Нарвались! – сказал Алексей и добавил: – Если б не Сталина, нам бы всем хана!

– Верно! – подтвердил Костя. – Мародеры никого б не пожалели.

Сталине было приятно услышать похвалу, особенно из уст Алексея Громова.

– Да я что? Сердце ушло в пятки, а в руках автомат… Себя спасала, ну и вас тоже!

– Летят! – выдохнул Алексей. – Ложись!

Послышался гул моторов, который быстро нарастал. Из-за мыса вылетели два немецких самолета на бреющем полете. Обстреляв бухту длинными пулеметными очередями, они так же быстро скрылись за другим высоким мысом, полетели в сторону Херсонеса.

В бухте стало тихо; успокаивающе монотонно шуршали мягкие волны, перебирая прибрежные мелкие гладкие камешки. Огненно-пунцовый шар солнца опускался к горизонту, и морская гладь казалась розовой, словно была подкрашена кровью погибших воинов. От скалистой стены, разогретой за день, шло тепло.

Алексей поднялся, по привычке отряхнулся, хотя никакой пыли на галечнике не было.

– Пока светло, надо осмотреться, – сказал он, – обследовать бухту.

– И завалы машин, – добавил Костя.

На следующее утро, едва забрезжил рассвет, закипела работа. Трудились под палящими лучами солнца весь день, с перерывами, когда налетали самолеты или обстреливали бухту торпедные катера. В огромной свалке автомашин, а многие из них в спешке сбрасывались вместе с грузом, нашли ящики с инструментом, буксирные канаты, лопаты, пилы, топоры…

Распоряжался Костя, который знал, как вяжут плоты на Волге. Основой плота, по его выбору, послужил уцелевший деревянный кузов армейского грузовика, который общими усилиями подтащили к берегу. К нему со всех четырех сторон добавили борта наших и немецких автомашин, снятые покрышки с надутыми камерами, и все деревянное, что могло держаться на воде.

Вытащили из воды куски брезента, которые нашел под водой Алексей. Их высушили на солнце и соорудили парус. Но попользоваться им так и не успели. Подняли на мачту раньше времени, захотели полюбоваться. А тут, как на грех, выскочили из-за мыса два торпедных катера. Несколько очередей крупнокалиберных пушек превратили парус, который стал хорошей мишенью, в дырявые лохмотья.

– Конфискуем твое байковое одеяло и простыни, – сказал Костя, обращаясь к Сталине. – Неси сюда!

Из них сделали дырявому парусу второй слой, укрепили его.

– Видишь, пригодились, – сказала она Алексею и, вытерев пот со лба, показала ему кончик языка. – А ты ворчал!

Глубокой ночью, когда над морем взошел тонкий серпик молодого месяца, Алексей Громов подал короткую команду:

– Отчаливаем!

Костя и Сагитт, оттолкнув плот от берега, вскочили на него. Каждый занял свое место, уготовленное заранее, и стали грести лопатами, которые заменили им весла. Мужчины – широкими совковыми лопатами, Сталина – простой, с длинной ручкой. Гребла с радостью, уверенная, что плот увозит ее к счастью. Когда вышли из закрытой бухты на морской простор, теплый ветер наполнил самодельный парус.

– Юго-восточный! – определил Сагитт, подняв наслюнявленный палец.

– То, что нам надо! – сказал весело Костя. – Курс на Кавказ!

Бухта осталась позади, и берег удалялся. Все четверо молча смотрели туда, где за Херсонесом виднелся Севастополь. Он был виден в темноте по редким огонькам и языкам пожаров, по сполохам огня и космам дыма, которые поднимались в разных местах, особенно в центре города, и эти живые огни отражались в темной глади моря, они дрожали, переливаясь и распадаясь золотыми бликами.

Алексей Громов смотрел на город, ставший родным и близким его сердцу. Там, в развалинах кварталов, осталась частица его души, а на дне бухты в матросском кубрике крейсера «Червона Украина» его спортивные призы, завоеванные на рингах Севастополя и Москвы, чемпионские медали, кубки, дипломы, грамоты… А в Феодосии Лара спасла и сохранила! Алексей с теплотой и нежной благодарностью вспомнил о Ларе, о Леонаре Шнайдер, близкой и милой его сердцу подруге детства и юности. Она, Лара, рискуя собой, под обстрелом, в оккупированной Феодосии, вынесла из разрушенного дома Громовых и спасла его, Алексея, первые спортивные дипломы и грамоты… Как она там, в снова оккупированной Феодосии?

В эти минуты сверху, с крутого высокого берега по морю заскользил белый луч прожектора, хищно осматривая пространство, и застрочил немецкий пулемет длинными очередями. Пули быстрыми светлячками зашлепали по воде. Алексей смотрел на Севастополь, на Крым и не чувствовал потери, и страха смерти не ощущал. Он в боях на ринге приучил себя ничего не бояться и всегда идти вперед навстречу опасности. Его сердце было наполнено жизненной силой, потерям и смерти негде было вместиться, все его существо было заполнено своим счастьем. Три раза он был ранен, три раза чужая сталь врывалась в его тело, но так и не смогла натворить смертельной беды, и боксер с морской душой трижды оживал вновь. Алексей Громов был убежден, что он обязательно уцелеет до конца военной битвы и увидит торжество нашей победы.

Алексей Громов стоял на плоту, как на палубе корабля при качке, по-матросски широко расставив ноги. В порванной тельняшке, с марлевой повязкой на голове и автоматом на груди. Рядом, прижимаясь к его плечу, стояла Сталина Каранель, тут же находились Константин Чернышов и Сагитт Курбанов. Все смотрели на крымский берег, который медленно уходил в черноту ночи, и мысленно прощались с ним. Алексей одной рукой обнял Сталину, а другую поднял и сказал то, что у каждого было на уме и в сердце:

– Мы еще вернемся!

– Обязательно вернемся! – громко и убежденно-уверенно произнесла Сталина. – Обязательно!

Алексей Громов поднял руку и погрозил в сторону темного берега, в сторону гитлеровцев своим кулаком, от которого падали на пол противники на ринге, а в рукопашном бою замертво валились враги.

– Мы еще вернемся в Крым!.. Вернемся!

Но до тех радостно-торжественных дней было далеко, нужно было провоевать еще два долгих года, одержать победу в Сталинградской битве, самом грандиозном сражении во Второй мировой войне, когда в развалинах города с каждой стороны схватились в смертельной схватке по миллиону бойцов, а потом одержать верх в битве на Курской дуге, в самой крупной танковой битве, когда на Прохоровском поле сойдутся по тысяче танков с каждой стороны, разорвать блокадное кольцо вокруг Ленинграда… И после этих побед, в апреле 1944 года советские войска с двух сторон – с Перекопа и высадившись на Керченском полуострове, сломив сопротивление гитлеровцев, устремятся к Севастополю.

Гитлер придавал огромное значение морской крепости в Крыму. Во главе армии, которой предстояло оборонять Севастополь, будет поставлен генерал-инженер Э. Енеке, крупнейший специалист в области фортификации и крепостей. За всю мировую войну это будет единственный случай!

Вокруг Севастополя будут возведены два мощнейших оборонительных рубежа, четыре укрепленных полосы, сотни дотов и минных полей. В дотах и окопах засядут вооруженные до зубов солдаты лучшей из лучших армий, ветераны знаменитой 17‑й армии, гренадерские полки которой маршировали по покоренным столицам Европы, по Елисейским полям Парижа, топтали польские знамена в Варшаве и отчаянно дрались на Кавказе.

Советские войска начнут штурм на рассвете 5 мая 1944 года, и через пять дней, 9 мая, над Севастополем взовьется красный флаг! Врагам понадобилось почти год, долгих 250 дней, чтобы войти в Севастополь, а нашим войскам – пять дней!

Остатки немецких войск будут бежать на мыс Херсонес в надежде спастись там, где два года назад они безжалостно добивали раненых и изможденных защитников Севастополя. А теперь эти вояки станут трусливо поднимать руки вверх, пускать себе пулю в висок, и, спасаясь от русских танков, толпами падать с круч на острые камни. И прибрежные воды снова будут окрашены кровью, кровью врагов, и на волнах снова заколышутся тысячи трупов…

Вечером 9 мая 1944 года радио Москвы сообщит радостную весть о взятии Севастополя! По приказу Верховного главнокомандующего маршала Сталина в тот же вечер, вернее, уже в полночь на 10 мая Москва будет торжественно салютовать героическим войскам 4‑го Украинского фронта и морякам Черноморского флота двадцатью четырьмя залпами из 324 орудий!

А ровно через год, 9 мая 1945 года, в поверженном Берлине, где в глубоком бункере Гитлер, опасаясь справедливого суда народов, покончит жизнь, приняв крысиный яд, в столице фашистского рейха будет закончена Великая Отечественная война. Гитлеровские фельдмаршалы подпишут акт о полной и безоговорочной капитуляции, а над рейхстагом будет реять алое Знамя Победы!

Но до тех победных дней нужно было еще воевать и воевать…

Москва – Крым – Москва.