Мы-курги

9 Проклятые богиней

Кавери ответственна не только за появление прекрасной реки в Курге. Она оказалась повинной еще в одном. В существовании особой группы, которая называется амма-курги. Амма — значит мать. История появления этой группы весьма противоречива. Противоречива и легенда, повествующая об этом. Она несколько по-иному освещает жизнь самой богини и ее отношения с мудрецом Агастьей. Легенда, упомянутая в предыдущем очерке, изложена в священной книге «Кавери-пурана». Такие книги писали брамины. В «Кавери-пурана» они превратили богиню Курга в жену Агастьи и постарались найти Кавери родственников среди индусских богов. Поэтому их легенда о богине выглядит весьма респектабельно. Но то, что рассказывают в самом Курге о богине, звучит несколько по-иному и свидетельствует об иных взаимоотношениях богини с брамином-мудрецом. Такие вещи в истории случаются нередко. Легенда народа обрастает подробностями, которые придумывают те, кто приносит или хочет принести в этот народ чужую ему религию. Подробности меняют смысл легенды и заставляют ее служить чужим богам. Так, очевидно, произошло и на этот раз.

Теперь послушайте легенду.

Действительно, у мудреца Каверы была дочь Кавери. Правда и то, что он хотел видеть ее женой риши Агастьи. А вот сама Кавери этого не хотела. И в реку она превратилась не оттого, что скучала по Агастье, а потому, что решила сбежать от его приставаний. Упрямый Агастья нагнал Кавери в Кодианаде и остановил ее. Он долго убеждал ее стать его женой, но Кавери отказывалась. Тогда Агастья уговорил Кавери прибегнуть к арбитражу кургов. Уверенная в симпатиях своего народа, Кавери согласилась. Агастья призвал девять славных и знатных семей.

— Считаете ли вы, что Кавери должна стать моей женой или нет? — спросил он у собравшихся.

Курги молчали, так как ответить на этот вопрос сразу было нелегко. Обе конфликтующие стороны, и богиня Кавери, и риши Агастья, были довольно могущественны. И конечно, «инакомыслящие» будут ими наказаны. Курги это ясно сознавали. Но они оставались кургами и считали, что если их вовлекли в этот божеский конфликт, то они должны занять свою позицию в нем. Самый старый из них вышел и остановился перед Агастьей.

— Великий мудрец, — сказал он, — дай нам немного времени, чтобы разобраться. Потом мы сообщим тебе свое мнение.

Агастья дал им это время, и они удалились на совещание. Когда курги вернулись, Кавери с надеждой посмотрела на тех, кому покровительствовала и кого всегда защищала. Но она увидела странную картину. Курги возвращались, разбившись на две группы. В одной из них было три семьи, в другой — шесть. И тревога закралась в ее сердце. Она поняла, что мнения разделились. Представитель трех семей подошел к Кавери и сказал:

— Мы решили, что ты не должна убегать. Стань верной женой Агастьи.

От второй группы отделился седобородый старейшина. Он не смотрел на Агастью.

— А мы решили другое, — смело заявил он. — Никто не может заставить женщину против ее воли стать чьей-либо женой. В Курге нет таких законов. Наши женщины сами выбирают себе мужей. И если Кавери не согласна, то это ее право. И мы будем защищать это право.

Агастья перестал потирать руки, улыбка сошла с его лица и он сердито затопал ногами на старейшину. Но старейшина не испугался и остался тверд.

— Так вот вы какие?! — закричал на старейшину мудрец. — О вас заботишься, беспокоишься о вашей богине, а вы платите черной неблагодарностью!

— Наша богиня должна соблюдать наши обычаи, — с достоинством возразил старейшина.

— Я вам покажу обычаи! — снова закричал Агастья. — Я вас всех проклинаю! Пусть ваше потомство уменьшится! Пусть рис не растет на ваших полях! Пусть ваши коровы не дают вам молока! Пусть…

Тут Агастья задохнулся от гнева. Он не находил больше слов, и его фантазия исчерпалась.

Тогда настала очередь Кавери.

— С каких это пор, ты, Агастья, распоряжаешься на земле, принадлежащей мне? С каких это пор ты проклинаешь мой народ и обрекаешь его на голодную смерть? Отвечай!

Но Агастья молчал. Он понял, что показал себя перед Кавери не с лучшей стороны.

— Молчишь! — рассердилась Кавери. — Теперь все слушайте меня! Я снимаю проклятье этого бездельника с шести семей, заступившихся за меня. Но я проклинаю тех, кто поддержал Агастью. Они и их потомство уменьшатся в числе. Умереть голодной смертью и им не дам, но отныне остальные курги не будут иметь с ними дела. И называться они будут по-другому: амма-курги.

И, круто повернувшись, она устремилась прочь. Агастья сделал жалкую попытку ухватить ее за голубые одежды, но одежды вздулись, забурлили и ударили холодными сильными струями реки по жадным рукам неудачливого мудреца.

Проклятые богиней, согласно этой легенде, положили начало целой отдельной группе, которая называется амма-курги. Они оставались кургами по своим обычаям, праздникам и одеждам. Они продолжали почитать Кавери как мать-богиню. Но запятнанные низкопоклонством перед браминским мудрецом, они стали подражать браминам. Они знали, что брамины — высшая каста. Поэтому они, проклятые богиней, объявили себя высшими по отношению к остальным кургам. И хотя курги не признали этого, амма-курги упрямо продолжают считать себя таковыми. Они стали носить браминские шнуры «дважды рожденных», соблюдать вегетарианскую диету, молиться индусским богам и даже служить жрецами. Они стали распространять легенду о том, что они потомки отца-курга и матери-браминки с Малабара. И даже начали себя называть «каверийскими браминами». Потомками тех браминов, которых привел с собой в леса Курга мудрец Агастья. Но хотя они считают себя более «высокими», никто из кургов не добивается чести для своей дочери быть выданной за амма-курга или для своего сына невесты из «высокой» группы. Брачных отношений у амма-кургов с остальными кургами не существует. Они давно уже превратились в изолированную группу, напоминающую своими традициями касту. Сейчас их около тысячи человек, и расселены они в основном в Южном Курге.

У каждого народа есть история легендарная и действительная. И часто действительная история зашифрована в легенде, как это произошло с амма-кургами. Попробуем расшифровать эту историю и выяснить, как же в действительности образовалась группа амма-кургов.

Когда-то курги были племенем и имели свою родовую организацию. Во многих индийских племенах существовали так называемые фратрии, объединявшие определенное количество родов. Между этими фратриями уже на поздней стадии не было брачных отношений. И амма-курги, на мой взгляд, — пережиток такой фратрии. Фратрия эта, по всей видимости, в своей основе была матрилинейна. На это указывает общая прародительница амма-кургов — мать-браминка, слово «амма» — мать в названии бывшей фратрии, связь амма-кургов (правда, не очень удачная) с верховной богиней Кавери. Можно также предположить, что именно эта почти исчезнувшая фратрия и поставляла в отдаленные времена жрецов для всего племени. Пожалуй, христианский миссионер Мёглинг был прав, когда написал об амма-кургах: «Я полагаю, что они всегда носили кургскую одежду, ничего не знали о браминских привилегиях и знаках различия и отличались от остальных только тем, что могли быть жрецами». Вполне вероятно, что амма-курги являются остатками древнего жречества. Но о том, что собой представляли эти жрецы, мы можем только догадываться. Было время, когда они жили в уединенных горах Курга и ничего не знали ни о священных индуистских книгах, ни об индусских богах. Все это вместе со шнурами «дважды рожденных» и легендами о браминском происхождении пришло к ним позже. В истории Курга произошло на первый взгляд парадоксальное явление. Индуизм, чуждая кургам религия, проник к ним через собственное жречество. Жрецы первыми признали индусский пантеон, прочли священные книги и сослались на авторитет чужих богов, когда объявили себя браминами — высшей жреческой кастой. Что могло заставить их это сделать? Скорее исего упадок собственной религии и потеря влияния па собственный народ. Произошло это, по всей видимости, тогда, когда разрушалась племенная организация, когда появились новые экономические и социальные отношения. Старые, испытанные боги стали терять силу, а с ними теряли авторитет и жрецы. И тогда жрецы прибегли к чужим богам, пытаясь с их помощью поддержать свой авторитет. Но процесс этот растянулся на многие века. Чужие боги одержали нелегкую победу. Однако эта победа больше походила па поражение, столь противоречивой она была. А жрецы, призвавшие на помощь индусских богов, так и не восстановили своего влияния на подопечный народ. Поэтому они замкнулись в себе, отгородились от остальных, объявив себя «высокими», но не получив почестей, подобающих таковым. Ибо эти почести со временем приобрели в Курге иной критерий. Критерий богатства и преуспевания. У бывших жрецов не оказалось ни того, ни другого. Те, которые называют себя браминами и гордятся этим, не заняли подобающего места на иерархической лестнице современного мира. Амма-курги в основном мелкие землевладельцы, портные, низко оплачиваемые клерки, а иногда и просто неимущие. Они все чаще вспоминают проклятие богини, и им кажется, что оно было более всеобъемлющим, чем об этом сказано в легенде…

Небольшая деревенька неподалеку от Титимати. Несколько домов, крытых рисовой соломой, разбросанных на значительном расстоянии друг от друга. Маленькие клочки тщательно ухоженных рисовых полей, перегороженных низкими глиняными изгородями, похожими на дувалы. В одном из домов живет мой знакомый Нанджумайя. А вся деревня принадлежит амма-кургам. Я вхожу в узкий двор и уже от калитки слышу, как стучит швейная машинка. Она стучит в доме Нанджумайи с утра до вечера. Пока нет работы на полях, ее хозяин шьет, низко наклонив седеющую голову.

Я иду через двор и на некоторое время задерживаюсь у священного дерева «тулси». Деревце посажено в каменный ящик, заменяющий ему горшок. По углам ящика в четырех глиняных плошках горит огонь. Я знаю, что каждое утро его по кургскому обычаю зажигает жена Нанджумайи, старшая женщина в доме. Обычай кургский, но священный тулси — дерево индусских богов.

Машинка перестает стрекотать, и я понимаю, что меня заметили. На крыльце узенькой веранды появляется Нанджумайя и тяжелой, шаркающей походкой направляется ко мне. На его морщинистом лице лежит печать нелегких забот. Он подходит к тулси и протягивает руку к огню светильника. Пальцы на руке слегка скрючены и уже не разгибаются. Это от тяжелой работы, которая выпала на долю Нанджумайи.

— Молитесь? — спрашивает он меня, кивая на деревцо.

— Нет, — отвечаю я. — Думаю.

— А мы вот молимся, — с каким-то вызовом говорит он. — Только мы имеем такие деревья.

— Ну что ж, молитесь и имейте на здоровье.

— Дерево есть, а вот здоровья нет, — смягчается он. — Зайдете? У нас сегодня есть горячее молоко.

Я иду вслед за Нанджумайей, поднимаюсь на веранду и сажусь на деревянную скамью, которую хозяин поспешно очищает от вороха обрезков. На веранде висят литографии индусских богов. Такие же литографии украшают стены небольшой молитвенной комнаты, которая в любом другом кургском доме считается обиталищем духов предков. Но здесь обитатели другие. На полке под литографиями стоит несколько бронзовых фигурок: Шива, Парвати, Кришна. Я знаю, что Нанджумайя каждый день молится этим богам. Он делает все, как положено браминскому жрецу. Читает мантры, курит благовония, священнодействует с цветами и сандаловой пастой. Нанджумайя вполне грамотный жрец-брамин, и его не стыдно пригласить для свершения индусского ритуала в любой дом. Но его не приглашают, ибо в домах Курга блюдут иные ритуалы, для которых не нужны новоявленные брамины. Поэтому Нанджумайя, как и многие другие амма-курги, остается жрецом-любителем, жрецом для себя.

Любительство редко приносит доход. Чтобы прокормить семью, Нанджумайе приходится шить па машинке и пахать землю. Для последнего у «высокого» Нанджумайи есть пара быков и деревянный плуг. Он ходит за плугом сам. Батраки ему не по плечу. Когда плуг лежит во дворе, стучит машинка.

В доме три маленьких комнаты. В них живут братья Нанджумайи с семьями. Этот дом не похож на кургский дом предков. Дом предков тоже не по плечу. Его надо содержать в порядке. Тем же, чем располагает Нанджумайя, этого не сделаешь. Поэтому приходится довольствоваться обычным деревенским домом. Этим же довольствуется большинство амма-кургов. Только четыре семьи из них имеют дома предков. Я пью горячее молоко, которым меня угощает жена Нанджумайи, и размышляю о судьбе амма-кургов.

— О чем вы думаете? — спрашивает хозяин.

— Об амма-кургах, — отвечаю я.

— Как? — не сразу понимает меня Нанджумайя.

— Да вот так, ваши предки были могущественными жрецами, а вы все потеряли.

Нанджумайя опускает голову и почему-то долго молчит.

— Почему так получилось? — говорит он. — Я думаю, что многое в жизни зависит от того, на кого или на что ты ставишь. Наши предки-жрецы ставили на сильных богов и сами были сильными. Потом настали другие времена, и появились другие боги. Мы не заметили главного из них — богатство. Мы не поставили на него. Нам казалось, что боги браминов могут все. Оказалось нет. Поставить на главного бога мы уже не можем. Слишком поздно. Он отвернулся от нас.

Мысль Нанджумайи поражает меня своей глубиной и неожиданностью. Она удивительна для малограмотного крестьянина. В ней заложен свой философский смысл. И я еще раз убеждаюсь в том, что не книги рождают настоящих философов, а жизнь.

Я прощаюсь с Нанджумайей и вновь иду по узкому двору. Прохожу мимо лежащего на земле деревянного плуга, и стрекот швейной машинки сопровождает меня до калитки. В этой машинке и плуге теперь главная надежда потомка кургских жрецов, не сумевшего вовремя найти своего главного бога.