Мы-курги

11 Священный лес

— Вот здесь, — сказал Мудамайя, показывая на пирамидку, сложенную из камней, — и погребли Чиннаппу.

— Значит, все это не легенда и не сказка, а было в действительности? — спросила я.

— Конечно, — ответил Мудамайя. — Все произошло на самом деле в те далекие времена.

…В ночь новолуния, в месяц Быка в священном лесу богини Мандатаввы громко и тревожно забили барабаны. Барабаны в эту ночь били каждый год. Но сейчас они звучали как-то по-особенному. Их бой разносился далеко и был слышен в крайних домах деревни. В тех, которые примыкали к священному лесу. В домах царили предпраздничное оживление, и только в одном из них было тихо. Казалось, что дом вымер. На самом же деле в доме были люди. Много людей. Они сидели молчаливые и сосредоточенные на скамьях центрального зала. В зале было темно, и только огонек священной лампы освещал вход в комнату предков. Бой барабанов здесь был хорошо слышен. И чем громче он звучал, тем напряженней становились позы людей. Казалось, люди приросли к скамьям и не хотели от них отрываться. Они ждали чего-то, и это ожидание давило на них.

Где-то в темноте прокричал три раза ворон. Глава семьи, согнутый старик с резкими чертами лица, вздрогнул и низко опустил голову. Еще несколько мгновений он оставался неподвижным, затем сбросил с себя оцепенение и тяжело поднялся.

— Пора, — сказал он. — Чиннаппа, выполняй свой долг.

Чиннаппа, молодой кург, широкоплечий и тонкий в талии, поднялся и, ни на кого не глядя, подошел к священной лампе. Остальные стали за его спиной.

— Во имя вас, духи предков, во имя тебя, богиня Мариамма, — начал старик.

Юноша шевельнул губами, и какой-то странный звук сорвался с них. Его плечи опустились, и руки бессильно повисли вдоль тела. Старик повернулся и мягко произнес:

— Повторяй, Чиннаппа.

— Повторяй, — печальным эхом откликнулись другие.

Чиннаппа усилием воли стряхнул с себя оцепенение.

— Во имя вас, духи предков, во имя тебя, богиня Мариамма…

Голос юноши звучал безжизненно и тихо. На какое-то мгновение смолкли барабаны в священном лесу. И только этот голос, похожий на шелест осенних листьев, оставался в доме.

— Во имя вас…

Какая-то тень, похожая на подстреленную птицу, метнулась к лампе. Тело юноши напряглось, но он не повернул головы.

— Мать, отойди! — повелительно сказал старик. — Он мужчина и воин. Женщине здесь не место.

Женщина судорожно всхлипнула, но повиновалась. Когда все было кончено, сто человек избранной окки молчаливо потянулись к священному лесу. Они шли не торопясь, печально опустив головы. Их движения были скупы и сдержанны. И только та женщина время от времени начинала отчаянно биться в руках державших ее родственниц. Женщина была матерью Чиннаппы ― того самого, на которого выпала в эту ночь новолуния честь быть принесенным в жертву самой богине Мариамме. Они вошли в лес. Их окружили деревья, верхушки которых тревожно шумели под порывами ночного петра. Бой барабанов становился все ближе. Наконец, деревья расступились и открылась небольшая поляна. Над ней бесстрастно и холодно стоял голубоватый серп молодой луны. На невысоком холме посередине поляны горел большой костер. Он освещал собравшихся здесь людей и высокий вертикальный камень богини Мариаммы. Пламя костра трепетало и моталось над порывами ветра, и причудливые тени скользили по свежей траве поляны. Они задевали вертикальный камень, и казалось, что он оживает, двигается и протягивает руки. Длинные и жадные руки, требующие жертв.

Ритм барабанов участился, стал суше и четче. И под этот бой молчаливо и отрешенно закружились вокруг платформы, где стоял камень, танцоры в черных купья. Полы купья развевались, руки-крылья плыли в пламени костра, и танцоры были похожи на больших черных птиц — предвестников бед и несчастий. Ноги их двигались слаженно и ритмично. Звук их шагов сливался с барабанным боем, и людям казалось, что сама земля отзывается на эти шаги барабанным звуком. Так могли танцевать только воины перед битвой. Лица танцоров были темны и замкнуты. Они танцевали в честь богини Мариаммы, в честь духов ушедших предков, в честь предстоящей жертвы. Перед камнем-богиней лежал меч.

Жрец Мудамайя с седой всклокоченной бородой, завернутый в бело-красные одежды, читал заклинания над мечом. Он поднимал темное лицо к камню, вопрошал что-то и подносил глиняный светильник к богине. Язычок светильника освещал выбоины и вмятины на камне. Дым благовоний из кокосовых плошек поднимался к лицу жреца, и тот втягивал его, прикрыв глаза тяжелыми веками. Он ждал. Ждал терпеливо и покорно, как это делал каждый год в эту ночь. Но камень оставался неподвижным. Только скользящие тени оживляли его. Но это было не то. Не настоящее. Дым ел ноздри, и от него начинали слезиться глаза. Сквозь эти невыкатившиеся слезы жрец снова стал рассматривать камень. Радужные отблески пламени легли на его поверхность. Черные крылья танцоров стали исчезать, растворяясь в каком-то призрачном тумане. Радужные отблески дрожали, как и слезы в глазах жреца, И в этом дрожании и движении сквозь синий дым благовоний перед ним стали возникать знакомые черты. Удлиненные глаза и резко очерченный жестокий рот. Но жрец еще не был уверен, что это то — настоящее. Он, не мигая, продолжал смотреть на плывущие черты и наконец увидел, как дрогнули в усмешке уголки этого жестокого рта. Жрец взмахнул руками и вскрикнул. Мариамма явила свое лицо. Жертва будет принята.

Круг танцующих распался, умолкли барабаны. И только где-то в ночном лесу прокричала ночная птица, как будто почувствовала что-то недоброе. Жрец недовольно покосился в сторону птичьего крика. В другой раз это могло быть дурным предзнаменованием. Но сейчас Мариамма явила свой лик, и это уже было неважно. Он поднял меч и воткнул его рукояткой в землю, закрепив ее тяжелыми камнями. Лезвие меча стояло чуть наклонно, но этого было достаточно. Налетел порыв ветра, и пламя костра вспыхнуло с новой силой. Его блики легли на полуобнаженное тело Чиннаппы, напряженное и сильное.

Жрец, не отрываясь, смотрел на юношу, и под этим взглядом в Чиннаппе происходило что-то, доселе ему неведомое. Стоявшие вокруг исчезли, деревья слились с ночью, а пламя костра как будто повисло в воздухе. И только лезвие меча, такое отталкивающее и в то же время привлекающее, осталось реальным в этой странной ночи. Ничего, кроме этого лезвия, оружия богини. Еще минута — и оно тоже может исчезнуть, и тогда жертва, его, Чиннаппы жертва, не состоится… Он рванулся к мечу…

Тишину разорвал крик ужаса и отчаяния. Это кричала мать Чиннаппы. Но ее быстро увели. Из холодеющего тела Чиннаппы хлестала кровь, стекая с платформы, на которой стояла гранитная богиня с каменным сердцем. И снова, на этот раз освобожденно и торжественно, забили барабаны. Страшная маска с жестоким ртом поплыла в танце. Пламя костра металось, стараясь достигнуть этой маски и жреца, который под ней скрывался. Но жрец был недосягаем. Он грозно стучал пятками по земле и размахивал окровавленным мечом. Он уже не был жрецом. Он был вместилищем богини Мариаммы, и маска подтверждала это. Он танцевал «дьявольский» танец. Танец, который должен был убедить людей в справедливости содеянного и в неизменной силе богини Мариаммы и его, Мудамайи, жреца и оракула. Он был неутомим.

Полночи били барабаны, полночи танцевал жрец. И наконец Мариамма заговорила. Она кричала резким голосом Мудамайи и предвещала благосостояние окки Чиннаппы.

Ночь новолуния в месяц Быка кончалась. Серп лупы побледнел и скрылся за деревьями. Багровая заря, похожая на кровь, разродилась первыми лучами солнца. Но на поляне уже никого не было. И только вертикальный камень непреклонно стоял на своей платформе.

…Я обошла пирамиду. Она была невысокая. Чуть ниже метра. Ее венчал плоский камень, а на камне лежали осколки двух терракотовых фигурок — собаки и лошади.

— Что это? — поинтересовалась я.

— Это ему, — ответил Мудамайя. — Наши подношения. Теперь он охотится вместе с другими духами предков в этом лесу. Мы, смертные, здесь не можем охотиться. Священный лес только для духов предков.

В священный лес богини Мандатаввы я попала через пятьсот лет после описанных событий. Лес был расположен неподалеку от деревни Коттур, в которой теперешний Мудамайя служил жрецом. Он-то и привел меня в этот лес. Священный лес богини Мандатаввы не единственный в Курге. Сохранилось еще немало таких лесов, где стоят древние святилища и древние погребения в виде пирамидок, сложенных из камней. Здесь, в этом лесу, люди многое сохранили так, как было пятьсот лет тому назад, а может быть, и больше. Та же небольшая и уютная поляна. В тот день она была освещена ярким солнцем. В лесу пели птицы. На всем лежала печать какой-то успокоенности и безмятежности. И мне трудно было поверить, что была когда-то «ночь новолуния в месяц Быка». Но могила Чиннаппы подтверждала когда-то случившееся. Рядом с ней стоял холм, на котором в ту ночь горел ритуальный костер. Собственно, это был даже не холм, а солидная гора пепла от костров, пылавших здесь. Костры эти горят и сейчас. И каждый год в ночь новолуния здесь приносят жертву, но уже не человека, а свинью или петуха. Жрец по-прежнему исполняет здесь свой «дьявольский» танец и вещает от имени богини. Тут же рядом с погребением Чиннаппы и холмом из пепла стоит круглая каменная платформа. На платформе лет двадцать назад воздвигли небольшой домик-алтарь, который укрыл священный камень богини Мариаммы.

Мы поднимаемся с Мудамайей на платформу и входим в алтарь. Здесь сумрачно. Окон нет, и свет проникает только через открытую дверь. В центре алтаря на невысокой платформе стоит гранитный вертикальный камень. Это — изображение богини Мариаммы. Высота камня — около полутора метров. Позади камня на стене два скрещенных старинных меча. Лезвия местами покрылись ржавчиной.

— Одним из них проткнул себя Чиннаппа, — сказал Мудамайя. — Другие до него тоже так делали.

Под низким потолком алтаря висят две деревянные маски. Мужская и женская. В пустых глазницах масок, обведенных черной краской, затаилось что-то зловещее. Рядом с масками два маленьких деревянных щита. Я разглядываю все это, и мне начинает казаться, что где-то бьют страшные ночные барабаны. Мудамайя как будто угадывает мою мысль.

— С тех пор, — говорит он, — здесь почти ничего не изменилось. Разве что вот этот павильон.

Павильон стоит чуть поодаль от храма. Теперь в ночь новолуния в нем сидят знатные курги — плантаторы, адвокаты, учителя. Они приходят посмотреть на «дьявольские» танцы и напомнить о себе богине Мариамме.

Куда бы я ни ступила в этом, лесу, все было связано с богиней Мариаммой, но лес почему-то назывался именем богини Мандатаввы. Я не могла понять, в чем дело. И наконец не вытерпела.

— Причем же здесь богиня Мандатавва? — спросила я жреца. — Ведь лес, кажется, зовется ее именем.

Мудамайя смутился и стал почему-то переступать с ноги на негу. Потом впал в глубокую задумчивость.

— Видите ли, — наконец начал он. — Видите ли, Мандатавва старшая сестра Мариаммы.

― Очень приятно, — сказала я. — Такие прекрасные леди.

― Вот именно, — обрадовался почему-то Мудамайя. — Прекрасные леди. Но женщины в святилище богини Мандатаввы не допускаются. Святилище рядом, но женщины не допускаются… — вздохнул он.

Мудамайя снова впал в глубокую задумчивость и время от времени бросал на меня косые взгляды.

― Ладно, — сказал он, на что-то решившись. — Пойдемте. Вам я покажу это место. Возьму ответственность на себя.

— А потом принесем очистительную жертву? — спросила я, памятуя свой предыдущий опыт работы в племенах.

— Обойдемся, — легкомысленно махнул он рукой.

И я поняла, что у цивилизованных кургов есть кое-какие преимущества перед теми, кто еще находится на стадии родового общества.

Мы углубились в лес и прошли, наверное, метров пятьсот, но никакого признака поляны не было. Наоборот, заросли становились все гуще. Неожиданно тропинка оборвалась, но это не остановило Мудамайю. Он нырнул в кусты и сделал мне оттуда знак следовать за ним. Я тоже нырнула в кусты и застыла в изумлении. Среди плотно стоявших высоких деревьев и сплошных зарослей кустарника была расчищена круглая площадка метров двадцати в диаметре. Эта площадка служила своеобразным полом гигантскому помещению, стены которого составляли мощные стволы деревьев, а крышей служил купол открытого голубого неба. «Архитектура» этого неожиданного лесного храма и его пропорции удивительно напоминали высокий зал готического собора. Таких храмов я еще не видела. Я все еще продолжала стоять, пораженная видом открывшегося мне зрелища.

― Куда вы смотрите? — голос Мудамайи вернул меня к действительности. — Богиня Мандатавва здесь, внизy, вверху ее нет.

Теперь только я заметила, что в центре площадки в квадрате, аккуратно выложенном камнями, лежало несколько плоских плит, на одной из которых стоял небольшой черный камень. Около камня располагались два светильника в глиняных плошках.

― Богиня Мандатавва, — указал Мудамайя на черный камень. — Здесь раз в три года мы устраиваем в ее честь праздник и приносим в жертву петуха.

Сколько лет этому святилищу? — думала я. — Пожалуй, оно древнее любого храма в Индии. Мне показалось, что такое святилище могли придумать только в каменном веке. Когда человек был неотделим от природы и знал, как использовать ее, чтобы создать такой храм. Храм самой природе и своим богам. Здесь не было ничего лишнего. Ни масок, ни павильонов, ни кирпичных алтарей. Только деревья, небо и грубо обработанный камень. Какое исчезнувшее племя создало это святилище, чтобы передать его тем, кто пришел позже? Чьей богиней была Мандатавва, старшая сестра Мариаммы? Боюсь, что мы уже не получим ответов на эти вопросы.

Память о многом хранят священные леса Курга. Неподалеку от святилища я наткнулась на каменную стелу, врытую в центре поросшего кустарником кургана. Стела была покрыта сверху донизу цветным мхом. Под мхом были высечены слон и слова незнакомого мне языка. Возможно, это был старый каннара — язык населения соседнего Майсура. Я не знала, что написано на стеле, мне было неизвестно, что таит в себе заросший курган. Безусловно, что-нибудь очень важное. Но пока все это охраняет богиня Мандатавва, живущая в священном лесу около кургской деревни Коттур…