Мы-курги

21 «…На третий раз я не вернулся»

Неподалеку от Меркары, чуть в стороне от дороги, у самого леса, стоит каменная плита. «Дважды я ходил на мусульман во имя раджи, — высечено на ней, — но на третий раз я не вернулся». Плита эта — памятный камень, один из тех, которые воздвигали в Курге и честь воина, погибшего вдалеке от дома. «…На третий раз я не вернулся». Ни имени, ни даты, ни места гибели. Просто и ясно — «не вернулся». Откуда не вернулся? С горного перевала на границе, который он оборонял вместе с другими от «вторгнувшейся в Кург армии мусульманского правителя? Или с того сражения, когда горстка кургов пыталась своей кровью спасти жизни обманутых вождей? А может быть, из того страшного плена, которому он предпочел смерть? Но камень молчит… Две фразы — это все, что он может сказать потомкам. Только две фразы. Это так мало, но и так много. Так мало слов и так много человеческих судеб и событий за ними…

Немногословность бывает очень емкой. Эту емкость порождает драматизм происшедшего и боль памяти о нем. Поэтому я смело могу назвать эту плиту „памятным камнем одного из наиболее драматических периодов история Курга. Того периода, когда курги воевали с сильными мусульманскими владыками соседнего могущественного государства Майсур.

Это только драматическая страница. Трагическую страницу Курга открыли те, кто впоследствии сжег и разграбил павшую столицу мусульманских правителей — Серингапатнам. Об этом придется сказать позже. А сейчас — о мусульманах из Майсура. И не только о них, но и о раджах из Курга, начало династии которых положил уже упоминавшийся в этой книге проповедник из того же Майсура.

Раджей называли майсурскими лингаятами, или приверженцами бога Шивы. Проходили десятилетия и даже века, и раджи превращались в настоящих кургов. Они женились на кургских женщинах, и в жилах их детей текла кровь воинственных и простодушных людей. Постепенно эта кровь вытеснила остальную, так же как духи предков и „дьявольские“ танцы вытеснили воспоминания об иных верованиях и боге Шине. Раджи постепенно забывали язык каннара, ибо их родным языком становился кодагу. Их дети, родившиеся в Курге, никогда не видели Майсура и не испытывали к этой стране, лежащей за горами, ни ностальгических чувств, ни чувств сыновней привязанности. Раджи, правившие Кургом с XVII века, были очень властолюбивыми. Их семьи дрались между собой за престол, время от времени претенденты убивали любимых родственников и даже детей, делили Кург и воевали с могущественными и непокорными кургскими кланами, каждый из которых в любой момент мог поставить на престол своего раджу. Иногда власть раджи становилась действительно прочной, и вожди кланов склоняли перед ней свои упрямые головы. Но это случалось редко. Чаще раджа бывал на положении „первого среди равных“ и играл роль крупнейшего феодала этой горной страны. Феодалы помельче и победней подчинялись ему неохотно, перечили ему и ссорились с ним, как со своими соседями. Кург раздирала феодальная усобица, и мужчины чаще брались за меч, чем за серп.

Курги привыкли к постоянным войнам и набегам и не мыслили себе жизнь без них. Они легко объявляли войну кому угодно, быстро собирались на нее и устремлялись на врага в предвкушении богатой добычи. Если они так поступали со своими, то с чужими затеять войну им ничего не стоило. И они затевали, Правда, сейчас трудно сказать, кто первый совершил набег: Кург на Майсур или Майсур на Кург. Фактом остается лишь то, что к моменту воцарения в Майсуре в 1763 году мусульманского владыки Хайдара Али отношения между обеими странами были напряженными, если не сказать враждебными. Фактом остается то, что силы обоих противников были несоизмеримы,

Хайдар Али и его сын и преемник Типу Султан, прославили свои имена мужественным сопротивлением английским завоевателям. Но не нужно забывать и того, что они были феодалами, вели завоевательные войны и пытались расширить свои территории за счет более слабых соседей. Находившаяся рядом маленькая горная страна привлекала их внимание, и они были не прочь присоединить ее к своим владениям. Курги не собирались присоединять к себе Майсур, им это было не под силу. Но, будучи кургами, они не останавливались перед набегами на владения могущественного соседа и пощипывали их, не углубляясь далеко в эти владения. С границ Майсура они гнали скот, везли награбленные сокровища, приводили пленных. Вряд ли эти набеги послужили причиной ответных рейдов конницы Хайдара Али в Кург. Он предпринимал их из других соображений. Ему хотелось узнать, что собой представляют курги и сколько нужно потратить времени, чтобы их „присоединить“. Он вел разведку набегами. Вот тогда курги и начали объединяться в отряды, которые, скрываясь в лесах и уходя под защиту горных перевалов, оказывали существенное сопротивление армии Хайдара Али. Многие из них уходили и больше не возвращались. И только плиты памятных камней напоминали людям о не пришедших домой.

Правление двух кургских раджей Мудду и Муддайи, сидевших на престоле четыре года — с 1766 по 1770 год, может считаться началом серьезных столкновений с армией Хайдара Али. Мудду и Муддайя были кузенами, и правили страной дружно и согласно. Хотя их было двое, они не стали делить Кург, потому что он был достаточно поделен и без них. Кузены, начавшие борьбу против Хайдара Али, умерли почти одновременно — в один год. Четыре года Кург не имел раджи, потому что претендентов оказалось слишком много, и ни один не хотел уступать другому. В борьбу за престол включились крупнейшие окки Курга. Борьба изматывала их и обессиливала, но никому из них не дала существенного перевеса. И тогда во имя власти в Курге совершилось первое большое предательство. Лингараджа, брат Мудду, обратился за помощью к Хайдару Али. Рейды в Кург сделали правителя Майсура крайне осторожным. Но теперь сама судьба посылала ему прекрасные возможности. От не совсем удачных рейдов можно было перейти к вмешательству но внутренние дела Курга. И вмешательству почти „законному“. Ведь Лингараджа был членом кургской Королевской семьи. А в Курге необходимо было навести порядок. У Хайдара Али хватило на это сил.

В 1774 году Лингараджа Первый был посажен на кургский престол. Курги роптали и косились на эмиссаров Хайдара Али. Они обвиняли Лингараджу в предательстве, но не знали еще размеров последствий этого предательства. Пока Лингараджа правил Кургом, Хайдар Али не очень беспокоил страну. Все, что ему нужно было, он делал руками кургского раджи, который забыл о достоинстве и независимости Курга. Он преданно смотрел в глаза могущественного соседа и пользовался его помощью, расправляясь с неугодными и непокорными соотечественниками. Как личность Лиигараджа был незначителен. У него были мелкие черты лица, глаза всегда глядевшие куда-то в сторону. Он не прославил свое имя яркими делами. Он был скучен и неинтересен как человек. Он был сер и пасмурен, как кургский осенний дождь. И так же как дождь, шелестящий по увядающим листьям, он шелестел словами, а мысли, заключенные в этих словах, расплывались и стекали, как мутные струйки дождевой воды. Эти мысли всегда были неясными и неопределенными. И конечно, незначительными, как незначителен был сам раджа. Значительным было только его предательство. Он умер в 1780 году при очень странных обстоятельствах. Но никто не стал выяснять эти обстоятельства, ни курги, ни сам патрон Хайдар Али. У последнего не было даже для этого времени. Хайдар Али спешил. Не успел рассеяться дым от погребального костра раджи, как он ввел армию в Кург. Она пробилась к Меркаре и заняла форт. Меркарский форт был самой большой крепостью в Курге, и владение им означало господство над горной страной. В Меркаре Хайдар Али оставил сильный гарнизон и своего губернатора. Губернатор немедленно обложил кургов высоким поземельным налогом. Отряды армии Хайдара Али скакали из конца в конец Курга и забирали то, что считали принадлежащим их правителю.

Хайдару Али нужны были деньги. Много денег. Он вел изнурительные войны против английской армии, стараясь отстоять независимость Майсура. В 1780 году он начал вторую войну против них. Во имя этой независимости он подавлял независимость других. В этом состояла драматическая противоречивость происходящего. И эта противоречивость давала англичанам большие преимущества. Хайдар Али считал завоевание Курга оконченным делом. Но все-таки он чувствовал себя там неспокойно. Поэтому в одну из ночей у дворца покойного раджи появился отряд всадников…

Свет факелов освещал лица прибывших. Ехавший впереди офицер спешился и в сопровождении двух солдат молча вошел во дворец. Солдаты оттолкнули слуг, пытавшихся загородить вход. Все трое прошли в правое крыло, где размещались покои двух мальчиков-принцев, сыновей раджи. Старшему из них — Вирарадже было шестнадцать лет. Появление солдат с факелами разбудило принцев. Старший, почувствовав опасность, загородил собой младшего.

— Собирайтесь, — приказал офицер.

— Куда? — спросил испуганный Вирараджа.

— Не твое дело! — ответил офицер. — По высочайшему повелению султана Майсура. Собирайтесь живее!

Две оседланные лошади ждали их у ворот дворца. Принцев везли всю ночь, а потом еще день. В конце дня, когда горы Курга остались позади, на равнине показалось приземистое здание незнакомой крепости.

— Что это? — спросил Вирараджа офицера.

— Перияпатна, — ответил он. — В этой крепости будете жить.

— Долго? — поинтересовался младший.

— Может быть, всю жизнь.

Их поселили в этой крепости. Через некоторое время они узнали, что являются заложниками Хайдара Али. Стража, находившаяся в крепости, была слишком многочисленной для двух кургских мальчиков.

Кажется, Хайдар Али сделал все, чтобы обезопасить себя в Курге. Оба наследника престола находились в заточении в далекой крепости. А по Кургу ползли слухи, что их обратили в ислам, и они уже потеряны для собственной страны. В Меркаре стоял сильный гарнизон, и отряды майсурской конницы быстро подавляли вспышки недовольства.

Губернатор правил Кургом властной рукой, и дань с завоеванных земель регулярно поступала в казну правителя. Хайдар Али не беспокоился за Кург даже гогда умирал. Его сын и преемник Типу Султан, умный и энергичный, тоже поначалу не беспокоился. Беспокоились курги. Они не привыкли подчиняться военной силе, кому бы она ни принадлежала. Независимые и свободолюбивые, они не желали покорно расставаться с тем, что взрастили на своих полях. В многочисленных кланах, затаившихся в домах предков, зрело недовольство. Священные лесные поляны перестали быть местом действия кургских церемоний. На них собирались старейшины семей и деревень. Они разрабатывали планы нападения на вражеский гарнизон. По Кургу скакали гонцы от одного нада к другому, от деша к деша, от Страны Восходящего Солнца к Стране Заходящего Солнца. Они пробирались по глухим тропинкам через горы и леса. Они несли вести. Тревожные и призывные. Мужчины точили копья и чистили мечи. В кузницах ковали лошадей. Женщины копили съестные припасы. Возле домов предков появлялись новые, глубоко прорытые траншеи. Кург забыл на время об усобицах и стал готовиться к большой войне. Может быть, самой большой за время его истории.

День и ночь скакали по дорогам Курга гонцы, И двери каждого дома были открыты им днем и ночью. Гонцы везли приказы вождей. Восемь деша-такка договаривались о совместных действиях. И договорились. Может быть, впервые за всю историю Курга. И наступила ночь конца 1782 года. По всему Кургу зажглись костры. Но это были не веселые огни хутри. Это был сигнальный огонь. Призыв к началу. По всему Кургу тревожно забили барабаны. Но они звали не танцевать. Они несли весть о выступлении. Стража в Меркаре с крепости видела эти огни и слышала доносившийся издали бой барабанов. Но солдаты решили, что начался праздник хутри. Когда они поняли свою ошибку, было уже поздно. Кургские кони ворвались в крепость, кургские мечи начали свое дело. К утру все было кончено. Гарнизон был полностью перебит.

…На узкой улице Серингапатнама под гонцом пала третья лошадь. Он с трудом освободил ногу из стремени и пешком добрался до дворца Типу Султана. Стража долго не хотела пускать пропыленного, в изорванной одежде человека. Офицер, выслушавший его сбивчивые объяснения, наконец, дал разрешение. Гонец упал на пороге тронного зала.

— Кург! — прокричал он. — Кург!

— Что Кург? — недовольно нахмурился Типу Султан, выпятив полную нижнюю губу.

— Кург восстал. — Последние силы покидали гонца. — Гарнизон перебит. Уничтожен полностью. — И замолк.

— Уберите! — приказал Типу Султан, показывая на тело, распростертое на узорчатом полу.

Наутро из Серингапатнама выступила армия и запылила в направлении синих гор мятежного Курга. Но там армию уже ждали. У перевалов были засады. Дороги были перерезаны. Легкие конные отряды кургов бесстрашно устремились на передовые части армии Типу Султана. Армия двигалась по враждебной ей территории и несла большие потери. До Меркары она не дошла. Ее основательно потрепанные части, с трудом ориентируясь в лесных завалах и лабиринте каменных скал, еще долго с боями пробивались к спасительной майсурской границе. И долго еще в Курге горели костры и били барабаны, возвещавшие победу.

Там, где сила терпит поражение, действуют хитростью. Типу Султан был умен и коварен. В достижении своей цели он не останавливался ни перед чем. И хотя в то время он уже стал знаменем антианглийской борьбы, но на этом знамени, как и на солнце, были свои пятна… Типу Султан знал, какую роль играют в Курге восемь вождей. Устранить их — значит обезоружить кургов, хотя бы на время. А это время может принести ему выигрыш. Но просто так голыми руками вождей не возьмешь. Нужна ловушка. Еще от отца Типу знал, что курги славятся своей военной честностью, прямолинейностью и простодушием.

Правитель Майсура просил вождей Курга прибыть на переговоры с ним в местечко Бхагамандала недалеко от майсурской границы. Это будет удобно и вождям, и ему, побежденному владыке. Переговоры будут носить мирный характер, поэтому брать оружия не надо. Типу Султан готов выслушать условия вождей, предъявить свои и обсудить те и другие во благо обеих договаривающихся сторон. Так сказал и написал Типу Султан. И ему поверили. Поверили и курги, и их вожди. Не поверили только несколько человек. Не более десяти. Они добровольно вызвались сопровождать вождей к месту переговоров. Они же отказались оставить оружие дома, как это сделали доверчивые вожди. Но это оружие не спасло ни вождей Курга, ни их добровольную охрану. Все они были уже обречены, как только копыта их лошадей ступили на дорогу, ведущую к Бхагамандале. Они прибыли в назначенное им время, ибо привыкли держать данное слово. Но, подьезжая к дому, где должны были проходить переговоры, они почувствовали что-то неладное. Еще не веря в то, что может случиться, они продолжали приближаться. Около дома они не заметили ни паланкина майсурского правителя, ни людей его свиты, оживления, которое обычно царит, когда блистателный правитель Майсура приезжает куда-нибудь. Он поняли, что Типу Султана нет, но надеялись, что он появится — не сегодня, так завтра. Дом молчаливо смотрел на них пустыми проемами окон, и в этом было что-то тревожное. Несколько солдат, видимо, мусульман, прогуливались около дома. Они о чем-то говорили и пересмеивались, но не обращали внимания на прибывших. Неожиданно из-за кустов, окружавших, дом, блеснуло дуло французского мушкета. Они поняли, что попали в ловушку, но поняли это слишком поздно.

— Нас предали! — крикнул самый старый вождь.

Их добровольная стража была перебита в несколько минут. Стражей было слишком мало для такого боя. А их самих со связанными за спиной руками погнали куда-то солдаты. Так восемь кургских вождей попали в плен к Типу Султану. Из плена вожди, обманутые и преданные „договаривающейся стороной“, не вернулись. Там, в жаркой долине Майсура, одни из них умерли от горя и позора плена, другие не перенесли насильственного обращения в ислам. Мятежный и непокорный Кург был обезглавлен. Вот тогда-то Типу Султан и начал его „усмирять“. Майсурская армия вторглась в Кург, и Типу Султан сам командовал ею. Потерявшие организацию и руководство курги сопротивлялись отчаянно, но безуспешно. Типу Султан начал расправу с мятежными кланами. Запылали дома предков, посевы риса гибли под копытами вражеских лошадей, в безнадежных схватках умирали лучшие воины Курга. Победители не щадили ни стариков, ни женщин, ни детей. Разрушения и пожары оставались за спиной вторгнувшихся отрядов. И до сих пор, как безмолвные свидетели тех страшных времен, стоят поросшие лесами и кустарником развалины бывших родовых гнезд, руины деревень и даже маленьких городков. До сих пор они напоминают об отваге независимых горцев и жестокости их покорителей. Понимая, что удержать Кург в повиновении — дело трудное, Типу Султан разделил маленькую мятежную страну на округа. Во главе каждого округа поставил правителя. Гарнизоны четырех крепостей — Меркары, Фрейзерпета, Бхагамандала, Беппунада держали кургов в повиновении. Солдатам был отдан приказ стрелять без предупреждения. Чем больше кургов будет убито, тем лучше.

Мусульмане-правители захватывали поля кургов, а самих их превращали в рабов. Привыкшие повелевать, независимые горцы вынуждены были повиноваться. Типу Султан „хотел уничтожить кургов полностью, — пишет в своей книге кургский историк и этнограф Ганапати, — и создать в Курге мусульманское княжество“. Думаю, что Ганапати прав. Все шло к этому.

Через три года курги снова восстали. Они бесстрашно атаковали все четыре крепости. Они не думали о том, чем это может кончиться. Они отстаивали свою честь и независимость, свои дома предков и поля. Они защищали своих жен и детей. Они не рассчитывали и не хитрили. Они шли на врага и гибли в схватках с. ним. Но восстание было обречено на неудачу. Вновь в Курте появились армии Типу Султана. Одну из них кургам удалось разбить. Но другая все-таки занялась искоренением мятежников.

„Возьмите всех кургов в плен, — приказал разгневанный Типу, — и пригоните в мою столицу. Ибо пока на этой земле останется хоть один из них, Кург будет сопротивляться. Я сделаю из кургов добрых мусульман. Пусть забудут о своих раджах. Теперь я падишах Курга“.

Говорят, в плен взяли пять тысяч — значительную часть населения. Всех взять не удалось. Курги сами сжигали свои дома и уходили в леса и горы. Над Куртом полыхало зарево пожарищ. И в его багровых отсветах шли через страну пять тысяч пленников — мужчины, женщины, старики, дети. Они покидали свою страну и шли туда, на чужбину, в жаркую долину, где не было ни гор, ни лесов, ни прозрачных рек. Они тянулись бесконечной вереницей, подгоняемые солдатами армии Типу Султана. И Кург провожал их в скорбном молчании. Он ничем не мог помочь тем, кто был его частью и его жизнью. Они уходили все дальше и дальше, туда, к майсурской границе.

Растянувшись на многие мили, они шли по размытым дождями лесным тропам, спотыкались о камни горных перевалов. Мужчины несли на себе ослабевших от усталости и голода стариков. Женщины гнулись под тяжестью детей, у которых были изранены ноги. Многие остались там же, на этих горных и лесных тропах. Не все дошли до, майсурской границы. Им не разрешали хоронить мертвых, не разрешали брать заболевших. Стаи черных ворон, собравшиеся со всего Курга, были единственными, кто провожал это бесконечно трагическое шествие пленников майсурского правителя и невольных изгнанников собственной земли. Вороны кружили над ними, ожидая своей добычи. А пленникам казалось, что это духи их предков провожают их в изгнание. Они протягивали черным птицам оставшиеся куски пищи. Они в последний раз кормили духов предков, отдавая им все, что у них было. Воронье карканье, как погребальная песня, провожала их еще живых, а птичьи траурные крылья бедой шумели над ними…

Только несколько сот изгнанников вернутся потом той же дорогой. Это произойдет спустя четырнадцать лет, когда столица падишаха — последний оплот антианглийского сопротивления — падет под мечом чужеземного завоевателя. Того завоевателя, который сделает с Кургом то, что не удалось гордому Типу Султану. И вольно или невольно завоевателю в этом помогут сами курги и их честолюбивые раджи.

Никогда над Кургом не стояла такая тишина, как после этого трагического исхода. Но в этой тишине и молчании продолжал жить и действовать неукротимый кургский дух.

…Темной безлунной ночью 22-го дня Маргашира, что соответствует декабрю 1788 года, Вирараджа, наследник кургского раджи бежал из крепости Перияпатна, где он провел в заточении восемь лет. Принца сопровождал небольшой конный отряд кургов, который и перебил стражу. К рассвету отряд перешел границу Курга, но двинулся не к центру страны, а устремился в обход — на юг, туда, где высился горный хребет Брахмагири. В горах принцу было приготовлено убежище, которое стало почти на год тайной столицей Курга. Узнав о бегстве Вирараджи, падишах пришел в ярость. „Немедленно разыскать и доставить ко мне“, — полетел в Кург высочайший приказ. Типу Султан понимал, что с бегством Вирараджи обезглавленный и обескровленный Кург получил „голову“. Трудно сказать какую, но все-таки голову. Голову необходимо было „изъять из обращения“. Шпионы майсурских правителей наводнили Кург. Но никаких утешительных известий от них не поступало. Вирараджа как в воду канул. Весь Курт был наполнен слухами, один фантастичней другого. Но один из них был упорен и потому, видимо, правдив: раджа вернулся в Кург. Шпионам правителя это ничего не давало: место пребывания молодого раджи по-прежнему было неизвестно. Так оно оставалось неизвестным до момента, когда сведения о нем уже потеряли свой смысл. Курги не выдали своего раджу, потому что после потери старых вождей раджа стал для них знаменем, вокруг которого объединились уцелевшие. И это знамя противостояло мусульманскому падишаху.

1789 год начался для майсурских наместников несчастливо. Участились нападения на их отряды. Собственные солдаты роптали. Привыкшие к жаркому климату долин, они с трудом переносили холод дождливых сезонов Курга. Им не нравились горы, а разреженный воздух плохо действовал на их здоровье. Многие из них были давно оторваны от родных мест и годами не видели родственников. Дисциплина в отрядах падала. Отряды враждовали друг с другом из-за добычи. Правители округов ссорились между собой из-за того же и не желали друг другу помогать. Они грабили кургов и утаивали награбленное даже от падишаха. Правители были недовольны падишахом. Они чуствовали себя неспокойно в этой мятежной стране, а падишах не желал присылать новых подкреплений. Он готовился к третьей войне против англичан, и каждое соединение у него было на счету. И когда стало известно о том, что отряд одного из правителей наголову разбит кургами, остальные не поспешили на помощь. Они приготовились к обороне и выжидали. Потом настала очередь каждого из них, и результат был тем же самым. Кургские отряды, сражавшиеся во имя раджи, наносили поражение за поражением мусульманским наместникам. И разбитые отряды этих наместников стали откатываться к майсурской границе. Многим из них уйти не удалось. Курги перекрыли перевалы и заняли на них удобные позиции. Солдаты падишаха гибли под градом рушившихся на них камней и умирали в ущельях, из которых не было выхода. И вновь Кург был очищен от завоевателей. Но и новый раджа и молодые вожди понимали, что это ненадолго. Армия упрямого и властного Типу Султана может вновь пройти Кург огнем и мечом. И тогда уцелеет еще меньше кургов, чем в год печального исхода. Все понимали, что курги не смогут третий раз противостоять сильной и хорошо обученной армии падишаха. В одиночку Кургу с ней не справиться. Надо искать союзников. И тогда в игру на кургской сцене была введена третья сила, о которой сами курги имели весьма неясное представление, но которая находилась в состоянии войны с ненавистным им Типу Султаном. Этого было достаточно, чтобы сделать выбор. Третья сила, вступившая в игру после 1789 года, принадлежала чужеземной державе и называлась английская Ост-Индская компания. Ее армия, завоевывая Индию, рушила последний оплот национального сопротивления на юге. Этим оплотом был Майсур. От третьей силы Кург не спасли ни сигнальные костры, ни бой барабанов, ни собственные раджи, ни воинская доблесть. Сила была неотвратима, как рок. Но когда недальновидный Вирараджа решил заключить союз с Ост-Индской компанией, об этом в Курге еще ничего не знали. В первый же момент этого союза независимость свободолюбивого Курга была уже приговорена к смерти. Открылась самая трагическая страница его истории.