Мы можем договориться: Стратегии разрешения сложных конфликтов

Советско-американская война в октябре 1962 г. была бы самой катастрофической войной в истории человечества – если бы случилась.

В октябре 1962 г. мне было всего девять лет, но я помню пугающие заголовки и чувство глубокого беспокойства и страха. Вечером 22 октября президент Джон Кеннеди обратился к нации с эмоциональной речью:

Он объявил о морской блокаде острова Куба, предпринятой для того, чтобы помешать советским кораблям выгрузить ядерные ракеты[12], и призвал советского лидера Никиту Хрущева «спасти мир от катастрофы». Президент заявил:

Свою речь он закончил мрачным предупреждением, что американцам стоит готовиться к худшему:

Четверть века спустя, в январе 1989 г., я оказался в заснеженной Москве, стремясь узнать, что произошло на самом деле и насколько близко мы подошли тогда к концу света. Группа бывших советских и американских политиков и экспертов собралась вместе, чтобы попытаться восстановить полную историю тех напряженных 13 дней, в течение которых существование мира висело на волоске. Что происходило за закрытыми дверями в Вашингтоне и Москве, когда лидеры обдумывали жизненно важные решения для своих и других стран?

За столом переговоров вокруг меня сидели действующие лица Карибского кризиса – те из них, кто еще был в живых. В их встречу было трудно поверить. Там были главные советники президента Кеннеди и генерального секретаря ЦК КПСС Хрущева. Роберт Макнамара, бывший министром обороны при Кеннеди, сидел рядом с Макджорджем Банди, бывшим советником по национальной безопасности. Министр иностранных дел в правительстве Хрущева Андрей Громыко выбрал место напротив, рядом с бывшим советским послом в Вашингтоне Анатолием Добрыниным. Присутствовал сын и доверенный советник Хрущева Сергей. Здесь же находился и Серхио дель Валье, бывший командующий кубинскими вооруженными силами.

Если бы тот кризис перерос в войну, не было бы ни этого стола, ни этих людей{96}. Все находившиеся в той комнате, включая меня и моих коллег из Гарварда, скорее всего, сгорели бы в результате атомного взрыва или погибли от лучевой болезни, пополнив список сотен миллионов смертей в Соединенных Штатах, Советском Союзе, Европе и во всем мире.

Мы с моими коллегами из Гарварда знали об этом кризисе следующее. В октябре 1962 г., когда президент Кеннеди произносил свою речь, вооруженные силы США готовились начать полномасштабное вторжение на Кубу, чтобы помешать СССР разместить там ядерные ракеты. Южная Флорида выглядела как огромная стоянка военной техники{97}. В Вашингтоне было принято предварительное решение о вторжении в случае возникновения каких-либо помех работе американского самолета-разведчика U-2, который совершал ежедневный облет для проверки хода установки ядерных ракет.

Потом это произошло. В субботу, 27 октября, в самый разгар кризиса, самолет-разведчик был сбит над Кубой советской ракетой класса «земля – воздух». Вторжение казалось неизбежным.

То, что мы с моими американскими коллегами узнали на той встрече, шокировало нас{98}. Советскому Союзу к тому моменту уже удалось тайно доставить ядерное оружие на Кубу. Ракеты были активированы и готовы к использованию.

– Если бы США начали вторжение, – с волнением в голосе воскликнул Роберт Макнамара, – вероятность начала ядерной войны составила бы 99 %{99}.

Будучи министром обороны, Макнамара знал, о чем говорил. Он также знал, что единственное, что остановило неминуемое вторжение и ядерный Армагеддон, – это сделка, заключенная в последний момент между братом президента Робертом Кеннеди и Анатолием Добрыниным{100}. Хрущев согласился вывести советские ракеты с Кубы; в ответ президент Кеннеди пообещал не вторгаться на Кубу и дал конфиденциальное обещание вывести американские ядерные ракеты из Турции. Добрынин зачитал телеграмму, которую он тогда отправил в Москву, с подробным описанием тайной сделки.

Как мы узнали на конференции от Сергея Хрущева, когда самолет был сбит, это застигло его отца врасплох. Приказа об этом он не отдавал – как бы ни был Вашингтон уверен в обратном. Два советских генерала на Кубе приняли решение открыть огонь самостоятельно, без каких-либо указаний из Москвы. Чем более подробную информацию мы получали во время той встречи, тем лучше осознавали, что это было лишь одно из многих недопониманий и просчетов, которые едва не запустили немыслимую мировую катастрофу.

Из тех морозных дней, проведенных в Москве, я вынес убийственное понимание того, как близко мы подошли к взаимному уничтожению – и как нам повезло пережить холодную войну. Мне было трудно полностью осознать реальность того, что чуть было не произошло.

К счастью, как показал откровенный обмен информацией в ходе встречи, холодная война подходила к концу. Нам удалось избежать самого страшного. Но как антрополог, обеспокоенный будущим человечества в более долгосрочной перспективе, я продолжал задаваться вопросом о том, сможем ли мы и будущие поколения продолжать жить на этой планете, учитывая наш талант к разработке оружия массового уничтожения и нашу склонность к войне. Я почувствовал острую необходимость ответить на вопрос, который давно задавал себе: как мы можем справиться с нашими глубочайшими разногласиями, не разрушая все, что нам дорого?

В условиях интенсивных конфликтов нелегко выйти на балкон или остаться там. Как нелегко и построить золотой мост. А что, если лидеры в условиях кризиса не смогут прийти к соглашению? Является ли война единственным выходом – или есть другой?

Куда мы можем обратиться за помощью?

Мне не пришлось долго ждать подсказки. Через несколько недель после поездки в ледяную Москву я отправился проводить антропологическое исследование вглубь пустыни Калахари на юге Африки. Еще со времен колледжа я хотел увидеть коренные народы этого региона, одну из древнейших сохранившихся культур в мире.

До недавнего времени эти люди были полукочевыми охотниками и собирателями и жили так же, как все человечество на протяжении более 99 % своей истории. Я изучал антропологическую литературу об их культуре, и мне очень хотелось узнать из первых рук об их древних способах управления конфликтами. Мне посчастливилось посетить две группы – одну в Ботсване (самоназвание – куа), другую в Намибии (жуцъоан){101}.

– Споры естественны для людей, – сказал мне Коракорадуэ, старейшина куа, когда мы сидели у его костра посреди пустыни. – Когда они случаются, всех друзей и родственников сторон обходят и просят сказать успокаивающие слова.

Куа, как и мы, вполне способны на насилие. У каждого мужчины племени есть охотничьи стрелы, покрытые смертельным ядом. Чтобы взять ядовитую стрелу и выстрелить в человека, достаточно разозлиться на него. Но, чтобы убить пострадавшего, яду требуется три дня, так что у жертвы достаточно времени, чтобы отомстить. Дальше ситуация может обостряться все сильнее.

В небольшой общине, насчитывающей примерно 25 человек, из которых 5 активных охотников, 2 или 3 смерти могут нанести серьезный ущерб способности группы к выживанию. С точки зрения потенциального воздействия ядовитая стрела примерно эквивалентна ядерной бомбе. Как, интересно, такие группы справляются со своими конфликтами, учитывая всегда имеющийся доступ к оружию огромной разрушительной силы?

Я узнал, что всякий раз, когда гнев нарастает и насилие кажется неизбежным, люди рядом со спорящими собирают ядовитые стрелы и прячут их далеко в зарослях. Тем временем другие пытаются разделить противников.

Вот тогда и начинается разговор. Все мужчины и женщины, даже дети, собираются у костра и разговаривают, и разговаривают… Никто не исключен из общения, у каждого человека есть шанс высказать свое мнение. Этот открытый процесс, который куа называют кготла, может длиться несколько дней, пока ссора не будет буквально проговорена. Ночью община собирается вокруг костра, чтобы петь и танцевать, обращаясь к богам за помощью в понимании того, как разрешить спор.

Все усердно работают, чтобы выяснить, какие социальные правила были нарушены, что породило такой диссонанс и что нужно, чтобы восстановить социальную гармонию. Люди не успокаиваются, пока не находят решение, которое устроит всех – не только спорящих, но и всю группу. Они рассматривают конфликт как проблему общины, ведь любой спор угрожает ей.

Но просто прийти к соглашению недостаточно. Племя прекрасно понимает: если не будут урегулированы глубинные противоречия, ссора может легко вспыхнуть снова. Должно произойти примирение сторон через исправление, извинения и прощение.

Если ситуация накаляется слишком сильно, старейшины советуют сторонам разойтись и провести время с родственниками у разных водоемов. Я узнал эту технику: в конфликтах между профсоюзами и руководством, над которыми я работал, мы называли аналогичный прием «периодом охлаждения».

Именно во время общения с куа я начал ценить всю мощь и влияние третьей стороны. Их секрет управления конфликтами заключается в бдительном, активном и конструктивном участии других членов сообщества.

Община действует на благо целого. Целое – это благо общества, детей и будущего. Третья сторона – это сторона целого.

Третья сторона – это не просто идеалистическая концепция, это подлинная сила. Каким бы могущественным ни был один человек, он не будет более могущественным, чем окружающее сообщество – если оно объединится. С точки зрения переговоров третья сторона выступает в роли BATNA, наилучшей альтернативы обсуждаемому соглашению. Альтернативой насилию и войне является конструктивное вмешательство общества.

Третья сторона, как я убедился в ходе своих исследований антропологии войны и мира, представляет собой самый древний механизм преобразования конфликта. Это наше право по рождению.

Я подозреваю, что многие из наших предков были практикующими поссибилистами. Именно благодаря им мы выживали и процветали.

Визиты к куа и жуцъоан заставили меня задуматься о том, как третья сторона может проявлять себя в густонаселенных городских сообществах. Следующая подсказка появилась несколько дней спустя, пока я путешествовал по югу Африки.

На протяжении десятилетий ЮАР была главным символом расовой несправедливости в мире, ведь в ней царил апартеид – суровая и жестокая система дискриминации и сегрегации по цвету кожи. После десятилетий терпеливого ненасильственного сопротивления Африканский национальный конгресс (АНК) обратился к партизанской войне, взрывам и беспорядкам, которые правительство Национальной партии встретило массированным жестоким подавлением; в результате погибли тысячи людей{102}.

– На нашей земле происходили ужасные вещи, – объяснял архиепископ Десмонд Туту, описывая этот момент. – Людей прихлопывали как мух. Очень многие предсказывали, что нашу страну ждет самая ужасная расовая конфронтация, что мы будем опустошены этим кровопролитием. Казалось, мы были на грани, на краю самой ужасной катастрофы{103}.

– Как долго это может продолжаться? – спросил я иностранного посла, которого встретил в Кейптауне. Он был одним из самых информированных и проницательных наблюдателей конфликта.

– Я предполагаю, что мы увидим конец апартеида в лучшем случае через 30 лет, – ответил он{104}.

Я договорился о встрече с коллегой-антропологом, профессором университета Дэвидом Уэбстером, убежденным противником апартеида. Но за несколько дней до нашей встречи он был убит на пороге своего дома, на глазах у своей подруги, спонсируемым правительством эскадроном смерти{105}.

Конфликт казался почти нерешаемым. Однако, ко всеобщему удивлению, за пять лет он радикально трансформировался – и государственный режим апартеида был отменен.

Во время следующего визита в ЮАР, в январе 1995 г., у меня было ощущение, будто я попал в совершенно другую страну. Мне пришлось ущипнуть себя, чтобы поверить, что это реальность. Нельсон Мандела, ко времени моего первого визита проведший в тюрьме несколько десятилетий, теперь стал президентом страны. А бывший президент Фредерик Виллем де Клерк занимал должность второго заместителя президента Манделы. На ужине в Йоханнесбурге я слушал, как лидеры проникновенно рассказывали о своем опыте.

Колоссальные изменения казались южноафриканцам и мировому сообществу почти чудом, но, как я понял, они стали результатом того же самого явления, которое я наблюдал среди куа: участия сообщества, третьей стороны.

– Вы должны поверить, – заявил архиепископ Туту, присутствовавший на ужине, – что эта впечатляющая победа над апартеидом была бы совершенно, совершенно невозможной, если бы мы не получили столь замечательную поддержку со стороны международного сообщества{106}.

Туту был прав. В предыдущие годы мировое сообщество объединилось, чтобы создать критическую массу убедительного влияния. Организация Объединенных Наций оказала политическую и экономическую поддержку Африканскому национальному конгрессу. Выдающиеся государственные деятели из многих стран приезжали в ЮАР, чтобы дать совет и выступить посредниками. Правительства договаривались о финансовых санкциях, ограничивавших торговлю и инвестиции в ЮАР.

Церкви мобилизовали общественное сознание. Студенты университетов по всему миру проводили протесты, требуя, чтобы корпорации и университеты отказались от своих инвестиций в ЮАР. Спортивные федерации голосовали за остракизм южноафриканских команд, действовавших в рамках системы расизма.

Не менее влиятельной, чем работа внешних третьих сторон, была работа внутренних третьих сторон – тех, кто находился в самой ЮАР. Бизнес-лидеры, чувствуя финансовое давление санкций, стремились убедить правительство начать переговоры. То же самое делали лидеры религиозных и гражданских движений женщин и студентов, которые мобилизовались, чтобы перешагнуть через этнические границы.

При всех этих условиях де Клерка убедили освободить Манделу из тюрьмы после 27 лет заключения – и начать переговоры с Африканским национальным конгрессом.

Однако переговоры оказались непростыми, и политическое насилие продолжалось. Лидеры в сфере бизнеса, профсоюзов, религии и гражданского общества работали вместе с правительством и АНК над созданием Национального мирного соглашения. Соглашение сформировало по всей стране беспрецедентную сеть комитетов, состоявшую из граждан всех рас и классов. Комитеты сотрудничали с полицией, чтобы уменьшить и пресечь насилие на улицах и помочь возникнуть подлинной и инклюзивной демократии. Третья сторона была, таким образом, полностью вовлечена в процесс.

Упорно сражаясь за свое дело в качестве лидера АНК, Мандела стал лидером третьей стороны. Идеей апартеида была изоляция. По иронии судьбы ее болезненно ощущали и белые африканеры, испытавшие на себе травмы войны и британского господства. Лидерский гений Манделы заключался в том, чтобы включить в процесс африканеров и других белых людей. Это был смелый шаг третьей стороны.

Чтобы залечить глубокие раны, оставленные апартеидом, он обратился к традиционной африканской философии убунту. Убунту означает просто «Я есть, потому что есть ты. Ты есть, потому что есть мы».

Убунту – это суть третьей стороны, признание того, что мы все принадлежим к более широкому сообществу{107}. Включены все; никто не исключен.

В своей инаугурационной речи Мандела заявил:

Здесь, в ЮАР, я нашел ответ на вопрос, который задал себе после той весьма отрезвляющей встречи в Москве. Насилие и война традиционно служили последним, а иногда и первым средством, когда две стороны не могли договориться. Может ли быть жизнеспособная альтернатива? Народ ЮАР и его лидеры использовали старейший инструмент человечества для разрешения конфликтов – третью сторону – и воссоздали его в масштабах целой нации, работая с глубоко укоренившимся и неразрешимым конфликтом.

Целая страна жила, думала и действовала в соответствии с новыми возможностями. Ее граждане показали, как в рамках большого сообщества можно сдерживать и постепенно трансформировать даже самые сложные конфликты. Они самым ясным образом продемонстрировали, что и мы сегодня имеем выбор – мы можем разорвать шаблон разрушительной борьбы у нас дома, на работе и в мире.

Когда мы ввязываемся в острый конфликт, то склонны мыслить мелко, сводя его к двум сторонам: «мы против них». Ожидается, что все остальные примут ту или иную сторону. «На какой ты стороне?» становится самым важным вопросом. При «двустороннем» мышлении очень легко попасть в ловушку эскалации и разрушительной борьбы за власть.

Но, как я заметил в Калахари и в ЮАР, ни в одном конфликте, большом или малом, никогда не бывает только двух сторон. Никогда не бывает просто «мы против них». Каждый конфликт происходит в более широком социальном контексте. Независимо от того, замечаем мы это или нет, всегда есть «мы все вместе». Это антропологическая истина. Мы все связаны в единую социальную паутину, какой бы рваной она ни казалась.

В кажущихся невозможными конфликтах, подобных тем, с которыми мы сталкиваемся сегодня, вполне естественно задаться вопросом, к кому мы можем обратиться за помощью. Из своего опыта в Африке – и в других местах – я узнал, что помощь может прийти, как это было на протяжении многих веков, от заинтересованного сообщества – третьей стороны. Это конструктивная альтернатива пути бесконечных разрушений, насилия и войны.

Это лучик надежды для человечества.

Третья сторона – это сила людей, тех, кто опирается на товарищей, смотрит на ситуацию с точки зрения целого и поддерживает процесс трансформации конфликта.

В конфликтах вокруг нас каждый является потенциальной третьей стороной – как член семьи, друг, коллега, сосед или гражданин той же страны. Когда конфликты затрагивают всех, мы обязаны помочь. Трансформация конфликта – это не только работа специалистов. Это работа каждого.

Третья сторона – это мы: каждый по отдельности и все мы, работающие вместе.

До моего опыта в Африке я представлял третью сторону как посредника, нейтрального стороннего наблюдателя, который мог бы помочь сторонам в заключении взаимовыгодного соглашения. Посредничество, медиация – это то, чему я научился на практике. Роль медиаторов очень важна. Но тогда в Африке я понял, что существует гораздо более широкий и в конечном итоге гораздо более эффективный способ трансформации конфликтов: сообщество, которое может выступать посредником в своих собственных спорах.

Аналогией третьей стороны является иммунная система организма. В нашем организме находятся триллионы вирусов – по-видимому, их больше, чем звезд во Вселенной. Подавляющее большинство из них безобидны, а вирусы, несущие угрозу, сдерживает иммунная система. Это наша естественная устойчивость. Третью сторону можно понимать как социальную иммунную систему, которая помогает сдерживать вирус насилия и разрушения.

Чтобы быть третьей стороной, необязательно быть нейтральными. Среди куа и семаев третьи лица – это близкие родственники, которые призывают членов семьи успокоиться и выговориться. Даже сами стороны иногда могут выступать в роли третьих сторон, если видят ситуацию в целом. Мандела стал лидером третьей стороны, хотя сам оставался сильным защитником своей. Он выcтупал от лица всех, даже возглавляя одну конкретную партию.

Третья сторона мотивирована не только альтруизмом. Независимо от того, являемся ли мы семьей, друзьями или соседями, конфликты вокруг влияют на нас. Мы действуем исходя из коллективных интересов, потому что это наше сообщество.

Когда Роджер Фишер, Брюс Паттон и я работали над книгой «Переговоры без поражения», мы сосредотачивались на взаимной выгоде – классической схеме хорошего результата для обеих сторон. Из своего опыта в Африке и других странах я усвоил, что, если мы хотим полностью мобилизовать третью сторону, нам необходимо сделать большой шаг за рамки наших прежних представлений о взаимовыгодном подходе. От выгоды для двух сторон нам необходимо перейти к выгоде для всех. Нам нужно думать о третьей победе – победе для всего сообщества, для будущего, для наших детей. Эта третья победа катализирует и поддерживает усилия третьей стороны в долгосрочной перспективе.

Быть эффективным третьим лицом непросто. Если мы будем реактивными и навязчивыми, то рискуем усугубить ситуацию. Как третьи лица мы можем помочь другим выйти на балкон только в том случае, если сами туда вышли. Мы можем помочь сторонам построить золотой мост, только если сами выстроили мосты доверия со сторонами. Именно поэтому в логической последовательности пути к возможному третья сторона является последней, окончательной победой, опирающейся на работу как балкона, так и моста.

Третья сторона – это невидимый ресурс, который мы едва начали использовать; возможно, это самая большая сила, которая у нас есть для трансформации конфликта. Если мы активируем ее полностью, она потенциально может стать столь необходимым противоядием от сегодняшней тревожной поляризации, экстремизма и демонизации другого.

Если выход на балкон раскрывает потенциал внутри нас, а строительство золотого моста раскрывает потенциал между нами, то взаимодействие с третьей стороной раскрывает потенциал вокруг нас.

Чтобы активизировать третью сторону, мы используем три природные силы.

Каждая из них – это врожденная человеческая способность: что-то, что мы, возможно, уже умеем делать, но что просто необходимо развивать и оттачивать.

Первое – это право принимать гостей – приглашать и соединять стороны. Когда куа садятся вокруг костра во время кготла, они фактически принимают у себя конфликт и стороны, вовлеченные в него. Никто не остается за пределами круга.

Второе – это сила помогать – помогать сторонам выйти на балкон и построить золотой мост, когда это совсем нелегко сделать. В племени куа друзья, родственники и старейшины помогают сторонам, способствуя разрешению конфликта и примирению.

Третье – это способность сбиваться в стаю – применять критическую массу идей и влияния. Как стая птиц окружает злоумышленника, напавшего на гнездо, так и третья сторона может атаковать трудный конфликт. В ЮАР внешние третьи стороны объединились с внутренними третьими сторонами, чтобы создать мощную силу влияния и убеждения.

Эти три силы имеют логическую последовательность. Мы начинаем с гостеприимства, что создает благоприятную психологическую атмосферу. Мы активизируем наше участие в оказании помощи, которая фокусируется на решении реальных проблем. И наконец, мы сбиваемся в стаю, что позволяет использовать все влияние и рычаги воздействия сообщества. Вместе три силы раскрывают весь потенциал вокруг нас.

Третья сторона – спящий гигант. Это скрытая «сверхсила», которая существует в каждом из нас. Наша задача – найти способы разбудить его.

Глава 9 Принимайте гостей От исключения к включению

– Вы Уильям Юри? Меня зовут Мария Елена Мартинес. Я провела в автобусе всю ночь, двенадцать часов, и жду здесь с шести утра, чтобы встретиться с вами, – сказала незнакомка, когда в феврале 2003 г. я входил в двери театра Атенео де Каракас в столице Венесуэлы.

Меня сопровождали пять вооруженных до зубов национальных гвардейцев и сотрудник посольства США. Последний сразу же попытался прогнать женщину, объясняя, что мы заняты, но я настоял на том, чтобы ее выслушать.

– Я только что вернулась со встречи вождей коренных народов, которая проходила глубоко в джунглях, – сказала Мария Елена. – Вчера они весь день проводили обряды, прося о мире для нашей страны. Вожди прочитали много молитв, освящая это ожерелье, и послали меня сюда подарить его вам, чтобы благословить эту конференцию. Могу я надеть его на вас?

Она протянула мне ожерелье. Оно было поразительно красивым – из красных и белых семян растений тропического леса, с большим твердым коричневым орехом в центре.

Я остановился на мгновение и посмотрел ей в глаза.

– Por favor, – сказал я. – Gracias.

Я склонил голову, и она надела ожерелье мне на шею.

Как только мы вошли в отдельную комнату театра, сотрудник посольства сказал:

– Думаю, вам лучше снять это ожерелье. На вас оно выглядит нелепо.

Я усмехнулся.

– Наверняка с моим костюмом и галстуком оно выглядит немного странно, – ответил я. – Но лидеры коренных народов и эта женщина приложили немало усилий, чтобы принести его на нашу встречу. Я не хочу их подводить.

Я не стал говорить, что я антрополог и поэтому мне произошедшее не показалось таким уж странным. Сотрудник посольства пристально посмотрел на меня и отвернулся.

Я приехал тогда в Венесуэлу по приглашению Центра Картера и Организации Объединенных Наций, чтобы поделиться идеями о том, как справиться с конфликтом, который раздирал страну на части. Между встречами с правительственными чиновниками и лидерами оппозиции мой друг и коллега из Центра Картера Франсиско Диес пригласил меня помочь ему в фасилитации конференции для граждан. Темой была El Tercer Lado – третья сторона: так называлась моя новая книга, только что переведенная на испанский.

– Сколько человек мы ожидаем? – спросил я его.

– Я не знаю, поскольку конференция открыта для публики, но это мероприятие на весь будний день. Может быть, придет 150 человек, а может, и 200, если нам повезет. Честно говоря, ситуация здесь настолько поляризована, что я не уверен, интересен ли людям общественный диалог. На всякий случай мы сняли театр на 500 мест. Не волнуйся. Если людей будет мало, все смогут сесть впереди.

Но добравшись до театра, мы, к своему удивлению, обнаружили на улице более тысячи человек, требующих пропустить их в театр, и десяток вооруженных солдат, сдерживающих толпу. Поскольку чависты – сторонники президента Уго Чавеса – и античависты никогда не встречались в одной точке в таком количестве, кроме как для протестов и борьбы, из-за страха перед беспорядками была вызвана Национальная гвардия. Такое начало не сулило ничего хорошего мирному публичному семинару, который планировал Франсиско.

– Что же нам теперь делать? – спросил я Франсиско в машине, пока мы наблюдали за дикой сценой вокруг театра. – Есть ли место побольше, способное вместить всех этих людей? Или нам следует отложить мероприятие до тех пор, пока мы не найдем его?

– На данный момент, к сожалению, у нас нет других вариантов. Я думаю, следует просто продолжать, – ответил он. – Мы можем сделать еще одну встречу позже. Сейчас уже ничего не отменишь. Скоро сюда прибудет генеральный секретарь Организации американских государств Сесар Гавириа.

– Хорошо, – согласился я, но чувствовал себя при этом немного неуверенно, поскольку никогда раньше не проводил столь масштабную встречу разгневанных граждан из противоположных лагерей. – Давай делать все возможное.

Выйдя из машины в хаос, я вспомнил сбор куа вокруг костра в Калахари, который они называли кготла. Это была третья сторона в действии, которая принимала живой конфликт, заботясь о сторонах, прислушиваясь к ним и следя за тем, чтобы каждый чувствовал себя вовлеченным. Мне было интересно, способны ли мы каким-то образом, в совершенно другом контексте, эффективно принять конфликт. Как это будет выглядеть?

Именно по пути в фойе театра я и встретил Марию Елену Мартинес. Я почувствовал странную поддержку, исходившую от ее неожиданного подарка – ожерелья, освященного молитвами древних народов страны. Ожерелье напомнило мне о людях всей Венесуэлы, на жизнь которых глубоко повлиял опасный политический конфликт. Это заставило меня осознать, ради чего я приехал.

Когда я вошел, все места в театре были заняты: люди стояли в проходах и сидели на ступеньках. Казалось, все они говорили одновременно. Многие голоса звучали взволнованно и испуганно.

Конференция началась, как и планировалось, с краткого вступительного слова Сесара Гавириа, генерального секретаря Организации американских государств. Пока он говорил, я пытался собраться с мыслями и выровнять дыхание. Затем Франсиско представил меня. Я вышел на сцену и встал за трибуной, изучая людей в театре. Их лица казались осунувшимися и встревоженными.

– Спасибо, что нашли смелость прийти сегодня сюда, чтобы поговорить, – начал я. – Это самая трудная работа, которую мы, люди, можем сделать, – взглянуть в лицо своим страхам и выслушать других граждан, с которыми мы можем не соглашаться. Я знаю, что принять участие в этой конференции хотели многие – намного больше, чем ожидали организаторы. Мне искренне жаль, что не все люди, которые хотели прийти сегодня, смогли сюда попасть, потому что зал слишком мал. Мы постараемся найти способ дать возможность высказаться и им – в самое ближайшее время. Может быть, вы и находитесь здесь сегодня как отдельные граждане, но вы несете в себе страхи и надежды многих других людей со всей страны. Кто-то из вас сел вчера на автобус и ехал двенадцать часов только для того, чтобы оказаться здесь. Эта женщина приехала прямо со встречи вождей коренных народов в джунглях. Вчера они провели обряды во имя мира в Венесуэле и попросили ее передать ожерелье, хранящее их молитвы, чтобы благословить разговор, который мы проведем сегодня. Ей было поручено передать его мне, чтобы оно могло быть здесь, со всеми нами. Мария Елена, не могли бы вы встать, чтобы мы поблагодарили вас и лидеров коренных народов?

Когда Мария Елена встала, люди зааплодировали.

Я продолжил:

– Должен сразу сказать вам, что все еще изучаю Венесуэлу и ваш конфликт. Я многого не знаю. Но я работал со многими другими конфликтами по всему миру, в том числе с рядом гражданских войн. И я считаю, что у вас есть огромная возможность – предотвратить гражданскую войну до ее начала. Могу сказать вам, опираясь на свой опыт, что войну гораздо лучше и проще предотвращать. Если кровь начинает литься, остановить ее крайне сложно. Почти во всех конфликтах, в разрешении которых я участвовал, есть общие предпосылки – признаки скорого начала гражданской войны. Люди начинают покупать оружие. Распространяются слухи о надвигающемся насилии. Люди клеймят другую сторону не просто как политического противника, а как зло. Они начинают воспринимать опасность как экзистенциальную, угрожающую всему, что им дорого. Вот тогда и начинается насилие. Итак, позвольте мне задать вам несколько вопросов: кто из вас за последние месяцы купил оружие или знает людей, которые его купили?

Почти все в театре подняли руки.

– До многих из вас дошли слухи о том, что на ваш район нападут?

Руки взметнулись снова.

– Кто из вас слышал, как другую сторону называют злом, демонами?

И опять большинство рук поднялось.

– В вашем конфликте, как и в других, кажется, что каждый должен выбирать одну сторону или другую. Людей, которые отходят в сторону, критикуют и оскорбляют. Я слышал, что для таких людей здесь, в Венесуэле, даже есть название. Это ni-ni (исп. – «ни то ни другое»), и тех людей, которые относятся к ni-ni, окружающие стыдят. Это правда?

Люди закивали головами.

– Скольких из вас так называли?

Я увидел несколько рук.

– Что может остановить гражданскую войну? По своему опыту в других местах я могу сказать вам, что ключом является объединение всего сообщества, чтобы остановить насилие. Помимо двух сторон, есть третья сторона. Это сторона всей Венесуэлы – сторона ваших детей и их будущего. И вашего будущего. Третья сторона – заинтересованное сообщество, которое выступает против насилия и за диалог и поиск способов мирного сосуществования, даже при наличии глубоких политических разногласий. Любой из вас может стать третьей стороной. Вы можете стать третьей стороной независимо от того, являетесь ли вы чавистом, или античавистом, или ни тем ни другим. Встать на третью сторону просто означает встать на сторону всего сообщества. Задумайтесь на минутку о той боли, которую причинил этот конфликт вам и тем, кого вы любите. Возможно, кого-то из ваших знакомых избили или даже убили. Возможно, члены вашей семьи или друзья больше не разговаривают друг с другом. Может быть, вы или кто-то из вашего окружения потерял работу. Возможно, вам или вашему ребенку приснился кошмар о насилии. Там, где сообщество собирается вместе, чтобы объединиться против насилия, именно третья сторона первой говорит нет. Если бы вы хотели сказать нет насилию здесь, в Венесуэле, какое слово вы бы выбрали?

– Basta! – крикнул кто-то с дальних рядов. – Хватит!

– Мне бы хотелось услышать на мгновение голос народа Венесуэлы, который говорит насилию нет. До сих пор этот голос третьей стороны молчал. Я прошу вас, думающих о том, как этот конфликт навредил вам и окружающим, крикнуть «Basta!» всем вместе, со всеми эмоциями, которые вы испытываете. Вы сделаете это для меня?

Они закивали.

– Готовы? На счет три. Uno… dos… tres.

– BASTA! – закричали они.

Это было мощно, но я слышал, что люди все еще сдерживали себя.

– Сделайте одолжение и повторите еще раз. Uno… dos… tres.

– BASTA!!

На этот раз было громче.

– Последний раз. Вложите в него все свои силы!

– BASTA!!!

Звук стал оглушительным, стропила театра затряслись.

Это был тот голос третьей стороны, который я хотел услышать.

В тот момент эмоциональная атмосфера в комнате, казалось, изменилась. Негативно заряженные эмоции страха и гнева стали уступать место положительно заряженному намерению положить конец деструктивности конфликта. Казалось, все в том театре внезапно вспомнили, что значит быть венесуэльцем, частью большой семьи. В тот момент была активирована скрытая сила третьей стороны, способная остановить эскалацию насилия.

После перерыва участники разбились на небольшие кучки – чависты вместе с античавистами, – а затем собрались в большие группы, чтобы обсудить, как можно, работая вместе, предотвратить насилие и сохранить мир в стране. Театр гудел от волнения и радости творчества.

Тот случай в театре напомнил мне о коротком стихотворении Эдвина Маркхэма, которое я цитировал в начале этой главы. Впервые я услышал эти строки от моего друга Ландрума Боллинга, известного миротворца, которому тогда было за девяносто. Ландрум рассказал, что слышал эти стихи в 1920-х гг., учась в средней школе в Теннесси, из уст самого поэта.

Ландрум описывал, как Маркхэм – колоритный, с копной седых волос – стоял на сцене и декламировал: «Он чертит круг, где нет меня, – // Изгоем, чужаком кляня», – выразительно рисуя пальцем круг в воздухе. Затем поэт вытянул руку и столь же драматично нарисовал гораздо больший круг: «Но выход я нашел, любя: // Мой круг включил его в себя!»

В одной строфе поэт описал ключевое препятствие на пути трансформации конфликта и предложил гениальную стратегию – удивительное действие, ответить на исключение – включением. Своеобразное эмоциональное джиу-джитсу. Мудрость этого маленького стихотворения осталась со мной навсегда.

В основе почти каждого глубоко укоренившегося конфликта из тех, над которыми мне когда-либо приходилось работать, лежит травма исключения из общей среды. Палестинцы и израильтяне, протестанты и католики из Северной Ирландии, сербы и хорваты, шахтеры из Кентукки – я выслушал множество историй о дискриминации и унижении – историй, которые часто уходят корнями в прошлое на многие поколения или даже столетия. Эти чувства и эти травмы разжигают конфликты и часто вызывают акты насилия и войны.

В бизнесе я видел, как из-за предполагаемого жеста пренебрежения, например неприглашения на важную встречу, разрушаются отношения и вспыхивают конфликты. А семейные распри, как я обнаружил, часто возникают из-за того, что одному члену семьи кажется, будто к нему относятся хуже, чем к другим.

Единственное известное мне лекарство от ран исключения из коллектива – это включение в него. Оно призвано удовлетворить свойственную всем нам потребность в принадлежности к чему-то большему. Именно это делают куа, когда возникают споры. Они начинают с того, что образуют круг вокруг костра – круг, в который каждый включен и в котором каждого слышат. Включение тех, кто чувствует себя исключенным, – это древний и проверенный временем способ преодоления различий.

Переход от изоляции к инклюзии – это то, что я почувствовал в театре в тот день в Каракасе, то, что напомнило мне: в любой момент мы, люди, обладаем способностью изменить свой подход к конфликту с исключения другого на его включение.

Разговор о включении всех граждан в обсуждение проблемы не закончился встречей в театре. Участники договорились увидеться на следующий день. Они начали устраивать публичные диспуты по всей стране. Они организовали уличный театр и школьные программы. Они ходили на радиошоу. Диалог в театре в тот день был превращен в общенациональную телетрансляцию. Она называлась El Tercer Lado – «Третья сторона».

Участники основали национальное гражданское движение, целью которого было убедить венесуэльцев, что у них больше общего, чем различий. Организаторы назвали движение Aquí Cabemos Todos, что означает «Здесь есть место для каждого». Все включены. Это квинтэссенция идеи третьей стороны.

До этого момента в венесуэльском политическом конфликте были только две основные стороны. Не было места нюансам или сложностям – или разговорам. Теперь появилось место для третьей стороны – сообщества, включавшего людей всех мнений. В тот момент полного отчуждения между двумя поляризованными сторонами в Венесуэле родилось место для третьей стороны.

Aquí Cabemos Todos было лишь одной из инициатив, объединяющих сообщество в большом социуме, раздираемом разрушительным конфликтом. Хотя политическое противостояние, к сожалению, продолжается и по сей день, венесуэльцы сумели предотвратить гражданскую войну, которой многие опасались. Чтобы изменить распространившуюся на все общество модель токсичных конфликтов, третья сторона должна стать еще сильнее. Если третья сторона подобна социальной иммунной системе, то точно так же, как мы укрепляем индивидуальную иммунную систему, чтобы сохранить здоровье, нам необходимо укреплять социальную иммунную систему, чтобы сохранять социальное здоровье.

Пересказывая историю той встречи в венесуэльском театре 20 лет назад, я не могу не думать о ситуации в моей стране сегодня. Покупка оружия? Страх перед надвигающимся насилием? Стигматизация многих сограждан? Если американцы сумеют предотвратить гражданскую войну, которая, как многие боятся, может случиться в ближайшие годы, то это произойдет потому, что мы в состоянии укрепить нашу социальную иммунную систему и сплотиться вокруг третьей стороны независимо от того, на какой политической стороне находимся. Это произойдет потому, что мы признаем: в нашей стране есть место для каждого.

Мы все, вероятно, умеем выступать в роли радушных хозяинов. Когда мы принимаем гостей, то приветствуем их и предлагаем еду и напитки. Мы заботимся об их потребностях. Мы прислушиваемся к ним и помогаем почувствовать себя как дома. Мы знакомим их с другими гостями. Каждый из нас может вспомнить момент, когда мы принимали кого-то как гостя – или когда кто-то принимал нас. Гостеприимство – это, пожалуй, самый базовый акт нашей человечности. Забота о нуждах других, возможно, в большей степени, чем любая другая деятельность, делает нас людьми{109}.

Принимать гостей – значит брать на себя ответственность. Ответственность означает способность отвечать – конструктивно реагировать на конфликт. Принять конфликт – это уделить ему наше внимание с намерением его трансформировать. Это значит заботиться о сторонах в конфликте. Это именно то, что необходимо, когда вокруг нас возникают споры.

Гостеприимство заразительно. За день до конференции в Каракасе конфликт был принят вождями коренных народов, проводивших в джунглях обряды во имя мира. Конференцию приняли внешние третьи стороны: Организация американских государств, Центр Картера и Программа развития ООН. К полудню граждане сами взяли на себя ответственность в качестве внутренних третьих сторон, создав движение Aquí Cabemos Todos, чтобы принять конфликт по всей стране.

Этот процесс формирует более широкий круг сообщества вокруг сторон. Создавая такой круг, реальный или метафорический, гостеприимство порождает манифест третьей стороны. Раньше могло казаться, что есть только две стороны, но теперь благодаря силе гостеприимства становится ясно, что их три.

Гостеприимство включает. Оно приветствует всех и обращается со всеми достойно, как с теми, чей голос заслуживает быть услышанным. Оно признает неотъемлемое достоинство. Оно создает безопасное пространство, к которому принадлежат все, независимо от того, кто они и каких политических взглядов придерживаются.

Принимать гостей означает приветствовать стороны, быть свидетелями их историй и сплачивать их в сообщество.

Гостеприимство начинается с приветствия сторон и их конфликта. Вместо того чтобы избегать их или присоединяться к ним, мы обращаемся к ним с любопытством. Мы вводим их в круг наших забот. Мы предлагаем им элементарное человеческое уважение. Мы сообщаем им, что они – свои.

Были ли вы когда-нибудь чужим в чужой стране? Приветствовал ли вас кто-то, кого вы едва знали, предложил ли он вам еду и напитки? Чувствовали ли вы гостеприимство и доброту со стороны незнакомца?

Я много лет работал над уникальным проектом по созданию международной туристической тропы через весь Ближний Восток, которая повторяет легендарный путь, пройденный праотцом Авраамом и его семьей 4000 лет назад, и прославляет его дух гостеприимства по отношению к незнакомцам.

Все началось с того, что группа друзей ужинала летним вечером под звездами. Двое из них только что вернулись с Ближнего Востока. Мы обсуждали стену страха и отчуждения, разделявшую мир. Был август 2003 г. Прошло менее двух лет с трагических событий 11 сентября, приведших к разрушительным войнам в Афганистане и Ираке. Глобальная «война с террором», развязанная Соединенными Штатами, воспринималась в мусульманском мире как война с исламом.

Меня и моих друзей принимали в тот вечер как гостей, и мы тоже в некотором смысле начали принимать эти вызывающие разногласия конфликты с вниманием и заботой.

– Мы можем столкнуться с новым мировым конфликтом, чем-то похожим на холодную войну, когда мир разделен на два гигантских лагеря, только еще и с религией в придачу, – заметила моя подруга Рабия Робертс.

– Что может объединить людей, живущих в страхе и отчуждении? – спросил мой друг Элиас Амидон.

Рабия и Элиас как раз вернулись из паломничества в Сирию – это был их маленький шаг к преодолению пропасти между людьми на Западе и людьми на Ближнем Востоке.

Вопрос заставил меня задуматься. На протяжении многих лет я работал над конфликтами на Ближнем Востоке, уделяя особое внимание политическим переговорам, но тут вдруг засомневался: а вдруг есть какой-то другой, более приземленный способ, с помощью которого мы могли бы подойти к этим конфликтам. Как страстный путешественник и пешеход, я сказал:

– Это безумная идея, но как насчет того, чтобы воспроизвести то, что только что сделали вы, но в большем масштабе?

– Что ты имеешь в виду? – спросили мои друзья.

– Ну… Ходил ли кто-нибудь когда-нибудь по стопам Авраама? Он же легендарный предок всех народов Ближнего Востока, а также большей части землян вообще.

Несколько секунд все озадаченно смотрели на меня.

– Когда разразилась война в Ираке, я вспомнил, что это земля, где, как считается, родился Авраам. Знаю, это прозвучит странно, но, как антрополог, я считаю, что в возрождении древней мифической истории может скрываться огромная мощь. Подобные вещи будоражат всех нас. Возможно, пешеходная тропа по связанным с ним местам поможет напомнить нам всем, что независимо от того, что нас разделяет, есть что-то большее, что нас объединяет: общая история, общая человечность, общее будущее. В ходьбе как таковой есть что-то умиротворяющее. Кто сражается во время прогулки?

Тогда я этого не знал, но безумная идея, высказанная за ужином, стала началом двух десятилетий упорной работы – и множества прогулок – по осуществлению мечты в разгар интенсивных политических конфликтов и войн.

Скептики говорили, что это невозможно. Но я и мои коллеги упорствовали. Мы изучили и другие международные пешеходные маршруты по всему миру, в частности всемирно известный Камино де Сантьяго, который заканчивается в Испании.

В октябре 2006 г. мы отправились в первое путешествие. С нами было 23 участника со всего мира, среди них имам, раввин, католический и протестантский священники. Мы хотели пройти по следам праотца Авраама – или пророка Ибрагима, как его называют в большинстве стран этого региона. Наша цель заключалась в том, чтобы показать, что это возможно, по пути выслушивая мнения местных жителей о будущем масштабном культурном маршруте. Почти две недели мы путешествовали на автобусе, а иногда и пешком, от Харрана на юге Турции, откуда, как полагают, начал свой легендарный путь по обретению земли обетованной Авраам, до Хеврона (или Эль-Халиля), к югу от Иерусалима, где, как считается, он был похоронен.

Отвечая на заинтересованность местных сообществ, в 2007 г. мои коллеги и я запустили инициативу «Путь Авраама»{110}. Работая в партнерстве с местными организациями, эта инициатива содействовала картированию многих сотен миль пути в полудюжине стран Ближнего Востока. Инициатива получила поддержку со стороны Организации Объединенных Наций, а также Всемирного банка, которому было интересно узнать, как подобные туристические тропы могут создать рабочие места и средства к существованию для людей, живущих в нестабильной политической среде. Всего через несколько лет «Путь Авраама» занял первое место среди десяти лучших новых пешеходных маршрутов в мире по версии журнала National Geographic{111}.

Тысячи людей – молодых и старых, местных и иностранцев, представителей разных культур и национальностей – прошли по нескольким тропам, возникшим вдоль маршрута, который связал несколько древних цивилизаций. По пути многие останавливались в домах местных жителей. Пешеходные тропы вполне могут пережить любой из нынешних конфликтов в регионе, о котором сегодня пишут в заголовках. Они могут даже внести свой вклад в их трансформацию.

Цель маршрута – по-новому принять наши различия, предлагая людям пройти по стопам праотца Авраама, чтобы познакомиться с другими народами, культурами и религиями. На первый взгляд, таким способом невозможно разрешить никакой конфликт, но старые стереотипы будут исподволь подвергаться сомнению, а взаимопонимание – расти. Как любит говорить мой друг и коллега-путешественник Дэвид Баум, секрет в том, чтобы вести разговор, не ведя разговора.

Авраам знаменит многим, но, пожалуй, больше всего своим гостеприимством. Древние предания повествуют, как он покинул дом своих предков и стал странником в чужой земле. Он становился гостем и сам оказывал гостеприимство. Говорят, что он держал свой шатер открытым со всех сторон, чтобы иметь возможность принимать незнакомцев, оказывать им помощь, кормить и заботиться. Его считают квинтэссенцией странноприимца.

Эти качества гостеприимства – то, что я и многие другие испытывали год за годом, оказываясь на разных тропах региона. Все, что мы слышали и читали, научило нас ожидать отторжения, неготовности принимать. Вместо этого мы получили поразительное гостеприимство.

Мальчик-пастушок бежит за мной и моими товарищами, чтобы предложить плоды со своего дерева. У него ничего нет, но он хочет поделиться. Бедуинская женщина и ее дочь настойчиво зовут группу отстающих туристов зайти в их палатку из козьей шерсти, чтобы выпить чашечку кофе. В деревне разные семьи предлагают нам приют. По пути мы часто слышим традиционное приветствие на арабском языке: «Ахлян ва сахлян» – «Пусть тебе будет с нами легко. Ты – как часть нашей семьи».

Идя по «Пути Авраама», я усвоил важный урок: стремление объединяться, отдавать и приветствовать других глубоко человечно. Это скрытая сила сообщества, которую мы можем использовать, когда дело доходит до преодоления различий. Простой жест проявления и принятия гостеприимства открывает новые возможности для преобразования человеческих отношений.

Гостеприимство необязательно должно быть чем-то серьзным и спланированным. Любой из нас может принимать гостей в любое время и в любом месте – я научился этой мудрости на «Пути Авраама». Можно просто, например, пригласить коллегу, у которого случился конфликт, выпить чашку кофе – и послушать его историю.

После того как мы поприветствовали стороны и помогли им расслабиться, следующим шагом станет свидетельство. Он состоит в том, чтобы внимательно слушать наших гостей и признавать как реальность потери и боль, которые сопровождают любой трудный конфликт.

Мне вспоминается старая легенда о короле Артуре{112}. Молодой рыцарь Круглого стола отправляется на поиски святого Грааля – легендарного символа того, что дороже всего на свете. Спустя годы напрасных поисков рыцарь набредает на загадочный замок, который внезапно появляется из тумана. Рыцарь набирается храбрости, входит в замок и видит большую столовую с длинным столом, за которым сидит старый немощный король и его придворные. Король, кажется, убит каким-то горем. На столе перед ним находится святой Грааль, великолепная серебряная чаша. Рыцарь с трудом верит своим глазам. Но есть волшебный вопрос, который должен задать рыцарь, чтобы убедить короля отдать ему Грааль. Что же это за вопрос?

Всемогущий вопрос, как подсказывает древняя легенда, прост. Молодой рыцарь спрашивает старого короля: «Что тебя мучает?» Рыцарь слушает рассказ о страданиях короля, узнает о его самых глубоких нуждах – и между ними возникает и крепнет дружеское чувство. В порыве нежданной щедрости король дарит Грааль молодому рыцарю.

Конфликты, над которыми я работал всю жизнь и которые больше всего беспокоят нас сегодня, часто коренятся в глубоких травмах, как индивидуальных, так и коллективных, – в глубоких страданиях, которые настолько невыносимые, что нервная система людей может реагировать на них только оцепенением в попытке приглушить болезненные чувства. Травма становится глубоким колодцем боли, который постоянно подпитывает страх и гнев и по большей части и является причиной конфликта. Зачастую человек даже не осознает этого. Возможно, единственный способ избавить человека от этой боли – это дать ему сострадательное внимание, подобное тому, которое молодой рыцарь проявил к старому королю.

Истинное свидетельствование – это упражнение в сострадании. Сострадание идет на шаг дальше, чем сочувствие. Помимо понимания того, что может чувствовать другой человек, сострадание означает искреннее желание добра и жажду помочь.

Когда стороны получают шанс быть по-настоящему услышанными, они могут начать отпускать прошлое и лучше сосредоточиться на настоящем и будущем. Я увидел яркий потенциал такого рода свидетельствования во время мирных переговоров в Колумбии.

Переговоры между правительством и партизанами в Гаване затянулись, и президент Сантос выступил с радикальным предложением. Вместо того чтобы ждать достижения соглашения, он предложил пригласить жертв конфликта дать публичные показания в ходе переговоров{113}. Жертвы поедут в Гавану, где переговорщики выслушают их истории.

Я помню возникший скептицизм и сопротивление предложению президента.

– Это только еще больше затянет переговоры, – утверждали критики.

– Это только всколыхнет прошлое, всю ненависть и негодование.

– Жертвы будут требовать возмездия, и достичь соглашения станет труднее.

Но на самом деле произошло обратное.

Пять делегаций пострадавших от всех сторон конфликта были тщательно отобраны Организацией Объединенных Наций и университетами. Они приехали в Гавану и при широком освещении в СМИ дали переговорщикам убедительные – и полные боли – показания.

После того как их личные истории были коллективно засвидетельствованы переговорщиками и колумбийским народом, жертвы удивили критиков. Большинство из них призвали переговорщиков работать усерднее, проявить больше гибкости и прийти к соглашению по беспрецедентному мирному пакту.

Я слышал от нескольких участников переговоров, насколько глубоко их взволновали истории жертв. По их мнению, эти рассказы не замедлили ход переговоров, а придали им новую энергию для решительной работы, несмотря на разногласия.

Президент Сантос и сам был тронут. Услышанные личные истории помогли ему продолжить переговоры, несмотря на сильное давление со стороны желавших прекратить их. Он рассказал мне историю, которая потрясла его и дала силы продолжать. Это была история женщины по имени Пастора Мира, потерявшей отца, мать и двух братьев{114}. Ее сына пытали и убили.

Дней через десять после того, как она похоронила сына, к ней домой пришел раненый и попросил о помощи. Она положила его в постель своего сына и выходила. Покидая ее дом, он увидел фотографию женщины вместе с сыном. Внезапно он упал на колени и заплакал:

– Пожалуйста, не говорите мне, что это ваш сын.

– Да, это мой сын. Что случилось?

– Да ведь это я пытал и убил вашего сына, – закричал и зарыдал он, повторяя: – Простите меня! Простите меня!

Мать посмотрела на убийцу своего сына и подняла его на ноги. К его величайшему удивлению, она обняла его и сказала:

– Спасибо!

– За что, во имя всего святого, вы меня благодарите? – воскликнул мужчина.

– Потому что, признав, чтó ты сделал, и попросив у меня прощения, ты освободил меня от ненависти на всю оставшуюся жизнь.

Сантос был так тронут рассказом Пасторы, что пригласил ее поехать с ним в Осло на вручение Нобелевской премии мира.

– Эта Нобелевская премия предназначена не мне, – сказал он, – а жертвам конфликта, таким как эта замечательная женщина, которая придала мне мужества и энергии продолжать мирный процесс.

Насколько мне известно, никогда жертвы какого-либо конфликта не были официально включены в переговорный процесс, как это случилось в Гаване. Это был первый случай в истории, решение, которое, я надеюсь, вдохновит другие мирные переговоры в будущем, когда мы, люди, научимся более эффективно разрешать наши самые сложные конфликты.

Из своего опыта в Колумбии я извлек важный урок.

Важно не только то, как мы разговариваем друг с другом, а то, как мы слушаем и свидетельствуем происходящее. Если мы сможем наблюдать боль другого с сочувствием и состраданием, мы сможем изменить качество разговора. Чувство изоляции сумеет уступить место чувству включенности. Разделенность решится стать связью. Откроются новые возможности для разрешения даже самых сложных конфликтов.

Это сила, которой обладает каждый, – сила, что дает нам возможность быть свидетелем боли тех, кто нас окружает.

В конечном счете принять конфликт означает сплотить сообщество, которое поможет объединить стороны. Сплачивать – это объединять конфликтующие стороны, помогая им осознать, что они действительно являются частью более крупного сообщества, каким бы разрозненным оно ни казалось. Сплачивать означает напоминать, что в любом конфликте есть не только две стороны, но и более обширная третья сторона, общий социальный контекст и общие интересы в будущем. Сплочение меняет рамку с «мы против них» на «мы все вместе». Оно укрепляет нашу социальную иммунную систему.

Особенно устойчивы к сплочению политики, занятые межпартийными войнами. Двадцать лет назад, после импичмента президенту Клинтону, меня пригласили фасилитатором на неформальные переговоры небольшой группы членов Конгресса США из двух противоположных лагерей – демократов и республиканцев, которые даже не разговаривали друг с другом.

За предшествующие два года Конгресс США стал свидетелем множества личных нападок и оскорблений. В итоге лидеры Палаты представителей решили организовать выездное мероприятие выходного дня в Херши, штат Пенсильвания. В мероприятии приняли участие около 200 человек: члены палаты и их семьи.

После ужина в первый вечер участники разбились на небольшие группы по четыре республиканца и четыре демократа (плюс их супруги). В моей группе все выглядели уставшими после целого дня работы и долгого пути до Херши. Я чувствовал в воздухе напряжение и дискомфорт.

В роли «принимающего хозяина» я расставил все стулья по кругу. Вместо того чтобы сидеть за длинным столом друг напротив друга, как противоборствующие армии на поле боя, я предпочитаю использовать круг, потому что он ненавязчиво подразумевает общность, напоминая о временах, когда наши предки собирались вокруг костра. Можно сесть во главе стола, но нельзя сесть во главе круга: здесь все равны.

– Я хотел бы попросить вас поделиться личным опытом последних двух лет. Какова была для вас цена этого конфликта?

– Это была охота на ведьм! – проворчал демократ.

– Ваш лидер солгал под присягой! – огрызнулся республиканец.

– Мои дети почти никогда не видели отца за ужином, – вставила свое слово жена одного из конгрессменов. – Он всегда приходил домой поздно из-за судебных разбирательств, причем часто и по выходным!

Эмоции присутствующих были еще очень сильны.

Затем в помещение вдруг заглянула опоздавшая участница.

– Мне очень неловко, – сказала она. – У нас няня не пришла. Вы не возражаете?

И положила на пол в центре круга одеяло, а на него шестимесячную дочь.

Малышка вертела ручками и ножками и гулила.

Все внимание на мгновение переключилось на ребенка. Тон разговора внезапно смягчился.

– Это не тот Конгресс, в который я избирался, – сказал член-республиканец. – Раньше мы разговаривали друг с другом. Теперь почти никогда этого не делаем. Пока я ехал сюда на поезде, я больше общался с демократами, чем за последние два года.

Люди закивали.

– Нам нужно работать по-другому, – сказал другой участник. – Мы не можем поступать так со своими семьями.

– Наша страна заслуживает лучшего.

Все посмотрели на девочку. Та уже мирно спала.

Я внезапно осознал, что ребенок, лежащий в середине нашего круга, был третьей стороной – символом целого, новорожденным гражданином, воплощавшим собой будущее страны.

Младенец был молчаливым свидетелем, который, не говоря ни слова, перенастроил разговор, напомнив людям о более широкой картине происходящего. Мгновение – и уже не было «мы против них». Стало «все мы вместе».

Мне вспомнилось антропологическое исследование, которое я прочитал, будучи студентом. В нем описывались два взрослых самца шимпанзе, которые дрались и гонялись друг за другом{115}. Один из них подошел к самке с детенышем, осторожно взял его и несколько секунд подержал на руках. Глядя на детеныша, оба самца успокоились, и драка больше не возобновлялась.

Я не утверждаю, что нам нужно искать ребенка каждый раз, когда происходит драка. Более общий вопрос, который следует задать себе: какие ресурсы есть у вас как у третьей стороны, чтобы помочь сторонам перестроить разговор, как это сделал ребенок?

В данном случае, например, я воспользовался возможностью задать дополнительный вопрос, который, как я чувствовал, мог бы создать более тесные связи между конкурирующими лидерами.

– Расскажите историю из вашей юности, – попросил я. – Что в первую очередь вдохновило вас заняться государственной службой?

Участники начали делиться личными историями. Откровенность одних подбадривала других.

– Я списывал на выпускном экзамене, – сказал один из участников. – Директор позвал меня в кабинет и сказал, что я могу сделать выбор: оставить этот день худшим в своей жизни или сделать его лучшим, выучив жизненный урок.

– Я забеременела в подростковом возрасте, – рассказала группе конгрессвумен. – Это побудило меня наладить свою жизнь и внушило сочувствие к людям, которым повезло меньше, чем мне.

Сердца распахнулись. Недоверие начало спадать. Участники стали замечать то, что у них было общего, а не только то, что их разделяло.

Мы начали сплачивать сообщество вокруг конфликта. Конечно, это было только начало, но оно открыло возможности для создания более широкого и глубокого контекста, в котором токсичная поляризация имела шанс уменьшиться. Это урок, который нужен нам сейчас больше, чем когда-либо.

Собираясь писать эту главу, я параллельно, вместе с моей кузиной Клэр, организовал большое семейное мероприятие. Встречи большого количества родственников часто чреваты напряженностью и невысказанными конфликтами – и тот случай не стал исключением.

Пришел день икс, и дюжина кузенов и кузин в возрасте от 40 до 70 лет села в кружок возле старого летнего дома на берегу озера Мичиган. Этот дом принадлежит нашей семье вот уже почти 100 лет. Моя мать и шесть ее братьев и сестер проводили там лето. Я, как и мои родные, пронес много теплых детских воспоминаний об этом прекрасном месте сквозь всю жизнь.

Все были в хорошем настроении – отдохнувшие, сытые – и наслаждались красотой природы. Некоторые кузены младшего поколения заинтересованно расспрашивали старших об истории семьи и событиях, произошедших почти 70 лет назад.

– Что случилось с семейным бизнесом после войны?

– Почему старшего сына попросили уйти из бизнеса?

Каждый из нас слышал разные истории от своих родителей.

Многие из них были связаны со спором о семейном бизнесе, основанном моим дедом. Мой дядя вернулся со Второй мировой войны и принял бизнес от своего отца, который отказался от активного участия в деле. Десять лет спустя ранее процветавший бизнес внезапно оказался в серьезных долгах и под угрозой банкротства. В семье возник глубокий конфликт на грани судебного разбирательства.

Моего дядю попросили уйти из бизнеса, и он уехал из Чикаго вместе со своей семьей. Это создало разлад, о котором не говорили более 40 лет и который так и не был полностью уврачеван.

– Как все было на самом деле? – спросили младшие кузены. – Случилось ли это из-за накопившихся долгов по азартным играм и необходимости изъять деньги из бизнеса для их оплаты?

Мы попытались глубже понять каждого человека в этой истории. Первой заговорила моя кузина Линн, дочь моего дяди.

– Знаете ли вы, что в возрасте 20 лет мой отец высадился в Нормандии, а затем воевал по всей Европе, постоянно видя, как вокруг убивают его товарищей? Знаете ли вы, что он был в составе армейского подразделения, освобождавшего концлагерь Дахау? Представьте себе, через что он прошел. Он никогда не мог об этом говорить.

– Может быть, он страдал от ПТСР – посттравматического стрессового расстройства, – предположил один из кузенов.

Мы стали лучше понимать прошлое нашей семьи, коллективно свидетельствуя болезненность этой истории и проникаясь глубиной травмы.

– Прошло так много лет, и большей части старшего поколения уже нет с нами, но позвольте мне по крайней мере принести извинения от нас и наших предков, – сказала кузина Клэр.

– Я с благодарностью приму их – и отвечу такими же с нашей стороны, – сказала кузина Линн.

Старые невысказанные семейные чувства исключенности из родни начали уступать место чувствам включенности и более глубокой общности.

Это исцеление не было запланировано. Оно произошло естественным образом в результате неформальной и, казалось бы, случайной беседы, когда мы собрались на семейную встречу.

Что помогло нам решить эти вызывающие сильные эмоции вопросы? Сила гостеприимства. Она создала благоприятную психологическую атмосферу. Сообщество кузенов и кузин служило безопасным пространством, внутри которого можно было обсуждать щекотливые, болезненные вопросы.

Это была естественная работа третьей стороны – окружающего сообщества. Она заставила меня вспомнить людей из племени куа, сидевших вокруг костра и обсуждавших конфликт, возникший в их группе.

Проявить готовность принять – это первый шаг, который может сделать каждый из нас. Мы все умеем принимать гостей. По сути, это просто означает уделять внимание сторонам и их ситуации, расширяя круг нашей заботы. Это означает превратить чувство изоляции в чувство включенности, изменить наше отношение с «это не моя забота» на «это мое сообщество».

Подобные рассуждения ставят передо мной ряд вопросов.

Как бы выглядел мир, где были бы изобретены те круги вокруг костра, которые наши предки использовали для решения проблем, естественным образом возникающих в любом человеческом обществе? Каким мог бы быть современный эквивалент этих костров?

Что изменилось бы, если «принятие конфликта» стало бы нормой?

Именно о таком мире я мечтаю для наших детей и внуков.

Я верю, что мы способны сделать его таким.

Глава 10 Помогайте От «не могу» к «могу»

– Президент попросил позвать тебя. Переговоры застопорились, время истекает.

Голос моего друга Серхио Харамильо, колумбийского комиссара по вопросам мира, звучал обеспокоенно.

– Можешь приехать в Боготу, чтобы помочь нам во всем разобраться?

Я не был уверен, смогу ли помочь, поскольку не был осведомлен о спорном вопросе, и все же чувствовал желание откликнуться.

– Чем я могу помочь? – спросил я.

Это был апрель 2015 г. Мирные переговоры о прекращении гражданской войны в Колумбии продолжались в столице Кубы Гаване вот уже три года{117}. Несмотря на достигнутый прогресс, все еще оставалось несколько серьезных проблем, из которых наиболее тонкой был вопрос о справедливости и ответственности в переходный период. Жертвами войны стали более 8 млн человек{118}. Кто понесет ответственность за множество военных преступлений, чтобы страна могла выздороветь и двигаться вперед?

– У нас серьезные проблемы внутри делегации, – объяснил Серхио по телефону. – Мы месяц пытались всеми способами объяснить генералу, почему слова об институциональной ответственности за военные преступления абсолютно необходимы. Сегодня это общепринятая норма международного права. Но генерал категорически отказывается их включить. После месяца споров он вообще покинул Гавану и улетел обратно в Боготу. Об этом говорят во всех новостях в Колумбии, его поступок угрожает мирному процессу. Как общественность собирается поддерживать мирное соглашение, которое не поддерживается военными? Нам нужна твоя помощь, чтобы достичь внутреннего соглашения о том, какие формулировки будут понятны другой стороне.

Я собрал сумки и на следующий день рано утром был уже в пути.

Приехав поздно вечером в Боготу, я направился прямо к дому Серхио. Он явно нервничал – и это понятно: вся его тяжелая работа на протяжении многих лет теперь оказывалась под угрозой. Увидев меня, он взволнованно выпалил:

– Если президент встанет на сторону генерала, мне точно придется уйти в отставку.

На следующее утро за завтраком у меня была запланирована встреча с генералом – весьма уважаемым и популярным в народе бывшим главой вооруженных сил Колумбии. Во время наших предыдущих разговоров он показался мне честным и прямолинейным человеком. Я решил расспросить его:

– Mi general, я, кажется, понимаю причину ваших сомнений, но очень хотел бы услышать о ней напрямую от вас, чтобы лучше разобраться в происходящем.

– Все довольно просто, – ответил он. – Формулировка, которую предлагают мои коллеги, определяет коллективную ответственность институциональных субъектов. Всем понятно, что это всего лишь кодовое название для армии. Мы, военные, говорили с коллегами из Сальвадора и Гватемалы о том, что случилось с ними после гражданских войн. Политики в конечном итоге отделались без последствий, партизаны были отпущены на свободу – а военных сделали козлами отпущения.

Он выдержал паузу.

– Мы будем вовлечены в бесконечные судебные процессы. Некоторые из нас окажутся в тюрьме. Это вопиюще несправедливо. И позорит всех тех, кто храбро сражался за свою страну. Я скорее уйду в отставку, чем приму подобные формулировки.

– Понимаю.

Затем я встретился с главным переговорщиком – конституционным юристом и бывшим вице-президентом. Я был знаком с ним уже несколько лет и всегда считал его открытым и рассудительным, здравомыслящим и умным.

– Мне бы хотелось услышать напрямую от вас, как вы видите ситуацию и почему слова о коллективной ответственности так важны, – сказал я.

Он ответил без колебаний:

– К сожалению, налицо военные преступления, совершенные всеми сторонами – партизанами, армией и военизированными формированиями. Совершившие их люди действовали не в одиночку, а от имени институциализированных групп. Мы не можем стоять перед всем миром и говорить, что наши институты никоим образом не несут коллективной ответственности за все трагические события, произошедшие в этой стране. В противном случае никто не будет доверять нашей судебной системе и мы не сможем решать вопросы справедливости в Колумбии. Нам абсолютно необходимо включить в формулировку тезис о коллективной ответственности.

Различные интересы теперь стали мне более-менее ясны.

Затем состоялась встреча со всей делегацией. Я попросил флипчарт, чтобы вся команда могла визуализировать проблему.

– Приятно снова вас видеть, – сказал я им. – Знаю, что спорный вопрос глубоко расстроил всех. Я хотел бы попросить вас проявить терпение, пока я пытаюсь понять, в чем именно заключается трудность.

Я попросил Серхио прочитать предложение, которое вызвало столько проблем. Написал его на доске и прочитал вслух:

– Институциональные субъекты будут нести коллективную ответственность за любые совершенные преступления.

Я попросил генерала изложить свои опасения.

– Словосочетание институциональные субъекты – это всего лишь кодовое название армии.

Я повернулся к нему и сказал:

– Понимаю, что вас беспокоит то, что слово институциональный означает армию. Что, если бы мы нашли способ дать понять, что коллективную ответственность несет все правительство, включая всех политических лидеров, а не только военные?

Я посмотрел на генерала, он вопросительно посмотрел на меня.

– Какое еще слово мы могли бы использовать? – спросил я.

– А как насчет государственных субъектов? – предложил Серхио.

Я подошел к доске, вычеркнул слово институциональный и заменил его словом государственный.

Посмотрел на генерала и спросил:

– А как насчет фразы государственные субъекты?

Он на мгновение задумался.

– Хорошо… Я думаю, что слово государственный не выделяет одну лишь армию, а включает в себя всех лиц, принимающих решения в правительстве.

– Будет ли этого достаточно, чтобы у вас не осталось сомнений?

Он снова сделал паузу.

– Думаю… это может сработать.

Я обратился ко всем остальным в комнате.

– Приемлема ли для вас эта новая формулировка?

Каждый, начиная с главного переговорщика, кивнул.

Все присутствующие переглянулись, не веря глазам и ушам. Постепенно до них дошло, что проблема, парализовывавшая мирные переговоры более чем на месяц, была решена за двадцать минут. Мы направились в президентский дворец, чтобы отчитаться перед президентом Хуаном Мануэлем Сантосом. С улыбкой на лице тот сразу же одобрил предложение и отправил переговорщиков обратно в Гавану.

Для меня это был важный урок. Когда мы оказываемся в ловушке конфликта, наше видение часто сужается. Конфликт создает шоры. Те, кто находится вне конфликта, могут помочь сторонам найти возможности, которые трудно увидеть изнутри. То, что вы видите, зависит от того, где вы сидите.

Может показаться, что для того, чтобы помочь сторонам в конфликте, нам нужны ответы. Нужны содержательные предложения о том, как решить их проблему. На самом деле нет. Чтобы помочь, нужно просто проявлять любопытство, внимательно слушать и задавать вопросы, которые могут открыть новые возможности.

Помощь – это врожденная человеческая способность и склонность. Когда кто-то из наших знакомых в беде, нам всем хочется задать простой вопрос: «Как я могу помочь?»

Тем, кто оказался в ловушке конфликта, нелегко выйти на балкон или построить золотой мост. Время от времени нам всем нужна помощь – даже тем, кто, казалось бы, умеет справляться с конфликтами. Это случается и со мной, когда я захожу в тупик в споре.

Вспоминается вопрос о семейном наследстве. Моя мать, умирая, попросила меня быть ее душеприказчиком. Она предполагала, что я смогу стать посредником в решении деликатных вопросов, но на деле оказалось, что, будучи одной из сторон, я не в состоянии этого сделать. Мой брат предложил нашего общего кузена Пола в качестве неофициального посредника.

Пол был членом семьи, а не профессиональным медиатором. Он не слишком-то хотел вмешиваться, что вполне понятно в подобной ситуации, но согласился помочь, потому что беспокоился за нас. Для меня эта ситуация стала хорошим щелчком по носу и напоминанием о том, как важно искать и принимать помощь.

Помощь была рядом со мной – надо было только ее разглядеть. То, что было трудным для меня, оказалось гораздо проще для моего двоюродного брата. Он, никогда ранее не выступавший в качестве посредника, смог помочь, а я, бывший посредником много раз, не сумел. Главным препятствием в данном случае была вовсе не объективная проблема раздела имущества. Это была эмоциональная проблема недоверия. Принадлежащий к одной из сторон, я, естественно, не воспринимался как нейтральная сторона. Полу доверяли, его считали беспристрастным – поэтому процесс удалось вывести из патового положения.

Лично для меня это стало огромным облегчением. В то время у меня было мало сил и времени, чтобы справляться со всеми логистическими и финансовыми деталями, но, что гораздо важнее, я почувствовал, что с меня сняли тяжелое бремя выполнения просьбы матери. И самым ценным из всего стала трансформация отношений с моими братьями и сестрами. Освободившись от затянувшейся проблемы, мы все начали приходить в себя.

В процессе написания этой главы я увиделся с Полом и еще раз поблагодарил его за помощь.

– Думаю, это была самая благодарная работа, какую я когда-либо делал, – сказал он.

Помочь – это значит помочь сторонам выйти на балкон и построить золотой мост. Это означает помочь им сделать паузу, увеличить масштаб того, что они действительно хотят, и уменьшить масштаб и увидеть ситуацию в целом. Это значит помочь им выслушать друг друга, создать возможные варианты и привлечь друг друга к соглашению. Короче говоря, это означает помочь сторонам увидеть возможности там, где они их не видят.

Перед лицом ожесточенных конфликтов мы можем чувствовать себя бессильными как потенциальные третьи стороны, полагая, что мы мало что можем или не можем вообще ничего. На самом же деле каждый из нас может быть способен каким-то образом помочь одной или всем сторонам. Все, что нужно, чтобы начать, – это сдвиг в мышлении от «не могу» к «могу».

Большинству людей не нравится, когда им говорят, что делать, особенно в деликатных ситуациях. Они, что естественно, считают собственные идеи наиболее убедительными. По моему опыту, самое главное – начать с уточняющих вопросов, которые выявляют собственные взгляды сторон. Уточняющие вопросы помогают раскрыть лежащие в основе позиций интересы и сформировать возможные варианты решения.

Вопросы могут быть простыми:

– Можете ли вы объяснить, почему это создает для вас трудности? Что вас беспокоит? Почему это важно для вас?

Или

– Как мы можем удовлетворить интересы обеих сторон?

Или

– Если вы не можете согласиться сейчас, на каких условиях вы могли бы согласиться?

Или

– Какой была для вас цена борьбы? И какую выгоду вы получите от соглашения?

Это вопросы, которые может задать каждый из нас.

Задавая эти вопросы людям, мы помогаем им самостоятельно найти подсказки, которые помогут решить их проблемы.

– Ко мне приходили многие консультанты и давали экспертные советы, – сказал мне и моим коллегам президент Афганистана, когда мы сидели в круглой беседке в саду внутри Арга – укрепленного дворца, построенного в старину афганскими эмирами.

Ярко раскрашенные попугаи летали над нами среди цветущих деревьев. Высоко над ними в небе кружили военные вертолеты, вокруг бушевала трагическая война.

– Но вы, мои новые друзья, – продолжил президент, – первые, кто внимательно слушает, задает хорошие вопросы и применяет свои идеи к реальным проблемам, с которыми мы здесь сталкиваемся.

По моему опыту, консультировать – это не то же самое, что просто давать советы. Совет исходит из видения советующего. Какие самые разумные идеи он может предложить? Консультирование, напротив, исходит из точки зрения другого человека. Если мы поставим себя на его место, испытаем его трудности, какие вопросы будет наиболее полезно задать?

80 % совета – слова. 80 % консультации – слушание.

Этот урок я хорошо выучил на своем опыте в Колумбии. Когда меня пригласили на встречу с президентом Сантосом в июне 2011 г., я подумал, что смогу уложиться в одну поездку. Я был слишком занят работой над другими конфликтами, чтобы включаться еще в один. Думал, предложу несколько советов, основанных на опыте в других местах, и дам направление, если потребуется дальнейшая работа. Но когда я там оказался, то увидел, что нужно нечто совершенно иное. Гражданская война продолжалась более 50 лет, и задача установления мира считалась невыполнимой. Президент Сантос не нуждался в общих советах; ему нужен был консалтинг, адаптированный к конкретной ситуации.

В итоге за последующие 7 лет я совершил 25 поездок в Колумбию, где тесно сотрудничал с другими советниками по конфликтам. Мы глубоко вникали в сложности, задавали множество вопросов. Мы внимательно выслушивали ключевых игроков и предлагали идеи, которые были точно адаптированы к потребностям президента Сантоса и политическим реалиям.

Чтобы дать полезную консультацию, я считаю важным провести различие, которое усвоил, будучи начинающим антропологом, между общими знаниями и местными.

Общие знания – это то, что мы обычно называем просто знаниями. Это то, чему мы учимся в школе. Их часто приобретают посредством чтения книг и статей. А местные знания – это знания о конкретных людях и конкретном контексте, которые часто не высказываются и редко записываются. Они приобретаются через опыт. Это наше понимание людей, их поведения и мотивов. Это то, как на самом деле принимаются решения, – не только через формальные процедуры, но и через неформальные способы. Мы часто даже не осознаем, что накопили такого рода знания о людях и ситуациях вокруг нас.

Как я понял, работая на переговорах, советы, основанные на общих знаниях, обычно не очень полезны. Люди не понимают, как применить их в своей конкретной ситуации. Они могут оказаться совершенно нерелевантными. Хитрость заключается в том, чтобы совместить общие знания с как можно бо́льшим количеством местных знаний.

Я обнаружил, что лучший способ сделать это – внимательно слушать и задавать вопросы людям, хорошо знающим местные условия. Если вы близки к одной или нескольким сторонам конфликта, вы, вероятно, обладаете местными знаниями. Благодаря им вы можете намного больше, чем просто дать общий совет: вы можете как консультант предложить то, что нужно здесь и сейчас.

Что, если люди настолько не ладят, что не могут даже поговорить друг с другом, не затевая драку в переносном, а то и в буквальном смысле?

Здесь на первый план выходит еще одна ценная роль, которую мы можем сыграть как третьи стороны: готовность способствовать ясной коммуникации и подлинному диалогу. В наших силах создать безопасную среду и включающий все стороны процесс, в котором люди смогут открыто обменяться мнениями, чтобы углубить взаимное понимание и решить спорные вопросы.

Весной 1996 г. известная организация по разрешению конфликтов Search for Common Ground («Поиск общей почвы») пригласила меня для проведения во Франции конфиденциальной беседы между турками и курдами. В Турции на протяжении десятилетий длилась ужасная гражданская война, в результате которой погибло более 25 000 человек и было разрушено 3000 деревень{119}.

Организатор Дэвид Филлипс несколько месяцев работал над тем, чтобы собрать вместе по пять выдающихся лидеров с каждой стороны: политиков, бизнесменов и отставных военных. Враждебность и подозрительность были настолько высоки, что даже разговор с другой стороной рассматривался как измена. Лидеры рисковали своей репутацией и, возможно, даже жизнью, вступая в беседу друг с другом. Дэвид организовал конфиденциальную встречу вдали от места конфликта, в старом замке со рвом. Замок служил балконом.

С самого начала мероприятия мое внимание привлекли два лидера, которые, казалось, представляли самые крайние точки зрения с обеих сторон. Али (назову его так) был хорошо известен как страстный защитник курдских национальных прав. Он был лидером курдской политической партии, избранным в национальный парламент. Его много раз сажали в тюрьму за категоричные убеждения и только недавно освободили. Мехмет (тоже условное имя) был турецким националистом. Во время учебы в университете он стал лидером воинствующей экстремистской группировки под названием «Серые волки». За завтраком один из его коллег сказал мне:

– Мехмет скорее застрелил бы курда, чем заговорил с ним.

В первое утро атмосфера в комнате была напряженной. Вначале я описал различие между позициями и основными интересами и задал участникам главный вопрос:

– Чего вы на самом деле хотите для своих людей?

Али заговорил первым. Он красноречиво рассказывал о том, как сильно пострадали простые люди во время гражданской войны. Он заявил, что целью для его народа является «самоопределение».

Услышав эту фразу, Мехмет в знак протеста вскочил на ноги.

– Использовать эти слова – государственная измена! Я не могу оставаться в этой комнате и слушать предательские разговоры! Я собираю чемоданы!

Он в ярости вылетел из комнаты. Я попросил группу сделать перерыв и пошел за ним.

– Мехмет, – сказал я ему, – вы проделали очень долгий путь, чтобы приехать сюда. Всем нам нужно услышать ваше мнение. Пожалуйста, дайте нам еще один шанс и вернитесь, присоединившись к нашему обсуждению.

Один из его коллег шепотом сказал ему что-то по-турецки.

– Хорошо, я вернусь и дам еще один шанс, – сказал он мне раздраженно. – Но, пожалуйста, поймите, что я и мои коллеги нарушаем закон, присутствуя на собрании, где используется эта оскорбительная фраза.

Когда мы снова начали разговор, я объяснил группе:

– Послушайте, работа диалога – самая тяжелая работа, которую мы, люди, можем сделать. Она требует от нас прислушиваться к другим точкам зрения, которые мы совершенно не хотим слышать и которые могут нас разозлить. Когда я слушаю Мехмета, то понимаю, что ему больно слышать фразы вроде той, что произнес Али. Для Мехмета она подразумевает разделение Турции и поднимает воспоминания о травмирующих событиях, последовавших за распадом Османской империи.

Я посмотрел прямо на Мехмета, и тот кивнул головой.

– Когда я слушаю Али, то слышу, как он говорит о глубоких ранах прошлого и сильных страданиях своего народа. Я слышу потребность его людей в уважении и праве голоса при принятии решений, которые влияют на их жизнь и судьбу.

Али и его курдские коллеги закивали.

Потом Али встал и заговорил. Аудитория напряглась.

– Я хочу закончить, объяснив то, что сказал. Да, я считаю, что курды, как и все народы, имеют данное Богом право на самоопределение. Но я также считаю, что мы должны реализовать наше право на самоопределение, выбрав остаться в Турции ее равноправными гражданами.

Он остановился и обвел присутствующих взглядом.

– На самом деле я лично защищал бы Турцию от любой внешней угрозы своей кровью и своей жизнью.

Я посмотрел на Мехмета. Он казался чрезвычайно удивленным – и явно чувствовал облегчение. Все в комнате вздохнули спокойнее.

В условиях напряженности, страхов и недоверия требуется много усилий, чтобы свести стороны вместе – и удержать их рядом. Нужно построить настолько прочный контейнер, насколько сильны эмоции сторон. Моя задача как беспристрастного лица заключалась в том, чтобы держать контейнер, в который такие участники, как Мехмет, могли выплескивать свои естественные реакции, не разрушая диалога.

Али развил свой успех. Своей пламенной речью после напряженного перерыва ему удалось привлечь внимание всех трех сторон конфликта. Он отстаивал свои взгляды, заявляя о праве на самоопределение. Он смог построить мост к другой стороне, решив остаться в Турции на равных правах с турками. И он смог занять третью сторону, провозгласив торжественное обязательство защищать всех граждан страны даже ценой своей жизни.

Это было важным напоминанием для меня: не только посторонние могут играть роль третьих сторон. Как блестяще продемонстрировал Али, если вы являетесь участником конфликта, вы тоже можете принять третью сторону, в то же время решительно отстаивая свои взгляды.

Каждый из нас, даже представители разных сторон конфликта, является потенциальной третьей стороной. Каждый из нас, если захочет, может встать на сторону более обширного сообщества.

Тем вечером за ужином я увидел Мехмета, Али и других, которые долго сидели вместе и оживленно беседовали. Интересно, что они так горячо обсуждали?

Я узнал об этом на следующее утро. Когда мы начали, Мехмет поднял руку и попросил слова.

– Да, Мехмет?

Я немного нервничал из-за того, что он может сказать. Думаю, вся группа чувствовала себя так же.

Мехмет поднялся.

– Прошлой ночью я не мог заснуть. Я не мог перестать думать о том, что Али и другие рассказывали нам о страданиях курдского народа в этой войне. Я понятия не имел, через что проходят обычные люди, просто говорящие на их языке или соблюдающие свои обычаи дома. Или то, что испытал Али в тюрьме. Я все время задавал себе вопрос: если бы я родился курдом, разве я не боролся бы за свои права, как он?

Он сделал паузу.

– Если бы кто-то сказал мне несколько месяцев назад, что я буду сидеть здесь с группой курдов, которые используют слово «Курдистан» для обозначения земли, на которой живут, я бы подумал, что попал в свой худший кошмар. Однако теперь я думаю, что это добрый сон.

Он остановился и посмотрел на Али.

– Я хочу поблагодарить Али за то, чтó он помог мне понять. И хотя я являюсь и навсегда останусь решительным защитником турецких национальных интересов, я хочу признать здесь, что каждый из нас, будь он турок или курд, имеет право выражать свою идентичность так, как считает нужным.

Мехмет сел. Все смотрели на него широко раскрытыми от изумления глазами.

Если и существовал выход из этого, казалось бы, невозможного конфликта, то его должны были найти сами стороны. Моя работа как посредника заключалась в том, чтобы просто помочь осознать это. Я начал разговор, но Али, Мехмет и их коллеги продолжили его за ужином сами. Они смогли модерировать собственный конфликт.

По моему опыту, самую тяжелую работу выполняют сами стороны. Гораздо проще оставаться на расстоянии, забрасывая друг друга камнями. Требуется настоящее мужество, чтобы взглянуть в лицо боли человеческих различий. Требуется смелость, чтобы открыто говорить о том, что действительно важно.

Как я часто наблюдал в конфликтах, больших и малых, диалог способен изменить сердца и умы. Стороны часто удивляются, обнаружив, что их враги – такие же люди, как и они сами. Иногда они, подобно Мехмету, приходят к выводу, что, оказавшись в том же положении, они могли бы чувствовать и действовать так же.

Когда я наблюдаю эти смелые прорывы, они трогают меня до глубины души. По мере того как люди преодолевают свои конфликты, они по-человечески расцветают и растут, как это сделали Али и Мехмет. И прорывы приносят свои плоды. Та группа турецких и курдских лидеров в конечном итоге объединилась и в течение многих лет работала вместе, чтобы способствовать взаимопониманию и политическому диалогу между своими народами.

Этот опыт наглядно демонстрирует, что настоящая магия исходит от самих сторон. Я начал понимать, что задача окружающих состоит в том, чтобы способствовать облегчению диалога до тех пор, пока стороны сами не смогут выступать в нем фасилитаторами. Наша работа как третьей стороны заключается в том, чтобы помочь им научиться принимать эту третью сторону, отстаивая при этом собственные взгляды. Наша задача в конечном счете состоит в том, чтобы помощь, которую мы оказываем, стала не нужна.

Что, если у людей возникают серьезные проблемы с достижением соглашения?

Здесь мы можем помочь, выступив посредником-медиатором – пусть даже неофициально, как это сделал мой двоюродный брат Пол, помогая семье урегулировать вопрос о наследстве. Он помог нам заключить взаимовыгодное соглашение, по которому деньги от продажи недвижимости моей матери разделили между ее детьми, а произведения искусства и мебель распределили таким образом, что все остались довольны. Посредничество означает активное содействие сторонам в достижении соглашения, с которым они все смогут согласиться. Медиация – это просто помощь в переговорах.

Медиацию часто путают с арбитражем, но между ними есть большая разница. При медиации соглашение принадлежит сторонам. Они находятся в центре, а третья сторона просто помогает. При арбитраже, напротив, решение принимает третья сторона. Я осознал это жизненно важное различие довольно рано, когда после успеха моей посреднической работы на угольной шахте в Кентукки национальный профсоюз и ассоциация работодателей пригласили меня выступать арбитром в Западной Вирджинии по жалобам, возникшим в соответствии с условиями национального трудового договора.

Мое первое выступление в качестве арбитра состоялось в конференц-зале отеля в городе Чарльстоне. Там стоял длинный стол. Пять представителей профсоюза вместе с шахтером, чья работа стояла на кону, сидели с одной стороны стола. А с другой стороны – пять представителей руководства. Настроение было мрачное. От меня ожидали, что я буду сидеть во главе стола и вести разбирательство, как судья на суде. Мне тогда было всего 27, но все общались со мной как с седовласым мудрецом.

В течение долгого дня каждая сторона отстаивала свою точку зрения. Руководство хотело уволить шахтера за неоднократные прогулы. Профсоюз оспаривал это решение. Я задавал вопросы, но единственно важным для обеих сторон было то, полностью ли руководство выполнило условия контракта. Целью руководства была защита своих управленческих прав. Целью профсоюза было оспорить эти права по контракту.

Никто, похоже, особо не интересовался самим шахтером, который находился на грани потери работы. У меня была догадка, что существует другая возможность, которая могла бы удовлетворить обе стороны и спасти шахтера. Один из менеджеров признал, что шахтер хорошо справлялся с работой. Судя по всему, за прогулами стояла важная причина – но мне не разрешили выяснять ее в ходе разбирательства, поскольку это не было связано с контрактом. О подобной возможности восстановить отношения никто не думал.

Как арбитр, я был ограничен тем, что лишь решал, кто прав, а кто виноват согласно контракту. Это меня очень расстраивало. В конце концов, когда мне пришлось написать краткое заключение, у меня не было другого выбора, кроме как принять решение на основе контракта. У руководства были гораздо более убедительные доводы в этой ситуации. Оно действительно имело право уволить шахтера. Но пусть руководство и выиграло, мне казалось, что в конечном итоге проиграли все. Шахта потеряла хорошего работника, профсоюз проиграл дело, все потеряли много времени и энергии, а шахтер еще и работу, и средства к существованию.

Для меня это был важный урок, сильно контрастирующий с моим предыдущим опытом работы посредником. Как посредник я имел возможность детально разобраться, в чем заключалась реальная проблема и каковы были основные интересы и потребности сторон. Как посредник я мог изучить со сторонами весь спектр возможностей и не быть вынужденным принимать решение, исходя из двух альтернатив. Медиация способна помочь раскрыть весь потенциал внутри нас, между нами и вокруг нас.

Арбитраж уместен для разрешения споров, которые не могут быть решены путем переговоров и посредничества и которые в противном случае перерастут в дорогостоящие судебные иски. Однако в посредничестве меня привлекло то, что оно позволяет сторонам исследовать варианты взаимной выгоды. Посредничать буквально означает находиться посередине.

Мы можем не осознавать этого, но в неформальном смысле у каждого есть возможность оказаться медиатором в повседневных ситуациях. Родители выступают посредниками между ссорящимися детьми. Менеджеры – между сотрудниками и начальниками. Консультанты по вопросам брака – между спорящими супругами.

Возможно, мы не беспристрастны, но мы заинтересованы и мотивированы помочь людям вокруг нас разрешить конфликты таким образом, чтобы это приносило пользу нашим семьям, рабочим местам и сообществам. У каждого из нас есть возможность выйти в середину и помочь окружающим людям достичь удовлетворяющих все стороны соглашений и восстановить отношения.

В декабре 1997 г., когда моя мать проходила лечение от онкологического заболевания, ко мне обратились со срочным запросом: я должен был выступить фасилитатором на встрече, призванной предотвратить возобновление войны между Чечней и Россией. Перемирие, заключению которого мы с коллегами когда-то помогли, находилось под угрозой срыва. Встречу проводил президент Татарстана в своей резиденции.

Во время ежедневного телефонного разговора с матерью я рассказал ей об этой просьбе.

– Ты что, не собираешься ехать? – спросила она.

– Нет, вряд ли. Мне не кажется, что это правильно – покидать страну сейчас, когда ты больна. Я хочу оставаться рядом.

– Тебе надо поехать. Им нужна твоя помощь.

– Я знаю, но ты нездорова. Мне нужно быть здесь.

– Я хочу, чтобы ты поехал. Пожалуйста, ради меня, – настаивала мать.

– Мама… Я не знаю.

– Поезжай и помоги им!

Последнее слово было за ней.

Возможно, самое большое препятствие к тому, чтобы помочь, находится внутри нас самих. Это ошибочное убеждение, будто мы мало что можем.

Оказать помощь может быть проще, чем мы думаем. Мы думаем, что, чтобы помочь, нам нужен готовый ответ. Он нам не нужен. Вместо этого мы можем слушать и задавать простые вопросы, помогающие решению проблемы. Мы можем выступить консультантом. Мы можем способствовать подлинному диалогу. И мы можем помочь посредничеством. Лучшие ответы появляются в процессе, в котором стороны полностью вовлечены и сами создают условия соглашения.

Помощь может быть более полезной для сторон, чем мы думаем. Хорошие вопросы помогают им увеличить масштаб, чтобы понять, чего они действительно хотят, и уменьшить масштаб, чтобы увидеть более широкую картину. Если собрать людей и поговорить в безопасной атмосфере, они начнут лучше чувствовать и понимать друг друга. Посредничество может помочь достичь удовлетворительного соглашения, с которым они все смогут жить. Правильный вид помощи часто может стать мостиком между разрушительной тупиковой ситуацией и радостным «да».

Наконец, если мы являемся одной из сторон конфликта, помощь третьей стороны более доступна и достижима, чем мы думаем. Третья сторона окружает нас. Как я уяснил за время дележа наследства моей семьи, найти помощь часто легче, чем мы себе представляем.

Каждый из нас является потенциальной третьей стороной, и каждый из нас играет вспомогательную роль в конфликтах вокруг.

Поезжайте и помогите!

Глава 11 Используйте роевую тактику От потенциала к реализации

«Кто что сможет сделать завтра утром, чтобы остановить эскалацию ядерной войны с Северной Кореей?»

Именно этот вопрос я задал двенадцати добровольцам, собравшимся для двухнедельного социального эксперимента в арендованном доме в Боулдере, штат Колорадо, в октябре 2017 г.

Все началось пятью неделями ранее – с разговора с Патрис Мартин, ведущим практиком дизайн-мышления. Я спрашивал у нее совета о том, как дизайн-мышление – человекоориентированный подход к инновациям – может помочь разрешить, казалось бы, патовые конфликты.

– О чем ты мечтаешь? – спросила она меня.

– Чего слишком часто не хватает в этих конфликтах, Патрис, так это критической массы творческого сотрудничества. В Кремниевой долине сложные, казалось бы, невозможные проблемы с программным обеспечением решают большими группами. Моя мечта – это высокопроизводительные команды людей, подобно слаженному пчелиному рою разрешающие самые сложные конфликтные ситуации в мире.

– Как они будут работать? – спросила Патрис.

– Всесторонне и творчески подходить к проблеме. Создавать команду с разными взглядами. Активно сотрудничать. Не останавливаться, пока не решат проблему, открыв новые возможности.

– Почему бы не смоделировать то, что ты хочешь увидеть? – спросила Патрис. – Просто занимайся этим в течение двух недель. Это даст тебе представление о том, что делать дальше. В дизайн-мышлении мы называем это быстрым прототипированием. Вы пробуете что-то элементарное в качестве эксперимента и продолжаете его улучшать, пока не получите то, что работает.

– Звучит здорово. С чего бы начать?

– Сначала выбери проблему.

Я только что вернулся со второй встречи с Деннисом Родманом и все время думал о Северной Корее.

– Какую проблему лучше выбрать – меньшую, которая кажется более разрешимой, или можно большую, казалось бы, неразрешимую? – спросил я. – Я думаю о том, как предотвратить ядерную войну с Северной Кореей.

– Выбери ту, которая заряжена твоей энергией. Есть что-то мистическое в том, чтобы назначить дату и просто начать. Не жди, – настаивала Патрис.

Мы с коллегой Лизой Хестер выбрали дату через пять недель. Мы обратились к коллегам, чтобы узнать, кто из них вот так внезапно сможет выделить две недели для участия в этом необычном эксперименте. Мы опросили и выбрали 12 человек с разными взглядами и опытом. В их число входили юрист-международник, пара квалифицированных посредников, стратегический рассказчик и ветеран военных действий. Ни у кого не было глубоких знаний о Северной Корее, но цель заключалась в том, чтобы просто сымитировать работу пчелиного роя.

Я спросил своего друга Роба Эванса, талантливого фасилитатора, поможет ли он, и Роб с готовностью согласился. Он привез с собой талантливого художника-графика. Мы арендовали дом неподалеку, завезли туда огромные демонстрационные стенды, флипчарты, цветные маркеры и целую кучу стикеров и организовали места для совместной работы.

Начался социальный эксперимент. Мы назвали себя мирным спецназом. Наша задача заключалась в том, чтобы рассмотреть конфликт между США и КНДР со всех точек зрения и проверить, сможем ли мы найти реалистичные способы предотвращения катастрофической войны.

В мире технологий роевая тактика означает совместную работу системы, которая самоорганизуется для гибкого инновационного решения проблемы{120}. Вместо того чтобы работать над индивидуальными проектами, члены команды сосредотачивают коллективное внимание на одном проекте, пока он не будет закончен. Цель состоит в том, чтобы добиться высококачественных результатов за необходимое время и задействовать сильные стороны каждого члена команды.

Роевая тактика – это именно то, что нам нужно, чтобы трансформировать сложные конфликты, с которыми мы сталкиваемся в современном мире.

Использовать роевую тактику означает окружить конфликт критической массой идей и влияния.

Такой подход использует силу многих, реализуя скрытый потенциал сообщества.

Точно так же, как птицы собираются в стаю, чтобы защитить свое гнездо от мародерствующего ястреба и остановить нападение, люди из сообщества могут работать сконцентрированно, чтобы прервать деструктивный конфликт и направить его в более конструктивное русло.

Когда народ куа из пустыни Калахари прячет ядовитые стрелы и собирается вокруг костра, он использует против конфликта роевую тактику. Когда лидеры бизнеса, профсоюзов, религии и гражданского общества объединились, чтобы создать Соглашение о национальном примирении в ЮАР, они делали то же самое, чтобы положить конец апартеиду.

В то время как принятие заботится о людях, а помощь имеет дело с проблемой, тактика пчелиного роя добавляет этому сочетанию важнейший недостающий элемент: силу. Когда конфликт обостряется и одна сторона пытается навязать свою волю другой, та может воспользоваться силой объединенного сообщества, чтобы остановить боевые действия и начать договариваться.

С силой приходит ответственность. Чем активнее используется сила, тем больше уважения необходимо проявлять, чтобы она не привела к обратным результатам. Целью роевой тактики является преобразование конфликта ради долгосрочной пользы сторон и сообщества.

Мне нравится выразительность слова рой: некоторые слышат в нем угрожающий подтекст, зная, как роятся пчелы или другие насекомые. Возможно, полезно помнить, что целью роевой тактики являются не люди, а конфликт. Атакуйте проблему, а не человека.

Роение – это кульминационный шаг на пути к возможному. Оно объединяет балкон, мост и третью сторону.

– Мы находимся на балконе, – сказал я добровольцам из отряда мирного спецназа, – в месте, где мы можем увидеть общую картину и сосредоточиться на том, что действительно важно. Мы пытаемся построить золотой мост для участвующих в ситуации сторон. А сами мы принадлежим к третьей стороне – к более обширному сообществу, обеспокоенному конфликтом, который угрожает нашему миру прямо сейчас. У вас одна задача: выяснить, кто и что сможет сделать завтра утром, чтобы остановить эскалацию ядерной войны. Я хочу, чтобы вы жили и дышали этим вопросом в течение следующих двух недель. Читайте столько, сколько считаете полезным, звоните экспертам и беседуйте с ними, будьте открыты новым идеям и смотрите, что у вас получится. Я бы хотел, чтобы мы написали сценарий, в котором два лидера, держащих палец на кнопке, в конечном итоге найдут более разумный способ справиться со своими разногласиями. Какими будут их победные речи? Наш девиз – скромная смелость. Давайте будем достаточно смелыми, чтобы поверить, что мы можем внести свой вклад. В то же время давайте будем достаточно скромными, чтобы понимать, как мало мы знаем, и прислушиваться ко всем имеющимся знаниям и опыту с позиции новичка.

Мы разделились на небольшие группы и создали команду Трампа и команду Кима. Перед командами стояла задача узнать как можно больше о лидерах как о людях и как о лицах, принимающих решения. Что их мотивирует? Каким было их детство? Каким они видят мир? Как они принимают решения – кто на них влияет и что может изменить их мнение?

– Даже если вы не согласны с человеком, – говорил я, – попробуйте поставить себя на его место. Каково находиться в его шкуре? Практикуйте стратегическую эмпатию – эмпатию с определенной целью. Только понимая стороны, мы получаем возможность повлиять на то, чтобы они приняли правильное решение.

Команда Трампа исследовала каждое заявление и твит, которые Дональд Трамп сделал на тему Северной Кореи за последние 25 лет. Они записали каждое из них на стикере и разместили их в ряд на доске, чтобы проверить, можно ли отследить какие-либо закономерности.

Команда также исследовала конкретные случаи, когда Трамп менял свое политическое решение. Как это происходило? К кому он тогда прислушался и какие факторы повлияли на него сильнее всего? Мы начали ценить необычную гибкость Трампа – то, как он мог в любой момент передумать и при этом представить это как победу.

Один из членов команды, Джиа Медейрос, которая работала в сфере маркетинга и стратегических коммуникаций, позвонила продюсеру реалити-шоу, который работал с Дональдом Трампом над «Учеником» (The Apprentice).

– Если бы это было реалити-шоу, что нужно было бы сделать, чтобы оно закончилось хорошо? – спросила она его.

– Ну, первое правило реалити-шоу: «Что бы вы ни делали, не будьте скучными». Один и тот же человек не может всегда быть злодеем. Постоянно нужны неожиданности или повороты сюжета.

Это соображение оказалось весьма полезным, когда мы думали о том, как найти выход для Трампа.

Мы поговорили по Zoom с экспертами: профессорами, изучавшими конфликт, бывшими дипломатами, имевшими дело с КНДР, бывшими аналитиками разведки и всеми, у кого могли быть полезные наработки. Кроме того, мы искали нестандартные точки зрения. Например, бывший член банды рассказал нам об эффективных способах прекратить насилие между главарями. Команда внимательно выслушивала любые идеи и записывала их на стикерах. Мы размещали их на флипчартах и анализировали, чтобы найти подсказки и дополнительные вопросы.

Весь дом был заполнен стендами с большими листами бумаги, на которых было записано все, что мы изучали. Мы как будто пытались раскрыть преступление и отследить все недостающие данные. Мы перечислили всех ключевых игроков в этой драме – от Вашингтона и Пхеньяна до Сеула, Пекина, Москвы, Токио и так далее. Команда составила биографические профили ключевых лиц, принимавших решения. Вот чего может добиться дюжина острых умов, нацеленных в течение двух недель на единственный вопрос: кто что может сделать завтра утром, чтобы снизить риск ядерной войны?

В конце каждого дня мы собирались в гостиной и вносили в таблицу, которую повесили на стене:

– Что мы узнали сегодня?

– Что сработало?

– Что нужно изменить на завтра?

И каждое утро мы собирались снова, чтобы спросить друг друга, не появились ли какие-либо идеи или новые вопросы, и планировали свой день исходя из этой информации. Наше неустанное внимание было сосредоточено на изучении и совершенствовании того, что мы делали. Мы практиковали «быстрое прототипирование».

Нашей целью было собрать как можно больше мнений и идей и найти точки соприкосновения, которые могли бы открыть путь для продуктивных переговоров. Возникло множество творческих возможностей, все они были расклеены на стенах.

– Поддерживайте поток идей, – сказал я команде. – Но относитесь к ним легко, помня, как мало мы знаем. Для нас главное – внимательнее прислушиваться к людям с 30-летним опытом. Креативность, ни на чем не основанная, бесполезна. Но опыт без творческого подхода не породит новых идей. Необходимо сочетание творчества и опыта. Ключом к успеху является воображение, применимое на практике.

Понимая, что для преодоления сложных проблем требуется большая командная работа, мы организовали активное сотрудничество, свободно делясь идеями и взглядами, поддерживая творчество других и помогая друг другу на каждом этапе пути. Каждый человек чувствовал желание вложить в общее дело весь свой потенциал. Наш коллективный разум был намного больше интеллекта любого из нас.

Темп работы был интенсивным. В то же время нам было приятно заниматься такой опасной проблемой, а не просто волноваться о ней. И – возможно, это прозвучит странно по причине серьезности темы – нам было весело. Мы вместе ели, вместе гуляли, вместе делали перерывы на занятия спортом на свежем воздухе в саду. Наш координатор Роб во время перерывов включал музыку, что поощряло нас двигаться, танцевать и стряхивать груз беспокойства.

Мы пробовали любые методики, которые могли избавить нас от предубеждений, обострить креативность, повысить способность к сотрудничеству и усилить ту упорную настойчивость, с которой мы изучали одну точку зрения за другой.

Как мы знаем из спорта и музыки, дух игры может способствовать высоким достижениям и раскрывать человеческий потенциал. Участвуя в этом эксперименте, я получил представление о силе игры в применении к серьезной задаче трансформации опасного конфликта.

Это была симуляция того, о чем я мечтал: преданная своему делу команда, единым роем штурмующая сложный конфликт. Но это была не просто симуляция; изучаемая нами чрезвычайная ситуация происходила на наших глазах. Разговаривая со знающими людьми, от бывших дипломатов до больших ученых, мы услышали от трех разных собеседников:

– Ситуация становится действительно опасной. Мы рады, что кто-то что-то с этим делает.

Это нас обеспокоило. В конце концов наша двухнедельная симуляция была задумана как социальный эксперимент. Никто из нас не был экспертом по Северной Корее. Учитывая огромную серьезность и срочность ситуации, все мы были уверены, что существуют настоящие команды знающих специалистов, целеустремленно работающих и обсуждающих день и ночь, что предпринять, чтобы предотвратить потенциально неминуемую катастрофическую войну. Однако, к нашему ужасу, ни один из многих экспертов по Корее, с которыми мы говорили, не смог назвать ни одной такой команды.

Много интеллектуальных усилий было сосредоточено на анализе опасности, но сравнительно мало – на ее устранении. Было много прогнозов, но очень мало профилактики.

Поэтому, несмотря на то что изначально планировалось провести всего лишь двухнедельную симуляцию, мы с командой приняли решение найти способ продолжить процесс. Попытаться превратить наш смоделированный рой в настоящий.

Хорошие идеи жизненно важны – но бесполезны, если не существует способа представить их на рассмотрение ключевым лицам, принимающим решения. Для этого нам нужны ДАД: доступ, авторитет, доверие.

Доступ означает связь с людьми, участвующими в конфликте. Авторитет – это убедительность, гарантированная компетентностью и репутацией. Этот критерий рационален и исходит из головы. Доверие же основывается на намерениях и честности. Этот критерий – эмоциональный и исходит от сердца.

В племени куа семья и друзья тех, кто находится в конфликте, работают вместе, чтобы убедить стороны сесть, выслушать друг друга и в конечном итоге примириться. Сообщество, по сути, объединяет имеющиеся у них доступ, авторитет и доверие, чтобы повлиять на способ мышления сторон в конфликте.

ДАД – это основная валюта третьей стороны, позволяющая сообществу влиять на стороны, чтобы они прекратили борьбу и начали переговоры.

Если у нас нет доступа, авторитета и доверия, нам нужно либо создавать их, либо работать с теми, у кого они есть. Когда я стал беспокоиться о риске войны с КНДР, то связался с одним из немногих знакомых, которые действительно бывали в Северной Корее, – моим старым коллегой по переговорам Джонатаном Пауэллом. Я вспомнил, как мы ужинали в Колумбии и он рассказал мне, что раз в году ездит в Северную Корею в рамках регулярного европейского политического взаимодействия с этой страной. Я позвонил Джонатану, чтобы получить совет.

– Меня беспокоит то, что происходит с Северной Кореей. Каковы способы выхода из противостояния Трампа и Кима? И, кстати, когда ты опять поедешь в КНДР?

– Скоро. Пока наши переговоры не принесли результата. Нам просто диктуют линию партии… хотя на этот раз все может быть иначе. По счастливой случайности нашим новым собеседником станет Ли Су Ён. Он был послом Северной Кореи в Швейцарии в 1990-х гг., когда Ким учился там в школе-интернате под чужим именем.

– Звучит как шанс.

– Посмотрим, – сказал Джонатан. – А пока почему бы тебе не поговорить с Глином Фордом, который едет со мной? Он экс-депутат от лейбористской партии и бывший член Европейского парламента, который ездит в КНДР уже 25 лет. Он был там почти сорок раз.

Я связался с Глином, и тот сказал мне:

– Встреча с Ли Су Ёном – это действительно наш шанс. Он самый высокопоставленный внешнеполитический чиновник Северной Кореи. Ходят слухи, что он заботился о Киме и его сестре, пока они были в Швейцарии, был им вместо отца. Я предполагаю, что Ким к нему прислушивается, учитывая их давние отношения.

Я договорился, что Джонатан и Глин по отдельности поговорят через Zoom с моей командой в Колорадо, чтобы поделиться впечатлениями и идеями по поводу выхода из противостояния. Я поручил команде следующее задание:

– Джонатан и Глин начали выстраивать ДАД – доступ, авторитет и доверие – с северокорейцами, и это может быть полезно. Но как лучше всего использовать ДАД? Через несколько недель Джонатан и Глин будут в Пхеньяне. Представьте, что у них есть всего лишь час предметного разговора с Ли Су Ёном, который близок к Киму. Не называя имен, я хочу, чтобы вы получили советы наших экспертов о том, какие вопросы следует задать Джонатану и Глину и какие основные мысли они должны донести. Что они могут сказать Ли, что могло бы помочь деэскалации ситуации?

С этого момента Джонатан, Глин и я работали в роевом режиме при поддержке команды исследователей и аналитиков. За последующий год мы совершили 21 поездку в Вашингтон, Сеул и Пхеньян. Будучи гражданином США, я не мог поехать в КНДР, но они, граждане Великобритании, могли. Благодаря объединению и расширению нашего доступа в итоге мы провели более 85 встреч с ключевыми политическими чиновниками в трех столицах.

Добиться этих встреч, особенно первых, было нелегко. Первоначальный доступ потребовал немало усилий и рекомендаций. Но как только мы начали, каждая встреча открывала дверь для следующей. Каждому чиновнику, с которым мы встречались, было любопытно, что мы узнали у других. Поскольку они находили эти разговоры полезными, наш авторитет возрастал. А развивая эти отношения, поддерживая позитивные контакты и доказывая свою надежность, мы выстроили доверие.

На основании того, что мы услышали на этих встречах, внимательно выслушивая опасения и вопросы собеседников, мы направили консультативные записки. Эти короткие записки, длиной в две-три страницы, были мастерски составлены Джонатаном, опиравшимся на свой многолетний опыт работы на посту руководителя аппарата британского премьер-министра Тони Блэра. Записки, которых за тот год было 48, в свою очередь, были подкреплены более чем 200 анкетами и тематическими документами, которые мы называли «наберись ума», подготовленными командой, выросшей из эксперимента с роевой тактикой.

Каков был эффект этих коллективных усилий? Мы никогда не узнаем. Однако мне позвонил опытный политический репортер из The Washington Post, известный своим доступом к Белому дому, и сказал:

– Я искренне верю, что ваши усилия повлияли на переговорный процесс и способствовали тому, что американский президент и лидер КНДР впервые сели за один стол переговоров{121}.

Роевая тактика, направленная на проблему Северной Кореи, позволила мне увидеть в действии свою мечту о командах, использующих коллективный разум и ДАД для урегулирования самых сложных конфликтов, с которыми мы сталкиваемся сегодня.

Мобилизация окружающего сообщества, действующего как рой и прерывающего деструктивный конфликт, не является чем-то новым. Как я узнал из своих антропологических исследований войны и мира, роевая тактика, возможно, является древнейшим человеческим наследием для разрешения спорных конфликтов.

– Что произойдет, если кто-то поохотится на чужой территории, не спросив разрешения? – спросил я однажды у старейшины куа Коракорадуэ.

– Потерпевшая сторона вызовет в качестве свидетелей троих человек и покажет им следы преступника. Затем они пойдут вместе говорить с нарушителем и увещевать его не делать этого снова.

– Предположим, нарушитель проигнорирует их и снова начнет охоту, не спрашивая разрешения?

– На этот раз потерпевшая сторона вызовет четырех свидетелей. На этот раз они поговорят с обидчиком очень громко и попросят его больше так не делать.

Я не мог удержаться от продолжения.

– А что, если нарушитель повторит свое действие в третий раз?

Коракорадуэ внимательно посмотрел на меня и медленно произнес:

– Ни один человек из нашего племени никогда не посмеет нарушить нормы подобным образом!

Сообщество объединяет в себе критическую массу коллективного влияния. Сторона-нарушитель может быть более могущественной, чем потерпевшая сторона, но она никогда не будет более могущественной, чем сообщество. Роевая тактика – это применение коллективной силы, необходимой для борьбы с несправедливостью.

– Видите эти палочки в моей руке? – спросил меня однажды Тсамко, член общины жуцъоан в Намибии. – Одна палочка легко ломается, но если вы возьмете много таких палочек, вы не сможете их сломать.

Когда я отправился вглубь тропических лесов Малайзии, чтобы посетить народ семаи, то обнаружил, что они используют аналогичный подход к множеству конфликтных ситуаций.

– Неправильно занимать какую-то сторону, – объяснил мне один семай. – Что правильно, так это всем позвать своих родственников и друзей, чтобы те разрешили их спор.

Ожидается, что каждый встанет на сторону всего сообщества – третьей стороны. Принять третью сторону не означает игнорировать потребности вашей семьи или друзей. Это означает воздерживаться от усугубления спора. Это значит использовать свое конструктивное влияние, чтобы помочь сторонам выйти на балкон и сосредоточиться на том, что действительно важно.

Семаи начинают учиться принимать третью сторону еще в детстве. Когда один ребенок бьет другого, взрослые, вместо того чтобы наказать ребенка, созывают детский бкараа, или совет. Все дети садятся в круг, обсуждают произошедшее и говорят о том, как решить проблему и восстановить испорченные отношения. Спор преподносит каждому урок о том, как справляться с разочарованиями и различиями мирным путем. Семаи мобилизуют силу равных, чтобы трансформировать конфликт.

Роевая тактика – это врожденная человеческая способность, которую мы можем применить в любом конфликте. Возможно, мы уже так поступаем, даже не осознавая, что делаем именно это. Несколько лет назад в семейной ситуации я тоже получил такой опыт.

Моему сыну было 19. Он вернулся в наш дом, взяв перерыв после года обучения в колледже. Он много лет тусовался с группой школьных друзей, потерявшихся в жизни, которые плыли по течению и злоупотребляли алкоголем. Как и многие подростки, он стал отстраненным и необщительным. Чувствительный мальчик, которого я знал и любил всем сердцем и который любил импровизировать на фортепиано, казалось, исчез. На его месте был вечно попадающий в передряги молодой человек, разбивший не одну семейную машину и чувствовавший, что мир почему-то ополчился против него.

Естественно, такое поведение приводило к напряженности, тревоге и беспокойству в семье. И вот однажды все это вышло на первый план, когда мы с моей женой Лизанной поехали навестить семью и попросили нашего сына не приглашать домой друзей. Он обещал. Когда мы вернулись, женщина, которую мы наняли присматривать за домом в наше отсутствие, вышла к нам в слезах.

– Мне страшно вам это говорить, но, насколько могу судить, на прошлой неделе ваш сын приглашал друзей и они устроили дома вечеринку. В помещении пахло дымом и алкоголем. Когда я спросила его, он пригрозил рассказать вам, что я не выполняю свою работу. Но я все равно должна рассказать вам.

Она дрожала.

– Это разбивает мне сердце как матери, – кричала мне позже в тот же день Лизанна, – но я не могу больше жить с ним в этом доме. Я не могу его терпеть таким, какой он сейчас.

До этого момента я был немного более лоялен, понимая, что наш сын переживает трудный этап жизни. Но тут я почувствовал волну гнева, поднимавшуюся где-то внутри. Так продолжаться не могло.

Я отправился на свою любимую одинокую прогулку по ущелью рядом с домом. Это был мой балкон. Блуждая среди природной красоты, я мог внимательнее прислушаться к своему гневу. Я сделал паузу и начал увеличивать масштаб. Почему я разозлился? Что пытался сказать мне мой гнев? Частично он был связан с нарушением обещания и обманом доверия, но на этот раз меня разозлило нечто большее. Это было злоупотребление властью со стороны члена моей семьи по отношению к доверенному лицу, женщине, которая просто выполняла свою работу. Он угрожал ей лишением заработка, доведя до страха и слез. Для меня это была яркая красная черта.

Я спросил себя: как мы можем начать менять деструктивную модель поведения, которая годами порождала повторяющиеся семейные ссоры? Я понял, что мы зашли в тупик и что мы с женой не имели достаточного влияния, чтобы остановить деструктивное поведение нашего сына. Нам была нужна помощь. Нам было нужно сообщество. Иными словами, нам был нужен рой.

Позже в тот же день мы с Лизанной позвали нашего сына на встречу в кабинете. Он сел на диван, и мы сели лицом к нему. Лизанна начала:

– Мне всегда нравилось, что ты живешь в нашем доме. Я всегда хотела, чтобы ты возвращался к нам в любое время, когда захочешь. Но правда в том, что мне не нравится жить с тобой. Мне больно это говорить, но это правда.

В ее глазах стояли слезы.

Затем заговорил я.

– Мы с твоей мамой очень тебя любим; надеюсь, ты это знаешь. И это серьезно. Когда ты нарушаешь обещание, данное нам, это одно. Это неправильно. Но когда ты угрожаешь и пугаешь кого-то, чье существование зависит от нас и кто просто выполняет свою работу, меня это очень злит.

Я посмотрел на него. Он притих, сидел с широко открытыми глазами и выглядел испуганным.

– Вот что мы с твоей мамой предлагаем. Мы хотим, чтобы ты принес нашей помощнице извинения. Мы хотим, чтобы ты покинул дом и уехал на два месяца, чтобы решить свои проблемы. Мы предлагаем тебе пройти программу, в рамках которой ты будешь общаться с психологом-консультантом и другими людьми твоего возраста. Мы надеемся, что они помогут тебе вспомнить, кем ты, как мы знаем, на самом деле являешься.

Путь нашего сына начался с интенсивного семинара, который проводил наш знакомый психолог-консультант. Семинар был посвящен пониманию себя, видению своих сильных и слабых сторон и умению брать на себя ответственность за свою жизнь. Двадцать человек, участвовавших в семинаре, сблизились и оказывали друг другу поддержку. В итоге мой сын провел в этом сообществе целых два месяца, постаравшись больше узнать о себе и завести новых друзей. Он заново открыл для себя радость музыки и научился медитировать. У него были регулярные встречи с консультантом. Сын также проводил много времени со своими двумя дядями, которые поддерживали его в работе по личностной трансформации. Это было полное погружение в поддерживающее сообщество.

Когда он вернулся через два месяца, изменения в его поведении были поразительными. Он взял на себя полную ответственность за собственные действия и искренне извинился перед матерью и передо мной. Сын вернулся к своей музыке с новой страстью и собрал группу. Он продолжил учебу в университете, деструктивные споры о его поведении полностью утихли и были заменены более конструктивными разговорами о других вопросах, таких как место для репетиций его новой группы.

Я не хочу сказать, что этот процесс в каком-то смысле прост или гарантированно сработает. Каждый случай индивидуален. Тем не менее произошедшее стало для меня большим уроком. Это был конфликт, в котором лично я чувствовал себя застрявшим и потерянным. Чтобы помочь нашему сыну изменить деструктивный образ жизни, потребовалось вмешательство всего сообщества.

Спустя 15 лет я пишу эти слова, вернувшись из поездки к сыну и его жене: у них только что родился ребенок. Очень трогательно видеть его в роли отца – нежного, любящего, так мило играющего со своим маленьким сыном. Я наблюдаю за ним и в роли мужа – за тем, как он с радостью разделяет работу по воспитанию детей и домашние дела. В то же время меня впечатляет лидерство, которое он демонстрирует на работе: на прошлой неделе его мудрость, поддержка и эмпатия помогли команде адаптироваться к увольнениям в одной из самых требовательных высокотехнологичных компаний мира. Для меня он является ярким примером человека, который работает над реализацией своего человеческого потенциала.

Оглядываясь назад на опыт разрешения сложной семейной ситуации, которая грозила перерасти в разрушительный конфликт, я понимаю, что это пример взаимодействия с третьей стороной. Мы с женой, консультант нашего сына, его коллеги по семинару, его новые друзья и дяди – все составляли динамичное сообщество, которое окружало его и поддерживало личную работу и трансформацию поощрением и обратной связью. Работая вместе, индивидуально и коллективно, мы смогли помочь ему раскрыть внутренний потенциал. Никто из нас в одиночку не смог бы помочь ему прорваться. Это объединило нас всех.

Как говорится, чтобы вырастить одного ребенка, нужна целая деревня.

Роевая тактика – командный вид спорта.

На протяжении многих лет меня впечатляли новаторские методы команд по переговорам об освобождении заложников. У меня была возможность обучать полицейских таким переговорам, и их истории всегда вдохновляли.

Поколение или два назад переговоры об освобождении заложников в Соединенных Штатах часто велись насильственными методами. Полицейские вытаскивали мегафон и кричали:

– У вас есть пять минут, чтобы выйти с поднятыми руками!

Если террорист не сдавался, внутрь помещения запускали слезоточивый газ, а снаружи преступника ждала пуля. Погибал не только захватчик, но часто вместе с ним гибли и заложники, и полиция. Трагическим примером стала катастрофа в Уэйко, штат Техас, в апреле 1993 г., когда операция ФБР со слезоточивым газом закончилась пожаром, в котором погибло множество людей, в том числе дети{122}.

Со временем полицейские управления поняли, что есть более выгодный способ: тихие и настойчивые переговоры, проводимые обученной командой полицейских переговорщиков. Полиция окружает место происшествия, чтобы предотвратить побег, а затем начинает разговаривать.

– Когда я имею дело с вооруженным преступником, мой главный принцип – просто быть вежливым, – объяснил Доминик Мисино, который за свою карьеру в полицейском управлении Нью-Йорка провел вместе со своими коллегами переговоры более чем в 200 инцидентах с захватом заложников, включая угон самолета, в результате которых ни один человек не погиб. – Знаю, звучит банально, но это очень важно. Часто люди, с которыми я имею дело, чрезвычайно агрессивны. И причина этого в том, что уровень их тревоги очень высок: парень вооружен и забаррикадировался в здании банка, он находится в режиме «беги или сражайся». Чтобы разрядить ситуацию, мне придется попытаться понять, что происходит у него в голове. Первый шаг к этому – проявить к нему уважение, демонстрируя искренность и надежность{123}.

Успех заключается в завоевании авторитета и доверия за очень короткий период времени.

Полицейские переговорщики по освобождению заложников работают в группах. Нередко более дюжины человек пытаются понять, что происходит в голове террориста, и придумать, как убедить его сдаться мирно.

Один человек разговаривает с захватившим заложников, а одиннадцать находятся на балконе. Возможно, кто-то передает записи переговорщика. Другой, например, старается найти родственников или друзей агрессора, которые могут поговорить с ним и успокоить его. Третий координирует действия переговорщика с командой спецназа, готовой к штурму.

Это настоящая коллективная работа – и она демонстрирует поразительный успех. Как объяснил мой коллега по переговорам Джордж Кольризер: «Ситуации с заложниками могут быть драматичными и напряженными, но о большинстве из них вы не услышите в новостях. Это потому, что более 95 % случаев разрешаются мирным путем, без жертв, и террористы смиряются с последствиями собственных действий»{124}.

Меня очень вдохновляют подобные сплоченные командные усилия по снижению уровня бандитизма в больших городах. Я многому научился у моего друга доктора Гэри Слаткина. Гэри 20 лет проработал врачом в системе общественного здравоохранения, специализируясь на предотвращении эпидемий по всему миру, а когда наконец вернулся в родной Чикаго, то обнаружил эпидемию бандитских разборок. Он основал организацию по прекращению насилия под названием Cease Fire (теперь это всемирная инициатива Cure Violence Global){125}.

Гэри хотел применить те же инструменты общественного здравоохранения, которые были эффективны в борьбе с болезнями, чтобы остановить распространение вируса насилия. Подобно тому как общественные кампании по охране здоровья привлекают местных граждан к агитации в своем кругу с целью изменить поведение, способствующее распространению болезни, Гэри экспериментировал с активистами, которых он назвал пресекателями.

– Наши люди по пресечению насилия – выходцы из тех же общин, что и члены банд, и зачастую сами раньше состояли в этих бандах, – объяснил Гэри участникам первых двух недель роевой работы над конфликтом с Северной Кореей. Каждую среду мы собираемся вместе, чтобы рассмотреть, что происходит в районе, сверить записи и понять, что нужно сделать. Мы называем это таблицей пресечений.

Я посоветовал команде по работе с проблемой КНДР посмотреть необычный документальный фильм Алекса Котловица о работе Гэри под названием «Борцы с насилием» (Interruptors){126}. В фильме Алекс показывает таблицу пресечений в действии. Вокруг стола для совещаний собирается свыше десятка людей, все оживленно разговаривают, затем присутствующих призывают к порядку:

– Ладно, прекращаем разговоры. Все пришедшие, сейчас посерьезней, хорошо? Мы находимся в кризисной ситуации, и нам нужны люди, которые могут сделать все возможное. Парней убивают за что угодно. За прошедшую неделю были ли какие-либо конфликты, урегулированные в самом начале?

Остальные пресекатели на мгновение замолкают. Затем один говорит:

– Два парня ссорились. Один угрожал снести другому башку. Я успокоил его, сказал: «Он не выстрелил в тебя, это только слова». Этот конфликт мы остановили в самом начале.

Один из лидеров пресекателей объясняет:

– У меня за столом «грязная дюжина»[13]. У нас были соцработники, но это не всегда способствовало снижению насилия. Поэтому в 2004 г. мы придумали новую концепцию под названием «пресекатели насилия». Большинство из них – бывшие члены банд. Потому что человек со стороны не может просто прийти и сказать гангстеру убрать оружие. Пресекатели насилия преследуют одну цель: прекратить убийства. Они не пытаются ликвидировать банды. Их цель – спасать жизни.

Один из самых эффективных пресекателей, с которым я однажды имел удовольствие познакомиться, – это потрясающая молодая женщина по имени Амина, бывшая участница банды. Один из ее коллег объясняет: «Как пресекатель насилия Амина Мэтьюз просто бесценна. Она проникает туда, куда не могут попасть многие парни. Она знает, как разговаривать с этими опасными молодыми людьми. И многие, которых я знаю и у которых много смертей на совести, уважают ее».

По словам Амины, она может их понять, потому что сама из их среды: «Я прожила годы, участвуя в перестрелках, сталкиваясь со смертью… Теперь я смотрю на своих сестер и братьев и, знаете, вижу в них себя прежнюю».

Она – подлинный представитель третьей стороны, выходец из самого сообщества.

В совершенно ином контексте я стал свидетелем другого вида коллективного сотрудничества во время работы с президентом Колумбии Хуаном Мануэлем Сантосом над прекращением гражданской войны. Как я упоминал ранее, Сантос собрал команду из пяти ведущих консультантов по переговорам. Мы принесли с собой широкий спектр точек зрения и опыт из разных уголков мира.

Нас объединяло общее стремление к миру и желание помочь президенту. Готовность работать в команде. Уважение к сильным сторонам и навыкам друг друга. И решимость остаться в процессе надолго. Хотя мы были советниками одной из сторон конфликта, мы также были и теми, кто работает на благо всех. Наша роль заключалась в том, чтобы оставаться на балконе, следить за общей картиной и помогать Сантосу построить золотой мост, чтобы положить конец войне.

Мы приезжали, как правило за день, из разных уголков мира. Нас провожали в обход службы безопасности аэропорта, чтобы о нашем присутствии не стало известно. Мы работали в тесном контакте друг с другом, президентом и правительственной переговорной группой три напряженных дня, встречались с официальными лицами и получали специальный разведывательный инструктаж. Затем мы ужинали с президентом. Наша работа заключалась в том, чтобы внимательно слушать президента, понимать, с какими сложностями он столкнулся, и максимально эффективно консультировать его по всем вопросам.

За 7 лет эта процедура повторилась 25 раз.

Мы отлично работали вместе, опираясь на сильные стороны друг друга. Наши специальности не пересекались. Джонатан Пауэлл занимался синтезом данных и прекрасно излагал выводы в меморандумах. Благодаря своему предыдущему опыту работы на посту главы администрации британского премьер-министра он хорошо знал, как работают политика и правительство. Хоакин Вильялобос, бывший командир партизан, обладал глубоким пониманием того, как мыслят их лидеры.

Шломо Бен-Ами, опиравшийся на свой многолетний опыт работы над разрешением арабо-израильского конфликта, был весьма способным стратегом. Дадли Анкерсон знал политику Латинской Америки изнутри. Я же больше сосредотачивался на стратегии и психологии переговоров, а также помогал проводить стратегические совещания и иногда выступал посредником между правительственными переговорщиками.

Наше сотрудничество казалось безупречным. Мы сформировали роевой разум – коллективный разум, который намного превосходил интеллект любого из нас по отдельности.

– Сотрудничество с вами – это мой балкон, – однажды заметил мне президент Сантос в кризисный момент мирных переговоров. Позже, когда дело было закончено, он сказал аудитории в Гарвардском университете: «Наш конфликт был настолько сложным, что я понял: нам нужна помощь – лучшая из возможных, способная извлечь уроки из ошибок и успехов других конфликтов по всему миру. Если бы меня попросили дать совет другому главе государства, вступающему в сложный мирный процесс, я бы порекомендовал созвать команду советников мирового класса по переговорам, как это сделал я»{127}.

Роевая тактика успешно работает против конфликта благодаря принципу критической массы. Критическая масса обеспечивает силу убеждения, необходимую для преодоления сопротивления и дисбаланса сил. По отдельности люди могут быть недостаточно влиятельными, но коллективно они потенциально более могущественны, чем любая из конфликтующих сторон.

В рамках своего исследования эволюции человеческих конфликтов я посетил выдающегося приматолога Франса де Вааля и его исследовательский центр. Де Вааль проводил обширные исследования наших ближайших родственников-приматов, шимпанзе бонобо{128}. Мне было любопытно, как бонобо справляются с конфликтами.

Пока мы гуляли, де Вааль объяснил мне: «Я часто наблюдал, что, когда самец бонобо становится агрессивным по отношению к самке, другие самки в ответ создают коалицию. Они встают плечом к плечу, как полузащитники в американском футболе, и медленно отталкивают самца-обидчика, как будто говорят: “Отойди, мужик. Ты зашел слишком далеко. А теперь веди себя хорошо!”».

Это демонстрация силы третьей стороны в форме победной коалиции – объединение силы сообщества, могущественное и способное привести к мирному результату. Какой бы мощной ни была любая партия, она никогда не будет более могущественной, чем сообщество, действующее вместе.

Так как же построить победную коалицию третьих сторон? Это была сложнейшая задача в жизни президента Сантоса, который поставил себе, казалось, недостижимую цель положить конец войне, длившейся почти 50 лет.

Партизанская группировка Революционных вооруженных сил Колумбии засела в джунглях, и ее члены десятилетиями не знали ничего, кроме боевых действий, укрепляя свои позиции денежными средствами от торговли наркотиками и похищения людей. У них были убежища даже в соседней Венесуэле. Многие молодые боевики не хотели сдавать оружие. Многие лидеры сколачивали настоящие состояния на торговле наркотиками. В ходе предыдущих переговоров, три десятилетия назад, лидеры партизан вышли из тени для участия в выборах – и были убиты вместе с сотнями сторонников. Зачем рисковать всем ради весьма сомнительного мира с правительством, которому нельзя доверять?

Предыдущих попыток переговоров было много, но все они терпели неудачу, а последняя, предпринятая 10 годами ранее, стала катастрофическим провалом в глазах общественности. Предшественник Сантоса, президент Альваро Урибе, добился больших успехов, атакуя РВСК в опорных точках и заставляя их бойцов обороняться. Сантос был тогда министром обороны. Чувство враждебности по отношению к РВСК росло{129}. Люди выступали за мир, но большинство из них глубоко скептически относилось к любым реалистичным перспективам его достижения. Зачем рисковать всем ради ведения переговоров с группой, которой нельзя доверять?

Еще больше усложняло ситуацию то, что Урибе выступал против мирного соглашения, утверждая, что РВСК можно победить военным путем. Он путешествовал по стране, мобилизуя оппозицию, особенно среди военного и делового секторов общества. В ежедневных твитах он обвинял Сантоса в мягкости по отношению к террористам и коммунистам.

В результате главным вызовом, с которым столкнулся Сантос, стало преодоление внушительной блокирующей коалиции – сил, выставленных против возможного соглашения. Это серьезная проблема во многих трудноразрешимых конфликтах, над которыми я работал: стороны упорно стараются заблокировать возможное соглашение – потому что чувствуют себя обделенными, потому что получают выгоду от конфликта, а возможно, просто потому, что соглашение якобы противоречит их интересам.

Неожиданным шагом, на который пошел Сантос в первые недели своего пребывания на посту президента, было обращение к соседу Колумбии – Венесуэле – и ее ершистому противнику, президенту Уго Чавесу{130}. Хотя он публично это отрицал, Чавес был другом, ролевой моделью и главным сторонником РВСК, тайно обеспечивавшим их бойцам убежище в Венесуэле. Месяцем ранее президент Урибе публично обвинил Чавеса в укрывательстве террористов. Разгневанный Чавес разорвал дипломатические отношения с Колумбией, обвинив ее в планах нападения на Венесуэлу.

На конференции латиноамериканских лидеров Сантос встретился с Чавесом, пытаясь вернуть отношения между двумя соседними странами в нужное русло, и воспользовался этой возможностью, чтобы открыто попросить его помочь усадить лидеров РВСК за стол переговоров. Ожидающий враждебности Чавес, естественно, был удивлен. Его привлекла идея оставить после себя важнейший мирный договор. Он начал убеждать руководство РВСК в том, что лучшим способом продвижения их дела станет победа на выборах, а не партизанская война.

Вскоре после этого Сантос так же обратился к самому важному вдохновителю РВСК – президенту Кубы Фиделю Кастро. Сантос удивил Кастро, попросив его провести секретные переговоры. Команданте Фидель был доволен тем, что его пригласили стать хозяином исторических переговоров, и согласился. Он также сыграл ключевую роль в убеждении лидеров РВСК в необходимости выйти из джунглей для переговоров.

К удивлению сторонних наблюдателей, Сантосу удалось перевести Чавеса и Кастро из блокирующей коалиции в победную. Оба революционных лидера стали активными участниками третьей стороны. Когда в Гаване начались публичные переговоры, Сантос добавил для равновесия Норвегию и Чили: теперь у каждой стороны было по два дружественных правительства, которые помогали облегчить достижение соглашения.

Третья сторона внутри колумбийского общества была не менее важна, чем третьи лица за пределами Колумбии. Мирный процесс требует поддержки многих внутренних сторон, особенно военного и делового секторов. Чтобы развеять их опасения, Сантос назначил переговорщиками популярного бывшего главу вооруженных сил и бывшего главу торговой ассоциации.

Все представители третьей стороны – как внешние, так и внутренние – составили победную коалицию и сыграли решающую роль в прекращении 50-летней гражданской войны. Благодаря мобилизации третьей стороны победная коалиция оказалась сильнее блокирующей. Урок был ясен: чтобы преобразовать сложный конфликт, жизненно важно выявить и привлечь на свою сторону потенциальных блокировщиков, а также найти новых союзников. Критическая масса имеет значение.

Подписание исторического мирного соглашения президентом Сантосом и командиром Тимоченко произошло на берегу Карибского моря, в Картахене.

Все были одеты в белое. Я сидел рядом с матерями, потерявшими своих детей и близких. Они не скрывали слез. Я слушал, как командир РВСК извинялся перед жертвами. Те, кто встречался в бою, теперь встречались мирно{131}.

Я заговорил с высокопоставленным правительственным чиновником Луисом Карлосом Вильегасом, которого знал раньше, и он познакомил меня со своей дочерью Хулианой. Она прошла через мучительный опыт похищения повстанцами много лет назад, в 17-летнем возрасте. Ее заставили идти пешком через горы и джунгли и держали в заложниках более трех месяцев. Это было настоящим адом для нее и ее родителей.

Я вспомнил, как Луис рассказывал мне, что, когда президент Сантос предложил ему присоединиться к делегации на переговорах, он хотел отказаться, не желая бередить старые раны, но Хулиана настояла на том, чтобы он сыграл эту роль. Она сказала ему: «Отец, мы должны сделать все возможное, чтобы положить конец этой войне». Теперь Луис и Хулиана вместе праздновали неожиданное наступление мира, который всего несколько лет назад многие считали невозможным. Я разделял эмоции отца и дочери – они были ярки и заразительны.

Однако в мире, как и на войне, все идет не по плану. Неделю спустя случилось непредвиденное.

В рамках усилий по завоеванию поддержки мирного процесса президент Сантос пообещал народу Колумбии провести референдум. Последнее слово по любому соглашению, которое будет достигнуто, должно было оставаться, за гражданами.

К сожалению, референдум оказался фактически сорван из-за низкой явки. Ураган помешал голосованию именно в тех прибрежных районах, где война нанесла наибольший урон и где поддержка мира была самой сильной. При этом в социальных сетях была развернута мощная и изощренная дезинформационная кампания против мирного соглашения. В итоге референдум был проигран с крошечной разницей в 0,2 %.

Все были шокированы. Что можно сделать? Неужели мирный процесс провален?

Мой друг Серхио, комиссар по вопросам мира, позвонил мне:

– Уильям, что теперь делать?

Пришло время мобилизовать третью сторону еще одним роевым усилием. На следующий день была сформирована команда советников по вопросам мира, готовая помочь президенту Сантосу выяснить, что можно сделать для сохранения соглашения. Все внешние друзья и сторонники мира: Венесуэла, Куба, Норвегия, Чили, а также Соединенные Штаты, Европа и Организация Объединенных Наций – мобилизовали свое влияние. По счастливой случайности, именно в ту неделю президенту Сантосу вручили Нобелевскую премию мира, что повысило международное признание мирного соглашения.

Не менее важно и то, что внутри страны возникло мощное общественное движение в поддержку мирного соглашения. Граждане Колумбии заполонили главные площади, поклявшись оставаться там до тех пор, пока не будет достигнуто новое соглашение{132}. Я никогда не забуду, как однажды поздно вечером, выйдя из президентского дворца, шел по огромному лагерю с сотнями палаток, установленных гражданами, приехавшими со всей страны, чтобы историческая возможность не была упущена. Жизнь кипела в лагере.

Таким образом, возникла настоящая роевая атака конфликта третьей стороной – как внутри, так и за пределами страны. 12 ноября 2016 г. после напряженной серии слушаний с участием тех, кто выступал против соглашения, и раунда сложных повторных переговоров с лидерами РВСК правительство и Революционные вооруженные силы Колумбии подписали пересмотренное соглашение в театре Колумба в Боготе. Затем соглашение было передано на ратификацию конгрессу Колумбии. На этот раз, ко всеобщему облегчению, попытка увенчалась успехом.

В последующие месяцы партизанская армия сделала то, что никто не считал возможным: под наблюдением ООН они собрались в лагерях и сложили оружие. Некоторые из их лидеров пошли в политику. Хотя политический конфликт продолжался, война закончилась. Мирный процесс был беспорядочным, медленным и неравномерным, какими обычно и бывают подобные процессы. Такова природа трансформации.

– Шесть лет назад, – начал президент Сантос свою речь на вручении Нобелевской премии в Осло спустя несколько недель после подписания окончательного мирного соглашения, – нам, колумбийцам, было трудно представить конец войне, которая длилась полвека. Большинству из нас мир казался невозможной мечтой – и не без оснований. Очень немногие – почти никто – помнили, какой была наша страна до войны. Сегодня, после шести лет серьезных, зачастую напряженных и трудных переговоров, я стою перед вами и всем миром и с глубоким смирением и благодарностью объявляю, что колумбийский народ при помощи наших друзей со всего мира превращает невозможное в возможное{133}.

Необычайное роевое единство сообщества как внутри, так и снаружи Колумбии позволило положить конец одной из самых продолжительных войн в мире. В эти смутные времена мы настолько сосредоточены на том, что не работает, что часто забываем обращать внимание на то, что работает. Теперь мы можем позволить себе задать смелый вопрос: если мы, люди, можем начать искоренение войны на одном из полушарий мира, почему бы однажды не сделать этого на обоих?

Как любил говорить мой старый коллега Кеннет Боулдинг: «Все, что существует, возможно».

Если мы хотим преуспеть в преобразовании сегодняшних конфликтов, то главная сила, которую нужно активировать, – это рой. Роевая тактика – это кульминация пути к возможному. Оно объединяет наши природные силы, используя весь человеческий потенциал. Если путь начинается с тишины и паузы, он заканчивается шумным, творческим сотрудничеством роя.

Роение – это терпеливое и настойчивое применение критической массы. Это радикальное сотрудничество в действии. Множество объединений доступа, авторитета и доверия (ДАД) для создания победной коалиции. Это полная активация нашей социальной иммунной системы.

Роение – это следующий рубеж, работа, которую лично я считаю наиболее захватывающей. Наша сегодняшняя задача состоит в том, чтобы воссоздать в современных условиях сильную третью сторону. Я убежден, что именно она помогла нашим далеким предкам выжить и процветать, чтобы мы могли существовать здесь и сейчас. Мы должны научиться использовать творческую силу сообщества вокруг нас.

Есть старая ирландская шутка: «Это частная драка или в ней может участвовать любой?» Честно говоря, в наши дни драки редко бывают частными – хотя бы потому, что деструктивные конфликты прямо или косвенно затрагивают людей, которые окружают стороны. Поскольку все мы вовлечены, каждый из нас может «участвовать» – конструктивно, с любопытством и состраданием. Мы можем принять на себя «ответственность» – способность отвечать, т. е. откликаться.

Всякий раз, когда я слышу, что тот или иной конфликт неразрешим, я задаюсь вопросом: действительно ли мы пытались? Другими словами, использовали ли мы роевую тактику? Применили ли мы наш коллективный разум и влияние в масштабе, соизмеримом со сложностью конфликта?

«Если соединить много паутин, они остановят даже льва» – гласит эфиопская пословица, с которой начинается эта глава. Когда мы сможем объединиться как третья сторона, даже самые сложные конфликты на работе, дома или в мире будут вынуждены в конечном итоге уступить нашей общей силе.

Заключение Мир возможностей

– Кто-нибудь из вас пробовал делать планку?

Моя 16-летняя дочь Габи стояла на большой сцене и задавала этот вопрос аудитории из нескольких тысяч человек на мероприятии TEDx в Симфоническом зале Копли в Сан-Диего{135}. Планка, как вы, возможно, знаете, – это упражнение для брюшного пресса, при котором вы опираетесь в горизонтальном положении на предплечья и пальцы ног и держите корпус прямо (словно это деревянная планка). Мы с семьей сидели в зале и слушали, как Габи рассказывает всем свою историю:

– Вплоть до моего рождения родители ждали совершенно нормальную девочку – а выскочила я. Видите ли, никто, даже врачи, сразу не понял, что у меня ассоциация VACTERL[14] (каждый год с ней рождаются 40 000 детей). Лично у меня она влияет на позвоночник, спинной мозг, ноги, ступни и ряд внутренних органов. Для новорожденного ребенка это солидный букет проблем. Врачи не были уверены, научусь ли я ходить да и выживу ли вообще. Ну… и вот я здесь!

Чтобы решить все эти проблемы, мне пришлось перенести около 15 серьезных операций, жить с гипсом на ногах и спине в течение 11 лет, проходить физиотерапию каждый день многие годы и буквально сотни раз посещать врача.

Моя философия с самого детства сводилась к следующему: жалобы не помогут, так зачем жаловаться? Меня не волновало, что я меньше ростом или не могу бегать так же быстро, как любой из моих друзей. И всех остальных это тоже не волновало. Единственное, что я считала неправильным, – это когда люди думали, что я чего-то не могу.

Когда мне было 15, я пробовалась в школьную волейбольную команду. Когда все остальные вышли на пробежку, я объяснила тренеру, что не могу, поскольку родилась без икроножных мышц, и, давайте будем честными, бег – это не совсем мое дело. Тогда она сказала мне встать в планку и простоять, сколько смогу.

Команда вернулась с пробежки спустя двенадцать минут. Я все еще стояла в планке. Увидев их изумление, я сразу подумала: «О-о-о, мировой рекорд Гиннесса…»

Аудитория TEDx засмеялась.

– В тот день я пришла домой и подала заявку на рекорд.

Я вспомнил тот вечер, когда Габи рассказала нам о своем плане с азартом и решимостью в голосе. Мы с женой были удивлены и не удивлены одновременно, поскольку знали, что Габи давно мечтала установить мировой рекорд. Мы были готовы поддержать ее в достижении любой мечты. Однако, откровенно говоря, нас беспокоило разочарование, которое она могла испытать, если бы не достигла цели.

Габи выждала два месяца и, наконец, после еще одной серьезной операции приступила к тренировкам. Проходили недели, а она все тренировалась на полу в своей спальне после школы, отвлекаясь на видео в YouTube и щенка Мию. Мировой рекорд на тот момент составлял сорок минут и одну секунду. На первом занятии Габи держала планку целых двадцать минут. Затем она постепенно увеличивала время. Она решила, что попробует побить рекорд в день своего 16-летия, и попросила нас с женой сделать необходимые приготовления.

Наконец великий день настал. Мы с женой проснулись, чувствуя, что нервничаем, кажется, больше, чем когда-либо за всю свою жизнь. Но Габи казалась спокойной и воодушевленной предстоящим событием. Вся семья и друзья собрались, чтобы стать свидетелями ее попытки побить рекорд.

Габи заняла исходное положение и на глазах у всех нас легко удерживала положение планки на протяжении потрясающих тридцати минут. Но затем она столкнулась с дискомфортом. Ей явно было больно, руки начали немного дрожать. Слезы капали на коврик. У меня душа ушла в пятки. К счастью, вмешались подруга Габи Лия и ее сестры. Они начали петь и веселить ее, чтобы отвлечь от боли. Минуты шли. С приближением рекорда все стали хлопать в ладоши – а мой друг Роберт задавал темп вдохновенной игрой на пианино. Дружеская поддержка была буквально разлита в воздухе.

Истекли сорок минут – и Габи побила мировой рекорд. Мы все разразились аплодисментами. Я ощутил всепоглощающее чувство облегчения – и благоговения перед свершившимся чудом.

…А затем, невероятным образом, Габи продолжила стоять в планке. Наконец, спустя час и двадцать минут, вдвое превысив мировой рекорд, она попросила меня помочь ей выйти из жесткого положения и опуститься на коврик. После чего отправилась есть именинный торт с друзьями, как любая другая 16-летняя девочка.

В следующий вторник ее пригласили на национальное телевизионное шоу «Доброе утро, Америка» в Нью-Йорк, где представитель Книги рекордов Гиннесса вручил ей награду за мировой рекорд.

– Это было потрясающе, – сказала Габи аудитории в Сан-Диего. – Особенно понимать, что все эти люди, включая мою семью, которые странно посмотрели на меня, когда я сказала, что хочу побить мировой рекорд по стойке в планке, – все они теперь знали, что я это сделала. Всякий раз, когда на меня кидали недоуменные взгляды, я просто говорила себе: все невозможно, пока кто-то это не сделал.

Я улыбнулся, услышав отзвук голоса моего дедушки Эдди с его девизом «Ищем тяжелую работу». Габи тоже была поссибилисткой.

Как отец я был горд и тронут до слез настойчивостью, смелостью и упорством своей дочери. Нет никого, от кого я узнал бы больше о духе возможности. То, что она совершила, казалось бы, невозможное, укрепило мою веру в неукротимый человеческий дух, открывающий новые возможности там, где на первый взгляд их быть не могло.

Там, где другие видели препятствия, Габи видела возможности:

– Я вижу это по-другому, и в этом вся разница.

Мы все рождаемся поссибилистами. Стоит только понаблюдать за моим новорожденным внуком Диего. Он проводит свой день, исследуя мир и удивляясь всем возможностям вокруг него – будь то растение, которое можно ощупать, или горшок, по которому можно звонко стукнуть. Я смотрю на радость в его глазах. Наблюдение за Диего напоминает мне, что нам не нужно учиться быть поссибилистами. Это врожденное. Нам просто нужно снова повернуть выключатель.

Сегодня больше, чем когда-либо, человечество нуждается в поссибилистах, способных трансформировать конфликты всех видов – будь то личные, профессиональные или политические.

Кажется, что деструктивные конфликты вокруг нас постоянно набирают силу, угрожая всему, что нам дорого, – от наших семей до нашей демократии, от наших рабочих мест до нашей планеты.

Мы живем в эпоху ускоряющихся перемен и потрясений – в экономике и окружающей среде, в политике и обществе. Новые технологии – от генной инженерии до искусственного интеллекта – меняют фундаментальные модели нашей жизни, в том числе и само понимание того, что делает нас людьми. А чем больше изменений, тем больше конфликтов. Весь прошлый год, создавая эту книгу, я с растущим беспокойством наблюдал, как мир скатывается обратно в эпоху холодной войны между великими державами, которую я слишком хорошо помню по своему детству и молодости. Военные действия на Украине снова поставили Россию и США и их союзников по НАТО в опасную близость к ядерному конфликту. Тем временем между Соединенными Штатами и Китаем возрастает напряженность, связанная с островом Тайвань и его будущим, что повышает риск военных действий, которые, если мы не будем осторожны, могут перерасти в столкновение с немыслимыми последствиями.

Нам нужны поссибилисты, чтобы трансформировать эти разрушительные конфликты и остановить войны повсюду.

Патовые ситуации в политике часто влияют на мир природы, мешая нам защитить окружающую среду ради себя и своих детей. Пока новые технологии обещают изобилие чистой энергии, мы сталкиваемся с катастрофическим воздействием наших энергетических привычек на климат. Население всей планеты все чаще страдает от экстремальных погодных условий.

Нам нужны поссибилисты, которые помогут трансформировать политические и экономические конфликты и осуществить быстрый переход к чистой энергии для всех.

Во всем мире усиливается политическая поляризация. Здесь нам также нужны поссибилисты, чтобы трансформировать нашу токсичную политику.

Заканчивая эту книгу, я пошел прогуляться вокруг озера рядом с домом со своим старым другом Марком Герзоном. Мы с ним на протяжении многих лет тесно сотрудничали в сфере преодоления политического раскола в Соединенных Штатах.

– Я прочитал твою книгу, – сказал Марк. – Она мне понравилась, но у меня остался один вопрос. Ты приглашаешь нас сделать выбор. Когда мы выбираем балкон, мост и третью сторону, что мы оставляем за бортом?

– Это действительно хороший вопрос, – ответил я. – Обычно вещи становятся яснее, если известна их противоположность. Какой ты ее видишь?

– Взгляни на сегодняшнюю грязную политику в нашей стране – на охаивание и демонизацию оппонента. Выход на балкон – это противоположность походу в сточную канаву.

– Ты прав. Что-то еще?

– Прямо сейчас мы разрушаем отношения, которые раньше нас связывали. Мы сжигаем мосты.

– Точно. Наведение мостов противоположно их сжиганию.

– И отношения становятся враждебными, без каких-либо точек соприкосновения, – добавил Марк. – Мы заставляем всех принять либо одну, либо иную сторону.

– Это правда. Сведение всего к двум сторонам похоже на оковы. Они не дают нам возможности свободно двигаться. Противоположность этому – оставить место для третьей стороны, стороны целого.

– Итак, – заключил Марк, – подводя итог, выбор, перед которым мы стоим сегодня, таков: идем ли мы в сточную канаву или на балкон? Сжигаем ли мы мосты или строим их? Мы заставляем всех встать на чью-то сторону или освобождаем место для третьей стороны?

– Все верно, Марк. Ключевое слово – выбор.

Если бы я был антропологом будущего, то, оглядываясь назад, я бы рассматривал нашу эпоху как один из величайших переходных периодов человечества – столь же значимый, как сельскохозяйственная и промышленная революции, а возможно, даже более важный. Я бы обратил внимание не только на колоссальные опасности, но и на столь же колоссальные возможности.

Благодаря коллективному разуму и сотрудничеству мы живем во времена необыкновенных возможностей. Хотя сегодня наш мир отягощен неприемлемо высоким уровнем неравенства, бедности и войн, правда в том, что благодаря научной революции у нас достаточно ресурсов, чтобы удовлетворить потребности каждого человека. Мы быстро учимся тому, как покончить с голодом, как вылечить ранее неизлечимые болезни и как использовать чистую энергию как топливо для нашей деятельности, не разрушая при этом окружающую среду. Мы даже учимся предотвращать войны.

Мы живем в мире возможностей, среди которых есть как весьма обнадеживающие, так и весьма пугающие. В конечном счете наше будущее зависит от нас. Практически нет такой проблемы, которую мы не сможем решить, и такой возможности, которую мы не сможем реализовать, если только станем работать сообща. Деструктивный конфликт – вот что стоит у нас на пути. К счастью, то, что создано нами, мы можем изменить. Выбор за нами.

Прошло почти полвека с тех пор, как я приехал в Гарвард и начал изучать антропологию и переговоры, чтобы найти ответы на вопрос, который занимал меня с тех пор, как я был мальчиком: как мы, люди, можем научиться справляться с нашими глубочайшими различиями, не разрушая при этом всего, что нам дорого?

С тех пор у меня была возможность в самых разных сложнейших обстоятельствах по всему миру проверить, что работает, а что нет. Опыт убедительно подтвердил мое детское предчувствие, что есть лучший способ – гораздо лучший способ – справиться с нашими различиями. И этот способ доступен каждому из нас в любое время. Это путь к возможному.

Вот секрет: проблема не в конфликте. Конфликты неизбежны. На самом деле, если мы хотим учиться, расти и развиваться, нам нужно не меньше, а больше конфликтов. Проблема в деструктивном способе разрешения конфликтов, разрушающем отношения, жизни и ресурсы. К счастью, у нас есть выбор.

Мы не можем прекратить конфликт, но можем принять его и трансформировать. Мы можем выбрать конструктивный подход к нему и использовать врожденное любопытство, креативность и способность к сотрудничеству. Хотя конфликт, очевидно, может выявить наши худшие стороны, он также готов подчеркнуть и лучшие – если мы полностью раскроем свой потенциал. Мы способны на гораздо большее, чем думаем. Ключ в том, чтобы «взглянуть по-другому».

Как вы, наверное, помните, эта книга началась с вызова, который бросил мне мой друг Джим Коллинз, когда мы гуляли по холмам возле города, где оба живем. Джим попросил меня обобщить в одном предложении все, что я узнал о ведении переговоров в сложных конфликтах и что могло бы пригодиться в эти трудные времена. После пары месяцев размышлений во время нашего следующего похода я предложил ему ответ:

«Путь к возможному – это пройти на балкон, построить золотой мост и объединиться с третьей стороной – все вместе, все одновременно».

На протяжении всей книги мы шли по этому пути. Мы начали с балкона, который раскрывает потенциал, существующий внутри нас. Балкон фокусируется на Я – на себе. Дальше мы перешли к мосту, который раскрывает потенциал, существующий между нами. Мост фокусируется на Вы – на другом. Наконец, мы пришли к третьей стороне, которая раскрывает потенциал, существующий вокруг нас. Третья сторона фокусируется на Мы – на сообществе. Таким образом, мы полностью раскрыли человеческий потенциал, который поможет справиться с нашими глубочайшими различиями.

Возможно, моим самым большим осознанием с тех пор, как 40 лет назад я написал книгу «Переговоры без поражения», стало то, что наведение мостов между сторонами в конфликте хоть и необходимо, но недостаточно. Мост – это середина пути, но что такое середина без начала и конца? Если у нас много проблем с разрешением конфликтов, это часто потому, что мы упускаем из виду необходимую работу над Я – балконом – и пренебрегаем поиском адекватной помощи от Мы – третьей стороны. Если мы хотим преобразовать сегодняшние конфликты, нам нужно обратиться к Я, Вы и Мы. Мост нужно поддерживать балконом и третьей стороной.

Когда вы сталкиваетесь с конфликтами вокруг себя, будучи одной из задействованных сторон или «третьей стороной», я надеюсь, что балкон, мост и третья сторона станут вашими друзьями и союзниками, частью вашего повседневного словаря. Это наши врожденные человеческие «суперспособности» – природные качества, которые каждый из нас может активировать для достижения трех побед на пути к возможному.

Каждая из этих «суперспособностей», как мы видели, состоит из трех умений, доступных каждому из нас. Балкон состоит из умения останавливаться, увеличивать и уменьшать масштаб. Мост состоит из умения слушать, создавать и привлекать. Третья сторона – из умения принимать, помогать и использовать роевую тактику. При совместной активации, эти силы, словно множество мгновенно загорающихся огней, создают динамичный, синергетический круг возможного, внутри которого могут постепенно трансформироваться даже самые сложные конфликты.

Путь к возможному прост, но далеко не легок. Я ни на мгновение не хочу преуменьшать многоплановость и сложность человеческих конфликтов и их трансформации – особенно сегодня. Если почти 50 лет работы над некоторыми из самых трудноразрешимых и опасных конфликтов в мире научили меня чему-нибудь, так это реалистичному взгляду на жизнь, смирению и терпению.

Хотя задача поссибилиста часто бывает трудной, мне не приходилось встречать более благодарного занятия. Помогая людям, оказавшимся в затруднительном положении, в том числе и самому себе, я чувствую полноту жизни. Когда люди преодолевают пропасти, отделяющие их от противников, когда враги примиряются неожиданным образом, я испытываю глубокий восторг. Чем больше первоначальные различия, тем больше чувство целостности и удовлетворения, когда конфликт трансформируется.

Эта работа часто приносила мне ту же радость, что я испытываю, поднимаясь на высокие горы, которые очень люблю. В процессе работы я встретил товарищей, которые вдохновляют и поддерживают меня. Даже когда миссия казалась невыполнимой, я всегда был в хорошей компании.

Мы подходим к концу воображаемой прогулки по пути к возможному, на которую я пригласил вас в самой первой главе. Я написал эту книгу с единственной целью – рассказать широкой аудитории то, что я узнал об искусстве находить новые возможности в трудных ситуациях. Путь к возможному – это не метод работы, это способ мышления. Это образ жизни в наши трудные времена, который необходим сейчас больше, чем когда-либо.

У меня есть к вам одна просьба. Опробуйте этот поссибилистский способ мышления и проверьте, чем он может быть вам полезен. Адаптируйте его к своим потребностям. Если сочтете нужным, пожалуйста, передайте его дальше любым удобным для вас способом, чтобы другие тоже могли извлечь пользу. Именно так, шаг за шагом, человек за человеком, мы сможем вернуть себе силу, реализовать свой потенциал и начать создавать мир, о котором мечтаем.

Путь к возможному – это то, как мы выживаем – и развиваемся – в эпоху конфликтов.

Около 50 лет назад тибетский лама приехал в штат Колорадо и привез со своей родины, расположенной высоко в заснеженных Гималаях, древнее пророчество, насчитывающее более тысячи лет{136}. Пророчество гласило: однажды в далеком будущем весь мир окажется на грани великой катастрофы. И в момент наибольшей нужды появятся воины иного рода.

Эти храбрые воины будут владеть двумя особыми видами оружия. Первое – сострадание. Второе – проницательность: понимание связей, что соединяют нас всех.

И вот о чем я мечтаю, думая о будущих поколениях.

Я мечтаю о мире смелых, сострадательных и проницательных поссибилистов, которые бесстрашно вступают в сложные конфликты и присматриваются к новым возможностям.

Я мечтаю о мире, в котором каждый из нас развивает естественную способность выйти на балкон, построить золотой мост и взаимодействовать с третьей стороной – дома, на работе и в большом сообществе.

Я мечтаю о мире, в котором мы полностью раскрываем свой человеческий потенциал и конструктивно справляемся с разногласиями.

Я мечтаю о мире, в котором каждый из нас использует право сделать принципиальный выбор: в любой момент трансформировать свои конфликты, чтобы учиться, расти и развиваться.

Я мечтаю об антропологе, который через тысячу лет оглянется назад и увидит, что пришедшие нам на смену поколения воспользовались своим эволюционным шансом и применили врожденные человеческие способности, чтобы создать будущее, подходящее для всех.

Там, где конфликты оказываются действительно трудными, я мечтаю о командах отважных поссибилистов, использующих роевую тактику, воодушевленных духом скромной смелости.

Я мечтаю о развивающемся сообществе, всемирной Лиге поссибилистов, которые будут учиться друг у друга и вдохновляться друг другом.

У меня есть подозрение, что вы можете быть одним из них.

Итак, я спрашиваю вас: если не вы, то кто? Если не сейчас, то когда?{137}