Мы с Мишкой и все тайны СССР (сборник)

Падение Кунсткамеры роман

Входит череп Командора.

Давид Самойлов

Но дни идут. Уже стихают грозы.

Вернуться в дом Россия ищет троп.

Игорь Северянин

Просцениум.

До Падения. Реконструкция.

До стойбища путь оставался неблизок - а что в этих краях окаянных близко? Ни ног, ни сапог не хватит, занесла ж нелёгкая! Досадно кругом глядеть: земли-то сколько - а всё холодная, мерзлотная. Зимы лютые, а лето хоть и короткое, да жаркое и сухое. Что ж тут посеешь, чтобы прокормиться? Кому такая земля сдалась! Разве что Николе, этот ровно сам из неё вырос: и продовольство достанет, и песен своих знает - ровно по писанию какому. У Арефия песни все давно повышли, даже новую, про омулёвую бочку, заводить надоело. А Никола всё по-своему поёт. Жаль, не по-нашему. Веселее было бы.

- А теперь о чём поёшь? - спросил Арефий от скуки.

- О лодке-птице, - сказал Никола, совсем сощурясь от солнца, уже высокого. - Она как бочка. В ней каменные тойоны по небу плавают.

Арефий перекрестился:

- Черти, что ль?

- Черти в озере. А каменные тойоны на горах. С горы на гору на лодке-птице переправляются, а потом в гору уходят.

Арефий усмехнулся, поправляя берданку:

- Да на Урале этих каменных тойонов - хоть в лукошко собирай! Только в бочках не летают. Обычная людь: рудокопы, анжинеры всякие.

- Каменные тойоны людей обходят, - сказал Никола. - Встретишь их - пропадёшь. Люди пропадали.

- Так мало ли отчего люди пропадают! - усумнился Арефий. - Один на медведя угодил, а другой наутёк - и ногою в нору. В чертей верю, а в тойонов не верю.

- Белый царь - сам тойон, - сказал Никола. - А то чёрные тойоны. У них чёрный царь. Однажды война будет.

И тут случилось такое, что у Арефия подкосились ноги. Погожее летнее небо взревело, и с запада на восток над ними пронеслась грохочущая бочка - огненная.

Вершины лиственниц качались, как перед грозой. Арефий приподнялся, выплюнул таёжный сор и прошептал:

- Верю!

- Это не тойоны, - сказал Никола. - Тойоны другие.

Дрогнула земля. С востока задуло. Гром пришёл нескоро.

Предвестие: После Падения

По всему житийному руслу моему я понуждаем то кратко ответствовать, то пространно повествовать о падении Кунсткамеры. В какой-то мере - ибо сам я случился участником событий, описанных ниже, - участником, но, разумеется, не свидетелем. Инакоже - ибо жизнь я посвятил (подвигнутый своим невольным задействием в том потрясении, анекдотическом и страшном) изучению политических переворотов, приёмов работы с людскими массами, роли случая и высших (или нижних) сил в истории. Меня вопрошают не лишь об историческом смысле падения Кунсткамеры (он, сколь ни спорь, огромен и необратим, что стало зримо в первые же годы) - ко мне обращаются, вызнавая, насколько события романа и его герои соответны подлинным (как будто я был свидетелем!). Ясно, что с кем-то из персонажей мне встретиться не довелось. Кого-то я не узнал достаточно. Однако смею судить, что именно дипломат Вележский и Машенька (архитектор Мария Станиславовна) явлены с портретным сходством, хотя читатель может счесть их образы гротескными. Прочие же образы, даже сугубо реалистичные и исторически узнаваемые, при той или иной доле документальной правды, всё же суть плоды сочинительского воображения, без коего читателю предстал бы не роман, а только хроника падения Кунсткамеры.

Платон Гелле,

Сиятельный кавалер ордена Грифона,

Вице-президент Таврической академии наук,

14 августа 2099 г.

Из коричневой тетради. Стр. 1-15

Наружностью хозяин походил на поэта Блока, если бы не кудрявые волосы. Наверное, со стороны мы смотрелись театрально. Я ещё не сменил зелёного сюртука на походный мундир, к чему вскорости все пришли. Хозяин же, в чёрном сюртуке, с чёрными кудрями, неплох был бы в роли злого гения, и сумрачная комната располагала к сюжету с неожиданными злодействами, роковыми тайнами гроба и проч.

- Курс окончили с отличием, - принялся перечислять хозяин. - Проявляли взвешенное любопытство к новшествам техники.

В этом не было никакого секрета. Однако хозяин продолжал:

- ...Включая синематограф. Следите за театром. Причём жалеете, что романические страсти вытесняются психологией, а театральная машинерия отживает свой век. И вправду, синематограф её убьёт. В литературе всегда искали авантюрных сюжетов, но Майн Риду предпочитали Жюль Верна, а Рубакину Фламмариона. К чему бы это?

- Откуда вам известно? - спросил я дерзко, ведь это пахло, как бы сказали в то время, шпионством.

- Вы много и с пылом распространяетесь о своих пристрастиях, - улыбнулся хозяин. - А люди запоминают эти характеристические черты и выдают, что слыхали от вас, и в мысль не беря, что вы собственную прямоту можете принять за чужую бесчестность. Впрочем, я и сам справлялся, и ваши товарищи и даже начальство здесь ни при чём.

- Кто вы? - спросил я, видя, что тут и вправду не без шпионства.

- Я не имею чина, - отвечал хозяин. - Я не имею учёной степени, хотя состоял вольнослушателем при нескольких университетах. Можете называть меня бароном. Это и вправду единственное моё звание - и то не моя заслуга. Да и мало ли баронов в Европе!

- Вы поляк? - спросил я, имея основания.

- Скорее, итальянец. Я итальянский подданный, но предпочитаю, чтобы меня называли австрийцем.

- Вы из Триеста?

- Из Венеции. Прекрасный, но уже умерший город. И подозреваю, что Австрия вскоре будет так же мертва, как ныне Венеция.

Я видел, что хозяин говорит правду, но в каждом его ответе есть издёвка, перекочевавшая, так выразимся, в его ответы из самой его жизни. Но зачем начальство позволило этому частному лицу пригласить меня и дало знать, что это по сути приказ? Мне подумалось о полиции.

ХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХ

ХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХ

Хозяин правильно понял мою заминку и вновь огорошил меня своими познаниями:

- Вы замечательно способны. Физически и умственно вы опережаете большинство сверстников. Немудрено, что и в корпус, и в училище вас принимали на год раньше положенного срока. А если учесть, что в метрике дата вашего рождения искажена ещё на добрых полтора года - вы просто, как говаривают немцы, чудо-ребёнок! Хоть я понимаю, что ваше скорейшее взросление было в интересах вашей матушки, находившейся в весьма затруднительном положении. Примечательно, что при своём компанействе, при любви к романическим тайнам, уж не говоря, что вам приходилось несладко среди великовозрастных, считавших вас за недомерка, вы молчали об этой невинной подтасовке. Это полезное умение.

- Откуда...? - пролепетал я и вспомнил об английском романе "Загадка песков", где говорилось о раскрытии германских шпионов, заброшенных в Англию (в те годы написали бы "засланных"). В голове промелькнула дикая мысль: что, если это шпион, обманувший начальство училища, или помыкающий им, как своими сообщниками? Следом возникла новая мысль: что этот человек намерен делать со мною? Уж конечно он не кинет меня в подвал, нажав пружину, и не прикажет с места в карьер воровать секретные бумаги и кидать бомбы.

- Я придерживаюсь принципа, - пояснил барон торжественно: - Знать лишь то, что не запрещено. Ведь ваша семейная тайна никаким законом не охраняется? Так вот, помимо тайн, за проникновение в кои следуют неприятности, подобные всем известному делу Дрейфуса, в мире немало и других. Любопытство к ним не вызовет ревности ни у одной из контрразведок. Вам быстро разонравились пампасы. Это для вас мелко, не многим интереснее, чем жулики на парижских бульварах. Вам интересны были капитан Немо, Робур-покоритель, низвергающийся в тартарары юноша Пим, осьминоги на треногах, свалившиеся на головы англичанам. Вам интересны фантазии символистов о далёком будущем. Есть ещё фантазии социалистов, но мы поговорим о них в другой раз.

Барон в самом деле знал всё, о чём сказал, и, вероятно, многое другое.

Мы так и стояли друг напротив друга, в сумраке. Не знаю, употребил ли он в тот раз известный мне потом магнетизм или попросту мастерски выстроил сцену. Однако чувства мои словно застуденевали, да поймёт меня читатель.

- Согласились бы вы служить со мною? - спросил барон доверительно.

- Кому? - изумился я, вновь почуя, как во сне, опасность. - Австрия, при всём политесе, нам более не союзник. Италия теперь союзник Австрии.

- Сомнительный союзник, - весомо сообщил барон. - И разве я предложил бы вам служить кому-либо, кроме вашего Государя ? Меня знают по всей Европе. И не только. Но к вашей стране у меня особое чувство. Я не случайно говорю по-русски так свободно. И приложу все усилия, чтобы наши державы не стали врагами.

Я попросил уточнения:

- Вы говорите об Австрии?

- Об Италии! - воскликнул барон, удивив меня, но прибавление объяснило его резкость: - Я же сказал, Австрия скоро будет мертва, как ни печально... Вот Италии в начавшемся веке уготовано славное будущее, хоть, разумеется, не столь грандиозное, как вашей стране. Нам следует держаться вместе. А ваше правительство пошло мне навстречу. Дядя вашего Государя - чуть не сказал "кузен", они же почти ровня! - вник в моё предложение. Конечно, к тому располагают необъяснённые покуда происшествия, встревожившие ваши полицейские и военные власти. Но я должен признать: Его Императорское Высочество зорок и смел, хотя люди такого рода всегда инертнее нас, и не важно, принцы крови они или выборные.

Барон увидал, что меня натуральным образом смутило это странное "нас", и объяснился:

- Не тревожьтесь, подпоручик! "Мы" - это не анархисты и не масоны. Мы - это господа "по своей надобности", как написано у г-на Гоголя. Англичане выразились бы "джентльмены".

- Напоминаю, - сказал я, отнюдь не желая задеть барона, а единственно из острословия, - что у г-на Гоголя "по своей надобности" путешествовал мошенник.

- А сам г-н Гоголь, - насмешливо отвечал барон, - по своей надобности проживал в Италии, езживал в Иерусалим и сочинял по своей воле. Впрочем, с вас никто не снимает принесённой недавно присяги, а я, в свою очередь, возлагаю на себя определённые обязательства, поступая в государственную службу. Но служба наша будет до того своеобычна, что нам придётся быть куда больше господами по своей надобности, чем иным господам беллетристам.

- Вы предлагаете мне полярную экспедицию? - предположил я, вспомнив перечисленные книги и общеизвестные стремления героев различных держав, хотя всё спутывали упомянутые "происшествия".

- Не исключаю, что мы посетим и эти области, - барон подошёл к окну и раздёрнул шторы. - Экспедиций на наш век достанет.

Помню, стоял ещё светлый летний вечер, в небе висела планета. Барон поднял руку, словно указывал на небо.

- Итак, ваши полицейские и военные власти встревожены ночными полётами неизвестных дирижаблей. И вот, после одного доверительного разговора решено учредить особое столоначальство, или отделение. Я думаю назвать его "Персей".

Начало Падения

Генеральный директор Треста тугоплавких металлов Евгений Револьтович Маузер вновь поднатужился угадать, куда попал: под землю или под воду? Сидел он за столом овальной формы, в помещении, от паркетного пола до невысокого потолка обитом деревянными панелями, вроде шоколадок. Такие же имелись у самого Евгения Револьтовича в новой приватной столовой. Слева от него сидел Аркадий - вице-премьер Аркадий Иннокентьевич Гонорьев. Было видно, что Гонорьеву кисло.

Окон не было. С ячеистого деревянного потолка светила тускловатая люстра. Ещё в комнате стояли две тумбы: с чьим-то бюстом одна (в смысле, с головой, прикрытой отчего-то платочком), а другая с кофеваркой. На стенке, что напротив, красовался щит - расписной, навроде рыцарского герба четвертинками, с девизом непонятными загогулинами. И ещё в углу стоял начальничий стол.

Сам начальник сидел не за ним, а за овальным - тоже напротив Гонорьева и Маузера. Был он седым, длиннолицым, сухопарым и вообще походил то ли на английского лорда из кино, то ли на дворецкого из анекдотов, то ли на учителя истории и географии в Жениной-Маузеровой школе. Всё бы ничего, но костюм гражданина столоначальника насторожил бы не только Гонорьева. Ни столоначальнику, ни лорду, ни дворецкому, ни, тем более, учителю истории и географии Шульману как-то не шло сидеть в кабинете в навороченной куртке - чёрной стёганой, типа мотогоночной. То есть куртка этому старому типу шла, сидела на нём, как на молодом, но через плечо вдобавок мерцала серебристая портупея, а на отложном воротнике в серебряных петличках блестели по три рубинчика, огранка "груша", она же "капля" (ненастоящие, конечно - Маузера на такие рубинчики, настоящие, уже разводили). Гонорьеву эти рубинчики не понравились особенно - это уж Евгений Револьтович просёк.

Тут позади открылась дверь, через которую они входили. Маузер с Гонорьевым обернулись, и Гонорьеву стало совсем не по себе. Во-первых, Мстислав Сергеевич переоделся и сменил нормальный серый костюм с обязательным красным галстуком на серый с красным, но уже не знаешь, как называется. В этом костюме он бы мог сыграть Гамлета. Или Фауста. Или этого самого, как его, чёрта... Во-вторых, за Мстиславом Сергеевичем вошёл такой же, как гражданин столоначальник - тоже в чёрной кожуре с петлицами и портупеей, но с птичьей головой. Маузер-то удивился, но не испугался - он такие маски видал вблизи - то ли в Италии, то ли в Бельгии. А вот Гонорьева тряхнуло конкретно. Птичья голова легонько кивнула. Маузер заметил, что столоначальник ответил ей тем же, а лицо у него погорчело, как у брошеного.

- Начинаем, господа! - объявил Мстислав Сергеевич и уселся рядом с Евгением Револьтовичем, а другой, с птичьим носом - рядом с Гонорьевым.

Гонорьев потешно закорячился, но понял, что это маска, и продышался. Маузер хмыкнул. У птички в петлицах были не рубинчики, а подешевле - аметистики. Но эти может и настоящие. А на плече серебром был вышит меч или кинжал. С крыльями на крестовине и глазом на конце рукоятки.

Маузер шутки ради зыркнул на Гонорьева зверем: мол, куда ж ты меня завёл, Аркадий? Вопрос этот Евгения Револьтовича волновал всерьёз, но Гонорьев опять закоракорился, так что Маузеру на душе потеплело.

- Готовность номер один! - объявил Мстислав Сергеевич, и столоначальник повернулся в профиль, кося на стену со щитом (профиль у него был и вправду географический, шульманский - и птичья маска ни к чему).

Кусок стены со щитом отъехал, как положено в старом кино. Оттуда показался чёрно-жёлтый, огромный, вылитый король Фальстаф. Голова у него была запрятана в чёрное: чёрный берет с лохматыми щупальцами, чёрная маска - даже глаз не видно.

Мстислав Сергеевич и остальные местные встали по стойке "смирно". Маузер и Гонорьев присоединились.

- Аиу! - проскулили местные (тут уж Евгению Револьтовичу осталось промолчать).

Фальстафище кивнул головным букетом и пошёл к столу. Шёл он без палки, но подшаркивая - ноги уже не ахти, артрит или вены. Следом ковылял старичок пониже, потощее, в коричневой хламиде, в капюшоне, из-под которого виднелся подбородок маски. Опирался он на дюралевый костыль.

Столоначальник заботливо устранил с дороги стул и подставил его под зад Фальстафищу. Хламиднику пришлось управляться своими силами, бренча костылём.

Фальстафище проговорил басовито и скрипуче, а главное - с сильным акцентом, непонятно каким:

- Имею надежду, вам удобно!

Гор ответил:

- Аиу утара Тускуб!

Чёрно-жёлтый со старческим урчанием опустился на стул. Остальные последовали его примеру.

Заговорил Мстислав Сергеевич деловым, обыкновенным и даже развязным тоном, не особо вязавшимся с пышными оборотами:

- Ваше старшее высокопревосходительство, позвольте представить наших гостей: Евгений Револьтович Маузер, очень богатый человек, директор Треста тугоплавких металлов; Аркадий Иннокентьевич Гонорьев, тоже человек небедный, вице-премьер. Евгений Револьтович, Аркадий Иннокентьевич, перед вами президент Коллегии внешних сношений в Правительстве Ея Величества его старшее высокопревосходительство...

- Тускуб! - прогудело из-под чёрной маски.

Гонорьев нетвёрдо произнёс:

- О-очень приятно! - и все, похоже, поняли, что ему не так уж удобно.

- Рад! - энергично вставил рыкливый Маузер.

Мстислав Сергеевич прибавил совсем уже скороговоркой:

- И его превосходительство комиссар первого ранга тайной службы Ея Величества Витаутас Розенштейнбергис, виднейший специалист по междупланетным делам!

Евгений Револьтович понял, что над костылястым можно и пошутить, начальству это понравится, и сказал:

- Я просто огончарован!

И был вознаграждён движеньем века Мстислава Сергеевича и тихим порском из-под птичьей маски.

- С господами полковниками вы познакомитесь позже, - продолжал Мстислав Сергеевич. - Всему своё время.

Птичья маска нагловато вставила:

- Я догадываюсь даже, с кем первым!

Голос маски был тоже низок и сипловат, но Маузер почуял, что это женский голос. По фигуре, правда, не разберёшь - фигура крепкая, но не тяж, а костюмчики эти форменные делают номер второй или третий неотличимым от мужской груди. Вон у седого полковника фигура один в один такая же.

Президент коллегии загудел из-под бархата-парчи:

- Довольственны, господа?

- Лучше некуда! - подтвердил Маузер, показав отличные крупные зубы и безграничный оптимизм. - Настоящие дела делаются между первыми лицами. Ну, вторыми.

Мстислав Сергеевич улыбнулся, одобрив.

- А я недоволен! - горестно произнёс Аркадий Иннокентьевич. - Мы гибнем. Цезарианство завело нас в трясину великодержавного мракобесия. Опора на тёмные массы и вековые традиции типа "я начальник, ты дурак" привела к злокачественному перерождению элиты. Необходимо резать.

- Ужасы ты какие говоришь, Аркадий! - шутейно врезал Маузер, видя, что Мстислав Сергеевич не против. - Да, мы в глубокой расщелине - ау-у! Но в моей доктрине социал-корпоратизма нет места никакой резне. Только любовь. Посмотрим, что прочней.

Аркадий, как всегда, ляпал лишнего: вытащи его из кабинета - дурак же дураком!

- Это ужасные люди! - съябедничал Гонорьев с натуральным страхом. И прибавил с надеждой на понимание: - Они все юдофобы!

Чёрно-жёлтый ответил вразбивку:

- Это меня наверняка не туширует!

- Это нас точно не касается! - перевёл, для полного понимания, Мстислав Сергеевич, и под птичьей маской заклекотало.

Полковник с лицом и Розенштейнбергис в капюшоне сидели, как замороженные.

Президент Коллегии внешних сношений уставился на Гонорьева неприметными окулярами:

- Вам стыдно и страхолюдно?

- Да! - кивнул Гонорьев. - И о прогрессе в этой стране быть не может речи, пока стыд, покаяние и скорбь не станут уделом каждого с детства. Как говорят в цивилизованных странах, каждого мужчины, женщины и ребёнка. Пока дети не будут первым делом складывать из кубиков слово "СТЫД".

Маузер заметил про себя, что совесть - лучший канцероген и на будущее надо подумать, не избавиться ли от Гонорьева. Впрочем, в жизни Аркадий Иннокентьевич ни от чего хорошего не отказывался, особенно если хорошее предлагал Евгений Револьтович.

И тут его старшее высокопревосходительство поднял руку в чёрном бархате и как будто собрался пальцем поразить на карте неприятеля - только вот карты перед ним не имелось.

- Господа, вы сами раскололи, что инерционность массы погубляет всё незаурядственное. Жизненная сила потеряна по ветру. Вы знакомы с госкомстатом смертей и рождений. Вы постигаете, что новая кровь племенных кочевников только продлит агонию сивилизации и умножествит ваши страстомучения. Вы должны разрушить Город.

Гонорьев подсигнул пионером:

- Я всегда выступал за перенос столицы с одновременной чисткой элиты! То есть ротацией.

Мстислав Сергеевич пояснил:

- Его старшее высокопревосходительство говорит о системе, веками складывавшейся вокруг Города. О государстве и - шире - о цивилизации. Не так ли, кавалер?

- Так именно, - подтвердил президент коллегии. - Этой сивилизации приходит глазовидный финиш. Но вы, господа, способны с нами на перезапуск. Мы обоюдно ухватимся за больного человека Евразии во имя прогресса и довольствия как вашего, так и вселенского.

Маузер мгновенно понял, что дело пахнет двадцаточкой, а то и пулькой. Или шарфиком. С другой стороны, ребята они серьёзные и говорят, в общем, дело. Возражение: Лев Давидович, Сан Саныч Гондольер и многие другие тоже думали, что всё на мази, само пойдёт - а вот фиг, не помогла заграница. С третьей стороны, на какую заграницу они понадеялись? "Не верь союзникам! Союзники - сволочи". А этих как будто и нет в природе. "Свет иного мира". Против них не органы нужны, а "Секретные материалы" - все же смотрели, да? "Истина где-то рядом". А перевод-то неправильный. Не "рядом", а, извините за выражение, "вовне". И против этого вовна у наших приёма нет.

- Помогите нам! - с чувством попросил Гонорьев. - Во имя разума!

- Это вы нам! - Тускуб уставил палец на промежуток между гостями, иначе Гонорьеву стало бы вовсе скверно от персонального доверия. - Итого. Понадевавыемся... Нет, понадеваемся на вашу подмогу. Ибо вы сыны отчины и дедины, не так ли? От этого не отмочалишься. В решальный момент за вами придут. А каждый момент отсель становится в потенции решальным. Вас будет окуривать мой неэкономный задний местоблюститель.

- Заместитель! Просто заместитель! - спешно поправил Мстислав Сергеевич. - Непосредственный! Курировать!

- Так точно, задний запросто-меститель, - неуверенно согласилась актиния (это Маузер припомнил, на какую морскую живность похожа в берете голова президента коллегии). - Мой задний за-ме-сто-блюститель - он просто гениус, это скажу по нём без ложной скорости. Вы обязательны показывать ему послушание.

Установилось молчание.

- Ага... - вырвалось у Маузера.

Тускуб утробно произнёс колодезным голосом:

- Цели ясны, задачи определены, за работу, товарищи!

- Работа предстоит адова! - ответила птичья маска и заклекотала, так что Гонорьев рыпнулся к Маузеру.

Тускуб и Розенштейнбергис с охами поднялись и ушаркали в проём, за вновь отъехавший кусок стены. Полковники дали генералитету фору, а потом проследовали туда же - сначала птичья маска, а за ней печальный лорд, похожий на учителя истории и географии Шульмана. Проём закрылся.

- Могу ли я выйти? - полушёпотом спросил Гонорьев.

- Можете, - кивнул Мстислав Сергеевич. - Но через месяц у вас начнутся крупные неприятности. А через полгода вы будете отвечать наряду с коллегами на вопросы Особой следственной комиссии. Эмигрировать не советую.

- Я про туалет! - поспешно отоврался Аркадий Иннокентьевич.

Мстислав Сергеевич серой перчаткой указал ему на боковую комнатку. А Маузер кивнул на рыцарский щит, украшавший дверь, за которой скрылись остальные:

- Я посмотрю?

- Смотрите.

Самым занятным в щите была золотая четвертушка с оливковой обнажённой женщиной, ниже пояса переходившей в нечто вроде радужного морского конька. На шее у неё висели два шарика - апельсиновый и коралл. Мстислав Сергеевич вместе с Маузером подошёл к расписной штуковине и разъяснил:

- Нижняя часть символизирует Пернатого Змея, обозначающего Талцетл. Женский торс - как вы понимаете, это Магр, царица Тумы. В серебряном поле золотые врата - что геральдически было бы неверным, однако золотой цвет, в данном случае, является натуральным. Чёрное поле, усыпанное звёздами, бронзовое яйцо, летящее по диагонали - внизу один полумесяц, вверху два. Голова спящего негра натурального цвета в червлёном поле. Щит увенчан шлемом магацитла с короной Уру. Намёт - это скальп Су-Хутам-Лу.

- А что тут написано? - Маузер тазом указал на резную ленту под щитом.

- Значение девиза утеряно, - с сожалением ответил Мстислав Сергеевич. - А если дословно, здесь написано: "Я высек это на холмах, и месть моя во прахе скалы".