Мы умрем в один день

1

Лезвие лопаты скрежетнуло о твердое. Саня Лукатин по звуку понял, что кость. Осторожно обкопал вокруг и, положив лопату, стал рыхлить почву шпателем. Показалось грязно-серое полушарие черепа с забитыми землей глазницами. Саня извлек череп и собрался копать дальше.

— Давай я, — предложил Володька.

Саня передал ему небольшую лопату с узким отточенным лезвием из нержавейки. Сам сел в стороне и достал из кармана джинсов мятую пачку «Примы». Неторопливо закурил, глядя, как Володька быстро углубляет яму. Начали попадаться кости. Володька вытер рукавом пот со лба.

— Интересно, кто тут закопан, наш или фриц?

Вместе с костью выбросил наверх подметку ботинка.

Саня повертел ее в руке.

— Наш… у фрицев другие.

Невнятно, с трудом осиливая звуки, выговаривал Саня слова. Еще в детстве, раскапывая старые блиндажи, попал под разрыв немецкой восьмидесятимиллиметровой мины. Двое его приятелей, пытавшихся отвинтить головку, были убиты наповал, а Сане крупный осколок раздробил челюсть и искромсал язык. Ему сделали несколько операций. Время немного разгладило жуткие шрамы у рта. Чтобы закрыть их, он носил усы, но речь восстанавливалась плохо.

Саня положил череп в целлофановый пакет и сменил Володьку, который устал и начал сбавлять темп. Из долгого опыта он знал, что по одному хоронили редко, поэтому продолжал расширять яму. Второй череп сохранился хуже, но Саня и его сунул в пакет — выбирать не приходилось, добыча попадалась скудная. Он несколько раз воткнул тонкий металлический прут в дно ямы. Прут входил в землю свободно, не встречая препятствий, значит здесь ничего интересного больше не оставалось.

Оттолкнувшись руками, он сноровисто выбросил свое плотное мускулистое тело и вместе с Володькой быстро заровнял яму.

Красная спортивная «Ява» с ходу набрала скорость. Они ехали по дну балки, петляя между трухлявыми ящиками, ржавыми канистрами и прочим хламом, извлеченным из разрытых блиндажей. Здесь когда-то проходила линия обороны, балка была перекопана вдоль и поперек такими же искателями, как Саня и Володька.

Конечно, чтобы найти ценную вещь, надо искать нетронутые блиндажи в глубине степи. Только сейчас много не наездишь — слишком сыро.

Они выбрались на гребень. Было начало апреля. Снег уже растаял, но степь оставалась по-зимнему неуютной с пучками свалянной прошлогодней травы и голыми шипастыми акациями в низинах. Пробуксовав на глинистом проселке, выехали к небольшому пруду.

Саня с маху, чтобы не передумать, сбросил одежду и кинулся голышом в воду. Повизгивая от холода, добрался до камышей, где еще плавали подтаявшие пластины зеленого ноздреватого льда, и подтянул вентерь, поставленный несколько дней назад.

Улов, небольшого щуренка и трех пузатых скользких линей, Саня отдал Володьке — отчитаться перед родителями. Сам он уже заработал двадцатку. Кооператоры платили ему по десять рублей за череп, из которых потом делали светильники. Если в черепе имелось пулевое отверстие, давали пятнадцать, вроде как за экзотику. Но черепа, пробитые пулями, попадались редко.

Через час, высадив Володьку, Саня Лукашин был дома. Поселок, в котором он прожил свои двадцать три года, назывался Хамовка и представлял из себя скопище домишек, беспорядочно разбросанных среди оврагов и камыша. Поселок появился перед войной, когда в городе начали строить огромный металлургический комбинат. В Хамовке, на самовольно захваченной земле, селились вербованные, раскулаченные и прочий разношерстный люд, съехавшийся на строительство комбината. В войну прибавились эвакуированные.

Город, наступавший на Хамовку рядами девятиэтажек, остановился, не перевалив через болотистую низину. Дальше строить высотки было нельзя.

Дом, в котором жил Саня с матерью, стоял на краю оврага, и почти весь огород приходился на сползающий овражный склон. Мать умудрялась выращивать здесь огромные тыквы и собирала неплохой урожай картошки. Дом слепил из самана и обрезков досок сразу после войны покойный Санин отец. Он умер лет восемь назад, а перед этим долго болел. По причине пьянства его лечили от печени, но умер отец от нефрита.

За прошедшие годы дом осел и стал сползать следом за огородом в овраг. Маленькие, наглухо вмазанные окошки, в полуметре от земли, выходили на засыпанную шлаком улицу. Шлак позволял передвигаться, когда дожди превращали глинистую почву в клейкое месиво. Летом ветер выдувал из шлака мелкую черную пыль, которая скрипела на зубах и делала серым свеже-выстиранное белье. В овраг всей улицей скидывали мусор и выливали помои. Туда же бросали дохлых кур и кошек. Вонь никого не смущала. К ней привыкли, как привыкли к полчищам крыс, заброшенности никому не нужного поселка и вечно пустым полкам единственного магазина.

Мать налила Сане горохового супа с плавающими кусочками сала. Он поболтал ложкой и просительно глянул на мать. Та поворчала и принесла из другой комнаты кружку браги, подкрашенной смородиновым вареньем. Саня весело опрокинул содержимое и с аппетитом принялся хлебать горячий суп.

— Сережка Клевцов приходил, — сообщила мать, — к вечеру снова обещал зайти.

— Чего ему надо?

— Не сказал. Либо выпить не с кем. Родная душа.

Мать поставила на стол чай с горбушкой хлеба и стала рассказывать, что талоны на масло, видно отоварить не удастся, его и в городе нигде нет, а колбасу должны привезти завтра.

Саня, согласно кивая, допил чай с горбушкой хлеба и вышел на лавочку покурить. Он работал мотористом на насосной станции, сутки — дежурство, трое — дома, впереди еще оставался день отдыха, а Саня решил, что завтра надо будет опять съездить в степь, пока держится хорошая погода, а черепа отчистит й приготовит для продажи на дежурстве. Конечно, не самое лучшее занятие — мертвецов тревожить, но им-то теперь все равно, Сане жить надо. У матери пенсия сто пятнадцать рублей, да и сам он зарабатывает не густо. Руки у Сани хорошие, мог бы слесарем в любом кооперативе деньгу зашибать. Но уходить из мотористов он не хотел по двум причинам. Первая — увечье. Среди нормальных, здоровых мужиков Сане становилось не по себе. Не то, что говорить, а посмеяться вместе с ними над анекдотом и то не мог. Вылетало изо рта с брызгами слюны шипенье, и от такого Саниного веселья становилось другим не по себе.

Вторая причина — отвык от людей. Еще мальчишкой, когда выписался с изуродованным лицом из больницы, ловил беззастенчиво любопытные взгляды прохожих на улице, а про школу и говорить нечего — навязчивая жалость учителей да смешки придурков-малолеток, с кем пытался он по второму разу закончить восьмой класс. Из школы Саня сбежал и, немного поболтавшись, ушел в дежурные мотористы, где и работал уже шесть лет.

Серега Клевцов, носивший по причине долговязости кличку Костыль, появился через полчаса. Они когда-то учились в одной школе, потом Клевцовы получили квартиру и переехали в город. Костыль закончил техникум, но по специальности никогда не работал. Уезжал на Север, неудачно женился, подрабатывал в каких-то шаражках, а последний год болтался на толкучке, занимаясь мелкой фарцой.

Выглядел неплохо. В джинсовой куртке-варенке, в таких же брюках и белых кроссовках, которые успел вывозить в грязи, пока добрался до Саниного дома.

Они немного посидели, вспомнили общих знакомых. Вернее, говорил Серега, а Саня лишь кивал в ответ. Потом Клевцов достал из кожаной, через плечо сумки бутылку водки и складной стаканчик с зеркалом на донышке.

— Я сейчас закусить соображу, предложил Саня, но Серега сказал, что не надо и разломил на две части кривой тепличный огурец.

Когда выпили по одной и второй, Клевцов перешел к делу.,

— Продай шпалер?

— Че-ево? — удивился Саня.

— Тебе солить что ли, свои железки, Хорошие люди за пистолет с патронами семьсот рублей предлагают.

— Какие люди?

— Тебе не все равно? Надежные люди, я отвечаю.

— Нет у меня никаких пистолетов…

Ветер уныло раскачивал верхушку старого тополя возле дома Лукашиных, а здесь, в затишье, под нежарким еще апрельским солнцем, было тепло и уютно. Саню клонило в сон. Он хорошо пообедал, в голове приятно пошумливало от выпитой водки, и предложение приятеля оставило его равнодушным. Клевцов снова стал уговаривать и набавил триста рублей. Саня насвистывал мелодию из «Мужчины и женщины». Свист, в отличие от несвязной речи получался на удивление чистым и музыкальным. Серега понял, что уговаривать бесполезно. Они допили водку, и Клевцов, спрятав стаканчик, застегнул сумку на молнию. Потоптался, ожидая, что скажет Саня, но тот молчал.

— Бывай!

Саня пожал протянутую руку. Разговор о пистолетах ему не понравился.

2

Олег, выйди, я переоденусь, — сказала Катя.

Ее спутник взял с полки газету и молча вышел из купе, задвинув за собой дверь. Катя Клевцова пожала плечами и стала неторопливо расстегивать блузку. Пожалуй, она не возражала, если бы Олег остался, тем более, что их третий попутчик в соседнем купе играл в карты и, судя по всему, быстро возвращаться не собирался.

Олег ей нравился. Впрочем он нравился большинству женщин. Среднего роста, тонкий в талии, с хорошо развитым торсом гимнаста, Олег сразу обращал на себя внимание. Это делало его достаточно самоуверенным. Они впервые остались одни за целую неделю, и Олег мог бы не торопиться уходить. Подумаешь Сталлоне! К тому же, опять пожадничал, ни поесть, ни выпить в дорогу не захватил. Впрочем, он спортсмен — ему пить нельзя. И на женщинах, наверное, здоровье экономит.

Человек, о котором она думала, совсем не догадывался о ее переживаниях, умостившись на откидном сиденье, он рассеянно глядел в окно на покрытые серым подтаявшим снегом поля и голые лесополосы, над которыми кружились грачи. Он снова и снова представлял события завтрашнего дня, которые проведут черту между прежней его жизнью с его институтом, спортом, друзьями и тем будущим, к которому Олег себя готовил.

Ночью он бесшумно спустился со второй полки и, оглянувшись на храпевшего соседа-картежника, нырнул к Кате. Сосед, проснувшись от стонов и возни, приподнялся на локте, вглядываясь в полутьму. Потом фыркнул и крутанулся лицом к стенке, натянув на голову одеяло.

Москва встретила их людской сумятицей и кашей грязного снега на тротуарах. Катя долго не могла дозвониться — номер был занят.

— Раскудахталась с кем-то…

Она набрала номер в очередной раз, и на другом конце провода ответили.

— Ой, тетя Нина, здравствуйте. Мы с братом проездом, решила вот в гости заглянуть. Нет, завтра нас уже не будет, мы утром улетаем. Да нет, что вы, мы на часок, не больше… Понимаю… Понимаю…

Катя прикрыла перчаткой трубку. Растерянно посмотрела на Олега.

— Она занята. Лучше мол в другой раз.

— Уговаривай, — яростно зашептал Олег, — скажи, что подарок привезла. Ну?..

— Тетя Нина, я тут сверточек для вас приготовила… Секрет, сами увидите. А из девушек кто есть? Хотела познакомить на часок с братом.

Она рассмеялась, и громкий ее смех показался Олегу слишком искусственным. Лишь бы старуха не насторожилась!

— Я ему кое-что рассказывала, горит желанием посмотреть сам. И попробовать… Женат, двое детей… Агрономом… Конечно, конечно… Он не из бедных, торговаться не станет.

Катя повесила трубку.

— Чуть не сорвалось. Не могу, мол, и все тут. Болею. А когда про подарок заикнулась, сразу выздоровела. Да и с тебя не против монету сорвать. Жадная сволочь! Девчонок обирает без предела.

— А чего тогда они с ней связываются?

— Деваться некуда.

По кабакам ночных бабочек тоже такой данью обкладывают, что запищишь. А Нинка хату дает, клиентов находит. Даже к врачу сама отведет. Мать родная да и только. Жалко — не подохнет никак!

Они ехали на метро, потом бессчетное количество остановок на ободранном громыхающем трамвае, стиснугые со всех сторон людьми. На задней площадке во весь голос ржали двое пьяных парней. Их опасливо сторонились. Катя увидела: как задергался желвак на щеке Олега. Взяла его за локоть, прижала к себе.

Прошел год, с тех пор как она уехала из Москвы. Господи, какой была дурой! Решили с подругой осчастливить столицу своим появлением. Кто-то обещал устроить на курсы стюардесс на заграничные линии. Все, конечно, оказалось пустой болтовней. Подруга куда-то исчезла, а Катя устроилась на АЗЛК — там пообещали комнату в общежитии. На автозаводе она выдержала шесть дней. Убежала (пропади пропадом эта комната!) от одуряющей монотонности конвейера и ста сорока рублей зарплаты. Неужели она не найдет чего-нибудь поприличнее? С ее то фигурой и мордашкой. До первой леди в районе она, может, и не дотягивает, но в своем музыкальном училище поклонников имела побольше других. Рост немного подкачал, всего сто пятьдесят пять, а ноги, попа и прочее — как по мерке! Сейчас даже конкурсы устраивают «Мисс Дюймовочка».

Еще в училище, когда начала жить подруги поопытнее советовали — ищи покровителя. От патлатых сокурсников, кроме аборта, ничего не дождешься, да еще и платить самой придется. В своем городе не получилось, в Москве нашла быстро. Директор завода. Да и не завод, а так себе, заводик. Но тотальный дефицит времен перестройки взметнул этих людей на недосягаемую раньше высоту, придвинув к обильным кормушкам. От жира ли, от шальных ли тысяч, приваливших на старости лет пятидесятишестилетнему директору, но любовницу завел он двадцатилетнюю. Вначале для редких, посильных потрепанному телу удовольствий или, может, для престижа, а потом увлекся не на шутку.

Как в сказке, прожила год. Влюбленный владелец дефицита устроил Катю на ни к чему не обязывающую должность с приличным окладом. Снял квартиру — гнездышко. За эти месяцы прикоснулась, попробовала той, другой жизни, которую видела раньше в кино. С ужинами в уютном полузакрытом ресторанчике, где интим, шампанское и отблескивают в приглушенном розовом свете драгоценности в ушах красивых холеных женщин. С поездками на море и начинающейся пресыщенностью, когда не надо думать о деньгах и можно купить любую тряпку. Эх, Катя-Катюша! Хапугой, пройдохой никогда не была, а то подоила бы влюбленного старичка как следует.

Расстались по-глупому. Директор застукал ее в гнездышке с одним из своих приятелей помоложе. Скандал не устроил, хватило ума. Но хватило и характера — сразу прекратить отношения.

Через пару месяцев уже нечем было платить за квартиру. Понесла в комиссионку даренные тряпки, заметалась, нащупывая хоть какой-то выход. Тогда встретилась ей Нина Тимофеевна. Румяная, улыбчивая старушка с пухлыми руками. Сажай возле самовара с кошкой на коленях и выписывай сладенький рождественский лубок: «Милой внученьке от любимой бабушки». На самом деле, не лубок, а уголовное дело бы с нее писать! Была тетя Нина бандершей с многолетним стажем. В своей трехкомнатной квартире старинной, обширной планировки устраивала свидания денежным, солидным мужикам с молодыми девочками.

Месяцев семь проработала у нее Катя. С хозяйкой ладила, хотя обдирала та ее, как и других девушек, без всякой меры. Но и оставшаяся сумма была раз в десять больше, чем получал ее отец, всю жизнь проработавший электриком на шпалозаводе. Денег хватало. Ушла потому, что стало страшно. Или когда-нибудь сифилис подхватишь, или клиенты своими дикими вывертами искалечат. С бабкой тогда простилась по-хорошему. Словно чувствовала, что придется снова встретиться.

Они долго поднимались по широкой витой лестнице.

— Подожди, — сказал Олег, останавливаясь на предпоследней площадке.

Четыре этажа пустяки для него, привыкшего делать ежедневно километровые кроссы, но он чувствовал, как трепыхается сердце, которое он никогда не ощущал, и становятся липкими ладони. Олег боялся, и этот собственный страх, выжимающий пот, испугал его больше, чем то, за чем он сюда пришел. Олегу казалось, что он не сможет даже нормально говорить и те люди наверху догадаются обо всем по его одеревеневшему лицу.

— Боишься? — спросила Катя.

Она употребила более грубое слово, разозлившись при виде внезапной растерянности Олега. Они встречались уже с полгода, и за это время он никогда, даже в мелочах, не показывал малейших слабостей. Кате иногда даже казалось, что он играет чью-то увиденную роль. Подчеркнутый отказ от алкоголя, строго отведенное время на физические упражнения и чтение английских газет. Но несмотря ни на что, она привязывалась к Олегу все больше и больше и даже сняла отдельную квартиру, на которую уходила едва ли не половина Катиной зарплаты в Доме моделей. Но порой он раздражал ее своим высокомерием и безразличной снисходительностью к окружающим.

«Если скажет, что надо переждать и прийти в другой раз — я плюну ему в рожу», — думала Катя.

— Подожди, — проговорил Олег, — я чуть отдышусь.

Высокая грузная старуха с зачесанными в пучок волосами открыла дверь и пропустила их в прихожую. С Катей она поцеловалась, а Олег успел разглядеть на двери три или четыре замка и металлическую цепочку, которую старуха не забыла набросить снова.

Они уселись вокруг большого овального стола, накрытого бордовой скатертью с кистями. Мебель в жарко натопленной комнате была такая же массивная, старой, послевоенной работы. Вся обстановка носила печать налаженного многолетнего уюта и меньше всего напоминала притон, которым являлась эта квартира.

Старуха принесла вазу с яблоками. Они болтали с Катей, вспоминали каких-то давних знакомых, и Катя, смеясь, грызла жесткие зимние яблоки. Олег открыл дипломат и поставил на стол бутылку коньяка.

— Светочка, — пропела старуха, — мы тебя заждались.

Она достала из серванта четыре рюмки. Олег, открутив колпачок, стал разливать коньяк. Боковым зрением перехватил настороженный быстрый взгляд Кати. Старуха, морща бугристый нос, понюхала рюмку.

— Ой, я же вам подарочек приготовила! — всплеснула в ладони Катя.

— Совсем про него забыла! Оставила в сумке.

Она вскочила со стула и побежала в прихожую. Это тоже входило в сценарий. Пока Катя ходит за подарком, Олег должен уговорить выпить обитателей квартиры. Но, растерявшись, Катя не догадалась дождаться пока за столом соберутся все.

Они столкнулись друг с другом в прихожей. Света, очень хорошенькая начинающая полнеть блондинка, неторопливо отступила к стене, давая Кате пройти.

— Это Олег, — сказала старуха и подвинула рюмку к свободному стулу, — а это наша Светочка — красавица.

Ей было лет девятнадцать. Треугольный ротик чуть скривился, изображая улыбку. Она смотрела мимо Олега, постукивая ярким крашенным ноготком по столу.

— Давайте выпьем за знакомство! — Олег поднял рюмку. Света, никак не реагируя на Олега, взяла из вазы яблоко, — А вы, Светочка, почему не берете?

— Я не пью, — отрезала девушка и с хрустом надкусила яблоко.

Старуха опрокинула половину рюмки и чмокнула языком.

— Она у нас хорошая. Скромная.

— Когда зубами к стенке сплю.

На Олега Света по-прежнему не глядела. Старуха допила рюмку, и Олег снова наполнил ее. Вернулась Катя и принесла безделушку в целлофане. Старуха заохала и стала разворачивать.

— Ты на всю ночь? — Света наконец обратила внимание на гостя.

— Нет, — поспешно отозвалась Катя, — на час, не больше.

— Ясно, — вставая, потянулась девушка, — сто пятьдесят. Положи их сразу на трюмо.

Олег поймал быстрый напряженный взгляд Кати. У них на двоих оставалось чуть больше ста двадцати рублей.

— Ой, — засмеялась Катя, — я и забыла, что цены поднимаются. Думала, по-прежнему. У нас ведь почти все деньги в аккредитивах. С собой всего сто двадцать рублей. Да еще днем сапожки купила.

Нина Тимофеевна задумчиво почмокала. Сильное снотворное подмешанное в коньяк на нее не действовал о. Катя напряженно ожидала, что скажет старуха. Или, знакомо поджав губы, посоветует прийти в другой раз, или согласится уступить. Света, в короткой джинсовой юбке, стояла в дверях соседней комнаты, насмешливо посматривая на Олега.

— Ладно, — махнула рукой старуха.

— Пусть будет сто двадцать.

В угловой, плотно зашторенной комнате Света сняла и бросила на кресло юбку и батник, оставшись в узких кружевных трусиках.

Ситуация складывалась дурацкая. Остается только переспать за сто двадцать рублей с этой красивой блондинкой и возвращаться домой. Но тогда, считай, все планы пойдут коту под хвост. И только потому, что снотворное никак не возьмет старуху, а шлюшка вообще оказалась трезвенницей.

Он механически раздевался. Девушка лежала на софе и смотрела на него. В глазах ее появилось нечто вроде интереса.

— Фигура у тебя приличная. Здорово накачался.

— Отвернись, — хрипло попросил Олег.

Света фыркнула и медленно перекатилась со спины на живот.

— Ты мне нравишься, — болтая ногами, сказала она.

— А я тебе?

Олег наклонился и стиснул ее руку.

— Лежи тихо!

Осторожно ступая босыми ногами, выглянул в гостиную. Катя и старуха продолжали оживленно болтать. Когда старуха подняла глаза, Олег стоял уже возле нее. Секунду или две она непонимающе смотрела на раздетого по пояс гостя, потом вскочила и с криком метнулась в сторону прихожей. Катя повисла у нее на шее, но старуха с легкостью стряхнула ее на пол. Олег догнал Нину Тимофеевну у входной двери, та, поскуливая, лихорадочно дергала цепочку, одновременно пытаясь открыть замок. Он ударил старуху по голове непонятно как оказавшийся в руке бутылкой. Коньяк и осколки стекла брызнули во все стороны. Нина Тимофеевна, навалившись на дверь, молча сползала вниз. Рот у нее дергался, а по щеке текла струйка темной густой крови.

Позади, в гостиной, зажимая уши ладонями, визжала полуодетая Света. Олег пбтащил ее в угловую комнату, швырнул на софу.

— Не трясись! Никто тебя не тронет.

Натягивая рубашку, почувствовал липкое на боку.

Кровь. Брезгливо вытер пятно носовым платком и сунул его в карман.

Старуха лежала на том же месте. Из-под головы растекалась густая темная лужа.

— Насмерть?

Катя пыталась нащупать пульс. Не получалось. Олег перевернул тело на спину. Полураскрытые глаза подернулись мутноватой пленкой. Отпустил тяжелую пухлую руку, которая безвольно шлепнулась о паркет. Господи, неужели он ее убил?

— Мертвая, — сказала Катя.

Голос показался Олегу неестественно спокойным. Или она действительно умеет держать себя в руках, или это не в первый раз для нее.

— Я не хотел, — вытирая со лба пот, проговорил Олег.

— Что же теперь делать?

— Искать…

Тайник, небольшая ниша под паркетом, был оборудован в углу второй спальни. Катя ковырнула ножницами щель в полу и подняла крышку, склеенную из нескольких полированных брусков. Вытряхнула на стол деньги, стопку сберкнижек, кольца, связанные шнурком. Олег уже понял, что денег гораздо меньше, чем они ожидали. Потянулся было потрогать, но Катя оттолкнула руку.

— Иди вымойся, ты весь в крови.

Других тайников в квартире не оказалось. После двухчасовых поисков в кладовке, среди старой рухляди нашли еще пачку десяток в банковской упаковке. Основной капитал старуха хранила на сберкнижках. Наличных денег было около девяти тысяч рублей.

— Испугалась реформы, — сказала Катя.

— Все книжки совсем недавно заведены. Сволочь!

Надев перчатки, она тщательно вытерла посуду на столе. Потом собрала в целлофановый кулек осколки разбитой бутылки. Молча протерла дверные ручки и спинки стульев.

— Что будем с девчонкой делать? — спросил Олег.

— Решай сам.

— Что решать? Тоже бутылкой по голове?

Только бы Катя не стала уговаривать его убить девушку. Хватит трупов! А если она выдаст их?

— Припугни как следует, — посоветовала Катя, складывая в сумку деньги и кольца, — девки у старухи дрессированные, в чужие дела не лезут. Или лучше идем вместе.

Присев на край софы, она обняла за плечи съежившуюся у стены блондинку.

— Слушай меня внимательно, Света. Ты откуда приехала?

— И-из Курска!

По щекам текли мутные слезы пополам с тушью. Кажется, она ничего не соображала из-за страха.

— Давно?

— Месяц назад…

— В Москве родственники есть?

— Н-нет.

— Тогда ровно через час после нашего ухода мотай удочки домой. И забудь, что видела. В Курске мать, живет, да?

— Мать и сестренка.

— Если где лишнее слово брякнешь, и тебе и им конец. Поняла?

— Ч-честное слово, буду молчать.

Она снова заплакала. Страх сломил ее, не оставив ничего от той высокомерной красивой женщины, которая совсем недавно даже не смотрела в их сторону.

Катя и Олег уехали из Москвы в ту же ночь. Недоезжая до Челябинска, сошли, и окружным путем, сменив еще два поезда, вернулись в свой город.

Олег уже начал успокаиваться. Когда прощался с Катей, пытался даже засмеяться.

— Знаешь, почему снотворное на старуху не подействовало? Я ведь на одну запятую ошибся. В десять раз меньше концентрацию сделал. Вот идиот, да?

Катя на его смех не ответила. Она начала по-настоящему бояться только сейчас.

3

Сарай, в котором Саня оборудовал мастерскую, стоял на нижнем конце двора, выходы одной стороной на овражный склон, густо поросший ивняком и колючей акацией. Здесь можно было прятать вещи, которые нежелательно хранить дома. Весной и летом в кустах настаивалась брага. По десять рублей не очень-то водки накупишь. Да и попробуй найди ее, если цыгане весь привоз на корню скупают, а потом перепродают за три цены.

По узкой, почти незаметной тропинке вдоль забора приходили и собирались у Сани в сарае поселковые ребята выпить перед танцами и просто почесать языки. Приводили сюда и девчонок. Стояла у печки старая продавленная тахта и расположиться здесь было очень даже уютно. Если девчонка являлась с подружками, доставалось иногда и Сане.

Выбирать не приходилось. Не очень-то складывались у него отношения с женщинами. Тело у Сани крепкое, ладно сбитое, и другое что в нужный момент не подводит. Волосы светло-русые с чубом, как у Есенина, но с женщинами общаться надо. А общение у Сани не выходило — разве что на пальцах показывать. Когда со своими ребятами и в спокойной обстановке, он начинал немного говорить, а если в незнакомом месте или с женщинами, когда надо шутить и поддерживать разговор, получалось одно мычание, да начинала от напряжения бежать слюна.

Одно время ходил к глухонемым. Но у тех свой замкнутый мирок с самого раннего детства. Саню они не отталкивали, но становилось ему не по себе от их чуткой неуловимой для него мимики и разговора на мелькающих пальцах. Даже смех у них другой.

А Саня привык в Хамовке, к своим ребятам. Хоть часто и непутевым, но зато не глухим и не немым. Правда, с годами пути его с ровесниками все больше расходились. Приятели были уже все женаты, некоторые по второму разу, обзавелись детьми, барахлом, строили дачи. У Сани проще. Кособокий на двоих с матерью домишко, дежурство на насосной станции и конечно степь.

Она начинается сразу за поселком. Летом, когда спадает на закате жара, ни с чем не спутаешь горьковатый полынный дух, который наносит ветерок со степи. Отродясь здесь разводили овец, но с тех пор как изобрели колхозы, каждый год старательно и бесполезно распахивают холмы…

Давно извели бы степь под корень, будь она поровнее. Но мешают глубокие и мелкие балки, полупересох-шие речки с зарослями ивняка на месте вырубленного леса. Здесь продолжает теплиться степная жизнь. Прячутся от человека последние недострелянные лисы, выводят потомство совы, куропатки и всякая мелкая тварь.

В сорок втором году, когда немцы подступали к Волге, под городом шли сильные бои. До сих пор валяются в балках снарядные гильзы, ржавые каски и прочий хлам, который не успело источить время. Если покопаться в засыпанных блиндажах, можно найти и кое-что поинтереснее. Оружие, которое еще можно восстановить, патроны, ножи. Изредка попадалось и золото. Коронки в трухлявых, изъеденных временем черепах, монеты и обручальные кольца среди клочьев истлевших шинелей. Раза два находил Саня в слипшихся потрескавшихся бумажниках среди удостоверений и писем пожелтевшие, едва различимые фотографии — земля продолжала хранить уже никому не нужную память.

Редкий год обходился без того, чтобы не взорвался кто-нибудь из мальчишек на старой мине или гранате. Тогда приезжали милиция и солдаты. Прочесывали балки, траншеи, увозили найденные боеприпасы. Но вывезти все, что оставила и спрятала в земле война, невозможно.

С сопливых лет повадился Саня лазать по местам бывших боев, раскапывать старые блиндажи. Это опасное занятие вошло в него, как зараза. Не отвадило даже увечье.

В сарае у Сани мастерская. Здесь потихоньку точит, пилит и приводит в порядок старые стволы, сюда же несут ему старушки разный хлам для ремонта; древние примусы, электроплитки, утюги. Саня человек безотказный — за все берется. Будь его мастерская не в Хамовке, а где-нибудь в городе, заколачивал бы хорошие деньги, но в Хамовке половина населения старухи с мизерными пенсиями. Расплачивались бражкой, яблоками, салом, реже — рублевкой.

Деньги Сане нужны, хотя бы на новый мотоцикл, но что возьмешь со старух? Насквозь знал он их полунищую жизнь с мелкими радостями, склоками и смиренным ожиданием лучшего.

Бабки Саню любили. Рассаживались на лавочке и, ожидая, когда он закончит ремонт, сплетничали с его матерью. Раза два приводили невест Перезрелых и некрасивых, ожидая, что ни Саня ни невесты кочевряжиться не будут. Но путного из смотрин не получалось. Саня затравленно рыскал глазами по сторонам, избегая умильных взглядов старух. Ему было стыдно. Не лучше чувствовали себя и невесты. Наверное, не всегда двум несчастьям легче вдвоем. Бывает, что и тошно видеть друг друга.

4

Прошла и вторая, и третья неделя. Где-то далеко в Москве, в другой жизни, остался тот кошмарный день. Почти убедил себя Олег — ничего не было. Никто их не видел, и никогда не приезжали они в столицу. Отпечатки пальцев стерты, а золотые кольца с помощью приятеля-лаборанта переплавлены в увесистый брусочек, — спрятанный на даче.

Все продолжалось как и раньше. По крайней мере, внешне. Подъем без четверти шесть, легкий завтрак, и в институт. После занятий короткий отдых и подготовка к экзаменам. Через день секция китайской гимнастики у-шу. Вечером книги или своя компания в дискотеке. Какое-то место занимает и Катя — «мисс Дюймовочка». Нет в этой здоровой размеренной жизни места убитой старухе, содержательнице притона.

Олег в институте — один из первых авторитетов. Умный, ироничный, великолепно развит физически. Тонкий, слегка горбатый нос и твердый подбородок делают его похожим на Рэмбо. Так говорят знакомые женщины.

У Олега хватает ума не подделаваться в угоду им под популярного актера. Он сам себе личность, и ему не надо образцов для слепого подражания.

С Клевцовым они начали совместные дела года полтора назад. Костыля, промышлявшего шмутьем и косметикой, прижали рэкитиры. Олег, живший с ним в одном доме, вступился. Рэкетиры знали Олега по городским соревнованиям — большинство из них были, как и он, спортсменами. Костыля, на зависть другим спекулянтам, оставили в покое.

Олега, Катю и Серегу, совсем разных людей, объединила общая цель. Последние месяцы все трое готовились к выезду из страны.

У каждого имелась своя причина. У Олега она формировалась долго, пока не вызрело окончательное решение.

Вначале, на первом-втором курсе инъяза, было просто любопытно прикоснуться к чужой, до недавних пор почти не известной жизни, которую характеризовали в газетах словами «кризис и загнивание». Слова эти так не вязались с уверенным благополучием студентов-иностранцев, проходивших практику в их институте. Они совсем не напоминали людей из тупика.

О западе стали больше говорить и писать, неохотно пряча уверенный тон нашего мнимого превосходства. Начала прорываться обычная информация, которая открывала глаза на многое. Особенно поражали цифры. Разница в десятки раз по доходам и зарплате между ними и теми, оттуда. Олег с матерью жил в трехкомнатной квартире, которую несколько лег назад получил отец — управляющий трестом. Вскоре он от них ушел, словно эта квартира была последним долгом перед семьей. Олег его не осуждал, считая, что в разводе больше виновата мать с ее поездками на юг, командировками на различные симпозиумы и конференции, которые в свое время отдалили ее не только от мужа, но и от сына.

Отец был из деревенских не очень-то способных к точным наукам парней. Брал настырностью. Сумел закончить в переполненном общежитии среди кильдима и водочных бутылок, строительный институт с его немыслимыми чертежами и высшей математикой. И потом без блата и связей, со ступеньки на ступеньку, от мастеров дошел до начальника участка, не поладил с начальством, слетел и снова вскарабкался вверх.

И жене, когда-то одной из сотен безликих лаборанток, помог закончить институт, аспирантуру и с помощью людей, обязанных ему, утвердиться зав. кафедрой. Потом, когда годы борьбы и карабканья прошли, отец и мать, наверное, перестали быть нужны друг другу. Матери было интереснее в своем собственном мирке, среди людей, которым нравилась она и которые нравились ей, а отец не делал слишком настойчивых попыток удержать ее.

Упрямством и умением подчинить себя выбранной цели Олег пошел в отца. Он не хотел быть внизу. Когда-то, давным-давно, после первого курса, уговорил мать съездить вместе в Москву, полюбопытствовать насчет престижного и недосягаемого института международных отношений. Ну хоть помечтать-то можно? По молодости, по наивности грел надежду, а вдруг? Почему бы кому-то не отнестись к Олегу всерьез? В семнадцать лет первый разряд по гимнастике, занимается каратэ, играет в сборной института по волейболу. На английском говорит почти свободно (это после первого-то курса паршивого провинциального инъяза!). По истории партии и марксистской политэкономии только отличные оценки и почетные грамоты за рефераты.

Съездили, поинтересовались. Мать даже нашла старую приятельницу, имеющую отдаленное отношение к институту. Приятельница, услышав про их затею, замотала головой — и не надейтесь! Сюда не каждый министр свое чадо протолкнет. Принимают детей строго избранного круга или за такие деньги, какие вам и не снились.

Но уступать он не собирался. Черт с ним с институтом! Будет пробиваться сам, продолжал заниматься спортом и даже не бросил японский язык, за который взялся на первом курсе. В городе на реконструкции комбината работало несколько групп японцев, и выбранное направление казалось перспективным. Но потом произошли события, которые не только охладили его пыл, но и заставили всерьез задуматься — надо ли продолжать учебу в институте.

Началось все с ерунды. На занятиях по лексикологии обсуждали тему «Памятные места революции». Олегу досталось описывать картинку, изображавшую пенек, с которого один из вождей выступал на сходке перед рабочими.

Олег бодро отмолотил на английском, какая важная реликвия запечатлена на фотографии и кому посвящена мемориальная плита по соседству с пеньком. Преподавательница, Раиса Федоровна, пожилая еврейка с крашенными кудрями, благосклонно кивала, прикрыв глаза. Олег, далеко опередивший большинство своих сокурсников, был ее любимцем.

Пересказ темы он закончил довольно неожиданно:

— А вообще это пахнет Африкой. Пеньки, суесловие. Разбиваем лбы перед идолами, а неизвестно, Богу или Сатане молимся.

— Мы не Богу молимся, а чтим основателей нашего великого государства, — важно поправила его Раиса Федоровна.

— Чем же оно великое?

В тот год еще шла бесконечная война в Афганистане, а на очередном съезде партии призывали и дальше шагать верным путем марксизма-ленинизма. Но уже прокатилась первая волна разоблачений высших руководителей страны и стали известны цифры жуткой детской смертности, по которой страна обогнала почти весь мир.

Раиса Федоровна сказала про космические корабли и Большой театр. Олег ухмыльнулся:

— Страной правят дилетанты, а из нищеты мы не вылезем еще лет сто. Штанов, извините, вволю нашить не можем, а хвалимся, что великие. Собственных детей за коробку косметики продаем, это тоже величие?

Незадолго перед этим все газеты обошла заметка о женщине, которая продала своего ребенка бездетной семье за набор импортной косметики и какие-то тряпки. Большинство считали, что бабенка просто шалава, да вдобавок ненормальная. Олег видел здесь совсем другое.

— Говорят, что добродетель живет в развалинах. Чушь собачья.! Нищета и порождает таких уродов. Вы помните, Раиса Федоровна, как весной в институт пришли двое «Жигулей»? Кажется, солидные люди, ах, эстетика, бессмертный Шелли, Шекспир! Куда вся интеллигентность подевалась! Чуть друг другу в глотки не вцепились.

Раиса Федоровна побагровела. Действительно, две автомашины, выброшенные коллективу института, словно на драку собакам, стали причиной диких скандалов и дрязг. В борьбе за дефицит соперники удачно подсидели декана, сообщив его жене и общественности о любовнице-студентке, поймали на подарках от кавказцев старшего преподавателя с кафедры истории партии. Сделано было еще немало гадостей. Вполне естественно, что и Раиса Федоровна принимала самое живое участие в этой драке, с тайной мечтой, если повезет, перепродать машину, купить наконец приличную мебель и как следует одеть дочь, которая явно перезревала для замужества.

— Ну и что вы предлагаете? К чему вообще весь этот разговор?

— Да ни к чему. Все так и останется. Будем петь хвалебные песни и слюнявить пеньки, на которых изволили сидеть или стоять наши боги.

— Мне кажется, что вы зарываетесь, — повысила голос Раиса Федоровна, — в любой стране есть свои святыни, и каждый гражданин обязан их уважать.

Раиса Федоровна была членом парткома института и надеялась со временем получить кафедру. С кафедрой дела обстояли неважно. Ее уверенно обгоняли более молодые и нахальные коллеги. Таким же, наверное, станет и этот самоуверенный красавчик. Родители у него со связями, поэтому может себе позволить дразнить ее.

— Не знаю про других, а за свою страну мне стыдно. Что нас всех ждет впереди? Нищета, прозябание, борьба за угол и кусок хлеба. Нет, извините, я бы лучше загнивал на проклятом Западе в собственной вилле.

— Кто-то захихикал. Один из приятелей Олега крикнул:

— Меня с собой возьми…

Раиса Федоровна медленно соображала.

— Олег, вы действительно готовы предать Родину, которая вас вырастила и которая переживает трудное время?

— Родина там, где человека понимают и где ему хорошо.

Группа зашумела. Тут уже Олега никто не поддержал. Уловив общий настрой, Раиса Федоровна перешла в наступление и стала вспоминать предательство генерала Власова. Олег, распалившись, пообещал, что история еще даст Власову свою оценку, чего там больше, трагедии или предательства.

Звонок прервал общий спор, перешедший в гвалт, а неделю спустя Олега пригласили в пустующий кабинет зам. декана. Мужчина в сером ратиновом пальто приветливо поздоровавшись, кивком указал на стул:

— Присаживайтесь. Я из КГБ.

5

Они решили с Катей ничего не говорить Сергею о смерти старухи. Если милиция выйдет на их след, пусть он останется в стороне. Что может рассказать та девчонка? Дать приметы, имена… фамилию Кати она не знает — старуха из соображений конспирации никогда не упоминала ничьих фамилий.

Катя была уверена — девушка любыми путями постарается исчезнуть и не ввязываться в эту историю. Скорее всего, она сразу же уехала из Москвы. Даже если блондинку Свету вычислят, найдут, она наверняка не даст показаний. Девушки из подпольного дома свиданий мадам Нины Тимофеевны слишком хорошо знали, с кем имеют дело и при любых обстоятельствах держали язык за зубами.

Откровенно блатной публики у Нины Тимофеевны, конечно, не водилось. Приезжали мужчины солидные, в зрелых годах, чаще всего постоянные клиенты. Пока они развлекались, внизу в «Жигулях» и «Волжанках» их ожидали, подремывая за рулем, крепкие молодые парни в джинсовых и кожаных куртках.

Этим людям не понравится шум, поднятый вокруг бывшего места их отдыха. Могут всплыть чьи-то имена. Длинные языки они укорачивать умеют, Света об этом прекрасно осведомлена. Инструктаж на данную тему девушки проходят в первый же день,

— Как все по-дурацки получилось, — с досадой сказал Олег, — эта блондинка нас может заложить в любой момент.

Последнее время он все чаще стал употреблять спиртное. Неумело и брезгливо, как не привыкший к алкоголю человек. Он быстро пьянел и снова начинал вспоминать тот вечер в Москве. Они сидели на софе однонокомнатной Катиной квартиры. На маленьком квадратном столике — бутылка коньяка и яблоки. Яблоки тоже напоминали ему об убийстве.

— Света будет молчать, — медленно проговорила Катя, — иначе ей придется много всего рассказывать. И о клиентах борделя. А после этого ей не жить, она хорошо все понимает.

Катя перегнулась с софы и налила коньяк в рюмки. Олег увидел белую полоску тела в разрезе халата. Провел рукой по бедру. Катя потерлась щекой о его руку.

— Давай еще немного выпьем, а потом остальное. — Она откусила яблоко. — Не бойся Олежа, эти девочки от Нины Тимофеевны приучены молчать.

— Я не боюсь. Просто нервы… Надо срочно думать насчет денег.

Катя, морщась, выпила коньяк.

— Может вложим эти десять тысяч в партию товара и немного поторгуем?

— Скупим мешок штанов в Питере или Риге, — язвительно отозвался Олег, — и загоним у нас в городе. Навар тысячи три-четыре, минус расходы. Нет, это мелочевка!

Он опрокинул Катю на спину и стал расстегивать халат. В его движениях было больше нервного возбуждения, чем страсти. Катя, уступая, откинула голову назад, чтобы не смотреть ему в глаза. Ей не хотелось близости сейчас, среди разговора о деньгах, о том страшном вечере в Москве. Подыгрывая Олегу, застонала и сжала ногтями его плечо.

Набросив халат, пошла в ванную, а когда вернулась, Олег стоял возле открытого окна.

— Мы не будем мелочить. Играть будем по-крупному. И прежде всего, надо найти оружие.

В его позе и словах было что-то театральное, и Катя невольно улыбнулась. Какое там оружие! Главное, они сейчас вместе, а что будет завтра, наплевать!

На следующий день Серега Клевцов, получив от Олега тысячу рублей из тех денег, безуспешно пытался купить у Сани Лукашина пистолет.

Тогда, три с половиной года назад, после визита к улыбчивому капитану из КГБ, начались изменения в жизни Олега. Разговор с комитетчиком сам по себе носил характер почти отвлеченный. Какие книги любишь? Неужели Хемингуэя в подлиннике читал? Молодец, что спортом всерьез занимаешься. Какие планы на будущее? Даже рыбалки коснулись, хотя был Олег к ней равнодушен. Поговорили и расстались.

Летом Олег собирался в международный молодежный лагерь. Его кандидатуру с двумя другими уже утвердили на бюро институтского комитета комсомола. В положительном результате Олег не сомневался. За весь год единственная четверка в зачетке, остальные предметы только на «отлично». Плюс спортивные достижения. Сборная института по волейболу заняла первое место в городе. /

Но с поездкой в международный лагерь не получилось. Вместо ожидаемых трех путевок пришли только две. Его родная, заслуженная, где-то бесследно затерялась. Тогда он еще ни с чем не связывал это событие. Решил, что перебежал дорогу кто-то из блатных. Конечно, заело, но не долго. Уехал в стройотряд. Там новые знакомства, короткая бурная любовь с красивой докторшей. Путевка забылась, как и визит к капитану КГБ, и дурацкий спор с Раисой Федоровной.

На третьем курсе готовили группу студентов в Англию для двухмесячной языковой практики. Модная тогда фраза «на конкурсной основе» только входила в обиход. Считалось, что эта самая конкурсная основа полностью вытеснит протекционизм. Олег с азартом участвовал в конкурсе на право поездки и скоро вошел в число бесспорных лидеров. И снова ему отказали. В деканате ничего вразумительного объяснить не смогли, что-то неопределенное мямлили в комитете комсомола. Тогда он разыскал своего давнего знакомого из КГБ.

Тот, посмеиваясь, сообщил, что в Англии отвратительный климат, и, может, оно и к лучшему, что Поляков туда не поедет. Олег был настроен слишком агрессивно и комитетчик, изменив тон, предложил ему очень серьезно подумать о причинах отказа.

— Неужели из-за того глупого спора? — вырвалось у Олега.

— Из-за него тоже. Но не только. Ты еще слишком молод и не даешь себе отчета в своих словах. Пока это слова, но в будущем они вполне могут стать поступками. Ты обливаешь грязью все вокруг и расхваливаешь Запад. Ну сам подумай, кто тебя с такими настроениями выпустит за рубеж?

Они долго тогда разговаривали с неторопливым, очень спокойным комитетчиком. Олег понял, что попал к порядочному и в общем-то не злому человеку. Другой на его месте мог доставить ему куда больше неприятностей. Но этот разговор напрочь перечеркивал то будущее, которое, несмотря на весь свой скептицизм, планировал себе Олег. С поездками за границу, работой при посольстве или переводчиком в каком-нибудь представительстве. Неужели все коту под хвост? Его жесткий, устремленный в будущее режим. Дни, расписанные по часам, с чтением по утрам навязшей на зубах «Morning Star», кружком японского языка и сразу двумя спортивными секциями.

Ему отчетливо представлялась будущая жизнь. Полтора года армии, потом преподаватель в техникуме или школе. Триста рэ плюс частные уроки. Может удастся поступить в заочную аспирантуру и лет через пять защитить кандидатскую. Если не помешает КГБ, то мать, наверное, устроит его на работу в институт. Глядишь, лет через двадцать станет, как и мать, заведующим кафедрой. И все. Это его предел. Выше в своем городе и в своей стране он не прыгнет!

Окончательный удар нанес вызов Олега на бюро комитета комсомола. В свое время, после злополучного спора о пеньках, вялое и полусонное бюро безответственно прозевало момент, и крамольный спор сошел Олегу с рук. Сейчас, спохватившись, да и, наверное, с подачи ректората, раздраженного настойчивостью Полякова, бюро взялось за него всерьез. Секретарь из будущих партийно-комсомольских функционеров и несколько его приближенных лезли из шкуры, чтобы угодить ректору.

За пеньки Олега было поздно душить — прошло слишком много времени. Собрали в кучу язвительные замечания, выкрики на лекциях и прочую ерунду, а отсюда протянули ниточку к тому давнему антисоветскому выступлению, когда товарищ Поляков напрямую заявил о своей готовности покинуть и предать Родину.

Олег опешил, сообразив, какую петлю на него набрасывают. Сцепился с секретарем и от злости понес, что думал и что тогда не было принято говорить вслух. Бюро, притихнув от неожиданности, скопом навалилось на крамольника. Дело закончилось тем, что Олег, хлопнув дверью, ушел, а на доске объявлений появился плакат о готовящемся комсомольском собрании. Предстояло утвердить приговор бюро об исключении студента Полякова из рядов Ленинского комсомола, что означало и автоматическое отчисление из института.

Олег перестал ходить на занятия, а мать с отцом, временно объединившись, кинулись спасать единственное чадо. Олег сгоряча уже устроился охранником в кооператив, и мать кое-как уговорила его лечь в больницу. Олегу сделали диагноз «нервное переутомление» и с месяц продержали в стационаре. За это время отец выбил для руководства института два места в гаражном кооперативе, завез декану машину кирпича для строительства дачи, и скандал кое-как замяли. Олегу, учитывая болезнь, объявили строгий выговор с занесением в учетную карточку и предоставили на год академический отпуск.

Именно тогда в нем созрела мысль уехать из страны. Олег смутно представлял, куда именно он уедет и чем там будет заниматься, но твердо решил, что в Союзе жить не будет.

На пятом курсе впереди замаячила армия, Олег понял, что тянуть дальше некуда и взялся за реализацию своего намерения вплотную. Катя и Сергей Клевцовы, не раздумывая, согласились к нему присоединиться. Дело оставалось за малым — найти деньги, чтобы купить туристические путевки и захватить с собой какое-то количество валюты.

— Не продаст он пистолет, — сказал Костыль, — у Шурки Лукашина чердак после контузии поехал. Если упрется, ничем не прошибешь.

— Ну и что делать?

— Откуда я знаю! Давай деньги еще на бутылку, снова могу сходить. — Серега засмеялся, — а можно Катьку подослать, он на нее давно засматривается. Пошлем, что ли?

Олег задумался. А почему бы и нет? Если обставить это дело ё умом. Устроить под каким-нибудь предлогом встречу на квартире у Кати. Пусть сделает вид, что увлеклась Лукашиным, а когда тот размякнет, будет легче договориться. Попросит подарить пистолет — куда денешься, если голову закрутит.

Катя участвовать в спектакле отказалась. И кажется, обиделась. Последнее время в ее отношении к Олегу появилось что-то новое. Она все чаще стала встречать Олега после занятий, а вечером при любой возможности оставляла его ночевать. Ее хитрости выглядели наивными. Катя дразнила его, в то же время оттягивая как можно дальше момент любовной игры. Потом, когда они лежали расслабившись, Катя жаловалась, что боится оставаться одна, и, дулась, когда Олег начинал собираться домой. И даже часть его рубашек и брюк как-то незаметно перекочевали в Катин шкаф.

Она начинала вести себя как будущая жена, и Олега это раздражало. Конечно, какое-то время они будут вместе, но разве он заводил когда-нибудь речь о женитьбе?

У него другие планы и, видимо, там, за границей, будет совсем другое окружение. Они слишком разные. По интеллекту, взглядам на жизнь, способностям, в конце концов. И пути у всех троих, видимо, будут разные. Олег собирался бороться. Не тащиться в хвосте, завидуя другим, а, ужимая себя, карабкаться наверх. Пусть на это уйдет хоть десять лет. Вряд ли у Кати и Сергея хватит упрямства и сил оставаться с ним все это время.

Уговорить Катю помог Серега.

— Ты чего, — удивился он, — трудно, что ли, пообжиматься? Приведешь и мне подружку, побалдеем.

Серега с таким простодушием улыбался, что Катя, готовая отматерить обоих, промолчала. Придурок! Ну хорошо, может, Сергей не понимает их отношений с Олегом, но сам-то Олег ведь не слепой. Заставлять ее ради пистолета обниматься с другим мужиком. Этот урод, конечно, вообразит невесть что и начнет сразу же приставать. Он и раньше глазел на нее, как баран, хорошо хоть хватало ума не лезть со своими нежностями.

— Мне противно, Олег, — сказала Катя, — представь, ради какой-то ерунды я тебя пошлю к другой женщине. Ну давай купим пистолет, раз он тебе так нужен. На толкучке что угодно можно купить.

— Пистолет не ерунда, — Олег прошелся по комнате, держа руки в карманах, — это возможность уехать из страны не с пустыми руками. И надо для дела, то изволь, я пересплю с любой другой бабой, хоть с уродиной.

Он зря это сказал. Пытался перевести все в шутку, но Катя уже ощетинилась маленьким злым зверьком. Немного позже, когда Серега обувался в прихожей, она показала Олегу на дверь.

— Ты тоже уходи!

Он пожал плечами и стал собираться.

Утром Серега снова сходил к Сане Лукашину. За бутылкой вспомнили прежние времена, оба расчувствовались и Саня принес еще браги. Приглашение встретиться на следующий вечер у Кати заставило Саню нервно засмеяться. Хмель из него мгновенно вылетел.

6

Катя нравилась ему давно. Рано созревшая, броская девушка знала себе цену. Мало кого из обитателей Хамовки она удостаивала вниманием. Ее жизнь протекала где-то далеко от поселка, куда она возвращалась лишь ночевать в дом родителей. После восьмилетки поступила в музыкальное училище, потом куда-то уезжала. Серега со смехом рассказывал, что Катька мечтает выйти замуж за иностранца, даже в стюардессы хотела пойти, но не получилось.

Саня жадно слушал все, что касается Кати, и ему становилось легче, что она не вышла замуж за иностранца и вообще ни за кого не вышла. Пусть у нее тоже не складывается жизнь! Может быть придет время!..

После разговора с Серегой, вышагивая в возбуждении по дворику Саня не сразу сообразил, что завтра он дежурит. Недолго раздумывая, выкатил мотоцикл и, распугивая кур, понесся вдоль улицы. У знакомого всей Хамовке дома купил, не торгуясь, бутылку водки за двадцать пять рублей и литр самогона за тридцатку. Все это хозяйство отвез своему напарнику, который оглядев бутылки согласился отдежурить еще одни сутки.

Хуже обстояло с экипировкой. Правда, в запасе имелся почти неношенный костюм производства местной фабрики, но вспомнив, какие модные и дорогие вещи всегда носила Катя, он понял, что это не то. Саня знал, мазь хранит дома, не доверяя сберкнижкам, тысячи три денег. Несколько раз она безуспешно пыталась вытащить сына в город, но Саня наотрез отказывался. Сейчас он неожиданно для матери попросил:

— Мам, дай тысячи полторы. Хочу из одежды кое-что купить.

Готовясь и представляя завтрашнюю встречу, он старательно произносил слова, избегая звуков, которые не осиливал его язык.

Саня не любил города. Забравшись в переполненный троллейбус, он с трудом пересилил желание выскочить и вернуться назад. Удерживала мысль, что завтра он увидит Катю, и может быть даже будет танцевать с ней. Если он хочет вызвать хоть малейший интерес к себе, надо быть одетым не хуже, чем Катя и ее брат.

Он уложился в тысячу триста рублей, купив в коммерческом ларьке куртку-варенку, светлые джинсы, батник и польские кроссовки. Переоделся здесь же, затолкав в сумку свои старые брюки и рубашку. Из большого во весь рост зеркала на него смотрел почти незнакомый парень. Он одернул клепаные, с распластанным орлом джинсы. Под батником вырисовывались крепкие мышцы. Саня согнул и разогнул руку и, кажется даже хмыкнул. Перехватив взгляд женщины за спиной, смутился. Женщины редко так смотрели на него. С интересом, что ли, и даже с готовностью отозваться на попытку познакомиться. Он выскочил из магазина и побежал к остановке троллейбуса. Хватит с него сегодня города!

Вечеринка прошла вполне нормально. Серега подливал Кате и ее подруге, вовсю хохмил и рассказывал анекдоты. Танцевали под ночник, и Саня не лез прижиматься больше, чем надо. Когда Серега с подругой улизнули в ванную, они остались вдвоем. Катя рассказывала ему о Москве и о своей неудачной попытке стать стюардессой. Конечно, о директоре и жизни у Нины Тимофеевны умолчала.

Саня говорил мало. А о чем ему рассказывать? Только степь он и знает, да еще разбитые блиндажи с забытыми костями наших и чужих солдат. Все же рассказал, как года четыре назад в глухой балке среди зарослей терновника наткнулся на обломки истребителя. Сорок с лишним лет пролежал. И пилот в кабине. Куртка кожаная. Хорошо сохранилась, а в кармане фотокарточки, деньги, письмо недописанное.

— Кому письмо? — неожиданно заинтересовалась Катя.

— Девушке. Невесте наверное.

— А что он пишет?

— Приветы там разные. Не забывай, мол, меня и дождись. Стихи… Если хочешь, я тебе его покажу.

— Покажи. А адрес там есть?

— Есть.

— Надо было его отправить.

— Кому? Той девушке? Если она и жива, то ей под семьдесят. Зачем ей это?

Саня начал уставать, и, несмотря на все усилия, снова вылетало изо рта шипение, искажая и комкая слова.

— А летчик так и лежит на том месте?

— Наверное.

— Давай съездим туда.

— Давай, — обрадовался Саня.

Эти минуты, когда между ними образовался мостик, длились совсем недолго.

Вернулся Сергей с подругой. Красные и растрепанные, они излишне оживленно Переговаривались и толкались коленками под столом. Катя поскучнела и сказала, что время позднее — пора расходиться.

— Мы встретимся? — спросил Саня.

Катя пожала плечами. Знала, чувствовала, что нравится Сане и он будет добиваться следующей встречи. Ничего, пусть помучается! Быстрее прибежит.

— Завтра или послезавтра позвони в Дом моделей, — наконец сказала она, — посмотрим…

Когда, топоча по лестнице, Саня сбегал с третьего этажа, Катя вдруг рассмеялась. А ведь придется с этим 1 уродом встречаться. Только бы побыстрее все заканчивалось.

На следующий день Саня пытался безуспешно дозвониться до Кати. Он не знал, что Катя уже несколько часов находится в одном из кабинетов областного уголовного розыска.

7

Начало есть. Витька Костыль принес толстую стопочку серых немецких марок. Немного раньше Олег через мать купил два золотых кольца и цепочку. От десяти тысяч почти ничего не осталось, а если одни путевки потянут тысяч на двенадцать-пятнадцать. С путевками тоже проблема. Да еще не известно, получат ли они все трое разрешение на выезд? Раньше об этом думать нечего было. Серега десять мест работы сменил, хорошо хоть последние месяцы на одном месте числится — вахтером в институте. Смех, да и только. Зато характеристику заработал. А вдруг в ОВИРе знают о его занятиях спекуляцией и откажут? Катя тоже под вопросом. Да и сам он с его дурацкой болтовней на первых курсах. Надежда только на мать, ее связи, ну и, конечно, на изменившиеся времена. Теперь все кто ни попадя за границу мотаются.

Главная проблема найти денег, чтобы удержаться на плаву первые месяцы. Вместе с Костылем они перебрали несколько вариантов, начиная от элементарной квартирной кражи и кончая рэкетом. Пара квартир на примете имелась. Но вряд ли там будут крупные суммы наличных, а связываться с продажей видеотехники и тряпья Олег не хотел.

Рэкет казался более перспективным. И подходящая кандидатура высвечивалась — Серега раскопал жучка, хорошо нагревшего руки на торговле мехами, которого, кажется, пока еще никто не тряс. Этот вариант привлекал своей относительной безопасностью — в любом случае дело вряд ли дойдет до милиции. Сейчас Костыль собирал более подробные сведения о жучке, чтобы удар не получился холостым. Если Катя достанет пистолет, надо браться за дело. Слишком долго они раскачивались.

Серега предложил еще один вариант. В прошлом году он месяца четыре подрабатывал в строительном кооперативе. Видел как привозят деньги для выдачи рабочим. Суммы за сто тысяч и почти никакой охраны. Если подумать хорошо, можно и это дело провернуть.

— Только нам нужен еще один человек, — помявшись, добавил Костыль.

— А почему не двое и не пятеро?

Они сидели в комнате у Олега. Поднявшись, он прошелся до двери и обратно. Резко обернулся к приятелю.

— Считаешь, я не могу справиться с жучком или с кассиром кооператива?

— Справишься, конечно. Ты и с тремя такими справишься, но не в том дело. Понимаешь…

Олег, конечно, мужик крутой и драться умеет. Серега сам видел, как он раскидал целую компанию подвыпивших парней, которые однажды привязались к ним на улице. Его уважают блатные, и тень этого уважения. падает на Серегу, который как ни круди, всего лишь мелкая фарца. Но с рэкетом или вооруженным налетом другое. Там надо заворачивать еще круче. Брать за глотку так, чтобы жертвы не пискнули. Малейшая нерешительность с их стороны, и дело провалится. Дай Бог, если сами ноги унести сумеют.

Олег слушал его, не перебивая. Он вдруг понял — Костыль прав. Им нужен жесткий человек, который сумеет сразу подавить любое сопротивление, отбить охоту крутить хвостом или попытаться их обмануть.

— У тебя есть кто-нибудь на примете?

— Есть.

— Ну и кто он такой?

— Ты его, наверное, не знаешь, Антипов Генка. Мы раньше жили на одной улице в Хамовке и учились вместе. Два раза сидел, последний раз за грабеж. Мужик резкий, какой нам и нужен. На прошлой неделе с ним поддавали, он сейчас один, ищет, к кому прислониться.

— Уж так мы ему здорово нужны, — скривился Олег, — сразу кинется сломя голову!

— Если узнает, что у нас хороший план, есть оружие, машина — согласится.

— Откуда машина?

— А ты что, не сможешь у отца попросить, если понадобится?

Костыль, бесхитростно помаргивая, смотрел своими зеленоватыми глазами прямо в лицо Олегу. Глаза у него были очень похожи на Катины.

— Ладно, — наконец отозвался Олег, — встретимся с ним, поговорим. Глянем, что он за птица. Только без всяких выпивонов и блатной трепотни. А то начнет хвалиться, сколько клопов на лагерных нарах подавил.

Серега хитрил. Он искал третьего, чтобы подставить вместо себя. Какой из него рэкетир или налетчик! У Олега с Антиповым куда лучше выйдет. Оба ребята крутые, и в паре пойдут хорошо. Не сравнить же Антипова с Серегой! Когда-то в Хамовке он носил кличку Кабан. И не только из-за упитанной круглой морды. Антипов мог ломиться напропалую, не оглядываясь и не испытывая страха.

Но и у Полякова были свои соображения. Он твердо решил, если приятель Костыля им подойдет, сам Олег ни в ограблении, ни в рэкете участвовать не будет. С помощью Кати он достанет оружие, попросит у отца машину, отвезет куда понадобится, но не больше. Хватит одного трупа.

Вечером ему позвонила Катя.

— Меня вызывали в Серый дом.

— Куда, куда? — не понял Олег.

— В милицию. В областное УВД.

Олег оторопело молчал, чувствуя, как забухало сердце. Хотел спросить зачем, но мгновенно пересохло во рту…

— Приходи ко мне, — сказала Катя, — прямо сейчас.

— Тебя вызывали в связи с тем случаем? — Он запнулся, а вдруг телефон прослушивается? — Чего ты молчишь?

Но Катя уже повесила трубку.

С ней беседовал высокий мужчина лет сорока, в светлом костюме. Встречая Катю у подъезда управления внутренних дел, он назвал свою должность и фамилию, которые она мгновенно забыла. Вертелось в голове «по особым делам», а это значит…

Без бумажек, положив локти на стол, мужчина разговаривал с ней о работе, чем занимается в свободное время. Катя отвечала. Иногда звонил телефон, и мужчина поднимал трубку. Назаров… Так он отзывался:

«Майор Назаров слушает!».

Майор поглядывал на Катю не без интереса и даже раза два отпускал комплименты. Потом спросил словно невзначай, давно ли Катя была последний раз в Москве.

— Год назад. Даже больше…

Смотрела на себя словно со стороны. Тряслась, боялась, но сумела загнать страх во внутрь. Отвечала почти спокойным голосом.

— Вы ведь жили на квартире у Нины Тимофеевны Белан?

— Да.

— Долго?

— Месяцев пять или шесть. А что?

Это «а что» вырвалось с испугом, с заметной нервозностью. Все равно ничего не скажу, хоть режьте! Майор перегнувшись через стол, говорил доверительно, почти ласково. Только что дочкой не называл.

— Белан использовала свою квартиру как место для свиданий. Что-то вроде притона, так?

— Да.

— Вы были одной из девушек, которую за деньги она предлагала разным мужчинам.

— Да.

— Назовите, пожалуйста, фамилии и имена девушек, которые работали вместе с вами.

— Мне не хочется об этом вспоминать. Я попала туда по глупости.

— И все же постарайтесь вспомнить.

— Постараюсь…

Господи, сейчас он начнет допытывать, где я была в ТОТ день. В Доме моделей порядок — там все дни отмечены как рабочие. Родители тоже не знают. С соседями она не общается. Не станут же они проверять поезда?

— Таня из Загорска со мной вместе жила. Рыжая такая. Фамилии не знаю. Там вообще не было принято называть фамилии. Чтобы осложнений не возникало. Люда одно время часто приходила. Высокая, симпатичная, кажется, москвичка…

Катя перечислила еще несколько выдуманных имен. Неужели нашли Свету? Тогда все, тюрьма!

— А клиенты? Постарайтесь вспомнить фамилии. Особенно постоянных посетителей. Ведь такие были?

— Не помню. Они все на одно лицо.

— А вы все же вспомните. Может быть, клички, где живут.

Катя вдруг разрыдалась. Она плакала, прижимая к липу платок, чувствуя, как расплывается по щекам тушь. Майор что-то пытался говорить, но она, не слушая его, мотала головой и продолжала всхлипывать.

— Ничего я не знаю… Что вы меня как проститутку дергаете? Ну жила я там, потому что деваться некуда было… Но ведь уже сколько времени с тех пор прошло.

Не отнимая платка ожидала: сейчас Назаров хлопнет по столу ладонью, закричит, что она врет, что их видели вместе с Олегом и арестует ее здесь же в кабинете. Но майор не хлопал по столу, не кричал и даже предложил сигарету. Катя замотала головой — нет, она не курит, хотя курить хотелось очень.

— Гражданка Белан была обнаружена мертвой в своей квартире. Сейчас там идет следствие. При вас кто-нибудь угрожал ей или требовал деньги?

— Нет при мне такого не было.

Кажется, пока ничего страшного. Они ищут людей, которые так или иначе были связаны с покойной хозяйкой подпольного борделя. Лишь бы не вышли на блондинку Свету!

— Но она почти всегда чего-то боялась, — сказала Катя — Всегда закрывала дверь на два или три замка и вообще очень редко выходила на улицу.

— У вас лично были ключи от ее замков?

«Опять ловит?»

— Что вы! — улыбнулась Катя, — она никому не доверяла ни одного ключа.

— Так-так…

Майор «по особым» задал еще несколько вопросов. И среди них, самый главный, где была она в ТОТ день. Спросил опять как бы между прочим, буравя Катю ничего не выражающим взглядом. Ощупывал всю ее, ожидая хоть малейшей запинки. Не дождался. Красивая манекенщица, которой, видимо, давно наплевать и на Москву и на покойницу Нину Тимофеевну сказала, что не помнит, с кем она была и что делала в тот день, о котором ее спрашивает товарищ майор. Но из города она не уезжала, это точно, и все до единого дня была на работе.

Назаров подписал ей пропуск. Катя вежливо простилась и, оставив свой телефон, вышла из здания управления. Майор смотрел ей вслед и думал, что такой шикарной любовницы у него не было и вряд ли когда будет. На ней одной кожи да золота тысяч на десять. Поклонники, видать по всему, богатые.

Когда Катя набирала трясущимися руками номер телефона Олега, она не знала, что их спасла, увела в сторону случайность. Незадолго до приезда в Москву Кати и Олега, хозяйку притона крепко потрясли приезжие рэкетиры. Нина Тимофеевна, которая скорее бы умерла, чем заплатила кому-нибудь, обратилась к своим покровителям из постоянных клиентов. Те избили двоих чужаков, но конфликт на этом не закончился. Чужие вызвали подмогу, пытались отомстить своим обидчикам, а заодно сделали попытку поджечь квартиру Нины Тимофеевны. Московский уголовный розыск тщетно искал следы рэкетиров, угрожавших покойной хозяйке, и уже наглядно вырисовывалась схема убийства, в которую совсем не вписывалась маленькая изящная женщина из Дома моделей. Фигура же Олега не всплывала вообще.

Но Катя об этом не знала. Нервно прикуривая сигарету, она кричала:

— Хватит тянуть кота за хвост. Ты можешь только хлопать языком! Если мы не уедем, нас рано или поздно заберут, понимаешь ты это или нет?

— Понимаю, — сдавленно отозвался Олег, — я сегодня встречаюсь с человеком, и мы все подробно обсудим. Горячку тоже пороть нельзя. Надо хорошо подготовиться.

8

Они сразу не понравились друг другу.

«Студент», — окрестил Олега Антипов.

«Кабан, самый настоящий кабан», — подумал Олег.

Антипову было лет двадцать семь. Коротко стриженный, весь округлый и покатый, он смотрел на Олега внимательными полуприкрытыми глазами. Олег начал разговор издалека, но Антипов, перехватывая инициативу, оборвал его.

— Давай ближе к делу. Кто ты такой, я знаю. Обо мне вы тоже, наверное, поинтересовались. Нечего время терять.

Выслушав Олега задумался. Костыль деликатно помалкивал.

— Тачка будет?

— Да.

— А оружие?

— Будет.

— Какое?

— Один или два пистолета.

— Есть или будут.

— Есть, — твердо сказал Олег.

— Покажи!

— Придет время, покажу, И не строй из себя бугра. Пока ты ко мне пришел, а не я.

Антипов усмехнулся. Прежде чем идти на встречу, он навел о Полякове кое-какие справки.

Олег не знал, что Антипов нуждается в нем не меньше, чем он сам. Отсидев четыре года от звонка до звонка (не вторая судимость как думал Костыль, а уже третья!), Антипов твердо решил, что в колонию он никогда не вернется. Заниматься своим прежним ремеслом, квартирными кражами он не хотел. Знал, что если пойдут в городе кражи, его потащат в уголовный розыск одним из первых. Ему необходимо было сменить вид деятельности и прежнее блатное окружение.

Старые приятели из Хамовки с их дурацкими татуировками и похвальбой, бессмысленным пьянством вызывали у него раздражение. Они отбывали срок за сроком, в перерывах проматывали то, что удавалось украсть, и, как правило, никто не выходил из этого круга.

Антипов был умнее и дальновиднее многих из них. Сейчас он хотел рискнуть один раз, и. взять хороший кусок и уйти на дно. Генка даже жалел, что не привык работать и никак не мог себя пересилить. После освобождения устроился в авторемонтный кооператив (ох, как не хотели его туда брать, а отказать побоялись!), но выдержал всего два дня. Диким и бессмысленным занятием казалось ему вставать каждое утро в семь часов и потом целый день таскать железки, орудовать ключами, молотком и вообще делать не то, что хочется.

Ребята в кооперативе заколачивали до двух тысяч в месяц, ему бы вполне хватило, но только не работа каждый день!

Антипов сразу понял, что Студент новичок в их делах, но это имело и свои положительные стороны — компания оставалась вне поля зрения уголовного розыска. Если будет машина и пара стволов, они втроем вполне могут провернуть выгодное дело.

Предложение потрясти жучка особого интереса у Генки не вызвало. Вряд ли удастся расколоть его на крупную сумму. Откупится, в лучшем случае, десятком тысяч, и больше с него не выбьешь — скажет, что и другим платит. Пойди проверь! Вариант с кооперативом показался ему куда более интересным. Он долго расспрашивал Костыля, но согласия участвовать в деле так и не дал.

— Я подумаю, — сказал Антипов, уходя.

— До завтра думай, — отрезал Олег, — больше времени нет.

Саня долго петлял по склону извилистой балки. Остановил «Яву» возле островка густо цветущей акации.

— Вот здесь. Дальше не проедешь.

Катя соскочила с заднего сиденья. Со школы не ездила на мотоциклах. Последние годы только в машинах. С любопытством огляделась вокруг. Майская влажная трава покрывала склоны балки. Кое-где виднелись желтые пятна уже отцветающих тюльпанов.

— Иди за мной, только осторожнее, ветки очень колючие.

Саня шел впереди, раздвигая локтями заросли. Шагов через двадцать кусты стали реже, и они выбрались на небольшую поляну.

— Вот здесь…

Катя не сразу разглядела дюралевые обломки, разбросанные в кустах.

— Он хотел посадить самолет, но перевернулся. А вообще, это редкий случай, обычно, когда самолеты падают, от них почти ничего не остается. Видимо бензин кончился, гореть нечему было.

Сам себе удивлялся Саня, что смог, почти не коверкая, выговорить такую длинную фразу. Больше всего боялся он сейчас оттолкнуть Катю своим проклятым языком, как это бывало уже не раз с другими женщинами. Да черт с ними, с другими! Такой как Катя не будет.

Измятый, расколотый поперек фюзеляж истребителя МИГ-3 наполовину врос в землю. Катя подошла поближе. Присмотревшись, разглядела через выбитые стекла кабины череп с темными провалами глазниц, остатки истлевшей кожаной куртки.

— Господи… И он все это время лежал здесь? Ни мать, ни родные не знали?

— Таких с войны много осталось.

— Может надо похоронить.

— Зарьггь, словно собачонку, и бугорок насыпать!

— Ну сообщим в военкомат, или исполком. Пусть как положено похоронят, памятник поставят.

— Кому это надо? — с ожесточением отозвался Саня. — Им до своих шкур забот хватает. Вот нужны им эти погибшие! Да и не найдут они без меня. Станут привязываться, зачем да почему, куда пистолет летчика подевался.

— А куда он действительно подевался?

Саня раздернул молнию на куртке, достал из кобуры под мышкой пистолет ТТ.

— Покажи, — Катя повертела его в руках. — А он заряжен?

— На все восемь.

Саня снова спрятал пистолет в кобуру.

— Ну что, пойдем?

Из сумки, пристегнутой к багажнику «Явы», он достал бутылку коньяка и пакет с яблоками.

— Давай по полстопки. Вроде как за упокой души этого летчика?

— Давай…

Принимая из рук Сани наполненный складной стаканчик подумала: «Только бы не привязывался. Вообразит, что я на все готова».

Но Саня снова вел себя вполне прилично, и после второй стопки Катя почувствовала, что ей здесь неплохо.

Уже смеркалось, и из низины потянуло холодом. Саня принес сухих веток и развел костер. О чем говорить дальше, он не знал.

— Ты книги любишь? — наконец спросил Саня.

Сразу же понял, что брякнул не то. Костер высвечивал Катино лицо. Она рассеянно смотрела куда-то в сторону, мимо Сани.

— Не люблю я книги, — отозвалась она, — мне сама жизнь нравится, а не сказки о ней. Чтобы красиво было. Ты на море когда-нибудь был?

— Нет.

— А я много раз. Там праздник, но он так быстро кончается. А то чем мы живем, это издевательство. Мама месяц не может получить сахару, позавчера в три часа ночи ходила занимать очередь. Я пошла утром ей помочь, что там творится. Озверевшие старухи в спущенных чулках орут, слюной брызгают. Ты знаешь, Саша, я бы уехала хоть завтра. В любую страну, хоть к африканцам!

Саня пожал плечами. Она первый раз назвала его по имени.

— Может быть, там лучше…

Проклятый язык опять не слушался, коверкая, сминая слова. Катя брезгливо сморщилась, или Сане только показалось.

— Подари мне этот пистолет, — неожиданно попросила она.

— Зачем тебе?

— За надом! От женихов отбиваться. Иногда поздно с работы возвращаешься, а на улицах такие рожи.

— Я могу тебя встречать.

— Спасибо. Так подаришь или нет?

— Конечно, подарю. Только не этот. Он слишком тяжелый. У меня есть браунинг. Небольшой такой, можно в сумочке носить.

В поселке, притормозив у ворот своего дома, Саня сбегал к тайнику и принес маленький тяжелый сверток.

— Осторожнее, он с полной обоймой. Показать как заряжается?

— Нет, нет, — торопливо замотала головой Катя, — я же не собираюсь из него стрелять.

На следующий день она передала пистолет Олегу. Тот долго щелкал затвором, целился в зеркало, потом спрятал браунинг в дипломат.

— Ты через недельку скажи своему Квазимодо, пусть подарит еще один пистолет.

— Я не буду больше просить. Да и не даст он.

— Даст, еще как даст. Скажи, что он тебе нравится, ты готова с ним встречаться, но твоя старая компания требует от тебя второй пистолет. Они преступники, плохие люди, но обещали оставить тебя в покое.

— Он не поверит, — покачала головой Катя, — хоть ты и называешь его Квазимодо, но на дурака он не похож.

— Когда мужик влюбляется, он сразу делается круглым дураком, а если верить тебе, то он влюбился по уши. Даже все свои сбережения на модные штаны ухлопал. Кстати, жениться он тебе не предлагал?

— Еще нет, — отрезала Катя.

Олег стал собираться. Он не сделал даже попытки обнять ее. Когда за ним захлопнулась дверь, Катя подумала, что не были вместе уже две недели.

Саня предложил ей сходить в кино, и она согласилась. Шел фильм «Унесенные ветром». В темноте, уже ближе к концу фильма, Саня нашел ее ладонь и осторожно пожал. Она ответила движением горячих пальцев, и Саня замер, не выпуская ладони.

Прощаясь у дверей квартиры, он поцеловал ее в щеку. Катя, неожиданно прижавшись к нему, шепнула:

— Приходи завтра часов семь. Может, куда-нибудь сходим.

9

На следующий день она пошла к институту встретить Олега. Она виновата сама, только и занималась последние дни, что психовала. Олегу с его самолюбием, конечно, до чертиков это надоело. Она позовет его к себе, и они побудут вдвоем. А вечером Катя скажет Лукашину о пистолете, если понадобится, разыграет спектакль, намекнет на будущие отношения. Пусть быстрее несет еще один пистолет, и на этом все с ним закончится.

Олег появился на ступеньках института вместе с какой-то девушкой. Катя отступила за афишную тумбу. Девушка смеялась и держала Олега под руку.

Она пошла следом, в десяти шагах за ними, не заботясь, что Олег может ее увидеть. Катя хотела получше разглядеть свою соперницу. Коричневая кожаная куртка, юбка-варенка, дорогая импортная сумка через плечо. И Катя одета не хуже. Правда, та моложе ее года на четыре. Конечно, они одного круга — и Олег и девушка. Обеспеченные родители, модные тряпки, за которые этой соплячке не приходилось расплачиваться собственным телом. Катю свел, сблизил с Олегом всего лишь случай, дурацкая затея убежать за границу. Да и то, если не лгать себе, она начала ему надоедать.

Решила, сейчас скажет Олегу что-нибудь едкое, засмеется и спокойно уйдет. Но было не до смеха. Она развернулась и зашагала в обратную сторону.

А в семь часов явился Саня Лукашин. Еще один кавалер! Катя, проплакавшая, пролежавшая полдня на диване, вышла с опухшими глазами и потеками туши на щеках. Хотела турнуть, послать куда подальше, но увидев букет ярко-красных тюльпанов и напряженное ожидание в его глазах, смягчилась.

— Проходи…

Пошла в ванную, привела себя в порядок, накрасилась, потом, усмехнувшись, принесла и надела купленный месяц назад за сумасшедшие деньги итальянский ансамбль: кружевные кремовые трусики и прозрачный бюстгальтер. Оглядела себя в зеркале. — Эх, дурак ты, Олежа, избаловали тебя бабы! Потом нарядилась в новое платье и вышла к Сане.

Накрывая на стол и рассматривая принесенный им коньяк, загадала, придет сегодня Олег или нет. Встряхнула черными, не в отца-мать кудрями — и хрен с ним! Тогда останется у ней сегодня Квазимодо. Впрочем на внешность он нормальный, Олег окрестил его из ревности. Когда уселись за маленький столик, Саня разлил коньяк. Помедлив, отставил рюмку.

— Катюша, это тебе.

Держал на протянутой ладони золотую монету на тонкой цепочке. Катя поднесла ее ближе к глазам. На одной стороне была выбита женская голова с распущенными волосами, на другой — латинские буквы. По ободку шла надпись: «Самой красивой женщине Кате-Катюше!».

Она положила монету на стол. Внимательно посмотрела на Саню.

— Ты меня покупаешь? Такая штука слишком дорого тянет. За нее надо будет расплачиваться.

В глазах ее играла усмешка. Перегнувшись через столик, она быстро поцеловала Саню в щеку.

— Спасибо.

— Я нашел эту монету в засыпанном блиндаже. Там, наверное, были офицеры. Вернее то, что от них осталось. Браунинг тоже там лежал.

— А вообще золото часто попадалось?

— Нет. Кольцо как-то раскопал, зубы золотые пару раз находил. Да я его особенно не искал. Просто дома тоскливо, а в степи как-то свободнее.

От выпитого коньяка Саня порозовел и говорил почти не заикаясь. Пытался даже рассказать анекдот. Катя курила, задумчиво стряхивая пепел, как будто что-то решая для себя. Налили снова и, подняв рюмку, поглядела Сане в глаза.

— Ты не будь только слишком робким, а?

— А я и не робкий, — помедлив, отозвался Саня, — если я сейчас к тебе полезу, может быть, ты и не оттолкнешь. У тебя что-то случилось, и ты готова меня приласкать. Но мне надо большего…

— Чего большего? Жениться, что ли?

— Может, и жениться.

— Я подумаю.

— Ты мне очень нравишься, Катька. Понимаешь… я…

Потянувшись через столик, она положила руки ему на плечи. Горячий Катин язычок скользнул, раздвигая зубы.

Когда Саня осторожно положил ее на тахту и стал раздевать, Катя усмехнувшись подумала: «Отдаюсь за деньги, или, вернее, за золото. Отрабатываю…»

Тело у Кати смутно белеет в полумраке комнаты. Она шлепает босыми ногами в ванную. И Саня — следом как притянутый магнитом. Катя любимая его женщина, смеясь, показывает ему, где встать, и направляет струю теплого душа на грудь, живот, ноги. Саня, шалея от ее обнаженного тела, которое принадлежит ему, гладит, прижимая к себе. Катя шепчет:

— Нет… вот сюда поцелуй… и сюда…

К Кате вместе с ним приходит настоящее возбуждение, и нет уже других мыслей. Выгибаясь, подставляла тело под поцелуи.

— Я хочу так…

Смеясь вырвалась из Саниных рук и потянула его за собой.

— Теперь по-другому. Пойдем снова в комнату.

Утром красилась у зеркала. Саня стоял сзади, потерся щекой.

— Катюшка, я тебя люблю. Выходи за меня замуж?

— Почему бы и нет. А где жить будем? Сюда хозяева через пару месяцев возвращаются. А к твоему дому подходить страшно, того и гляди в овраг сползет.

— Найдем.

Она подошла к шифоньеру и, сняв халат, стала переодеваться. Саня обнял ее, но Катя отстранилась.

— Пусти, я и так опаздываю.

— Катька, я ведь серьезно. Может выйдешь за меня замуж? И жилье я найду, и все у нас будет.

— Эх, Шурик ты, Шурик! Ты же меня совсем не знаешь. Может я от тебя убегу на второй день. Я женщина капризная.

— Не убежишь. Так как я тебя никто любить не сможет.

— Откуда ты про других-то знаешь?

— Знаю. Сегодня вечером увидимся?

— Не-а-а…

— Почему?

— Потому. Инвалидом меня хочешь сделать? Болит все от твоей любви.

— Ну просто так посидим.

— Позвони после обеда. Или лучше — завтра.

Саня пошел в прихожую. Катя продолжала возиться с юбкой. Он потоптался, хотел ее позвать, но раздумал.

— До свидания, Катя.

— Пока! — ответила она, не делая попытки проводить его.

Саня осторожно прикрыл за собой дверь. Он понял, что сегодняшняя ночь — каприз красивой женщины. Может быть даже плата за дорогой подарок. И не больше.

Он ей не позвонил. Ни в тот день, ни в следующий. Катя приехала к нему сама.

Светлая «Волга», переваливаясь на ухабах, подъехала к дому Лукашиных. Вышла Катя и постучала в калитку. Водитель, толстый кучерявый парень, с любопытством наблюдал за ней. Новая блестящая «Волга» и маленькая изящная Катя в кожаном, туго подпоясанном плаще и в узорных сапожках совсем не вязалась с грязной Хамовкой, завалившимся Саниным домом и помойкой — оврагом за ним.

— Поедем? — спросила Катя.

Саня молча кивнул, не спрашивая, куда и зачем. Пошел, переоделся и сел на заднее сиденье.

Когда в городе остановились возле ее дома, кучерявый водитель высунулся в окно. Ты же обещала…

— А пошел ты! Сначала ботинки почини. Саш, заплати ему десять рублей.

Катя показала кучерявому язык, потом неожиданно подмигнула и засмеялась. Надувшийся было водитель заулыбался во весь рот.

— Ну дает твоя подружка. Не соскучишься с ней!

10

Антипов долго рассматривал пистолет. Выщелкнул из магазина патроны, осмотрел капсюли. С оружием он обращаться умел. Потом к браунингу потянулся Костыль, тоже стал целиться и передергивать затвор.

— Калибр 7,65, семизарядный, — сказал Олег, — надежный пистолет.

— А как насчет второй пушки? — спросил Антипов.

— Будет. На этой неделе.

Получалось, что Антипов свое согласие давал. И вместе с согласием выдвигал себя в лидеры группы. Не обращая внимания на Олега, долго расспрашивал Клевцова о том, сколько человек работает в кооперативе, какая зарплата и кто обычно возит деньги. Кое-что Антипов записывал на клочках бумаги. И это отчетливо скользящее пренебрежение к авторитету Полякова, а особенно мятый клочок бумаги все сильнее раздражали Олега. Стратег выискался, еще карту чертить начнет!

Они сидели в комнате у Сереги. За стенкой о чем-то бубнила мать Костыля, распекая пьяненького мужа. Серега достал из-за шкафа начатую бутылку водки, принес из кухни тарелку с хлебом и сыром. Когда разбирали стопки, Олег невольно остановил взгляд на густо татуированных пальцах Антипова.

Генка перехватил взгляд Олега, усмехнулся и медленно выпил водку.

— По молодости. Как разбогатею — сразу сведу. Зато наука, которой нигде больше не постигнешь.

Олег смотрел почти с ненавистью. Господи, до чего я дошел! Жру водку из грязных стаканов вместе с уголовником. И эта морда меня еще учит жить. Врезать прямым в свиной пятак и смотреть, как он будет корчиться на полу.

Последнее время Олег с тревогой наблюдал в себе растущую нервозность, особенно под действием алкоголя. Несколько дней назад вернувшись от Кати, он устроил дома чуть ли не истерику, когда мать сделала ему в общем-то безобидное замечание. Потом ему было стыдно, мать он любил и был с ней предельно откровенен. Но даже она не догадывалась о замыслах сына уехать из страны. Впрочем, Олег знал, мать его не оставит и любыми путями будет с ним.

— Тебе не очень нравятся мои руки, — повертел растопыренными пальцами Антипов, — но я не Васька-Вор-Дубина, и ты не считай себя намного умнее, чем я, хотя, может, так оно и есть. Но все равно, ты во мне нуждаешься!

Они допили бутылку, и Серега достал вторую. Алкоголь почти не действовал на Антипова, только еще больше побагровело его кирпичное широкое лицо.

— Вы беретесь за мокрое дело, а многого не знаете.

— Никакого мокрого дела не будет, — отрезал Олег, — если ты собираешься кого-то убивать, то пошел к черту! Нам не по пути.

— Ух ты, ух ты! — погрозил ему Генка. — А зачем тогда стволы готовишь? Ты, как мендочка, хочешь и на хрен не сесть, и рыбку съесть. Не выйдет! Идем на такое дело, где все что угодно может получиться. Ладно, хватит попусту языками молотить. С завтрашнего дня начинаем подготовку. Зарплата в кооперативе двадцать пятого мая, значит нам остается одиннадцать дней. Если не успеем — ждать еще месяц. Насчет дележки. Сразу раскидываем монеты на три часта и друг друга не знаем.

— На четыре, — сказал Олег.

— Это кто к нам примазывается?

— Его сестра входит в долю. — Олег кивнул в сторону Костыля. — Пушки достает она.

— Почему тогда не пять? Или сразу на десять? Мы так не договаривались.

— Мы никак не договаривались. Катя все время с нами, и ей тоже положена доля.

Антипов промолчал. Пока Костыль снова наполнял стопки, он что-то обдумывал, глядя сквозь Олега и Серегу.

— Бери, что ли, — сказал Костыль.

— Что ли беру, — отозвался Антипов, — ладно, пусть будет на четверых.

Ему слишком нужны были деньги. Приятель, с кем оттрубили вместе почта три года на строгом режиме, звал к себе в Бишкек, где давно уже занимался перевозкой анаши и опиума-сырца. Доходы, по его рассказам, выходили огромные. Антипов ему верил, потому что даже в зоне был он всегда при деньгах, а передачки получал с воли едва ли не самые богатые. Приглашая к себе в Киргизию, приятель ставил условие — нужна машина или, по крайней мере, деньги на нее.

Антипов уже прикинул, чего стоят его новые компаньоны. И фарцовщик Серега Клевцов, которого он знал с детства, и Олег, накачанный, уверенный в себе красавчик из маминых сынков. Генка не мог только понять, зачем они взялись за дело, которое пахло вышкой. Костыль имел кусок с маслом на торговле шмотками. Олег — мамкин сын, тоже живет неплохо. Зря они полезли в это предприятие. Студент хоть и петушится, играя в супермена, но ни черта ведь он в жизни не видел. Чтобы браться за такие дела, надо пробыть, выжить в волчьем кругу сотни и сотни дней. Пройти путь от мелкой шавки, которую в первый раз в камеру, на потеху одуревшей от безделья ораве, до вора, с которым считаются и кого уважают. Сынок думает, что везде пробьет себе дорогу своими дутыми бицепсами. А чего стоят бесконечные ночи в зоне, когда ты и в авторитете и при друзьях, а впереди этих ночей — годы и годы. И после всего, тебе, единственному соображающему в этих делах человеку, швыряют, как обглоданную кость, аж четвертую часть добычи. На, жри!

Антипов шагал размашисто и даже улыбался. Ничего, еще не вечер!

Поел едущие дни были целиком заполнены подготовкой. Катя все тянула со вторым пистолетом, зато вовсю развернулся Антипов. За несколько дней он собрал необходимую информацию и составил план захвата денег. Несмотря на неприязнь к нему, Олег был вынужден соглашаться. Генка, напирая, не уступал даже в мелочах.

Водитель разъездного кооперативного «Жигуленка» особых опасений не вызывал. Пятидесятилетий мужик, хоть и здоровенный на вид, уже порядком растолстевший, да, к тому же, с больным сердцем, вряд ли кинется — насмерть защищать общественные деньги. Кроме водителя в банк ездит главбух, парень лет двадцати семи, особенного из себя ничего не представляет, но, говорят, имеет при себе газовый пистолет. Хуже, если бухгалтера повезет сам председатель Валентин Бахтин. Тот из бывших боксеров, мужик резкий, челюсть свернет, не раздумывая.

— В любом случае, — сказал Антипов, — ни боксера, ни главбуха близко к себе не подпускать. Держать под прицелом на расстоянии. Впрочем, если будет председатель, то я его беру на себя. Надо же честно свои двадцать пять процентов отработать. Или ты, Студент, возьмешься.

По имени он никогда Полякова не называл. И это тоже было частью его отношения к Олегу. Он дразнил, опасно играя с самолюбивым мальчиком, и тот в ответ показывал зубы, но не срывался, чего так желал Антипов. По крайней мере, тогда они сразу бы выяснили отношения и разобрались, кто из них круче. Генка дважды резанный, не раз жестоко битый, а чаще бив-шый других, не боялся Олега, хотя чутье ему подсказывало не слишком лезть на рожон. Студент парень не из простых.

Пожалуй, единственный из компании, Антипов уже понял всю серьезность предстоящего дела, которое вряд ли обойдется без стрельбы. И это его не пугало, потому что имелась цель, к которой он шел, не оглядываясь по сторонам.

В мутной и долгой жизни двадцативосьмилетного Генки Антипова уже были два убийства, не раскрытые милицией и, как казалось ему, утонувшие в прошлом. Первый раз, еще по малолетке, ударил ножом в соседнем районе какого-то парня, и тот умер. И после, спустя годы, перед третьей отсидкой, он ночью сбросил с поезда пьяного попутчика из спекулянтов, который много болтал и вез с собой чемоданы с барахлом.

Оба убийства прошли эпизодами, не оставив переживаний и страха. Его не нашли тогда, и если дойдет дело до убийства сейчас, то он снова ускользнет в сторону. Главное, получить деньги, а там в Киргизии — кто его будет искать?

— Ладно, Студент, не будем ссориться, — миролюбиво сказал Антипов, — в одну петлю головы толкаем.

На этом разговор и закончился. Антипов надел свою лопнувшую под мышками варенку и ушел.

Вечером Олегу позвонила Катя.

— Спустись к подъезду.

— Может ты поднимешься? Кофе попьем.

— Нет, спустись сам.

Когда Олег вышел на улицу, Катя стояла возле будки телефона-автомата вместе с каким-то парнем. Парень остался у будки, а Катя пошла навстречу. Молча сунула перевязанный шпагатом тяжелый газетный сверток и зашагала прочь. Парень, неприязненно оглядев Олега, двинулся следом за ней.

11

В тот день Катя приехала в Хамовку не из-за пистолета, о котором постоянно напоминал Олег. Она безошибочным чутьем поняла, что Саня Лукашин влюбился в нее по-настоящему.

Еще три-четыре дня назад она не воспринимала его, как и не слишком задумывалась о своей будущей жизни.

Эти дни, когда они были вместе, что-то перевернули в ней. Может, это и есть ее единственный шанс нормально устроиться в жизни? Катя долго берегла себя.

При всей ее внешней раскованности и обилии поклонников она начала жить позже большинства своих подруг, хотя многие ей не верили. Она всегда модно и дорого одевалась, любила компании, но умела вовремя остановиться.

В училище она неожиданно предпочла своим ровесникам красивого и задумчивого преподавателя на 11 лет старше Кати. Преподавателя не понимала жена, которая за очередями и бытовыми неурядицами не видела в нем большого и талантливого мастера, мучительно ищущего свой путь. Они встречались на квартире у приятеля. Музыкант приносил вино, иногда несколько гвоздик и рассказывал об учебе в Москве и поездке в Австрию («Ты не видела Вены. Мне кажется, я прожил там всю жизнь!»). В перерывах они занимались любовью. Музыкант называл Катю кошкой. «Моя любимая кошка», — говорил он и снова начинал рассказывать про Вену или Москву.

Связь продолжалась почти год, хотя их отношения стали надоедать Кате раньше. Он оказался не таким загадочным и интересным, как вначале думала Катя. Надоели его бедность, жалобы на всеобщую несправедливость. А самое главное, ей юной, начинающей жить женщине, требовался человек, который бы ею восхищался и отдавал себя. Музыкант был слишком занят собой, своим нераскрывшимся талантом, а в коште оказался трусом. После многих обещаний так и не решился идти к директору, просить, чтобы Катю не отправляли после училища отрабатывать три года в деревне.

Она пробыла в селе несколько месяцев. Выросшая в Хамовке с ее матерщиной и грязью, Катя после переезда семьи и учебы в училище удивительно быстро от этого отвыкла.

Беспросветность глухой степной деревушки ее потрясла, напомнив далеко не лучшие картины детства.

По ночам в общежитие, где она жила с другими приезжими девушками, ломились пьяные шофера. Когда их не пускали, смачно обсуждали под окнами, что бы они делали, если бы дорвались до городских.

К Кате приставали меньше. Ребят попроще отпугивала ее надменность. Красивая, вызывающе модно одетая, маленькая женщина знала себе цену. Зато не давало проходу местное начальство. Лезли наперебой отвезти, подвезти, предлагали бесплатно кур и намекали на любовь. Не выдержав нетопленного общежития (попробуй подмойся в ноябре раз да другой водой из колодца), загаженной уборной во дворе и бедлама по ночам, уступила директору совхоза. Тот мгновенно выделил ей полкотгеджа, куда помещали высокое руководство из области, и стал возить в райцентр и по соседним совхозам — хвалиться красивой любовницей.

И этой жизни долго не выдержала. Потому что узнала вскоре об их отношениях директорская жена и пошли угрозы с воплями и матом, опять напоминая родную Хамовку. Уехала. Директор чуть не плакал, сам за рулем «УАЗика» отвез ее в город вместе с мешками картошки и замороженной бараньей тушей — ничего для Катюши не жалко!

В городе сменила одну за другой несколько работ. Везде было одно и то же — лезли начальники и мало платили. Тогда она и махнула в Москву. А после полугола жизни у Нины Тимофеевны вернулась домой совсем другая Катя. Теперь уже ни на день не забывала, что была шлюхой, и от этих воспоминаний почти с ненавистью смотрела на мужиков, пытавшихся с ней заигрывать.

Устроилась в Дом моделей. Подрабатывала, продавая принесенное братом шмугье. Серега ее любил и жалел больше матери — говорят, такая дружба только между близнецами бывает. Впрочем, матери было не до них. Насмерть скандалила и дралась с отцом. Похмелившись звали соседей и праздновали мировую. Это в свободное время, а все остальное — отупляющая тяжелая работа на допотопном кирпичном заводе, две зарплаты — два аванса, которых едва хватало и на еду и на сахар для самогона.

Возвращаясь в маленькую свою комнату рядом с туалетом, где день и ночь урчала в унитазе вода, с тоской думала — неужели так будет всю жизнь? Сколько раз пыталась вырваться из этого серого круга, и как щепку, отшвыривало назад. Снималась в качестве обнаженной модели для полулегального столичного журнала. Приезжие фотографы, облизываясь звали к себе в гостиницу, вовсю нахваливали: «Наша крошка Бриджит, ах какие ножки, какая попа!» — и обещали пристроить в зарубежную рекламу.

От съемок все собиралась отказаться, но на что жить? Торгашка из нее хреновая — Сереге от Кати больше убытков, чем прибыли. Олежа, тот до бытовых мелочей не опускался. Его не интересовало, сколько стоят на рынке яблоки и шампанское, — покупала Катя, хотела, чтобы у них все было красиво.

Олежа, любовь ее первая! Пусть в двадцать три, с опозданием, как многое в ее жизни, но такая, что пяти минут не могла прождать, когда он опаздывал. Прежнего своего любовника сразу бросила, хотя был, он из богатеньких и Катю поддерживал неплохо.

Как во сне, первые недели с Олегом. Квартиру сама нашла, выложила за полгода вперед почти все свои сбережения. Ездили осенью на море. Бархатным сочинским октябрем гуляли по опустевшим пляжам, пили вино из бочки у пузатых грузин, которые таращили глаза на Катю,

Однажды он сказал, что собирается уехать из страны; и Катя, не раздумывая, заявила, что будет везде с ним вместе.

Потом у Олега появилась новая девочка, еще одна… Катя догадывалась, да и он не слишком скрывал, считая это мелочью. И в тот раз, когда она встречала Олега возле института, он знал, что Катя может здесь появиться, и все равно пошел с новой девчонкой.

Господи, почему она такая невезучая! Или, может, потому что летит всю жизнь как мотылек на огонь, ищет, где ярко и красиво! Ну и в результате? Двадцать три года, два аборта, полсотни случайных мужиков. Имеется еще кожаный плащ, чемодан модных шмоток и обещания Олега увести ее за границу.

Она отнеслась к словам Сани Лукашина куда серьезнее, чем он предполагал. Она бы не приехала к нему домой, если бы ей хоть раз позвонил Олег. Зато прибегал озабоченный Серега и напоминал про второй пистолет. На вопрос, где Олег, пожимал плечами — очень занят, ведь серьезное дело задумали.

— Может, не надо? — сказала Катя, пока брат торопливо хлебал суп в ее кухне.

— Как не надо? — удивился Серега. — Все закручено. Тряхнем кооператоров, только пыль пойдет. Думаешь, они побегут жаловаться в милицию? Даже если и побегут, искать все равно никто не будет.

— Будут, Сережа. Особенно, если вы начнете стрельбу.

— Пусть ищут. Через месяц нас здесь не будет. — Поглядел на сумрачное лицо сестры и скорчил гримасу. — Давай не будем, Катя. Все уже решено.

— Вы зря связались с Антиповым, — сказала Катя, — от этого скота можно ожидать чего угодно.

— Без него не обойтись. А надуть нас не посмеет. Олежа парень крутой, сама знаешь, может ненароком и пришибить. Антип его боится.

— Вы все как дети. Затеяли игру в разбойников.

— Ты что, раздумала?

Катя не ответила.

Когда состоялся этот разговор, Саня Лукашин третий день жил у нее, и Катя уже по-другому смотрела на свое будущее. Она вдруг поняла, что ей не надо уезжать с Олегом. Там лучше не будет. Если подвернется что-нибудь выгодное, Олег ее бросит. Он не решается ехать в одиночку, ему надо, чтобы рядом кто-то был, а когда он встанет на ноги…

Но совместная жизнь с Саней Лукашиным тоже высвечивала не слишком радужные перспективы. Кроме комнаты в развалившейся хибаре да может двух-трех тысяч на книжке, у него за душой ничего нет. Господи, ну и ладно! Душа хоть, по крайней мере, имеется. Значит, будут начинать все заново, и лучше в каком-то другом месте. Можно поехать к тетке в Краснодарский край. Та ее любит и в каждом письме приглашает к себе.

В детстве Катя часто ездила к ней на летние каникулы. Запомнилась крупная желтая черешня в заброшенном теткином саду и море, до которого было всего полчаса езды на автобусе. Привыкшая не откладывать свои решения, она написала тетке письмо с просьбой узнать, нужны ли в поселке слесаря и как насчет жилья. Хотела отправить почтой, но передумала. Сделала в конце письма приписку, что передает письмо с человеком, за которого собирается выйти замуж, что собирается переехать жить в их края.

— Ты на мне жениться не передумал? — спросила она Саню.

Тот перекатился с живота на спину и обнял полураздетую Катю, заклеивающую конверт.

— Хоть сейчас и до завтрашнего утра! А после дежурства снова.

— Дежурства не будет. Завтра идем подавать заявление, потом рассчитаешься со своей конторой и собирайся в Краснодар…

Саня слушал ее не перебивая.

— Ну что, согласен?

— Конечно. Только с работы могут не рассчитать.

— Еще как рассчитают! Покажешь им корешок из загса, скажешь, что ребенок на подходе, уезжаешь к жене. Деньги на дорогу есть?

— Есть.

— И еще вопрос. Мне нужен второй пистолет.

Она ждала, что Саня спросит зачем. Но он не спросил, внимательно глядя ей в глаза, и Катя сбилась с прежнего решительного тона.

— Понимаешь, я ведь не ангел. У меня были знакомые, — она покусала губу, — ну, которые занимались всякими делами.

— Браунинг ты отдала им…

— Да. У меня есть перед ними обязательства, и я должна их выполнить.

— А потом?

— Потом я буду свободна.

— Они тебя обманут. Давай я сам с ними поговорю.

— Ты все испортишь.

— А если они из этих пистолетов кого-нибудь убьют? Тогда нам обоим тюрьма. Ну ладно, за себя я не боюсь, а если тебя упрячут лет на пять?

— У меня нет другого выхода. Так ты принесешь или нет?

12

Документы на всех троих наконец были собраны, и Олег отнес их в туристское бюро. Человек, к которому он обратился, был знакомым матери Олега и разговаривал с ним весьма любезно. Но, прощаясь, Олег тем не менее осторожно положил под документы несколько сторублевых бумажек.

— Вдруг какие-то непредвиденные расходы, — Олег улыбнулся, — сейчас такое время.

Он был прав. В тот год в разваливающейся на части огромной стране взятки брали все, кто мог.

В последующие четыре дня они полностью завершили подготовку. Было решено дождаться у Сбербанка, пока кооператоры получат деньги, потом обогнать их и, перекрыв дорогу, заставить остановиться. Чтобы никто не мешал, Олег должен был воткнуть знак о ремонте дороги.

Схема получалось довольно примитивная, словно списанная с дешевого детектива, но Антипов считал, что мудрить и не надо. Главное — всем четко выполнять свои обязанности. Он купил где-то полсотни патронов к нагану, и они испытали его в овраге за поселком.

Наган действовал безотказно. Генка и Серега с двадцати шагов понаделали дырок в старом ведре. Олег стрелять отказался. К браунингу имелась лишь одна обойма, но хорошо смазанный пистолет с блестящими желтыми патронами выглядел довольно надежно. Да и не мог Лукашин для защиты своей любимой подруги подсунуть какую-нибудь ерунду.

В последнюю ночь Генка с Серегой крепко выпили и заснули прямо на полу летней кухни во дворе антиповского дома. Серега спьяну наболтал много лишнего, звал Генку вместе с ними за границу. Тот смеялся, а потом они вместе что-то пытались петь и клялись в верности друг другу.

Утром Антипов встал первым и вылил в помойное ведро остатки водки. Побрился и, заталкивая в кобуру под мышкой наган, подмигнул приятелю.

— Похмелимся вечером. Если доживем…

Серега вымученно улыбнулся в ответ. После вчерашнего он плохо соображал, хотел, чтобы все кончилось побыстрее.

— Вот они, — показал пальцем Костыль, — «Москвич» с их номерами. А это Валентин Бахтин, про которого я тебе говорил.

Олег увидел, как из «Москвича» вылез здоровенный дядька в распахнутой джинсовой куртке, и, загребая ногами, вперевалочку пошел к дверям Сбербанка.

— Из моряков, что ли, — пробурчал Антипов, — идет, как подметает.

— Не знаю, — шепотом отозвался Костыль, — но, говорят, кулаком замертво с ног валит.

— Ну да мы это еще посмотрим…

Водителя через стекло было видно плохо. Угадывалось, что по габаритам он мало уступает Валентину. Костыль явно нервничая и говорил без умолку, рассказывая какую-то ерунду. Антипов спокойно курил, не забывая стряхивать пепел в открытое окно,

— Перегони машину на другое место, — негромко^ сказал он Олегу, — вон через площадь. А то мы уже здесь примелькались.

Костыль, утомленный ожиданием, съежился и умолк. Антипов, кажется, впервые обратил на него внимание. Пообещал:

— Струсишь, здесь же придушу.

— А иди ты! — огрызнулся Серега.

Валентин показался снова в дверях банка часа через полтора. Взмыленный от напряжения, Олег резко нажал на газ. Осаживая себя, притормозил и повел машину более спокойно, набирая скорость, чтобы «Москвич» их не обогнал. На повороте к строительному участку остановился. Антипов и Серега выскочили и побежали к тому месту, где накануне были заготовлены трубы и бревна.

Показался «Москвич». Олег дождался, когда он проедет, и воткнул на обочине знак «проезд запрещен» с жестяной табличкой «идет ремонт». Снова, включил зажигание. Там, в двухстах шагах впереди, возле сброшенной поперек трубы, притормаживал «Москвич».

Антипов и Клевцов, изображая ремонтных рабочих шли навстречу «Москвичу» с бревном на плечах. Оба уже были в платках, прикрывающих лица до самых глаз.

«Москвич» остановился. Валентин Бахтин открыл дверцу и вышел наружу. Антипов и Серега одновременно бросили бревно и кинулись к машине, оба держали в руках оружие.

Бахтин, видимо, понял, что их машина развернуться не успеет. Сдернув с сиденья коричневый портфель, он побежал вдоль дороги. Антипов что-то кричал, догоняя его, потом выдернул из-за пояса монтировку и замахнулся. Бахтин, схватившись ладонью за затылок, тяжело всем телом ударился об асфальт, и перевернулся, попытался встать и вдруг пронзительно крикнул. Олег остановил машину, стиснув руль. Он видел, как бьется в агонии тело Бахтина и Антипов пытается вырвать намертво зажатый портфель. Он его, кажется, убил. Зачем? Олег едва сдержался, чтобы не развернуть машину прочь с этого места. Опять труп, и при чем здесь он? Он ничего не имеет общего с этими людьми!

Костыль, бестолково тыкая браунингом в окно, повторял:

— Выходи! Слышишь!

Водитель, мужик лет пятидесяти, газовал, пытаясь перескочить через трубу, потом распахнул дверь и вывалился под ноги Клевцову. Схватив Серегу за ноги, дернул, опрокинул на себя. Толстые пальцы сдавили глотку. Серега хрипел, выкатив глаза. Почти теряя сознание, вспомнил про пистолет и с усилием потянул спуск. Хлопнуло где-то внизу у живота. Водитель, подминая его, продолжал душить. Костыль выстрелил снова, и мужик, ахнув, разжал пальцы. Серега вскочил на ноги.

— Добивай, он тебя опознает! — кричал, размахивая сумкой, Антипов.

Платок развязался. Толстый водитель наверное узнал Серегу. Зажимая ладонями живот, он смотрел на Клевцова глазами обреченного животного, боясь даже на долю секунды отвести в сторону взгляд. Кажется, водителя звали Николай, и он как-то раз подвозил Серегу на работу.

— Не надо парень. Я…

— Быстрее, чего телишься!

Клевцов, отвернувшись выстрелил три раза подряд. Маленькие желтые гильзы, звеня отскакивали от асфальта. Он побежал к машине. Антипов склонился над водителем. Кровь толчками выбивалась из-под ворота рубашки, ее было очень много. Не испытывая жалости к хрипевшему у его ног человеку, Антипов подумал, что не надо ему вмешиваться. Пусть этот жмур будет целиком на Клевцове.

Теперь что-то кричал Олег, торопя его. Ничего, подождешь! Ну все, можно идти. Этого дядьку уже никто не оживит.

Деньги привезли на квартиру к Кате. Дома ее не было, дверь открывал своим ключом Серега. Он долго не мог попасть в замочную скважину, пока ключи не отобрал Антипов.

— Не трясись, дело сделано!

Портфель вытряхнули на стол, и Антипов пересчитал пачки. Денег было много, но гораздо меньше той суммы, которую они ожидали.

Через час пришел Олег, ставивший машину в гараж. На Клевцова было жутко смотреть. Бледный, с остановившимся взглядом, он сидел на стуле, что-то бормоча под нос.

— Напился?

— Да нет, я ему всего полстакана плеснул, — отозвался Антипов, — перепугался очень. Впечатлительный…

Олег чувствовал себя не лучше. Зачем он связался с этим уголовником? Еще два трупа и шум на весь город. Наверное, милиция уже вовсю ищет свидетелей. А вдруг их кто-нибудь видел?

— Сколько взяли?

— Вдвое меньше, чем этот хрен обещал, — Антипов кивнул на Серегу. — Девяносто две тысячи.

— Ладно. Сейчас раскидываем деньги и по норам.

Быстро прикинул их долю. Двадцать три тысячи на каждого, это будет шестьдесят девять. Пятнадцать надо везти отдавать за путевки, остальные срочно менять на валюту. Подошел и потряс за плечо Серегу.

— Успокойся, все будет нормально.

Тот в ответ всхлипнул.

— Посадят нас всех… или расстреляют…

Антипов подал ему полстакана водки.

— Не расклеивайся, назад ходу нет. А деньги сейчас делить не будем. Пусть полежат недельку, пока все успокоится.

— Это еще зачем? — вскинулся Олег. Антипову он не верил.

— Только не воображай, что я собираюсь их утащить. Час назад тюкнул бы в подъезде Костыля по башке и поминай как звали. — Он подошел к Олегу и протянул стакан с водкой. — Давай за удачу!

Сегодня Антипов вел себя по-другому. Наверное, на него тоже подействовало случившееся. Он как заботливая мамаша обхаживал одуревшего от страха Сергея и Олегу стал объяснять причины, почему надо оставить деньги здесь, совсем другим тоном, без обычного вызова.

— Деньги будут уликой против любого из нас. Единственной уликой! Даже если кого-то задержат, без денег и стволов они ничего не докажут. Квартира пока не засвечена, а портфель и пушки я закопаю. Шумиха будет длиться неделю, от силы две. Потом на ментов навалятся другие дела и станет не до нас. Ты на Серегу погляди — он сейчас с перепугу что угодно натворить может. Самое главное, надо всем успокоиться и отлежаться с неделю на дне.

— Мне нужны деньги завтра, — перебил его Олег, двенадцать тысяч.

— Для чего?

— Какое твое дело?

— Э-э нет! Мы сейчас завязаны одной веревочкой и должны все знать друг о друге.

— Нам надо выкупить путевки. Через пару недель нас с Костылем здесь уже не будет.

— В круиз, что ли собрались?

— Так как насчет двенадцати тысяч?

— Бери, если очень надо. Только мелкими купюрами. И сорви банковскую упаковку. А лучше всего, пока не трогай. Займи у кого-нибудь.

Олег подумал, что Антипов прав. Нельзя, чтобы эти деньги всплывали именно сейчас, когда поднимется такой шум. Черт его знает, по каким признакам милиция может опознать купюры. А двенадцать тысяч они наберут и так. Можно продать японские кассетники, которые имеются у него и Костыля. Это уже тысяч пять. Затем — коллекция марок Олега. Ее начинал собирать еще отец. Тысячи на полторы она потянет. Впрочем марки лучше взять туда, а продать кое-что из зимних вещей. Зиму они будут встречать где-нибудь в Югославии или здесь в тюрьме. В любом случае дубленки и шапки им не понадобятся. И сделать это необходимо в ближайшие дни.!

— Ладно сказал Олег, — полторы недельки деньги будут лежать здесь. Но только ночевать я буду в этой квартире. Если захочешь, ты можешь убедиться, что деньги в сохранности.

— Согласен.

Они долго сидели. Первым уходить никто не хотел. Деньги сложили в целлофановый пакет и затолкали под разный хлам в кладовке. Портфель разрезали на куски — по пути домой Антипов их где-нибудь закопает.

Водка кончилась. Допили и остатки коньяка, которые Серега нашел в шкафу у Кати. Наконец Генка поднялся.

— Ты тоже собирайся, — кивнул он Клевцову, — не известно, до чего вы тут дошепчетесь.

Часа в четыре пришла Катя. Увидев Олега, который не появлялся в квартире больше недели, удивленно покачала головой и взяв халат, пошла в ванную переодеваться. Дверь она не закрыла, и Олег сунулся следом. Возбужденный, не находя себе места, он захотел Катю прямо сейчас. Она шлепнула его по протянутой руке. Ему показалось, что Катя играет, деланно сопротивляясь. Он потянулся расстегивать лифчик, но женщина с неожиданной злостью оттолкнула его.

— Пошел вон!

— Мы взяли девяносто тысяч, — сказал Олег, — когда Катя, переодевшись, вышла из ванной. — Эти деньги трогать пока не будем, а загоним кое-что из вещей и выкупим путевки.

Катя гремела на кухне чайником.

— Ты на меня за что-то сердишься?

— Нет.

— Поговори на работе со своими девками, они у тебя богатые, может, кто-нибудь купит дубленку и магнитофон?

— Поговорю.

Катя насыпала в чашку растворимого кофе и стала наливать кипяток, Олегу она не предлагала.

— Слушай, я перед тобой на задних лапках прыгать не буду. Что случилось?

— Ты зря пришел сюда, Олежа.

— Как все это понимать? Ты раздумала с нами ехать?

— Раздумала, — она поднялась, достала из шкафа еще одну чашку и поставила перед Олегом, — ты знаешь, я много чего поняла за последние дни.

— Например?

— Например то, что мне не надо ехать с вами. Вы мужики, и вы там устроитесь. А я? Специальности настоящей у меня нет, в манекенщицы пойти — роста не хватает. Одна дорога — в проститутки.

— Перестань, Катя, — поморщился Олег, — ты как учебник про язвы капитализма пересказываешь. Не пропадем! Машины, на худой конец, мыть будем, в мусорщики пойдем. Вы с Серегой язык изучать будете, а потом что-нибудь придумаем.

— Олежа, ты меня все равно бросишь. Ты ведь никогда ко мне всерьез не относился. Даже со своими новыми подружками по улице открыто ходишь. Кто я такая, чтобы тебя ревновать? Начинаю о чем-нибудь разговор, ты смеешься, как над дурой. Еще бы ты студент, иностранные языки знаешь, папа-мама у тебя богатенькие, а я так, шлюшка!

— Ты знаешь, что сегодня Сергей и Антип убили двоих?

— Господи, я слышала разговор в троллейбусе, но не поняла. Зачем они это сделали?

— Так получилось. Нам всем надо отсюда уезжать. Рано или поздно нас найдут.

Катя подошла к окну. Во дворе возились в песочнице малыши, у подъезда сидели бабки, мимо которых, как сквозь строй, каждый день проходила Катя. Бабки ее не любили за слишком дорогие, по их мнению, наряды и высокомерие. С каким удовольствием они будут наблюдать, как ее поведут милиционеры. Она почти физически ощутила тесное душное пространство камеры, зарешеченные окна и годы, которые будут длиться бесконечно.

— Олег, я уеду с Саней. Куда-нибудь далеко, где нас никто не найдет.

— Может и не найдут, — пожал плечами Олег, — только тебе легче не будет. Ты за него замуж собралась, так я слышал?

— Да. Ты ведь никогда не предлагал.

— Ну и как ты представляешь вашу совместную жизнь? Он старший моторист насосной станции, ты подрабатываешь музыкантшей в детском саду, занимаете самую большую комнату в его халупе и копите деньги на цветной телевизор! Или вы по зову сердца уедете в колхоз. Он тракторист, ты — доярка! Красота! Заведете свиней. Правда, возиться в дерьме поскучнее, да и не так прибыльно, как сниматься для эротических журналов.

— Заткнись! — выкрикнула Катя, — У меня нет отца управляющего трестом и мамы зав. кафедрой, поэтому и зарабатываю, как могу. Кстати развлекаться на эти деньги ты не брезговал.

Олегу показалось, что она сейчас заплачет. Лицо маленькой женщины пошло красными пятнами. Он подошел к ней, с силой обнял, начал гладить по голове.

— Прости, я ведь не обидеть тебя хотел, а разозлить. Твой Сашка Лукашин тащит тебя в свою жизнь: серую, нищую, без всякого просвета. Ты привыкла курить американские сигареты и пользоваться духами, которые тянут как раз на его месячную зарплату. Каждое лето ты ездишь на юг, и не куда-нибудь, а в Сочи или Гагры. Ах, море в Гаграх! Рестораны, поклонники… Думаешь, это тоже будет продолжаться?

Олег вслух сказал то, о чем не хотела думать Катя. Как они будут жить с Саней? На журналах и в Доме моделей она зарабатывает полторы тысячи в месяц, еще сколько-то получает с перепродажи тряпок, которые приносит брат. Двух-трех тысяч ей в обрез хватает на себя. Саня на своей насосной не получает и четверти от этой суммы. Конечно, он будет искать другую работу, но так или иначе ей придется ломать почти все привычки своей прежней жизни. Но ведь не сможет она этого сделать, нет!

Олег сказал, что ему придется ночевать у нее — охранять деньги. Катя постелила ему на кухне, зная, что ночью он все рано придет к ней.

Ночью он пришел, и Катя его не оттолкнула. Он оставался первым мужчиной, кем по-настоящему увлеклась Катя. Может, и любила. И страсти в этой ночи было не меньше, чем в их первые встречи. Она забыла про Саню.

А утром она сказала Олегу:

— Больше не приходи. Днем пусть сторожит Сергей, а ночевать здесь будет Лукашин.

Олег пытался что-то говорить, но она отрицательно замотала головой и, не дожидаясь его, выбежала из квартиры.

13

Вечером приехал Саня. Привез мешочек орехов от тетки и еще каких-то ранних фруктов. Рассказал, что приняли его хорошо. С жильем в станице туго, но тетка предлагает первое время пожить у нее во флигеле. Слесаря нужны кругом, а через год-два, как присмотрятся, можно получить ссуду на дом. Мать не против, только просит, чтобы сыграли свадьбу. Собирается с кем-то из родни идти свататься к родителям Кати. Чтобы было все, как у людей. Уже договорилась купить у соседей полсвиньи.

— Какая свадьба! — закричала Катя. — Нам надо как можно быстрее отсюда исчезнуть.

Господи, у них действительно совсем разная жизнь.

И она ничего не может ему рассказать. Он еще думает о свадьбе, собирается покупать какую-то дурацкую свинью. В любой момент их всех могут забрать. И ничего не подозревающий Саня с его бесхитростными лупастыми глазами тоже окажется в тюрьме.

— Саня, милый ты мой, я тебя очень прошу, давай уедем как можно быстрее. Не надо никаких смотрин и свадьбы тоже!

— Ну, успокойся, Катюша, — он гладил ее теми же движениями, что и вчера Олег. — Уедем, конечно, уедем.

— Мы и вправду умрем в один день? — спрашивала ночью Катя. — Ты будешь последним в моей жизни.

— Мне без тебя не жить…

Катя прижималась к нему, и Саня целовал ее плечи.

И все равно она не верила ни его ни своим словам.

Эта неделя тянулась для каждого из них бесконечно долго.

Катя рассчиталась с работы. Помог зам. директора, с которым у нее когда-то был небольшой роман.

— Может, еще вернешься к нам, мисс Дюймовочка? — помаргивал он темными маслянистыми глазами.

Зам. директора был красивый и обходительный мужчина. В том далеком «когда-то» он нравился Кате.

— Нет, не вернусь. Обходитесь без меня со своими дылдами.

Катя засмеялась. Первый раз за последние дни. Скоро она отсюда уедет, и все останется в прошлом. Она не хотела ничьей смерти, хотя тоже виновата. Но только не тюрьма…

Вечером был разговор с Саней. Он услышал про нападение. Спросил, внимательно глядя на Катю:

— Там не из нашего пистолета кооператора убили?

Ответила, не отводя глаз. Господи, как она научилась лгать!

— Что ты! Те люди отсюда уже уехали. Да и незачем им кого-то убивать — они торгаши, на спекуляции деньги делают.

Саня полез было с расспросами, но Катя прижала палец к его губам.

— Хватит! Береги нервы. Я же сказала, что они давно уехали.

И был разговор с Олегом. Насчет денег.

— Делите без меня, — сказала Катя, — на троих.

— Э-э, нет, — замотал головой Олег, — такого удовольствия я этой жирной скотине не доставлю. Да и тебе на новом месте они лишними не будут.

— Как хочешь. Я их все равно не возьму.

Эту ночь с ней опять ночевал Саня. Вещей в квартире почти на осталось. Часть она отправила к матери, кое-что продала. Они лежали на матраце в углу комнаты. У входа были составлены чемоданы и сумки.

— Мне здесь нравилось, — шепнул на ухо Саня, — у нас был медовый месяц, правда?

Наклонившись, он целовал ее грудь, осторожно трогая языком соски. Но сейчас она не выгнулась навстречу ему всем телом, как происходило раньше. Катя осторожно отодвинула его голову.

— Давай спать, завтра трудный день.

Но заснуть она не могла долго. И так же долго не засыпал Саня, догадываясь что у Кати не все просто. Он не задавал больше вопросов, зная, что она не ответит. Ладно, пусть ее тайны останутся с ней. Главное, завтра они уедут и будут вместе.

Как и договорились, Саня ушел с утра к матери и должен был прийти за ней в двенадцать. Остальные собирались в десять. Почти на час раньше пришел Олег. Нервно прошагал взад-вперед по комнате. Заглянул в кладовку и попросил Катю сварить кофе. Но пить не стал, молча хрустя пальцами. Его возбуждение передалось Кате, и она поцеловала Олега в щеку.

— Успокойся. Мы с Сашей уже сегодня уезжаем. Через три дня вы с Серегой. Все пройдет, как дурной сон. Мы даже забудем друг друга.

Потом явился Антипов.

— Покидаешь гнездышко? — кивнул он в сторону сумок.

Катя выдавила улыбку. Господи, откуда такая тревога! Лишь бы все закончилось благополучно. В крайнем случае, если Антипов станет требовать еще денег, она отдаст ему десять или пятнадцать тысяч из своей доли.

— Ну, чего ждать, — зевнул Антипов, — доставай пакет и раскладывай бабки на четыре кучи. Придет Костыль, заберет свою долю, и разбегаемся.

— Давай, — согласился Олег, — высыпал деньги на пол, кивнул Генке — дели!

— По таким делам я не спец. Мне если кого пришить. Дели сам…

Олег стал раскладывать деньги на четыре кучки, начав с пачек двадцатипятирублевок — их было больше всего. Антил, насвистывая обошел комнату. Катя заметила, как Олег краем глаза настороженно следит за ним, продолжая торопливо раскладывать пачки. Антип потрогал стоявший у стены торшер, и Катя почему-то решила, что он ищет, подбирает предмет, которым можно ударить Олега.

— Лет пять назад, мы провернули одно дело, и нам тоже досталось по тридцать тысяч. Но тогда это были крупные деньги…

Антипов продолжал свое кружение по комнате, рассказывая, куда он истратил те тысячи, потом нагнулся.

— Олег!

Низкая расписная табуретка, на которой Катя обычно сидела перед трюмо, вдруг оказалась в поднятой руке Антипова. Олег сумел увернуться. Удар пришелся рядом с головой, в разные стороны брызнули щепки. Олег поджал ноги и с силой распрямляя их, впечатал обе ступни Антипову в бок. Взмахнув руками в одной из которых была еще зажата ножка от табуретки, Генка отлетел в угол.

Олег прыжком вскочил на ноги. Выставив кулаки в боевой стойке, пошел на пытавшегося встать Антипова. Генка лихорадочно дергал и никак не мог вытащить из-за пояса наган. Выигрывая секунды, замотал по воздуху ногами, стараясь не подпустить к себе Олега. От сильного удара в ребро Антипов вскрикнул, и в тот же момент Олег прыгнул на него сверху.

Он упал на Антипова уже мертвым. Пуля, выпущенная в упор, попала в лоб над левым глазом. Генка пихнул тело в сторону. Катя видела, как быстро расползается вокруг стриженой головы Олега лужа крови.

Разум, мозг, кричали: бега, с тобой будет то же самое! Но Катя продолжала оцепенело наблюдать, как пытается подняться Антипов.

Опомнившись бросилась в прихожую. Генка выстрелил. Промахнулся. Катя дергала рычажки обоих замков, пытаясь открыть дверь. Антипов торопливо расстреливал оставшиеся заряды.

Катя успей! Не надо тебе сейчас умирать.

Пуля ударила в узкую спину. Еще одна, пройдя навылет все тело, пробила двери и, рикошетя от стен, закувыркалась в коридоре. Катя сползла вниз, и не было сил остановить это бесконечно долгое скольжение в темноту.

Потом Антипов оттащил Катино тело в комнату и сложил деньги в спортивную сумку, принесенную с собой. Он нервничал. Получилось слишком много шума и стрельбы. Генка стал собирать в кучу постельное белье, одежду, старые газеты. Вытряхнув одну из Катиных сумок, нашел флакон с лосьоном, обрызгал тряпки и пол.

Он ждал Костыля. Последнего из компании, кто мог бы стать свидетелем против него. Тот запаздывал. Антипов в очередной раз заглянул в глазок — вдруг соседи уже вызвали милицию. На лестничной площадке было тихо.

Потом открылась дверь и высунулась толстая женщина в халате. Возле нее крутился небольшой мопсик. Вот черт! Она, конечно, заметит дырку от пули, да и выстрелы, наверное, слышала.

Антипов проковылял на кухню (все же крепко его отделал покойник Студент!), открыл краны на газовой плите и, вернувшись в комнату, зажег тряпье. Минут через пятнадцать ахнет так, что не останется никаких следов. Во всяком случае, сутки или двое у него в запасе будут. Теперь, кажется, все!

Выскочил на дорогу, суматошно махая руками и показывая на часы.

— Шеф, шеф. стой!

Усаживаясь в «Жигуленок» сунул водителю четвертную.

— В Хамовку! Гони на всю железку.

Он не заметил, что переходя улицу, разминулся с Клевцовым. Серега его увидел, но почему-то не окликнул. Решил, что деньги уже поделили и Антипов уходит со своей долей. И одновременно ворохнулось в груди предчувствие — уж очень суетился, махал проходящим машинам, обычно флегматичный и медлительный Кабан.

Серега одним махом влетел на третий этаж, и уже на площадке почувствовал запах гари. Позади топталась, что-то бубнила толстая соседка с собачонкой. Он вышиб дверь (лежал в кармане ключ, но даже не подумал про него) и вбежал в комнату.

Катя и Олег лежали рядом. Не сообразил, не понял, чего ради они разлеглись возле груды тлеющего тряпья. Сквозь горелое пахнуло горячим парным запахом крови. Увидел, что вокруг все залито ей, и прихожая, и тряпки, и оба тела подплыли в черной густой луже.

Закричал, взвыл так, что опрометью кинулась назад в свою квартиру соседка. Тряс, бормоча, тело сестры. Катя, Катька, сеструха, ты чего? Пулевые сквозные раны — одна, вторая, третья… И у Олега из разбитого затылка студенистая масса. Растоптал горящее тряпье и, сообразив, что волной идет с кухни газ, перекрыл краны. Замолотил в соседскую дверь:

— Скорую! Вызовите скорую, люди умирают!

Бежал по улице, всхлипывая, не зная куда и зачем бежит.

Потом понял. К Саньке Лукашину. Паскуда Антип! Тварь! Мы тебя живьем на куски разорвем! Пытался остановить машину, от него шарахались, объезжая. Вскочил в подвернувшийся троллейбус и здесь на задней площадке заплакал, размазывая по щекам слезы. Соскочив на остановке, побежал напрямую к дому Лукашиных.

Саня в своей комнате увязывал какие-то вещи. Матери не было.

— Катьку убили. Я прибежал, а они вместе лежат. Олег и Катя. Это Антип, я знаю…

Пытаясь бессвязно рассказать Сане почему их убил Антипов, снова заплакал, но тот его уже не слушал. Из тайника в сарае, отвалив точильный круг, достал ТТ в самодельной кожаной кобуре. Кобуру с ремнями швырнул в угол, а пистолет затолкал за пояс.

По дороге к дому Антипова спросил у Костыля, едва поспевающего за ним.

— Она, правда, умерла?..

— Да. Этот паскуда ее всю из нагана изрешетил.

Антипов с сумкой через плечо и небольшим чемоданом вывернулся им навстречу на углу улицы.

— Вот он, гад!

Серега, обогнув Саню, кинулся на Антипова. Отбросив чемодан, Генка выстрелил в него почти в упор и затем дважды в Саню.

Саня присел, выставив перед собой пистолет. В нескольких шагах от него извивался в траве Серега Клевцов, зажимая ладонями горло. Кровь текла из-под пальцев и изо рта.

Антипов, бросив чемодан, бежал к оврагу. Саня догнал его на склоне. Генка обернулся — оба выстрелили одновременно.

Ударило, прожгло мгновенной болью живот. Саня стоял, раскачиваясь, с трудом удерживая равновесие. Антипов сползал на четвереньках в овраг, волоча простреленную ногу. Приостановившись, погрозил кулаком с зажатой в нем сумкой.

— …сволочь… все равно подохнешь…

Звенело, било в голове: мы умрем в один день… ты же сам это говорил…

Прижимая руки к животу, Саня раз за разом нажимал на спусковой крючок. Пули взбивали столбики подсохшей земли и, рикошетя, уходили в камыш. Одна из них достигла цели. Антипов застонал и выпустил сумку. Полз, подтягиваясь на локтях, пока не застрял в илистом болотце на дне оврага. Вонючей теплой жижей забило горло и глаза. Рванулся, хватая ртом воздух, но ил затягивал все сильнее. Генка видел каких-то суетящихся размахивающих руками людей наверху. Антипов с усилием перевернулся на бок, но под локтями и телом податливо расступилось дно. Густая зеленая волна хлынула внутрь его тела, и это было последнее, что он чувствовал.

14

Саня Лукашин не умер. Через много недель, уже осенью, он выписался из больницы. Потом был суд, о котором писали в газетах.

Лукашин был единственным человеком, оставшимся в живых, кто был причастен к нашумевшему делу о «банде Полякова». Он рассказал все, что знал, и на суде равнодушно глядел на прокурора, требовавшего для него нескольких лет колонии.

Но судьи решили по-своему, и Лукашин получил условный приговор.

Он часто приходил на кладбище. Катю похоронили вместе с братом — две овальные фотокарточки на плите из мраморной крошки. Он замкнулся в себе, почти

совсем перестал разговаривать, и мать, опасаясь за него, поторопилась женить Саню на дочери соседей, молчаливой некрасивой девочке. Сане было все равно, а девочка не противилась воле родителей, решивших все за нее.

Ей только не нравилось, что муж продолжает ходить к той женщине, пусть мертвой. Потом родила двух мальчишек-близнецов, и Саня ходить на кладбище перестал.