Мы умрем в один день

Фалеев и Глинский

Фалеев едва не разбогател трижды.

Первый раз еще во времена застоя. Дядька жены, работавший старшим механиком на станции техобслуживания, взял его в долю. Фалеев получал запчасти к «москвичам» и продавал их. Навар выходил очень приличный, Фалеева зауважала жена. Они сменили в квартире мебель и начали подкапливать деньжат на машину. Но благополучие закончилось быстро и глупо. Фалеев, зарвавшись, стал утаивать от родственника часть доходов. Дядька немножко потерпел и отношения с неблагодарным племянником прекратил.

Снова севший на сиротский оклад техника ватной фабрики, Фалеев едва не заболел от огорчения. Пытались с женой повиниться перед дядькой, но ничего не получилось, тот не простил. Из случившегося Фалеев сделал вывод: играть надо честно. По крайней мере с теми, кто сильнее тебя.

Началась перестройка, и он снова нащупал для себя жилу. Фалеев вместе с женой скупал сахар и варил петушков. Дрянненький товар в условиях дефицита расходился бойко, кубышка снова стала наполняться. Но тут, на беду, объявили всенародный поход за трезвость, и сахар потек на самогон. Цены подскочили

впятеро, производство горелых петушков стало нерентабельным.

Опять потянулось унылое существование на зарплату, а потуги найти себя на других участках коммерции не увенчались успехом.

Тогда-то и подобрал его начальник онкологического отделения горбольницы Борис Сергеевич Глинский. Они были немного знакомы. О дружбе и речи быть не могло — слишком разные величины, но здоровались и даже обменивались порой двумя-тремя фразами о погоде. Глинский неожиданно пригласил Фалеева к себе в кабинет, выставил склянку со спиртом и, убедившись, что тот не болтлив, любит деньги и умерен в питье, предложил сотрудничать.

Предстоящее дело пахло статьей уголовного кодекса, и Фалеев колебался. Борис Сергеевич терпеливо объяснял, что это всего лишь коммерция, которая, как известно, всемерно поощряется государством. Его красивые маслянистые глаза завораживали, а отглаженный белый халат внушал чувство уверенности.

Фалеева по протекции Глинского, перевели дежурным газоспасателем, где трехсуточные выходные между дежурствами позволяли заниматься любым ремеслом.

Новая совместная деятельность оказалась довольно простой, хотя поначалу заставляла Фалеева нервничать. Он исполнял обязанности курьера. Забирал в определенном месте чемодан с лекарствами, получал билет на поезд и отвозил груз в соседнюю область. Лекарства эти являлись в основном наркотическими препаратами.

Лет пять назад он похоронил отца, умершего от опухоли в желудке, и знал, какие дикие мучения испытывают раковые больные. Наркотики крались у полупомешанных от боли стариков и старух, и это так не вязалось с хорошо выбритым доброжелательным лицом Глинского. Третьим в группе была Ирина Викторовна, старшая медсестра отделения, властная крупная женщина, которую Фалеев втайне побаивался, угадывая в ней жесткий и мстительный характер.

Нет, Фалеев не испытывал угрызений совести, что вместе с другими наживается на умирающих людях. Он не страдал комплексами еще с юности, когда тайком выгребал у сокурсников в техникуме мелочь из карманов и даже ни разу не попался.

Новую деятельность одобрила и жена, навар с первой же поездки превзошел все ожидания.

Прошел год. Компания процветала. Глинский щедро подмазывал кого надо, и проверки обходили отделение стороной. Фалеев, хорошо одетый, в сером костюме и ратиновом пальто, развозил челноком товар и деньги. Надушенный дорогим одеколоном и даже потолстевший от хорошей пиши, он не внушал подозрений и держал себя как ответственный работник городского масштаба. На него даже обратила внимание Ирина Викторовна и стала с ним встречаться на квартире своей одинокой тетки. Правда, в постели с громоздкой медсестрой Фалеев чувствовал себя не очень уютно из-за ее властного, почти мужицкого характера.

К концу года Фалеев купил «москвича», Ирина Викторовна съездила в турне по Средиземноморью, откуда привезла много тряпок, а Глинский вовсю строил двухэтажный коттедж. Фалеев ему завидовал. Считал будущие доходы и прикидывал, что через годок он сам сможет и сам замахнуться на такое строительство.

Но на пути заманчивых планов вдруг возникла серьезная неприятность…

Фалеев никогда и ни в чем не был азартным игроком. Он и сам потом не мог понять, как его обвели вокруг пальца, облапошили трое мошенников. Впрочем, это были профессионалы, и на удочку к ним попадались порой люди куда искушеннее, чем Фалеев.

Они сели на разных станциях. Красивая рыжая женщина в кожаном плаще и двое упитанных, хорошо одетых мужчин лет за сорок. Они выглядели такими солидными советско-партийными работниками, как Фалеев, и внушали доверие.

Женщину звали Вика, свою роль она играла великолепно. Умная, ироничная, без предрассудков, она сразу же приняла ухаживания Фалеева. Ее умелые поцелуи и гибкое, обволакивающее тело были полны страсти и неутоленного желания. Когда ошалевший и немного выпивший Фалеев «созрел», его так же умело взяли в оборот два шулера, с которыми, капризничая, села вначале поиграть в карты красивая Вика. Как под гипнозом, то проигрывая, то вновь возвращая утерянные суммы, Фалеев просадил выручку от продажи целого чемодана наркотиков.

К моменту, когда уплывали последние деньги, он почти ничего не соображал и победитель великодушно оставил ему двадцатку. Потом, раскланявшись, они опять сошли на разных станциях. Рыжая красавица какое-то время оставалась с Фалеевым и даже отдалась ему. Может, удерживая от скандала, а может, потому, что он ей просто понравился как мужчина. /

Такого удара Фалеев еще не испытывал. Он растерялся и повел себя неправильно. Конечно сумма была большой, но ее следовало немедленно возместить. Снять деньги со сберкнижки, занять у родни, продать, наконец, все золото в доме и японский двухкассетник, без которого можно прожить.

Вместо этого, он путано и многословно рассказал компаньонам о том, что в поезде его, якобы, обворовали, и просил деньга списать. Фалеев даже напомнил, что целый год он добросовестно работал, рискуя свободой, и вправе рассчитывать на снисхождение.

— Как это списать? — не понял Глинский. — Ты в своем уме?

А Ирина Викторовна пришла в ярость. Оба компаньона не поверили Фалееву, догадываясь, что он скрывает какую-то темную историю. А Глинский и старшая медсестра вполне допускали, что Фалеев мог просто-напросто присвоить.

— Даем тебе сутки, — теряя обычную корректность, Глинский звонко припечатал ладонь к полированному столу, — деньги должны лежать вот здесь. Свою долю ты знаешь, оставь ее себе.

— Я не смогу за сутки, — огрызнулся Фалеев, — не мебель же мне из квартиры распродавать.

— А сколько тебе надо времени? Месяц, два? Не ищи дураков!

Потрясенный черствостью компаньонов, Фалеев снял со своей сберкнижки тысячу двести рублей и принес Глинскому. Продавать что-то из дома и просить у жены он не рискнул, зная, какой скандал она устроит. Да и эти деньги отрывал он не с кровью, веря что Глинский их не возьмет и, одумавшись, простит верного помощника.

Он жестоко ошибался. Глинский бросил десятки в ящик стола и сказал, что дает ему сроку еще одни сутки. Потом пусть пеняет на себя.

— А что будет потом? — вызывающе усмехнулся Фалеев. — В милицию на меня заявите?

Это была его самая глупая выходка во всей истории. Начальник онкологического отделения и старшая медсестра переглянулись. Глинский задумчиво отбарабанил пальцами по столу замысловатый мотивчик. Ирина Викторовна, которая еще недавно делила с Фалеевым постель и называла его «сладким мальчишкой», теперь шипела от ярости.

— Я упеку тебя в психбольницу и там тебя придушат! Паскуда, милицией еще грозит! Ты не знаешь, с кем связался…

Фалеев наконец понял какую роковую ошибку он допустил и что его наверняка исключат из игры. Господи, какой дурак!

Через три-четыре месяца он вернул бы с лихвой потерянные тысячи. Зачем только полез на рожон! Фалеев пытался неуклюже каяться и перевести все в шутку. Глинский и Ирина Викторовна холодно молчали и никак не реагировали на его потуги.

На следующий день, обойдя всех родственников, он принес недостающую сумму. Глинский был отменно вежлив и порекомендовал быть с посторонними осторожнее в разговорах.

— К чему лишние слухи. Тем более дел никаких, а пустая болтовня никому не в пользу…

Это звучало как завуалированное предупреждение. На озабоченный вопрос Фалеева, когда готовиться к очередной поездке, Глинский обещал позвонить.

Врач больше не звонил. Фалеева решительно исключили из игры. Он безуспешно пытался встретиться с Глинским, а по телефону начальник отделения отвечал, что очень занят.

Фалеев переходил от отчаяния к дикой злобе. Какую жилу упустил! Чтобы рассчитаться с долгами, пришлось продать машину. Настояла жена.

— Обойдешься без своей б… возки. Дочери вон раздетые ходят, а тебе наплевать!

Дома его неустанно штили. Старшая дочь, которой он пообещал с той проклятой поездки кожаный плащ и которая успела похвастаться подругам, отца откровенно презирала. Даже знакомые, и те, словно почувствовав презрение Фалеева, стали здороваться с ним небрежно и походя. С блатной должности газоспасателя его тоже попросили. Пришлось возвращаться на ватную фабрику и снова по восемь часов в день копаться в громыхающих грязных станках.

Жизнь казалась каторгой. С тоски Фалеев стал запивать. Однажды он увидел на улице куда-то быстро шагавшего Глинского, элегантно одетого, как всегда уверенного в себе. Фалеев едва не взвыл от ненависти. Сволочь, ворюга, на больных наживается! Ты у меня еще попляшешь!

Сгоряча он чуть не махнул анонимку в прокуратуру, но вспомнил, что прокурор города ходит у Глинского в приятелях. Так просто начальника онкологического отделения с его многочисленными связями было не взять. Скорее сам сядешь.

Теперь, выпивая, Фалеев думал только об одном — как отомстить Глинскому. Планов возникало великое множество, но все они оказывались неосуществимыми.

Но однажды его осенило. Коттедж! Надо сжечь новый коттедж, который строит Глинский. Он там каждый кирпич облизывает, и это будет настоящая месть! Воображение даже нарисовало такую дурацкую картину. Врач, пошатываясь, бредет прочь от груды закопченных развалин и держится ладонью за сердце. Они встречаются, Фалеев помогает ему дойти до квартиры, и Глинский понимает, что вот он, настоящий друг, который может подставить плечо в трудную минуту. Возможно, они снова начнут работать вместе…

Фалеев не верил до конца в собственную решимость, даже когда приготовил бутылку с бензином. Чтобы не оставить отпечатков, он хранил ее в целлофановом пакете. Он выбрал и место, куда бросать — в окно нижнего этажа. На его глазах рабочие втаскивали сюда половые доски.

В один из вечеров Фалеев выпил триста граммов перцовки и пришел на стройплощадку. Было тихо, накрапывал мелкий дождь. Он поджег ватную пробку, пропитанную одеколоном, и швырнул бутылку в окно. Задребезжало выбитое стекло, и пламя желтым облаком мгновенно осветило внутренности пустого дома.

Фалеев не рассчитал только одного: Глинский и еще несколько человек, строившие рядом свои дома, уже давно наняли сторожей с собаками. Фалеева догнали в сотне метров от места преступления. Сначала его искусала собака, а потом безжалостно испинал ногами крепкий, спортивного вида парень.

Вызвали милицию. Глинский этого очень не желал, но замять скандал не успел. Озлобленный, избитый Фалеев стал давать показания здесь же, на месте, под вой пожарных машин.,

Фалеева арестовали как виновного в умышленном уничтожении личного имущества граждан, а затем началось следствие по делу о хищении лекарств в городской больнице. Глинский и Ирина Викторовна в основном успели спрятать концы, но от суда уйти не смогли. Появилась даже статья в областной газете с броским заголовком «Хищники в белых халатах».

Ирина Викторовна попала под амнистию. Глинский и Фалеев получили небольшие сроки. Кроме того, Фалееву присудили иск за нанесенный ущерб, который пробил окончательную дыру в былом благополучии семьи.

Года через полтора вернулся из заключения Глинский. От полученных переживаний он сильно сдал и перенес в колонии инфаркт. Недостроенный полусгоревший коттедж он продал — заканчивать его не было сил и желания. Ему оформили пенсию По инвалидности, но вскоре случился второй инфаркт, и Глинский умер.

Вернулся из колонии и Фалеев. Старшая дочь успела без него выйти замуж и родить девочку. В двухкомнатной смежной «хрущевке» стало не повернуться. Радости от его возвращения никто не испытывал. Он снова поступил на ватную фабрику к своим старым знакомым станкам.

Иногда Фалеев брал бутылку и приходил на кладбище. Садился невдалеке от мраморной плиты на могиле Глинского и, понемногу наливая, разговаривал сам с собой и фотографией бывшего шефа.

Рассуждал, что как ни хитри, а судьба рассудит по своему. Вот он, Глинский, такой известный и удачливый человек и все же слег раньше в гроб. Фалеев, конечно, мелкота против него, а живет и здравствует. Выпил вот стопку и закусывает колбасой с луком. Хорошо! Нервничая и допивая бутылку, он начинал обличать Глинского и плеваться, стараясь попасть в фотографию.

За этим занятием его поймал сын Глинского и сильно избил.