Мы умрем в один день

Семь колодцев

Это был старый автомат АК-47, одного из первых послевоенных образцов, с рукояткой, перемотанной синей изолентой, и следами ржавчины на верхней части кожуха. Человек выщелкнул магазин и подвигал затвор. Жирно смазанный ружейным маслом он исправно скользил по пазам, удерживаемый тугой пружиной. Человек протер рукавом верхний патрон, которого мог коснуться пальцем, и вставил магазин на место. Второй, запасной, был заткнут за пояс.

Человек находился здесь уже несколько часов. Солнце приближалось к зениту, и густой знойный воздух струился над глинистой дорогой. Ею пользовались редко: за все время проскочил лишь молоковоз, торопившийся в город, пока не скисло молоко, и старенький «ГАЗик» с высокими дощатыми бортами. Человек замирал, провожая взглядом машины, а потом долго тер мокрые ладони.

Машина, которую он ждал, появилась неожиданно. Светлый «Жигуленок — семерка» с никелированными обводами тащил за собой хвост рыжей глинистой пыли. Дорога делала здесь поворот, огибая болотистую низину, и машина, как и рассчитывал человек с автоматом, сбавила скорость. Росший раскидистый куст таволги надежно прикрывал его со стороны дороги. Опираясь на колено и держа взведенный автомат на весу, человек ждал, когда «жигуленок» поравняется с ним. Много раз представляя, вновь и вновь проигрывая этот момент, он боялся, что его подведут нервы, трясущиеся руки или просто он не выдержит и убежит в последнюю минуту.

Но происходило совсем иначе. Переживания и страхи последних дней, видения тюремных решеток и рук, тянущихся к горлу, бесследно исчезли. Он был почти спокоен, когда ловил кольцевой мушкой отсвечивающее фиолетовыми бликами лобовое стекло «жигуленка». Водитель был с его стороны, он тоже это рассчитал. Запоздало мелькнуло — лишь бы не появилась еще одна машина…

Очередь ударила резко, забивая звуком уши — словно рвали толстое полотно. Голову водителя дернуло вбок и одновременно повело в сторону машину. Поднявшись в рост, он продолжал стрелять, потом довернул ствол, захватывая пульсирующими вспышками второго Человека в голубом батнике, сидевшего на переднем сидении, рядом с водителем. «Жигуленок», виляя, влез на обочину. Из пробитого радиатора струйками вырывался пар. Голубой батник, открыв дверцу, вывалился наружу. Пули с визгом зарикошетили от каменно-твердой глины. Он вскочил и побежал, отчаянно кидая тело из стороны в сторону. Левая рука бессильно болталась вдоль туловища, батник и светло-кремовые джинсы были забрызганы кровью. На бегу он оглянулся, и человек с автоматом на секунду встретился взглядом с его расширенными от боли и ужаса глазами. Пули впечатались в батник бордовыми влажными пятнами. Мужчину кинуло вперед, секунду он пытался удержать равновесие, потом тяжело, всем телом, ударился о землю.

Человек с автоматом подскочил к лежавшему. Приставив ствол к затылку, нажал на спуск. Сухо щелкнул боевик — кончились патроны. Человек выдернул магазин. Его трясло крупной дрожью, пустой магазин вывалился из рук. Он нагнулся, подбирая его, и вновь встретился глазами с мутнеющим, но все еще полным животного ужаса взглядом тяжело раненного. Зарядив автомат, он отступил на шаг и выпустил очередь в голову лежавшему.

Вернувшись к машине, открыл дверцу. Водитель, заваливаясь, стал сползать по сиденью: из нескольких ран на груди и шее текла кровь. Парной, горячий ее запах заставил человека отшатнуться.

Сергеев, заместитель начальника районной милиции, листал водительские права человека, чей труп, накрытый одеялом, лежал на обочине, и слушал подполковника из областного управления, который рассказал остальным, как, по его мнению, все здесь происходило. Подполковник был гораздо моложе Сергеева. Перспективный и элегантный, в расстегнутом хорошо сшитом пиджаке, он оживленно жестикулировал, а остальные смотрели на него. И вообще, по мнению Сергеева, народа здесь собралось больше, чем надо. Тщательный осмотр места происшествия был закончен: собраны в целлофановые пакеты стреляные гильзы, окурки, гипсовые слепки автомобильных детекторов и следов обуви, которые позже могли стать уликами, помочь в расследовании убийства.

Виктор Черных, капитан из отдела по борьбе с особо опасными преступлениями, курил возле Сергеева. Раньше они работали в одном городе: Сергеев — начальником уголовного розыска, Черных — оперативником, потом оба уехали. Редкие соломенные усики, которые ему совсем не шли, Черных сбрил. Они не виделись более двух лет с тех пор, как Виктора перевели в областное управление.

«Жигуленок» исклеванный пулями, стоял с распахнутыми дверцами. Лобовое стекло в брызгах крови. Рядом на куске брезента — вещи и продукты, обнаруженные в машине: кожаная куртка, две пары кроссовок, банки растворимого кофе, пачка чая, бутылки с водой и коньяком, какие- то свертки.

Судмедэксперт, приехавший вместе с группой УВД, поставил свой чемодан в УАЗик. Он ждал, когда все соберутся.

Группа наконец стала рассаживаться в УАЗ. Подполковник пожал руку Сергееву.

— Твоя территория, все на тебя ложится.

Ему было неловко, что после шумной, во многом ненужной суеты, разговоров, где каждый старался показать свою осведомленность, они уезжают и через несколько часов будут дома, а Сергеев остается, и именно ему предстоит заниматься поисками людей, которые совершили это убийство. А его приезд, инструкции и советы останутся, в сущности, формальностью. Дай бог, чтобы помогли хотя бы эксперты! Сергеев здесь самый опытный из всех оперативников и давать ему советы бесполезно.

— Как думаешь, кто совершил, местные или приезжие? — спросил полковник.

Сергеев, загорелый, в расстегнутой рубашке, укладывал в сумку документы убитых.

— Местные. Кто еще в такую глушь заберется? Гастролеры у нас работают в основном на трассе, да и, как правило, без стрельбы.

— На ограбление не похоже. Вещи целы, даже коньяк не забрали. Возможно, сводили счеты?

— Не исключено…

Подполковник замолчал. Заместитель начальника милиции, видимо, был не склонен продолжать разговор. Он протянул Сергееву руку.

— Будь здоров. Черных остается с тобой, Вячеслав Николаевич. Завтра позвони.

Фамилии убитых были Капитоненко и Сеидов. Водителя белой «семерки» Али Сеидова в Краснозерске знали больше под кличкой Али-Баба. Он появился в поселке два года назад, устроившись в заготконтору, которую возглавлял Евгений Александрович Капитоненко. Прошлой весной они организовали бригаду бахчевников. Дела у них, видимо, шли неплохо. К зиме Сеидов купил новую машину, съездил на юг, а нынешней весной оба снова занялись арбузными делами.

В поселке Сеидов снимал летнюю кухню у Сорокиной Людмилы, расплывшейся, неопрятной бабы, работавшей в котельной хлебокомбината. По слухам, Сеидов сожительствовал и с ней, и с ее девятнадцатилетней, зачатой по пьяному делу, дочкой. В доме Сорокиной собирались компании, много пили, громко и визгливо ссорились. Последнее время Сеидов появлялся у Сорокиной редко и жил в основном на бахче.

Капитоненко жил в Краснозерске давно. Когда-то работал мастером производственного обучения в ПТУ, пытался создать кооператив, но чего- то не получилось. С помощью друзей его двинули в заведующие заготконторой, откуда перебрался в бахчевники. Несколько лет назад Капитоненко развелся, но на его материальном положении развод и алименты не отразились. Он занимал хорошо обставленную однокомнатную квартиру в центре поселка и имел «Волгу» ГАЗ-21, которой почти не пользовался — его возил Сеидов.

Они сидели в кабинете Сергеева. Черных курил и старательно размечал на куске ватмана схему места происшествия. Сергеев, иронично на него посматривая, разговаривал с Андреем Колесником, оперуполномоченным райотдела. Тот докладывал, что делается по розыску.

Черных отодвинул незаконченную схему и прошелся по кабинету. Сидеть и обсуждать, что сделано и что надо сделать, ему надоело. Он жаждал немедленных действий: куда-то ехать, опрашивать людей, нащупывать следы, в то же время понимая, что от них требуется другое: определить главные направления работы по преступлению, раскрыть которое с маху, видимо, не удастся. Поднятый по тревоге райотдел милиции уже почти сутки, перекрыв дороги, проверял автотранспорт. Оперативники и участковые перетряхнули несколько десятков ранее судимых. Кое с кем беседовал сам Сергеев.

— На ограбление не похоже, — проговорил Колесник, — весной на трассе, помните, Вячеслав Николаевич, транзитника перевстретили. Так у него все вплоть до обуви забрали. А тут столько вещей. Одна куртка Сеидова рублей на пятьсот потянет. У Капитоненко в бумажнике сто двадцать рублей лежали. Интересно, зачем они в город ездили? Может, контейнер с арбузами сопровождали, а на обратном пути их подкараулили?

— Они двое суток отсутствовали, — рассеянно заметил Сергеев, — за это время контейнер не продать. Вряд ли при них было много денег. А сейчас давайте решим так. Толпой ходить нечего. Ты, Андрей, отрабатывай все связи Сеидова и Капитоненко здесь в Краснозерске. Особенно обрати внимание на кавказских приятелей Сеидова. Ты, Виктор, поедешь обратно в свое родное управление и начнешь работать по городу. Записывай, что необходимо выяснить. Первое. — Проверь, кому принадлежат все телефонные номера и адреса в записной книжке Капитоненко. Зачем и к кому они ездили в город. Второе, — Ускорь экспертизу по трупам, отпечаткам пальцев и оружию. Подними все материалы по автоматам или пулеметам калибра 7,6-мм, которые проходили в УВД за последние годы.

— Сожительница Сеидова злорадствует, — сказал Колесник. — Так, мол, ему и надо. Целый час мне рассказывала, какой паскудный и жадный. Все на дармовщинку норовил, хотя деньги у него и водились. Объяснения от нее и от дочки я взял. К вечеру схожу на рынок, там кое-кто из его приятелей-кавказцев работает.

Сергеев отвез Черных на автовокзал, а спустя час вместе с участковым Федченко ехал на его старом, жестко прыгающем по кочкам УАЗике в степь, в сторону урочища «Семь Колодцев», где находились арбузные бахчи покойных Капитоненко и Сеидова.

Федченко, долговязый и мосластый, почти упирался головой в брезент.

— Ох и пьют в деревне, — жаловался участковый, — самогон отродясь не выведем, пока водку дешевле не сделают. Сахар весь перегнали, за повидло взялись. Из пряников, свеклы, из чего попало шуруют. Аппарат отбираю, а в субботу в гости к родне соберемся, на столе опять самогон.

— Ну а ты?

— Чего я, — хмыкнул Федченко, почесав шею, — отказываюсь, конечное дело…

Участковый захохотал, показывая крупные желтые зубы. Они были ровесниками, оба поступали когда-то в Высшую школу милиции и учились в соседних группах. Потом Федченко уехал в деревню к матери, учебу забросил и вот уже пятнадцать лет работал участковым в селе. Он ходил третий срок капитаном и стал в здешних приволжских степях личностью не менее известной, чем охраняющий сайгаков инспектор Горелов, о котором снимали фильм на центральном телевидении. Иван

Николаевич Федченко Сергееву нравился. Был он мужиком прямым и надежным. Умел крепко выпить и попеть на свадьбе и в то же время обязанности свои исполнял на совесть, не опускаясь до поборов или выпаса своих бьгчков в колхозном стаде, чем сильно грешило Местное большое и маленькое начальство.

— Вот оно, урочище Семь Колодцев, — сказал Федченко. — Алан-Куду, если по-казахски.

Он остановил машину и выбрался наружу. Степь, понижаясь, образовала широкую котловину, темные края которой терялись за горизонтом. Островками выступали камышовые заросли, смыкаясь далеко внизу в сплошную желтую степь. Вода, серо-зеленая от волн и водорослей, казалась холодной, несмотря на яркое, почти летнее солнце. Место выглядело неуютным и мрачным.

— Колодцев там внизу нет, кругом солончаки, и вода тоже соленая. Но отсюда раньше глину брали и ям понарыли, вроде колодцев. А когда в сорок третьем Сталин приказал калмыков в Сибирь выселить, здесь скрывались те, кто сбежал. Вооруженные группы в камышах до сорок девятого года прятались. Попробуй, возьми, болота да солончак кругом. Если мест не знаешь, труба дело.

— А в сорок девятом?

— Начали бомбить с самолетов, потом НКВД, как гребенкой, урочище прочесало. Кого живым взяли, кого постреляли. Говорят, кости по островам до сих пор валяются. А стан Капитоненко вон там, на бугре.

Бригадный стан бахчевников состоял из полевого вагончика, выкрашенного в белый цвет, и еще одного сооружения из камыша, досок и фанеры. Нечто среднее между сараем и корейской фанзой, с окнами, затянутыми полиэтиленовой пленкой. Здесь же уродливая, слепленная из кирпича печь и стол под брезентовым навесом.

Две разноцветные собачонки облаяли машину, а когда УАЗ остановился, отбежали в сторону и уселись на хвосты, внимательно разглядывая подъехавших. Из сарая вышла женщина в джинсах и рубашке с закатанными рукавами. Позевывая, она прикрывала опухшее ото сна лицо.

Сергеев узнал ее. Весной вместе с Калитоненко она приезжала отметить в паспорте прописку. Кажется, фамилия ее была Трубникова, и до этого она занималась бродяжничеством.

Ей было лет двадцать пять. Округлое, с ямкой на подбородке лицо было припухшим не только со сна. Сергеев понял, что пьет она крепко. Под глазами отпечатались темные полукружья. На скуле и шее белели мелкие давние шрамы.

— Жарища, — сказал Сергеев, — осень, а печет, как в июле.

Трубникова выкатила из тени зеленый глянцевый арбуз и, подавив над ухом, стала нарезать на столе под навесом толстые ломти.

— Ешьте. Без нитратов.

Сама она достала из заднего кармана джинсов мятую пачку «Опала» и закурила.

С полминуты для приличия молчали. Одна из собак, подобравшись поближе, следила, как Федченко выплевывает черные арбузные семечки.

— Хорошие твари, — сказал Федченко, — Людям до них далеко. Есть, наверное, хочет?

— Во как закормлены, — Трубникова провела ладонью у подбородка, — Целый казан шурпы им вылила. Едоков-то меньше стало, да и остальных аппетит отбило.

Федченко вытер руки тряпкой, видимо, заменявшей им полотенце.

— Пойду в моторе покопаюсь.

— Как тебя зовут? — спросил Сергеев. — Фамилию я-то по паспорту помню.

— Галя. Возраст двадцать три года. Образование незаконченное высшее. Не судимая, если не считать, что в бродячем доме месяц вшей кормила.

— А сюда как попала?

— Весной освободилась, жить негде, на работу тоже не берут. На вокзале ночевала. Менты опять привязываться стали, грозить, что посадят, а тут подвернулся хозяин. Вежливый такой, веселый, даже с бутылкой. Предложил сезон у него отработать. Ну, мы с Николаем и согласились.

— Кто такой Николай?

— Ну друг, или еще как, — она пожала плечами. — Короче, по теплотрассам вместе спали. Волков его фамилия.

— Много вам платят?

— Стольник в месяц и харчи хозяйские. В конце сезона обещали премию. Теперь, видать по всему, премия накрылась.

— Кто, кроме тебя, здесь еще работает?

— Вообще-то нас четверо сейчас осталось. Бугор, Николай Волков и Киряшов.

— Бугром вы Чумака Михаила Васильевича называете?

— Его самого. Он у нас вроде бригадира. Сейчас вместе с Валентином Киряшовым в Краснозерск уехал.

В тоне ее совсем не звучало скорби по двум погибшим вчера людям, с которыми она провела рядом несколько месяцев. Она не спеша отвечала на вопросы, временами с усмешкой оттопыривая верхнюю губу. Когда надоело сидеть, Трубникова встала и, обойдя вокруг навеса, потянулась. Джинсы туго обтягивали полноватый зад, и выглядела она очень даже соблазнительно. Наверное, Капитоненко привез ее не только для того, чтобы варить обеды. Потом она рассказала, что о смерти Капитоненко и Сеидова они узнали вчера вечером от соседа-чабана. Ночью спать было страшно — все казалось, кто-то подкрадывается.

— Ты вчера целый день здесь была?

— Где же еще?

— А остальные?

— Валентин с Николаем арбузы собирали, камыш резали. Бугор вчера в Краснозерске ночевал, приехал после обеда.

— Посторонних в последние дни не встречала?

— Приезжали иногда машины. Грузовик один, легковые какие-то. Здесь недалеко дорога проходит к третьему отделению колхоза «Пионер». Так что, бог их знает, посторонние они или нет.

— Капитоненко и Сеидов где жили?

— Вон в той, левой половине вагончика, где занавески. А справа — Чумак и Киряшов.

— Заглянуть можно?

— Сейчас ключи принесу.

Просторная комната была обставлена довольно комфортабельно. Две деревянные кровати, два кресла, холодильник, небольшой цветной телевизор.

— Посиди, — кивнул на кресло Сергеев.

В настенном шкафу висели на плечиках полдесятка рубашек и брюк, светлый костюм и несколько галстуков.

— Это Али-Бабы приданое. Любил наряжаться. Все, отрыгался.

— Я смотрю, Галя, не шибко ты его жалуешь, — сказал Сергеев, выгребая из ящика стола бумаги.

— Говно он был, а не человек!

— Вот как! Чего он тебе плохого сделал?

— Долго рассказывать…

Среди бумаг оказался договор на поставку в райпот-ребкооперацию арбузов и дынь, накладные на получение удобрений и инвентаря. В разлинованной тетради велась запись расходов: суммы на бензин, питание. Выплаты Трубниковой и Волкову по сто рублей ежемесячно.

— А остальным Капитоненко не платил? — спросил Сергеев.

— С остальными он по своему рассчитывался. Одна шайка-лейка. А мы с Колей вроде как батраки.

— Волков сейчас где?

— Да вон, на втором поле. Километра полтора отсюда. Арбузы собирает, завтра должна машина подойти.

Николай Волков, обгорелый до черноты, с редкими, слипшимися в грязные пряди волосами, смотрел на Сергеева безразлично и устало. Сразу же показал паспорт, новенький, тоже выданный в приемнике-распределителе.

— Вы его все время, что ли, с собой таскаете? — поинтересовался Сергеев.

— Нет. Вчера Бугор выдал, чтобы милиции предъявить. Повадитесь, небось, теперь?

— Повадимся. Где вы находились во время убийства?

— А во сколько их убивали-то?

— Примерно в двенадцать двадцать.

— Спал.

— Где?

— В нашей хибаре вместе с Галкой.

Потянул из кармана пачку махорки и обрывок газеты. Самокрутку сворачивал не спеша. Сергеев увидел, как трясутся у него пальцы, а махорка просыпается на брючину, испачканную краской. У Волкова было испитое, морщинистое лицо и не хватало половины верхних зубов.

— Почему именно в это время спать лег? Вроде и не утро, и не день.

— Похмелились и легли, пока хозяева в отъезде.

— Чумак во сколько приехал?

— Во втором часу. Он нас и разбудил.

— Киряшов где был?

— Вместе похмелялись, а потом он тоже спать лег. Все же литр втроем одолели.

— Что за событие?

— А так, взгрустнулось, — зевая, сообщил Волков. — Более мне сказать нечего…

Усаживаясь на жесткое УАЗовское сидение, Федченко спросил Сергеева:

— Куда ночевать поедем?

— Лучше где-нибудь поблизости. Может, в «Пионер». Нам завтра с утра с людьми поговорить надо.

— Поехали тогда к Иосифу Вароди. У него чабанская точка отсюда недалеко.

— А удобно?

— Чего неудобно, — удивился Иван, — земляки все же. Отец его, покойник, из нашего села родом.

Сидели на корточках вокруг клеенки, разостланной на полу. Вароди, грузный, заросший бородой, наливал водку в расписные пиалы.

— Быть добру!

Чокнувшись с Сергеевым и Федченко, выпил первый и поддел щепоткой луковые кольца с нарубленной зеленью, плавающие в уксусе. На клеенке — блюдо с лепешками, в больших пиалах рассыпчатое топленое масло, сметана и сахар. Жена Вароди, смуглая маленькая женщина, с серебряными сережками, кормила детей. Их было пять или шесть, но для такого количества вели они себя довольно тихо.

Сергеев с удовольствием жевал лепешку, густо намазанную сметаной. Федченко, с набитым ртом, рассказывал Иосифу деревенские новости.

— Давай еще по одной, Вячеслав Николаевич!

По-русски Вароди говорил с едва уловимым молдавским акцентом.

— Не скучно здесь, Иосиф? — спросил Сергеев.

— Скучно, — сказал Вароди, — один день на другой похож.

— В село не собираешься переезжать?

— Пока нет. Да и что делать? Ничего не умею, кроме, как скот пасти. Здесь хотя бы заработки хорошие. Весной за «Нивой» в город поехал, свели с человеком, а он говорит, давай тридцать тысяч. Думает, пастух совсем дурак, выну ему тридцать кусков, а мне за них всей семьей два года спину горбить… Сахар в городе по два рубля покупал, водку — по двенадцать. Это перестройка, да?

Жена Вароди наливала из маленького чайника густую, кирпичного цвета заварку, потом ложкой топленое молоко и разбавляла чай кипятком.

— Дед справедливости искал — умер, отец искал — не дождался, теперь я жду. Председатель сельсовета Алимов в газете зовет: «Давайте все перестроимся, как партия велела!» Это он меня зовет! Ну скажите, вы, начальники, как мне перестраиваться? С утра до ночи я стадо пасу. Пасти еще с ночи до утра? Вот эту бутылку не пить? С женою не спать? Самому в овцу превратиться, чтобы Алимов еще лучше жил? Он к совести призывает, а кто каждую весну по десятку телят в колхозное стадо запускает? Все дармовое, а осенью десять бычков на рынок по пять рублей за килограмм. Алимов всей родне машины сделал, а я три цены за любую железяку кладу, чтобы мой «Москвичок» хоть кое-как бегал. Ребенок заболеет, за ним «Скорая помощь» не приедет, а до больницы шестьдесят километров…,

Федченко хлопнул Иосифа по колену.

— Хватит душу травить, пошли лучше покурим.

Снаружи было уже совсем темно. Полынным горьковатым духом тянуло из степи. В загоне вздыхали и пережевывали свою бесконечную жвачку коровы.

— А вообще-то жить можно, — закуривая, проговорил чабан, — степь, звезды…

— Ты с кем-нибудь из этих бахчевников поддерживал отношения? — спросил Сергеев. — Ну, может, в гости к ним заходил?

— Какие мне гости? Отару не бросишь. Из компании Валентин ко мне несколько приезжал — у него желтый «Москвич». Молоко у меня покупал. Однажды сигареты из города привез. Николая встречал. Тот нехороший человек, и глаза, как у волка…

— Его фамилия, кстати, Волков, — сказал Федченко.

— Овца у меня отстала, к их бахче вышла. Он ее зарезал и шкуру в кустах спрятал. Дурак! Думает, если никто не видит, значит, шито-крыто.

Участковый и Иосиф выкурил еще по сигарете, не спеша поднялись со скамейки, поглазели на звезды. Яркий метеорит чиркнул над крышей, высекая хвостатый след. У двери, прежде, чем войти в дом, молдаванин приостановился.

— Слушай, Иван! А вы с Худяковым Васькой не разговаривали?

— Я что-то не помню такого.

— Да ты его знаешь, забыл просто. Он в Зарубин-ском раньше жил, отец у него свиней резал.

— Ну, вспомнил.

— Найдите Ваську. Он с ними в прошлом году бахчевничал, но не поладили и ушел. Может, что-нибудь интересное расскажет, все же вместе жили.

Весь следующий день Сергеев и Федченко мотались по степи, опрашивали чабанов. Заезжали в «Пионер», говорили с шоферами. Ждали, когда вернутся Чумак и Киряшов. Чумак остался в Краснозерске заниматься похоронами Капитоненко, а Киряшов к вечеру вернулся.

Разговаривая с Сергеевым, он заметно нервничал, хотя и пытался это скрыть. Рассказал, что арбузы переспевают, надо срочно вывозить, а потребкооперация тянет с машиной. Впору хоть на «Москвиче» в город везти, и с похоронами столько хлопот. Вообще-то раньше всеми торговыми делами занимался Евгений Александрович, он и позавчера с Сеидовым насчет реализации арбузов в город ездил. А оно вон как получилось! Жутко представить!

— К кому именно ездили Капитоненко и Сеидов? — спросил Сергеев.

Они сидели под навесом. Федченко, догадливый мужик, ушел, чтобы не мешать, и о чем-то разговаривал возле сарая с Трубниковой. Грачи, хрипло крича, огромной стаей кружились над полем.

Киряшов закурил. Сигареты у него были подороже, чем у Волкова. «Ростов-Дон». По шестьдесят копеек за пачку.

— Не знаю, к кому они ездили. Хозяин не очень-то с нами делился, но и не обижал, зря не скажу. Мужик он справедливый был. Чтобы закричал или нахамил — никогда! И Алика, то есть, Сеидова, тоже жалко. Веселый парень, анекдоты любил. А вообще моя работа в поле. Я ведь раньше в сельхозинституте учился. Вот и применяю теорию на бахче.

— У Капитоненко и Сеидова могли быть при себе крупные суммы?

— Вряд ли. Реализация арбузов только началась. В принципе, тысчонку-другую могли иметь, но не более.

— Капитоненко или Сеидов не высказывали опасений, что им кто-то угрожает или преследует?

— Нет, не помню. Евгений Александрович вроде со всеми ладил, врагов у него не было. А Сеидов, понимаете… — Киряшов вдавил окурок в землю, — ну как бы вам точнее объяснить. Он кавказец, у него все время были какие-то свои дела. В поселок приедем, глядишь, а он уже с кем-то из знакомых гыр-гыр по-своему. Подойдешь, сразу замолкают. С месяц назад двое на «Жигулях» к нам приехали. Мы как раз с Аликом в поле были. Оба кавказцы. Алик меня просит: «Погуляй, я с ними потолкую.» Они тогда долго разговаривали. Как я понял, спор у них из-за денег получился. Ну, думаю, как бы дракой не закончилось. Лопату на плечо и к ним поближе. Слышу, Алик им говорит: «Свои башки поберегите, а про меня не беспокойтесь». Видимо, в ответ на угрозы.

— Они говорили по-русски? — быстро спросил Сергеев.

— Смесь какая-то. То по-своему балабонят, то по-русски начинают материться.

— Больше они не появлялись?

— Не знаю. Я их во всяком случае не видел. А Сеидов после этого оглядываться стал. В поселок уже один не ездил.

Киряшову было около тридцати. Круглое, с мягким вислым подбородком лицо оставалось почти не загорелым. Он беспокойно теребил пачку сигарет. Перехватив взгляд заместителя начальника милиции, усмехнулся.

— Мы туг перетряслись, не дай бог. Хоть бросай все, да убегай. А ведь надо еще куда-то урожай девать.

— В тот день чем вы все занимались?

— Чумак ночевал в поселке и приехал после обеда. Мы с Николаем и Галкой выпили с утра, а потом спать завалились.

— Что пили?

— Водку.

— А покупал кто?

Киряшов беспокойно посмотрел на Сергеева.

— Не все ли равно, — он поскреб подбородок, мы с Николаем немного арбузов толкнули, ну и решили отметить.

Сергеев поднялся, спрятал в карман блокнот. Начинало смеркаться. Солнце только что зашло, и в неподвижной воде озера малиновой полосой отражалось закатное небо. Большая стая уток-гоглов пронеслась над головой. Подошел Федченко. Спросил, мотнув головой в сторону камышей:

— Птицы на озере много?

— Хватает. Только здесь зона покоя. Еше с прошлого года охоту запретили, и аншлаги вдоль озера стоят.

Когда отъезжали, участковый, дергая запавший рычаг скоростей, недовольно пробурчал:

— Скоро вообще негде охотиться будет. Горелов, наверное, старается. Обычно под зону покоя отводят часть хозяйства, а на остальном месте, пожалуйста, стреляйте, а туг все урочище, сразу.

Сергеев молчал, откинувшись на сиденье, потом проговорил:

— Надо будет у Горелова узнать, чего ради все озеро сразу зоной покоя объявил.

Виктор Черных дал о себе знать сразу двумя шифровками. Первая гласила, что идентификация отпечатков пальцев, обнаруженных на месте преступления, с дактокартами на лиц, ранее судимых, результатов не дала. На стрелянных гильзах отпечатков пальцев не обнаружено. Патроны, которыми пользовался неизвестный преступник, принадлежали к партии боеприпасов, похищенных с воинских складов в Горьковской области полтора года назад. Преступники, совершившие кражу, были разысканы и недавно осуждены.

Нашли и несколько человек, приобретавших патроны, но всех покупателей установить не удалось.

Номера телефонов, обнаруженные в записной книжке Капитоненко, принадлежали в основном торговым организациям. Имелся также домашний телефон председателя областного комитета охраны природы Ильи Леонидовича Шехета. С кем встречались и где ночевали Капитоненко и Сеидов, установить пока не удалось. Имелось предположение, что на квартире какой-то женщины, знакомой Сеидова.

Вторая шифровка по личности Сеидова заинтересовала Сергеева больше всего. «Сеидов Али Гурбан Оглы, уроженец города Степанакерта, был судим в городе Куйбышеве за хранение и попытку сбыта наркотических веществ. После освобождения уехал в Горьковскую область, где прожил около двух лет, затем переехал в Краснозерский район. Постоянных мест работы не имел, предположительно, занимался спекуляцией.»

Сергеев перечитал шифровку еще раз. Итак, Сеидов жил в Горьковской области, и пули, которыми он был убит, тоже прибыли оттуда. Любопытно…

Два года назад Сергеев, неожиданно для многих, переехал вместе с семьей из города, в котором прожил всю жизнь, в этот отдаленный степной поселок.

Крошечная речка на окраине Краснозерска к июлю пересыхает, и мальчишки ходят купаться в мутные илистые лужи. Есть еще озеро, мелкое и соленое, по берегам которого стелется губчатая красная трава. Отсюда и название — Краснозерск. А может присвоили имя в честь победы местного красногвардейского отряда над врагом? И чтобы навсегда изгнать память о прошлом, исконно русском, не укладывающемся для кого-то в понятие «советский», торопливо сбили кресты православной церкви. Пытались сломать всю церковь, но удалось обвалить только лишь купол, и храм продолжал портить вид Краснозерска провалами выбитых окон.

Летом задувает сухой, зарождающийся где-то в прикаспийских песках, ветер. Пыль горчит на губах, воздух становится тяжелым и горячим. Зимой тоже ветер. Снега мало. Частые оттепели прессуют его, обнажая глинистые проплешины, которые, вытаивая на февральском солнце, превращаются в непролазную хлябь.

Здесь хорошо весной. Гусиные и журавлиные клинья идут прямо над поселком. Возбужденный птичий гомон заставляет людей провожать взглядами тающие в вышине стаи. Степь начинается прямо за околицей. Распаханных земель пока еще мало. Огромная армия мелиораторов с колоннами бульдозеров и скреперов уродует равнину севернее, оставляя за собой каналы, в которые перегоняется насосами взмутненная волжская вода. На полях после двух-трех урожаев выступает соленая корка. Земля становится мертвой. Первые урожаи бывают и правда неплохими. Пришлые чужие люди срывают с тех урожаев деньги и награды и, переходя дальше, губят новые и новые куски земли.

В Краснозерске жила теща Сергеева. Старуха была уже не в состоянии содержать большой дом, построенный покойным мужем. Да и за ней самой требовался присмотр. Жена долго колебалась, решая, продать ли дом и перевезти мать к себе или уехать в Краснозерск самим. Она знала, что муж вряд ли согласится уехать из города, где он прожил всю жизнь и где похоронены его старики. Но Сергеев согласился на переезд с неожиданной для жены легкостью. Она знала, что у мужа не сложились отношения с новым руководством горотде-ла, и он перешел в паспортный стол, оставив уголовный розыск, в котором проработал без малого пятнадцать лет. Когда паковались, Сергеев со смехом рассказывал — 375 жене и сыну, какая замечательная жизнь начнется у них в селе, какой там воздух, и наплевать на двухкомнатную хрущевку с теплым сортиром, когда такой дом пустует.

Сергеева взяли в сельский райотдел милиции охотно — кадров с таким опытом тоже не хватало. Вначале назначили старшим оперуполномоченным уголовного розыска, но уже через несколько месяцев повысили сразу до заместителя начальника милиции. Начальник райотдела, совсем еще молодой парень из коренных местных, хоть и выбился милицейской хваткой и не по годам мужицкой рассудительностью, но Сергееву по части опыта сильно уступал. К удовольствию обоих, это его не раздражало, и отношения с новым замом установились простые и дружеские.

Парень расторопный, уже вызвал на девять тридцать Чумака Михаила Васильевича, вернувшегося из города ночью, куда он ездил за телом Капитоненко.

Чумаку сорок семь лет. Говорят, с покойным Капи-тоненко они старые приятели еще с детства. У него короткая толстая шея и массивные вислые плечи. Кисти рук густо поросли рыжими волосами, и весь он, громоздкий и широкий, вполне подходил под прозвище Бугор, которым наградили его в бригаде.

Чумак отвечал на вопросы неторопливо и обстоятельно. В его поведении не чувствовалось нервозности или настороженности, с которыми сталкивался Сергеев при разговоре с остальными обитателями стана в урочище Семь Колодцев. Капитоненко арбузами занимается с весны. Видел ли последнее время чужих? В степи много всякого народа разъезжает, но на бахче посторонних не видел. Впрочем, он мог и не знать. Дня три-четыре в неделю он живет в поселке, занимается строительством нового дома. Из-за чего могло произойти убийство? Чумак вздохнул и, пощелкав пальцами, уставился в окно.

— Мне кажется, хотели поживиться. Думали, раз бахчевник, то денег куры не клюют, ну и подкараулили. Женька мужик крепкий, начал, видимо, сопротивляться, вот обоих и постреляли. А вообще, товарищ майор, я вам откровенно скажу, может, из-за Сеидова все произошло? Не нравился он мне, пронырливый, улыбка такая сладенькая. С земляками встретится и начинает по-своему: «Гыр-гыр», и хрен поймешь, что выгадывает. А то уедет и болтается неделями в городе.

— Где вы находились в день убийства?

— До одиннадцати дома. Потом поехал на стан. По дороге завернул на центральную усадьбу совхоза «Пионер», купил в магазине хлеба, водки и сразу на бахчу.

— Во сколько вы туда приехали?

— Примерно, часа в два.

— Если точнее, то в два двадцать пять. Долго вы, однако, добирались до стана.

— Когда я выехал из совхоза, у меня начало барахлить зажигание. Больше часа провозился, пока наладил.

— Михаил Васильевич, — подал голос Колесник, — вы очень хозяйственный человек. Вон даже робу свою и ботинки в ПМК за бутылку купили. И «Нива» у вас, как часики работает — это все подтверждают. А здесь вдруг ломается, а? — Колесите, подавшись вперед, торжествующе поглядел на Чумака. — Не сходятся концы!

— Иди ты со своими концами! Тоже мне Шерлок Холмс сраный нашелся! Намеки дает, понимаешь ли, — он скривил лицо, передразнивая Колесника. — Зачем мне кого-то убивать? От жадности, что ли? Так у меня денег хватает, могу сберкнижку принести.

— Ладно, давайте поспокойнее, — остановил его Сергеев. — Во сколько вы отъехали от магазина?

Чумак опять завозил по полу башмаками. Потея, стал вытирать лоб рукавом, потом, спохватившись, достал платок и скомкал его в огромной пятерне. С усилием улыбнулся. От его былой уверенности почти ничего не осталось. Улыбка, адресованная Сергееву, была жалкой.

— Тут такое дело, товарищ майор, войдите в мое положение… Я с похмелья был. С сыновьями вчера гульнул, значит, по случаю повода… Когда эти три бутылки купил, отъехал немного и опохмелился. Стопку да вторую… Отдохнул с полчасика.

— А чего сразу не сказал?

— Так ведь прав лишите. Начальник милиции сразу на два года выписывает. А без машины никак нельзя.

Когда Чумак вышел, прикрыв осторожно за собой дверь, Колесник вскочил, забегал по кабинету.

— Видели! Так и крутит, сволочь!

— Мужик он, конечно, темный! Но улик никаких! Поедешь в Зарубинский искать Худякова, заверни на центральную усадьбу «Пионера», поговори с продавщицей, может, она чего помнит. Возьми с собой фотографию Чумака.

Сергеев достал из папки листок с машинописным текстом и пришпиленной фотографией в верхнем углу. Передал ее Колеснику.

К Чумаку приглядеться стоило получше. Восемь лет провел он за убийство в колонии усиленного режима. В соседней области вместе с заезжими уголовниками влез в колхозную кассу. Говорил, что по молодости и жадности. Хотелось много денег иметь. Из той же жадности и сторожа сам задушил. Получил четырнадцать лет, но освободился за ударный труд намного раньше. С тех пор с милицией его дороги ни разу не пересекались. А деньги очень любит! Каждый год бахчи берет и возит арбузы едва ли не за полярный круг, зашибая хороший навар. Зачем ему на мокрое дело идти?

Не все тут ясно. Например, почему пытается показать Чумак, какими хорошими друзьями были с Капи-тоненко? Ведь крепко цапались они в последнее время. Даже соседи слышали, как, разозлившись, кричал и грозил Чумак приятелю. За что?

Илья Леонидович Шехет, председатель областного комитета охраны природы, встретил Виктора Черных почти радостно. Стал расспрашивать, как поживает милиция. Между прочим, сообщил, что недавно ездил в Москву, пришлось встретиться в неофициальной обстановке с одним из заместителей министра, и тот сказал, что уголовному розыску должны вот-вот прибавить зарплату. И правильно. Такая собачья работа, извините за выражение, а деньги платят курам на смех. Шехет балагурил и посмеивался, не давая Виктору перейти к вопросам, одновременно ощупывая собеседника изучающим взглядом. Кто его послал? Или появились силы, которые решили до дна раскопать его старые грехи?

Несколько лет Илья Леонидович занимал пост заместителя председателя горисполкома. Умел спокойно и дружелюбно поговорить с людьми, регулярйо выступал по телевидению, не уходил от острых вопросов и не обижался на критику. Раз-другой в месяц совершал внезапные визиты на торговые точки, после которых, как правило, слетал с должности какой-нибудь заевшийся директор. Выгребал из-под прилавка дефицитный товар, а сам принципиально носил костюм и пальто производства московской фабрики. За Шехета неплохо голосовали на выборах, и прошлогодний скандал разразился совсем неожиданно.

Один из ветеранов, обиженных тем, что ему не досталось места в гаражном кооперативе, написал письмо в Москву, в Комитет партийного контроля. Руководитель приехавшей комиссии оказался на редкость настырным и несговорчивым. Выкопали несколько фактов, когда Шехет вступал в кооперативы и, получив на льготных основаниях гараж, перепродавал его по рыночным ценам. Шехет попытался огрызнуться, и хуже того, осмелился выкинуть в сторону вышестоящих коллег. Этого ему не простили.

Илью Леонидовича с треском вышибли с должности и едва не исключили из партии. Потом сочли, что человек он не потерянный, тем более раскаялся, и, помытарив, дали ни к чему не обязывающую должность председателя областного комитета охраны природы. Погоревав и пережив измену бывших друзей, Шехет немного утешился. Конечно, он лишился многих благ и привилегий, но полученная должность тоже давала возможность прилично существовать. Имелась персональная машина, длинноногая сговорчивая секретарша, да и сама природа, оказывается, могла принести немало благ.

— Может кофе?

Рука потянулась к кнопке переговорного устройства.

— Нет-нет, спасибо. Я буквально на несколько минут. Скажите, вам знаком человек по фамилии Капитоненко? Евгений Александрович Капитоненко.

— Не припоминаю, — покачал головой Шехет, отодвигая в сторону телефонный справочник, который успел бегло пролистать. — А в чем собственно дело?

— Три дня назад Капитоненко и его приятель Али Сеидов были убиты. Проводится расследование. В записной книжке Капитоненко обнаружен ваш телефон.

— Дайте подумать. Так, так, постойте… Евгений? Высокий, плотный и волосы у него седоватые…

Сморщив лоб, Шехет наконец припомнил, что кто-то в компании его познакомил с человеком по фамилии Капитоненко. Кажется, он работает по сельскому хозяйству. Однажды, встретившись случайно на улице, Евгений пригласил к себе, попить пива. День был жаркий, и Шехет перед таким соблазном не устоял. О чем разговаривали? Самые общие темы. О жизни, о том, что запчастей к машине не достать и пива летом не найдешь.

— Он ни с какими просьбами к вам не обращался?

— О чем меня можно сейчас просить? Усилить охрану благородных оленей или помочь вступить в наше общество?

Он засмеялся, виновато разводя руками. Потом стал рассказывать, что раньше действительно не было отбоя от посетителей, а сейчас он маленький человек и про него забывают даже друзья.

Шехету очень не хотелось продолжать разговор о Капитоненко. А то, что они знакомы и между ними были какие-то дела, Черных не сомневался.

Проводив капитана, Шехет отключил телефон секретарши и набрал номер одного из заместителей начальника Управления внутренних дел, которого хорошо знал еще по работе в комсомоле. Они поговорили немного про общих знакомых, посетовали, что из-за служебных дел так редко встречаются.

— Слушай, товарищ полковник, — после паузы заговорил председатель общества, — я к тебе в роли просителя. Избавь меня от интриг, хотя бы со стороны своего ведомства…

Он рассказывал, стараясь скрыть обиду и нервозность, но это ему удалось плохо, и заместитель начальника Управления с сочувствием подумал, что у его старого приятеля, всегда спокойного и ироничного, сдали нервы.

— …у меня полгорода знакомых. Что ж теперь, когда я никто, меня можно таскать за ухо, как ребенка? Или поступила команда добить и смешать с грязью?

— Не городи ерунды, Илья! — крикнул в трубку зам. — Я не в курсе дела. Видимо, идет обычное расследование. Но если ты так переживаешь, я скажу, чтобы тебя оставили в покое.

Опуская трубку он подумал, что, конечно, надо быть повнимательнее к Ильюхе. Судьба — она индейка. Бросает людей, и не угадаешь, где завтра будешь. А дружба остается дружбой.

На следующий день пришло сообщение из Горького. Один из преступников, отбывающий наказание за кражу боеприпасов, дал показания, что в ноябре прошлого года продал шестьдесят автоматных патронов Али Сеидову. Для какой цели приобретались патроны и было ли у Сеидова оружие, он не знал.

Черных разложил на столе листы, на которых были записаны полученные за три прошедших дня сведения о Капитоненко, Сеидове и их окружении. С патронами получалась какая-то ерундовина. Их купил Сеидов, видимо, и автомат принадлежал ему, но как вышло, что он был убит этими же патронами?

Может быть, Чумак? Старый приятель Капитоненко? Где он находился во время убийства, пока не ясно. Чумак крепко обжился в Краснозерске, строит второй дом. Зачем ему идти на убийство? Но ведь пошел же тогда двадцать с лишним лет назад. Из-за денег задушили человека.

Четвертый в их бригаде Киряшов Валентин. Ему двадцать девять лет, живет здесь, в городе. Раньше учился в сельхозинституте, но был отчислен с последнего курса за спекуляцию. Был фотографом, грузчиком в мебельном магазине, сменил еще несколько мест. В прошлом году, отработав сезон в бригаде Капитоненко, купил японский видеомагнитофон с телевизором, истратил крупные суммы на одежду. Соседи рассказали, что Киряшов много пьет, бывает в ресторанах, приводит домой компании. За пьяный скандал в январе был оштрафован на сорок рублей. Симпатии Киряшов не внушал, но на убийцу не походил. Ему и так с Капитоненко неплохо жилось.

Начался обеденный перерыв. Черных с минуту поразмышлял, что лучше — сходить домой или спуститься в управленческую столовую. Остановился на первом варианте. Он полдня просидел в кабинете на телефоне, и возможность пройтись немного пешком подняла настроение.

Когда Виктор вернулся в управление, его уже искали. Сосед по кабинету, заглянув в перекидной календарь, сообщил, что звонили из Краснозерска.

— Сергеев передал, что убит Чумак.

— Когда?

— Он не сказал. Тело нашли на бахче. Сергеев поехал на место происшествия. Еше просил, чтобы ты поднял все материалы по закрытию охотничьего участка в урочище Семь Колодцев. Говорит, что это очень важно.

Черных опустился на стул. Сосед сочувственно смотрел на него. Убийство Капитоненко и Сеидова зависало. Дело стояло на контроле в министерстве, а тут еще один труп.

Продавщица совхозного магазина узнала Чумака по фотографии и припомнила — действительно, этот человек появлялся в среду, что-то покупал, а в какое время, сказать точно не может.

Разыскать прошлогоднего компаньона Капитоненко, Василия Худенко, оказалось труднее. В этом сезоне он подрабатывал на луковой плантации. Андрей Колесник перехватил его поздно вечером, прождав у дома три часа.

Взъерошенный и слегка выпивший Худенко разговаривал с Колесником сквозь зубы. Ну, работал с Капитоненко в прошлом году. Ну уехал с полсезона, потому что выгоднее дело пообещали. Откуда ему знать, зачем и кто мог грозить Капитоненко? Про Сеидова тоже ничего не знает.

Будь Колесник позастенчивее, окончился бы их разговор без результатов, потому что Вася милицию органически терпеть не мог. Отсидел в свое время срок за спекуляцию, а сейчас тем более, пользуясь возможностью развернуться, — шустрил вовсю. Понимая, что церемониться или уговаривать Худенко — только время терять, Колесник зло осадил его:

— Не нукай, не запряг! Видали мы таких: ничего он не знает, и через губу не переплюнет. Другое тогда вспомни. Давно лук со своей плантации ленинградским поездом отправил? Ведь ты его по договору в потребсоюз сдать должен. Будем разбираться, да? А для какой цели три ящика повидла через заднюю дверь в магазине брал? Думаешь, никто не знает, где у тебя банки с брагой преют?

Худенко слегка опешил. Не то, чтобы испугался, — но осведомленность старшего лейтенанта слегка его задела. Тем более, сидел перед ним не приезжий из города начальник, а свой деревенский парень, который хорошо знает, куда в обход потребсоюза отправляют лук и где прячут банки с брагой.

Худенко на вид мужик мужиком. Рубаха сельповская в полосочку, джинсы пятнадцатитрубные и тапочки на босу ногу. Но внешний вид обманчив. Вася живет крепко: дом с полуподвалом, крытые шифером сараи, грузовик УАЗик, собранный собственными руками из разной рухляди.

— Темные они лошадки, — наконец сказал Вася. — Потому и ушел от них. В прошлом году меня Женька Капитоненко долго уговаривал, горы золотые сулил. Я согласился. Посадили арбузы, А что дальше? Ими же заниматься надо, сорняки полоть. Жара, труд каторжный. Смотрю, Капитоненко с Сеидовым плевать на арбузы. Мотаются неделями то в город, то по степи — не поймешь, чего ищут. Если сами потеть не хотите, говорю им, то хоть работников наймите. А Женька скалит зубы, все нормально, мол, не волнуйся. А как не волноваться? Всходы хилые, да и тех половину сорняк подушил.

— Сколько же они тебе заплатили?

— В том-то и дело, что заплатили хорошо. Четыре тысячи Сеидов привез. Это тебе, мол за труд и помалкивай громче. За что такая щедрость, не пойму.

— Значит ты промахнулся. Поспешил их бросить, а урожай они взяли хороший.

— Я на бахчах вырос и меня дурить не надо. Не было у них урожая в прошлом году, хоть на литр спорим.

— Выходит, деньги они на чем-то другом делают?

— Выходит.

— А на чем же тогда? Не поверю, чтобы ты не знал, — два месяца с ними бок о бок жил.

Худенко пожал плечами. Не веришь, не надо.

Кабинет у Сергеева просторный. Из окна второго этажа виден почти весь поселок на окраине. За полосой красной травы возвышалась насыпь шоссейной дороги. Междугородка шла с севера на юг и являлась главным источником хлопот в этом отдаленном степном районе. Летом, в сезон отпусков, случалось, грабили отпускников из Тюмени и Надыма, направляющихся на своих машинах к Черному морю. Охотились на денежных северян заезжие группы из других областей. И редкий год эта охота на асфальте не обходилась без крови. Тогда перекрывались дороги, а возле будок ГАИ милиционеры в бронежилетах с автоматами через плечо проверяли весь автотранспорт.

По этой же трассе с юга на север сплошным потоком шли КАМАЗы с мандаринами, арбузами и прочими дарами закавказских и приморских краев. Шоферы, в огромных плоских кепках, с быстрыми, настороженными глазами, доставали из кожаных курток накладные на груз и водительские права с вложенными полусотенны-ми бумажками. Совали гаишникам, ожидая, проскользнет ли бумажка между пальцев или начнется придирчивое изучение документов, и чего доброго тормознут десятитонный контейнер до выяснения обстоятельств. На этих постах больше всего ломалось молодых ребят. Привыкали к дармовым большим деньгам, после которых свои две сотни зарплаты казались насмешкой. Такие быстро проявлялись купленными дорогими шмотками и золотыми печатками на пальцах. Их увольняли, а когда удавалось доказать взятку, судили.

Колесник парень интересный, очень обстоятельный и самолюбивый. У него двое детей, кажется, жена ждет третьего. Сергеев выделял Андрея иЗ числа других оперативников, и тому это нравилось. Когда он выслушивал оперативные задания, его розовые щеки надувались от важности. Андрей носил тяжелые башмаки на за-. клепках и почти начисто был лишен чувства юмора.

— Значит, что получается, — раскладывал на столе исписанные листки Андрей. — Сеидов самое малое заработал в прошлом году тридцать тысяч. Это если учесть рыночную стоимость «жигулей». Капитоненко досталось, конечно, не меньше — все же он шеф. Киряшов купил японский видеомагнитофон с телевизором, не считая барахла. Он тоже всю зиму не работал. Худенко за два месяца отвалили четыре тысячи. Откуда эта компания столько заработала?

— Я разговаривал кое с кем из бахчевников. Если судить по размерам полей, той в нынешнем году нашей компании рассчитывать не на что. Наверняка, у них есть какой-то дополнительный источник. Кстати, в прошлом году они не сдали обусловленную норму в райпотребсоюз.

— А в этом опять получили участок!

— Получили, — задумчиво протянул Сергеев, — тут много непонятного…

Имелась еще одна любопытная деталь. Весной прошлого года урочище Семь Колодцев было неожиданно закрыто для охоты и объявлено решением облисполкома воспроизводственным участком. Этот запрет совпал по времени с началом работы бригады Капитоненко. Сергеев с утра заходил к районному охотоведу Горелову, но тот лишь пожимал плечами. Кажется, решение о закрытии хозяйства приняли по инициативе областного комитета охраны природы.

Настырный Колесников, оказывается, тоже обратил внимание на решение исполкома.

— Помните, в записной книжке Капитоненко был телефон Шехета, председателя комитета охраны природы? Скорее всего, урочище закрыли по инициативе Капитоненко и его компании. Им мешали посторонние.

— Чем же там они могли заниматься? Чертовщина какая-то…

— И компания ведь собралась, как на подбор! Сеидов и Чумак судимые. Капитоненко тоже пройдоха, хоть и не попадался ни разу. А вот Вася Худенко с ними работать отказался. С чего бы?

— Значит, догадывался, что дело пахнет керосином. А ведь его крепко заманивали, четыре тысячи дали за два месяца. Не иначе за то, чтобы молчал.

— Может быть, — сказал Колесник, — мне кажется, он кого-то боится. Надо опять ехать на их стан, плясать оттуда.

— Надо ехать, — согласился Сергеев. — Я дежурному скажу, чтобы он Федченко разыскал. Завтра с утра и двинем.

Но ехать пришлось раньше, потому что через час раздался звонок из совхоза «Пионер». Передали, что на бахче нашли труп Чумака.

Михаил Васильевич Чумак лежал на спине в ста метрах от бригады бахчевиков. Лицо и рубашка в потеках крови. Пулевые ранения на лбу, затылке и на теле.

Киряшов рассказывал, как все произошло.

— Я уже спал. Вдруг слышу сквозь сон хлопки, и вроде кто-то крикнул. Подошел к окну, вижу свет, машина отъезжает. Я испугался, выскочил из вагончика. Ну, думаю, надо когти рвать. Прибежал к Николаю с Галкой. Они тоже проснулись и возле своей будки стоят. Ну, мы вместе до утра в кустах просидели, вон в той низинке, а потом опять к вагончику прийти. Дверь открыли, а Михаила нигде нет.

— Помогите, — попросил эксперт, — надо труп перевернуть. Вот так…

Он несколько раз щелкнул (фотовспышкой и начал руками в резиновых перчатках извлекать веши из карманов убитого: ключи, бумажник, носовой платок.

— Вот это уже интереснее, — пробормотал эксперт, и, поднявшись с корточек, показал Сергееву заряженный автоматический магазин с блеснувшими желтизной патронами, — За пояс заткнут был. Покойник, кажется, к серьезной драке готовился.

— Надо будет снять отпечатки пальцев с каждого патрона, — сказал Сергеев.

— Догадаюсь как-нибудь, — пробормотал эксперт.

Гильз вокруг трупа не оказалось. Видимо, стреляли из револьвера.

Трубникову трясло и ничего вразумительного она рассказать не могла. Крепко спала, проснулась от того, что ее разбудил Николай. Крикнул, кажется: «Стреляют!» Потом прибежал Валентин, тоже испуганный. Утром обнаружили труп Чумака, и Валентин поехал в совхоз вызывать милицию.

— Я здесь не останусь, нас всех убьют, — твердила она.

От нее попахивало спиртным.

Волков казался самым спокойным из всех троих. Говорил, помаргивая мимо Сергеева. Услышал сквозь сон резкие хлопки, потом звук мотора. Разбудил Галку. Понял, что стреляли, не зря ведь в армии восемь лет протрубил. Выскочили наружу, к ним прибежал Валентин. Вот и все.

Показания всех троих друг от друга не отличались. Колесник полез было с дополнительными расспросами, но Сергеев остановил его. Приказал ему вместе с двумя милиционерами прочесать окрестности — мало ли чего могли упустить в спешке.

К нему подошла Трубникова.

— Увезите меня отсюда с собой, ладно?

— Я здесь остаюсь.

Волков взял ее за руку.

— Пошли. Лучше полежи немного.

— Ой, да пусти, — она рванулась и вдруг заплакала. — Не могу я больше.

Потом, обмякнув, пошла вслед за Волковым. Сергеев посмотрел им вслед и, вздохнув, подошел к летней печке. Обе собаки, лежавшие в пыли, лениво поднялись и отбежали в сторону. Одна зарычала, показав желтые клыки, другая начала лениво кусать блоху. Позади уборной была навалена куча мусора и пустых бутылок. Судя по всему, обитатели стана жили неплохо: банки из-под тушенки и сайры, водочные и коньячные бутылки, множество оберток из-под чая. Видимо, здесь любили и почифирить.

Пришел Колесник и доложил, что в радиусе трехсот метров прочесали, подозрительного ничего не обнаружено, если не считать окурков. Труп Чумака погрузили на бортовой УАЗ, и Сергеев сказал, что экспертная комиссия может уезжать, а он останется здесь с Колесником. Участковый Федченко пусть приезжает завтра пораньше сюда к ним на стан.

Чабан Иосиф Вароди вел их узкой тропинкой среди камышей. Под ногами хлюпала вода, и Федченко, единственный, кому не досталось резиновых сапог, скакал с кочки на кочку. Потом провалился по щиколотку, плюнул и зашлепал прямо по воде, подвернув штанины форменных брюк.

— Где-то должна быть лодка, — озабоченно проговорил Вароди.

— Чья? — немедленно поинтересовался Колесник.

Ему не ответили. Вароди сказал, чтобы его ждали, и стал с треском проламываться сквозь заросли. Его не было минут двадцать. За это время Колесник успел самостоятельно сунуться в камыши, увязнуть в иле и, набрав в сапоги воды, угомониться.

Наконец вернулся Вароди и повел всех троих к тому месту, где причалил плоскодонку. Кое-как умостившись на бортах, скамеек не оказалось, Иосиф обломком шеста оттолкнул посудину и сноровисто погнал ее сквозь едва заметную прогалину.

— Специалист! — удивился Сергеев.

— С мое проживешь, чему не научишься. Давно я на озеро не наведывался.

— Бывал раньше?

— Приходилось. На ондатру по молодости капканы ставил. Потом запретили. Горелов в тюрьму посадить грозил. Разрешение, мол, надо. А где его возьмешь? Да и некогда мне ездить выпрашивать — овец на кого оставишь?

Плоскодонка вышла из камышей на плес. Стая глянцево-черных с белыми отметинами на лбу лысух дружно заскользила прочь от лодки. Посреди плеса неподвижно застыли два крупных лебедя. Вокруг них рассыпались несколько лебедей поменьше, серые, еще не успевшие сменить оперение.

— Вон он, большой остров, — показал шестом Иосиф.

Сделалось совсем мелко. Лодка уткнулась в травянистые кочки. Федченко, спрыгнув, потащил плоскодонку за нос. Из чакана, с треском хлопая крыльями, взвилась пара крякуш и свечкой пошла в небо.

Остров, похожий на обычный кусок степи, топорщился бурыми зарослями верблюжьей колючки. Шары перекати-поля, сплетаясь, громоздились друг на друга. Узкой грядой стелились корявые кусты мясистой зеленой таволги. На возвышении, метрах в ста от воды, белел остроконечный обелиск. Они невольно ускорили шаг. Памятник, сложенный из кирпича, выглядел запущенным. Могильный холмик осел и порос травой. Согнутая жестяная звезда на верхушке обелиска выцвела. Кирпич и звезда были густо исклеваны дробью.

— Вот сволочи, ничего святого нет, — пробормотал Колесник, пытаясь прочитать фамилии на металлической дощечке.

— Здесь четверо энкавэдешников похоронены, — сказал Вароди, — в сорок девятом погибли. Первое время из города часто приезжали и офицеры, и родственники. Цветы привозили, салют делали. Потом все реже и реже… Одна старушка дольше всех ездила, видно, мать кого-то из них. Уже лет пять не появлялась, наверное, померла.,

— Почему их на острове похоронили, а не отвезли в город или поселок?

— Как на войне, — пытаясь выпрямить звездочку, ответил молдаванин. — Где погибли, там и закопаны. Их нельзя было везти, трупы на жаре неделю пролежали, расползаться начали. Потом остров с самолетов бомбили, солдаты цепями шли. В общем, кого постреляли, кого живьем взяли. А несколько человек скрылись. Энкавэдешники их искали, ну и попали в засаду. Всех четверых уложили.

— А тех бандитов, никого, что ли? — запальчиво спросил Колесник.

— Бог их знает. Помню только, что остальных в тот год все равно поймали. Их на соседней точке, у дяди Ивана, ночью в сарае держали. Мы бегали смотреть, но часовой не пускал. Здесь полно людей похоронено. Только без памятников и крестов. Вон туда посмотрите…

Сергеев подошел к кустам таволги. В ряд шли едва заметные, тоже осевшие от времени бугорки. Немного поодаль чернела нора, валялись трухлявые обломки досок.

— Землянка, — пояснил Вароди. — Их много нарыли, да почти все обвалились. В детстве я тут часто лазил. Где патрон подберешь, где железку какую-нибудь. Оружие иногда находили.

Он нагнулся и протянул Сергееву ржавый зазубренный осколок.

— От бомбы…

Федченко, встав на корточки, заглянул внутрь землянки. Когда глаза привыкли к темноте, увидел остатки кострища, хлам, покрытый плесенью.

— У них что, печек не было,

Сергееву вспомнилось, как проезжал прошлой зимой над озером. Мела поземка. Сумрачным было фиолетовое небо, и темные разводы голого льда еще больше усиливали мрачность этого безлюдного места.

— Первые годы на острове и дета жили, — сказал Вароди. — Ну, в сорок третьем, сорок четвертом. Потом большинство перемерли.

Колесник, который бродил где-то в стороне, вдруг позвал:

— Идите-ка сюда, я сарай нашел!

Сергеев пошел в его сторону. На ходу подобрал гильзу, механически отметил, от 9-миллиметрового автомата. Трофейного оружия здесь хватало. Он тоже увидел сарай, вернее, навес с покатой толевой крышей.

— Откуда он? — удивился Вароди.

Сергеев вдруг остановился и стал внимательно вглядываться перед собой.

— Что случилось? — наткнулся на него размашисто шагавший участковый. Постоял и ошарашенно присвистнул: — Вот так номер!

К решению облисполкома о закрытии охотничьего хозяйства в урочище Семь Колодцев прилагалось письмо, подписанное председателем областного комитета охраны природы Шехетом. В нем указывалось, что урочище является местом массового гнездовья птиц, в том числе редких, занесенных в Красную книгу. Здесь же находится братская могила чекистов, погибших в борьбе с националистами. Прилагались несколько писем жителей Краснозерского района с требованиями запретить в урочище охоту и сберечь его для потомков.

Напарник Виктора Черных, которого подключили к расследованию убийства, добросовестно снял копии с документов.

В тот же день пришла шифровка из Саратова. Ответ на запрос Виктора Черных в отношении Николая Волкова, единственного человека из бригады Капитоненко, о чьем прошлом практически ничего не было известно.

Текст шифровки занимал неполный стандартный лист с красной полосой.

«Волков Николай Павлович, образование среднее, уроженец города Свердловска. После срочной службы в рядах Советской Армии закончил курсы прапорщиков и около шести лет служил в разных частях Забайкальского и Северо-Кавказского военных округов. Кандидат в мастера спорта по пулевой стрельбе. Уволен из армии за злоупотребление спиртными напитками и недостойное поведение. После увольнения сменил несколько мест работы. На почве пьянства развелся с женой. Последние годы являлся лицом без определенного места жительства и работы. Дважды судим: за нанесение ножевого ранения и за систематическое занятие бродяжничеством. Неоднократно помещался в приемники-распределители Волгоградской и Саратовской областей. По характеру скрытный. Согласно неподтвержденной информации, участвовал в кражах из складских помещений железной дороги, грабежах таких же, как он сам, бродяг. По характеру агрессивен, особенно в нетрезвом виде. Лечился от алкоголизма.»

— Это конопля, — сказал Сергеев, растирая между пальцами бурую метелку. — Только какая-то непонятная. Похожа на смесь с индийской.

Федченко, сорвав несколько листьев, понюхал.

— Целая плантация! Сколько ж из нее анаши получится?

В сарае на перекладинах сушились охапки конопли. Здесь же лежали сига разных размеров, бумажные и целлофановые мешки, две лопаты.

— Дожили, — поцокал языком Федченко, — Теперь собственная наркомафия завелась. И удивляться нечего, что из автоматов друг друга бьют!

Они возвращались, упаковав с собой сита и лопаты. С них предстояло снять отпечатки пальцев. Дело закручивалось нешуточное. Теперь становилось понятным, почему кто-то упорно добивался запрещения охоты в урочище Семь Колодцев.

С Трубниковой началась истерика. Она, всхлипывая, запихивала в сумку тряпки. Кричала, перемешивая слова с руганью:

— Ради бога, увезите меня отсюда! Убьют туг нас всех!

Немного успокоившись, прикуривая сигареты одну от другой, рассказывала Сергееву.

— Не знаю, как Киряшов, а мы с Николаем не знали, чем они занимаются. Догадывались, конечно, что арбузы — это так, тьфу! Однажды на двух машинах какие-то люди приезжали. Выпивали. Один парень ко мне подходил, разговаривал. Здоровенный такой, весь в каттоне, перстнях, и пистолет в кобуре под мышкой. Он его не прятал. А кого бояться? Меня, что ли? Нас с Николаем здесь никто за людей не считал. Рыбы!

Ее трясло. Она отшвырнула окурок. Попросила:

— Можно я в вашу будку схожу. У меня там немного вина осталось.

Боясь, что Сергеев не разрешит, закричала:

— Иначе я ничего больше не скажу!

Волков с Киряшовым сидели в стороне. Сергеев встретился взглядом с Волковым. Тот посмотрел на майора с нескрываемой ненавистью и, сплюнув, отвернулся. Галя Трубникова вернулась и закурила новую сигарету.,

— Когда Капитоненко было скучно, он приводил меня к себе и заставлял с ним жить. Колю напоит, чтобы не мешал, мне тоже нальет. Знает, что с пьяной бабой легче сладить. Все, что хотел, со мной делал. Он хуже садиста. Коля пытался меня защищать, но Сеидов его до полусметри избил. Он каратист, и руками и ногами дерется. Ребро Николаю сломал и мошонку чуть не раздавил. Неделю отлеживался. Мы убежать хотели, но Сеидов с Киряшовым нас на машине догнали. Валентин, он мужик хороший, пальцем нас не тронул. А Сеидов ногой в лицо как ударит Колю, сбил на землю, каблуком на горло наступил. Я, говорит, что хочу с вами сделаю. Наган достал и машет. Сейчас, мол, твоего жениха прикончу, а тебя изнасилую и в озере утоплю. Вас никто искать не будет! Бичи! Сдохнете, туда вам и дорога! Мы поняли, что он действительно убьет.

— Галя, тебе на озере приходилось бывать?

— Нет. Нам с Николаем запрещали покидать плантацию.

— А Киряшов?

— Валентин и Сеидов здорово не ладили. Киряшов был раньше первым помощником у Капитоненко, а потом его в сторону отодвинули. Капитоненко постоянно с Сеидовым в город мотался и все дела вместе обделывал.

Волков, отвечая на вопросы, смотрел в сторону. Цедил сквозь зубы «не видел», «не знаю». Ищите, мол. Вам за это деньги платят. Только ни хрена не найдете. Разъедетесь по домам, а нас, оставшихся, не сегодня, так завтра перебьют. Сергеев сказал, что он может быть свободен, но далеко пусть не отлучается.

— Еще один хозяин выискался, — буркнул Волков, — сюда не ходи, туда не ходи!

Сергеев пошел к машине. Федченко раскладывал остатки харчей, вскрыл самодельным охотничьим ножом банку ставриды, подвинул Сергееву хлеб.

— Можно было у Иосифа пообедать, — сказал участковый.

— Теперь с этой компании глаз спускать нельзя, сказал Сергеев.

Молча жевали, передавая банку друг другу.

— И Киряшова и Волкова надо задержать, — проговорил Сергеев. — Киряшов в курсе всех дел. Я его пока не трогал, сам подойдет. Догадывается, что разговор впереди.

Федченко вытер губы тыльной стороной ладони и достал пачку «Астры».

— Вы с Волковым одинаковые курите, — усмехнулся Сергеев.

— Волков, Волков… И взгляд у него волчий. А? — Участковый вопросительно Посмотрел на ₍Сергеева. — Может, он своих хозяев пришил? Потом и Чумака за компанию. Не могло так быть? Сожительница его, конечно, ничего не скажет. Свидетелей нет. Если верить Трубниковой, он на них зуб имеет и, конечно, постарался бы отомстить при любой возможности.

— Может быть, — пожал плечами Сергеев, — ты забери ключи от машины Киряшова, — Он вдруг насторожился: — Кричат, что ли?

Федченко замер, отставив зажженную сигарету. Потом перебросив ноги через сиденье, спрыгнул на замлю. Кричали в стороне озера, где дорогу пересекала неглубокая балка, поросшая таволгой.

Участковый добежал первым. Киряшов и Волков катались по земле, вцепившись друг в друга. Трубникова металась вокруг, бестолково размахивая руками.

— Сволочь, он убьет его!

Киряшов колотил Волкова головой об землю. Федченко, поймав недоучившегося агронома за воротник, отбросил в сторону. Трубникова кинулась на Киряшова сзади и схватила за волосы. Тот локтем ударил ее в живот. Сергеев поймал Киряшова за шею. Вдвоем с участковым они усадили его на землю. Киряшов рвался к Волкову:

— Я его все равно пришью!

Николай Волков с разбитым лицом тоже пытался подняться. Трубникова кинулась к нему, обняв за голову, запричитала. Она была сильно на взводе. Видно, вина у нее оставалось не полбутылки, а гораздо больше.

— Пустите, — вдруг попросил Киряшов, — мне больно, я же не пьяный.

Их заперли в разных комнатах в вагончике. Говорить, из-за чего произошла драка, оба отказались. Киряшов, трогая надорванное ухо, усмехнулся:

— У нас свои счеты.

Старался говорить спокойно, но кадык ходил вверх-вниз, не находя себе места, теребили все подряд пальцы рук. Уже через несколько минут после того, как его закрыли, стал молотить в дверь:

— Откройте, слышите!

Уговаривал, потом матерился, разбивая о доски кулаки, пока Федченко не пригрозил:

— Угомонись, будешь ломиться, надену браслеты!

Киряшов притих и уже потом молча бегал по комнате, бормоча под нос что-то бессвязное и непонятное.

К вечеру пошел дождь, и уже в темноте на дежурном УАЗе, заляпанном грязью по самую крышу, приехали Черных и два милиционера.

Киряшова и Волкова стерегли по очереди.

— Смотрите за агрономом, — предупредил Сергеев, — очень уж он нервничает. Как бы чего не вышло.

Но Киряшов, отшагав по комнате час или два, заснул. А перед рассветом, когда пополз от озера густой слоистый туман, прикорнувший было милиционер проснулся словно от толчка. Зевая, пошел вокруг вагончика. Возле окна остановился, ковырнул отогнутые в сторону прутья тонкой, почти декоративной решотки.

Исчез Волков. Трубникова, еще не протрезвевшая, металась с утра по стану.

— Коля, ты где?

Потом села за стол под навесом и заплакала. Киряшов снова ломился в дверь.

— Выпустите! Слышишь, Сергеев, есть разговор.

Сергеев в куртке, наброшенной на плечи, зашел в вагончик. Сел на кровать — обе табуретки, сшибленные во время ночной беготни, валялись под столом.

— Кто убил Чумака?

— Честное слово, не знаю.

— О плантации конопли тебе тоже ничего не известно?

— Известно.

— Почему раньше молчал?

— Боялся. Может, Чумака за то и грохнули, что вам лишнее сказал.

— Значит, будешь молчать?

Киряшов полминуты курил, старательно стряхивая пепел в консервную банку, потом пожал плечами:

— Почему? Что знаю, расскажу.

Полтора года назад он случайно познакомился с Капитоненко. Зная, что Киряшов учился в сельхозинституте, Капитоненко предложил ему войти в бригаду по выращиванию арбузов. О том, что Капитоненко и Сеидов изготавливают анашу, узнал лишь в этом году. Догадывался, конечно, но дела свои держали в секрете, а отлучаться со стана и ходить на озеро Капитоненко всем запретил. /

— Ты был в приятельских отношениях с Капитоненко, так?

Киряшов поднялся, вытряхнув в форточку содержимое пепельницы. Пожаловался:

— Обкурился, башка, как чугунная. Боюсь я, товарищ майор, поймите меня. Я вам расскажу, а меня в камере задушат. Давайте договоримся, я вам все как на духу, а вы меня отпустите. Буду отсиживаться дома, когда понадоблюсь, через два часа буду у вас. В камере меня кончат.

— Ты торгуешься, а ведь ничего еще не рассказал.

— Пусть в протоколе мои показания будут отмечены, как явка с повинной, — вказал Киряшов, — это второе условие.

— Насчет явки договорились, а в отношении меры пресечения пока не знаю.

— Ну, в общем, про их дела с анашой я понял уже к концу прошлого сезона, но уходить было поздно. Мне дали понять, что если я выйду из игры, мне свернут шею. Ну и чего греха таить, жадность попутала.

— Кому вы сбывали анашу?

— Этим занимался Сеидов. Фамилии мне неизвестны, но человек двух-трех могу узнать в лицо.

— Как происходил сбыт?

— Капитоненко и Сеидов отвозили сырец в город небольшими партиями. Ездили напрямик, через степь, минуя посты ГАИ, иногда клиенты приезжали на стан.

— Они знали о плантации?

— Знали, что она существует, но где именно, им, конечно, неизвестно. Кстати, они должны скоро появиться. Я думал, они появятся вчера или позавчера, но никого не было. Знают, что урожай поспел, а им ничего не везут. Наверняка, уже беспокоиться начали.

Они ночевали в вагончике. Сергеев и Черных в одной комнате, участковый с Колесником и милиционером — в другой. Галя Трубникова заперлась вместе с собаками в своей будке. Федченко дежурил возле машины, и сквозь тонкую стенку было слышно, как он что-то насвистывает.

В соседней комнате смеялись Колесник и милиционер. Оба были молодые и никак не хотели засыпать, тем более, следующая очередь дежурить была Колесника. Сергеев заглянул к ним.

— Гасите свет, а то прохлопаете гостей, как сегодня ночью Волкова.

— Сейчас, — согласился Колесник и зашлепал босыми ногами к выключателю.

Машина, кремовая ноль девятка, свернув с проселка, шла по направлению к стану. Водитель затормозил, не доезжая метров сорока до вагончика. Двое парней, не спеша, вылезли наружу, водитель остался в машине. Один из парней, коротко стриженный, плечистый, по виду спортсмен, позвал:

— Есть кто-нибудь?

Трубникова вышла из своего сарая. Щурясь, смотрела на приехавших. Сергеев встал возле окна вагончика, достал из кобуры пистолет и передернул затвор. Он сразу понял, что люди, появившиеся в этой слишком роскошной для степи машине, те самые, кого они ждут.

— Галка! — окликнул ее стриженый, — ты здесь одна?

Сергеев сунул пистолет в карман, толкнул дверь. Зашагал к машине. Сглотнул невольно подступившую к горлу слюну, чувствуя, как все дрожит внутри. Через десяток метров он крикнет что-нибудь, вроде «сейчас подойдет Киряшов». Выбегут Черных и Колесник, а дальше, как бог даст. Может он ошибается, и это обычные люди, которых сюда занесло по оказии, и тогда им придется извиниться. Но скорее всего он не ошибается. Не похожи эти двое на случайных туристов. Ломая задуманную схему, второй парень, в распахнутой куртке-варенке, нагнувшись, потянул с заднего сиденья что-то блеснувшее. Опережая Сергеева, из-за брезентового навеса вывернулся Колесник с пистолетом в вытянутой руке:

— Милиция! Не дви…

Долговязый выстрелил с пояса, не целясь. Колесника сбило с ног и опрокинуло на спину. Он закричал. Сергеев, выдернув пистолет и не успевая поймать долговязого на мушку, торопливо дважды нажал на спуск. Парень шатнулся и, чтобы не упасть, оперся спиной о машину. Ружейный ствол, качаясь, поднимался в сторону Сергеева. По массивному подствольному магазину Сергеев понял, что у долговязого обрез пятизарядного охотничьего ружья. Значит, осталось еще четыре патрона. Стриженый что-то лихорадочно выдергивал из-под куртки — наверное, тоже был вооружен.

Черных, держа на весу десантный автомат, ударил длинной очередью. У водителя не выдержали нервы. «Девятка» рванула с места, резко набирая скорость. Потерявший равновесие долговязый упал. Появившийся в руках второго парня пистолет резко хлопал быстрыми короткими вспышками. Сергеев тоже стрелял и, кажется, мазал. Автоматная очередь отбросила стриженого, он покатился, прижимая руки к животу.

Долговязого не было видно, его прикрывала груда бревен. Подняв ствол обреза, он дважды выстрелил, и картечь с визгом прошла над землей. В вагончике брызнуло, разлетаясь, оконное стекло. Сергеев и Черных лежали рядом.

— У тебя кровь, — сказал Черных.

— Окрестили…

«Девятка», взметнув на повороте завесу глинистой пыли, на полном ходу влетела в низину. Федченко, выскочив на обочину, махал водителю рукой с пистолетом, делая знак остановиться. Милиционер вскинул автомат. «Девятка» пролетела мимо. Участковый выстрелил три раза подряд, целясь в колеса. Милиционер растерянно глядел на него.

— Стреляй, чего смотришь!

Сержант, недавно вернувшийся из армии, обращаться с автоматом умел. Короткая очередь с недолетом рассыпалась позади машины. Сразу же, завышая прицел, сержант следующей очередью захлестнул правое заднее колесо и низ багажника. «Девятка» заюзила и, теряя скорость, оглушительно захлопала пробитым скатом.

Черных, приподнявшись, высматривал долговязого. Тот, согнувшись, бежал в сторону дороги.

— Брось оружие, — крикнул Сергеев.

Парень обернулся, выставив перед собой обрез. Черных, прижимаясь щекой к металлическому прикладу, ловил и никак не мог поймать его на мушку.

— Брось! — повторил Сергеев.

Черных надавил на спуск. Парня крутнуло, вышибло из рук обрез. Пытаясь удержать равновесие, он медленно завалился набок. Сергеев отчетливо разглядел на светлой куртке два быстро набухающих пятна.

Колесник лежал лицом вниз. Когда его перевернули, Виктор, ахнув, прикусил губу. Жутко и невидяще смотрели в небо широко открытые глаза старшего лейтенанта Колесника. Из маленького отверстия над правым глазом, пузырясь, вытекала кровь. Вторая картечина, разбив зубы, вышла возле уха. Сердце билось, но, бинтуя Андрею голову, Сергеев знал, что это бесполезно, и раны смертельные.

Федченко подогнал свой УАЗ, и они погрузили Колесника на заднее сиденье. Милиционер сел рядом, поддерживая голову Андрея. у

— Не довезут, — провожая глазами удаляющуюся машину сказал Черных. — У него уже и руки холодные.

Водитель «девятки», парень лет восемнадцати, сидел на земле, искоса поглядывая на оперативников. Кисти рук за спиной были схвачены наручниками. На крепкой смуглой шее серебряная крученная цепочка с ладанкой. Черных, перекатывая во рту сигарету, выдернул из пазов автоматный магазин и, осмотрев его, вставил на место. Когда снова вешал автомат через плечо, поймал напряженный взгляд водителя. Не владея собой, шагнул и рванул цепочку с шеи парня: — Сучонок! Обвешался побрякушками! Кто вас выродил?

— Черных! — прикрикнул Сергеев.

— Что Черных? — обернулся на его голос Виктор. — Тридцать лет уже Черных. Вечная память Андрюхе, а жене его сто пятьдесят пенсии на двоих детей. Или двести выхлопочем? А у этого ублюдка вон на ногах кроссовки за двести.

Долговязый лежал ничком, вытянув перед собой руки. На спине лохматились подплывшие кровью пуле-, вые отверстия. Рядом валялся обрез.

Стриженый тоже был мертв. Черных, нагнувшись, — подобрал длинноствольный с массивной рукояткой пистолет. Выщелкнул обойму с двойным рядом отсвечивающих желтизной патронов. Серьезное оружие. Откуда оно попало сюда? Из Афганистана?

— Красивый парень, — сказал Сергеев, — наверное, спортсмен.

Он достал из кармана убитого бумажник с вклеенной под целлофан фотографией улыбающейся обнаженной женщины. В бумажнике было несколько сто- и пятидесятирублевых бумажек, мелочь и сорок долларов. В другом кармане обнаружилась запасная обойма к пистолету и милицейское удостоверение на имя лейтенанта милиции Бурцева, оперуполномоченного уголовного розыска.

— Поддельное, — проговорил Черных, — но сработано чисто. Во, мафия! И пистолеты у них импортные и валюта. Следующая группа на вертолете высадится.

Оба убитых не из мозгового центра наркомафии. Скорее всего боевики. И надежность свою доказали такими вот рискованными поездками, или калеча тех, на кого им указывали люди, купившие их, или убивая. А может, кроме Колесника, висят на них и другие убийства. Все уйдет вместе с ними.

Сергеев и Черных положили тела рядом. Трубникова принесла одеяло накрыть их. Одеяло было в пятнах ссохшегося арбузного сока. Наверное, его подстилали на дно кузова, когда перевозили арбузы.

— Почище ничего нет? — спросил их Черных.

— А зачем? — удивилась Трубникова. — Им теперь все равно.

К вечеру вместе с грузовой машиной из райотдела милиции приехал брат Капитоненко и кто-то из родственников Чумака. Забрали одежду и вещи, сцепились было из-за магнитофона-кассетника, который Капитоненко и Чумак в свое время купили сообща, но, пошептавшись, договорились продать, а деньги поделить.

Родственник Чумака, изловчившись, вскарабкался на столб и срезал брезент с навеса. Брат Капитоненко поделил оставшиеся банки консервов на две кучки, потащил свою долю в б ажник «Жигулей», на которых приехал.

Милиционеры остались караулить плантацию. Через день-другой прилетит сельхозавиация, и коноплю уничтожат химией. Если в райпотребсоюзе вспомнят о вагончике, то пригонят трактор и отбуксируют его в поселок. Но скорее всего не вспомнят. Сколько их таких разоренных будок с выбитыми окнами разбросано по степи…

— Где ты купил автомат?

Киряшов молчал, но молчание не могло длиться долго.

— Автомат принадлежал Чумаку. Где он его взял, не знаю.

Он не был профессионалом. Хриплый голос выдавал волнение. Киряшов шумно сглотнул и, поморщась, потер горло.

Черных, сидящий за приставным столиком, достал сигареты и прикурил. В разговор он не вмешивался, перед ним стоял диктофон, пока выключенный. Сергеев стал говорить о том, что Киряшову грозит высшая мера, и лучше будет, если он даст добровольные показания. Это были дежурные фразы, в эффективность которых Сергеев давно уже не верил.

Черных курил, Сергеев постукивал ручкой по чистому листку бумаги. Киряшов, затравленно озираясь, сглатывал слюну.

— Ну ладно, — наконец проговорил Сергеев, — твое дело. Начнем с патронов. В прошлом году в ноябре Сеидов купил у некоего гражданина шестьдесят автоматных патронов. Имеются показания свидетеля, то бишь, продавца, и акт экспертизы. Пойдем дальше. Патроны он приобретал не для себя, а по просьбе одного своего приятеля, с которым позже, к сожалению, поссорился. Добавить ничего не хочешь?

— Нет, — хрипло отозвался Киряшов.

— Ну ладно, давай дальше. Тогда ты был еще в хороших отношениях с Сеидовым. Он помог тебе достать патроны, якобы для кого-то из твоих друзей. Про автомат, имевшийся у тебя, он не знал. Тогда вы все трое: ты, Капитоненко и Сеидов были самые верные друзья. Вы хапнули почти без усилий несколько десятков тысяч и в следующем году собирались увеличить доходы. Но за зиму и весну кое-что произошло. Ты не вписывался в их компанию. Как я понял, Капитоненко и Сеидов разозлились на тебя за то, что ты слишком пил и болтал языком. Они даже не хотели тебя брать этой весной, но ты настоял. Примерно так было, да?

— Пил не больше, чем они. Просто эти сволочи начали давиться от жадности, я стал им не нужен. Лишний рот.

— Зачем тебе понадобилось их убивать?

— Знаете, гражданин майор, я себе приговор не собираюсь подписывать. Я их не убивал.

— Ладно, перейдем тогда к вещественным доказательствам, — Сергеев подошел к сейфу и достал из него продолговатый предмет, завернутый в брезент. Осторожно развернул на столе. — Это автомат АК-47, приклад для удобства спилен. Именно из него были убиты Капитоненко и Сеидов. Не узнаешь?

— Нет.

— На нем имеются отпечатки твоих пальцев. Вот заключение эксперта.

— Я же сказал, что автомат принадлежал Чумаку, — устало повторил Киряшов, — как-то раз он мне его показывал, и я брал его в руки,

— Валентин Дмитриевич, ты хоть поинтересуйся, как автомат оказался у нас.

— Меня это не касается.

— Зря. И отрицать все подряд тоже глупо. Его нашел Волков, перепрятал и рассказал об этом Трубниковой. Он боялся, что ты можешь убить его, и прятал автомат рядом со своей будкой. Теперь насчет пьянки, которая началась во вторник, то есть, перед убийством Капитоненко и Сеидова и закончилась в среду. Виктор, расскажи, пожалуйста, подробно.

Черных достал из. стопки чистых листов один исписанный.

— Кое в каких деталях я могу ошибаться, — начал Черных, — но происходило примерно следующее. Никакой машины с проданными арбузами не было. Киряшов оплатил все из своего кармана. В понедельник он ездил на центральную усадьбу совхоза «Пионер» и купил восемь или девять бутылок водки. Но в этот день он пить не стал. Хватило сил перетерпеть, потому что затеял серьезное дело.

Киряшов хмыкнул и покачал головой:

— Давай, давай…

— Во вторник вечером, когда Чумак уехал в Красно-зерск, он достал водку и устроил пир, который длился до поздней ночи. Не знаю, как Киряшов, но Трубникова и Волков накушались хорошо. С утра пораньше Киряшов принес еще водки, две бутылки, а к девяти часам эта пара снова отключилась. Затем Киряшов отправился на дальнее поле, где у него стояла якобы сломанная машина и поехал к месту засады. Когда дело было сделано, он вернулся на стан. Трубникова и Волков на его отсутствие внимания не обратили, тем более, он им, наверняка, оставил еще водки. Так?

Киряшов, морщась, тер перехваченные стальными браслетами кисти рук. Черных прикурил сигарету.

— Но существовала опасность, что в среду утром вернется Чумак и обнаружит отсутствие Киряшова. Ему нужна была гарантия, что Чумак рано не вернется. И тогда Киряшов опять играет на людских слабостях, а именно — на жадности Чумака. Он договорился с продавщицей сельмага, что еще за тремя бутылками водки приедет к двенадцати часам в среду его приятель, то есть, Чумак. Что он сказал Чумаку, я не знаю, видимо, сослался на свою сломанную машину и попросил его заехать в магазин. Прижимистый Чумак, предвкушая дармовую выпивку, конечно, согласился. Расчет, в общем, был почта верен. Центральная усадьба совхоза находится на полпути от Краснозерска к урочищу Семь Колодцев, и раньше часа или половины второго Чумак бы на стан не вернулся. Киряшов рисковал. Чумак мог заехать за водкой с утра, а Капитоненко с Сеидовым могли задержаться. Но так или иначе, все сложилось так, как он рассчитал. Даже больше того. Чумак приехал на стан в третьем часу. Позднее это дало возможность Киряшову, застрелив Чумака и подсунув ему автоматный магазин, изобразить его в роли убийцы Капитоненко и Сеидова.

— Что скажешь, Валентин Дмитриевич? — спросил Сергеев.

— Закурить дайте.

— Дадим. Больше ничего добавить не хочешь?

— Нет, — замотал головой Киряшов.

Черных дал ему сигарету и поднес огонек зажигалки. Курил молча, выпуская дым себе под нос.

— Виктор, вызови Трубникову, — сказал Сергеев.

Трубникова села по другую сторону приставного столика.

Безразлично оглядела Киряшова. На осунувшемся лице еще отчетливее проступили морщинки и мелкие шрамы.

— Галина Васильевна, я попрошу вас подробнее рассказать об обстоятельствах убийства гражданина Чумака.

Киряшов, потянувшись, с силой погасил окурок о дно пепельницы.

— В тот вечер мы рано легли. Коля долго не мог заснуть, ворочался, я тоже не спала. Потом слышу сквозь сон хлопки, и вроде кто-то закричал. Проснулась, вскочила, и снова хлопок. Я почему-то сразу поняла, что это выстрелы. Разбудила Колю. Помню, мы очень испугались, подумали, вот настал и наш черед. Выскочили из сарая, отбежали немного и ждем. Вроде тихо.

— Шума мотора или света фар не было?

— Нет. Это выдумал вот он, — Галина кивнула на Киряшова, — Подбежал к нашему сараю, возбужденный, и трясется весь и нас зовет. Когда мы подошли, он сказал: «Приезжала машина, и кто-то стрелял. Наверное, в Михаила». А у самого руки в крови. Пошли все вместе в вагончик. Чумака там нет. Стали ждать утра. Киряшов дергается, кричит: «Давайте его искать». А куда ночью идти. Страшно. Я и его стала бояться — чувствуем, что дело нечистое. Как рассвело, увидели Михаила. Он в сотне шагов от вагончика мертвый лежит. Киряшов стал нас учить, когда милиция приедет, надо всем троим одно и то же говорить. Мол, ночью мы все спали, приехала машина, кто-то стрелял, а когда мы выскочили, машина уже уехала.

— Не бреши, тварь! — крикнул Киряшов. — Я скажу, почему она меня топит. Трубникова вместе с Волковым украли их деньги и теперь хотят избавиться от меня.

— Какие еще деньги? Не круги хвостом. Ты застрелил Чумака и ты же убил Капитоненко и Сеидова. Зачем ты сжигал свою рубашку, испачканную кровью? Мы хотели сразу же уехать после той ночи, но тебе нужны были свидетели. Ты обещал отдать половину денег от продажи арбузов.

— Дура, — почти спокойно проговорил Киряшов, неловко вытаскивая скованными руками сигарету из лежавшей на столе пачки. — Получили бы по паре тысяч, и гуляй Вася! А теперь тебе ни денег, ни Кольки. Ищи ветра в поле. Ладно, пусть девчонка отдыхает. Явку с повинной оформим?

— Давай оформим, — согласился Сергеев, — правда, выдавливать ее из тебя пришлось.

Из показаний Валентина Дмитриевича Киряшова, недоучившегося студента сельхозинститута, выплывала следующая картина.

В феврале прошлого года к нему домой пришел Сеидов, с которым он раньше был знаком по торговым делам, и предложил заняться разведением конопли. Он заявил, что место они нашли, и навар должен быть хорошим. Им требовался специалист по агротехнике, чтобы скрестить местную коноплю с индийской. Только в этом случае получался сорт, из которого можно было изготовлять анашу или марихуану.

Наибольшая трудность, которая была у них, это найти оптового покупателя. У Сеидова имелись кое-какие связи еще с тех времен, когда до отсидки он приторговывал наркотиками. Но найти солидного человека, способного брать товар сразу на тысячи рублей, оказалось нелегко. С ними долго не хотели идти на контакт, прощупывали, боялись ловушки, но потом дело наладилось. Сам Киряшов заявил, что никого из этих людей не знает. Переговоры вели Капитоненко и Сеидов.

Первый сезон закончился удачно. Правда, выбрав глухое труднодоступное место, где почти не бывает людей, они не предусмотрели, что осенью сюда начнут приезжать охотники. Пришлось срочно искать нужных людей в областных организациях и официально закрывать охотничье хозяйство.

— Дорого вам это обошлось? — спросил Сергеев.

— Пара баранов, бутылок двенадцать коньяка, — начал перечислять, загибая пальцы, Киряшов. — Шехета пару раз сюда на пикник вывезли. Галку, как положено, подставили, чтобы не скучал. Иногда домой куски ему подвозили. Так что больших проблем с ним не было.

— Почему ты решил убить Капитоненко и Сеидова?

— Они меня сами на это толкнули. Вам помощник, — он кивнул в сторону Черных, — почти правильно все описал. Вначале я им был нужен. Надо было найти семена индийской конопли, скрестить с нашей местной. В общем, необходимы специальные знания. Не все получилось, часть посева не взошла, ведь первый раз все делали. На второй сезон моя помощь им уже не требовалась. Капитоненко намекнул, лучше, мол, мне остаться в городе, выполнять роль связного, но я настоял, чтобы ехать с ними. Знал, что в противном случае останусь с носом. Любой из них за лишнюю сотню удавится. Сеидов против меня шипел, он, мол, деньги направо-налево раскидает и нас засветит вдобавок. В конце августа продали первую партию, мне ничего не досталось. Капитоненко с Сеидовым почти все поделили.

— Понимаете, он был вроде прораба. К озеру и плантации близко не подходил, хотя, конечно, знал всё. Но сам занимался только арбузами. Его специально взяли, потому что в прошлом году арбузы посохли, мы почти ничего не сдали, и нам могли не продлить договор на следующий год. Я знал, что в понедельник Капитоненко и Сеидов повезут в город партию анаши, хотя они мне ничего не сказали. Я решил их встретить на обратном пути и поговорить по-мужски.

— И для хорошего разговора прихватил автомат?

— С ними нельзя было по-другому. Сеидов в свои поездки брал наган и очень свободно мог пристрелить меня. Так оно едва и не получилось, когда я стал говорить им, чтобы они поимели совесть. Сеидов выхватил наган и выстрелил в меня. Мне пришлось тоже стрелять. Это была самооборона.

Киряшов врал. Экспертиза показала, что «семерку» никто не останавливал, и огонь открыли по движущейся машине. Но Сергеев понял, что Киряшов этой версии будет держаться до конца. Для него это единственная возможность избежать смертного приговора.

— Где Сеидов достал наган?

— У него была самоделка. Барабанный, на пять зарядов, под строительные патроны. У кого-то у знакомых купил.

— А автомат ты где приобрел?

— Прошлой осенью в Ташкент ездил. Там этого добра из Афганистана много навезли. Купил у каких-то парней за полторы тысячи. Мало ли что в степи случиться может…

— Зачем тебе понадобилось убивать Чумака?

— Он догадался, что я убил Капитоненко и Сеидова. Потребовал тридцать тысяч, а их всего мне досталось тридцать восемь. Я пытался с ним договориться, мол, давай хотя бы пополам разделим. Он начал орать, тебя за Женьку в землю закопаю!

Тогда я выстрелил.

— Опять самооборона?

Киряшов смотрел мимо Сергеева в окно. Попросил:

— Снимите наручники, гражданин майор, больно…

Черных докладывал по междугородке в областное УВД о результатах раскрытия убийства. Про себя он почти не упоминал, зато фамилию Сергеева упомянул раза четыре.

Но Сергееву все равно не понравился его поспешный звонок. Все меняются с годами, и он, и Черных, и от этого никуда не уйдешь. У каждого появляются новые привычки. Черных научился быстро докладывать, а он, Сергеев, стал раздражительным и черствым. На звонок сразу обратил внимание, а к жене Колесника после похорон так и не зашел.

Черных положил трубку.

— Ты извини, Слава, приказали сразу сообщить. Небось, уже к генералу побежали. Дело-то на всю область нашумело.

— Мне все равно, — пожал плечами Сергеев. — Водителя арестованного с собой возьмешь?

— Конечно. Будем отрабатывать все его связи. Такое дело можем раскрутить!

Сергеев скептически покачал головой. Водитель уже изложил в устном и письменном виде ту заранее приготовленную версию, по которой он совершенно случайно оказался в урочище Семь Колодцев и ничего не знал о делах своих покойных спутников.

— Вот клубок! — расхаживая по кабинету, возбужденно говорил Черных. — Вот она тебе организованная преступность! Машины, пистолеты импортные… Мафия какая-то…

— Машины и оружие — это еще не организованная преступность, — сказал Сергеев. — Это ерунда! Ты посмотри, чем сильна была их группа. Она сумела включить в свою цепь любые звенья, какие им были нужны-Наверху — Илья Леонидович Шехет. За два барана и сколько-то бутылок коньяка устроено решение облисполкома и мгновенно закрыто охотничье хозяйство, чтобы никто не мешал выращивать коноплю. Шехет по существу стал членом этой банды, а попробуй его привлеки! Куски без свидетелей, решение исполкома протащил из благих намерений. А у себя в районе? Разве потребсоюз не знал, что они в первый сезон не сдали и четверти арбузов по договору? Но на следующий год Капитоненко опять получил разрешение. А посмотри, что они жрали. Банки из-под тушенки, лосося, кофе! Шампанское, которого уже три года в магазинах нет. Все в один клубок сплелось. Ну ладно, оставим философию. Водителя отправим плановым конвоем. Плантацию завтра обработаем ядохимикатами — с сельхозавиацией я уже договорился. Вот, кажется, и все дела. Остальным тебе заниматься. Все связи в город идут.

— Куда же Волков рванул? — спросил Черных. — Задания по соседним областям мы уже отбили. Но где он может быть, один бог знает. С такими деньгами он куда хочешь уйдет.

Спрыгнув с подножки попутного «КамАЗа», Волков расплатился с водителем новенькой десяткой. Шофер, толстый, говорливый мужик, понимающе усмехнулся: подзаработал где-то бич деньжат. Что его попутчик перекати-поле, бич, он определил сразу наметанным глазом шофера-дальнобойщика. Трогая трейлер, махнул ладонью — гульни, если сотня-другая в кармане завелась.

Но не сотня и не две лежали в небольшой дорожной сумке бывшего прапорщика и бывшего бича Николая Волкова. Не бывает бичей, у которых имеется почти сорок тысяч рублей! Это уже не бич, а уважаемый человек.

Волков не спеша шагал по единственной мощеной улице небольшого городка. Целый день вез его сюда КамАЗ. Далеко позади осталось урочище Семь Колодцев, бригадный стан, и бесконечная знойная степь с дрожащим маревом на горизонте. Начиналась новая жизнь, и не оставалось в ней места для сожаления о прошлом. Что сделано — то сделано. И Киряшов свою судьбу заслужил, три живых души на его совести. Пусть отвечает!

Не по себе становилось, когда думал про Галку…

Вспомнилось, как в Волгограде приносила она пирожки с мясом и пиво в банке. И грела его, когда спали по чердакам. И здесь, среди этой сволочи, когда до полусмерти избил его вонючка Али-Баба, Галка выхаживала его и кормила супом.

Ладно, все! Прости-прощай, Галка Трубникова! Хоть и жалко тебя, а если разобраться, непутевая баба была.

Водку и любую дрянь хлещет, любого алкаша перепьет. Из-за этого и с покойным Капитоненко жила. Стакан поднеси и пользуйся как хочешь. Ему женщина для семьи нужна. Хватит бродяжничать, пора корни пускать. Чтобы ребенка родила и в доме порядок и чистота. Разве Галка на это способна?

В двухэтажном стеклянном универмаге Николай купил готовый костюм, две рубашки и башмаки. Переоделся в парке, возле станции, старое барахло зашвырнул в кусты. Хотел пойти посмотреть расписание поездов, но куда ехать, еще не решил. Узнал у прохожего, где находится винный магазин, терпеливо отстоял в очереди и купил, чтобы потом не терять времени, сразу три бутылки водки и две коньяка.

Когда опять шел к станции, шевельнулось внутри предчувствие — выбрось бутылки, ты же себя знаешь пьяным, но подступившая неодолимая жажда гнала его в парк, где за скамейками в укромном месте можно было сделать для начала несколько глотков коньяка. Он хорошо пьется, даже закуски не надо. Волков уже понимал, что не может сопротивляться этому желанию. Когда оно накатывало, то даже заступая дежурным по. части, прапорщик Волков кидался рыскать по ночному городу в поисках бутылки водки за двойную или тройную цену. Эта жажда, настигая его, заставляла опустошать дома все флаконы с духами, лосьонами, менять у соседа пайковую тушенку на самогон.

Николай отпил из бутылки и поставил ее у ног. Теперь надо было решать, в какую сторону брать билет. В Горьком жил кто-то из родственников покойницы матери. Первое время можно остановиться у них, потом купить дом или квартиру. Но в Горьком холодно и, наверное, идут дожди. Да и родственники насторожатся, откуда такие деньги взял. Начнут кричать. Не дашь, заложат. Он хлебнул еще раз и закурил. Закружилась голова, стало совсем хорошо, и он решил, что уедет в Крым. Маленький городок на берегу, уютный домик. Останется и на машину, и на житье. Можно устроиться сторожем или найти другую необременительную работу.

Мимо прошел парень в сиреневом батнике и внимательно оглядел Волкова. Николай отвалился на спинку скамейки и демонстративно отхлебнул из бутылки. Шагай, шагай! Таких, как ты, я троих сразу с ног валил! Ребром ладони по шее и второй удар в челюсть. Он рубанул по скамеечным планкам. Парень, покосившись на него, ускорил шаг.

А потом можно будет поехать в Горький, на собственном «Жигуленке» или «Москвиче». Пусть эти жлобы знают…

Когда поднимался со скамейки, его слегка пошатывало. В кафе-стекляшке он взял суп и шашлыки и, пригласив за компанию какого-то мужика в кепке и резиновых сапогах, допил с ним коньяк. Начали они вторую бутылку. Волков рассказал, что возвращается с заработков домой, устал и хочет отдохнуть. И вообще, гражданская жизнь ему надоела. Скучная и бестолковая. Наверное, он вернется в армию. Не может без неба, чтобы парашют над головой и земля навстречу. Приземлился, автомат к бедру и вперед. За шесть лет к автомату, как к ребенку, привык. А стрелял, знаешь, как? Хоть одиночными, хоть очередями. Банки консервные на лету дырявил.

В его воспаленном от алкоголя мозгу мелькали, переливаясь ярко-голубым и зеленым, картины его прошлой жизни. Она казалась такой близкой: две судимости, долгие месяцы в больнице для алкоголиков, решетчатые камеры изоляторов, вонючие парные подвалы, где тяжело ворочались, кряхтели во сне такие же бездомные спивающиеся люди, как и он.

Мужик в кепке. куда-то исчез, но возникли двое парней, которые согласились выпить с ним в парке, на воздухе. Николай и им рассказал про свою прошлую военную жизнь. Потом предложил одному из парней сходить на танпы и привести какую-нибудь девку.

— За стольник она всем троим даст… — достал из кармана деньги и показал. Каким-то краем сознания Волков понимал, что поступает необдуманно. Но другой голос уверенно его перебивал: этих сосунков ему, что ли, бояться? Десантнику, мастеру спорта по стрельбе…

Волкова оглушили доской по голове, ночью он очнулся от боли в затылке. Хотелось пить, одеревеневший язык едва ворочался во рту. Он дождался утра и, напившись у колонки, снова заполз в кусты. Потом мысли, что те парни могут прийти и добить, его, заставили подняться. Оглушенный потерей денег, он брел по улице. Милицейский сержант, идущий навстречу, подозрительно осмотрел его, но останавливать не стал.

Николай не знал, куда шел, но ноги сами привели его к магазину, где вчера он покупал спиртное. В карманах, которые на радостях не успели вывернуть парни, завалялись двадцатипятирублевая бумажка и немного мелочи. Терпеливо ждал, когда откроется магазин. Взял бутылку портвейна, отошел за угол, жадно сделал несколько глотков и сел покурить на пустой ящик. Боль в голове утихла, снова стало хорошо. Ласковое сентябрьское солнце пригревало спину и вместе с вином нагоняло сонную безмятежность. Он переполз на траву, подложил под голову ящик и заснул с мыслями, что ничего не надо решать, а все образуется само собой…

Пилот ПО-2, самолета сельхозавиации, сделал круг над озером. Милиционер, сидевший позади, стукнул по стеклу и показал рукой вниз. Пилот кивнул головой, что понял. Он и без карты узнал остров, который был им нужен — самый большой на озере.

Летчик заложил вираж и пошел на снижение. На фоне желтого камыша и гряно-белых солончаковых проплешин плантация конопли выделялась отчетливым темным пятном.

Вчера утром, когда он направлялся на работу, из «Жигуленка», стоявшего возле его дома, вышел мужчина в кожаной куртке и попросил уделить ему несколько минут для разговора. Не тратя времени на вступление, он попросил летчика во время завтрашней химобработ-ки урочища Семь Колодцев сохранить хотя бы половину посева.

— Вы опытный пилот, знаете, как это делается. Высота, ветер и так далее.

Прощаясь, он торопливо вложил В карман летного кителя пилота небольшой сверток.

Выезжая в командировки в Среднюю Азию, летчик хорошо знал возможности и скрытую силу наркомафии. Весь день он носил пакет в кармане, не прикасаясь к нему, и только вечером, в ангаре, развернул плотную бумагу — в пакете лежали деньги — пять тысяч рублей сторублевыми ассигнациями. Сверхвысокая плата за полчаса работы. Сколько же они возьмут с оставшейся половины поля? Впрочем, это не его дело. А если пойти и вернуть деньги? Зачем ему связываться с преступниками? Но куда возвращать? Он даже не запомнил номер машины. Растерялся или струсил, да и не все ли равно сейчас!

Вернувшись домой, он ходил по комнате, курил, убеждал себя, что все вокруг такие, что страну разворовывают, а парторг их авиаотряда, оказывая услуги начальству, купил за бесценок списанную «Волгу». В конце концов, у него дети, ими он рисковать не мог. А эти сволочи на все способны. Там, в Узбекистане, он не раз слышал, как бесследно исчезали люди, вставшие мафии поперек дороги. В конце концов, пять тысяч помогали сразу решить несколько проблем. Например, выплатить остаток долга за «Жигули», купленные, не в пример парторгу, по полной законной цене. И даже оставалось еще на дачу, которую он начал строить нынешней весной.

Включив распылители, он повел самолет над плантацией. Милиционер с любопытством смотрел вниз. Пилот делал новые и новые заходы. Зеленоватое облако ядохимикатов окутывало остров.

Сверху не было видно, что облако, сносимое ветром, в основном оседает на озеро, захватывая лишь часть плантации. Чтобы это понять, требовалось быть большим специалистом, а милиционер им не был.

Обе емкости вскоре опустели. Пилот сделал еще один заход и повел самолет в сторону аэродрома.

1992 год